В начале нашего очерка мы старались и возможно кратких общих чертах обрисовать почву, на которой могло легко развиться и возрасти каждое движение, направленное в духе соответствующем фанатизму мусульманина, задетого за живое: мы пытались также перечислить главнейшие факторы, способствовавшие увеличению силы и престижа махди, как высшего носителя идеи дорогой для каждого мусульманина. Теперь нам остается остановиться несколько подробнее на суданском махди. представляющем самое яркое явление в современном мусульманском мире.
Хотя и трудно установить более или менее правильное отношение между махди Джербуба, стоящим во главе великого союза сенусситов, и махди Судана, также отчасти выдвинутыми сенусситами, тем не менее между ними есть нечто общее или, лучше сказать, один дополняет другого. В то время, как махди Джербуба не заявлял громогласно о своем божественном назначении, а между тем признается за посланника Божия миллионами мусульман, махди Судана провозгласил сам о своей высокой миссии и увлек за собой целые массы последователей. Владыка Джербуба есть вождь Божией рати, только в будущем готовящийся выступить на борьбу с неверными, тогда как махди Судана уже объявил во всеуслышание священную борьбу и начал ее с успехом, поразившим не один мусульманский мир. Таким образом, оба махди, хотя но духу своей пропаганды и по идеям, которых они являются носителями и представляются совершенно сродными друг другу, тем не менее глава сенусситов есть пока еще сила покоряющая, тогда как махди Судана — уже сила активная, отчасти излившаяся в своем проявлении. У нас нет данных, чтобы судить о том, как отнесся владыка сенусситов к появлению суданского пророка, но можно полагать, что во всяком случае он не посмотрел на него, как на своего соперника и скорее сочувствовал его успехам, чем старался им помешать. Одно участие сенусситов в суданском восстании указывает на благосклонное отношение к этому последнему со стороны владыки Джербуба; беспрекословное повиновение сенуссита предписаниям и воле его духовного главы не позволило бы членам великого союза принять какое-нибудь участие в движении, подобном суданскому восстанию, еслиб это последнее было неприятно для Джербуба. Строго говоря, владыка сенусситов мог быть только доволен деяниями суданского махди, тем более, чти они сопровождались блестящими успехами и служили на пользу той же цели, которую преследовали и сенусситы. Быть может суданский лжепророк и был силен тою скрытою нравственною поддержкой, которую ему оказали сенусситы и их великий духовный глава. Как бы то ни было, в настоящее время интересы обоих махди настолько переплетаются в Центральной Африке, что если бы существовало между ними какое-нибудь соперничество, оно непременно должно было бы обнаружиться. Если мы припомним из предыдущего, что влияние и духовная власть махди Джербуба распространяются по всей Северной Африке до озера Цад и верховьев Конго в обширном районе, занятом махдистами и царством дервишей, то разве возможны были дальнейшие успехи суданского махди в сфере влияния его соперника безо всяких признаков какой-нибудь борьбы. Быть может владыка Джербуба смотрит на махди Судана, как на своего полководца или вассала, начавшего без спроса сюзерена выгодное завоевание; блестящий успех покрывает все, сюзерену было бы даже невыгодным при настоящем положении дел отказаться от некоторой солидарности со своим вассалом. С другой стороны, быть может махди Судана, считая себя одного настоящим посланником Божиим, находит полезным признавать владыку Джербуба, как силу, которую ни в каком случае нельзя презирать. Переходя теперь к деятельности самого суданского махди, мы должны отметить, что сведения относительно ее страдают не только неполнотой, но и значительным искажением фактов, так что нам придется ограняться лишь немногим более или менее достоверным.
Махди Судана — сын простого плотника, родом из Донголы, по имени Мохаммед-бен-Ахмед, выступил на арену громкой политической деятельности в августе 1881 года, в пору наибольшего угнетения Судана Египтянами. Будущий махди родился и 1843 году и еще в молодости отличался такими острыми способностями, что двенадцати лет, говорят, знал уже весь Коран; к 25 годам своей жизни Мохаммед-бен-Ахмед окончил свое образование и поселился на острове Аба на верховьях Нила, где и посвятил себя молитве и созерцанию. Слава о молодом отшельнике и его подвижнической жизни распространилась быстро по всему Судану; пятнадцать лет прожил будущий махди в одиночестве в тесном подземелье, оплакивая постоянно падение ислама и всеобщую греховность человечества. Могущественное племя Баггара, жившее на берегах Нила, признало Мохаммеда-бен-Ахмеда святым, отмененным перстом и дыханием Аллаха; таким образом, еще за долго до своего объявления в качестве махди отшельник острова Аба играл роль пророка для окружающей страны. Ряд обстоятельств, отчасти указанных нами, приготовлял его к роли еще более обширной и высокой.
Немногие из очевидцев, видевших Мохаммеда-бен-Ахмеда, описывают его, как мужчину лет сорока, среднего роста и удивительной худобы, свидетельствующей об его долгих подвижнических трудах. Цвет кожи его тела светло-коричневый (cafe au lait французских авторов); сложен они прекрасно; глубоко впалые щеки его отмечены тремя продольными насечками (пророческою печатью в глазах Суданцев), а большие черные с огненным взглядом глаза освещают подвижническое лицо, окаймленное небольшою черною, как смоль, арабскою бородкой. Никогда нс носит Мохаммед-бен-Ахмед особенно роскошных одежд; простые турецкие шаровары, длинная, белая сорочка из бумажной материи, зеленый тюрбан на голове и деревянные сандалии на ногах — вот и весь костюм нового халифа-повелителя правоверных; это простое одеяние дополняется длинными четками, намотанными на шее, состоящими из 99 зерен по числу свойств, приписываемых Богу ислама и, наконец, обыкновенным плащем, в который иногда драпируется вместе с головой Мохаммед-бен-Ахмед.
Существуют различные версии великого события — объявления давно ожидаемым махди простого отшельника из острова Аба; по одним рассказам, сам Мохаммед-бен-Ахмед дошел в своем уединении до того сознания, что он и есть давно обещанный мусульманскому миру махди, по другим версиям, его объявили великим пророком его давнишние друзья Баггара и сенусситы, для которых отшельник Аба показался вполне подходящим для этой роли. Надо заметить, что еще с конца шестидесятых годов Мохаммед-бен-Ахмед вступил в число членов могущественного религиозного братства эль-Джилани, к началу восьмидесятых годов начавшего сливаться с еще более могущественным союзом сенусситов. Как бы то ни было, нет сомнения, что оба эти ордена принимали самое деятельное участие в пропаганде и выдвигании отшельника Абы в роли великого махди. Необходимо также прибавить, что 1881 год или 1300 лет эгиры, по древним мусульманским преданиям, был назначен годом появления махди и окончательного торжества ислама; для панисламистических целей сенусситов, понявших, какого козыря они могут иметь в Центральной Африке, стонущей от тираннии Египтян, в случае, если они дадут мусульманскому миру из своих рук махди, было чрезвычайно важно воспользоваться древним предсказанием.
Подвижническая жизнь, слава Мохаммеда, как сурового отшельника, его богословские познания, звание шейха и факира, сорокалетний возраст (пророческий) и пророческие знаки — все это располагало к тому, чтобы признавать в нем настоящего махди. Полковник Геннеберт рассказывает так о провозглашении Мохаммеда-бен-Ахмеда в роли великого махди.
Племя Баггара — самые отчаянные работорговцы — более других Суданцев ненавидели египетское иго, особенно с его администраторами из Европейцев, за то, что с каждым годом ставились новые стеснения дотоле свободной торговле рабами; поэтому они в свое время энергично поддерживали бунт работорговцев, поднятый Зебером; в начале восьмидесятых годов, не видя исхода своему неопределенному положению, они порешили покончить со властью хедива в Судане и стали во главе партии националов или недовольных, подобной тем, которые в то время образовались во всем Египте, и соединившись, произвели всем известный бунт Араби-паши. Есть данные думать, что и этот последний точно также был выдвинут Баггарасами и синусситами, как и Мохаммед-бен-Ахмед. Как бы то ни было, Баггарасы накупили много оружия и вооружили им целую армию невольников, призванных для того, чтобы бороться с теми, кто шел освобождать этих последних от тяжелого ига рабства. Приготовив, таким образом, некоторую материальную силу, могущую обеспечить первые шаги восстания, Баггарасы обратились к отшельнику на остр. Аба с просьбой стать во главе этого движения. После продолжительного совещания, состоявшегося между Баггарасами и старейшинами сенусситов, решено было для большого успеха движения объявить во главе его давно ожидаемого махди и предложить титул его скромному отшельнику Аба. Когда прибыла депутация с этим предложением к Мохаммеду-бен-Ахмеду, святой отшельник стоял на молитве и посланцы союза долго не решались беспокоить его. Один из посланцев, наконец, осмелился прервать молитву факира и, когда тот обернулся, начал вести длинную речь, прося Мохаммеда пронять начальствование над армией, собранною во имя Божие на защиту родной страны: святой отшельник притворился непонимающим и просил повторить предложение, обратясь затем с легкою улыбкой к группе посланцев, Мохаммед долго молчал и, наконец, ответил, что он давно уже отрешился от всего земного и должен, по повелению свыше, жить вдали от треволнений мира, пока Аллах укажет ему назначение.
— Именно того и хочет Бог, возразили посланцы. — Ты и есть тот человек, которого Аллах избрал между нами. Шейх-Сиди-эс-Сенусси имел откровение, в котором на тебя было указано, как на великого махди. В своем глубоком смирении ты и не подозревал, что Господь предназначил тебя к роли своего великого посланца.
Мохаммед долго не соглашался с предложением баггарасов и только после долгих просьб согласился посвятить себя великому делу; он принял на себя начальствование над армией Суданцев, хотя и находил себя недостойным титула великого махди; он обещался быть только хорошим мусульманином и, повидимому, был вполне искренен по крайней мере в те роковые для него минуты.
Скромный отшельник Мохаммед вышел из своего подземелья уже в роли пророка, еще более великого чем Магомет, в звании халифа правоверных и в качестве «Руки Всевышнего», предназначенной для сокрушения неверных и доставления торжества исламу. Доселе нищий и живший подаяниями факир, он стал теперь обладателем всех богатств неба и земли, облеченным безграничною властью и препоясанным «секкином», великим мечем веры.
Первыми словами новоявленного пророка было восхваление имя божие — хамду иллахи! воскрикнул он, выходя из своего подземелья и вслед затем, обратясь к депутации Баггарасов, объявил священную борьбу за веру против врагов ислама.
Никто, разумеется, не мог и думать, чтоб из театральной сцены инвеституры нового лже-пророка могло выроста грандиозное историческое событие, перестраивающее судьбы Африки и грозящее потрясти весь мусульманский мир. Сам Мохаммед всего менее мог надеяться на какой-нибудь успех, а потому так скромно наметил вначале свою роль, как доброго правоверного и последователя Корана. Еще менее могли видеть что-нибудь серьезное в событии, совершившемся на острове Аба, ближайшие чиновники и администраторы Египта. Это презрение к народившемуся врагу прежних порядков в Судане погубило дело Египта в этой стране и возвеличило с первых дней успехи новопоявленного махди.
Через несколько дней после инвеституры новый махди разослал массу писем не только Баггарасам, но и разным арабским и нубийским племенам, и даже египетским чиновникам с целью пропагандирования своего появления. В этих письмах говорилось, между прочим: «Господь призвал меня (Мохаммеда) на калифат и посадил меня, как давно ожидаемого махди, на свой престол превыше князей и сильных мира сего. Через своих ангелов, пророков и джинов Господь поддержал меня и в знак того поставил мне пророческую печать. И Господь сказал, что кто мне враждебен, тот безбожник, и кто поведет со мной войну, останется без утешения и покинутым, и на земле, и на небесах..».
