Мечта (Дорошевич)
См. также одноимённые страницы.Иван Иванович с Грифелевым шли со службы вместе.
Сегодня Иван Иванович особенно проголодался и не без интереса слушал рассказ Грифелева о каком-то шикарном завтраке, в котором участвовал Грифелев.
— Но в особенности, — говорил Грифелев, — хороша была индейка с трюфелями! Восторг! Рубля полтора фунт, братец, стоит! Да вот она. Посмотрим.
Они проходили в это время как раз мимо окна гастрономического магазина.
— Вот, брат, видишь? Аппетитно? — показал Грифелев на возвышавшуюся индейку, — ишь румяная какая, каналья. Это по краям-то сало, чтобы пропиталась. Понимаешь, вся пропиталась! А это всё фарш. Чёрт знает, чего они в него кладут, но только удивительно сочно! Так и тает во рту. А эти вот чёрненькие штучки, — это, брат, трюфели. Грибочки такие. Деликатес. Страшно дороги. Их и в ресторане на порцию салата, — в 2 рубля! — четыре ломтика только подают. Но зато какой вкус всему сообщают! Диковинный!
Иван Иванович стал даже немножко зол. Он больше не слушал Грифелева, а занялся своими мыслями. «Чёрт знает, что такое! Ведь, вот едят же люди такие вкусноты. Полтора рубля фунт! А тут проживёшь, сгорбишься, в дугу согнёшься, умрёшь, и ничего вкусного не попробуешь».
Дома, пообедавши щами и кашей, Иван Иванович успокоился и забыл об индейке, — зато перед ужином вспомнил снова. Опять подадут щи и кашу. Иван Иванович ходил по комнате и мечтал. Ему приятно было помечтать. Когда жена предложила ему:
— Да будет тебе шататься. Садись, сыграем в дураки покаместь до ужина-то.
Иван Иванович отвечал:
— Погоди, не мешай. Я думаю.
Иван Иванович мечтал о том, как накрывали бы ужин, если б он был богат. Водки разные, селёдку поставили (во рту у неё зелень), сыр, колбасу, масло, а посередине стола на большом блюде индейка. Он берёт кусок индейки (сочно так режется), выковыривает трюфель и ест. Действительно, вкус!
— Иван Иванович, иди ужинать-то. Щи простынут.
— А? что? щи?.. Сейчас иду.
Иван Иванович поплёлся к столу.
Во сне Иван Иванович видел индейку, утром по дороге на службу мимоходом заглянул в окно гастрономического магазина: индейка стояла. Возвращаясь со службы, остановился снова у окошка и смотрел на трюфели. За обедом он думал об индейке, — и вдруг Матрёна Тимофеевна нежно напомнила супругу:
— А помнишь, Ваня, 21-го числа какой будет день?
— Ну?
— День нашей свадьбы, дурашка. 10 лет в тесноте да не в обиде прожили. Хорошо бы этот день ознаменовать чем-нибудь. Да уж где нам!..
Матрёна Тимофеевна безнадёжно махнула рукой: на 13 рублей 33 копейки не раскутишься.
Зато Ивана Ивановича словно осенило.
— Знаешь что? Купим в этот день фунт индейки и съедим вдвоём.
Иван Иванович рассказал всё, что знал об индейке.
— А? В этакий день этакой сласти поесть! Как ты думаешь?
Но Матрёна Тимофеевна запротестовала:
— Что ты? что ты? При нашем ли жалованьи в этакие траты пускаться? Из 13 рублей полтора за какой то кусок отдать. Да я на полтора-то рубля 10 фунтов буженины сделаю.
— Да, ведь, можно в чём другом себя урезать. Ну, вот я курю. На это шесть гривен выходит в месяц. Три месяца не стану курить. Вот и квиты.
— Нет, нет, и не воображай! Стыдись: пожилой человек, десять лет женат и вдруг такие глупости. Если делать — так буженину. Решено!
Иван Иванович даже загрустил: индейка положительно ему улыбалась. Неужели раз в жизни нельзя позволить себе маленькой роскоши?
— Мотенька, а не пойти ли нам, ангелочек, пройтись? Ты давно не была на воздухе.
— Пожалуй!
