«КАКЪ это возможно, что ты интересуешься улитками — этими противными, слизистыми созданіями?!» — Не разъ мнѣ приходилось выслушивать этотъ вопросъ отъ моихъ друзей. Когда я, бывало, выносила на «прогулку», по зеленой лужайкѣ, моихъ великолѣпныхъ старыхъ садовыхъ или виноградниковыхъ улитокъ[1], называемыхъ обыкновенно у насъ, въ Англіи, «римскими». Эти улитки встрѣчаются только на известковыхъ почвахъ, но многочисленные остатки ихъ «домиковъ» (раковинъ) встрѣчаются повсюду на мѣстахъ бывшихъ римскихъ построекъ. Предполагаютъ, что улитки эти были занесены къ намъ римлянами, которые откармливали ихъ въ особыхъ помѣщеніяхъ, называвшихся кохлеаріями (cochlearia) и затѣмъ приготовляли изъ нихъ самыя утонченныя блюда, подававшіяся даже къ императорскому столу[2].
Посѣтивъ однажды мѣстность, изобиловавшую садовыми улитками, я взяла съ собою нѣсколько штукъ ихъ и привезла къ себѣ домой. Онѣ жили у меня много лѣтъ, и я мало-по-малу убѣдилась, что и эти созданія, въ концѣ-концовъ, признали во мнѣ своего друга. Конечно, я не могу похвастать, что довела дѣло прирученія моихъ улитокъ такъ же далеко, какъ это удалось одной американской дамѣ, за которою (будто бы!) ея ручныя устрицы слѣдовали по пятамъ, вверхъ и внизъ по лѣстницѣ, но скажу истинную правду, что, когда я выпускала ихъ «гулять» на лужокъ, онѣ всегда снова приползали ко мнѣ и повторяли это по нѣскольку разъ кряду, если я снова относила ихъ на нѣкоторое разстояніе отъ себя.
Когда наступали холода, мои улитки начинали приготовляться къ зимней спячкѣ, закупоривая свой «домикъ» известковою дверцей, которую онѣ мастерили при помощи клейкой слизи, выдѣлявшейся изъ ихъ тѣла. Закупорившись такимъ образомъ, онѣ лежали совершенно неподвижно, до тѣхъ поръ, пока весеннее тепло не побуждало ихъ оттолкнуть дверцу и выйти на свѣтъ Божій. Пробудившись отъ зимняго сна, онѣ проявляли сильнѣйшій аппетитъ и уничтожали неимоверное количество пищи.
Величина моихъ улитокъ доходила до добрыхъ пяти дюймовъ, когда онѣ, бывало, вытянутся во всю свою длину. Тѣло ихъ было желтовато-бѣлаго цвѣта, а нѣжная раковинка — грязновато-бѣлаго, съ переходомъ въ свѣтло-бурый. Жили онѣ у меня въ ящикѣ со стеклянными стѣнками и такою же крышкой, и очень было интересно смотрѣть, какъ онѣ ползали по крышкѣ внизъ головой. Когда онѣ передвигались по землѣ или усыпанной пескомъ дорожкѣ, за ними оставался блестящій слизистый слѣдъ, быстро отвердѣвавшій на солнцѣ. Благодаря этому выдѣленію слизи, онѣ, какъ и всѣ прочія сухопутныя улитки, могли легко и безболѣзненно скользить по жесткимъ и острымъ предметамъ, которые иначе легко могли бы поранить ихъ нѣжное тело.