Получив одно из подобных писем, генерал-губернатор Хартума Реуф-паша послал некоего Абу-Сауда привезти факира живьем; разумеется, это не удалось, потому что посланец губернатора застал махди на тропе окруженным несколькими стами дервишей, опоясанных цепями и с обнаженными мечами в руках. Тогда приказано было доставить Мохаммеда силой, для чего отряжен был отряд в триста египетских солдата с одним орудием. Но и эта экспедиция кончилась ничем, потому что половина солдат была изрублена, а другие бежали. Это была первая победа махди, очень поднявшая дух его приверженцев. Несмотря на это, Мохаммед, зная хорошо, что вслед за небольшим отрядом, придет больший, поспешил отступить от Пила к Теккелийским горам вместе со своими приверженцами. Около Фашоды был устроен первый укрепленный лагерь махди. Здесь его несколько раз атаковали Египтяне, но безуспешно. Махди несколько раз со своими Баггарасами и дервишами наносил кровавые поражения правительственным войскам. В этих неудачах, зависевших прямо от нераспорядительности египетского начальства, Египтяне потеряли более четырех месяцев, что дало время еще более укрепиться махди, а на севере — вспыхнуть бунту Араби-паши, заставившему отчасти запустить дела в Судане и отвлечь в окрестности Каира все свободные египетские войска. Губернатор Хартума должен был надеяться лишь на свои собственные силы, крайне недостаточные сравнительно с теми массами, которыми к концу 1381 года уже мог располагать махди.
Успеху первых действий махди много содействовали волнения, вспыхнувшие в Дарфуре, Сенааре, среди Роофов и Коалов на Голубом Ниле и среди Башаринов у Бербера; все эти волнения, отвлекавшие часть суданских войск и отчасти не позволявшие генерал-губернатору Хартума действовать более энергично, так же как и бунт Араби-паши, без сомнения, были подготовлены теми, которым был дорог успех махди. Вслед затем последовала отставка Реуфа-паши и назначение Абд-эль-Кадера генерал-губернатором Судана: Баварец Гиглер-паша, бывший вице-губернатором Хартума, временно пополнял обязанности главного начальника края. В надежде до прибытия Абд-эль-Кадера сломить силу махди, Гиглер-паша снарядил большую, хорошо вооруженную экспедицию против махди под начальством сенаарского губернатора Юссуфа-паши, выдающегося работорговца. Не успела эта экспедиция выйти из Хартума, как часть иррегулярных войск ее уже бежала и перешла на сторону махди. Все это происходило в середине марта 1882 года, а в начале апреля часть скопищ махди, предводительствуемая его родственником Амр-эль-Макашефом появилась пред Сенааром. Сам же махди попрежнему оставался в своей укрепленной позиции у Джебель-Гедира. Нашествие на Сенаар ошеломило Хартум, откуда невозможно было в скором времени подать помощь одной из лучших провинций Судана. Скоро город был разграблен дикими Баггарасами, и масса жителей была перебита, гарнизон же заперся в цитадели. Одновременно с этим восстание шиллуков стало угрожать Дарфуру.
При таких стесненных обстоятельствах Гиглер-паша собрал все войска, бывшие под рукой и корпус башибузуков, и лично двинулся на освобождение Сенаара. Уже самая столица Судана Хартум стала ощущать беспокойство и проживавшие там Европейцы соединились вместе для принятия мер к защите, причем приспособили для обороны здание католической церкви. Весь Кордофан представлял уже такое брожение, которое указывало на полное расстройство дел в стране. Телеграфы были прерваны, по всем дорогам появились разбойничьи шайки; в столице провинции Эль-Обеиде царствовала такая паника, что все лавки были заперты и жители готовились к смерти.
Гиглер-паша уже на пути к Сенаару встречал целые селения, передавшиеся махди; в некоторых деревнях солдат паши встречали оружием, причем дрались ожесточенно даже девушки, возбужденные фанатизмом. Приход подкреплений выручал Гиглер-пашу, положение которого становилось уже критическим. При помощи отряда шукуров, одетых в стальные брони и шлемы, паша сломил отчаянное сопротивление дервишей, стоявших у Абу-Гарраса под предводительством некоего шерифа Магомета, называвшего себя визирем великого махди и препоясанного его мечем. Двигаясь далее к Сенаару, Гиглер-паша узнал, что город этот уже освобожден отрядом шаиков, пробившихся через мятежников к осажденной цитадели; паше оставалось только довершить поражение махдистов и таким образом Сенаарская провинция на время была замирена, еще до приезда нового суданского генерал-губернатора и Абд-эль-Кадера, прибывшего в Хартум лишь в мае 1882 года.
Война между прочим шла с переменным счастием и Абд-эль-Кадер занялся сформированием новых войск для дальнейших действий, когда страшный погром отряда Юсуфа-паши, произведённый самим махди у Джебель-Геира, перевернул все дальнейшие планы Египтян. Кровопролитие было страшное: немногим удалось спастись. Вслед затем махди покинул Текелийские горы и возвестил о своем движении в Кордофан, который обещал скоро завоевать, что и исполнил в какие-нибудь полгода. В начале сентября Мохаммед-бен-Ахмед с 60-тысячною толпой прибыл к стенам Эль-Обеида — столицы Кордофана и на другой же день штурмовал его, но безуспешно: точно также отбиты были и дна другие приступа, причем махди потерял до 15 тысяч человек. Тогда приступлено было к правильной осаде города, и в январе 1883 года Эль-Обеид, побежденный голодом и болезнями, сдался махдистам, и Мохаммед-бен-Ахмед торжественно въехал в город, ставший отныне одною из столиц царства дервишей. С тех пор уже весь Кордофан был потерян для Египтян и стал зерном обширной империи дервишей. Нельзя сказать, чтоб Абд-эль-Кадер не делал всех усилии, чтобы спасти от завоевания Кордофан, но все попытки его кончались неудачами и полным уничтожением Египтян. В конце ноября 1882 года генерал-губернатор Судана признал необходимым воздвигнуть укрепления вокруг самого Хартума.
К концу того же года для Судана наступает новая эра, так как вслед за разгромом армии Араби-паши под Тель-эль-Кебиром, Англия налагает свою тяжелую руку на Египет и вместе с тем на Судан: отныне борьбой с махдистами начинает руководить не хедив и его советники, а английский министр резидент в Каире и политики Сент-Джемского кабинета. Уже в декабре г. Хартум прибывает английский полковник Стюарт для ознакомления с положением дел в Судане. Генерал-губернатор Хартума между прочим постепенно продолжает свое дело замирения страны и ведет его успешно, особенно в Сенааре, который совершенно очищает от мятежников. Внезапная отставка Абд-эль-Кадера и замена его Аллахом-эд-Дином-пашой останавливает успехи Египтян, по крайней мере, в областях, еще не занятых махдистами.
Вскоре после отъезда Абд-эль-Кадера командующим суданскими войсками назначен был английский полковник Гикс, человек решительный и храбрый, но совершенно не знавший страны и не хотевший понять войск, которыми прибыл командовать. Как Гикс-паша, так и его офицеры-Англичане, с презрением смотрели на бывалые и храбрые египетские войска, и потому не могли заслужить их расположения. Небольшие частные успехи, одержанные Гикс-пашой и сильно раздутые английскими газетами, делали, повидимому, совершенно погибшим дело восстания, но так казалось только Англичанам, а мятеж продолжал разгораться. Гикс-паша решился завоевать снова Кардофан и вырвать Эль-Обеид из рук махди; с этою целью и состоялся печальной памяти знаменитый Кардофанский поход, вопреки мнению лорда Дюфферина, советовавшего предоставить собственной участи как Кардофан, так и Дарфур. Между тем подметные письма махди получались уже в самом Хартуме.
После долгих приготовлений, причем особенное внимание было обращено на снабжение армии продуктами и водой, вначале сентября 1883 года Гикс-паша выступил в поход с десятитысячною армией, хорошо вооруженною и снабженною пушками, скорострелками и митральезами; штабом этой армии заведывали английские офицеры. Поход был очень труден, люди и животные падали от зноя и недостатка в воде; при движении вперед не устанавливаемо было никакой связи с тылом, сообщение это быстро прерывалось махдистами, двигавшимися вслед за армией, и в то время, как разведчики лжепророка сообщали ему о каждом шаге Гикса-пашп, этот последний бродил словно в тумане, потому что всеобщая к нему ненависть не позволяла организовать верных разведчиков. Проводники и разведчики обманывали и постоянно путали Гикс-пашу, к тому же еще разделившего свою армию на две части, из которых вторая была предоставлена Аллаху-эд-Дину, с коим Гикс-паша был в ссоре; отряды пошли различными дорогами. Таким образом, несмотря на все заботы Гикса-паши об обеспечении успеха этого похода, армия его шла на верное поражение. Первого ноября Гикс был заведен изменником проводником в скалистое, покрытое лесом, ущелье Кашгиль и здесь атакован стотысячною армией махди. Сражение продолжалось трое суток, Египтяне отбивались в стройных каре от бешеных атак Суданцев, которые падали тысячами, но в конце концов недостаток снарядов заставил регулярные войска перейти на рукопашный бой, и тогда, перевес перешел на сторону дикой и фанатичной толпы. Сражение кончилось полным разгромом египетской армии; измученные трехдневным боем, страшным зноем и жаждой египетские солдаты сражались однако отчаянно и почти все были нарублены вместе г Гиком, Аллах-эд-Дином, английскими офицерами и всеми беями и пашами; кровопролитие было страшное, почти не осталось вестника поражения; опьяненные кровью Суданцы резали обессиленных солдат ножами и крошили их на куски. А когда на ужасном поле сражении смолкли стоны и вопли побежденных и раздались дикие, подобные реву зверей, клики победы, великий махди взошел на кучу вражеских трупов и, подняв руки к небу, прокричал трижды — хамду иллахи!!!
После этого ужасного сражения, Судан был уже потерян для Египта и судьба Хартума решена. Его не могли спасти даже Англичане, шедшие на помощь Гикс-паше. Они испытали на себе силу махдистов вскоре после разгрома египетской армии под Кашгилем или Хасгатом, и венок Мохаммеда-бен-Ахмеда украсился новыми лаврами победы.
Несчастий не приходят одни, и не прошло нескольких дней после Кашгильской катастрофы, как новые неудачи постигли Англичан; отряд Гикса, отправившийся в Судан через Хартум, имел своею базой линию Суаким-Бербер-Хартум; по этой линии он двигался чрез пустыню к берегам Нила, от сюда же подходили подкрепления и боевые припасы, подвозимые пароходами в Суаким. Эту-то линию операции суданские мятежники перерезали тотчас за Кашгильскою катастрофой; сперва в Токарском ущелье был уничтожен горцами небольшой отряд капитана Монкрифа, шедший на подкрепление армии Гикса-паши; несколько позже, в начале 1884 года, махдистами был уничтожен отряд Беккера-паши, выступивший из Суакима для освобождения города Синката. Победителям достался весь лагерь, оружие и масса скорострелок, а вслед затем и самый Синкат, после отчаянной защиты; весь гарнизон был перерезан, комендант крепости пал с оружием в руках после того, как заклепал все орудия и взорвал на воздух укрепления и форты. За падением Синката долго не мог удержаться и Токар, гарнизон которого положил оружие пред войсками махди.
Во всех делах, происходивших на линии Суакима, в качестве командующего войсками лже-пророка, главную роль играл Осман-дигма — родственник махди, выдвигающийся отныне в качестве правой руки Мохаммеда-бен-Ахмеда. Будучи в числе разорившихся работорговцев, он от души ненавидел Европейцев, как главных виновников этого разорения. Принужденный, вследствие гонения, воздвигнутого европейскими администраторами на работорговлю, заняться мелкою торговлей, он один из первых примкнул к махди и был один из самых деятельных помощников в сражениях под Теккелийскими горами и во время похода махдистов в Кардофан. Посланный отсюда с письмами пророка в Суаким, Такар и Синкат, для возбуждения восстания среди полудиких племен, живших между берегом моря, горами Габеша и долиной Нила, Осман-дигма прекрасно выполнил свою роль. Собрав толпу фанатиков, он прямо приступил к военным действиям, и в этом, как мы видели, был счастлив не менее, чем в возбуждении бунта.
Успехи, достигнутые Осман-дигмой около Суакима, настолько встревожили Англичан, что командующий оккупационным корпусом, генерал Стефенсон, приказал сосредоточить отряд в несколько тысяч человек и парализовать успехи родственника махди. Главную силу отряда составляли Англичане, к которым было присоединено и несколько баталионов египетских войск. Отряду этому удалось нанести серьезные потери махдистам и отнять у них Токар. Генерал Грагам обратился тогда к Осман-дигме с требованием покорности, но этот отвечал решением «напиться крови Турок и всех тех, кто оказывает им поддержку». Англичане решились тогда атаковать махдистов в их укрепленном лагере у Таманиэ. После ожесточенного боя, Осман-дигма отступил, но Англичане напрасно описывают это сражение, как блистательную победу; во время боя, как оказалось впоследствии, одно время были смяты английские каре и махдисты едва не овладели артиллерией. В общем Англичане не достигли никакого успеха, так как спрятались снова в Суаким, а Осман-дигма занял прежнюю позицию, с которой попрежнему стал угрожать Суакиму. Таким образом, началась осада Суакима, которая не окончилась до сего дня; Англичане, при помощи своих дальнобойных орудий и броненосцев, до сих пор отстаивают эту важную гавань Красного Моря, а махдисты держат его в тесной блокаде, не будучи и состоянии овладеть полуостровною крепостью, поддерживаемою английскими броненосцами.
Важность Суакима не исчерпывается только тем, что он служит главною гаванью всего Красноморского побережья и единственным морским. портом для Судана, в котором сходятся дороги, ведущие из средины Африки: «капитальное значение Суакима для политического могущества, говорит Реклю, вполне оценено воюющими сторонами, кровопролитные дела, имевшие место в его окрестностях, доказывают то, как важно было бы мусульманскому миру установить свободные сообщения с Меккой, духовною столицей ислама, и Африкой, самою обширною его провинцией, населенною самыми пылкими и ревностными его последователями». Судан и Аравия составляют два огнедышащие вулкана, которые еще долго будут извергать огонь и лаву фанатизма, и Суаким, вместе с Джеддой, составляет сообщающийся канал между ними, пока еще запертый Англичанами. Припомним, что в самой Мекке еще в 1882 году ожидали появления не суданского, а собственного аравийского махди, и турецкая полиция сбила все ноги, ожидая и отыскивая его. Осман-дигма, не хуже чем Англичане, оценивая важность Суакима для дальнейшей судьбы восстания, продолжает упорно блокировать этот порт до сего дня, пренебрегая другими, более блестящими, лаврами.
Как подобное упорство Османа-дигмы, так и все движения махди, изобличающие его недюжинные военные дарования и умение пользоваться случаем, показывают, что восстание находится в умелых руках и потому является с каждым годом сериознее, чем того можно было ожидать по началу. Своевременное отступление махди к Теккелийским горам, разгром Египтян по частям, победоносный поход в Кордофан, западня, приготовленная для армии Гикса-паши и, наконец, движение на Хартум, вполне подготовленное и обдуманное, — все это делает честь военной тактике отшельника из Аба и его сотоварищей. Пораженные успехами махдистов, как английские военачальники, так и европейская печать, жадно следившая за суданскими событиями, отыскивала повсюду руку европейских авантюристов, будто бы руководивших предприятиями Мохаммеда-бен-Ахмеда, но, как показали последствия, в армии дервишей не было ни европейских инструкторов, ни каких других руководителей, кроме монахов Деркау. Напрасно Англичане подозревали несчастного Оливье Пэна, расстрелянного ими впоследствии, в руководительстве действиями махди, напрасно искали у этого последнего и других помощников из Европейцев; если они и были в армии махди, то не играли там важной роли и все выдающиеся деяния махдистов выполнены по планам и соображениям самого великого махди.
После разгрома армии Гикс-паши и отрядов, шедших ему на помощь, надобно было думать уже не столько о завоевании Судана, сколько о спасении Хартума, отрезанного от моря и южных экваториальных провинций Египта. Положение дел уже в эту минуту признавалось настолько сериозным, что Англичанам, взявшим опеку над Египтом, некоторые из дальновидных их государственных людей советовали не только предоставить собственной участи Судан, но и совершенно очистить страну фараонов. Маркиз Салисбюри, однако, нашел, что покинуть Египет в такую минуту значит признать себя побежденными в глазах всего европейского и мусульманского мира. Надлежало спасать честь старой Англии, и для этого всеми силами отстаивать Хартум. Для спасения этого последнего, однако, Англичане, всегда скупые на своих солдат, предпочли послать всего одного настоящего воина и на него возложить тяжесть спасения Хартума и замирения Судана; было решено снова призвать знаменитого Гордона, поставить его на защиту Хартума, а потом уже организовать и кое-какие военные подкрепления. На половину сделанное дело, рузумеется, не могло принести хороших плодов, и дальнейшие неудачи в Судане надо приписать на половину нерешительным и вялым распоряжениям кабинета Гладстона.
Кроме Хартума в египетском Судане, уже совершенно охваченном огнем восстания, которое повсюду возбудили эмиссары махди, находилось не менее одиннадцати пунктов в одном бассейне Верхнего Нила, занятых еще египетскими войсками и заключавших много Европейцев и других христиан, запертых войсками махдистов между Абиссинией, Нилом, болотами междуречья и Красноморскими пустынями, отрезанных отрядами Османа-дигмы от остального Египта. В числе этих пунктов, отчасти уже осаждавшихся махдистами, находились Фашер, Гондако, Фалюда, Сеннаар, Кассала, Токар, Синкат, Бербер и Донгола. Спасение их гарнизонов и христианского населения, и к особенности Европейцев, становилось честью Англия, и она должна была их во что бы то ни стало спасти. К сожалению, приготовления к их спасению велись крайне медленно, тогда как махдисты не спали и все теснее сжимали свое кольцо, стягивавшее весь Судан. Между тем, вслед за решением Англичан очистить Судан, гарнизоны и христиане перечисленных городок были обречены на верную смерть. Многие из египетских министров не хотели допустить самой мысли расчленения Египта и втайне надеялись, что Англичане в конце концов возьмутся за очищение Судана; поговаривали даже о содействии им со стороны Италии, к это время только начинавшей запутываться в африканские дела. Английская пресса тоже до известной степени пропагандировала новое завоевание Судана, указывая на те опасности, которым подвергается Индийская империя, если восстание махди не будет уничтожено в самом своем корне, а также на то, что стыдно гордым Бриттам уступать поле битвы пред торговцами рабов. Указывалось, между прочим, и на обязанность Англии сохранить Судан для европейской цивилизации, уничтожить в корне торговлю рабами и открыть новые рынки для английской торговли. Пробовали возбудить интерес к Судану среди своих соотечественников указанием на Францию, будто бы готовящуюся чрез Конго колонизовать экваториальные провинции Египта.
Под давлением всего этого, Англичанами была сделана новая неудачная попытка поправить дела в Судане даже после того, как решено было его полное очищение. Гордон, только что собиравшийся в Конго, куда его Бельгийский король назначал генерал-губернатором, должен был, по зову своего отечества, спешить в Египет, чтобы в Хартуме поправлять многочисленные ошибки своих предшественников и заместителей на генерал-губернаторском посту, покинутом с 1880 г. При отправлении своем из Англии, Гордон получил carte blanche для своих будущих действий, с тем только, чтоб он не вызывал никакой военной демонстрации со стороны Англии; он должен был только совершенно отрезать Судан от Египта и отделить этот последний от лавины, которая увлекала его к дальнейшему падению. Фирман хедива, назначавший его генерал-губернатором Судана, также указывал, как на главнейшую его задачу, очищение страны и обеспечение возвращения войск, чиновников и всех тех из обитателей, которые не пожелают оставаться в стране, занятой бунтовщиками; это очищение Судана, однако, относилось только к Кордофану и Дарфуру и не должно было касаться даже областей Верхнего Нила. Из этого видно, как неодинаково смотрели на миссию Гордона, и неизвестно даже, чего собственно хотели от него правительства Англии и хедива.
Не легок был путь Гордона в Хартум, уже отрезанный мятежниками со стороны Суакима; из Короско ему вместе с его адъютантом Стюартом пришлось идти через пустыню на верблюдах до самого Бербера. В Хартуме новый генерал-губернатор был приветствуем с большим восторгом, как освободитель города, потому что с прибытием его возвращались многие доселе затерянные надежды, которых недавно погибший Аллах эд-Дин с его нерешительностью не мог поддержать. Тотчас по прибытии в Хартум Гордона началась его изумительная деятельность. Он начал с того, что уволил английского полковника, бывшего до него комендантом Хартума, и дал свободу многим узникам, заключенным без особых уважительных причин в тюрьмы предшественниками Гордона; это одно уже увеличило еще более популярность нового начальника края. С раннего утра до позднего вечера работал Гордон; он держал себя доступным для всех, постоянно был на глазах у народа, причем каждый мог обращаться к нему, он учредил совет старейшин, сам отправлял правосудие, уничтожил многие пошлины и сборы, и развесил по городу ящики, в которые каждый Суданец мог опускать свои жалобы. Доверив защиту Хартума суданским баталионам, Гордон перевел египетские войска в Омдурман на левый берег Нила и сам поддерживал падающий дух солдат. Для успокоения умов Суданцев, он издал и тот странный декрет, который противоречил его личному убеждению и его прошедшей славной деятельности, декрет, поразивший всю Европу и особенно ее филантропов, думавших, что все уже покопчено с рабством. Декрет этот объявлял Судан от ныне самостоятельным и признавал в нем снова рабство, уничтоженное еще недавно фирманом хедива от Ассуана до страны Великих Озер. Напрасно в Европе обвиняли Гордона за этот декрет, будто бы восстанавлявший оффициально торговлю рабами; он не говорил об этом, но только позволял каждому иметь для своих надобностей слугу, хотя и купленного на рынке, то есть дозволил то, что практиковалось по всей Африке с незапамятных времен и составляет в ней крайнюю необходимость; подобного рабства никогда не могли уничтожить никакие декреты хедива и платонические скорби филантропов. Странно было бы, не зная всех обстоятельств дела, обвинять честного и бескорыстного Гордона с безупречным именем и доказавшего смертью свои рыцарские взгляды на жизнь, в том, что будто бы он из личных целей издал декрет, восстановляющий до известной степени рабство. Не говоря уже о том, что декретом Гордон признавал de jure лишь то, что de facto существовало даже при полном оффициальном на него гонении, мы видим в этом поступке генерал-губернатора лишь акт, делающий честь его административному уму. Посланный управлять провинцией огромною, бунтующеюся отчасти вследствие запрещения рабства, обязанный спасать до пятидесяти тысяч жизней, доверенных ему и не имеющий на то никаких средств, кроме тех, которые заключались в обаянии его личности, Гордон мог вполне добросовестно решиться на это. Обстоятельства показали, насколько в данном случае Гордон был прав; один этот декрет увеличил его престиж до колоссальных размеров и вернул симпатию тех, кто доселе косился на него; гуманность же, правосудие и бескорыстие Гордона сделали то, что даже самые дикие суданские племена называли его отцом, султаном и спасителем Кордофана; между тем скажем к случаю, только Гордон признал Мохаммеда-бен-Ахмеда в качестве эмира Кордофана.
Обширный, но увлекающийся ум Гордона был нечужд странностей. В числе этих последних указывают на желание его вызвать махди на личное свидание и для переговоров о судьбах Судана; Гордон надеялся поделить этот последний полюбовно с махди, уже увенчанным лаврами побед и не знающим себе преград. Вслед затем Гордон просил у хедива тысячи три войск, будто бы достаточных для подавления восстания; когда и в этом ему было отказано, он предложил новый не менее странный план — вызвать известного работорговца Зебера, некогда поднявшего знаменитый бунт работорговцев и находившегося под наблюдением в Каире. Гордон думал, назначив его губернаторов некоторых Суданских провинций, противоставить влияние Зебера возрастающему значению махди. Разумеется, и в этом Гордону было отказано, несмотря на то, что без Зебера он не считал себя в силах справиться с возложенною на него задачей.
Не прошло и месяца по прибытии Гордона в Хартум, как новый генерал-губернатор Судана уже считал невозможным полное очищение страны, на чем настаивали английский резидент, министерство Гладстона и сам хедив. Гордон понимал хорошо, что его выступление из Хартума послужит сигналом к общему восстанию, горючий материал которого сдерживается лишь присутствием египетской власти и остатка войск. При быстро вспыхнувшем восстании, полагал справедливо Гордон, невозможно будет не только спасти запасов и складов, сложенных в Хартуме, Кассале и Донголе, но даже и самых войск. Он решил поэтому пока остаться в Хартуме, принося себя в жертву общему делу, которое он еще надеялся поправить и спасти. Для большей опоры он просил прислать ему в Хартум хотя сотни две, три Англичан, лишь для того, чтобы показать, что он не лишен европейской поддержки, но и в этом ему было отказано. В отчаянии Гордон думал однажды отступить в провинцию Бахр-эль-Хазаль и держаться там, отдав себя и эту часть Судана под покровительство Бельгийского короля. Но что ни придумывал Гордон, ни малейшей помощи ему ждать не приходилось ни откуда; очевидно, он был заброшен в глубь Судана в качестве английского генерал-губернатора, но без малейшей поддержки Англии, на этот раз предоставлявшей гибели одного из благороднейших и бескорыстнейших своих сынов. Из многочисленных телеграмм, обмененных им с английским правительством, он понял, что Англия и сама не знает, как поступить ей с Суданом, представлявшим много колючек для того, чтобы проглотить его так легко, как Египет после бунта Араби-паши.
Покинутый совершенно всеми, даже теми, кто заманил его в эту западню, Гордон решился скорее умереть на своем посту, чем бежать и погубить тысячи надеявшихся на него. Прежде всего он приступил к укреплению Хартума и стягиванию остатков войск, рассеянных мелкими партиями в Судане и сделал несколько небольших счастливых экскурсий около Хартума. Махдисты между тем мало-по-малу становились смелее и поддерживаемые всеобщим восстанием, разлившимся уже по всей стране, становились все смелее и смелее и стали, наконец, появляться под стенами Хартума. Скоро окрестности столицы Судана стали уже театром военных действий, и город мало-по-мало оказался блокированным полчищами махди.
Уже в середине марта 1884 г. дела Судана были так плохи, что Гордон понимал хорошо, что для него опереди остается уже немного надежды. Вся страна была объята огнем восстания; не только Суаким, но и Бербер, и Фашода, и Кассала оказались осажденными бунтовщиками, махди отвергнул все мирные предложения, высказанные со стороны Гордона, в гарнизоне самого Хартума заметно было брожение, но Англия попрежнему не хотела жертвовать ни одним солдатом для спасения Судана. В апреле Гордон писал сэр-Бернигу отчаянное письмо, угрожая ему в случае, если попрежнему не будут посылать ему подкрепления, покинуть Хартум, предоставить собственной судьбе гарнизоны Судана и уйти за экватор; но это были только страшные слова, на деле Гордон никогда не поступил бы таким образом и уже давно решился умереть на своем посту. Попрежнему он предпринимал небольшие военные экскурсии из Хартума и разбивал мятежников, где только мог; пароходы Гордона беспрестанно крейсировали но Нилу и снабжало его съестными припасами. Но железный круг, постепенно облагавший Хартум, все более и более сжимался. Несмотря на частные успехи, одержанные Гордоном и Мудиром Данголы над бунтовщиками и бомбардировку Шенди и Метамме пароходами Гордона, Бербер пал и весь гарнизон его был перерезан махдистами; в октябре 1884 г. самый Хартум уже тесно был блокирован бунтовщиками, и полковник Стюарт, отправившийся на пароходе по Нилу вместе с французским консулом, потерпев крушение на порогах, были убиты туземцами. Хотя Гордон попрежнему поддерживал уверенность в том, что Хартум может продержаться еще хотя четыре года, тем не менее уже в декабре он писал письмо, в котором сообщал, что ждет через несколько дней катастрофы и посылал всем свой прощальный привет. С марта до января продолжалась тесная блокада города и беспрестанные отчаянные атаки махдистов; Мохаммед-бен-Ахмед сам руководил осадой и обещал скоро завладеть Хартумом. Гордон защищался геройски, несмотря на то, что войска дрались неособенно стойко с бунтовщиками, которым многие из них сочувствовали. В беспрестанных стычках и от дезертирства, гарнизон Хартума с каждым днем уменьшался, тогда как полчища врага расли и фанатизм их укреплялся еще более.
Наконец, наступил печальный день 26 января 1884 г., когда преданный изменой Хартум пал, ворота его были отворены перед махдистами, и Гордон был убит ружейною пулей в то самое время, когда он шел к своему другу австрийскому консулу Ханзалю, чтобы попрощаться с ним навсегда. Махди торжественно вступил в столицу Судана, и полковник Вильсон, спешивший с подкреплением к Хартуму и прибывший через два дня, увидал лишь клубы дыма, поднимавшиеся из зажженных укреплений Хартума и зеленое знамя махди, развевавшееся над дворцом Гордона.
Между тем, давно жданная помощь уже спешила из Нижнего Египта к Хартуму, и Гордон знал об этом, выслав ей на встречу четыре свои парохода, нагруженные съестными припасами. Помощь пришла слишком поздно, и ей пришлось ретироваться самой перед фактом, совершившимся по вине Англичан. Уже слишком долго они оттягивали, надеясь на какой-то счастливый рок, который мог бы сохранить для них Судан, но, наконец, кабинет Гладстона, уступая общественному мнению, решил послать туда экспедицию под начальством лучшего из английских генералов, Уольслея — победителя Ашантиев и Араби-паши. В начале октября лорд Уольслей вместе со своими войсками прибыл к Уади-Хальфа; несколько пароходов и много парусных судов везли английский отряд по Нилу; экспедиция, доселе долго откладываемая, теперь спешила, английские солдаты и офицеры словно хотели своим форсированным маршем загладить медленность своего правительства. Весь экспедиционный отряд состоял из отборных войск пехоты и небольшой колонны кавалерии, посаженной на верблюдов, всего численностью до десяти тысяч человек прекрасно вооруженных, снабженных превосходною артиллерией и массой съестных припасов. К началу ноября английская экспедиция была уже и Донголе, где и расположилась на несколько дней для того, чтобы собраться и стянуть все эшелоны, прибывавшие медленно по случаю спада воды и Ниле. В середине декабря весь экспедиционный отряд уже собрался и городке Корти, где был устроен укрепленный лагерь; отсюда же начались и поенные действия Англичан против махдистов, занимавших оба берега Нила. Генерал Стюарт с полутора тысячью человек и отрядом, посаженным на верблюдов, стал пробиваться вперед, чтобы скорее подать помощь тогда еще не взятому Хартуму. В начале января 1885 г. Стюарт, выступив из Корти, овладел колодцами Гадкуля, сбил неприятеля с позиции, но вскоре у колодцев Абу-Клеа был окружен превосходными силами махдистов. В начале бешеная атака Арабов прорвала каре Англичан, но потом они оправились и отбили попытки махдистов. На другой день бой возобновился, и Англичане лишь с большим трудом и немалыми потерями могли пробить себе дорогу. Все тяжести и припасы были сложены в небольшом укреплении и оставлены под Абу-Клеа. В последнем деле смертельно были ранены Стюарт и многие офицеры; под начальством Вильсона, принявшего начальство после Стюарта, Англичане дошли до Гюбата, где остановились в укрепленном лагере. Тут они дождались пароходов, высланных Гордоном вместе с отрядом Египтян; на одном из этих пароходов Вильсон, оставив в Гюбате обессиленный предыдущими боями отряд, отправился было к Хартуму, но 28 января, не доезжая до него, увидел дым зажженного города и поспешил ретироваться. С большим трудом добрался Вильсон до своего отряда, которому было приказано отступить от Абу-Клеа в главную квартиру. Лишь благодаря прибывшим подкреплениям, английская колонна благополучно вернулась в Корти после неудачной попытки освободить Хартум. Большая часть верблюдов, лошадей и обоза была потеряна при этом, далеко не победоносном отступлении.
В то время когда колонна Стюарта двигалась по направлению к Абу-Клеа, генерал Эрль с другим отрядом должен был дойти до Бербера, чтобы там поддержать Стюарта. Колонне этой пришлось перенести много лишений при движении по берегам Нила, но пустынной местности среди беспрестанных стычек с туземцами. Около Кербикана ей пришлось наконец вступить в ожесточенный бой с племенем Монассиров, в котором были убиты генерал Эрль и оба полковника, командовавшие бригадами. С большим трудом добравшиеся до Абу-Хаммеда Англичане были остановлены приказом лорда Уольслея, предписывавшим им вернуться в Донголу, куда была перенесена главная квартира из Корти. Махди не преследовал Англичан, и вполне довольный достигнутыми успехами, собирал все свои силы, дабы продолжать далее дело своего завоевания Судана.
В то время, когда по линии Бербер-Хартум Англичане предпринимали свою экспедицию, кончившуюся ничем, Осман-дигма продолжал держать в осаде Суаким и с каждым днем становился все смелее и смелее; он делал беспрестанные нападения на Англичан и в начале февраля успел даже нанести чувствительное поражение английской кавалерии возле Гандуба. Арабы готовились уже завладеть укреплениями Суакима, когда солидные подкрепления, прибывшие из Англии, остановили несколько их успех. Генерал Грэм, располагая двумя тысячами европейского войска, вздумал наказать Осман-дигму и с этою целью вышел из Суакима. Сбив Арабов с ближайших укреплений, Грэм занялся постройкой фортов, но тут на него обрушились махдисты с такою силой, что только смертоносный огонь суакимских укреплений спас колонну чересчур увлекшегося Грэма. Вслед за тем Грэму удалось занять Гандуб, Тамбук и некоторые другие деревни около Суакима и продолжить линию железной дороги от Суакима, но эти успехи Англичан были непрочны, и беспримерная в летописях блокада, осада Суакима, тянущаяся с переменным счастьем до сего дня, показывает, что Англичане далеко не одерживают, да и не одерживали блистательных побед.
Как бы то ни было, после падения Хартума Англичане решили окончательно предоставить собственной участи Судан; генерал Уольслей, стянув все силы своего оккупационного отряда у Донголы, постановил Вади-Гальфу или Ассуан сделать крайними центрами защиты Египта против дальнейших вторжений махди. Для закрепления этой позиции были проведены даже стратегические железные дороги, при помощи которых и до сего дня там держатся Англичане.
Такова вкратце история постепенного отторжения от Египта Судана, вырванного из рук хедива силой обстоятельств, на которые года три тому назад еще не хотели обращать особого внимания. Для интересов Европы и европейской культуры в Судане было уже все потеряно, но для Египта и Англичан оставалось там еще три вопроса, которые так или иначе необходимо было решить. Вопросы эти заключались в дальнейшей судьбе египетских гарнизонов, оставшихся запертыми в Судане, и двух провинции, управляемых европейскими пашами и совершенно отрезанных от Египта и всего остального мира.
Что касается до гарнизоном, о которых мы уже говорили впереди, Англичане, убедившиеся после падения Хартума, что им не спасти несчастных запертых в Судане солдат, начали переговоры о спасении их с Абиссинским негусом, всегдашним врагом ислама. Давно уже Англичане, пользуясь этим последним обстоятельством, подговаривали негуса Иоанна помочь им в борьбе с махди и способствовать очищению Судана. В вознаграждение за услуги Англичане предлагали императору Абиссинии кроме денег, массы скорострельных ружей и боевых снарядов, еще присоединение Кассалы, Ахмедиба, Санхита и страны Богоса, которые он должен был ранее освободить, а также Массовы — самой подходящей гавани для Габеша. В июне 1884 года адмирал Хеветт подписал в Адуа договор с негусом, на основании которого этот последний взялся помочь Англичанам. С помощью своего талантливого полководца Рас-Алулы, негус Иоанн успел одержать несколько значительных побед над махдистами и освободить некоторые из египетских гарнизонов, запертых этими последними. Не удалось Абиссинцам помочь только Кассале, павшей ранее того, как пришли к ней на помощь; по обыкновению своему, махдисты вырезали весь гарнизон несчастного города, подпавшего в их руки. Негус Иоанн, выполнив довольно удачно свое обещание, получил страну Богоса, вырвав ее из рук махдистов и направился уже по берегу моря для того, чтобы занять Массову, по тут коварные Англичане, рассудив, что с негуса им более получить нечего, надоумили своих добрых друзей занять Массову в награду за усердие и прилежание. Итальянцы, давно жаждавшие порта в Красном Море, с безумною охотой приняли предложение Англии и заняли Массову в феврале 1885 года, несмотря на протест со стороны Абиссинии. С той поры и началась несчастная война Италии с Габешем, покрывшая позором итальянское оружие и не доставившая Италии никаких выгод, а только затраты. Печально Итальянцы начали свою колониальную политику в Африке, благодаря инициативе Англичан.
Быстрое движение махдистов по линии между берегом Нила и Суакимом отрезало кроме Богоса и Хартума от Египта провинцию Бахри-эль-Хазаль, находившуюся под управлением Англичанина Люптона и Экваториальную провинцию, во главе которой находился столь известный ныне Dr Шницлер или Эмин-паша. В обеих этих областях власть хедива со времени недавнего их завоевания поддерживалась рядом небольших укрепленных станций или городков, занятых несколькими стами солдат, по преимуществу освобожденных рабов изо всех национальностей Судана, находившихся под начальством египетских офицеров; этих небольших укреплений, защищенных часто одними рвами и палисадниками, было достаточно, чтобы сдерживать темнокожих туземцев, но они, разумеется, оказались мало состоятельными, когда пришлось останавливать напор махдистов, уже ослепленных более грандиозными успехами. Самыми главными городками или дзерибами Бахр-эль-Хазальской провинции были Румбек, Бар, Мешра-эр-Рек, Ахмади и наконец Дем-Сулейман, некогда столица временного царства работорговцев Сулеймана — Зебера. Еще более таких городков было в Экваториальной провинции, где, благодаря деятельности таких губернаторов, как Бэкер, Гордон и Эмин, европейская культура сделала еще большие успехи. Ладо, Гандокоро, Реджаф, Дуфилэ, Лаборэ, Фалоро, Фатико, Фовейро, Магунго, Уанди и Ваделаи, ставшее после Ладо столицей Эмин-паши, — все это пункты, имеющие значение в истории экваториальных путешествий или в последующих событиях при восстании бунтовщиков.
Восстание в пользу махдистов, благодаря их эмиссарам, началось прежде всего в провинции Бахр-эль-Хазаль, где его подняло воинственное негритянское племя Денка. Восемнадцать месяцев отрезанный от всякой помощи со стороны Египта боролся с этим восстанием Люптон-бей, но не успел подавить его, благодаря недостатку войск. Скоро примеру Денка последовали другие черные племена, которые взяли и разрушили египетское укрепление Румбек. Война эта была настолько кровопролитна, что в один год Люптону пришлось вынести до двадцати сражений с бунтовщиками, которым помогали и махдисты. Несмотря на все геройские усилия Люптона, восстание охватило всю его область и дошло даже до Экватории.
Приблизительно ко времени прибытия Гордона в Хартум и обложения этого последнего махдистами, положение дел в провинции Бахр-эль-Хазаль было настолько плохо, что часть ее была занята махдистами, все негритянские племена бунтовали, а войска мало-по-малу покидали Люптона. В конце концов этот последний должен был сложить оружие пред махдистами и был отведен в плен в Кордофан. Вскоре во всей провинции не осталось ни одного верного солдата хедиву и почти все станции попали в руки бунтовщиков.
Когда известие об этом печальном исходе восстания дошло до Эмин-бея (тогда еще не бывшего пашою) в Ладо, где гостили известный русский путешественник Dr Юнкер и итальянский капитан Казати, пришло туда одновременно посольство от махдистов, которым один из военачальников пророка Карам-Аллах приглашал к себе Эмина, как губернатора провинции, уже номинально присоединенной к владениям махди. Эмин, желая выиграть время, отвечал, что он во избежание напрасного пролития крови не прочь принять это предложение, но что враждебное настроение туземцев пока мешает ему покинуть провинцию: желая с одной стороны сохранить ее для махди, а с другой — спасти жизнь вверенных ему солдат, он, Эмин, ждет только себе заместителя, чтобы вверить ему свою власть над страной. Ведя переговоры такого рода, губернатор Экваториальной провинции стягивал все свои войска, снимая гарнизоны самых отдаленных постов и принимая все меры к оказанию самого энергичного сопротивления попыткам махдистов, становившихся чрезвычайно смелыми после успехов в Судане.
В конце 1884 года, когда махдисты уже торжествовали повсюду, новый эмир Карам-Аллах со значительными силами явился для того, чтобы завоевать Экваториальную провинцию. Не доходя пяти дней пути до столицы Эмина, вождь махдистов начал осаду Амади, занятую небольшим гарнизоном Негров. Войска выказали отчаянное сопротивление и отразили попытки бунтовщиков; когда недостаток в продовольствии не позволил им держаться долее, они сделали блистательную вылазку, пробились через толпы махдистов и, постоянно сражаясь, отступили до Макрака, вызвав справедливое удивление со стороны Эмина, не находившего слов восхваления храбрости этих черных солдат.
В виду захвата махдистами северной части Экваториальной провинции Эмин решил перенести свою резиденцию, все военные припасы, а также всю администрацию провинции с женами и детьми из Ладо в Дуфиле подальше от врага. Новые послания со стороны Карам-Аллаха, объявившего себя эмиром Бахр-эль-Хазаль и Экватории, а также копия с письма махди, извещавшего своего наместника о падении Хартума, были получены Эмином в начале 1885 года. Все это ставило Эмина в весьма печальное, можно сказать, безысходное положение; гибель Гордона, плен Люптона, приближение махдистов, потеря части провинции, недовольство в войсках, угрозы Карам-Аллаха — все это показывало, что и для Экватории и ее защитников подходит роковой конец. Чтобы несколько отдалить его, Эмин решился сделать некоторую острастку наступавшим Арабам. Во главе нескольких баталионов и союзников Негров Момбутту, он напал на махдистов под Ремио и нанес им довольно чувствительное поражение. Эта победа на время спасла Экваторию и остановила успехи махдистов; Карам-Аллах остановился неизвестно почему; едва ли его напугала победа Эмина или английская экспедиция, шедшая по направлению к Хартуму. Скорее всего сам махди, находя еще несвоевременным забираться далеко к югу, остановил движение своего эмира. Как бы то ни было, но Ладо, уже ожидавшее нападения махдистов, было спасено, и враги всею массой отхлынули по направлению к Кордофану. Чтоб еще лучше сконцентрировать свою защиту и оборону Экватории, Эмин перенес свою резиденцию еще далее в Ваделаи, где собраны были все войска, боевые снаряды и вообще все меры к последнему сопротивлению.
Потеряв всякую надежду получить помощь с севера, Эмин-бей невольно обратил свои взоры на юго-восток к Занзибару, с которым Dr Юнкер для спасения своего друга обещал войти в сношения; попытка смелого путешественника пробраться через Уганду после десятимесячного пребывания у Ланго кончилась неудачей, и Юнкер вернулся в Ваделаи в то время, когда положение Эмина стало критическим, несмотря на то, что махдисты отхлынули в Кордофан. Один среди полувраждебного населения, волнуемого эмиссарами махди, с полутора тысячами черных солдат, хорошо вооруженных, но верности весьма сомнительной, несмотря на команду египетских и суданских офицером, Эмин был слишком бессилен для того, чтобы держаться при малейшем ухудшении дел, которого ежеминутно можно было ожидать. Все силы его были разбросаны на девяти станциях на Ниле, сообщение между которыми поддерживалось двумя пароходами, перевезенными сюда еще во время Гордона. Кроме этих сил Эмин мог еще опереться отчасти на две сотни египетских чиновников, их семейства и рабов. Всего в большем или меньшем повиновении у Эмина, считая всех этих последних и солдат, находилось до восьми или десяти тысяч человек, о спасении которых он должен был заботиться на случаи нового нашествия полчищ махди. Несмотря на свое стесненное положение, Эмин не унывал духом и сумел долго поддержать бодрость среди своих невольных спутников по заключению. Глубокий мир царствовал, по его словам, после изгнания махдистов, и губернатор мог даже очищать свою провинцию от охотников за рабами. Чтобы занять скучающие гарнизоны, Эмин заинтересовал их полевыми работами; люди Эмина усердно занимались культивировкой табака и хлопчатой бумаги, научились ткать и делать мыло, свечи и др. домашние вещи. Сам Эмин во время этого долгого суданского пленения коллектировал и занимался естественными науками, над чем впоследствии так злобно смеялся Стэнли.
Так проходило для Эмина и товарищей время его невольного пленения в экватории; дела махдистов шли все лучше и лучше, все крепче запирался Судан для всякого постороннего влияния, все более был отчуждаем от всего мира Эмин. В таком исключительном положении забытый с 1883 г. всею Европой, мужественный Немец и его товарищи отдались заботам о содержании, одежде и прокормлении десяти тысяч народа, бывшего на их попечении: с этой стороны они были настоящими добрыми гениями своего народа. В самом конце 1885 г. было решено, чтобы Казати попытался освободить своих товарищей со стороны Нила, тогда как д-р Юнкер должен был через Униоро и Уганду пробиться на Занзибар. Обе попытки были рискованными, но ничего более не оставалось делать для Эмина, который при обстоятельствах данного времена не мог повторить нового отступления «десяти тысяч» через малоизвестные страны Африки, лишенные путей сообщения и населенные воинственными племенами; подобное отступление повело бы лишь к неизбежной катастрофе. Разумеется, Эмин с Европейцами и войсками мог бы гораздо легче пробить себе дорогу к берегу моря, но он не хотел и допускать подобный мысли, сулившей гибель всем остальным сотоварищам по суданскому пленению. Эмин стоял твердо на своем посту, смотря на себя как на последнего из штаба Гордона, отстаивающего права цивилизации в далекой покинутой всеми стране. Несмотря на самые стесненные обстоятельства, Эмин все надеялся на спасение своих товарищей, хотя и не знал, откуда оно могло придти. Мы знаем, что это ожидание не обмануло героя, и что цивилизованная Европа поспешила к нему на освобождение, выслав одного из выдающихся людей XIX века.
Мы знаем, что Юнкер, с опасностью для собственной жизни, пробился к Занзибару, а оттуда после семилетнего пребывания в Африке прибыл в Европу для того, чтобы там кликнуть клич для освобождения Экватории и ее мужественного губернатора Эмина. Мы знаем в подробностях, как была организована знаменитая освободительная экспедиция Стэнли, каких трудов стоило ему пройти поперек Африки, чтобы добраться до Эмина, каких жертв стоило самое освобождение, как оно было совершено и доведено до конца. Изо всей новейшей истории после знаменитых походов испанских Конквистадоров в неизведанные дебри Нового Света мы не знаем событий более легендарных, кажущихся скорее мифами, чем действительностью, как последний поход Стэнли и освобождение Эмина. Это своего рода волшебная сказка, происходившая в самом конце XIX века.
Пока Юнкер пробивался к Занзибару, организовалась экспедиция Стэнли и пробиралась через середину темного материка, положение Эмина было не блестящее, хотя гораздо лучше, чем то рисовали в Европе на основании отрывочных сведений, доходивших из Судана. Несколько раз в Европу приходили телеграммы из Африки, что Экватория совершенно занята махдистами, все египетские войска перерезаны, а сам Эмин и Европейцы, состоявшие при нем (Казати), взяты в плен и по некоторым сведениям даже умерщвлены. О занятии Экватории махдистами полуоффициально сообщал и Осман-дигма, стоявший под Суакимом и воевавший с генералом Гринфелем, оставленным там после экспедиции Уольслея. Быть может, многие помнят эти дна года, полные неизвестности не только о судьбе Эмина, но и экспедиции Стэнли, шедшей на его освобождение. Одно известие, противоречащее другому, шли постоянно из Африки относительно двух Европейцев, судьба которых интересовала весь цивилизованный мир.
За все время, протекшее с ухода Юнкера из Ладо, Эмин вместе с Казати, не достигшим успеха, несмотря на все свое геройство, проживали довольно спокойно в Экватории; махдисты не беспокоили его, войска оставались верными губернатору, работали, исполняли его приказания; поля маиса, сорго и маниока, и тысячи голов скота составляли богатство гарнизонов, попрежнему занимавших до десятка станций и Экватории. Самое освобождение пришло как-то неожиданно для Эмина и его солдат; все они так сжились со своим положением, что, разумеется, не могли покинуть сразу своих насиженных мест и идти вслед за внезапно появившимся освободителем, требовавшим немедленного выступления. Немудрено поэтому, что при первой встрече Стэнли с Эмином, происшедшей 9 января 1888 г., этот последний дал уклончивый ответ, столь возмутивший победителя. Стэнли не знал и не хотел понимать положения Эмина, настолько сжавшегося с Экваторией, что немедленного выступления он не мог предпринять; когда Эмин попросил некоторого времени для выяснения вопроса и собрания голосов своих офицеров и солдат, которым, по его мнению, очень не дурно жилось в Судане, произошла первая размолвка обоих Европейцев, с таким трудом встретившихся на берегах Альберта-Ньянца.
Давая Эмину время одуматься, Стэнли отправился на поиски оставленного в бесконечных лесах майора Бертло, а один из помощников его Джефсон остался при губернаторе Экватории. Когда почти чрез полгода после ужасного похода Стэнли в январе 1889 года вернулся снова к берегам Альберта-Ньянца, чтобы вести Эмина к Занзибару, дела этого последнего были уже гораздо хуже, чем год тому назад, когда произошла первая встреча. Доселе верные своему губернатору войска Экватории восстали в виду нового приближения махдистов, и Эмин вместе с Джефсоном были в плену у своих собственных солдат. Махдисты наступали на этот раз не менее энергично и, пользуясь невольным бездействием Эмина, разбило войска Египтян, взяли ряд укрепленных городков Экватории и ждали только подкреплений для окончательного ее завоевания. Положение Стэнли становилось не менее затруднительным, как и Эмина; подобно Уольслею, повидимому, он опоздал для спасения того, кого шел освобождать. Обстоятельства, изменившие совершенно положение дел в Экватории, были следующие. Между прочим их проявлению способствовало самое прибытие Стэнли.
Суданские войска, не дурно жившие в Экватории и обзаведшиеся даже родственными связями, действительно не захотели идти вслед за неведомым освободителем и притом по дороге им неизвестной и, по их мнению, не ведущей в Египет, а наоборот, отводящей от него. Наущаемые некоторыми офицерами, солдаты требовали, чтоб их вели на север по прямому направлению к Египту, а не на юг к берегу моря, где, как циркулировали слухи, их хотели наказать за непослушание, а потом продать в рабство белым. Эти нелепые слухи поддерживали и эмиссары махди. Войска стали волноваться и не слушать паши, авторитет которого падал с каждым днем; ученый Немец, правда, не обладал энергией военачальника и занимался науками в то время, когда нужно было принимать решительные меры. Как бы то ни было, но войска, стоявшие в Дуфиле, первые подняли знамя бунта, часть восставших прибыла и в Ваделаи и стала возмущать его гарнизон. Когда Эмин-паша вместе с Джефсоном прибыли в Дуфиле, бунтовщики захватили их в плен и не выпускали ни на шаг. Положение обоих Европейцев было критическое, их держали в оковах и не раз даже угрожали смертью. Только верность черных солдат, возбужденных насильно Египтянами, спасла Эмина и Джефсона; последний скоро получил некоторую свободу, тогда как паша еще оставался узником своих солдат. Плен Эмина состоялся в средине августа 1888 года, а в средине октября на месте покинутой станции в Ладо расположился отряд махдистов, прибывших из Хартума на пароходах под начальством Омар-Салеха. Через несколько дней трое из посланцев дервишей прибыли в Дуфиле с письмом своего вождя и требовали свидания с губернатором Экватории. В письме требовалась покорность со стороны суданских войск и полное преклонение воле махди.
Вместо всякого ответа взбунтовавшиеся офицеры убили присланных дервишей и стали готовиться к сопротивлению. Махдисты скоро завладели Реджафом, перебили его гарнизон и стали наступать далее; к ним присоединилось племя Бари, всегда недовольное египетским игом и еще сравнительно недавно усмиренное Эмином. При этих вестях страшная паника распространилась между солдатами; все они, так же как и их семейства, бежали, покинув свое имущество, и Лаборе. Кругом обоих Европейцев, ежедневно ожидавших смерти, происходил такой хаос, в котором трудно было разобраться. Раздались тогда даже голоса, желавшие скорейшего прибытия Стэнли и немедленного отступления на юг. Положение Эмина и Джефсона все еще не улучшалось, и в середине ноября они уже совершенно отчаивались в своем спасении. Новое несчастье способствовало улучшению участи обоих Европейцев. Бунтовщики попытались было отнять у махдистов Реджаф, но были отброшены с большими потерями. Паника стала еще сильнее, и черные солдаты сами потребовали от своих офицеров освобождения Эмина и отправления его в Ваделаи. В то время, когда махдисты отправили свои пароходы в Хартум за подкреплениями, сами взбунтовавшиеся убедились в том, что от одного прибытия Стэйли они могут ожидать спасения, тем более, что махдисты, завладев уже рядом военных постов Экватории, в конце ноября обложили самое Дуфиле. Гарнизон защищался мужественно и не только отразил дервишей, но и заставил их отступить к Реджафу, где они и остановились в ожидании новых подкреплений. Положение паши и его сотоварища все-таки не улучшалось, и они попрежнему были недалеки от смерти. Но освобождение было уже недалеко. Прибывшие в начале января 1889 года письма от Стэнли говорили о скором приходе экспедиции освобождения, и 17 февраля совершилось вторичное соединение Стэнли и Эмина. Мы не станем следовать далее за Эмином и отступлением полутора тысяч человек под предводительством Стэнли, потому что это уже выходит из пределов нашей задачи и стало более или менее общеизвестно. Мы упомянем, что только 5 декабря 1889 года огромный караван Стэнли и Эмина прибыл в Богамойо, и тем заключилась великая перипетия событии, вызванных движением махдистов на Экваторию.
Каково положение дел в этой последней, вслед за выступлением Эмина, представлявшего последнюю тень власти хедива в области Великих Озер и на верховьях Нила, — сказать трудно, но нет сомнения, что махдисты, получив подкрепления, заняли всю Экваторию, истребив остатки правительственных войск, не ушедших за Стэнли и не примкнувших к знаменам махди. Из недавних известии, пришедших из Африки, мы знаем только, что Эмин, поступивший на службу германской африканской кампании, снова появился на театре действий, доставивших ему всемирную известность; и как сообщали летом нынешнего года, во главе значительного отряда, пробился в Экваторию и будто бы выбил махдистов и из Ваделаи. Насколько это известие справедливо — мы не знаем, но надо вообще более чем критически относиться ко всем известиям, приходящим из глубины Африки.
Выше мы уже указывали, насколько противоречивы могут быть сведения, получаемые случайно из Судана, при помощи паломников, купцов и разных проходимцев, так или иначе попадающих в область, занятую махдистами. Это условие надо иметь постоянно в виду, говоря о дальнейших событиях в Судане, происшедших вслед за отступлением военной экспедиции Уольслея и знаменитой экспедиции освобождения Стэнли в 1883 году. Судан уже совершенно заперт махдистами не только для Европейцев, но и для Египтян; далее Вади-Хальфы по Нилу уже прекращается всякое правильное сообщение, и вся область Судана и всей Центральной Африки погружена совершенно в неизвестность относительно того, что творится в ней. С этою оговоркой мы и скажем несколько слов о дальнейших успехах махдистов.
Неудача экспедиции Уольслея и отступление Англичан до крайней линии обороны Вади-Хальфа-Суаким, с одной стороны, окончательно предоставили в руки махдистов всю Нубию и Судан, а с другой — указали им пределы, к северу от которых они могли встретить довольно энергичное сопротивление даже со стороны Европейцев, тогда как к югу и западу им предоставлялось обширное поле для дальнейших захватов. Махдисты поняли хорошо, что двигаться к северу, или вообще к берегу моря, было для них невыгодно, так как там они легко могли бы встретиться с препятствиями неодолимыми и невыгодными для престижа всегда побеждающего махди; совсем иначе представлялась им глубина Африки, уже подверженная влиянию ислама и не представляющая таких препятствий, о которые могла бы разбиться мощь Мохаммеда-бен-Ахмеда. Удовольствовались поэтому успехами, достигнутыми в северной Нубии, махдисты обложили еще теснее Суаким, оставили ряд наблюдательных постов по Нилу и Атбаре и всеми силами устремились на завоевания в Центральной Африке. Скоро было закончено завоевание Кордофана и Дарфура, покорена была область Бахр-эль-Хазель и часть Экватории, а затем махдисты ударили с одной стороны на Абиссинию, а с другой — на Уодай. Война с Абиссинией, собственно говоря, была продолжением той, которую начал негус Иоанн, в качестве поборника цивилизации и христианства, за освобождение египетских гарнизонов в Судане. Война эта, несмотря на ряд побед, одержанных Иоанном и его полководцем Рас-Алулой, кончилась для Абиссинии не особенно счастливо; хотя махдисты в конце-концов и должны были отступить от подножие альп Габеша, тем не менее, вся страна до озера Цана, вместе с древнею столицей Абиссинии — Гондаром, была разорена и часть жителей уведена в плен; в одном из сражений с махдистами пал и благородный негус Иоанн.
Отпор, аналогичный полученному махдистами со стороны Абиссинии, эти последние, кажется, получили и на дальнем юге, куда устремились они после завоевания Экватории. Воинственный царь Уганды, обладающий многими десятками тысяч храбрых воинов, отразил набеги махдистов в область Великих Озер. Такого энергичного сопротивления дервиши, однако не получили со стороны Уадая и, по некоторым известиям., вся эта богатая страна уже года два как завоевана махдистами. Судя но некоторым данным, можно думать, что завоевания их распространились до озера Цад, в земли Багирми, и до подножие гор Тибести, лежащих в глубине Сахары. С другой стороны, некоторые известия, получаемые из Конго, указывают нам на распространение дервишей в самую территорию свободного государства Конго. В этом нет ничего удивительного, так как границы его к северо-востоку переходят в занятую дервишами Экваторию.
Как бы то ни было, но к настоящему году границы теократической империи дервишей занимают огромное пространство Центральной Африки, населенное, но меньшей мере, 50-60 миллионами человек. Не имея возможности указать точных пределов владения махдистов, мы укажем только приблизительно пункты, до которых распространяется в 1891 году непосредственная власть и влияние махди. Проведя линию от берегов озера Цад к Суакиму и от этого последнего, минуя Абиссинское плато, к югу, почти до самого Виктория-Ньянца, и соединив его воображаемою линией, захватывающею угол Конгойского государства и продолженною до озера Цад, мы получили огромное треугольное пространство, в котором в настоящее время более или менее распоряжаются махдисты, и которое представляет настоящее царство дервишей. Главными городами этой теократической монархии являются Хартум и эль-Обеид; Мохаммед-бен-Ахмед даже предпочитал этот последний, как центр более удаленный от ненавистных Европейцев и Египтян.
Главную силу этой огромной империи, народившейся в несколько лет на наших глазах, представляют, как мы знаем, дервиши, или, скорее сказать, члены религиозного братства Деркауа, составляющие главный штаб Суданского махди. Несмотря на то, что Мохаммед-бен-Ахмед по происхождению Суданец, а не Араб, различные арабские племена, начиная с Баггарасов, составляли всегда ядро его огромной армии, достигающей по некоторым сведениям до нескольких сот тысяч человек. Вокруг арабского ядра собрались под знамена махди всевозможные нации Судана, преимущественно темнокожие племена; ислам, недавно просветивший их, в этих простых черных людях нашел себе самых фанатичных защитников, готовых доставить ему торжество ценой собственной жизни и пронести его знамена до самых берегов морей. Рядом с Арабами благородной крови в армии махди можно встретить цветных Суданцев, разнообразные негритянские племена, метисированные народности Нубии, Богоса и страны Великих Озер; рядом с работорговцами тут идут даже свободные Туареги, на своих высоких мехари; вихрь священной войны соединил и несет все эти разнообразные племена по мановению руки пророка, и нет в мире силы, которая могла бы в настоящее время уничтожить эту огромную армию ислама в самом гнезде ее, в недоступных дебрях темного материка. Махдисты знают свою силу в своей неприступности и после некоторых уроков, полученных на периферии, они не охотно выходят из глубины своих недоступных пустынь; сюда не угнаться за ними никаким европейским войскам; участь армии Гикса-паши постигнет мелкий европейский отряд, который осмелится проникнуть к таинственное царство махди.
Большинство воинов из армии дервишей полуобнажено, многие ходят почти совершенно нагими и это придаст особый импонирующий вид войскам, сражающимся во имя ислама. Как ни богаты были Баггарасы, вооружившие первую шайку махдистов, они все-таки не могли вооружить их даже так, как вооружены были Египтяне; воины Мохаммеда-бен-Ахмеда дрались поэтому по преимуществу холодным оружием и этим объясняется с одной стороны значительность их потерь, а с другой — то страшное ожесточение, которое следует всегда за отчаянною рукопашною схваткой. Впереди мы не раз указывали, как гарнизоны египетских крепостей, по завладении этих последних махдистами, вырезывались до последнего человека. Поголовное избиение испытали на себе отряд Юссуфа и, наконец, армия Гикса-паши. Недостаток в огнестрельном оружии в самом начале настолько был чувствителен у махдистов, что они не только исключительно сражались холодным оружием, но и хвастались тем, что великий махди не позволяет им употреблять никакого другого оружия, кроме копии и мечей. Очевидцы описывают ужасное впечатление, производимое на непривычные войска бешеною атакой Суданцев. Один из французских офицеров, бывший в Судане и присутствовавший при некоторых сражениям с махдистами, говорил нам, что едва ли найдется какое-либо войско, которое могло бы бестрепетно выдержать и принять эту бешеную атаку дикарей, обнаженных или обмазанных грязью и кровью, бегущих с дикими криками, с копьями и саблями в руках и ножами в зубах на свернутые колонны или крепостные стены, встречающие их губительным огнем скорострелок и крепостных орудий. Как ни страшно осыпают атакующих пули, гранаты и картечь, они не обращают внимания на сотни свалившихся товарищей и продолжают бежать бешеною завывающею толпой на сомкнутые ряды врагов. Все спасение регулярных войск состоит в том, чтобы не допустить Суданцев до рукопашного боя и истребить их возможно более во время самой атаки, дабы лишь немногие могли броситься на скрещенные штыки. Если же силы атакующих не были достаточно ослаблены ружейным и артиллерийским огнем и значительная толпа махдистов успела добежать до сомкнутых колонн, эти последние уже не могут им противустоять. В рукопашном бою перевес был всегда на стороне озлобленных и нафанатизированных бойцов, и страшное кровопролитие обыкновенно заканчивало торжество победителей. Известны сражения, где со стороны одних махдистов оставалось до 10-12 тысяч убитыми.
Позднее, когда после истребления ряда египетских гарнизонов, взятия нескольких городов и особенно после разгрома армии Гикса-паши в руках у махдистов очутилась масса всевозможного огнестрельного оружия и боевых припасов, махди разрешил употребление этих последних, и с тех пор его орды стали лучше вооружены; мы знаем, что в бою с Англичанами махдисты употребляли и ружья, и пушки; Стюарт, отступая, оставил им также несколько полевых орудий; под Хартумом армия махди явилась уже с пушками и долго бомбардировала столицу Судана, ядра так и летали над Хартумом, говорил очевидец.
Таким образом, многочисленная армия махдистов, оберегающая в настоящее время вход в Судан и завоевывающая постепенно всю середину Африки, теперь вооружена не одним холодным оружием, и пушки махди громили уже столицу Уадая. Быть может, часть огнестрельного оружия доставлена махди и сенусситами, а также арабскими торговцами со стороны Занзибара. Сила Суданского лже-пророка стала поэтому еще значительнее, и понятны те опасения, которые он внушает всем независимым царькам Африки и границам свободного государства Конго. Сочувствие сенусситов, прекрасно подготовивших для него почву во всей Северной Африке, облегчает все предприятия Суданского махди, который и при настоящем положении дел является сильнее самого владыки Джербубы, все еще только собирающегося завоевать мир. Глядя на карту распространения сенусситов в глубине черного материка, мы видим, что дзауйи этих последних находятся вокруг озера Цад в землях Аир, Тиббу и др. оазисах великой пустыни, идущих до самого Сенегала к западу и Варварийского побережья на север. По этим дзауйями, как по ряду своих собственных крепостей, влияние махдистов может дойти до берегов океанов и морей, и с ним придется примириться, как с fait accompli и владыке Джербуба. Еще в 1884 г., пробираясь из Триполи в Феццан, мы были остановлены волнениями, вызванными успехами махди и области великой пустыни; это одно уже показывает, что престижа Суданского махди не может затмить даже слава и влияние владыки Джербубба.
Представив в общих чертах историю появления Суданского махди, его первых успехов и образования обширного теократического государства в центре Африки, мы теперь должны остановиться на вопросе о дальнейшей судьбе этого грандиозного движения, вызванного появлением махди: мы должны прежде всего разобрать отношение этого последнего ко всему мусульманскому миру и особенно к махди Джербубба; судьба новообразованного государства зависит не столько от личности самого махди, сколько от прочности движения, вызванного воплощением мессианской идеи мусульман.
Прежде всего мы должны сознаться, что ни для одного из махди, доселе появлявшихся в исламе, не была так хорошо подготовлена почва, как для Мохаммеда-бен-Ахмеда-эл-Махди. Для него уже много лет работала внутри Африки мусульманская пропаганда, вместе с нею расставляли свои сети и хитрые сенусситы — иезуиты ислама; народы Судана, измученные игом Египтян, рады были вырваться на свободу и с радостью пошли вслед за великим освободителем, лишь бы он сумел внушить им эти надежды. Могучая сила в лице работорговцев также встала на сторону новопоявленного махди с первых же дней его объявления. За Мохаммеда-бен-Ахмеда было самое время появления, предсказанное древнею легендой, quasi пророческие знаки, всеобщее ожидание мусульманского мессии на Востоке и, наконец, та слабость египетского правительства, которая облегчила его первые успехи. Ни один из махди ислама не являлся так своевременно, как Мохаммед-бен-Ахмед в пору наибольшего порабощения всего Востока Европейцами, и ни один из махди не одерживал таких блистательных успехов и не имел столько последователей и не образовывал более обширного государства. С внешней стороны поэтому успех Суданского махди обеспечен, а с ними обеспечена и самая судьба восстания. Несмотря однако на громадный престиж нового пророка ислама, и на обаяние, внушаемое им всему мусульманскому миру, Мохаммед-бен-Ахмед едва ли может быть принят настоящим обещанным Кораном панисламистическим махди. Канонизация этого последнего должна исходить из Мекки, и сам махди должен быть родом из Аравии. Шерифы священного города не могут допустить, чтобы давно ожидаемый мессия ислама мог появиться не среди их благородных семейств, а где-нибудь в полудиком Судане. Недовольный появлением махди своего соперника по халифату, султан в начале 1882 г. советовался с улемами знаменитой мечети Эль-Азгара в Каире, современном центре мусульманской учености, по поводу письма Мохаммеда-бен-Ахмеда, возвещавшего миру о своем появлении. Улемы отвечали уклончиво, тоже указывая не на арабское происхождение нового пророка и на другие обстоятельства, не соответствующие подлинности махди. Громкие успехи Мохаммеда-бен-Ахмеда позднее заставили несколько переменить о нем мнение, и многие из неверовавших в божественность его миссии превратились в самых деятельных его приверженцев. В мечетях самого Каира шла пропаганда в пользу нового пророка, и, что удивительнее всего, теологические тонкости улемов подыскали даже соответствующего настоящему махди антихриста Деджаля в лице Гордона, знаменитого защитника Хартума. Один из эмиров Бербера, извещая о взятии Хартума и смерти Гордона, указывает на этого последнего, как на изменника, указываемого преданием. Смерть Гордона, как Деджаля, ставится таким образом в заслугу махди, который, согласно писанию, должен прежде всего сокрушить лже-пророка подобно тому, как Мессия должен поразить антихриста.
Профессор Дармстетер в своем исследовании о махди остроумно сравнивает движение, вызываемое этим последним в исламе, с революционным движением в цивилизованном мире; «несмотря на видимую противуположность обоих этих движений народных масс, один и тот же импульс руководит и массой, делающею революцию, и толпой, идущею вслед за махди. Припомним слова пророка, так определяющего характеристику этого последнего. „Это человек, который своею справедливостью наполнит весь мир, погруженный в бездну беззаконий“. Одной тоже вдохновение внушает революционную идею у нас и надежду на мессию избавителя в исламе. Это одно и то же стремление к общему идеалу, идущее через потоки крови и бесчисленные несчастия людей. Народы, пропитанные таким стремлением, можно уничтожить, но нельзя их заставить подчиниться своей судьбе». С этой точки зрения, движение на дальнем африканском Востоке махди имеет все данные для прочности, которую не может поколебать самая смерть Мохаммеда-бен-Ахмеда, о которой уж писали не раз. Отголоски восстания, начатого и глубине Судана, отзываются многоразличными путями на всем Востоке; это своего рода година великой революции, обновившей строй прежней Европы. Англичане скоро поняли, что своею кровью им не затушить пожара, начатого в Судане; они постарались его только локализировать, и в виде своего оккупационного корпуса в Египте поставили там своего рода пожарную команду, которая не должна пускать огонь восстания за линию Ассуан-Суаким.
Насколько достигнута эта локализация, пока еще трудно сказать; огонь во всяком случае распространился глубоко и дебри темного материка, а искры его разлетелись по всей северной и даже серединной экваториальной Африке, будя повсюду придавленные гнетом туземные племена. В начале нашего этюда мы указывали на различные вспышки африканских туземцев в колониях европейских народов, действовавшие на них на подобие грома среди безоблачного неба. Немцы в своих экваториальных владениях и Африке, Французы и Сенегамбии уже ощутили удары той подземной волны, которая глухо раскатилась со стороны Судана. Во всей области великой пустыни чувствуется брожение, оно не улеглось ни в Марокко, ни в Алжире; Йеменское восстание в глубине Аравии, вызванное тоже репрессалиями Турок, вспыхнуло, без сомнения, от искорок, перенесенных из Судана, и Англичане, сидя в осажденном Суакиме, их не могли задержать.
Выше мы говорили также и об отношениях владыки Джербуба к новопоявленному пророку Судана; мы высказывали взгляд, что эти отношения, по некоторым обстоятельствам, могут быть индефферентными, но едва ли враждебными до того, чтобы махди Сенусситов мог изречь проклятие на Суданского махди, как говорили еще в 1884 году. Участие сенусситов во всем этом грандиозном движении было констатировано еще в 1881 году; без него Мохаммед-бен-Ахмед далеко не имел бы таких успехов, а участие многочисленных агентов этой могущественной секты в предприятиях нового махди, при их безграничном послушании своему духовному начальству, не могло состояться без известного сочувствия и попущения со стороны владыки Джербуба, следящего зорко за всем тем, что творится в Судане. Шейх Абдалла, принадлежавший к секте Сенусситов и сопровождавший наш караван из Триполи, говорил не раз с благоговением о Мохаммеде-бен-Ахмеде, как брате и военачальнике владыки Джербуба Сиди-Мохаммеда-эль-Махди.
Будучи уверенным в известного рода добрых отношениях, существующих между махди Сенусситов и махди Судана, мы видим в этом их взаимном сочувствии залог прочности восстания, начатого и продолжаемого Сенусситами и их братьями ордена в Деркауа и Джелани. Имеющее лишь религиозную подкладку, а на самом деле вызванное глубокими политико-экономическими причинами, Суданское движение может сделаться панисламистическим, и, как мы видели, стремится к этому, обладая достаточными к тому силами. Что движение это мало зависит от самой личности махди, то указывает и самая смерть Мохаммед-бен-Ахмеда, умершего от оспы в 1885 году и разные обстоятельства, не благоприятствующие ему, вроде отрицания его божественной миссии, сделанного улемами Мекки и Эль-Азгара. Религиозным братствам, выдвинувшим Суданского махди вроде мстителя за оскорбленных, как живой палладиум для подъема духа в угнетенном исламе, важна не личность пророка, а самая идея его, без которой едва ли возможна будет дальнейшая судьба восстания. Махди может умереть, как человек, но как воплощение известного идеала и заветных стремлений, он никогда не умрет. Вслед за сошедшим со сцены Мохаммед-бен-Ахмедом явился его преемник, на которого было перенесено звание и вместе с тем ореол святости махди, Le roi est mort vive le roi! Махди долго будет во главе начатого на Востоке движения, если ему не суждено вследствие каких-нибудь причин замереть на время, но далеко не навсегда. Он пришел для миллионов, поверивших в его миссию мусульман, и было бы безумием для руководителей движения не воспользоваться его столь блистательным появлением. Земная роль последнего пророка махди, по словам Магомета, должна продолжиться всего семь лет. Суданское движение, начатое еще в 1881 году, уже десять лет ведется под красным знаменем махди; быть может, во исполнение слов пророка, Мохаммед-бен-Ахмед должен был умереть или, скорее сказать, исчезнуть на время из глаз своих последователей, дабы перевоплотиться в другую личность на подобие древнего умиравшего и воскресавшего Адониса. Идея мессианизма, прошедшая почти через всю религию древнего мира, допускает такое перевоплощение, и прежние махди ислама в глазах их последователей не умирали, а лишь скрывались на время до поры нового воплощения. Некоторое развитие идеи о махди у современных мусульман могло идти и далее; в глазах Суданцев, не знающих тонкостей Корана, быть может, вполне возможно бесконечное перевоплощение махди; точно также в этом направлении могли толковать о продолжении земной роли махди и мусульманские богословы, понимающие часто иносказательно, а не в прямом смысле слова пророка тогда, когда это полезно для видов ислама.
Как бы то ни было, но раз появившийся махди не может остановиться и удовольствоваться лаврами, которые ему удалось более или менее легко завоевать; престиж настоящего махди должен поддерживаться постоянными победами над неверными и бесконечным торжеством ислама: раз он остановится на своем победоносном пути, вера в его божественную миссию поколеблется сразу, и миллионы его приверженцев скажут, что то не был настоящий обещанный Кораном махди. Руководители махдистского движения хорошо понимают опасность с этой стороны, а потому сознавая вполне, что движение к периферии может быть для них небезопасным, направляют победоносное оружие махди в середину Африки, где нет силы способной ему противустоять. Пока махдистское поступательное движение ограничится недоступными дебрями темного материка, успех его обеспечен, а вместе с тем и престиж самого махди. Внутри Африки еще слишком много места для расширения империи махдистов и много лавров для более или менее дешевых побед. Вся внутренность огромного материка от Конго до границ Марокко, Алжира и Сенегамбии. уже подверженная большему или меньшему влиянию ислама, может быть присоединена к царству дервишей безо всякой опасности для этих последних столкнуться с теми или другими европейскими войсками. От благоразумия руководителей суданского движения будет зависеть дальнейший рост империи махдистов и ее внутренняя прочность, основанная на религиозной идее. Знаменитый «Наполеон Африки» Отман-дан-Фодио, объединивший государства Феллата и основавший обширную монархию внутри Африки, во всяком случае не имел такой силы, как завоеватель, вышедший недавно из Судана.
Если дела махдистов и в будущем пойдут так хорошо, как они шли доселе, то, без сомнения, скоро в центре Африки мы будем иметь огромное мусульманское теократическое государство, объединяемое и поддерживаемое одною религиозною идеей и фанатизмом, подобного которому мир уже не видал давно. Это могущественное государство, которое может вместить более шестидесяти миллионов подданных всевозможных рас, национальностей и цветов, явится самым сильным препятствием для дальнейшего движения Европейцев внутрь темного материка. Мирное завоевание Африки путем постепенной колонизации и торговых сношений надолго станет невозможным; цивилизация, добывшая ценой стольких жертв и благородных жизней многочисленных исследователей, павших за идею мирного завоевания Африки, потеряет всю ее внутренность для дальнейшей своей пропаганды, как потеряла в настоящее время Судан, стоивший также немало жертв со стороны Европы.
Если нарождающееся в Серединной Африке царство дервишей укрепится более или менее на прочных основаниях, то неопределенность его границ, сдерживаемых только берегами океанов, запятых теми или другими Европейцами, рано или поздно приведет его в столкновение с этими последними. Даже в том случае, если махдисты будут более благоразумны и постараются, по возможности, не придвигаться к берегам морей, чтобы не входить в столкновение с туземцами, существование обширного и сильного мусульманского вполне независимого государства в центре Африки не может не отзываться неблагоприятно на положении многочисленных европейских колоний, как оно отражается даже в настоящее время.
Французы, понимая хорошо опасность для своих африканских владений со стороны религиозного движения, начатого в Африке, уже в настоящее время принимают некоторые меры предосторожности в Сенегамбии, Алжирии и Тунисе; Итальянцы также зорко смотрят за своею пресловутою эритрейскою колонией, охраняя ее не только от Абиссинцев, но и со стороны Судана. Ради обеспечения этой колонии, Италия даже готова была года два тому назад принять участие в новом походе против махдистов, который одно время задумывали Англичане. Свободное Конгойское государство почти беззащитно против возможных покушений со стороны махдистов, хотя и там принимаются некоторый меры защиты. Новая экспедиция Эмина и Ваделаи, если справедливы известия о ней, есть тоже своего рода мера, принимаемая Немцами для защиты своих восточно-африканских владений. Всего менее заботится о суданском движении Турция, которой, как сюзерена Египта и главы мусульманского мира, оно всего более касается. Если еще события в Судане прямо не затрагивают интересов Турции, то пропаганда сенусситизма и образование его крепких позиции на Варварийском берегу и Триполитанских владениях султана должно было бы беспокоить более Османов. Новый махди должен сокрушить могущество Турок и христиан за раз, как одинаковых врагов настоящего проповедуемого им ислама. Выше мы указывали также на ту грядущую опасность и борьбу, которою грозит могущественный союз сенусситов не только Туркам, но и всему христианскому миру.
Если сбудутся надежды сенусситов и союз их, прекрасно организованный для прочного существования и дальнейшей пропаганды охватит весь мусульманский мир, быть может, и вспыхнет та последняя религиозная борьба полумесяца с крестом, для которой работает союз эс-Сенусси. Когда все будет готово, махди Джербуба поднимет красное знамя восстания, и оклик священной войны пронесется по всему Востоку, быть может, глухой даже до Кавказа, Казани и Самарканда; не тысячи, а сотни тысяч фанатичных бойцов пойдут под знаменами нового сильнейшего во сто крат махди, и не только горсти, но и целым европейским корпусам отборных войск не легко будет побороть посланника Аллаха, ниспосланного на помощь удрученному исламу. Разумеется, Европа победит, но дорогою ценой дастся ей эта победа над сильным духом, но слабым культурой исламом: ей придется тогда тушить пожар на огромном пространстве, приняв все меры, которые ей продиктуют инстинкты самосохранения, и интересы торговые, политические и экономические, которые она веками привыкла связывать с Востоком. Для нас, Русских, имеющих в своей сфере мощи свыше десятка миллионов мусульман, не может быть безразличным этот становящийся серьезным вопрос, и задачей наших властей на русских окраинах должно быть охранение наших мусульманских подданных, как от вторжения идей Сенусси, так и эмиссаров махди. Нам нечего и говорить о том, что у нас вовсе не организовано наблюдение не только за мусульманскою пропагандой, ведомою в мечетях, но даже и в тысячах мусульманских школ-медрессе; мы совершенно не имеем органов, которые могли бы следить за тем, что говорится и проповедуется в мечетях и школах наших мусульман. Фанатичных в Средней Азии не меньше, чем в Аравии и Судане. Еще большего наблюдения заслуживают паломники-мусульмане, ходящие ежегодно целыми тысячами в Мекку и Медину — самые центры мусульманской пропаганды и фанатизма. Не менее опасны и бродячие дервиши, которых так много у нас в Средней Азии. Как между паломниками хаджами, так и этими дервишами, могут быть настоящие эмиссары сенусситов и махди. Вот почему мы неособенно хладнокровно можем смотреть на развитие религиозного союза сенусситов и движение Суданского махди; не забудем и того, что пропаганда в пользу тех и других уже давно ведется и на нашем Востоке; мы должны формально преследовать подобных пропагандистов не только в Крыму и на Кавказе, но и в Бухаре, Самарканде и Хиве, зная насколько чревато последствиями может быть их появление в любом уголке мусульманского мира. Нам нечего, разумеется, опасаться поголовного восстания наших мусульманских подданных, даже в Туркестане, но религиозные брожения среди них всегда могут тормозить дело нашей культуры и гражданского благоустройства.
Быть может, до этого и не дойдет, но для предупреждения самых слухов об этой возможности и уверенности в своих силах сенусситов хорошо было, еслибы Турция смогла, пока еще возможно, раздавить гидру сенусситского союза в самом его гнезде, сокрушив Джербубский престол и разрушив все дзауйи сенусситов; теперь еще не совсем поздно, хотя дело уже обстоит нелегко. Военная экскурсия в оазис Аммона в настоящее время могла бы еще спасти Турцию от многих печальных последствий, и махди Джербуба не даром еще боится незванных гостей. Лет через 25-50 подобная экскурсия едва ли будет мыслима, если еще уцелеет союз сенусситов (а нет никаких причин к его распадению), потому что он поколеблет весь Восток и может отразиться на расползающихся частях империи Османов. Борьба с сенусситами пока еще дело частное Турции, самого султана, которого не признают сенусситы, и Турция могла бы еще бороться с могущественным союзом, хотя на полный успех надеяться и теперь трудно, если среди самих сенусситов не появятся признаки их распадения.
В противуположность борьбе с сенусситами, борьба с царством дервишей, если она будет увеличиваться и укрепляться, как то было до сего дня, является скорее делом не Турции, а Европы, более заинтересованной ею по отношению к различным колониальным вопросам. Несмотря на это, борьба с махдистами едва ли возможна для настоящего времени, и Англия, несмотря на обещанное содействие Италии, вполне благоразумно отказалась от вторичной экспедиции в Судан, которая могла быть только гибельною и во всяком случае бесполезною.
Махдисты держатся благоразумно вдали от морских берегов в самой глубине стран, наиболее недоступных в Африке: отделенное непроходимыми пустынями, лишенными корма и воды, безграничным каменистым плато, непролазными болотами области великих рек и озер, бесконечными лесами со стороны Конго, царство дервишей защищено от покушений Европейцев бездорожьем, страшным зноем, крайне нездоровым климатом, губительным для белого пришельца и сотнями тысяч диких нафанатизированных бойцов. Для новой экспедиции в Судан, в самое сердце империи дервишей, потребовалась бы экспедиция тысяч в 25-30 человек, хорошо вооруженных и снабженных артиллерией войск. Не говоря о том, что и этих сил едва ли будет достаточно для нанесения решительного удара восстанию и оперирования в такой обширной и неудобной для стратегических движений стране, как Судан, экспедиция рискует потерять еще более солдат от солнечного удара, страшных лихорадок и всяких лишений, чем от оружия махдистов; при таких условиях ни одна из европейских держав не рискнет пока на эту попытку нового завоевания Судана и открытия его для европейской культуры, потому что настоятельных интересов к этому пока еще ни у кого нет, да и никому не хочется вынимать для соседей каштаны из огня. Англии дорого обошлась платоническая попытка обратного завоевания Судана для европейской цивилизации, и ее опыта вероятно долго еще никто не решится повторить. Царство дервишей поэтому может долго укрепляться, расти и процветать, если внутри его найдется достаточно сил для этой обширной задачи.
Насколько прочно и устойчиво оно, насколько могуч и силен еще престиж махди, не несет ли теократическая монархия, созданная им, каких-нибудь роковых недугов в своей груди, предвещающих скорое ее крушение, и каково вообще положение дел в Центральной Африке, куда с 1882 г. не проникал еще Европеец — все это вопросы интересные не с одной научной стороны. За неимением достоверных и достаточных сведений о них, мы пока можем говорить о них лишь на основании предположений. Для более или менее фактического освещения всех этих вопросов, пользуясь некоторыми исключительно благоприятными обстоятельствами, мы и решились предпринять поездку в глубину Судана в самое гнездо махдистского движения.
Лесное, 15 ноября 1891 г.
Текст воспроизведен по изданию: Махди Судана и царство дервишей // Русское обозрение, № 2. 1892