Незаметно они очутились у окна того самого гастрономического магазина. Иван Иванович принялся рассказывать об индейке:
— Вот это по краям сало, чтобы пропиталась. Понимаешь, чтоб всё пропиталось! Это вот всё фарш, а видишь в нём чёрненькие пятнышки? Это трюфели. Их и в лучших ресторанах по четыре ломтика дают. Зато вкус всему сообщают необыкновенный! Отрежешь кусочек, и как масло во рту тает…
Иван Иванович взглянул на лицо подруги. Лицо улыбалось, глаза были устремлены на индейку, подруга видимо колебалась. Индейка побеждала.
— А? кутнём? купим? — пожимая руку, тихонько проговорил Иван Иванович.
— Ваня… да, ведь, это… дорого… сумасшествие… — сквозь улыбку слабо протестовала Матрёна Тимофеевна.
— Да, ведь, раз в жизни. Понимаешь ли ты, раз в жизни? И в такой день! Ведь можно в такой день?
— Всё это так…
— Не говори! Вижу, вижу, что согласна. Решено, 21-го числа покупаем и съедим!
Иван Иванович и Матрёна Тимофеевна пошли от окна довольные и весёлые.
— Только как же ты, Ваня, три месяца не куривши-то?
— Ничего. Пустяки. В палате попрошу у того, у другого. Три папиросы в день — совершенно достаточно Больше даже вредно. Ты знаешь, — я кашляю!
Индейка снилась Ивану Ивановичу. Каждый день, идя со службы и на службу, он останавливался около окна, смотрел, как индейка уменьшалась в размере, — «покупают», — как она заменялась новой. И каждый раз Иван Иванович, улыбаясь, торжествующе говорил в душе:
— Погоди, брат, мы тебя попробуем!
Матрёна Тимофеевна осталась дома прибираться.
— Словно гостя какого важного ждём! — смеялась она.
Иван Иванович пошёл. Когда он входил в дверь гастрономического магазина, он почувствовал даже лёгкое головокружение. Рука его крепко сжимала в кармане единственную, последнюю, оставшуюся от жалованья трёшницу.
Он даже вздрогнул, когда приказчик погрузил в индейку свой нож. Индейку свешали.
— Деньги в кассу. Получите за фунт семь восьмых по полтора!
Трёшница Ивана Ивановича провалилась в кассу, а на прилавке появились гривенник с дырочкой, новенький пятачок и какая-то изрубленная семитка.
Иван Иванович был ошеломлён: это уж чересчур. Ну, ладно! Вместо трёх месяцев пять не будет курить. Велика важность!
— Несу! Несу! Вот она! Вот она! — Иван Иванович звонко поцеловал жену, перевернулся на одной ножке и неизвестно чему расхохотался.
— Ну, теперь, запри дверь. Да скажи Мавре, чтобы всем говорила, что мы ушли! Доставай тарелки и съедим!..
В эту как раз минуту в комнату влетела Перепетуя Егоровна, хорошая знакомая. Ивана Ивановича словно облили холодной водой. Матрёна Тимофеевна торопливо убрала индейку так, что Перепетуя Егоровна даже не заметила.
— А я к вам на минутку. С новостями! с новостями! с новостями! — радостно затараторила Перепетуя Егоровна, — да что это вы оба словно в воду опущенные?
Битых два часа высидела Перепетуя Егоровна, болтая какой-то вздор. Иван Иванович и Матрёна Тимофеевна сидели, как на иголках, переглядывались, не слушали, отвечали невпопад. Наконец, Перепетуя Егоровна обиделась, надулась, сухо простилась и ушла.
— Проклятая баба! — чуть не в след ей крикнул Иван Иванович, — ну, теперь, Мотя, запирай дверь! Доставай индейку.
Матрёна Тимофеевна заперла дверь, Иван Иванович собственноручно опустил занавеску на окне.
— Давай… Поедим, поедим, поедим!
Матрёна Тимофеевна подняла салфетку, которой покрыла индейку, и обомлела: индейки не было.
— Иван Иванович! Ты куда-нибудь переложил индейку?
— Я не притрагивался! Ты, может быть, сама куда-нибудь… да и забыла.
— Я тоже не притрагивалась.
— Где ж индейка??
— Где ж индейка??
Оба стояли ошеломлённые. Вдруг Матрёну Тимофеевну осенила идея. Она нагнулась, взглянула под диван, побледнела и всплеснула руками.
Нагнулся и Иван Иванович, взглянул… да так в этой позе и застыл.
Под диваном кот Васька, урча, доедал фаршированную индейку…
Тот, у кого на глазах разбивалась мечта жизни, — поймёт Ивана Ивановича…
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |