Красноречие, это — способность передавать другим людям наш личный взгляд на какую-нибудь вещь или наше внутреннее отношение к ней; это — способность зажигать в них наши собственные чувства и таким образом порождать в них сочувствие к нам; достигается все это тем, что мы, с помощью слов, вводим поток наших мыслей в головы слушателей — и с такою силой, что он отклоняет течение их собственных мыслей от принятого уже русла и увлекает его в своем беге. И чем больше течение чужих мыслей отдалялось до тех пор от нашего, тем искуснее одержанная красноречием победа. Отсюда легко понять, почему собственная убежденность и страсть делают нас красноречивыми и почему вообще красноречие в большей степени является даром природы, чем созданием искусства, — хотя и здесь искусство служит подспорьем для природы.
Для того чтобы убедить других в истине, которая противоречит какому-нибудь твердо укоренившемуся в них заблуждению, необходимо прежде всего держаться легкого и естественного правила: посылки выдвигать вперед, а вывод посылать вслед за ними. Между тем это правило редко соблюдается, и обыкновенно действуют наоборот, потому что увлечение, запальчивость и страсть к спору заставляют нас во всеуслышание и резко противопоставлять свой конечный вывод лицу, которое держится противоположного, ошибочного мнения. А это сразу запугивает противника, и вот он упорно отбивается от всяких оснований и посылок, потому что знает уже, к какому заключению они ведут. Оттого и следовало бы это заключение тщательно прикрывать, а давать только посылки — отчетливо, полно, всесторонне. Где можно, лучше и совсем не высказывать заключения: его по необходимости и закономерно сделают сами слушатели, и это самостоятельно зародившееся убеждение будет гораздо искреннее; к тому же его будет сопровождать чувство самоудовлетворения, а не стыда. В затруднительных случаях можно даже делать вид, что желаешь прийти совсем к противоположному выводу, чем тот, который намечен в действительности. Образцом такого приема может служить знаменитая речь Антония в «Юлии Цезаре» Шекспира.
При защите какого-нибудь положения многие впадают в такую ошибку: ничтоже сумняшеся, высказывают они все, что только можно придумать в его пользу, — верное, верное лишь наполовину, верное лишь на первый взгляд. Между тем слушатели скоро распознают или чувствуют, что здесь дело не ладно, и вследствие этого заподазривают даже и те верные аргументы, которые были предложены им вместе с ложными. Вот почему в споре следует давать одно только безусловно-верное, и надо остерегаться защищать какую-нибудь истину неудовлетворительными и оттого — насколько они выдаются за удовлетворительные — софистическими доказательствами: противник разбивает их, и вследствие этого кажется, будто он разбил и самую истину, которая на них опирается, — т. е. argumentis ad hominem он придает значение agrumentorum ad rem. С другой стороны, быть может, слишком далеко заходят китайцы со своим афоризмом: «кто красноречив и остер на язык, тот всегда может не договаривать половины своих предложений; и тот, на чьей стороне правда, может смело поступаться тремя десятыми своих утверждений».