Мармион. Часть вторая (Скотт)/ДО

Мармион. Часть вторая : или Битва при Флодден Филде
авторъ Вальтер Скотт, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1808. — Источникъ: az.lib.ru • (Marmion: A Tale of Flodden Field)
Издание: Москва. Въ Типографіи И. Степанова. При Императорскомъ Театрѣ. 1828.

МАРМІОНЪ,
или
БИТВА ПРИ ФЛОДДЕНЪ-ФИЛДѢ.

Сочиненіе Сира Валтера Скотта. Переводъ съ Французскаго. ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА, Въ Типографіи Н. Степанова. При Императорскомъ Театрѣ. 1828. Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный комитетъ: одинъ экземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народнаго Просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, 1827 года, Октября 20 дня.

Призоръ Сергѣй Аксаковъ.

ВВЕДЕНІЕ
къ
ЧЕТВЕРТОЙ ПѢСНИ.

Старинный Бардъ мудро говаривалъ: Гдѣ дни нашей жизни? Они прокатились невозвратно? Сей житель лѣсовъ Арденнскихъ^[1], на которые Іяковъ бросалъ завистливые взоры, давно уже не можетъ дѣлать своихъ комментарій на мой низкій слогъ. Вотъ уже одиннадцать лѣтъ, какъ мы сдѣлались друзьями; наша искренняя дружба началась подъ знаменами, куда мы по собственному произволу несли свои оружія; и съ тѣхъ поръ, ни одно туманное облако не затемняло различныхъ дорогъ нашей жизни, которыя мы проходимъ. Эти одиннадцать лѣтъ быстро промчались и при соединились къ массѣ прошедшихъ вѣковъ. Они были примѣчательны перемѣною радости и печали; ты видѣлъ отдаленныя страны, развалины древнихъ городовъ и превратности Имперіи; между тѣмъ, какъ я, не переступая предѣловъ тѣсной моей сферы, доволенъ наблюденіемъ обычаевъ и людей моего отечества. Но не смотря на разнообразныя паши желанія, надежды и страхи, которые постепенно занимали насъ, нынѣ всѣ сіи дни, всѣ сіи недѣли и мѣсяцы кажутся прошедшими сновидѣніями: такъ потокъ жизни увлечетъ и насъ съ быстротою въ обширное море вѣчности.

Мнѣ также казалось, что быстро улетѣлъ тотъ часъ, въ который я началъ сію поему, и когда я занимался моими мечтами; а часто и пренебрегалъ оными, когда меня призывали важнѣйшія дѣла. Мнѣ кажется, что это тотъ ноябрскій вѣтеръ, коего печальный свистъ игралъ полузасохшими листьями на берегахъ Іяррова онъ колеблетъ березы лишенныя зелени и заставляетъ вздыхать ихъ увядшія вѣтви. Высоты Блак-Гускія и лѣсъ Етрикскій окружены дыханіемъ зимы, буря ревущая на горѣ, на волненіе покрывающее луга, заставляютъ насъ удалиться отъ береговъ Твида и клочья снѣжные уже несутся быстро на крылахъ Аквилона. Пастухъ, твоя участь завидна для насъ лѣтомъ, тогда какъ мы изображаемъ виды холма и долины, ты своею кистію, а я моимъ перомъ, лежа цѣлый день посреди вереска, онъ печальнымъ взоромъ преслѣдуетъ теченіе облаковъ или засыпаетъ на своей разорванной сумкѣ, а иногда праздная рука его забрасываетъ уду въ обмелѣвшія рѣки. Но снѣгъ, напавшій во время ночи, приготовляетъ пастуха къ самой трудной работѣ.

Солнце закатилось посреди густыхъ и красноватыхъ испареній; земледѣлецъ, засыпая въ своей хижинѣ, слушалъ порывы бури съ дождемъ и громомъ, который разбивался объ окончины его хижины. Тотъ же самый вѣтеръ, который заставляетъ дикую лань и волка убѣгать въ густоту лѣса и скрываться подъ сводами дикой пещеры, призываетъ пастуха къ трудной работѣ. Онъ часто возводитъ глаза свои на небо и тщетно думаетъ что непогода перемѣнится на благопріятный дождь. Скоро горизонтъ потемняется мрачными облаками и земля уже бѣлѣется отъ снѣга, который замедляетъ ходъ; дрожащія отъ стужи его собаки, съ поникшими взорами, какъ бы съ сожалѣніемъ оставляютъ домашній очагъ. Пастухъ, обезсиленъ и прозябну въ до костей, завертывается въ свою широкую епанчу, собираетъ стадо и гонитъ его въ закрытыя долины и подъ наклонности горъ. Хотя тамъ буря съ такою же жестокостію реветъ, за то снѣгъ не такъ заноситъ тропинки. Борей, ревущій между скалами, покрываетъ ледянымъ слоемъ его кудри; онъ часто оглядывается назадъ и примѣчаетъ блескъ отъ ночника, который блеститъ подобно звѣздѣ сквозь рѣшетчатыя окна его хижины; по наконецъ онъ, потерявшій сей свѣтъ изъ глазъ, предастся на произволъ судьбы, и, ободрившись, терпѣливо сносишь изморось ночную и гонитъ медленно свое разсѣянное стадо. Наконецъ бодрость его оставляетъ, члены ослабѣваютъ, хладъ предписываешь ему смерть, онъ еще нѣсколько времени на удачу блуждаетъ и потомъ при порогѣ своей хижины упадаетъ мертвымъ. Восходящее утро любуется его охладѣлымъ и бездыханнымъ трупомъ. Между тѣмъ, какъ вдова ждала его возврата съ появленіемъ блѣдной зари, осиротѣлые дѣти спрашивали у ней объ отцѣ; наконецъ она видитъ вѣрную собаку, которая раздѣляетъ съ нею печаль, и лежа на снѣгу, близь своего хозяина, лижетъ лице, какъ бы думая тѣмъ пробудишь его отъ смертнаго сна.

Какая завидная участь пастуха въ это время года. Его мирная хижина, постеля изъ точнаго дерна холмовъ, его веселыя пѣсни подъ тѣнію оставляются уже для тебя Марміонъ; также владѣй его пастушескимъ посохомъ, тыквою, свирѣлью; словомъ всѣми принадлежностями счастливой Аркадіи.

Увы! любезный Скенъ, наша жизнь не тѣмъ ли же самымъ подвержена не погодамъ? Мы часто срѣтаемъ нашу весну украшенную играми и забавами; между тѣмъ, какъ буря приготовляетъ свои жестокости для зимы нашихъ дней. Такъ древній Монархъ Трои провелъ свое лѣто въ мирѣ и славѣ; по Греческій огонь и убійства войны посѣтили его бѣлые власы. Счастливы тѣ изъ насъ, которые могутъ еще вкушать удовольствія, счастливы покровительствуемые небомъ, коихъ сосудъ содержитъ въ себѣ смѣшеніе двухъ жидкостей. Счастливы тѣ, кои находятъ утѣшеніе въ своихъ печаляхъ и которые послѣ нѣсколькихъ ударовъ постигаютъ цѣну умѣренности въ счастіи. Такова твоя судьба, мой другъ; тебѣ суждено перемѣшать кипарисъ съ миртами, когда ты лишь только хотѣлъ соединиться пріятными узами брака. Ошецъ твоей невѣсты улыбался, супругу, его дочери. Но, увы! любовь твоя должна была облачишься въ трауръ и проливать слезы дѣтской признательности; увы! онъ былъ вѣрный другъ и добрый отецъ. Едва Форбесъ, предметъ нашихъ сожалѣній, хотѣлъ заплатишь данъ тѣни своего Барда, едва окончилъ онъ исторію своего друга, какъ хладная смерть заморозила сердце и самаго Историка. Гдѣ найдемъ мы душу столько благородную и столько благодѣтельную? Друзья его и сѣмейство не одни будутъ проливать слезы на почтенной его урнѣ; но всѣ тѣ, у которыхъ онъ прежде осушалъ слезы, прольютъ самыя горькія, при одномъ воспоминаніи имени. Признательность наконецъ возвѣстила о его благодѣяніяхъ, до сихъ поръ покрывавшихся мракомъ неизвѣстности. Если любовь къ ближнему смѣешь принимать на себя высочайшее имя; то мы начертимъ его на гробницѣ, которая будетъ служить щитомъ для вдовы и подпорою для сироты. — Хотя сія дань признательности моей музы пробудитъ твои печали; но за то она не обезчеститъ столь печальнаго предмета. Она посвящена мною перу, начертившему сіе правило.

Забудемъ ли когда Друга твоего отца?

Я также могу сказать, что я получалъ отъ него благодѣянія и великодушные совѣты; моя обязанность также требуетъ положить знакъ признательности на его гробѣ…. Положимъ, это малозначущая дань; но она составляетъ все то, чѣмъ только я обладаю.

Можетъ быть сіи стихи опять призовуть тебя къ лѣтнимъ нашимъ прогулкамъ, къ тѣмъ днямъ, когда мы оба, праздные, блуждали по холмамъ и разговаривали между собою. Разговоры наши были столь же разнообразны, какъ и мѣстоположенія, представлявшіяся нашимъ взорамъ. Часто мы восхищались прелестію, продолжая молчаливо наши мирныя занятія; ты рисовалъ фантастическія тѣни дуба, а я съ чувствомъ читалъ жизнь древняго рыцаря по имени Тиран-ле Бланги; у йогъ нашихъ сидѣли два вѣрныя оруженосца, Паидуръ и Кантъ; они, устремивъ на насъ завистные взоры, казалось хотѣли возобновить старинныя ссоры. Жаворонокъ вился надъ нами подъ лазоревымъ сводомъ небесъ, ручей съ пріятностію журчалъ и чело наше вѣнчалось твоими пахучими гирляндами боярышникъ! Аріель такого счастія не ощущалъ, какимъ мы наслаждались подъ тѣнію цвѣтныхъ вѣтвей твоихъ.

Также мы съ пріятностію должны вспомнить о прелестныхъ ночахъ, когда бывало при наступленіи зимы, рощи лишатся своей зеленой одежды, тогда мы безъ скуки слушаемъ, что я и теперь дѣлаю, завыванія сѣвернаго вѣтра. Сѣвъ у камина вокругъ веселой лампы, мы со вниманіемъ слушали романсы молодой красавицы, и наши шутки заставляли покрываться щеки краснобагровымъ румянцемъ тѣхъ изъ насъ, которые при семъ по немногу попивали свой пуншъ. У насъ тогда были друзья, помогавшіе намъ смѣяться надъ угрозами непогоды: тотъ любезный путешественникъ, который дышалъ чистымъ воздухомъ на берегахъ Девона и который на столь долгое время васъ оставилъ; нѣжный Р…. и другой, котораго я не смѣю назвать по имени, страшась, что слабая рука, не въ состояніи ему начертить достойной хвалы. Чистая радость была царицею нашихъ праздниковъ, а печаль и черная клевета были изгнаны изъ оныхъ и хмурились за порогомъ нашей хижины. — Такимъ образомъ, текли наши удовольствія въ сіи счастливыя времена, а теперь достигли уже зрѣлаго возраста, хотя охота и ручьи меньше насъ занимаютъ; по мы еще не теряемъ надежды возобновить наши прежнія занятія. Этою одною мыслію занята моя муза и рыцарь Марміонъ пустился въ походъ.

Конецъ введенія къ четвертой пѣсни

МАРМИОНЪ,
ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Лагерь.

I.

Я уже сказалъ, что Фицъ-Евстацъ съ радостію привѣтствовалъ первую пѣснь жаворонка. Пробужденные утреннимъ пѣніемъ пѣтуха и звуками роговъ, ратники Марміона и пажи спѣшили въ конюшню насвистывая веселыя пѣсенки; но вдругъ радостные голоса ихъ перемѣнились въ жалобные крики, при видѣ на тотъ безпорядокъ, въ какомъ находился весь ихъ екипажъ. Одни кричали, что ихъ оружія пропали, другіе же бранили трактирщика. Клянусь мощами Святаго Бекета! вскричалъ одинъ изъ нихъ, я увѣренъ, что какой нибудь злобный Шотландецъ укралъ мое копье! Молодый Блунтъ, вторый оруженосецъ Марміона, удивился, найдя свою лошадь въ грязи и въ поту. Между тѣмъ, какъ старый Губертъ, также вѣрный оруженосецъ, испускалъ страшные и отчаянные вопли: Блунтъ! кричалъ онъ, товарищи! помогите! Беви издыхаетъ въ своемъ стойлѣ; какъ сказать Марміону о потери лошади, которую онъ столько любилъ? Они всѣ прибѣжали къ нему на крикъ. Въ самомъ дѣлѣ они увидѣли, съ какими корчами бѣдный Беви испустилъ послѣднее дыханіе. Одинъ изъ вассаловъ, какъ бы угадавъ причину всѣхъ сихъ бѣдствій, вскричалъ тотчасъ: Всѣ эти несчастія причинены намъ не инымъ кѣмъ, какъ только этимъ проклятымъ пилигримомъ! Лучше бы намъ ѣхать чрезъ терновникъ и по болотамъ за блуждающими лампами проказника Руисъ.

II.

Фиц-Евстацъ, который одинъ только угадывалъ причину сихъ безпорядковъ, но какъ бы ни чего не зная, просилъ замолчать своихъ товарищей, ибо онъ зналъ жестокій правъ своего господина, который хотѣлъ одинъ впередъ уѣхать; пришедши же къ нему, онъ видѣлъ его погруженнымъ въ какую-то мрачную задумчивость, разсказалъ ему о всемъ случившемся, и съ такою простотою, что какъ бы онъ ни чего не подозрѣваетъ здѣсь. Лордъ Марміонъ выслушалъ его съ холоднымъ равнодушіемъ безъ малѣйшаго удивленія, даже не сказалъ, что это обыкновенныя приключенія во время путешествія, потомъ приказалъ трубачамъ играть походный маршъ.

III.

Молодой Генрихъ Блунтъ, расплачиваясь за ночлегъ съ трактирщикомъ и бросивъ деньги на столъ, сказалъ Шотландцу: Тебѣ бы не должно давать ни одного шилинга, бездѣльникъ! посмотри, какъ измучена моя лошадь: черти цѣлую ночь ѣздили на ней; посмотри какъ валится съ нее кусками пѣна. Я надѣюсь, что скоро Англинская армія прійдетъ проучишь всѣхъ дьяволовъ Шотландскихъ и заставить ихъ своимъ оружіемъ безъ оглядки уйтить въ адъ; а что касается до сего дома, то онъ, кажется, наполненъ ими! Покорно благодарю, отвѣчалъ хозяинъ, посмотрѣвъ съ улыбкою на полученныя деньги; покорно благодарю, господинъ оруженосецъ. Если и вы будете въ числѣ тѣхъ Англичанъ, которые пріидутъ покорять Шотландію, то я отъ души желаю, чтобы рука, направившая прошивъ васъ свое убійственное желѣзо, пощадила вашу молодость. Симъ кончился ихъ разговоръ, ибо Марміонъ подалъ уже сигналъ къ отъѣзду. Пилигримъ продолжалъ показывать имъ дорогу и они ѣхали уже цѣлое утро.

IV.

Они оставили за собою лѣса Гумбаи и Салтунъ, гдѣ по временамъ восхищались тучною зеленію на полянахъ. Дорога ихъ была весьма разнообразна: индѣ представлялись долины и холмы, потомъ они опять въѣзжали въ лѣсъ, гдѣ вѣковыя деревья, сплетшись своими вѣтвями, образовали зеленый сводъ. — Эти лѣса прекрасны, сказалъ Фиц-Евстацъ, и сходны Съ тѣми, гдѣ съ странствующими рыцарями встрѣчаются важныя приключенія. Прекрасная дѣвушка, утомленная бѣгствомъ съ растрепанными волосами у ногъ рыцаря испрашиваетъ себѣ покровительства и вѣрной падишахъ клянется за нея изломать свое копье. Тамъ представляются тѣ романическіе гроты, таинственно освѣщенные, гдѣ прекрасная незнакомка свидѣтельствуетъ свою признательность храброму защитнику, котораго послало ей небо. Такъ говорилъ Евстацъ для разсѣянія скуки Лорда Марміона, а можетъ быть и для того, чтобы показать свои знанія; ибо Евстацъ въ родительскомъ замкѣ перечиталъ много романовъ, напечатанныхъ Какстономъ или Бордомъ. Но тщетно онъ ожидалъ отвѣта отъ Марміона — сей не прерывалъ угрюмой своей молчаливости.

V.

Но вдругъ эхо въ лѣсу и на холмахъ повторило отдаленные звуки многихъ роговъ; рапіники тотчасъ схватились за свои оружія; по прислушавшись скоро узнали, что сіи звуки ни чего непріятельскаго не возвѣщаютъ. Но осторожный всегда, а особенно въ непріятельской землѣ, Марміонъ приказалъ своему обозу остановиться въ самомъ скрытномъ мѣстѣ и въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, гдѣ между развѣсистыми деревьями образовалась небольшая поляна, поставилъ своихъ ратниковъ въ боевой порядокъ, и хотѣлъ, если нужда заставитъ, тотчасъ напасть на противную сторону всѣмъ своимъ побѣдоноснымъ екскадрономъ.

VI.

За начальникомъ своимъ ѣхали на быстрыхъ коняхъ трубачи, недавно оглашавшіе звуками своихъ трубъ весь лѣсъ. Изъ подъ плащей ихъ видно было голубое платье, каждая труба была украшена штандартомъ съ гербомъ Королевства Шотландскаго. За герольдами и проводниками Буши, Ислаи, Мархмунта, Ротзаи ѣхали потомъ вооруженные отряды, блестящіе золотомъ, серебромъ, лазурью и другими яркими красками — всѣ они составили воинственный кортежъ герольдмейстра; самъ же онъ имѣлъ въ рукѣ герольдмейстерскій жезлъ, по мановенію котораго во время Феодальнаго правленія самыя жестокія ссоры прекращались.

VII.

Этотъ человѣкъ былъ среднихъ лѣтъ, благороденъ, важенъ и глубокомысленъ, какъ посланникъ Королевскій; во взорахъ его изображалась топкость и проницательность; сатирическій умъ его осмѣивалъ пороки своего вѣка и началъ уменьшать уваженіе къ Риму. Торжественная его шапка была увѣнчана пучкомъ цаплиныхъ перьевъ, чапракъ, покрывавшій бѣлаго коня, висѣлъ почти до земли; кругомъ котораго были вышиты Шотландскіе гербы съ девизами; но между двойными краями оныхъ изображены были татарникъ, лилія и благородный единорогъ.

VIII.

Марміонъ тотчасъ соскочилъ съ лошади, когда примѣтилъ посланника Короля Іякова, ибо знаменитый Лордъ зналъ, что сей знакъ уваженія принадлежитъ только тому, на коего Монархъ собственными руками возлагалъ старинную діадиму Шотландскую; а послѣ сего помазывалъ священнымъ миромъ и наконецъ ввѣрялъ ему съ своей руки емблематическое кольцо.

Послѣ взаимныхъ поздравленій, Герольдмейстеръ сказалъ о своемъ посланіи въ слѣдующихъ словахъ:

Король, мой Государь, поклялся не заключать союза съ Генрихомъ и не позволять ни одному представителю Англіи являться къ его двору; но такъ, какъ онъ знаетъ Лорда Марміона, уважаетъ воинственные его подвиги, то если вы откажетесь съ моимъ Государемъ видѣться, то онъ почтетъ это для себя великою неучтивостію съ вашей стороны. Я обязываюсь быть вашимъ проводникомъ и вы можете жить какъ вамъ угодно, до того времени, когда Его Величеству угодно будетъ назначить день для принятія цвѣта рыцарей Англинскихъ.

IX.

Хотя эта отсрочка и не правилась Марміону; но онъ не далъ замѣтить своего неудовольствія. Пилигримъ его, таинственный проводникъ, хотя и видѣлъ, что онъ уже ему болѣе не нуженъ, по не могъ испросить себѣ отпуска: Герольдмейстеръ же далъ особенный приказъ, чтобы смотрѣть, дабы никто изъ людей Марміона не могъ убѣжать во время дороги. Англія, сказалъ онъ весьма тихо Маршемунту, и то уже довольно будетъ знать о Шотландіи; глаза вѣроломной Лэди Геронъ довольно въ ней всего насмотрѣлись; но Англинскаго рыцаря, на счетъ сего приказа, увѣрилъ въ необходимости онаго подъ благовидной причиной. Потомъ оба отряда, соединившись вмѣстѣ, поѣхали по берегамъ Типа.

X.

Наконецъ они остановились въ той самой долинѣ, гдѣ на берегахъ рѣки возвышался замокъ Крихтунъ. — Это-то мѣсто избралъ онъ жилищемъ достойнымъ Марміона. Тамъ вы услышите ревущія волны Тина, которыя разлившись на подобія скатерти образуютъ обширное озеро, потомъ опять собравшись между крутыми берегами, орошаютъ корни бузины и печальной ивы. Замокъ сей, есть работа нѣсколькихъ вѣковъ, въ чемъ свидѣтельствуетъ его разнообразная архитектура, этотъ одинъ обширный и крѣпкій памятникъ противился воинамъ Дугласа, вооруженнымъ ненавистію и мщеніемъ.

XI.

Крихтунъ! нынѣ на твоемъ грязномъ дворѣ не увидѣлъ ни чего болѣе, кромѣ лѣниваго быка и блеющихъ стадъ; но трубадуръ долгое время любилъ посѣщать твои готическія башни и руины твоихъ донжоновъ. Я часто великое удовольствіе находилъ отгадывать таинственный смыслъ девизовъ на твоихъ гербахъ и покрытыхъ ржавчиной щитахъ, какъ на остаткахъ древняго великолѣпія, которымъ еще украшаются твои старинныя стѣны. Порывы хладнаго вѣтра уважаютъ ту галлерею, гдѣ нѣкогда висѣли портреты твоихъ храбрыхъ владѣльцовъ; еще и нынѣ удивляются рѣзной работѣ, на твоей великолѣпной лѣстницѣ; по одинъ только богатый подъѣздъ, на твоемъ дворѣ остается не вредимъ; да на карнизѣ изъ полированныхъ камней сохранились алмазные фацеты. По и тамъ одни только стада робкихъ овецъ, ищутъ защиты во время непогоды. Еще можно и нынѣ трепеща отъ ужаса сходить въ твои мрачные подвалы, гдѣ нѣкогда томились узники, лишенные дневнаго свѣта. По я предпочитаю имъ твои зубчатыя стѣны, обросшія зеленымъ мохомъ, и бросивъ оттуда взоръ на долину, люблю смотрѣть на излучистый Тинъ и удивляюся его видамъ, віющимся подобно змію

XII.

Крихтунъ былъ во всемъ своемъ величіи, когда Марміонъ прибылъ въ него; но въѣздъ его былъ безъ всякой пышности; ибо тогда въ замкѣ кромѣ женъ, дѣтей и стариковъ не осушившихъ еще глазъ отъ слезъ никого небыло; — одинъ только благородный начальникъ замка съ печальнымъ лицемъ вышелъ встрѣтишь его; ибо не только всѣ вассалы, могущіе носишь оружіе, по и сынъ его двѣнадцати лѣтъ едва начинавшій управлять своимъ конемъ, утромъ отправились съ ихъ владѣтелемъ Графомъ Адамомъ Генбурномъ, который послѣ убитъ былъ въ бою Флорденскомъ, близь своего Государя. Неутѣшная вдова долго не сходила съ башни, чтобы издали еще видѣть султанъ своего супруга, но судьбой необречено ей болѣе видѣть его возвращающагося предводителемъ своего храбраго войска. Честь Графу Генбурну! Его имя славилось до тѣхъ поръ, пока не нападалъ ненавистный Ботвелль.

XIII.

Марміонъ жилъ уже въ замкѣ два дня, осыпаемый почестями отъ рыцарей; онъ получилъ отъ Короля повелѣніе, чтобы онъ распоряжался въ немъ, какъ владѣлецъ. Между тѣмъ, Монархъ Шотландскій отправился осматривать всѣ свои войска, собравшіяся на ровнинѣ Буругмоорской. Можетъ быть, сей Государь хотѣлъ, чтобы непріятель не увидѣлъ его арміи до тѣхъ поръ, пока каждый корпусъ оной въ состояніи будетъ выступить противъ силъ Англіи.

Въ теченіи сего времени, Линдезаи нѣсколько разъ своимъ умомъ успѣвалъ развеселить угрюмый нравъ Марміона, и изъ частаго съ нимъ обхожденія узналъ онъ, что Англинскій Баронъ умѣлъ цѣнить таланты, который и самъ былъ свѣдущь въ многихъ Греческихъ и Римскихъ искуствахъ, и зналъ хорошо какъ науку войны, такъ и мира.

XIV.

Они на другой день вечеромъ прохаживались вмѣстѣ по валу замка и при свѣтѣ луны разговаривали о различныхъ предметахъ; Герольдмейстеръ, какъ бы забывались сказалъ Марміону, что въ его волѣ теперь продолжать или оставишь свое путешествіе. Ибо небесный вѣстникъ говорилъ уже съ Королемъ Іаковомъ и не совѣтовалъ ему начинать войну, задушенный вопросами Марміона Линдезаи разсказалъ ему слѣдующую исторію, которая для ласъ сохранена въ древнихъ запискахъ Шотландскихъ.

XV.

Приключеніе, разсказанное Сиръ Давидомъ Линдезаи.

Всѣ прекрасные дворцы, построенные владыками Шотланскими не могутъ сравниться своей красотой съ Липлинтговомъ. Какая прелесть въ очаровательный Іюль мѣсяцъ приходить туда слушать пѣсни коноплянки и радостные свисты чернаго дрозда. Дикая коза блѣетъ въ окрестныхъ лѣсахъ и гагара плаваетъ по свѣтлымъ водамъ озера. Душа угнѣтенная грустію, находитъ тамъ свое счастіе, наслаждаясь красотами цѣлой природы; но изъ всѣхъ мѣсяцевъ года, мѣсяцъ Іюль самый ненавистный для Короля Іякова. Вы не знаете, что въ сей роковой мѣсяцъ случилось низверженіе со престола его отца. Горе Кромольникамъ, вооружавшимъ наслѣдника Престола, противъ виновника своихъ дней! Онъ еще и теперь чувствуетъ болѣзненныя угрызенія совѣсти! и Іюль мѣсяцъ всегда проводить Король въ тяжкихъ трудахъ и покаяніи, какъ будтобы въ великой постъ.

XVI.

И въ семъ году по своему обыкновенію, сей роковой мѣсяцъ, Король проводилъ въ Линлиншговѣ для годичнаго поминовенія своего отца; надгробныя пѣсни оглашали храмъ, колокола издавали погребальные звоны, Епископъ совершалъ обѣдню, Монархъ стоялъ на колѣняхъ въ церквѣ Святой Катерины, одѣтый во власяницу и опоясанный своими веригами, проливая слезы разскаянія, вокругъ него съ шумящими Штандартами сидѣли на своихъ мѣстахъ кавалеры подвязки. Я также здѣсь присутствовалъ, и признаюсь былъ оглушенъ непрерывнымъ звономъ колоколовъ, въ сію минуту я устремилъ свои взоры на стекла оконъ, позлащенныхъ лучами солнца, и былъ свидѣтелемъ все то тамъ случившагося, я мнилъ, что все это видѣлъ во снѣ. Привидѣніе въ голубой туникѣ, съ бѣлою перевязью проходило важными шагами сквозь придворную толпу, чело его уже обезвласило, голова открыта и русые волосы упадали кудрями на его плеча. Не смѣйтесь моему легковѣрію, господинъ Марміонъ, я вамъ клянусь честію, что видѣлъ скромную улыбку на его величественномъ лицѣ и примѣтилъ его торжественную походку. Я думалъ въ это время, что вижу настоящій образъ того Апостола, который утѣшалъ Марію при ея слабости; и видѣлъ образъ Іоанна, любимаго ученика Христова.

XVII.

Онъ подошелъ къ Королю и сталъ подлѣ него грубо, не сдѣлавъ ни какого привѣтствія Государю и опершись рукою на палой сказалъ ему слѣдующія слова, хотя не весьма громко, но всѣ слышавшіе ихъ затряслись отъ оныхъ: Моя небесная мать, произнесъ онъ, послала меня къ тебѣ сказать, чтобы ты неначиналъ войны. Великое несчастіе ожидаетъ тебя. Но если ты отринешь мой совѣтъ; то страшись сугубо, Король Шотландскій, прелестей женщины и ухищреній внушенныхъ ея сладострастіемъ. Богъ да сохранитъ тебя.

Монархъ пришедшій отъ сего въ удивленіе казалось хотѣлось ему отвѣчать, по не могъ произнести ни одного слова, и когда опомнившись поднялъ голову, чтобы говорить, то небесный посланникъ былъ уже далеко; Фельдмаршалъ и я побѣжали остановить его у дверей; но онъ изчезъ какъ бурный вихрь или какъ солнечные лучи отразившись на влажной поверхности водъ мгновенно изчезаютъ.

XVIII.

Между тѣмъ, какъ Линдезаи, разсказывалъ свою чудесную повѣсть, ночь сдѣлалась такъ темною, что не возможно бы замѣтить смѣшенія Марміона; наконецъ послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія, Баронъ Англинскій отвѣчалъ ему.

Я думаю, что законы природы столь тверды, что кажется никогда невозможно остановить ихъ теченія; и если бы за три дня предъ симъ я услышалъ отъ васъ сію исторію, то довольно бы остро пошутилъ надъ вами; но съ того времени, какъ переѣхалъ за Твеедъ имѣю достаточныя причины удерживать свой скептицизмъ; и со мною самимъ случилось не меньшее чудо. Тутъ Марміонъ остановился, казалось сожалѣя о то.мъ, что много уже сказалъ; но гнѣтомый какимъ-то непреодолимымъ волненіемъ, заставляющимъ для облегченія угнѣшенной своей души открыть тайны свои, съ какимъ-то непонятнымъ сожалѣніемъ, онъ разсказалъ Герольдмейстеру исторію деревенскаго трактирщика, но ни сказалъ ни слова ни о пилигримѣ, ни о Констанціи, ни о Кларѣ; и всѣ сіи безпокойныя мысли приписывалъ однимъ сновидѣніямъ, возмутившимъ его сонъ въ Гиффордѣ.

XIX.

Но тщетно я пытался успокоиться, хотя на одну минуту; однѣ и тѣ же мысли безпрестанно мечтались мнѣ и волновали кровь мою, подобно палящей лихорадкѣ. Для прогнанія сего рода бреду я сѣлъ на лошадь и при свѣтѣ луны направилъ путь свой, къ древнему лагерю Пиктовъ. Въ ѣхавши въ южныя ворота я затрубилъ въ свой рогъ и мнѣ казалось, что мнѣ также звуками рога отвѣчали на противной сторонѣ; но звуки были такъ слабы, что я подумалъ, отдаленное эхо повторяетъ собственный мой.

XX.

Увѣрившись въ сей мысли я хотѣлъ уже ѣхать назадъ, но вдругъ на ристалищѣ показался рыцарь. Я едва могъ вѣрить своимъ глазамъ и сомнѣвался еще въ томъ, что не обманываюсь ли… Я доказалъ мое хладнокровіе Сиръ Линдезаи во многихъ особенныхъ поѣдинкахъ и во многихъ сраженіяхъ, да, безъ хвастовства вамъ скажу, что всегда ожидалъ съ принужденіемъ духа и не теряя мужества, нападающаго на меня благороднаго рыцаря. Но Косуа этотъ неожиданный испроситель казалось, какъ бы тотъ часъ вышедшій изъ пропасти земной появился, признаюсь я обомлѣлъ отъ страха и направляя свое копье противъ него, рука моя такъ дрожала, что я едва могъ держать себя въ оборонительной позиціи.

XXI.

Нужно ли вамъ знать успѣхъ вашего поединка мы бросились другъ на друга и моя лошадь была стоптана. — Что я могъ сдѣлать, противъ ратника ада? Я валялся въ пыли по ристалищу и страшилище махало своихъ обнаженнымъ мечемъ надъ моей головой; но вотъ что чрезвычайно, лишь я открылъ глаза, то кажется разверзшаяся предо мною пропасть гдѣ ревутъ демоны не столько бы меня устрашили, какъ его лице нѣкогда мнѣ знакомое…. Луна освѣтила черты лица его, которыя были мнѣ весьма извѣстны; это былъ одинъ рыцарь, мой смертельный врагъ, сосланный давно уже въ отдаленныя страны, гдѣ онъ уже лишился жизни. И я не сомнѣвался болѣе, что онъ въ самомъ дѣлѣ погибъ. Поднявъ забрало онъ устремилъ на меня свои страшные взоры съ видомъ раздраженнаго Привидѣнія; три раза онъ направлялъ свой страшный мечь противъ моей груду; но вдругъ вложилъ его въ ножны, когда я въ первый разъ въ моей жизни началъ молишь Святаго Георгія о защитѣ; онъ бросившись съ быстротою вихря на своего коня, казалось въ одно мгновеніе изчезъ, къ томужъ въ то время луна скрылась за облака и ночная темнота покрыла всю дикую пустыню. Я уже вамъ выше сказалъ, что этотъ рыцарь мнѣ очень хорошо знакомъ, котораго ненависть ко мнѣ вызываетъ изъ гробницы живаго или мертваго; ибо онъ имѣлъ весьма побудительныя причины быть моимъ врагомъ.

XXII.

Сиръ Давидъ, хотя въ великое пришелъ удивленіе, но какъ большой знатокъ исторіи, онъ разсказалъ подобное произшествіе нѣкогда случившееся близь Норгама, гдѣ подземельное привидѣніе, подъ видомъ Шотландскаго рыцаря побѣдило Бріана и насильно заставило его отречись отъ своей вѣры. Другое Привиденіе такогоже рода прибавилъ онъ, показывалось на ровнинахъ Ротіермюркюскихъ. Оно было вооружено; убійственнымъ кинжаломъ и щитомъ, руки его всегда были обагрены дымящеюся кровію. Его встрѣчали еще между вѣковыми соснами окружающими Тумантухъ и на долинѣ Гленморской. Впрочемъ много такихъ повѣстей находится въ различныхъ сочиненіяхъ на идетъ сихъ демоновъ, всегда справедливыхъ и всегда храбрыхъ; но истинный сынъ рыцарства долженъ почитать сіи ночные ужасы за пустые страхи суевѣрства. И если зловредные духи не смѣютъ намъ причинить никакого вреда, то можемъ ли обуреваемыя нашими страстями, уменьшить наши, преступленія или подавать угрызенія совѣсти.

Лордъ Марміонъ отворотившись отъ него, напрасно два раза пробовался сказать ему въ отвѣтъ что нибудь; но наконецъ не могши произнести ни одного слова, пожалъ руку Сиръ Давида и тутъ ихъ кончился разговоръ. Каждый изъ нихъ приказалъ своему отряду быть готовому на зарѣ къ походу въ лагерь Короля Шотландскаго, ибо такой полученъ приказъ отъ двора.

XXIII.

На другой день рано поутру они пустились по дорогѣ къ Дюнедину. Я бы могъ теперь всѣ холмы, долины и всѣ рѣчки и ручейки, чрезъ которыя они проѣзжали, описать; по это кажется весьма обыкновенно, чтобы избѣжать скучныхъ отступленій, скажу только, что они направили путь путь свой чрезъ пустыни Бреда, наконецъ переѣхавъ долину сего имени и переправившись чрезъ небольшую рѣку, которой кристальныя воды орошали оной тучную мураву, остановились на холмѣ Блакфордскомъ.

XXIV.

О Блакфордъ! я часто во дни моего дѣтства блуждалъ по твоей невоздѣланной вершинѣ, отыскивая птичьихъ гнѣздъ между кустарникомъ и густотою ковыляю. Я любилъ тамъ небрежно разпіяпувшись слушать отдаленный шумъ города и торжественный звонъ колоколовъ святаго Гулла, доносимый ко мнѣ легкимъ вѣгнеркомъ. Потомъ взоромъ моимъ представлялось златое море богатой жатвы, но нынѣ все перемѣнено на Ланшафтѣ, на которой я смотрю — все кромѣ скалъ и ручьевъ но нихъ журчащихъ. Увы! я казалось, слышалъ плачевный голосъ, первыхъ моихъ страстей давно уже погасшихъ.

XXV.

Но сіи мѣста еще болѣе перемѣнились съ того дня, когда Марміонъ съ высоты холма Блакфорда смотрѣлъ на палатки военныя, покрывавшія равнину Борог-Моорскую. — Нѣсколько тысячъ палатокъ простирались до самаго города, образуя неправильный кругъ; тамъ и сямъ нѣсколько дубовъ — послѣднихъ остатковъ стариннаго лѣса воздымали свои вихри и осѣняли своими развѣситыми вѣтвями всѣхъ волковъ Шотландскихъ, на зеленыхъ широкихъ листьяхъ ихъ отдыхалъ утомленный глазъ, однообразной бѣлизной Лагеря.

XXVI.

Отъ туманистой страны Небудской, до плодоносныхъ равнинъ Лодона, отъ гористаго брега Росса до самыхъ отдаленныхъ лѣсовъ на тотъ

Редсвира представлялись взорамъ одни волны Шотландскія. Марміонъ, казалось, слышалъ глухій шумъ сего множества, топотъ лошадей, ихъ ржаніе, смѣшивающееся съ звуками роговъ. — Въ то время, какъ начальники ѣхали осматривать своихъ вооруженныхъ вассаловъ, онъ мнилъ видѣть движущійся лѣсъ кольевъ и частыя, свѣрканія молніи, производимой щитами ихъ, на которыхъ солнечные лучи играли.

XXVII.

Легкія дымныя облака поднимались съ первыми лучами дня, которыя возвѣщали, что возженные огни скоро часовыми потушатся. Множество телѣгъ съ провіантомъ медленно двигались по равнинѣ, и быки тащили тяжелый артиллерійскій снарядъ, между сими орудіями особеннаго примѣчанія заслуживали семь сестръ Бортвика и Куливрина, данныя Франціею Шотландіи. — Убійственные сіи подарки скоро будутъ украшать Тріумфъ побѣдителей Флоддена.

XXVIII.

Тысяча знаменъ развѣвающихся въ воздухѣ различной формы и цвѣтовъ зеленаго, кармазиннаго, краснаго или голубаго съ особеннымъ на каждомъ знамени девизомъ осѣняли палатки съ ихъ сборками, колеблемыми легкимъ вѣтеркомъ, самое широкое и выше всѣхъ возвышалось Королевское знамя, одна сосна, водруженная въ обширномъ камнѣ, который еще и теперь цѣлъ, служила ему вмѣсто подпоры и глушась подъ тяжестію знамени, которое колебалось южнымъ вѣтромъ и заставляло удивляться Шотландскому Гербу, въ срединѣ котораго Левъ Шотландіи покоился въ золотомъ полѣ.

XXIX.

Марміонъ наслаждался симъ прекраснымъ зрѣлищемъ съ благороднымъ движеніемъ воина, наконецъ душа его наполнялась новымъ мужествомъ, глаза его запылали, какъ въ день битвы страшнѣе того, нежели у сокола, когда онъ бросается на свою добычу. Лордъ Льва, вы не безъ причины увѣряли меня, вскричалъ онъ что напрасно Короля вашего отклоняли отъ воины, клянусь Святымъ Георгіемъ, что если бы я былъ предводителемъ сей арміи; то ни какая бы адская сила не могла преклонить меня къ миру до тѣхъ поръ, пока бы славное сраженіе не затѣмнило отражающагося блеска арміи. — Баронъ Шотландскій не имѣя столь воинственнаго духа, отвѣчалъ ему: Это зрѣлище безъ сомнѣнія прекрасное…. Но стократъ счастливѣе тѣ Государи, которые управляютъ Королевствомъ, наслаждающимся тишиною и изобиліемъ, и знаютъ что гораздо достойнѣе для нихъ спокоить подъ скипетромъ своихъ подданныхъ, нежели отдавать ихъ въ добычу хладной смерти изъ одного желанія возвысишься предъ всѣми.

XXX.

Марміонъ не могъ оставить сего мѣстоположенія, ибо никогда великолѣпнѣйшая перспектива сей не обворожила его взоровъ. Когда онъ насладился зрѣлищемъ на сію бранную пышность и страшное движеніе, то бросилъ взоръ за сіе пространство и разсматривалъ городъ, сіяющій великолѣпіемъ, едва при начинавшемся разсвѣтѣ. Густые туманы, носившіеся надъ черными его башнями сдѣлались багровыми отъ восходящей денницы и уподоблялись тѣмъ облакамъ, гдѣ скрываются громы. Такъ былъ величественъ мракъ покрывшій высоту, на которой гордо стоялъ замокъ, такое представилось зрѣлище ira семъ" крутомъ скатѣ, покрытомъ обширными зданіями тѣсно соединенными другъ съ другомъ, коихъ верхи терялись въ облакахъ и представляли удивительную красоту моего романическаго города; во къ сѣверу лучи солнца уже златили верхи горъ Охиллскихъ и каждый обнаженный верхъ ихъ блисталъ какъ багряный аметистъ. Вдали синѣлись рѣки Фифъ Престонъ или Бервикармавъ; а между ими протекалъ Фиртъ, коего острова, казалось плавали по собственнымъ водамъ, какъ изумруды оправленные въ золотѣ. Сердце Фиц-Евстаца силъ но забилось, и онъ давши свободный полетъ своему энтузіазму, пришпорилъ своего коня и понесся полувольтомъ потрясая удилами. Гдѣ тотъ гражданинъ, вскричалъ онъ, который бы усумнился сражаться для такого отечества, Линдезай смѣялся его восторгу и Марміонъ не бросилъ строгаго взора для обузданія онаго.

XXXI.

Между тѣмъ военная музыка пробудила отдаленное эхо горъ. Такъ соединены были звуки трубъ, роговъ, флейтъ, барабановъ, цѣвницъ и кимваловъ; и въ то же самое время раздался въ воздухѣ звонъ колоколовъ, призывавшій православныхъ на молитву.

Линдезаи сказалъ Марміону: Эта музыка раздается каждый день, когда Король присутствуетъ при жертвоприношеніи въ церквѣ Святой Екатерины Сасиской или Святаго Роха. Эти военные концерты, для васъ голосъ славы, приносятъ мнѣ не меньшее удовольствіе на звѣриной ловлѣ, когда звуки нашихъ роговъ раздадутся въ лугахъ Фалкланда, тогда каждый изъ охотниковъ ставитъ себѣ за честь, чтобы первому подстрѣлитъ быструю лань.

XXXII.

Впрочемъ я не могу не содрогнуться, прибавилъ онъ, когда смотрю на сію царицу сѣверныхъ холмовъ, служащихъ ей тропамъ, на сей Королевскій садъ съ дворцомъ, непреоборимый замокъ, на сіи обширныя хданія и на сіи священные храмы; я не могу безъ ужаса, сказалъ онъ, представить, что можетъ быть судьба приготовляетъ намъ роковыя потѣхи, и что сіи самые колокола возвѣстятъ насъ о погребеніи нашего мужественнаго Государя, или призовутъ мирныхъ гражданъ къ оружію; но не думайте, рыцарь, не смотря на сіе печальное чувство, чтобы завоеваніе Шотландіи уже несомнѣнно или легко. Нѣтъ — безъ сомнѣнія нѣтъ…. Богъ — Господъ побѣдъ сокрушитъ копья и щиты побѣждающихъ. Вы сами лучше, Марміонъ, узнаете, когда нападаете на сію армію, состоящую изъ преданныхъ Королю подданныхъ; вы сами узнаете и смутитесь заставивши проливать слезы вдовъ Албіона; ни чьи воины не воодушевленны такимъ мужествомъ, какъ наши, за то и ни одинъ Государь съ нестрашимостію не можетъ сравниться съ Іаковомъ.

Между тѣмъ, Марміонъ и Линдезаи сошли на ровнину и остановившись близь барьеръ лагеря, дали роздыхъ своимъ отрядамъ, съ ними также остановился и трубадуръ, и началъ онъ настроивать потомъ свою цѣвницу, для воспѣтія достойнаго Монарха и древняго двора Шотландскаго.

Конецъ четвертой пѣсни.

ВВЕДЕНІЕ
КЪ
ПЯТОЙ ПѢСНИ.

Декабрскій мракъ сокращаетъ день и мы восхищаемся послѣдними удовольствіями осени. Солнце явившись на горизонтѣ, едва освѣщаетъ снѣгъ; подобно холодному взору богатаго покровителя, который онъ бросаетъ на бѣднаго поэта. Деревенскія работы скончались, охотничье ружье, рогатина, уда и ектажъ вися по стѣнамъ, составляютъ безполезный тріумфъ. Мохнатый баскетъ, проворная борзая и легавая въ безпечной лѣни разтянувшись на полу дремлютъ, нетерпѣливый конь осужденъ цѣлые дни стоять въ конюшнѣ. Вокругъ дома образовались снѣжные валы и не осталось ни одной тропинки выключая той, по которой нужно ходить за водою къ источнику. Читанные и опять перечитанные журналы не разгоняютъ нашей скуки. Политическая печаль сердится на медленность курьера, и разсчетливый хозяинъ сожалѣетъ о томъ, что снѣгъ препятствуетъ ему ѣздить въ своихъ телѣгахъ.

Когда деревня не представляетъ моимъ взорамъ ни чего, кромѣ сего печальнаго вида, тогда я съ охотою прощаюся съ нею и съ пріятностію перемѣняю дикую пустыню и лѣса, на книги и обращеніе городское. Тамъ я нахожу съ удовольствіемъ новыя занятія дневныя и вечернія близь камина.

Здѣсь я не имѣю мѣста оплакивать въ моихъ стихахъ опустошенія временъ, какъ нѣкогда я оплакивалъ на развалинахъ башенъ Неварка и въ Етрикѣ лишеннаго своихъ мрачныхъ тѣней.

Въ самомъ дѣлѣ Царица Каледонія заставила меня забыть сіи перемѣны. Тамъ нѣкогда стояла на мрачныхъ холмахъ крѣпость, окруженная и защищаемая валомъ съ бастіонами, башня? мы, озеромъ и гарнизономъ. Проходъ къ ней былъ сквозь ворота, хорошо охраняемыя, подъ сводами оныхъ, на желѣзныхъ цѣпяхъ висѣла опускная рѣшетка. — За нѣсколько лѣтъ до сего времени тяжелыя ворота еще запирались весьма рано и ночью позволялось входишь туда сквозь тѣсную калитку, сдѣланную въ воротахъ. О Единбургъ, бывшій нѣкогда какъ бы окованный желѣзомъ нынѣ сидитъ тиро на твоихъ холмахъ, какъ царица въ сельскомъ жилищѣ, (ты простирается) свободенъ не зная самъ своихъ границъ, ты простирается до моря и до черныхъ облаковъ, безпрестанно носящихся надъ твоими скалами, башнями и твоимъ озеромъ и отражаетъ лучи заходящаго солнца.

Такова была сія Амазонка, воспѣтая Спенсеромъ въ его поэмѣ Царица Фея Бритомарша, коей ударъ магическаго копья повергалъ на землю всѣхъ паладиновъ; по вдругъ она перемѣнилась, когда получивъ гостепріимство въ замкѣ Мал-Бека позволила себя украсить дѣвственной рабой. Разторгши путы кирасъ, грудъ ея свободно колебалась, тогда увидѣли ея скромную улыбку и тѣ голубые глаза, которые до сихъ поръ скрывались подъ забраломъ и золотые пукли ея волосъ, упадавшихъ съ пріятною небрежностію по плечамъ. Всѣ тѣ, которые удивлялись въ ночномъ поединкѣ ея несравненной храбрости, не менѣе были поражены прелестями. Ея присутствіе успокоило всѣхъ ревностные восторги и на нѣсколько времени очаровало заботливаго Мал-Бека. — Этотъ странствующій рыцарь забылъ власть своей Коломбели, и непонятная страсть родилась въ сердцѣ угрюмаго Сира Сатира на. Вѣтренный паридель на все проворный, не могъ смотрѣть безъ почтенія на нее. Ты всѣхъ обворожила и всѣ сердца разомъ покорила, несравненная Бритомарта! Такъ прекрасенъ и городъ лишившись своихъ валовъ; ты представляется намъ также величественнымъ и любезнымъ какъ и въ военныхъ твоихъ приборахъ. Не думаю, чтобы легко было овладѣть твоимъ трономъ и чтобы ты могъ потерять твою силу и твою безопасность? нынѣ, какъ и всегда Царица сѣвера, ты можешь призвать твоихъ дѣтей къ сраженію; и никогда бы твои граждане не показали большей ревности, еслибъ раздался въ воздухѣ сигналъ опасности, ты увидѣла бы, что они всѣ съ мужествомъ на оный прибѣжали и составили бы вокругъ тебя стѣны изъ своихъ тѣлъ. Всѣ твои дѣти, воспитанные битвами, скорѣе бы напоили родимую землю, своею кровію, нежели позволили бы хотя одинъ зубецъ отторгнуть отъ твоей короны. Но если бы насталъ, но какъ онъ можетъ прійдти, о Единбургъ! сей день злощастія, та за твое гостепріимство, благословенія Бога будутъ сопутствовать твоимъ защитникамъ; благодѣтельной городъ, убѣжище несчастныхъ Королей. Ты принялъ Генриха, убѣжавшаго изъ Іорка отъ своего побѣдителя, ты вмѣщалъ въ себя съ печалію и почтеніемъ послѣднія отрасли знаменитаго поколѣнія Бурбуновъ.

Но оставимъ сіи мысли…. Они стараются отвратить мои взоры и удалить отъ меня ложныя или дѣйствительныя предчувствія въ отношеніи къ мѣстамъ романтическихъ поэтовъ и ясность сомнительнаго преданія, въ которомъ безпрестанно смѣшивается день съ ночью. Я люблю лучше прельщаться неизвѣстностію и перемѣною свѣтильника; окружать себя паладинами, щитоносцами и молодыми красавицами, которыя съ ужасомъ смотрятъ на кровавую сѣчу и въ каждомъ облакѣ, мнятъ видѣть непріятельскую армію. Но кто не предпочтетъ Іюньскія ночи Ноябрскимъ днямъ? Свѣтъ луны влажнымъ туманамъ? и можемъ ли мы съ точностію сказать гдѣ больше обмановъ.

Но кто можетъ научить меня, какимъ образомъ извлечь изъ моей арфы романтическіе звуки, которые нѣкогда обворожили Генриха, щитавшагося хорошимъ пѣвцомъ, потому что онъ любилъ трубадуровъ и удостоивалъ ихъ своей улыбки? кто предохранитъ отъ кораблекрушенія, въ рѣкѣ забвенія сіи древнія вдохновенія музы, тѣ стихи, которые Марія переняла у Бертонцевъ, и которыя воспѣвалъ Бландсль? Еллисъ! ты родился для того, чтобы поправить вѣковыя разрушенія, оказать великодушныя старанія умирающимъ музамъ, ты умѣлъ остановить руку времени и изторгнуть изъ ней косу, въ ту самую минуту, когда уже почти нанесенъ былъ послѣдній ударъ, и древніе барды тебѣ одолжены новою жизнію. О ты! оживившій поэму чудеснымъ, смѣшаннымъ съ частою нравственностію и безъ педантизма, украсившій самые печальные предметы, неожиданными вымыслами. Любезный Авторъ, и добрый гражданинъ, равно почтенный и сладкозвучный поэтъ, давшій своимъ магическимъ искуствомъ урокъ, которымъ къ одно время прельщается и сердце и умъ, обворожившій мудраго своею добродѣтелію — будь всегда дюймъ другомъ, моимъ путеводителемъ и служи мнѣ примѣромъ.

Долго ли ты можешь вкушать тоже удовольствіе, наставляя трубадуровъ въ таинствахъ ихъ искуства… Но перестань доказывать намъ собственнымъ примѣромъ, что гораздо легче говорить, нежели приводить сказанное въ самое дѣйствіе. Кто могъ когда нибудь сравнишься съ тобою въ терпѣніи! во время продолжительной болѣзни и жестокаго лѣченія? Кто могъ, какъ ты, переносить болѣе съ спокойствіемъ при ослабѣвшей бодрости? Довольно для насъ одного сего урока, пусть небо предохранитъ тебя отъ повторенія онаго.

Еллисъ сойди, меня послушать, ибо ты всегда любилъ разнообразные тоны трубадура, который, подобно предкамъ своимъ пограничнымъ бардамъ, оглашаетъ эхо безъ искуства своими пѣснями; и отъ лѣсовъ Виндзора до равнины Аскота съ удивленіемъ слушаютъ сѣверную арфу. — Сойди меня послушать, взгордившагося похвалами, я презираю критикою нашихъ педантовъ, и подражая искуству древнихъ, рисую на стенахъ ложныя произшествія; несмотря на ихъ блескъ и живописность, я употребляю различныя краски для изображенія сраженій, праздниковъ, красавицъ, паладиновъ, трубадуровъ: словомъ всей пышности рыцарства.

Конецъ введенію къ пятой пѣсни.

МАРМІОНЪ,

ПѢСНЬ ПЯТАЯ.

Дворъ.

I.

Когда Марміонъ и его свита отдохнули сшедши съ холмовъ Бреда; то Линдезаи приказалъ стражѣ отпереть барьеръ лагеря; вдругъ сбѣжались воины Шотландскіе и удивлялись бросивъ любопытный взоръ, симъ чужестранцамъ, пришедшимъ изъ Албіона. Они не могли смотрѣть безъ зависти на непріятелей столь хорошо вооруженныхъ, обширный полкругъ луковъ и длина ихъ стрѣлъ удивляли; многіе изъ нихъ по своей простотѣ вообразили, что они употребляютъ сіи оружія только для парада. Но увы! Нѣтъ никакого сомнѣнія, что сіи стрѣлы съ обоюднымъ остріемъ, наконецъ скоро будутъ проникать сквозь ихъ колчанную броню и посыплются, какъ градъ изъ облаковъ, на равнину Флоденскую.

II.

Марміонъ съ своей стороны также наблюдалъ различные корпуса непріятельской арміи. Онъ удивлялся, что Королевство такъ малозначущее, какъ Шотландія могла собрать подъ свои знамена столько воиновъ; здѣсь онъ видѣлъ ратниковъ одѣтыхъ въ тяжелые кирасы, которые въ семъ нарядѣ подобились высокимъ башнямъ сидя на Фломандскихъ лошадяхъ, вооруженные сѣкирами и копьями; такъ рыцари и ихъ оруженосцы составляли легкій отрядъ и рыскали на своихъ коняхъ по равнинѣ; они учились фехтованью и скачкамъ полувольтами и курбетами, чтобы лучше острымъ мечемъ разсѣкать" непріятельскій шлемъ. Марміонъ замѣтилъ еще корпусъ гражданъ, которые не украшались ни забраломъ, ни султаномъ; но ихъ полированные нагрудники, колчуги и знаки отличія блистали какъ сребро. Одни изъ нихъ вооружены были длинными копьями и обоюду острыми мечами, другіе же мужественно на плечахъ своихъ держали тяжелые булавы и закрывали себя широкими щитами.

III.

Поселяне также составляли корпусъ пѣхоты и одѣты были въ короткіе кафтаны, украшенные стальными бляхами. Каждый изъ нихъ за плечами имѣлъ провизіи на четыре дня, по уложеніямъ Феодальнымъ. Оружіе ихъ составляли: алебарда, копье, или рогатина; нѣкоторые же изъ нихъ кромѣ сего, имѣли луки, а другіе кинжалы или мечи. Большая часть изъ нихъ казались задумчивыми и печальными, сожалѣя безъ сомнѣнія о своихъ милыхъ хижинахъ или мечтая о своемъ плугѣ и о своихъ полянахъ. Взоры ихъ всякой разъ выражали какой-то слабый страхъ; но гнѣвъ ихъ былъ, страшнѣе гнѣва тѣхъ воиновъ, которые презирая опасностями съ такою ревностію собрались въ военный лагерь, и которыхъ мужество, подобно яркому соломенному пламени освѣщающему, хотя на большое пространство, но за то мгновенно потухающему.

Но не таковы были со всѣмъ пограничные Шотландцы, взлелѣянные опасностями, они прыгали отъ радости, услышавъ раздавшійся сигналъ къ брани, съ которою они знакомы отъ самой колыбели. Миръ всегда былъ для нихъ ненавистнымъ покоемъ. Ни цѣвница, ни мелодическая флейта, неочаровывали ихъ слуха такъ, какъ крики слогана.^[2] Управляя быстрымъ, какъ вихрь конемъ, вооруженные копьемъ и мечемъ, они позволяли рыцарямъ съ своими вассалами сражаться для славы и мирнымъ гражданамъ умирать за свободу своихъ правъ; но для нихъ битва была забавою. Счастіе и слава ихъ состояли въ томъ, чтобы проводить во снѣ день, а ночь грабить. — Они безпрестанно опустошали горы, лѣса и равнины. — Очарованные войною они собрались подъ Королевскія знамена, не заботясь о побѣдѣ, ибо всегда были увѣрены въ своей добычѣ. Когда свита Марміона проѣзжала мимо ихъ рядовъ; то они бросили на нее хладнокровный взоръ безъ всякаго удивленія, извѣдавъ давно уже силу луковъ Англинскихъ. Но когда они увидѣли самаго рыцаря, одѣтаго въ блестящіе военные доспѣхи съ богатыми нашивками; то каждый изъ сихъ хищниковъ, сказалъ тихо своему товарищу: Видалъ ли ты когда такое богатство? И можемъ ли мы узнать изъ какой области сіи Англичане пришли, чтобы напасть на оную? — Ахъ! если бы мы могли встрѣтить такую богатую добычу на долинѣ Евзедалской или на берегахъ Лиддtля! Этаго безъ кохтей льва, служащаго имъ путеводителемъ, хорошо также бы было лишить его блестящаго наряда; пусть бы черный Маделенъ, замѣнилъ пышность его пестрѣющагося герба.

V.

Потомъ Марміонъ примѣтилъ потомковъ Келтовъ — поколѣніе отличное отъ Шотландцевъ языкомъ и самымъ видомъ наружности. Управляемые начальниками сѣмейства, они были одѣты въ шерстяное платье, по сверхъ котораго носили пестрые плащи съ такимъ же поясомъ, и сей нарядъ представлялъ какую-то странную однообразность между сими дикими воинами. Каждое поколеніе становилось въ боевой порядокъ при звукахъ своихъ волынокъ; одни изъ нихъ имѣли рыжіе волосы, а другіе черные, лоснящіеся. Марміонъ съ удивленіемъ разсматривалъ сихъ дикарей, ноги ихъ были обнажены до коленъ, членами они сильны, крѣпки и казалось привыкли ко всѣмъ воздушнымъ переменамъ. Въ начальники выбиралисъ изъ среды ихъ тѣ, кои гордились самымъ высокимъ ростомъ и отличались султаномъ изъ орлиныхъ перьевъ; невыдѣланная верблюжья кожа служила имъ вмѣсто обуви, нарядная шапка покрывала ихъ голову, широкій мечь необыкновенной длины и обоюдоострый кинжалъ, щитъ украшенный гвоздями, колчанъ съ стрѣлами и лукъ составляли все ихъ вооруженіе, но стрѣлы ихъ были короче, а лукъ слабѣе, въ сравненіи съ Англинскими.

Жители острововъ носили еще старинные булавы Датскіе; они испущали странные крики, когда Марміонъ и его свита проходили мимо ихъ, крикъ ихъ подобился крику морскихъ птицъ, и не согласные тоны голосовъ ихъ смѣшивались съ странными звуками военной ихъ музыки.

VI.

Марміонъ и Линдезаи перешедши чрезъ лагерь Шотландскій, наконецъ достигли до воротъ городскихъ, гдѣ стояла на караулѣ милиція, состоящая изъ неусыпныхъ гражданъ, которымъ сосѣдство нагорныхъ жителей и пограничныхъ мародеровъ внушило справедливую недовѣрчивость. Приготовленіемъ къ войнѣ во всѣхъ частяхъ города занимались. На каждомъ шагу раздавался стукъ отъ молота и наковальни при кованіи оружіи, запачканный кузнецъ, едва успѣвалъ съ примѣтнымъ усиліемъ натачивать получше копье и мечи. Пажи и оруженосцы встрѣчались на всѣхъ улицахъ и площадяхъ, неся копье или шлемы, между тѣмъ, какъ граждане съ важнымъ и гордымъ видомъ вступали въ разговоръ съ каждымъ новопріѣзжимъ владѣльцемъ, они доказывали имъ свою родословную, говорили о своей славѣ и о числѣ своихъ вассаловъ.

Герольдмейстеръ наконецъ привелъ Марміона въ гостинницу, отлично умсбилерованную, и которая почиталась лучшею во всемъ городѣ. Здѣсь то рыцарь долженъ успокоишься до наступленія вечера, въ которой Король назначалъ часъ для принятія его въ Голироодскоінъ дворцѣ.

Между тѣмъ Линдезаи приказалъ для своего гостя и его свиты приготовить блестящій столъ, и просилъ принять его въ подарокъ вкусныхъ и рѣдкихъ винъ. Какъ скоро наступилъ вечеръ, то Марміонъ одѣвшись въ придворное платье и предводимый Сиръ Давидомъ, былъ представленъ Монарху.

VII.

Въ древнемъ дворцѣ Голироодекомь раздавались крики радости и удовольствія. Король Іаковъ давалъ признакъ Шотландскимъ владѣльцамъ, которые сюда собрались, по причинѣ отъѣзда; ибо назначено всѣмъ имъ вступить въ походъ вмѣстѣ съ пробужденіемъ денницы. Сей Государь любилъ пышность, пиры и пѣсни трубадуровъ. Въ продолженіи дня онъ присутствовалъ на турнирахъ, а ночные часы сокращалъ танцами, маскерадами и пышными балами. Но сей праздникъ превзошелъ всѣ прочія даваемые до сего, онъ былъ самой блестящій…. за то и послѣдній!… люстры висящіе на резпомъ потолкѣ дворца, разливали яркій свѣтъ на весь кругъ придворный. Здѣсь трубадуры пѣли акомпанируя своимъ арфамъ. Тамъ дамы составили кругъ и слушали мелодическія ихъ акорды. Королевскій шутъ въ шапкѣ съ длинными ушами и въ разноцвѣтномъ платьѣ отпускалъ неизчерпаемые свои остроты.

Таксен-Шпиллеръ удивлялъ любопытныхъ своимъ магическимъ фиглярствомъ; одни пробовали свое счастіе въ шахматной игрѣ, а другіе въ отдаленной залѣ разсыпали свои нѣжности дамамъ, которыя на сей разъ не были жестоки, ибо весьма часто безнадежная любовь при отъѣздѣ торжествуетъ надъ холодностію и равнодушіемъ; можетъ ли не тронутъ ея сердце умильными прошеніями при походѣ на бой своего любовника, и отъ котораго можетъ быть слышитъ послѣднее прости! какъ же не признаться, что она давно уже горишь тѣмъ же пламенемъ..

VIII.

Король проходилъ сквозь шумную толпу для встрѣчи Лорда Марміона, каждый предъ нимъ съ почтеніемъ посторонился; легко было, узнать Іакова по его благородной таліи, по его вѣжливости, онъ въ рукѣ держалъ вышитую шапку и украшенную султаномъ, и отъ всего сердца привѣтствовалъ Барона Англинскаго. — Самая наружность согласовалась съ его костюмомъ для того, чтобы обнаружить въ немъ Монарха. На немъ была бархатная епанча кармазиннаго цвѣта, подбитая куньимъ мѣхомъ, роскошныя тѣни отъ его атласнаго кафтана, ослѣпляли устремленные на него взоры, на богатой цѣпи блисталъ древній Шордонъ, Короны Шотландской, его вѣрный товарищъ, мечь Толедскій висѣлъ на блестящей перевязи, сапоги были на немъ бѣлые съ стальными шпорами, прикрѣпленными золотыми гвоздями. Рѣдкой рубинъ образовалъ узелъ на его бархатной шапкѣ. Марміонъ никогда не видывалъ Государя, который бы могъ съ нимъ сравниться въ благородствѣ.

IX.

Іаковъ былъ средняго роста, глаза имѣлъ черные съ орлинымъ взоромъ, его волоса того же цвѣта, разсыпались кудрями съ пріятностію. Любезный шансеръ, онъ умѣлъ твердо держаться въ стремянахъ на ристалищѣ въ турнирахъ; сверхъ сего Іаковъ былъ одаренъ тою прелестною наружностію, которой рѣдкое могло противиться сердце красавицы; онъ побилъ перелетать отъ красоты къ красотѣ, покорять, вздыхать и сожадѣть; но всѣ сіи любовные тріумфы не долго продолжались: Я сказалъ прежде, что Государь сей любилъ праздники и пиры; но посреди всѣхъ радостей, часто удивлялись, увидѣвъ чело его покрытое мракомъ, какой-то внутренной печали, онъ чувствовалъ какое-то давленіе отъ перевязи, на коей висѣло смертельное желѣзо, когда припоминалъ о убійствѣ своего отца; но какъ скоро сіе горестное воспоминаніе проходило, то онъ тотчасъ еще съ большею жадностію предавался всѣмъ удовольствіямъ; подобно коню изпуганному вдали какимъ нибудь предметомъ, дрожащему на одномъ мѣстѣ; но когда побѣдитъ онъ впечатленіе ужаса, то съ сугубою быстротою мчится по равнинамъ и холмамъ.

X.

Придворные утверждали, что дама Сиръ Гуги Гсрона самовластно управляетъ сердцемъ Іякова съ тѣхъ поръ, какъ она явилась ко двору Аманатомъ за своего мужа, котораго обвиняли въ убійствѣ Барона Сесфорда. Сиръ Гугъ отпустилъ свою супругу для испрошенія прощенія у Короля.

Но не одной этой дамѣ, сей влюбчивой Государь платилъ дань. Французская Королева бросила ему свою перчатку и драгоцѣнное кольцо, убѣждая его переломить копье въ качествѣ ея любовника и рыцаря, подвинутся на три мили къ югу и распустить свои знамена на землѣ Англинской!

Іяковъ не замедливъ надѣть на себя бранные доспѣхи изъ любви къ Королевѣ Французской; и такимъ образомъ не внимая справедливымъ совѣтамъ прекрасной Англичанки и раболѣбствуя прихотямъ чужестранной Государыни, онъ приготовилъ самъ паденіе какъ собственное, такъ и своего Королевства. Между тѣмъ, Какъ ни прекрасная Англичанка, ни Королева Французская не стоили и Одной слезы, пролитой прекрасными Глазами Маргариты, Пустынница во дворцѣ Лишговкомъ, Маргарита проводила дни свои въ слезахъ.

XI.

Въ то время какъ Королева Шотландская страшилась войны, которую король долженъ внести въ свое отечество, и опасностей, къ которымъ ея супругъ страшился самъ. Лади Геронъ съ торжественною улыбкою готовилась очаровать дворъ своимъ гармоническимъ голосомъ. Она взявъ арфу заставила свои прекрасные пальчики перебѣгать съ невѣроятною быстрою но струнамъ. Ея груди то возвышалась то опускались подъ тонкимъ флеромъ, небрежно накинутымъ. Она предъ пѣніемъ пробовала свой голосъ, бросая страстные взоры на Короля и потомъ ихъ опять отвращала, краснѣла, улыбалась и снова повторяла, какъ бы страшась, чтобы своею робостію не причинить скуки, наконецъ начавъ прелюдію съ простотою ученицы, запѣла слѣдующую балладу тихимъ и пріятнымъ голосомъ.

XII.

Лошинваръ.

Прелестный Лошинваръ, цвѣтъ рыцарства. Кто не трепещетъ твоего мужества? Кто не позавидуетъ участи твоего друга? кто не пожелаетъ пожертвовать тебѣ своимъ счастіемъ?

Онъ леталъ на своемъ быстромъ конѣ между непріятельскими рядами и поражалъ ихъ; блуждалъ по горамъ и перескакивалъ быстрые потоки. Честь и слава неустрашимому любовнику!

Въ готическомъ замкѣ Нетерби поразила его взоръ восходящая денница, сердце его. затрепетало! Здѣсь его Елеопора, къ которой рыцарь возвращался.

Но увы! послушная воли отца Елеонора, должна съ другимъ заключить союзъ, и въ тотъ самый вечеръ ненавистный бракъ долженъ разрушить навсегда надежды столь вѣрнаго любовника.

Но Лошинваръ съ гордостію прибылъ туда; робкій любовникъ и невѣрный мужъ потупивъ глаза, просилъ раздраженнаго отца отмстить его обиду.

Ты пришелъ въ сей замокъ другомъ или врагомъ? сказалъ отецъ. Отважный отвѣчалъ; хотя ваша дочь забыла всѣ клятвы недавно мнѣ данныя; но въ Шотландіи много красавицъ, которыя захотятъ носить имя моей супруги. Я нехочу нарушать вашей радости и пришелъ танцовать съ Елеонорой и сказать ей послѣднее прости: вотъ все мое желаніе; но пожалѣетъ ли невѣрная любовница? Она при семъ покраснѣла и тяжелый вздохъ вырвался изъ груди ея, а жемчужная слеза оросила ея ресницы.

Потомъ Лошинваръ взялъ ея за руку, и началъ весело танцовать; всякой шепталъ, честь Паладину соединяющему красоту съ храбростію. — Лошинваръ несказавъ ни слова, посмотрѣлъ на молодую невѣсту, Елеонора поняла его взоръ, онъ вышелъ, а за нимъ скоро и она. Уже они неслись на быстромъ конѣ, какъ раздались крики; ступайте, ловишь бѣглецовъ; но они уже спустились съ холма и никогда больше невидали тамъ сего неустрашимаго рыцаря.

Кто не покорится твоей храбрости прелестный Лошниваръ-цвѣтъ рыцарства? кто не позавидуетъ участи твоего друга? и кто не пожертвуетъ тебѣ своимъ счастіемъ?

XIII.

Монархъ склонившись къ серенѣ, замѣчалъ размѣръ ея пѣсни и потомъ мало по малу приближивишсь къ ней, сказалъ тихо нѣжный комплиментъ. Придворные одинъ предъ другимъ старались превзойти въ похвалахъ, между тѣмъ какъ дамы посматривали на нея _ч съ завистію. Наконецъ пѣвица бросила взоръ на Марміона, въ которомъ выражалась вся гордость, требующая покорности, и въ то же время она показывала имъ дѣйствительное или ложное презрѣніе, внушенное ей побѣдой надъ Королемъ. Этотъ взоръ заключалъ въ себѣ что-то фамиліарное и свидѣтельствовалъ что Марміонъ и она давно уже знакомы. Король это замѣтилъ и тотчасъ родилось въ немъ подозрѣніе и ревность. Онъ взялъ съ важнымъ видомъ боль, той пергаментъ, содержащій въ себѣ титла и посольство рыцаря Англинскаго.

Разореніе нашихъ пограничныхъ подданныхъ, сказалъ онъ, расхищеніе достоянія мирныхъ, вассаловъ, кои сами сдѣлались добычею убійцъ во время мира, смерть Барона Бартоли, вотъ жертвы требующія мщенія; и мы недостойны царствовать, если оставимъ это безъ кроваваго наказанія. Наши Герольды отнесли уже Генриху наше объявленіе войны и ему сказали, что онъ достоинъ всякаго нашего презрѣнія и ненависти.

XIV.

Онъ остановившись при сихъ словахъ, приближился къ Дугласу, который разсматривалъ сей праздникъ мрачными взорами. Но этотъ Дугласъ местный Графъ Ангускій дерзнулъ въ молодыхъ лѣтахъ вызвать на поѣдинокъ Короля Іякова III, и умертвить всѣхъ его фаворитовъ на страшномъ мосту Лодерскомъ.

Государи и ихъ Министры долгое время трепетали при одномъ почтенномъ имени Архибалда Боли Текатъ. Этотъ самый Дугласъ оставилъ мрачную равнину пустыни Ладдесталской, основалъ свое жилище на горахъ, гдѣ возвышаются башни Ботвелла и гдѣ начинаетъ вытекать рѣка сего же имени. Достигши старости онъ промѣнялъ бранные доспѣхи воина на мирныя принадлежности гражданина, но за всѣмъ тѣмъ, онъ еще ни мало не потерялъ той смѣлости, съ каковою онъ вооружался противу гнѣва Короля и наказалъ гордость его любимцовъ. Въ сей самой день Дугласъ въ совѣтѣ, не способный льстишь своему Владыкѣ, былъ противъ его мнѣнія и не одобрялъ войны.

XV.

Хотя крѣпость въ мышцахъ ослабѣла, тѣло изсохло, но онъ былъ еще силенъ и имѣлъ исполинскій ростъ, онъ уподоблялся разваливающейся башнѣ, которая готова была упасть и своими руинами, подавитъ сей праздникъ. Бѣлые власа и сребристая брада имѣли большой коитрасъ съ бровями, которые одни только сберегли свой черный цвѣтъ, когда Монархъ остановился близь Дугласа, то прибавилъ сіи язвительные слова:

Лордъ Марміонъ получивши сіи грамоты для Генриха. Вы должны остаться въ Шотландіи до тѣхъ поръ, пока будетъ оставаться тѣнь надежды, къ заключенію мира; по здѣсь мало вамъ учтивости окажутъ: Возвратитесь въ Линдисфарнъ и ожидайте тамъ прибытія моего Герольда. — Поселитесь въ Таиталлонѣ — этотъ великій Дугласъ будетъ вашимъ хозяиномъ, сей владѣлецъ который мало походитъ на своихъ предковъ, хотя онъ носитъ ихъ девизъ на лезвіи своего меча, и хотя развѣваются ихъ знамена на его башняхъ; но онъ лучше любитъ противоречить своему владыкѣ, нежели сражаться съ непріятелями своего отечества.

Но я теперь же клянусь вамъ, Святымъ Етіеномъ, что сего утра взята какъ первая добыча, одна галера изъ Дюнбари — это жилище благочестивыхъ будетъ справедливымъ началомъ войны. — Я хочу, чтобы набожныя дѣвы, бывшія на опой рыцарь, возвратились въ свой, монастырь подъ вашимъ покровительствомъ, а до того бы времени они жили въ замкѣ Дугласа и молились бы о душѣ Крохрана, произносили бы имя сего любимца, котораго давно уже постигло мщеніе Графа Ангускаго. Монархъ почувствовалъ при семъ сильныя угрызенія совѣсти, и чело его покрылось мракомъ.

XVI.

Дугласъ не могъ ни чего отвѣчать, сердце его забилось такъ сильно, что казалось хотѣло изторгнуться изъ своихъ заклеповъ. Онъ отворотила свое лице и одна блестящая слеза оросила его ланиты. Король примѣтивши его горесть, взялъ за руку: Для души Брюса! сказалъ онъ, прости меня! Ангусъ, эти слова вырвались неумышленно; и какъ я могъ съ тобою говоришь такъ, ни кто не говорилъ, ни съ однимъ изъ древнихъ Дугласовъ: но никогда Король не имѣлъ подданныхъ, болѣе смѣлыхъ, болѣе храбрыхъ болѣе нѣжныхъ и проданныхъ; прости меня Ангусъ! я тебя еще разъ прошу.

Между тѣмъ, какъ Іаковъ жалъ его руку, старикъ проливалъ источники слезъ: Марміонъ же желая воспользоваться сею минутою со всею важностію сказалъ Монарху: Ваше Величество, сіи слезы заставляютъ васъ отвратить сомнительную войну. Дитя плачетъ, когда уколется объ шипы терна, дѣвица рыдаетъ, когда улетитъ ея птичка, любовникъ плачетъ когда измѣнитъ ему его любезная; но великія несчастія угрожаютъ Королевству, въ которомъ старые воины проливаютъ слезы, какое предзнаменованіе еще гибельнѣе, какъ видѣть текущія оныя изъ мужественныхъ очей Дугласа.

XVII.

Іяковъ желая скрыть свою досаду и то, что чужестранецъ былъ свидѣтелемъ его непостояннаго характера, отвѣчалъ съ гордостію: Пусть плачетъ иль смѣется какъ ему угодно! Я отправляюсь завтра по утру на югъ и если посланникъ Генриха поживешь нѣсколько времени въ замкѣ Танталовъ, то наше первое свиданіе съ нимъ можетъ быть будешь въ его помѣстьѣ Танвордскомъ. Надмѣнный Марміонъ почувствовалъ все хвастовство сего отвѣта, отвѣчалъ съ свойственнымъ ему хладнокровіемъ:

За великую бы честь поставилъ себѣ, если бы Король Іаковъ своимъ присутствіемъ удостоилъ мой бѣдный замокъ; но онъ встрѣтитъ въ Ноттингамѣ храбрыхъ ратниковъ; жители Графства Іорскаго со всѣмъ безъ миролюбиваго характера, охотники Нортумберландскіе дики, кровожадны. Дороги холмовъ Дербирскихъ усѣяны скалами, воды весьма глубоки. — Скорѣе знамя будетъ изорвано, скорѣе рыцарь будетъ ѣсть землю, скорѣе колчанъ опустѣетъ, и ежели Король Шотландскій перейдетъ за Трентъ … Оставайтесь здѣсь Ваше Величество пока, еще есть время.

Монархъ отворотившись отъ него съ гордымъ видомъ, обратился къ своимъ Офицерамъ и закричалъ имъ: рыцари! танцовать! танцовать! Потомъ Іяковъ и самъ снявши съ себя епанчу и мечь, подалъ руку Лэди Геронъ, а трубадуры по его приказанію начали пѣть военную пѣсню:

Голубыя шапки, ѣдимъ на границы!

XVIII.

Но удалимся изъ сего праздника, дабы узнать что случилось съ монахинями Святой Гилды, коихъ галера взята въ плѣнъ, капитаномъ Корабля Шотландскаго. Король тотчасъ приказалъ приготовлятся имъ къ отъѣзду въ Англію, подъ почтеннымъ прикрытіемъ Лорда Марміона. Игуменья набожно перещитывала свои большія четки и познала какого святаго просить; ибо вспомнивъ о Констанціи, она страшилась гнѣва рыцаря, который назначенъ ихъ охранителемъ. Кто же вообразитъ, что происходило въ душѣ Клары! Она видѣла мечь сего страшнаго непріятеля, который пролилъ кровь Винтона. Кончено Король Іяковъ ни него не зная, далъ покровителя симъ робкимъ дѣвамъ, такого человѣка, котораго они болѣе всего должны страшиться; но какія бы вопли ихъ могли достигнуть до трона? Кто бы захотѣлъ слушать исторію плѣнныхъ монахинь, при началѣ войны? — Онѣ уже отчаялись избѣжать опаснаго прикрытія, которое должно ихъ сопровождать до Витби.

XIX.

Домъ назначенный имъ отъ Короля сообщился съ Марміоновымъ, и тутъ-то игуменья замѣтила пилигрима Она послала къ нему письмо, въ которомъ писала, что откроетъ ему тайну важную для церкви и для спасенія грѣшной души. Она совѣтовала ему наблюдать во всемъ величайшую осторожность и указала балконъ выдавшійся на улицу, посредствомъ котораго сообщались оба дома. Этотъ-то балконъ легко можетъ служить намъ мѣстомъ для ночнаго нашего свиданія.

XX.

Набожная жена и пилигримъ тайно пришли туда по наступленіи ночи. Луна часто скрывалась за облака и глубочайшее молчаніе господствовало въ цѣломъ городѣ.

Въ сихъ самыхъ улицахъ, въ которыхъ недавно раздавался звукъ отъ оружій и голоса воиновъ, можно было слышать шорохъ отъ упавшаго камня, жужаніе пчелы и сову біющую крылами на высокомъ шпилѣ колокольни Свят. Гилла. Изъ сихъ древнихъ зданіи, коихъ готическіе фронтоны старались досягнуть до небесныхъ звѣздъ, одни были закрыты мрачной темнотой, другіе же освѣщались сребристыми лучами лупы, которая играла на ихъ стеклахъ. Кромѣ сего еще нѣсколько факеловъ, несенныхъ предъ владѣльцами, возвращающимися изъ дворца въ свои гостинницы, были свидѣтелями ихъ свиданія.

Для открытія своей тайны, Игуменья Пилигриму казалось какъ бы съ намѣреніемъ избрала самый торжественный часъ.

XXI.

Святый пилигримъ, сказала она сначала во имя церкви, дражайшей невѣсты Христа — слушайте со вниманіемъ мои слова и не страшитесь, если я постараюсь превозмочь вашу любовь къ Свѣтолюбцу: любовь для тѣхъ, которые живутъ безъ надежды на небо — есть одна суета.

Вилтонъ и Лордъ Марміонъ оба искали руки Клары, произходящей отъ благородной фамиліи Глостеровъ. Лордъ Марміонъ изъ ревности объявилъ Вилто на измѣнникомъ обвиняя его въ сношеніяхъ съ Мартиномъ Свартомъ,^[3] когда сей Генералъ приходилъ на помощь. Одна трусость, утверждалъ онъ, помѣшала Вильтону обнаружить себя въ битвѣ Штокефилдской и бросилъ свою перчатку для подтвержденія истины словъ поединкомъ. Дѣло перенесено по обыкновенію въ Королевскій трибуналъ. Вильтонъ торжественно признался, что онъ познакомился съ Свардомъ въ Графствѣ Гундерскомъ и что они имѣли между собою дружескую переписку, и самъ послалъ въ свой замокъ за сими письмами. — Но какое бѣшенство овладѣло Вильтономъ, нашедши между оными подложенныя бумаги на щетъ Англіи, и которыя обличали его въ измѣнѣ противъ Генриха. Онъ захотѣлъ защищать свою честь съ желѣзомъ въ рукахъ на ристалищѣ…. но кто смѣетъ поставить таинственные законы Провидѣнія? Можетъ быть Вильтонъ какъ нибудь виновенъ противъ законовъ, можетъ быть онъ не горѣлъ любовію къ своей вѣрѣ и не возносился въ своихъ молитвамъ горѣ; ибо какимъ образомъ изъяснить посрамленіе невинности и торжества перступнаго, на семъ священномъ поединкѣ.

XXII.

Напрасно оруженосецъ-Вильтоновъ, на котораго, господинъ его смотрѣлъ какъ на преступника, заслуживающаго смертную казнь признавался въ своемъ проступкѣ; онъ говорилъ въ то время, какъ я везъ письма сей гибельной переписки, одна молодая чужестранка напоила его пьянымъ и вложила оныя подложныя бумаги: но никто не повѣрилъ его признанію, кромѣ одной Клары, которая, чтобы неносить ненавистнаго имени супруги Марміоновой, предпочла погребеніи себя въ стѣнахъ монастырскихъ Святой Гильды, и отдавъ все свое имѣніе нашему обществу посвятила себя Господу. Вотъ одна изъ земныхъ причинъ преведшаяся къ намъ; но она счастлива — сдѣлавшись монахинею, открыла бы себѣ путь къ небу; ибо ни когда и никто съ чистѣйшимъ сердцемъ не говорилъ миру послѣдняго прости, какъ она; за то и никогда не было прекраснѣе дѣвы въ нашемъ благочестивомъ жилищѣ, послѣ Королевы Саксонской Еделфелды. Намъ должно извинить ея нѣжныя сожалѣнія, которыя иногда раждаются при воспоминаніи о потери своего любовника. — Она любитъ питать свою печаль и свои стенанія при подножіи креста… Наслѣдство ея лежитъ на берегахъ Тамы, тамъ богатая жатва покрываетъ нивы, безчисленныя стада питаются на пажитяхъ тучныхъ, а лѣса преизобилуютъ дичью всякаго рода. Какое оскорбленіе для Святой Гильды, и какой смертный грѣхъ мнѣ, ея смиренной пріоршѣ; я сдѣлаюсь преступницей, сели позволю ограбить ея храмъ, и если допущу вѣроломнаго Марміона предъ моими глазами овладѣть такимъ сокровищемъ! по Монархъ поклялся Клару изторгнуть изъ монастыря, и можетъ быть, сей же самый Марміонъ назначенъ исполнителемъ повеленія Его Величества.

XXIII.

Вы видите предъ собою дочь спасителя, плѣнницу безъ защиты, преданную во власть злаго духа Я прошу у васъ помощи именемъ всѣхъ тѣхъ священныхъ мѣстъ, которыя вы посѣщали, именемъ мучениковъ, служителей Бога, именемъ всѣхъ Ангеловъ и церкви Христовой! узнайте что Бильтонъ былъ напрасно обвиненъ, посредствомъ подложныхъ писемъ съ согласія его оруженосца, такъ узнайте, что сія преступная женщина!… но я не могу безъ ужаса и стыда выговорить — что она была монахиня и давно уже осквернила сію клятву, обольщенная Марміономъ…. можетъ быть вамъ удивительно, что любовница сего рыцаря была участницей въ семъ заговоръ, чрезъ который она сама отдавала руку другой, обожаемаго его человѣка; но она надѣясь чрезъ то получить безпредѣльное превосходство надъ тѣмъ; въ рукахъ котораго находилась ея. честь;. И вотъ но чему она съ такою таинственностію сберегала доказательства заговора и наставленія писанныя, и скреспленныя рукою Марміона; по благости Святой Гильды, измѣна сей грѣшницы послужила славою для дома ея и основала безсмертное счастіе для Клары.

XXIV.

Но весьма долго и безполезно будетъ разсказывать вамъ какимъ образомъ сіи бумаги попались въ мои руки; они не могли тамъ оставаться. Святая Гильда непрестанно назидаетъ свою вѣрную пріоршу! кто знаетъ всѣ тѣ обиды, которымъ мы подвергаемся съ такимъ проводникомъ, каковъ Марміонъ. О преблагословенная Богородице! если я когда оставлю твое мирное убѣжище для путешествія по суху или по водѣ, то подвергни меня самому строгому наказанію!… Выслушайте мою просьбу, Святый Пилигримъ. Я ввѣряю сіи бумаги вамъ, потому что васъ ни гдѣ не смѣютъ, задержать, доставите ихъ съ благоразуміемъ Кардиналу Волзеи, который бы показалъ ихъ Королю; и за сію вашу услугу мы отслужимъ за васъ одну обѣдню въ церкви Витби, тамъ пасторы въ священныхъ кантахъ будутъ воспѣвать ваше предпріятіе…. Но что вы задумались? говорите?

Получая залогъ изъ рукъ Игуменьи, Пилигримъ трепетомъ и казалось живо чувствовалъ всю гнусность сего адскаго заговора, и едва только онъ хотѣлъ отвѣчать, какъ послышались пронзительные звуки отдалённаго рожка, донесенные до нихъ вѣтромъ. Святый Витольдъ покровстуетъ намъ, вскричала устрашенная Игуменья, что я вижу вокругъ креста на площади? что хотятъ сказать сіи провиденія, показавшіяся на башнѣ? — Они кажется машутъ щитами и потрясаютъ знаменами!

XXV.

На площади Единбургской стояла колонна изъ мрамора, которая возвышалась въ видѣ осьмиугольной башни. (Нынѣ сей высокой памятникъ разрушенъ до основанія, съ котораго прежде объявляли повелѣнія Монарха и законы Шотландскіе при звукахъ громкихъ роговъ; пусть развалины сіи какъ тяжелый свинецъ, гнѣтутъ душу того, кто разрушилъ оный. Я возвѣщаю ему проклятіе трубадуровъ). На сей то древней башни они видѣли это сверхъ естественное явленіе. — Призраки, которыхъ весьма трудно было отличать, то показывались, то изчезали опять мгновенно, говорили дѣлали разныя жесты, подвигались впередъ и изчезали. — Они предполагали, что это герольды и проводники арміи, приготовлявшіеся возвѣстить трубами походъ. — Но всѣ сіи фигуры представлявшіяся въ темнотѣ уподобились привидѣніямъ, коихъ воображеніе старалось представить на свѣтлыхъ облакахъ, освѣщенныхъ лучами луны наконецъ среди сей трупы привидѣній слышанъ былъ голосъ, возгласившій сіе страшное возваніе.

XXVI.

Государи, прелаты, Князья и рыцари, коихъ я хочу произнесть имена, внимайте! рабу пославшаго меня къ вамъ. Я вамъ приказываю всѣмъ явиться предъ его судъ, я вамъ такъ возвещу имена преступленій, коими осквернены ваши души, я вамъ возвѣщу имена сладострастія, гнѣва, ярости, страха, словомъ: всѣхъ страстей вами обладающихъ, я вамъ возвѣщу молчаніе гробницы и послѣдніе вздохи умирающаго! вамъ назначено чрезъ сорокъ дней явиться предъ престолъ вашего владыки.

Послѣ сей голосъ началъ возвѣщать имена: и первое имя твое несчастный Іяковъ! а потомъ имена всѣхъ твоихъ рыцарей: Гравфорда, Гленсерна, Мантросе Агриля, Росса, Ботвелла Форбса, Ленно; но для чего изчислять всѣхъ сихъ благородныхъ рыцарей, которые всѣ скоро погибнутъ въ битвѣ Флодденской. Этотъ торжественный голосъ возвѣстилъ также имя Марміона владѣтеля Фонтснаи и Люттервальда, и наконецъ послѣ всѣхъ имя Вилтона, нѣкогда владѣтеля Аберлси; тогда другой голосъ отвѣчалъ: Я протестую прошивъ сего смертнаго приговора и вызываю на бой владыку адскихъ заклеповъ, призвавъ въ помощь Бога Небеснаго, Который разсторгнетъ узы грѣшниковъ: послѣ сихъ словъ видѣніе изчезло какъ сонъ, и слышенъ, былъ страшный крикъ. При семъ игуменья упавъ на землю перещитывала свои четки, монахини ея прибѣжали на сей крикъ и нашли ея одну на балконѣ; въ смятеніи они и не заметили Пилигрима.

XXVII.

Но перемѣнимъ картину.

Армія пошла въ походъ; улицы Единбурскія опустѣли, на нихъ никого невидно было, кромѣ дѣтей едва начинающихъ ходить, стариковъ, украшенныхъ сѣдинами, и трепещущихъ матерей, кои шли въ церкви молить Небо о сохраненіи своихъ милыхъ дѣтей. Но что же случилось съ пили, гримомъ, гдѣ Игуменья, Марміонъ и Клара? Ввѣренные присмотру благороднаго Дугласа, они отведены имъ были въ замокъ Танталлонъ. Марміонъ отправился туда со всею своего свитою и пилигримъ безотлучно находился при немъ, ибо Графъ Ангускій, также какъ и Линдезаи остерегался, чтобы ни одинъ изъ людей Барона Англинскаго не ушелъ въ дорогѣ. Но всѣ они великую перемѣну замѣтили въ семъ таинственномъ пилигримѣ; онъ говорилъ свободно объ войнѣ и объ успѣхахъ, каковые можетъ оказать одинъ рыцарь, когда онъ сражается за свою родину; часто поднималъ вверхъ голову, и казалось, какъ бы размышлялъ о какомъ то необыкновенномъ намѣреніи. Онъ присматривалъ самъ за своею лошадью, часто понуждалъ ее къ скорѣйшему ходу шпорами, и забросивши назадъ свой черный капишонъ, казалось пробовался перескочить чрезъ Барьеръ и тотчасъ останавливался. Старый Гюбертъ говорилъ, что онъ ни ко, гда не видалъ рыцаря, выключая Марміона, который бы тверже держался въ сѣдлѣ.

XXVII.

Спустя полчаса послѣ отъѣзда Марміона въ замокъ, отправилась также Игуменья Святой Гильды со всѣми своими монахинями, подъ прикрытіемъ нѣсколькихъ человѣкъ, коихъ начальникомъ былъ Фиц-Евстацъ. Марміонъ не сказалъ ни одного слова съ Кларою, страшась умножишь ея презрѣніе и ненависть; впрочемъ онъ думалъ, что гораздо благоразумнѣе ожидать къ сему случая, когда она отдѣлится отъ монахинь; онъ надѣялся, что тогда по волѣ ея фамиліи и по приказанію Генриха превозможетъ ея упорство. Ибо Марміонъ не горѣлъ къ ней тѣмъ пламенемъ, которое поддерживается одними вздохами и нѣжными взглядами, и любилъ болѣе, нежели Клару, ея обширныя помѣстья, составлявшія приданое, и съ тѣхъ поръ, какъ онъ удалилъ отъ нея Вилтона, удовлетворилъ мщеніемъ своей гордости, а болѣе еще безумной ревности. Но воспоминаніе о своемъ преступномъ заговорѣ, часто не только разочаровывало его; но еще и внушало ненависть къ любимому предмету. Любилъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ Клару? Нѣтъ та къ которой онъ пылалъ истинною любовію, давно уже погребена живою, въ мрачномъ погребъ свят. Кютберта.

XXIX.

Когда Евстацъ примѣтилъ городъ Бервинъ и пирамидальный Лавъ^[4], то остановился для отдыху предъ стѣнами древняго аббатства, коего башни господствовали надъ гордымъ Бассомъ, островомъ Ламой и надъ ровною поверхностью водъ. При первомъ ударѣ въ колоколъ вышла почтенная пріорша сего монастыря, и просила Игуменью Святой Гильды пожить въ своемъ монастырѣ до тѣхъ поръ, пока Дугласъ приготовитъ корабль, который ихъ отвезетъ въ монастырь Витби. Игуменья Святой Гильды благодарила инокиню Шотландскую за сей знакъ признательности; но я пощажу читателей отъ вѣжливыхъ разговоровъ ихъ двухъ Инокинь; за симъ всѣ наши путешественницы съ радостію скочили съ лошадей; — когда Клара хотѣла сдѣлать то же самое, что и другіе, то Фиц-Евстацъ сказалъ ей: — Я прихожу въ отчаяніе, прекрасная Клара при разлученіи васъ, отъ сего благочестиваго сообщества, но я долженъ повиноваться приказаніямъ мною полученнымъ; по волѣ Марміона и Дугласа, вы должны оправиться со мною: Лордъ Марміонъ показывалъ Графу указъ своего Государя, по силѣ котораго я васъ безъ всякаго замедленія, долженъ доставишь къ вашему двоюродному брату Лорду Фиц-Клару.

XXX.

Игуменья отъ удивленія вскрикнула весьма громко. Лице Клары покрылось смертною блѣдностію, кровъ ея замерзла, и какъ будто бы она услышала смертный приговоръ. — Успокойся, моя дочь, сказала Игуменья, они не смѣютъ тебя изторгнуть изъ моихъ рукъ, и мы заставимъ удалиться эту вооруженную толпу.

Благочестивая пріорша, отвѣчалъ Фиц Евстацъ, прекрасная Клара была ввѣрена Лэди Ангусъ во время нашего пребыванія въ Шотландіи; и когда мы отправлялись въ Англію; то намъ легко было достать женщинъ, для приличныхъ услугъ наслѣдницѣ Глостера. Мой благородный владѣтель совершенно не оскорбитъ любезную Клару, ни однимъ словомъ, ни однимъ взглядомъ; онъ будетъ для нея самымъ вѣрнымъ проводникомъ и за все это не по требуетъ отъ нея и одного благосклоннаго взора, пока не представитъ ея къ двоюродному ея брату. При произношеніи, сихъ словъ лице Евстаца покрылось яркою краскою, справедливость его словъ начертана была въ его взорахъ; и Клара послѣ сего не много успокоилась, но Игуменья всѣ свои жалобы обратила на Генриха и Дугласа, она предавала ихъ проклятію и грозила имъ небеснымъ гнѣвомъ, молила у мучениковъ и пророковъ защиты себѣ; и наконецъ просила пріоршу Шотландскую, присоединиться къ ней для проклятія Лорда Марміона; но важная пріорша ордена Ситовскаго ей отвѣчала: Мы должны повиноваться Королю и Графу Дугласу: Перестаньте же отчаяваться, никакой не можетъ случиться опасности съ Кларою въ замкѣ Танталлонъ.

XXXI.

Игуменья видя, что гнѣвомъ ни чему не поможетъ, приняла опять обыкновенную свою важность, въ которой у ней не было не достатка, потомъ она поправила свое покрывало и поднявъ голову, сказала Евсшацу торжественнымъ тономъ:

Скажу твоему беззаконному и вѣроломному господину, чтобы онъ прочиталъ исторію своего дома, онъ тамъ увидитъ, какъ одинъ изъ его предковъ изгналъ монахинь Кавантра, и какое его за то постигло наказаніе.. Его лошадь была убита подъ нимъ и посрамлена его гордость, рука поселянина лишила его жизни, въ глазахъ собственныхъ вассаловъ. Но пусть Богъ судитъ меня съ Мармі ономъ, твой господинъ обладатель обширныхъ владѣній; а я бѣдная инокиня. Но часто мы встрѣчаемъ въ священномъ писаніи, какимъ образомъ также слабые непріятели какъ и я, побѣждаютъ своихъ угнѣтателей. Богъ, Который внушилъ мужество Юдифъ Jacl udebort…. Но здѣсь нетерпѣливый Блунтъ прервалъ Игуменью. Фиц-Евстацъ, сказалъ ему, уже ли ты цѣлой день, твою шапку будешь держать въ рукѣ и слушать разсказы сей набожной весталки? Берегись, чтобы за нашу медленность, не услышать намъ другой рѣчи отъ Лорда Марміона. Поѣдемъ товарищъ — садись на лошадь, и эта госпожа также возметъ терпѣніе побыть съ нами.

XXXII.

Хорошо, сказала Клара, я покоряюсь вашей силѣ, но пусть сей варварскій рыцарь, никогда не надѣется достигнуть конца своихъ желаній. Онъ можетъ похитить мое имѣніе, мою жизнь; но я буду клятвопреступница, если соглашусь быть супругою Марміона. Если по волѣ Короля я немогу найти ни одного мѣста, гдѣ бы не преслѣдовалъ меня сей человѣкоубійца, если небо и адъ оставитъ меня, то мнѣ остается одно и самое послѣднее убѣжище, куда власть Королей не простирается уже. Одна жертва предшествовала мнѣ; моя святая мать во Христѣ ниспошли на меня твое благословеніе и помни о твоей бѣдной Кларѣ!

Игуменья не могла удержаться отъ слезъ, ниспосылая ей тысячу благословеній, всѣ монахини плакали также какъ и она. Чувствительный Евстацъ также принужденъ былъ утирать свои слезы и безчувствительный Блунтъ почти готовъ былъ тоже дѣлать. Оруженосецъ велъ лошадь Клары и во всю дорогу своею усердною заботливостію, сколько нибудь старался разсѣять горесть ея.

XXXIII.

Но едва, они отъѣхали три мили, какъ обширный замокъ Танталлонъ представился глазамъ ихъ на своей высотѣ. Это одно обширное зданіе, которое съ перваго взгляда казалось непреступною крѣпостію, гора на которой онъ построенъ, съ трехъ сторонъ окружалъ океанъ, а четвертая сторона защищалась твердымъ валомъ и двойнымъ рвомъ, прежде, нежели можно было достигнуть до желѣзнымъ воротъ главнаго двора, должно переѣхать чрезъ узскіи мостъ. Дворъ же сей представлялъ обширный квадратъ, на которомъ построены были богатые и высокіе корпуса съ башнями, отбрасывающими отъ себя неправильныя тѣни; на одной изъ сихъ башенъ находился джононъ, коего зубцы терялись въ облакахъ и оттуда-то часовой часто смотрѣлъ на бурю, вдали еще вздымающую волны.

XXXIV.

Тутъ-то Марміонъ съ своею свитою жилъ нѣсколько времени, пользуясь дружескимъ расположеніемъ Графа Дугласа, каждый день отъ новыхъ вѣстниковъ они узнавали объ успѣхахъ войны. Они весьма скоро узнали, что Іяковъ овладѣлъ Варкомъ, Еталломъ, Фордомъ и потомъ чрезъ нѣсколько времени,, замкомъ Норгамомъ. Тутъ Марміономъ овладѣла великая скорбь и Дугласъ надѣялся, что его Государь скоро сдѣлается завоевателемъ всего Нортумберланда; но послѣ сихъ первыхъ успѣховъ, Король Шотландскій позволилъ отдохнуть своей арміи, а самъ провождалъ дни въ праздности съ хитрою супругою Гуги Геронъ. Я оставляю лѣтописцамъ всѣ здѣсь случившіеся анекдоты; ибо я хочу прославишь битву Флодденскую, а не исторію писать.

Наконецъ узнали въ Танталонѣ, что армія Шотландская стоитъ лагеремъ на высокомъ холмѣ, который съ гордостію возвышается посреди равнины Мелфіедской и что храбрый Сюррей собралъ многочисленныя войска въ провинціяхъ Англійскихъ, выступилъ прошивъ непріятеля и сталъ лагеремъ въ Воолфѣ.

Подобно коню, который давно уже ожидаетъ своего браннаго ратника, Лордъ Марміонъ начиналъ терять терпѣніе. Кажется со всѣмъ неприлично, говорилъ онъ, мнѣ скрываться въ семъ замкѣ, какъ робкой дѣвушкѣ, когда всѣ Готовятся къ кровавой битвѣ, я первой долженъ быть тамъ. Какой стыдъ, если она начнется безъ Марміона! И кажется, что я не нарушая правилъ вѣжливости могу Дугласа поблагодарить за его гостепріимство и сказать ему прощай!

Марміонъ приказалъ своимъ людямъ быть готовымъ къ походу вмѣстѣ съ зарей.

Конецъ пятой пѣсни.

ВВЕДЕНІЕ
къ
ШЕСТОЙ ПѢСНИ.

Сядемъ у разгорѣвшагося камина…. Пусть холодный вѣтеръ со всею яростію дустъ, а мы проведемъ весело день предъ Рождествомъ. Утверждаютъ, что во всѣ времена, первый день новаго года посвящался пиршествамъ и радости. Даже самые Датчане во дни язычества прославляли Іола, проливая рѣки сладкаго меда, они причаливали свои суда къ берегамъ и позволяли всему екипажу принимать участіе въ праздникѣ. Сошедши въ тѣсную хижину посреди сосноваго лѣса, стѣны которой украшались ихъ копьями и щитами. Они пожирали сырое мясо, запивая чернымъ пивомъ. Къ концу сего пиршества они съ звѣрскимъ удовольствіемъ слушали скалда, прославляющаго пріятности въ день битвы; мгновенно сіи ненавистные гости вскакивали, объятыя безумною радостію, всклокоченные, рыжіе волоса ихъ, развѣваются но плечамъ и дикія ихъ птицы вокругъ очага, невольно воспоминали о варварскихъ удовольствіяхъ въ дворцѣ Одина.

Такимъ же образомъ къ чести первыхъ Христіанъ нашихъ предковъ, по истеченіи послѣдняго дня, прошедшаго года, они новый начинали гостепріимнымъ рождествомъ и сей праздникъ освящался какъ церковными, такъ и домашними обрядами; въ ночь подъ Рождество не переставалъ звонъ колоколовъ, и въ эту одну ночь въ цѣломъ году, видѣли пастыря въ епитрахилѣ, поднимающаго чашу съ святыми тайнами; молодая красавица одѣвалась въ самое лучшее свое платье, праздничная зала украшалась священною зеленію; залы Барона были открыты для всѣхъ его вассаловъ, арегдоровъ. Власть бросала въ сторону свой повелительный жезлъ, и этикетъ забывалъ свою гордость. Наслѣдникъ въ башмакахъ съ алмазными пряжками, могъ въ сей вечеръ просить себѣ для танца, простую дочь природы, и Лордъ не унижая своего званія принималъ участіе въ простонародной игрѣ post and pair. Въ восторгахъ безпритворной радости, они благословляли общимъ голосомъ счастливую ночь, которая одинаково провождалась, какъ въ курной хижинѣ, такъ и въ роскошномъ дворцѣ; при желаніи всѣмъ съ наступленіемъ Новаго года, получишь новое счастіе.

Огонь пожиралъ сухія вѣтви и разжигалъ съ нѣмымъ шумомъ обширныя печи; широкій дубовый столъ къ сему дни съ великимъ тщаніемъ вылитый, получилъ прежній свой блескъ, тутъ не было никакого знака отличія, по которому бы можно было различишь мѣсто рыцаря, отъ мѣста его оруженосца. Скоро онъ покрывался большими частями мяса, приносимаго слугами, одѣтыми въ голубое платье, по срединѣ возвышалась голова вепря, украшенная буксовымъ деревомъ и росмариномъ; начальникъ охоты разсказывалъ какимъ образомъ убито это чудовище, онъ сказывалъ сколь собакъ переломалъ онъ своими клыками и какъ усиливался, при послѣднемъ издыханіи; жидкость пенилась въ огромныхъ сосудахъ, украшенныхъ лентами. Сверхъ сего столь любовался сочною филейною частію и рожественскимъ пирогомъ. Въ сей торжественный праздникъ, старая Шотландка, никогда не забывала угощать гостей своими вкусными гусями. Послѣ сего входили въ залу маски воспѣвая гимны рождеству; и если концертъ ихъ не былъ мелодическій, за то изливался прямо изъ сердца и дышалъ радостію, кажется, въ семъ признакѣ видны слѣды древнихъ таинствъ. — Бѣлая рубашка достаточна была для переряживанія, а сапухой намазанныя щеки, служили вмѣсто маски. По видѣли ли когда и подъ красивѣйшимъ переодѣваніемъ сердца счастливѣе сихъ? Англія — цѣлая Англія радовалась, когда древнее рождество призывало къ симъ забавамъ. Въ сей праздникъ начинали бочки съ самымъ лучшимъ пивомъ и разсказывали самыя забавныя повѣсти. Веселые скачки во время рождества производимые, у бѣдняка не изглаживались изъ памяти до половины года.

Въ нашей землѣ, къ Сѣверу еще и теперь можно найти нѣкоторые слѣды, сихъ блаженныхъ въ древности временъ; титло отца тамъ еще и теперь въ большемъ уваженіи и составляетъ высшую степень достоинства, а не одно пустое названіе, какъ у жителей Южныхъ; ибо одна изъ нашихъ пословицъ говоритъ: Кровъ горячѣе воды. Я никогда не забуду описанія сихъ праздниковъ Рождественскихъ, на которые мой прадѣдъ съ своею сѣдою бородою, бѣлыми власами и почтенною походкою, приходилъ участвовать въ радостяхъ сего священнаго времени. Въ сей день соглашался онъ къ водѣ прибавлять нѣсколько вина, и его набожная ревность не мѣшала чистой радости. Сей почтенный старецъ не имѣлъ другаго титла къ славѣ, кромѣ преданности, которое было для него всегда любезно, оставшись вѣрнымъ изгнанному поколѣнію нашихъ Королей, онъ лишился всѣхъ своихъ владѣній…. за то сберегъ свою бороду.

Въ любезномъ жилищѣ мною занимаемомъ дружеское обхожденіе соединяется съ непринужденную свободою и сердечная любовь. Мы не страшимся ни вѣтра, ни бури, и время летитъ у насъ на крыльяхъ удовольствія и радости: да — убѣжище Мертунъ прелестно даже и въ сію минуту, гдѣ все дышетъ зеленью. — Твидъ извиваясь по сей долинѣ, кажется удаляется отъ нея съ сожалѣніемъ; въ зеркалѣ водъ его отражаются всѣ здѣшнія мѣстоположенія и кажется лобзаются между собою съ любовію. Намъ также любезно сіе жилище — и мы, какъ и Твидъ оставляемъ его съ сожалѣніемъ.

Какая справедливость, любезный другъ, подумать и о тебѣ на семъ радостномъ праздникѣ, который напоминаетъ намъ пріятнѣйшія минуты! но ты занятъ, любезный Геберъ, занятъ въ сію минуту твоими важными упражненіями; оставь въ покоѣ сіи классическіе фоманты, переданныя намъ Греками и Римлянами, которыми ни кто кромѣ тебя съ большимъ достоинствомъ не можетъ обладать; и безъ сомнѣнія сіи древніе, какъ говорилъ Недъ Блюффъ были любезные люди въ свое время; но все перемѣнилось съ вѣками: И о древнемъ рождествѣ должно упоминать только въ повѣстяхъ фей или рыцарства…. Нечестивецъ! кто! оставляетъ великія творенія древнихъ, ихъ высокую прозу и божественную поэзію для изслѣдованія волшебнаго Королевства, какого нибудь чудовища или мага? Нѣтъ, любезный Геберъ, прежде, нежели станешь меня критиковать, выслушай мое оправданіе: для чего, Лейденъ, увы! своими рѣчами не могъ преклонишь меня къ своимъ обширнымъ знаніямъ.

Я могъ бы тебѣ сказать, что въ Царствѣ мертвыхъ Улисъ встрѣтился съ тѣнію Алкида; тѣнь Полидора явилась Енею на берегахъ Франціи; ахъ къ большему чуду, мы видимъ на каждой страницѣ въ Титѣ Ливіи говорящаго быка; и сей быкъ столь важно говоритъ, что какъ будто бы онъ оспориваетъ свои владѣнія, или какъ будто бы онъ пользуется нравомъ гражданства въ Римѣ.

Всѣ націи имѣютъ свои любимыя причуды и народныя преданія. Посмотри на поселянина Камбріи…. видишь ли съ какимъ онъ стараніемъ обходитъ Гландоверда и дерево духовъ! спроси сего горнаго жителя, котораго побѣдоносные крики раздавались на берегахъ Меда, онъ тотчасъ поблѣднѣетъ, если ты попросишь его въ пятницу утромъ разсказать тебѣ, какую нибудь волшебную исторію. Онъ страшится подвергнуться мщенію Короля Фей, который въ сей день оставляетъ свое зеленое жилище и и невидимо прогуливается между сынами человѣческими.

Проходилъ ли ты, любезный другъ, башню Франмемонта, которая, кажется, виситъ надъ крутымъ берегомъ рѣки и маленькой деревни безъ того чтобы тебѣ поселяне не разсказали, что подъ ея глубокими сводами сокрыто богатое сокровище, плодъ разбоевъ и тирана послѣдняго владѣтеля Франмемонта. Близь крѣпкаго сундука, который запертъ толстыми желѣзными запорами, сидитъ охотникъ, бодрый стражъ, съ рогомъ висящимъ на поясѣ; у ногъ лежатъ его вѣрныя гончія, онъ одинъ разъ въ годъ трубитъ въ свой рогъ и бросается съ ними на дичь. Въ семъ же самомъ Донжонѣ живетъ древній чародей, который употребляетъ всѣ свои усилія чтобы поймать непріязненное ему провидѣніе и овладѣть сими сокровищами. Уже прошло сто лѣтъ, какъ они начали сію борьбу и все еще оба находятся въ одномъ положеніи. Часто таинственныя слова чародѣя заставляютъ трепетать и выть упорнаго демона; часто посредствомъ ихъ разторгаются железныя запоры и висячіе замки, защищающіе сіи сокровища; но едва крышка у сундука подымится, какъ онъ опять тотчасъ самъ собою запирается: эта борьба должна продолжатся до страшнаго суда, ибо Магъ не можетъ произнести того слова, которое произвело очарованіе, когда Графъ Франшомонтскій запиралъ свой очаровательный ларчикъ. Вотъ уже сто лѣтъ протекло, а онъ едва могъ выговорить три литтеры.

Эти суеверства вездѣ разсѣянныя, заставляютъ извинить насъ во всемъ томъ, что сказалъ старый Пискотти: одна изъ его повѣстей родила во мнѣ идею о небесномъ вѣстникѣ, который пришелъ въ церковь Литтова и старался отвратить Шотландскаго Короля отъ войны, онъ также вызываетъ на судъ адъ. Извини меня за повѣсть о монахѣ Дюргама и объ его Привидѣніи, вооруженномъ съ ногъ до головы. — Прости также важнаго Фердюна, который разсказываетъ Исторію о пещерѣ Гиффордской.

Но для чего тебѣ приводить всѣхъ сихъ писателей, ты самъ обладая обширными знаніями, приобрѣтенными неусыпными трудами, можешь въ сто разъ привести ихъ болѣе? Ты своихъ богатствъ не сберегаешь такъ, какъ нѣкоторые писатели, коихъ книги не менѣе скупы Франмемонта, который сберегая свои сокровища, въ продолженіи ста лѣтъ едва позволилъ выговоритъ три литтеры; они въ своихъ сочиненіяхъ находятъ всѣ, то самое удовольствіе, какое получаетъ галка, зарывая похищенныя ею перла. Но молчаніе! Я слышу въ дали раздавшійся барабанъ, день Флоренской битвы наступилъ, прощай любезный Гебербъ желаю тебѣ долгой жизни, добраго здоровья и обильной жатвы на полѣ Литтературы.

Конецъ введенію къ шестой пѣсни.

МАРМІОНЪ,
ПѢСНЬ ШЕСТАЯ.

Битва.

I.

Теперь слѣдуютъ великія произшествія; каждый день получались различные слухи о мѣстоположеніи обѣихъ армій! Холодность Дугласа безпокоила гордаго Марміона, подобно нетерпеливому коню, который уже предчувствовалъ бой. Онъ совершенно потерялъ всю надежду, когда въ рѣшительный день, Герольдъ Іякова вступилъ въ Терденну, гдѣ Король Англинскій соединился со всѣми своими союзниками.

Печальная Клара раздѣляла время съ набожною супругою Ангуса. Эта добрая Графиня никогда не забывая о важности своего сана, не переставала молить небо и всѣхъ святыхъ о своихъ дѣтяхъ. Она всегда уходила и приходила обратно изъ домовой церкви, воспѣвая ораторію. И хотя сія набожная и сурьёзная жизнь мало способствовала къ разсѣянію скуки Клары; но какъ Марміонъ не присутствовалъ при нихъ во время Богомольства;, то она терпѣливо сносила усталость, причиняемую сими продолжительными моленіями; въ часы же, проводимые, ею въ одиночествѣ, она услаждала раны своего сердца печальными воспоминаніями.

II.

Я уже сказалъ", что скала, на которой построенъ быль Танталлонъ, возвышалась, на беретахъ океана и противоборствовала съ трехъ сторонъ при наступленіи бури волнамъ, воздымающимся до облаковъ, тамъ особеннаго примѣчанія заслуживала четвероугольная башня, кося готическая дверь украшалась щитомъ и гербомъ Дугласа, высѣченными грубо изъ камня, узкая лестница сей башни вела на парапетъ, который образовалъ полкруга около замка. Вися надъ ревущими волнами сей парапетъ представлялъ то тѣсные круги, то широкія площадки, здѣсь былъ бастіонъ, а тамъ полулуны; съ той же стороны, гдѣ она соединялась съ твердою землею, желѣзныя ворота и укрѣпленіи защищали цитаталь; но со стороны моря она не имѣла въ семъ нужды, тамъ воды и подводные камни защищали ея отъ самыхъ смѣлыхъ нападеній и глубокое молчаніе всегда царствовало на семъ парапетѣ.

III.

Туда часто Клара ходила воспоминать о своихъ несчастіяхъ и слушать крики морскихъ врановъ; подобно ночному привидѣнію, она двигалась около Брлюстарда и смотрѣла печально на воздымавшіяся волны. Скала и океанъ напоминали си монастырь Витби, мирное жилище, котораго она должна уже навсегда лишиться, ибо она по приказанію Дугласа, скинула апостольникь, покрывало и робу монахинь бенедикскаго ордена, весьма неприлично говорилъ ей Графъ, внѣ монастыря носить одежду бѣлицы. Локоны русыхъ ея волосъ снова небрежно разсыпаясь волновались по плечамъ, а прелестная талія скрылась подъ великолѣпнымъ кантономъ съ золотою бахромою, и отъ всѣхъ ея монастырскихъ украшеній остался одинъ крестъ изъ рубина и молитвеникъ въ богатомъ бархатномъ переплетѣ, въ который она часто съ великимъ вниманіемъ устремляла свои взоры. Такое явленіе всякому вдохнетъ ужасъ, когда въ семъ пустынномъ мѣстѣ, при блѣдныхъ лучахъ, а взоры или при сумракѣ вечернемъ, встрѣтится женщина съ такимъ великолепіемъ одѣтая, съ книжкою въ рукахъ и съ крестомъ висящимъ на ея груди, въ чертахъ лица которой изображается глубокая печаль. — Въ одинъ вечеръ близь сего мѣста ходилъ Фиц-Евстацъ съ своимъ лукомъ стрѣлять морскихъ куликовъ и вороновъ, онъ увидѣлъ здѣсь Клару неподвижную, задумчивую и пришелъ въ удивленіе при семъ необыкновенномъ ея положеніи. Онъ клялся Маріею, что ея можно тогда принять за фею, прельщенною любовію, или за обвороженную Королеву, ибо никогда онъ не видалъ женщины, съ такими очаровательными прелестями.

IV.

Въ одинъ вечеръ она примѣтила при свѣтѣ луны паруса отдаленнаго корабля, который съ невѣроятною быстротою разсѣкалъ волны. — Увы! сказала она вздыхая, можетъ быть, на семъ кораблѣ плыветъ благочестивая пріорша въ свой вожделенной монастырь, гдѣ ея смиренная власть соединяетъ милость съ обязанностію. Счастливое жилище, гдѣ набожныя души питаются небеснымъ, свѣтомъ и гдѣ благочестивыя сестры съ восхищеніемъ срѣтаютъ таинственныя видѣнія, нашей божественной покровительницы, летающей на крылахъ славы и раздающей свои милости просящимъ ея. Ахъ, почему я своими немоствующими глазами не могу видѣть сію святую покровительницу? отъ чего душа моя угнѣтенная преступными сожалѣніями, не можетъ горѣть истиннымъ пламенемъ и умилиться? и отъ чего всѣ мои сердечныя сокрушенія относятся къ тому, который щитается первымъ предметомъ оныхъ? Но за всѣмъ тѣмъ благочестивая пріорша — я никогда небыла неблагодарною къ твоимъ милостямъ, ты меня всегда находила послушною къ твоимъ повелѣніямъ; Ахъ! какая нынѣ перемѣна, Клара сдѣлалась жертвою прихотей и гордости тирана! Но скоро Марміонъ узнаетъ Клару, дочь Графа Глостера, сироту беззащитную — скоро онъ узнаетъ ея Ненависть къ угнѣтенію. — Отпрыскъ отъ такого дерева можетъ переломиться, но согнуться никогда.

V.

Но что я вижу? для чего эти военные доспѣхи въ семъ мѣстѣ?

Въ самомъ дѣлѣ она увидѣла предъ ногами щитъ, шлемъ и кирасы въ разныхъ мѣстахъ пробитые копьемъ. Увы! сказала она, все это слабая защита противъ меча побѣдителя, на сихъ доспѣхахъ видна еще запекшаяся кровъ! такъ!… о Вилтонъ!… ни стальныя кирасы, ни блестящая, какъ алмазъ добродѣтель не могла защитить твоего благороднаго сердца, въ день твоего злополучія.

Она подняла съ горестію свои глаза и самъ Вилтонъ стоялъ предъ Кларой… Увы! она думала, что видитъ его тѣнь, поруганнаго въ самомъ цвѣту юности. Потомъ нечаянная радость на долгое время и удивленіе сдѣлала ихъ безмолвными и придала взорамъ ихъ какую-то странность. Но не ожидайте отъ меня любезныя читательницы, не ожидайте, чтобы я могъ описать эту сцену свиданія, какой живописецъ дерзнулъ бы вамъ изобразить радугу, если бы его кисть не подражала небеснымъ цвѣтамъ? во піиту труднѣе вамъ изобразить всѣ чувства любви, перешедшей отъ отчаянія къ восторгамъ счастія? удивленіе, сожаленіе, скорбь, радость и надежда въ сей счастливый день, поперемѣнно наполняли душу обоихъ любовниковъ, и наконецъ уступили побѣду любви. Вилтонъ послѣ безчисленныхъ вздоховъ, послѣ тысячи страстныхъ вопросовъ и столько же нѣжныхъ отвѣтовъ, началъ свою исторію слѣдующимъ образомъ:

ИСТОРІЯ ВИЛТОНА.

VI.

Забудемъ тотъ роковой день, въ который я былъ побѣжденъ на ристалищѣ. Меня перенесли я и самъ не знаю въ какое мѣсто, ибо я тогда потерялъ употребленіе всѣхъ моихъ чувствъ; но когда я пришелъ въ себя, то лежалъ на постелѣ въ домѣ благочестиваго моего милости раздавателя. Помнишь ли ты Клара, какъ ты краснѣла, когда сей престарѣлый Останъ, взирая на раждающуюся на ту любовь, еще съ первыхъ дней нашего дѣтства, говорилъ улыбаясь, что ты и я будемъ въ одинъ день составлять счастливую чету? Мои вассалы, друзья, и родственники были вѣроломцемъ поруганы: Одинъ только Останъ поддерживалъ колеблющуюся мою голову, показывалъ самыя нѣжныя попеченія мнѣ во время бреда соединеннаго съ жестокою горячкую, которая произошла отъ моихъ ранъ; — но его дружеское усердіе еще болѣе сдѣлало для меня, когда я получивши употребленіе моихъ чувствъ, впалъ въ отчаяніе. Срывалъ повязки съ моихъ ранъ и съ бѣшенствомъ повергался на землю, каждый разъ, какъ только воспоминалъ имя Клары. Наконецъ душа моя успокоилась при усердіи и великодушныхъ стараніяхъ Остана и я рѣшился бѣжать изъ отечества, переодѣвшись въ платье пилигрима. Я прошелъ многіе государства, скрывая свое имя и свою исторію и обращаясь съ самыми низскими людьми. — Вилтонъ не былъ уже рыцарь гордый, происходящій отъ благородной крови. Останъ сопутствовавшій мнѣ вездѣ, часто обезоруживалъ меня своими благоразумными совѣтами, когда онъ видѣлъ меня сидящаго на дикой скалѣ и думающаго о мщеніи, котораго жаждала разтерзанная моя душа. И когда Богъ неба началъ его призывать къ себѣ, то онъ подозвавши меня къ своей смертной постелѣ заставилъ поклясться нашею дружбою слѣдовать гласу человѣколюбія, если бы когда нибудь отъ моего меча палъ бы мой непріятель; и я поклялся пощадить его жизнь изъ любви къ Остану.

VII

Преслѣдуемый безпрестанно какъ Каинъ смертельнымъ безпокойствомъ я провождалъ мою блуждающую жизнь и скоро пришелъ въ Шотландію, гдѣ дороги были мнѣ извѣстны. Объ окончаніи моей участи различные слухи прошли", одни говорили, что я умеръ отъ ранъ; другіе же утверждали, что пошелъ на поклоненіе къ святымъ мѣстамъ; но ни кто точно не заботился узнать о человѣкѣ, который не могъ бы узнать Вилтона подъ чернымъ капишономъ пилигрима, да даже когда я скидалъ свою черную робу и подвязную длинную бороду, то и тогда самъ себя не узнавалъ въ зеркалѣ. Странный случай сдѣлалъ меня проводникомъ рыцаря…. Имени котораго я изъ одного презрѣнія не произношу…. Мщеніе принадлежитъ одному Богу; но когда я представлялъ себя всѣ мои обиды, то всепожирающій огонь разливался по моимъ жиламъ! Никогда я не забуду того вечера, когда наши взоры съ нимъ встрѣтились въ гостинницѣ Шотландской; я не знаю, что онъ тогда думалъ; но что касается до меня, то признаюсь, что цѣлый адъ, тогда вмѣщала моя душа, который побуждалъ меня къ жестокому мщенію.

VIII.

Пророческія слова, которыя и самъ не зналъ какимъ образомъ вырвались у меня и повѣсть трактирщика, потрясли душу вѣроломства. Онъ во всемъ вооруженіи поѣхалъ ночью, я также досталъ кирасы и оружіе у одного изъ его вассаловъ и вышедши въ другія ворота встрѣтилъ его на равнинѣ Гифордской; мы тамъ сошлись грудъ съ грудью, онъ затрепеталъ… Я поднялъ убійственное желѣзо, чтобы умертвить его… Онъ могъ меня въ эту минуту узнать, ибо я былъ безъ капишона и съ поднятымъ забраломъ. Уже мой готовъ, былъ удовлетворишь моей ненависти; но какъ скоро вспомнилъ я клятву данную на смертномъ одрѣ Остану, то рука моя удержалась и я позволилъ моему непріятелю встать съ земли. Добродѣтельный старецъ! ты изъ хладной могилы спасъ твоего господина! Если бы я тогда повиновался гласу моихъ чувствъ, то игуменья Витби не знала бы уже кому ввѣрить сіи бумаги, которыя изгладятъ пятно изъ моей славы и возвратятъ честь Вилтону. Безъ сомнѣнія игуменья тебя увѣдомила, о моя Клара! о странномъ явленіи, при которомъ прервался нашъ тайный разговоръ… Можетъ быть это голосъ ада, потрясавшій ночную темноту, или можешь быть это явленіе приготовлено какимъ нибудь другомъ мира, который посредствомъ онаго хотѣлъ отвратитъ своего Государя отъ гибельнаго рѣшенія. Удивленный симъ неожиданнымъ явленіемъ я слышалъ, Праведный Боже! и свое имя произнесеннымъ вмѣстѣ съ именемъ воиновъ, Англинскихъ и Шотландскихъ.

IX.

На пути къ замку Танталлону, я нашелъ благопріятный насъ открыться Графу Агускому и разсказать свою исторію, которому имя мое было уже извѣстно. Онъ увѣрился въ моей невинности, и его бранный мечь долженъ сего же вечера возвратить мнѣ титло рыцаря. Эти оружія, которыя ты видишь здѣсь, тѣ самыя, съ которыми ходилъ Дугласъ на бой Отернбурскій и когда онъ побѣдивши Гари Готспура, изторгнулъ изъ рукъ его побѣду. Такъ — онъ удостоилъ меня сего подарка и прежде нежели заря взойдетъ, художникъ сдѣлаешь его годнымъ къ употребленію. Ибо Графъ въ своемъ замкѣ не имѣетъ ни чего болѣе, кромѣ древнихъ оружіи, старыхъ лошадей въ своей кошошпѣ. Гарнизонъ его состоитъ изъ женщинъ, священниковъ и стариковъ; всѣ его вассалы, по его приказанію отправились на равнину Твизеллскую. — По статутамъ рыцарства, я берегу, здѣсь до полночи сіи оружія, а въ полночный часъ я получу снова посвященіе; и потомъ съ наступленіемъ дня ѣду соединиться съ Сюрреемъ въ его лагерѣ.

X.

Мы опять увидимся тамъ, моя милая Клара, ибо твой гонитель туда же пребудетъ съ тобою. Дугласъ вполнѣ уважаетъ повелѣнія своего Короля, и въ то же время оказываетъ благосклонность безчестному рыцарю, для спокойствія твоего; по Сюррей, привязанный къ твоей фамиліи отдастъ справедливость Вилтону. Укрѣпившись долгими моими путешествіями, я надѣюсь, что вторый поединокъ….

Вилтонъ, прервала его Клара, уже ли ты опять хочешь рисковать счастіемъ, которое едва мы начинаемъ находить? Жребій оружія уже ли намъ разъ измѣнилъ. Не лучше ли въ какой нибудь неизвѣстной долинѣ, гдѣ мы бѣдные, но довольные можемъ построить себѣ убогую хижину, подъ тѣнію покровительствующаго дуба? Вилтонъ былъ бы простымъ земледѣльцемъ, а Клара помогала бы ему въ его земледѣльческихъ трудахъ. Но отъ чего лице твое покрылось яркимъ румянцемъ…. Я догадываюсь, она сказала, что одна Клара не можетъ доставить душѣ твоей спокойствія и очистить имя твое, очерненное преступнымъ заговоромъ…. Такъ или сражаться…. это Клара тебѣ повелѣваетъ: Клара знаетъ, что чувствуетъ душа воина и раздѣляетъ съ нимъ вмѣстѣ несчастіе и стыдъ. Такъ достойная отросль своихъ предковъ героевъ, она будетъ имѣть смѣлость надѣть тебѣ шпоры, вооружить твою руку мечемъ и сказать тебѣ: или къ славѣ.

XI.

Лучи лупы казалось спали на скалахъ и на поверхности кристальныхъ водъ. Ея сребристый свѣтъ, проникалъ сквозь амбразуры и отверстія бойницъ Танталлона, и освѣщаетъ всю внутренность церкви посредствомъ окопъ въ куполѣ. Два престарѣлые воина Дугласа и два священника, украшенные сѣдинами, держали каждый въ рукѣ по зажженному факелу, коего пламя смѣшавшись съ дымнымъ облакомъ едва освѣщало колоны, поддерживающія восточную часть церкви. Тамъ возлѣ жертвенника стоялъ благородный Потомокъ Дугласовъ, украшенный блестящею митрою, въ бѣлой епископской одеждѣ, спокойный и задумчивый видъ его ни мало не показывалъ гордости, столь свойственной прелатамъ. Съ боку прелата стоялъ Ангусъ, онъ скинувши свою симару и черную шапку, покрылъ свое блѣдное чело шлемомъ и свой гигантскій ростъ стальною гранею, морщинистая рука его опиралась на тотъ страшный мечь, который некогда посѣкалъ ряды непріятельскія какъ острый топоръ молодыя вѣтви въ лѣсу. Увидѣвъ сего старика, его старинное вооруженіе, исполинскій ростъ, его блѣдность и холодный взоръ, подумаешь, что видишь одного изъ его предковъ, вышедшаго изъ подземелья церковнаго — дашь отчетъ въ своихъ дѣлахъ.

XIL

Вилтонъ преклонилъ колѣна предъ жертвенникомъ и Клара наложила ему шпоры. — Что же онъ чувствовалъ, когда та, которую онъ обожалъ, налагала чрезъ плечо бранную перевязь! И какъ можно изобразить ту блѣдность, которая покрыла Клару, когда она привязала мечь къ бедру своего любовника, который долженъ, защищать его въ минуты опасности и который уже одинъ разъ измѣнилъ имъ.

Дугласъ посвятилъ его — онъ сказалъ. Во имя святаго Михаила и Святаго Андрея я тебя дѣлаю рыцаремъ; вставай Сиръ Раифъ сынъ Вилтона — ты долженъ теперь сражаться за Бога, твосго Короля и твою даму.

Когда Вилтонъ всталъ, то Епископъ Равенъ ему сказалъ слѣдующее:

Забудь всѣ твои несчастія, рыцарь, и весь твой гнѣвъ, ибо тотъ, отъ котораго произходитъ истинная слава, наградитъ тебя со сторицею. Вилтонъ вздохнулъ: гдѣ бы я не встрѣтилъ Дугласа, сказалъ онъ, вездѣ буду видѣть въ немъ моего брата.

Нѣтъ, нѣтъ! прервалъ его Ангусъ, ты долженъ ѣхать въ лагерь Сюррея и безъ замедленія загладить всѣ свои обиды. Я имѣю въ Шотландской арміи двухъ сыновъ, если ты встрѣтится съ ними въ кровавой сѣчѣ; то не медли разишь ихъ, защищайся какъ требуетъ честь рыцаря; и какой стыдъ тому, кто первый предастъ себя во власть страха.

XIII.

Съ пробужденіемъ Авроры Марміонъ приказалъ собираться своей свитѣ къ походу, въ лагерь Сюррся, онъ уже имѣлъ за подписаніемъ Короля охранительную грамоту и Дугласъ далъ ему проводника. Старый Графъ пособляя самъ Кларѣ сѣсть на иноходца, сказалъ ей тихо: Оставьте сокола, добыча его уже далеко. Люди Марміона пустились въ дорогу, по рыцарь остался, для того, чтобы проститься съ хозяиномъ.

Я, можетъ быть, и обидѣлся бы, сказалъ Марміонъ Дугласу, получивши столь холодный пріемъ въ замкѣ Танталлонѣ — но это случилось по приказанію Короля, который требовалъ у васъ дать мнѣ такое гостепріимство. Впрочемъ это не помешаетъ, Сіятельный Графъ, остаться намъ друзьями и въ знакъ сего вотъ вамъ моя рука.

Но Дугласъ поправивши складки у своей епанчи, сложивши руки крестомъ отвѣчалъ Марміону:

Мой замокъ и мои помѣстья всегда открыты всякому изъ тѣхъ, который ѣдетъ съ посланіемъ къ Королю; хотя бы мой гость и недостоинъ былъ принятія Графа Ангускаго, въ моихъ замкахъ отъ зубца, до основнаго камня все принадлежитъ моему Государю, но моя рука принадлежитъ одному мнѣ и я никогда не дамъ ее въ знакъ дружбы такому рыцарю, каковъ Марміонъ.

XIV.

Смуглое чело Марміона запылало гнѣвомъ и всѣ члены его затряслись, Жаковъ я; отвѣчалъ онъ, и мнѣ такъ говорить, если бы я не уважалъ твои почтенныя сѣдины; то рука бы Марміона, какъ громомъ поразила бы Дугласа; по знай гордый старикъ, что рыцарь, почтенный Титломъ посланника Англинскаго смѣло можетъ сказать, что онъ равенъ тебѣ, хотя бы ты былъ первѣйшій чиновникъ Королевства, я долженъ тебѣ еще сказать, гордый Дугласъ, не смотря на твое презрѣніе въ присутствіи твоихъ вассаловъ и въ твоемъ жилищѣ. Да, я скажу и презираю угрожающіе жесты вассаловъ Ангусовыхъ. Да, я вызываю тебя на бой, если ты посмѣешь утверждать, что я неравенъ совсѣми Шотландскими Баронами, я тебѣ говорю, что ты лгунъ.

При семъ блѣдное лице Графа покрылось справедливымъ гнѣвомъ. И онъ такъ отвѣчалъ Марміону съ важностію: смѣешь ли ты пренебрегать льва въ его логовищѣ, а Дугласа въ собственномъ замкѣ? уже ли ты надѣешся отсюда выѣхать цѣлымъ и невредимымъ? Нѣтъ, нѣтъ, клянусъ святымъ Бридомъ де Боргивелланъ! Нѣтъ! кто ратоборствовалъ на подъемномъ мосту, уже ли тотъ посрамитъ себя за рѣшеткой?.. Лордъ Марміонъ схвативши поводья, далъ шпоры своему коню, промчался подъ сводами воротъ какъ вихрь. Рѣшетка упала съ громомъ и оторвала нѣсколько перьевъ изъ султана у рыцаря.

XV.

Подобно ласточкѣ касающейся только поверхности перелетаемаго ею озера, конь его, проскакалъ чрезъ мостъ въ ту самую минуту, когда онъ поднимался. Марміонъ увидѣвъ своихъ людей, остановился и угрожая своею желѣзною перчаткою башнямъ Танталона, услышалъ страшный призывъ къ бою…

На лошадей, вскричалъ Дугласъ на лошадей! преслѣдуйте его! но скоро укротилъ онъ свой гнѣвъ…. Онъ посланникъ Монарха, подумалъ онъ, хотя и недостоинъ сего титла. Поддѣлыватель ложныхъ бумагъ! клянусь Свят. Іудой! что никогда рыцарь не былъ столько виновнымъ, какъ сей вѣроломецъ! Я съ перваго раза почувствовалъ къ нему отвращеніе, хотя Король и превозносилъ мнѣ его знанія. Да будетъ хвала Святому Боталу, ни когда ни одинъ изъ моихъ сыновей, не будетъ умѣть писать, выключая Гавена да я поклялся и еще разъ клянусь, хотя бы это было и непріятно моему сыну епископу. — Пресвятая Богородице, усмири мой неукротимый гнѣвъ! Старость еще не могла охладить крови Дугласа. Я готовъ утушить мое мщеніе, кровію сего вѣроломца. Какъ жалко, прибавилъ онъ, что этотъ рыцарь исполненъ толикаго мужества и никогда никто не управлялъ такъ конемъ, какъ Марміонъ — это превосходный воинъ. — Послѣ сихъ словъ Дугласъ возвратился тихо въ свою крѣпость.

XVI.

Марміонъ продолжалъ свой путь и едва могъ укротить волненіе своихъ чувствъ, достигши уже до высотъ Сшапринъ-Моорскихъ. Здѣсь то онъ въ первый разъ примѣтилъ, что Пилигрима не было съ нимъ. А гдѣ Пилигримъ, спросилъ онъ молодаго Блунта. Онъ сего дня весьма рано отправился, и Богъ знаетъ въ какомъ нарядѣ.

Въ какомъ нарядъ? спросилъ съ живостію Марміонъ.

Милордъ, отвѣчалъ Блунтъ, я совершенно не постигаю сей тайны; но всю ночь я слышалъ близь моей комнаты стукъ молотовъ и наковалѣнъ, и едва начало разсвѣтать, какъ я увидѣлъ выходящаго изъ Донжона стараго Bell-The-Cat, онъ одѣтъ былъ въ робу и казалось прокрадывался страшась, чтобы его не примѣтили. Подъ его робою я узналъ покрытую ржавчиною броню Аршибальда, который нѣкогда сражался противъ Турокъ и Сарацинъ, потомъ я видѣлъ какъ вассалы Графскіе вели стараго Шевіота осѣдланнаго, это самая лучшая лошадь изъ всей конюшни Графской, хотя она и стара. Шерифъ Холто говорилъ, что Графъ весьма долго просилъ своего первороднага сына, чтобы онъ служилъ до боеваго дня; но что же онъ предпочелъ…

Дуракъ ты, Генрихъ, сказалъ сердито Марміонъ, ты самъ не понимаешь, что мелешь; но ты Евстацъ, котораго голова, кажется не много по умнѣе, скажи мнѣ, что видѣлъ тотъ глупецъ Блунтъ?

XVII.

Въ двухъ словахъ Милордъ, сказалъ Евстацъ, мы видѣли съ Генрихомъ Пилигрима садившагося на любимую лошадь Графскую и потомъ вдали уже отъ замка скачущаго. Онъ былъ вооруженъ блестящими, военными доспѣхами и весьма походилъ на того рыцаря, котораго вы побѣдили на ристалищѣ Коттисвольдскомъ, Лордъ Агускій пожелалъ ему добраго пути. Фиц-Евстацъ не окончилъ еще своего объясненія, какъ вдругъ озарился умъ Марміона.

Какой же я безумецъ былъ, сказалъ онъ весьма тихо. Это не привидѣніе, но мой врагъ явился мнѣ въ Гиффордѣ. Могъ ли я позволить себѣ такое глупое заблужденіе? Если бы тогда призвалъ на помощь всю мою смѣлость, то первый ударъ бы, нанесенный мною Вилтону, повергъ бы его на землю и я бы теперь не страшился его ненавистнаго присутствія. Но что дѣлать?.. Онъ разсказалъ свою исторію Дугласу, который безъ сомнѣнія всему повѣрилъ. И вотъ достаточная причина его холодности и презрѣнія ко мнѣ. — Уже ли онъ осмѣлится свое ложное обвиненіе противъ меня, разсказать Суррею. Нѣтъ, я увѣренъ что я весьма хорошо уже доказалъ мою справедливость. Не весьма будетъ благоразумно избѣгать вопросовъ Клары и изторгнуть изъ монастыря Констанцію, тогда кто откроетъ первое коварство!.. Кто!…. этотъ Пилигримъ… для меня неудивительно теперь, что одинъ его взоръ смутилъ меня. Такъ точно этотъ одинъ только человѣкъ, могъ смѣшать Марміона.

XVIII.

Волнуемый сими мыслями онъ безпрестанно понуждалъ свой отрядъ къ скорѣйшей ѣздѣ и наконецъ къ вечеру достигъ до береговъ Твида, гдѣ онъ остановился предъ монастыремъ Линнеля; но ничего кромѣ полуразвалившихся сводовъ не осталось отъ сего монастыря; но не сожалѣйте о томъ, что разрушено временемъ. Не далеко отъ сихъ развалинъ была гостинница, въ которой обиталъ Пилигримъ, который одинъ зналъ всѣхъ монаховъ. Берлардинскаго ордена.

Впрочемъ Аббатъ Лепелскій принялъ съ почтеніемъ Клару, Лорда Марміона и его свиту. На другой день поутру рыцарь вошедши на башню разсматривалъ издали Шотландскую армію, стоящую лагеремъ на равнинѣ Флодденской. Бѣлыя полатки разбитыя по оной, подобны были снѣгу, выпавшему но время зимы при подошвѣ холмовъ. Марміонъ, казалось примѣчалъ движеніе въ линіяхъ, онъ видѣлъ, какъ воины Шотландскіе приготовлялись къ рѣшительной битвѣ; ибо лучи восходящаго солнца отражались отъ безчисленнаго множества копьевъ ихъ; наконецъ рыцарь Англнискій примѣтилъ что они наблюдали непріятеля проходящаго чрезъ равнину.

XIX.

Въ самомъ дѣлѣ Англинская армія оставила лѣсъ Барморскій который она до сего занимала и устремилась къ мосту Твизеллскому. Она взошедши въ ущелье шла между цѣпью скалъ и около валовъ замка, каждый баталіонъ то показывался изъ за холмовъ, то опять изчезалъ, или за оными, или въ дубовомъ лѣсу. Каждое знамя поперемѣнно развѣвалось на восточномъ берегу рѣки; наконецъ армія потянулась по долинѣ, орошаемой Тиллемъ; и ряды ея ратниковъ одинъ за другимъ проходили подъ готическими сводами моста, для занятія холма на противоположномъ берегу. Эхо раздавшееся въ ущельяхъ горъ, повторяло звуки военной музыки; многіе начальники, знаменитые какъ по своему сану, такъ и по рожденію утоляли жажду чистыми водами Святаго Гелена. Въ семъ кустарикѣ, понурый мы видимъ нынѣ увѣнчаннымъ гирляндами весны, порублены всѣ толстыя деревья, чтобы свободно могли пройти колоны Англинскіе.

XX.

Но отъ чего Шотландцы стоятъ неподвижно на твоихъ мрачныхъ высотахъ, Флодденъ. Между тѣмъ, какъ Англичане тѣснятся въ ущеліи? что еще удерживаетъ неукротимый духъ Іякова? Для чего этотъ прекрасный рыцарь сидитъ безъ дѣйствія на своемъ конѣ и безнаказанно позволяетъ Сюррею, проводить свои полки между его лагеремъ и восточнымъ берегомъ Твида? Что ты дѣлаешь Монархъ Камдоній? что медлишь обнажить бранный свой мечь, рыцарь? о Дугласъ! гдѣ твой геній? Хрыбрый Рудолфъ, гдѣ твоя дѣятельность? почему въ сіе время, хотя ни одинъ только часъ побылъ полководцемъ Великій Валласъ или Король Брюсъ? Они бы не медлили начать брань и закричать за Святаго Андрея и наши права! Этотъ день былъ свидетелемъ всѣхъ другихъ произшествій. Судьба изъ своей книги изторгла роковый листъ и Флодденъ забытъ Банок-рюномъ.

Но время уже давно потеряна, Англинская армія заняла равнину, полки ея расположились, во кругъ холма Флодденскаго.

XXI.

Марміонъ еще не примѣтилъ знаменъ Сюррея, какъ Фиц-Евстацъ вскричалъ: Я слышу барабань Англійскій, вижу ескадроны, занимающіе пространство между Твидомъ и холмомъ. Вотъ пѣхота, кавалерія и артиллерія, подойдемъ какъ можно ближе…. Эта самъ Лордъ Сюррей, котораго я зналъ еще въ Тиллѣ. Вотъ новыя войска, въ какомъ порядкѣ онѣ выходятъ изъ лѣса, знамена развѣваютея!.. какъ оружія блестятъ! Святый Георгій! ужели ты не воспаришь съ другаго мира, чтобы видѣть прославленныя знамена цвѣтущей Англіи?

Умѣрь твои восторги, сказалъ ему Блунтъ, ты гораздо лучше сдѣлаетъ, когда будешь слушать приказанія Милорда.

Марміонъ бросивши дикій взоръ у приказалъ; чтобы всѣ его люди готовились къ походу: Перейдемъ рѣку и потомъ присоединимся къ Сторрею, если Король Іяковъ начнетъ войну, то Лади Клара должна находится назади нашихъ линіи, вовремя дѣйствія.

XXII.

Марміонъ сѣвши на лошадь простился съ набожнымъ Аббатомъ и не уважилъ его просбы, чтобы онъ позволилъ остаться Кларѣ въ монастырѣ. Онъ повелъ свой отрядъ, къ берегу Твида и дорогою говорилъ самъ съ собою такъ: Соколъ держащій въ когтяхъ голубицу, уступитъ ли ее для того, что она нравится ястребу? Этотъ добрый Аббатъ долженъ страшишься Ангуса… И потому безопаснѣе взять съ собою Клару.

Подъѣхавши къ Твиду, рыцарь съ отважностію бросился въ бродъ чрезъ Леантъ, желая своимъ примѣромъ, обратить своихъ оруженосцевъ и вассаловъ. Онъ въ одну минуту переправился чрезъ лѣнящіяся волны. Евстацъ поддерживалъ Клару, сидящую на своей порадной лошади, которую старый Губертъ велъ подъ усцы. — Напрасно быстрыя волны стремились ихъ увлечь за собою, они счастливо достигли до восточнаго берега, воины Марміона также послѣдовали сему примѣру, каждой держалъ свой лукъ на головѣ опасаясь, чтобы не намочишь тетивъ, съ которыхъ они въ сей день еще должны пускать острыя стрѣлы. Марміонъ остановился на минуту, чтобы дать вздохнуть своему коню и строишь своихъ солдатъ; потомъ онъ пошелъ къ арміи Сюррея и лишь только увидѣлъ Аріергардъ; то остановился при подошвѣ каменнаго креста, возвышавшагося на уединенномъ холмѣ, гдѣ нѣкогда была равнина.

XXIII.

Отсюда то зоркій глазъ могъ слѣдовать за движеніями обѣихъ непріятельскихъ армій, которыя приготовлялись къ битвѣ и которыхъ ряды простирались отъ юга на западъ, уже они привѣтствовали другъ друга громомъ пушекъ, рокотанье ихъ не утомляло эха какъ въ нынѣшнія войны, но выстрѣлы слѣдовали одинъ за другимъ медленно. Взошедши на холмъ Марміонъ остановился съ войскомъ: Обожаемая Клара, сказалъ онъ, съ нѣжностію, остановитесь у сего креста и молитесь, по не забывайте въ вашихъ молитвахъ и Марміона. Я очень увѣренъ, что вы не имѣете ни какого ко мнѣ сострадательнаго чувства; по это не помѣшаетъ мнѣ занятся совершенною вашею безопасностію. — Блунтъ и Евстацъ, я вамъ ввѣряю охранять се и оставляю съ вами еще десять воиновъ изъ моей свиты. Если вы увидите, что счастіе оставитъ знамена Англійскія, то не медлите бѣжать къ Вервину; но если мы останемся побѣдителями то я пріиду, жестокая красавица, повергнуть мои лавры къ твоимъ ногамъ!

Онъ не дождался отвѣта Клары не желая замѣтить ея печаль, которая изображалась во всѣхъ чертахъ лица сей прекрасной плѣнницы, и неудовольствія, которыя обнаруживали взоры обѣихъ -его оруженосцевъ. Давши шпоры своему коню, пронесся вихремъ чрезъ равнину и уже привѣтствовалъ Сюррея.

XXIV.

Вотъ мужественный Марміонъ, вскричалъ Генералъ Генриха, столько всегда послушный при гласѣ опасности. Я не умѣю изъясняетъ самъ словами моей радости, рыцарь, но вы знаете, что теперь минуты драгоцѣнны… Выслушайте мой планъ битвы. Я самъ буду командовать центромъ, храбрый Станлей будетъ начальникомъ нашего лѣваго крыла, мои дѣти командуютъ авангардомъ съ Бріаномъ Тюнталломь самымъ честнымъ рыцаремъ. Лордъ Дакре съ своею легкою кавалеріею составляетъ запасный корпусъ, готовый на помощь туда гдѣ только она будетъ необходима. Что же касается до васъ благородный рыцарь, то я не сомнѣваюсь, что всѣмъ постамъ вы предпочтете Авангардъ; Адмиралъ Едмондъ и Тюнстанъ раздѣлятъ съ вами команду надъ волонтерами, уже ваши вассалы впереди подъ предводительствомъ Бюрга, вашего вѣрнаго поручика.

Благодарю благородной Сюррей, отвѣчалъ Лордъ Марміонъ и ни сказавши ни какой другой благодарности, онъ скрылся какъ молнія. Приближаясь, онъ слышалъ со всѣхъ сторонъ: Марміонъ, Марміонъ, это имя раздалось даже и въ баталіонахъ Шотландскихъ, которые при семъ отъ ужаса, задрожали.

XXV.

Блунтъ и Фиц-Евстацъ стояли съ Кларою на. холмѣ, коего вершину позлащали солнечные лучи, ибо давно уже было за, полдень. Какъ вдругъ военные крики, достигли до слуха двухъ оруженосцевъ, которые издали могли узнать по онымъ своихъ товарищей; наконецъ Евстацъ печально сказалъ Блунту:

Низкая коммисія — быть только свидѣтелемъ военныхъ успѣховъ нынѣшняго дня, и не осталось уже намъ болѣе никакой надежды заслужитъ золотые шпоры… Но смотри Шотландцы зажгли свои, палатки, въ ту самую минуту, какъ это онъ говорилъ, дымное густое облако распростерлось отъ вершины холма Флодденскаго до самыхъ береговъ Тилла. Воины Каледоніи двинулись впередъ, закрытые дымнымъ туманомъ; они безъ всякаго военнаго крика и безъ пѣсней трубадуровъ пошли въ походъ. Одинъ только шумъ ихъ шаговъ, да изрѣдка звуки рожка, извѣщали Англичанъ, что Король Іяковъ идетъ противъ нихъ; но они не могли слышать и видѣть своихъ непріятелей до тѣхъ поръ, пока они не приближились къ нимъ, на ружейный выстрѣлъ. Копья и мечи представились подобно густому лѣсу, вихри вздымая пыль смѣшивали ея съ чернымъ дымомъ пожара, страшный крикъ повторялся эхомъ, казалось во время сраженія двухъ націй, на равнинѣ цѣлый адъ клокоталъ. Эти крики въ одно время были голосами смерти, страха, убійства, побѣды и отчаянія. Евстацъ и Блунтъ съ безпокойствомъ смотрѣли на обѣ арміи; но взоры ихъ ни чего не могли примѣтить въ срединѣ темноты. окружавшей ихъ.

XXVI.

Наконецъ холодный вечерній вѣтеръ разогналъ облака и они тотчасъ увидѣли лѣсъ образовавшійся изъ копьевъ, лезвіяхъ, которыхъ догарали послѣдніе лучи солнца. Знамена развевались посреди дыма, подобно бѣлымъ крыльямъ морскаго рыболова во время бури. Они примѣтили смѣшавшіеся ряды сражающихся, которые подобно ревущимъ волнамъ, стремились одинъ противъ другаго, султаны рыцарей струились какъ пѣна на поверхности океана, — но за всѣмъ тѣмъ оруженосцы Марміона ни чего не могли еще отличить, убійство господствовало въ долинѣ, мечи и копья вездѣ сверкали, стрѣлы Англичанъ сыпались градомъ на воиновъ Шотландскихъ. Баталіоны палили то вмѣстѣ, то поочередно, такъ какъ попало; но скоро они узнали во множествѣ сокола Марміонова, бѣлое знамя Тюнсталла и гордаго Льва Едмонда. Эти штандары развѣвались далеко, хотя и сражались они противъ отважныхъ Горлановъ, дикихъ пограничныхъ племенъ Гоми и Гюнтлеи.

XXVII.

Лѣвое крыло предводительствуемое Станлеемъ, бросилось на разбитый корпусъ Ленукса и Агриля; напрасно горные жители, западной Шотландіи защищали себя копьями и закрывались щитами отъ убійственныхъ мечей; но вѣроломное счастіе на минуту улыбнулось правому крылу Шотланской арміи. Знанія честнаго Бріана Поло, вскорѣ случилось то же и со львомъ Говарда. Одинъ только остался соколъ для поддержанія своихъ войскъ, въ сію опасную минуту Слоганъ вторили пограничные жители, Гошъ и Гордонъ кричали во всѣхъ мѣстахъ. — Битва сдѣлалась самою кровопролитною подвигаясь впередъ, то отступая попеременно, то приклонялись знамена, то опять снова гордо возвышались; подобно мачтѣ корабля, обуреваемаго волнами когда уже его паруса и всѣ снасти изорвались. — Блунтъ ужаснувшись при семь зрѣлищѣ, вскричалъ: Всемогущій Боже! и всѣ Святые! клянусь, что наше знамя не падетъ до тѣхъ поръ, пока я буду живъ! ты можешь здѣсь молиться съ Кларою Фиц-Евстацъ; но я хочу въ ряды непріятельскіе.

Онъ бросился на долину съ десятью ратниками. Сей храбрый оруженосецъ тотчасъ врубился въ ряды Шотландскіе и возстановилъ знамя. Но скоро опять непріятели ободрились, кровь текла рѣкою и знамя Марміона вдругъ упало, подобно соснѣ, которую острый топоръ срубилъ при самомъ корнѣ.

Тогда Евстацъ сѣлъ, на лошадь, по все еще медлилъ, сожалѣя о несчастной Кларѣ. Но вдругъ какъ стрѣла примчался къ нему копь Марміона. Глаза его были, налиты кровью, ноздри раздувались, дыханіе отъ усталости перерывалось и во многихъ мѣстахъ пораненный. Изумленный Евстацъ, не бросивши ни одного взора на Клару и не сказавши ей, чтобы она скорѣй спасалась бѣгствомъ, ринулся въ самую кровавую сѣчу.

XXVIII.

Но не спрашивайте у меня, что чувствовала Клара въ сей ужасный часъ. Можетъ быть ея на сей разъ оставилъ разсудокъ, а можетъ, быть сверхъ естественная смѣлость поддержала ее и заставила возвышаться выше самой себя. Авангардъ Англинскій разбитъ…. Клара погруженная въ эту одну мысль вскричала: Ужели Вилтонъ занималъ сей гибельный постъ? Они бѣгутъ или сражаются для того, чтобы найти смерть…. Но гдѣ же Вилтонъ? Въ сію минуту она увидѣла восходящихъ на холмъ двухъ воиновъ, покрытыхъ кровію, которые несли на рукахъ раненаго рыцаря. Рука его еще держала отломокъ отъ меча, онъ былъ вытащенъ изъ подъ ногъ лошадей, щитъ его во многихъ мѣстахъ пробитъ, шлемъ безъ султана и сокола его украшавшихъ… Уже ли это высокомѣрный Марміонъ? Молодой Блунтъ скинувъ съ него, вооруженіе и разсматривая блѣдное и бездыханное тѣло его, вскричалъ: Клянусь Святымъ Георгіемъ, онъ умеръ! вѣроломное желѣзо прекратило дни нашего владѣтеля, Марміонъ спитъ съ миромъ. Молчи Блунтъ, умѣрь твои крики, сказалъ Евстацъ, онъ открываетъ глаза.

XXIX.

Какъ скоро скинули шлемъ, то Марміонъ почувствовалъ вліяніе свѣжаго воздуха, открылъ глаза и бросилъ вокругъ себя блуждающіе взоры: — Гдѣ Генрихъ, спросилъ онъ? гдѣ Фиц-Евстацъ? что вы здѣсь дѣлаете робкія души? Ступайте, отбейте мое знамя, ступайте возвѣстить страмное имя Марміона непріятелямъ! Увы? со мною вмѣстѣ пресекается и мой родъ! это имя уже не будетъ болѣе торжествовать на поляхъ бранныхъ! но моя послѣдняя мысль посвящена Англіи! отнесите мое кольцо Лорду Дакру, скажите ему, чтобы прибылъ сюда съ своими ескадронами! Ты Фиц-Евстацъ бѣги, найди Сюррея, увѣдомь его, что Тунсталь лежитъ бездыханный на ровнинѣ. Едмондъ не существуетъ уже болѣе — и я…. умираю; остался одинъ только Адмиралъ, чтобы Станлей ударилъ на центръ Шотландской арміи съ воинами Шестера и Ланкастера…. если не такъ…. побѣда…. и Англія погибла…. Ну хорошо! ужели тебѣ еще повторять? ступай немедленно, оставь здѣсь Марміона одного умереть — они ему повиновались.

Клара въ сію минуту удалилась, но скоро рана и душевная скорбь Марміона привели его въ жалкое положеніе. — И такъ, нѣтъ ни кого, сказалъ онъ умирающимъ голосомъ, нѣтъ никого, кто бы сжалился и далъ нѣсколько капель воды, для утушенія пламени внутренности мои пожирающаго.

XXX.

О женщина, которая во время счастливыхъ дней столь неприступная, и перемѣнчивая какъ тѣнь листовъ ивы отрастывающаяся на поверности водъ, ты дѣлаешься тотчасъ благодѣтельнымъ Ангеломъ, когда души наши раздираются печалями.

Едва рыцарь произнесъ сіи слова, какъ Клара, схвативъ его шлемъ побѣжала къ ближнему ручью. Ея ненависть, обиды, страхъ — все забыто, она слѣдовала одному только гласу человѣколюбія и ничего болѣе не видала, какъ умирающаго рыцаря.

Лишь подошла она къ ручью, какъ всѣми чувствами ея овладѣлъ ужасъ, потоки крови смѣшались съ водою въ ручьѣ. Можно ли такую воду пить? но вдругъ она примѣтила небольшой источникъ, котораго кристальныя воды падали въ каменный бассейнъ, внизу котораго она прочла слѣдующую почти уже изгладившуюся надпись:

Пріиди усталый Пилигримъ, утоли твою жажду чистыми водами сего источника и молись за душу Сибиллы Грей, которая водрузила сей крестъ и построила бассейнъ для сего источника.

Клара почерпнувъ воды въ шлемъ, побѣжала къ тому мѣсту, гдѣ она оставила Марміона; но какъ она обрадовалась и вмѣстѣ удивилась, нашедъ монаха стоящаго на коленяхъ и поддерживающаго голову Марміона. Этотъ благочестивый пустынникъ, руководимый усердіемъ, посреди сраженія утѣшалъ умирающихъ и погребалъ умершихъ.

XXXI.

Лордъ Марміонъ ожилъ, промочивши засохшія уста свѣжею водою и когда Клара наклонилась, чтобы окропить его чело, то онъ сказалъ — это рука Клары или не той ли несчастной Констанціи, которую я такъ, нѣжно любилъ? Потомъ онъ вспомнивши всѣ свои преступленія отвѣчалъ Монаху: не говорите мнѣ о покаяніи и молитвахъ, я долженъ теперь мыслить объ одной Констанціи, мнѣ уже осталось жить только несколько минутъ, выслушай благосклонно добродѣтельная Клара мои послѣднія слова.

Увы! сказала Клара, вы теперь ни чемъ такъ не занимайтесь, какъ спасеніемъ вашей дути, вы очень поздно вспомнили о Констанціи, она погибла въ монастырѣ.

Лордъ Марміонъ затрепеталъ отъ сихъ словъ и вскочилъ, какъ бы не чувствуя боли отъ ранъ, но отъ сего судорожнаго движенія кровь изъ оныхъ полилась ручьями. Ее уже нѣтъ и это сущая правда! вскричалъ онъ… Это мрачное предчувствіе не обмануло меня. Заклиная тебя демонъ мщенія продолжитъ жизнь мою, хотя на одинъ день. Планъ монастыря и крики убитыхъ священниковъ близъ ихъ жертвенниковъ заплатятъ ей хотя сколько нибудь, за мою поздную помощь. — Но увы… мои взоры помрачаются. Проклятое копье Шотландское пронзивши мою грудь, сто кратъ проклята моя слабая рука неумѣвшая отвести смертнаго удара. Вотъ справедливая награда за мое коварство. Онъ лишившись чувствъ, едва не упалъ, если бы трепещущій монахъ не успѣлъ его поддержать.

XXXII.

Клара старалась унять кровь текущую изъ его ранъ, пастырь перечиталъ всѣ свои молитвы для успокоенія его; но напрасно, Марміонъ кричалъ, что онъ слышитъ голосъ женщины повторяющей, безпрестанно слѣдующія слова:

«Я вижу бѣгствомъ и трусостію обезглавленный его штандартъ, я слышу его умирающій голосъ, смѣшавшійся съ крикомъ бѣгущихъ.»

Удались адское порожденіе, сказалъ монахъ и не смущай послѣднихъ минутъ грѣшника. Смотри, мой сынъ, смотри на сей знакъ благодати Божіей, призови въ помощь вѣру и надѣйся… Я часто молился при смертномъ одрѣ, часто видѣлъ души грѣшниковъ, оставляющія сей бѣдственный міръ; но никогда, ни видалъ столь жестокаго съ ними мученія.

Шумъ битвы на минуту затихшій, вдругъ удвоися и голосъ Станлея достигъ до ушей Марміона, какъ, при семь голосѣ оживились черты лица его и глаза пылали, мужествомъ, онъ поднялъ свою умирающую, руку повыше головы съ отломкомъ меча и вскричалъ:, побѣда! мужайся Шестеръ! мужайся Станлей! Это были послѣдніе слова Марміона.

XXXIII.

Приближеніе ночной темноты не уменьшало бѣшенства, сражающихся и Шотландскіе воины въ отчаяніи стали тѣсными рядами вокругъ своего Государя. — Гдѣ же нынѣ сіи побѣдоносные полки? гдѣ Гунтлей и Томъ? отъ чего не слышно звуковъ трубъ, повторяемыхъ эхами Фонтараби, которые поражали слухъ Карла Великаго, когда долина Ронсева, была свидѣтельницею паденія Роланда, Оливьера и всѣхъ другихъ славныхъ паладиновъ? Эти трубы возвѣстили племенамъ Каледоніи во второй разъ, по не постоянному, счастію оставить, свой грабежъ, Королевское знамя еще развѣвалось на равнинѣ Флодденской, и всѣ храбрые, краса Шотландіи защищая его, умерли съ мечемъ въ рукахъ. Но тщетное усиліе! воины разбитаго лѣваго крыла Шотландской арміи бѣжали къ кресту Сибеллы.

Уйдемъ, сказала монаху Клара, уйдемъ! Она сѣвъ тотчасъ на свою лошадь и переплывъ чрезъ Твидъ, скрылась въ церкви Тилмута. Тамъ она провела всю ночь въ молитвахъ и лишь взошла денница, то Клара увидѣла своего двоюроднаго брата Лорда Фиц-Клара.

XXXIV.

Въ ту самую минуту, когда она оставляла высоту, битва сдѣлалась еще кровопролитнѣе. Англичане съ большимъ ожесточеніемъ бросились на своихъ непріятелей и снова стрѣлы, какъ градъ посыпали на нихъ. Ихъ кавалерія послѣ многихъ отчаянныхъ набѣговъ, наконецъ разорвала цѣпь, изъ которой Шотландцы образовала кругъ около Своего Короля; по не смогиря на множество стрѣлъ, сыпавшихся со всѣхъ сторонъ, не смотря на кавалерію, которая ниспровергала ихъ подобно вихрямъ, защитники Іякова изъ своихъ кольевъ составили непроницаемую крѣпость и если одинъ падалъ, то тотчасъ занималъ его мѣсто товарищъ и съ такоюже ревностію подвергался смерти; ни кто не думалъ здѣсь о спасеніи себя бѣгствомъ, каждый воинъ безсмертнаго полка съ гордостію хотѣлъ умереть за честь своего отечества. Вассалъ сражался такъ, какъ его владѣлецъ, оруженосецъ какъ рыцарь; наконецъ ночь разпростерши свой мрачный покровъ нескрыла малое число сихъ защитниковъ вмѣстѣ съ раненымъ ихъ Королемъ; тогда опытный Сюррей приказалъ ударить отбой. Его утомленные баталіоны возвращались съ сраженія подобно волнамъ Океана ударившимся объ морской берегъ.

Наконецъ Шотландцы узнали всю свою потерю, ихъ Король, предводители и самые храбрые воины погибли на полѣ сраженія, подобно снѣгу при дуновеніи полуденнаго ветра. Эхо Твида цѣлую ночь не умолкало отъ ударовъ волнъ, которыя казалось силились смыть баталіоны, бѣгущіе въ безпорядкѣ къ границамъ Шотландіи; долго они будутъ помнить плачевный успѣхъ сей битвы, которая покрыла стыдомъ и горестію ихъ отечество; народныя преданія, легенды монаховъ, баллады и арфы бардовъ передадутъ изъ рода въ родъ о семъ роковомъ днѣ; долго еще отецъ своему сыну будетъ разсказывать о кровопролитной сѣчи Флодденской; на которой Шотландцы сокрушили свои щиты и копья.

XXXV.

День освѣтилъ отлогость холма, на которомъ лежали разпростертыми, гордая Коледонія, твои храбрые полководцы, рыцари и Бароны, бывшіе подпорою твоей гордости, а тѣ которые остались живыми, съ стыдомъ бѣжали.

Перестаньте съ сомнѣніемъ разсматривать сей изрубленный, и обезображенный трупъ, онъ уже не обращаетъ угрожающихъ взоровъ къ замку, который господствуетъ надъ пограничными жителями и не питаетъ себя пустой надѣждою, когда нибудь увидѣть родную землю, подобно блуждающему Пилигриму въ чужихъ странахъ. — Онъ былъ свидѣтелемъ побѣдъ, приготовленныхъ его неблагоразуміемъ, наскучивши жизнію онъ сражался съ отчаяніемъ между рядами самыхъ. храбрыхъ своихъ воиновъ и палъ на равнинѣ Флодденской, замершій мечь, вѣрный товарищъ въ храброй его рукѣ обнаружилъ, въ немъ Шотландскаго монарха; но какъ онъ перемѣнился съ той ночи, когда пировалъ предъ походомъ.

Но я спѣшу отвратить мой взоръ отъ сего зрѣлища и продолжать мою исторію.

XXXVI.

Стараніемъ Фиц-Евстаца бездушный трупъ былъ перенесенъ въ великолѣпную соборную церковь Лифнельдскую. Тамъ-то въ Южномъ придѣлѣ богатый мавзолей, готической работы долгое время представлялъ изображеніе Лорда Марміона. Но нынѣ напрасно будетъ искать его слѣдовъ. Онъ разрушенъ Фалатикомъ Броокомъ, когда онъ взялъ приступомъ эту великолѣпную церковь. (По да будетъ хвала Богу и Его угоднику, Ходу, осквернитель святыни, получилъ должную награду засвое злодѣйство).

Тамъ-то некогда видѣли храбраго Марміона, съ поднятыми руками къ небу и у ногъ его собаку, богатысъципіы и мраморная нить въ стѣнѣ, украшены были его гербами и на по лишали о прошедшихъ его тріумфахъ. — Но увы Г не смотря на всѣ сіи великолѣпныя украшенія, не смотря на поминовеніе пастырей не рыцарь Марміонъ лежалъ подъ памятникомъ; но пастухъ Еппирикскій, послѣдовавшій за своимъ владѣльцемъ на битву Флодденскую. Сей пастухъ будучи раненъ смертельно, примѣтилъ крестъ Сибиллы дотащился туда кой какъ и ниспустилъ послѣдній вздохъ близь знаменитаго Марміона. — Хищники ограбили мертвыхъ, изрубивши ихъ бездушныя тѣла во многихъ мѣстахъ и вотъ почему трупъ бѣднаго пастуха принятъ за трупъ гордаго Барона и положенъ въ сію гробницу.

XXXVII.

Но трудно было узнать, гдѣ находилась бѣдная могила Марміона, онъ погребенъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ ниспустилъ послѣдній вздохъ; но теперь уже всѣ признаки изчезли. Рука времени опровергающаго времени разрушила простый крестъ Сибеллы Греи и завалила источникъ облаженный камнемъ; однакожъ небольшой ключь бьетъ изъ подъ холма и потомъ образуется журчащій ручеекъ: тамъ часто чужестранецъ останавливается, чтобы бросить любопытный взоры на славную равнину Флодденскую. Молодые пастушки рвутъ тамъ незабудки съ пажникомъ и удалившись подъ тѣнь развѣсистыхъ деревъ, плетутъ тамъ свои вѣнки, не думая что можетъ быть они цвѣты свои нарвали на могилѣ храбрѣйшаго изъ смертныхъ — Марміона.

О вы, желающіе посѣтить сей низкій холмъ страшитесь тамъ прервать торжественное молчаніе и умилитесь сердцами. Но если вы когда нибудь, влекомые вѣроломнымъ чувствомъ промѣняете добрыя мысли на злыя; ахъ! страшитесь произносить строгій судъ на скромной могилѣ Марміона, онъ умеръ какъ храбрый рыцарь, съ оружіемъ въ рукахъ защищая права Англіи.

XXXVIII.

По что же сдѣлалось съ Вилтономъ; онъ былъ храбрѣе всѣхъ рыцарей Англинскихъ, когда подъ мужественнымъ Сюррсемъ убили лошадь, то онъ тотчасъ далъ ему свою. Вилтоновъ мечь какъ серпъ пожиналъ отчаянныхъ Шотландцевъ; его рука довершила битву Фодденскую и побѣдою онъ доказалъ свою вѣрность, ему возвращены его помѣстья, чинъ и онъ снова украсилъ щитъ своихъ предковъ девизами новыхъ тріумфовъ, полученныхъ при битвѣ Флодденской; послѣ сего Король и вся фамилія прелестной Клары согласилась наградить его постоянство рукою Клары; а Кардиналъ Волзеи благословилъ бракъ двухъ любовниковъ. Молодые супруги пылайте піою чистѣйшею любовію другъ къ другу, какой пылали Вилтонъ и Клара.

КОНЕЦЪ.

ПРИМѢЧАНІЯ
НА МАРМІОНА.

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

Прим. 1. введеніе стран. 168. Сіи древніе романы. Романъ Артусъ представляетъ нѣкотораго рода краткую выписку самыхъ знаменитыхъ произшествій рыцарей круглаго стола. Сіе сочиненіе написанное новымъ слогомъ, по сравненію содержащихся въ немъ предметовъ дало краткую идею ясно о всѣхъ тогдашнихъ романахъ рыцарства.

Прим. 2. введеніе стран. 169. благочестивые отыскали Свят. Греаля. Въ одинъ день, когда; Артусъ пировалъ со всѣми рыцарями круглаго стола; то явился святый Греалъ, съ сосудомъ, въ которомъ совершалъ Христосъ. тайную вечерю и который долгое время скрывался отъ взоровъ людей, въ наказаніе за земныя: прегрѣшенія и его всѣ окружающіе, увидѣли. Въ слѣдствіе сего видѣнія онѣ всѣ дали, торжественный, обѣтъ отыскивать Свят. Греаля. Но увы! его долженъ былъ найти истинный, рыцарь, не имѣющій никакого сношенія съ. плотскимъ; по интрига Сиръ Лонцелота съ госпожею Женививреною или Галоверскою сдѣлало безполезными всѣ сіи благородныя предпріятія, онъ кромѣ злополучій и несчастій во время; долгаго набожнаго изысканія ни чего не нашелъ и проч.

Прим. 3 введеніе стр. 169 Дриделъ и проч.

Его первый опытъ составляетъ сатиру на Графа Дорзета, помѣщенную въ главѣ, переведенной и Ювенали и еще Друделъ изложилъ о предметѣ эпической поэмы, которой онъ много способствовалъ; но гнусная скупость его покровителей помѣшала ему исполнить свое намѣреніе.

Прим. 4 введеніе стр. 170. Аскапартъ и гордый Бевасъ.

Мы одолжены моему другу Г. Георгію Емиссу краткимъ повѣствованіемъ о Бевисѣ Гамптонѣ. Сіе сочиненіе наполнено тѣмъ благородствомъ мыслей и тою живостію, которые съ I пріятностію; заставляютъ читать насъ и самыя скучныя повѣствованія объ нашемъ рыцарствѣ.

Прим. 5. парагр.; 1. Норгамъ.

Развалины замка Поргама въ древности называвшагося Уббсидфондъ находятся на южномъ берегу Твида въ шести миляхъ по выше Барвика, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ сія рѣка раздѣляетъ Шотландію отъ Англіи.

Прим. 6 параграфъ 1. Донжонъ,

Не безполезно, можешь быть будетъ, объяснить моимъ читателямъ, что подъ словомъ Донжонъ разумѣлась самая укрѣпленная часть старинныхъ замковъ. Это была высокая, башня, образовывался четвероугольникъ, коей стѣны были необыкновенной толщины, она находилась посреди другихъ укрѣпленій, по всегда отдѣльно отъ оныхъ стояла и когда наружныя укрѣпленія были уже разрушены, то гарнизонъ удалялся туда и оказывалъ здѣсь послѣднія свои усилія. Въ Донжонѣ находилась большая зала, церемоніальныя залы и темница замка.

Прим. 7 параграфъ XI.

Лордъ Марміонъ, играющій главную роль въ семъ романѣ есть вымышленное лице; впрочемъ была нѣкогда фамилія Мармдоновъ Фотнінаи въ Нормандіи, которая пользовалась большимъ уваженіемъ, — Робертъ Марміонъ владѣлецъ Фонтенаи одинъ изъ могущественныхъ владельцевъ, слѣдовавшихъ за Вильгельмомъ завоевателемъ, получилъ отъ него въ награду замокъ и городъ Тамвротъ и другія помѣстья Скривельбанскіе въ Линколнстирѣ.

Прим. 8. парагр. XI. щедрость! щедрость.

По сему обыкновенно герольды и воины судили о благородствѣ и воликоду ни и рыцарей.

Вервинъ, Йоргамъ и другія пограничныя крѣпости почитались обыкновеннымъ мѣстопребываніемъ герольдмейстеровъ. Они но своему чину одни только со всею увѣренностію могли исполнять посланія въ Шотландію.

Прим. 9 пара графъ XVIII Варбекъ.

Исторія Перкина Вербека или Римоерда Іорскаго довольно извѣстна. Въ 1496 году онъ принятъ въ Шотландіи съ великою почестью и Іяковъ IV отдавши за него Лэди Катерину Гордонъ, одну изъ своихъ родственницъ, объявилъ войну Англіи для защищенія его права. Онъ желая отмстить Англіи нечаяннымъ нападеніемъ, былъ встрѣченъ въ Бервикширѣ Сюрреемъ, предводителемъ; значительной арміи и ретировался отъ него, взявши одну только, небольшую крѣпость Ейшонъ.

Прим. 10. парагр. XIX Лодердаль.

Воины Англинскаго замка, Варна, Норгама и Бервини были несносные сосѣди для Шотландіи.

Прим. 11. парагр. XXI Аббатъ Шоресвоодскій.

Этотъ пастырь безъ сомнѣнія былъ дальнимъ родственникомъ Велга намѣстника въ монастырѣ Святаго Томаса, онъ 1549 года предводительствовалъ инсургентами Корнити, за что и былъ повѣшенъ на колоколнѣ въ семъ же монастырѣ.

Прим. 12. парагр. XXIII Святая Розалія.

Святая Розалія жила въ Палермѣ и произходила отъ одной славной фамиліи Италіанской. Она въ юношескихъ еще лѣтахъ, такое, возымѣла отвращеніе отъ свѣта, что рѣшилась совершенно оставить его и посвятить себя одному Богу.

При. 13. парагр. XXVI.

Прим. 14. парагр., XXVII: Пилигримъ былъ поозванъ.

Пилигримъ (носящій пальмовую вѣтвь), означалъ такого человѣка, который; занимался посѣщеніемъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ почивали мощи святыхъ. Они провождали всю свою жизнь въ путешествіяхъ и питались подаяніемъ, ниспосылаемымъ рукою милосердія.

ПѢСНЬ II.

Прим. 1. стран. 193 лѣсъ Еттирикскій, ужасное жилище, изгнанника.

Исторія объ изгнанникѣ Мюрреи говоритъ, что онъ возмутилъ противъ Короля замокъ. Норвенъ и жителей лѣсовъ Еттрикскихъ, о семъ упомянуто также въ балладахъ Шотланскихъ. Томъ I.

Между другими статьями мира заключеннаго Іаковомъ V сказано, чтобы жители сихъ странъ помогали въ пойманіи сего опаснаго изгнанника.

Прим. 2. введеніе стр. 196 молчаливое озеро Свят. Маріи.

Изъ сего превосходнаго водохранилища получаетъ свое начало Іаровъ. Недалеко оттуда есть небольшое озеро называемое: Loch osthe lowes и окруженное со всѣхъ сторонъ горами при нижнемъ концѣ сего озера находятся развалины, башни Другонской, колыбели Маріи Скоттъ, дочери Филиппа Скотта Другонскаго, извѣстной подъ именемъ цвѣтка Іяровскаго. Она была за мужемъ за Балтеромъ Скоттомъ Гарденомъ, который столькожъ славился своими набѣгами, сколько жена его своей красотой.

Прим. 3 парагр. XIII.

О семъ рабствѣ, вѣроятно народными преданіями увеличенномъ, сказано слѣдующимъ образомъ, въ одномъ истинномъ повѣствованіи напечатанномъ въ Втиби. Въ пятнадцатомъ году царствованія Генриха II, послѣ завоеванія Англіи Вилгельмомъ. Дюкъ Нормандскій, владѣтель Угисмбарби, тогда называвшійся Вильгельмомъ Брусе, владѣтель Смеатонскій по имени Раифъ де Перси и дворянинъ по имени Аллатсонъ, согласились ѣхать для травли кабановъ въ одинъ лѣсъ или пустотъ, принадлежащую Аббату Витби. Мѣсто сіе называлось Ескдаи-Сиде, а Аббатъ Седманомъ. Въ назначенный день они съ своими охотниками, вооруженные рогатинами пустились на охоту. Они увидѣвъ большаго кабана спустили своихъ собакъ которые преслѣдовали его до церкви, находящейся въ пустынѣ Ескдаи-Сиде, гдѣ находился одинъ монахъ Витби, ведя отшельническую жизнь. Кабанъ отъ чрезвычайнаго преслѣдованія и сильнаго утомленія, вбѣжавши въ церковь повалился на землю и издохъ. Пустынникъ заперши дверь въ церкви, опять попрежнему началъ молиться и заниматься благочестивыми размышленіями; между тѣмъ собаки лаяли около церкви, подоспѣвшіе охотники приказали пустыннику отпереть дверь и показаться имъ. Увидѣвъ кабана мертвымъ въ церквѣ, они вбѣжали туда съ бѣшенствомъ и обременяя проклятіями пустынника изранили его рогатинами, отъ чего онъ вскорѣ умеръ. — Послѣ сего едва убійцы чрезъ другое наказаніе могли избавиться отъ смерти, къ которой они были приговорены; и посему-то случаю потомство ихъ съ великимъ трудомъ едва могло избавиться отъ вассальства.

Прим. 4 парагр. XIII прекрасная Еделфелда.

Она была дочь Короля Осви, который изъ благодарности къ небу, за дарованную ему знаменитую побѣду въ 6 55 году противъ Пеида Короля paien de Mercie обрекъ Едельфелду еще не имѣющую и года въ монашеской жизни въ монастырѣ Витби, въ которомъ тогда была игуменьею святая Гллда. Посему-то онъ съ чрезвычайнымъ великолѣпіемъ украсилъ то мѣсто, гдѣ она погребена.

Прим. 5. парагр. XIII.

О сихъ двухъ чудахъ разсказываютъ древніе писатели, имѣвшіе случай говоришь о Витби или Святой Гилдѣ. Еще и по нынѣ посреди скалъ находятся остатки тѣхъ змій, которыя опустошили монастырь и которые молитвами игуменьи не только умерщвлены; по еще обращены въ камни. Протестанскіе натуралисты называютъ ихъ аммонитами.

О другомъ чудѣ Камдемъ разсказываетъ такъ: Вотъ другой знакъ могущества святой: Дикіе гуси, которые обыкновенно предъ наступленіемъ зимы летятъ стадами на югъ, для снисканія тамъ рѣкъ и Озеровъ не покрывающихся льдомъ ниспускаются на землю, какъ только долетятъ до окрестностей сего монастыря.

Прим. 6 парагр. XIX.

Всякому извѣстно, что когда Давидъ I и сынъ его Генрихъ завоевали Нортумберландъ въ 1136 году, то Англичане вышли противъ нихъ подъ хоругвію Святаго Кутберта и послѣ кровопролитнаго сраженія при Морталлертонѣ и Кютонморѣ, одержанную ими знаменитую побѣду приписывали его могуществу. Но побѣдители не наслаждались успѣхами своихъ побѣдъ, по причинѣ зависти, возникшей между различными поколѣніями, составлявшими армію Давида, которые потомъ соеднившись съ Галѣвіенцами, съ жителями Страхъ-Клида, Тевіотдала и Лотіана со многими солдатами Нормандскими и Германскими, и раздѣляли всѣ между собою завоеванія.

Прим. 7 парагр. XV

Святой Кутбертъ за раззореніе своего монастыря не имѣлъ никакой благосклонности къ Датчанамъ. Я отыскалъ въ Дургамскихъ запискахъ, что святой явился во снѣ Ал Фреду, когда, сей скрывался между болотами Глистонбури и обѣщалъ ему побѣду надъ непріятелями. Послѣ одержанія побѣды Агсендовской Алфредъ изъ признательности, къ помощи Святаго Кутберта сдѣлалъ для его мощей великолѣпную раку. Ужасъ предшествовавшій Вильгельму Завоевателю, когда онъ 1066 года шелъ наказать за возмущеніе сѣверныхъ народовъ, заставилъ монаховъ страшиться и тогда они убѣжали съ тѣломъ Святаго на святой островъ (Линдисфарнъ). Но мощи еще прежде, нежели Вильгельмъ оставилъ сѣверъ явились на прежнемъ мѣстѣ, завоеватель любопытствуя видѣть оныя, приказалъ открыть его раку, при чемъ тотчасъ лишился чувствъ и потомъ когда онъ опамятовался, то такой на него нашелъ ужасъ, что онъ не съѣвши ни единаго куска изъ приготовленныхъ для него вкусныхъ кушаньевъ, убѣжалъ.

Прим. 8 парагр. XXV. опредѣленіе.

Всякому извѣстно, что монахини осквернившіе обѣтъ цѣломудрія, подвергались такому же наказанію какъ и Весталки въ Римѣ, въ семъ случаѣ обыкновенно изсѣкали въ монастырской стѣнѣ нишь такъ, чтобы стоя въ оной можно было помѣстится, куда клали нисколько провизіи, кореньевъ и воды; и ужасное иди съ миромъ, (vadcia pace) было знакомь къ закладѣ въ сей нишѣ преступницы.

ПѢСНЬ III.

Прим. 1 парагр. III.

Находится описаніе Шотландскихъ гостинницъ еще въ шестомъ вѣкѣ въ удивительной повѣсти Дюнбара.

Прим. 2 парагр. XIII.

Звонъ въ ушахъ, Шотландцы почитали за предсказаніе смерти друга.

Прим. 3 парагр. XX

Въ 12 65 году Гаконъ Король Норвежскій приплылъ въ заливъ Клидскій съ страшною арміею и вывелъ свои войска на берегъ Ларгскій въ Ейрсгирсъ. Александръ III туnъ его встрѣтилъ и 5 Октября разбилъ. Гакоyъ удалился къ Оркадамъ, гдѣ и умеръ спустя нѣсколько времени послѣ мссчастія, которому подверглась его армія; yо на полѣ битвы еще и теперь находится большое число могилъ, при разрытіи многихъ изъ нихъ, по обыкновенію находятъ ихъ наполнеными костями человѣческими и погребальными урнами.

Прим. 4 парагр. XX. Пентаклъ.

Пентаклъ состоялъ изъ куска толстой холстины, сложенной на пять угловъ, представляющихъ пять чувствъ и закрывающій таинственныя буквы. Чародѣи разпростирали его для демоновъ, которыхъ они призывали, когда они были непослушны и упрямы и когда не хотѣли подвергнуться обрядамъ и церемоніямъ магическимъ.

Прим. 5 парагр. XXII.

Въ старину думали, что родившіеся въ день Рождества и въ великую пятницу могутъ видѣть духовъ и ими повелѣвать. Испанцы мрачность Филиппа II приписывали не иному чему, какъ только явленію духовъ.

Прим. 6 парагр. XXV.

Подробности о поединкѣ Александера III съ рыцаремъ Привидѣніемъ, я почерпнулъ у Гревеса де Тинбюра Маршала Королевства Арлескаго (otia Imperial, op. Scvipt. rev. Brunswick, vol. I. p. 797).

Кромѣ примѣровъ здѣсь нами выставленныхъ, можно привести и много другихъ для подтвержденія чудесъ колдовства. Въ лѣсѣ Гленморскомъ, лежащемъ на сѣверныхъ городахъ, говорятъ обиталъ духъ по имени Агамдеаргъ, вооруженный по рыцарски и всегда имѣлъ окровавленныя руки отъ чего и получилъ сіе названіе. Онъ принуждалъ всякаго съ нимъ встрѣтившагося сражаться; и въ церковномъ описаніи сего уѣзда въ одномъ манускриптѣ, который можно видѣть въ библіотекѣ адвокатовъ, съ важностію увѣряютъ насъ, что въ то время Агамдеаргъ сражался съ тремя встрѣтившимися съ нимъ братьями и которые всѣ были имъ побѣждены.

Сѣверные бойцы некогда сами искали встрѣчи съ чудовищами и демонами. Смотри цѣлую главу Бертолина: (De cavsis contemptae mortis et Danis page 26З.)

ПѢCНЬ IV

Прим. 1 парагр. I. Монахъ Рютъ.

Это былъ блуждающій діяволъ или летающій духъ, который въ извѣстной день являлся въ монастырской кухнѣ и вился вокругъ монаховъ. Исторія о братъ Рютѣ нынѣ весьма рѣдка и несколько времени даже сомнѣвались о существованіи сего сочиленія; наконецъ въ путешествіи Региналдъ Скотта при открытіи Сорцелнери говорится, что найденъ имъ одинъ экземпляръ сего сочиненія, въ библіотекѣ его друга Гебера, потомъ у Г. Белоса въ его литатературныхъ анекдотахъ, третіе описаніе сего духа находится въ драгоцѣнномъ собраніи Маркиза Штаффорда,

Прим. 2 парагр. VII. Линдезаи, сочинитель комедіи Сатирической.

Послѣднимъ изданіемъ твореній Сиръ Давида Линдезаи обязаны мы стараніямъ Г. Георга Шаллера; но можетъ быть моимъ читателямъ угодно будетъ прочесть не большое примѣчаніе о немъ.

Сиръ Давидъ Линдезаи былъ одинъ изъ первыхъ партизановъ реформатской вѣры. Его комедія и понынѣ еще смѣшная, произвела сильное дѣйствіе на тогдашніе умы. Я не знаю не употреблялъ ли я во зло піитической вольности, выведя на сцену Сиръ Давида Линдезаи какъ Герольдмейстера Льва, за шесть лѣтъ прежде принятія имъ сей должности. Одна изъ главныхъ обязанностей Герольдмейстера состояла въ принятіи чужестранныхъ посланниковъ, и первый членъ его присяги состоялъ въ исполненіи, которыми онъ часто обременялся Королемъ. Отправленія герольдовъ въ Феодальныя времена были важны и посвященіе Герольдмейстера ихъ начальника было торжественно и достойно его званія. Сія церемонія отличалась отъ Королевскаго коронованія тѣмъ толь. ко, что Герольдмейстера помазывали вмѣсто масла, виномъ.

Прим. 3 парагр. XV

Бунтъ противъ Іякова III былъ открытъ самымъ жестокимъ для него обстоятельствомъ, присудствіемъ сына его въ непріятельской арміи. Когда Король увидѣлъ собственное знамя развѣвающееся противъ него и своего сына соединившагося съ непріятелями, то совершенно потерявъ присутствіе духа спасался бѣгствомъ съ поля битвы; но въ это время упалъ съ своей лошади, которая стала на дыбы при видѣ женщины, несшей въ сосудѣ воду и былъ застрѣленъ, но неизвѣстно кѣмъ.

Іаковъ IV послѣ сраженія пришедъ въ стирлингъ и видя монаховъ Королевской церкви оплакивающихъ смерть его отца ихъ покровителя, почувствовалъ угрызеніе совѣсти и подвергся здѣсь жестокой епитиміи.

Пѣснь V.

Прим. I. введеніе. Стран. 299.

Генрихъ VI. послѣ несчастной битвы Товтонской убѣжалъ въ Шотландію съ Королевою, сыномъ и другими членами своей фамиліи. Въ примѣчаніяхъ прежнихъ изданій, я былъ введень въ сомнѣніе о томъ, былъ ли Генрихъ въ Эдинбургѣ, хотя точно Королева тамъ и была Г. Пинкертономъ увѣрившимъ меня, что онъ оставался въ Кинкиндбрижѣ; но мой почтенный другъ Лордъ Лагнеръ показывалъ мнѣ 50 серебряныхъ маркъ жалованныхъ одному изъ его предковъ Генрихомъ. Іоаннъ Напіеръ утверждаетъ, что Король былъ въ Эдинбургѣ 28 Августа на 39 году своего царствованія. Дугласъ же съ обыкновенною своею безпечностію утверждаетъ о сей наградѣ въ 1368; но это ошибка въ копіи на страницѣ 119 и 20 манускрипта. Макфарлина опровергаютъ все мое сомнѣніе на щетъ сего предмета. Іоаннъ Напіеръ былъ сынъ и наслѣдникъ Александра Напіера и Губернатора Эдинбургскаго, онъ принималъ несчастнаго монарха, который нашелъ гостепріимство въ Шотландіи и былъ прославленъ Момистомъ современнымъ піитомъ.

Прим. 9. введ. стран. 300 Μ. Ellis.

Г. Еллисъ въ введеніи къ своему сочиненію подъ заглавіемъ Specimens of romaie доказываетъ свидѣтельствами, приведенными изъ Равилліера Трессана и особенно Аббата Рюе, что при дворѣ нашихъ Англо-Норманскихъ Королей а не при Французскомъ дворѣ ромманическая литтература получила свое начало. Марія съ подлинниковъ Арморнскихъ перевела на Французско Норманскій или Латинскій языкъ 12 забавныхъ балладъ, которыя съ подлинника предлагаются Г. Еллисомъ въ его прибавленіи, слѣдующемъ послѣ введенія.

Прим. 5. парагр. I.

Это сказано безъ всякой иперболы. Въ Англіи и нынѣ еще въ нѣкоторыхъ графствахъ славятся таковые стрѣлки, которые употребляютъ стрѣлы необыкновенной длины.

Въ Шотландіи по преданію Астгама есть пословица, что каждый Англинскій стрѣлокъ носитъ въ своемъ колчанѣ 24 Шотландца, намѣкая тѣмъ объ искуствѣ ихъ стрѣлять изъ луковъ.

Прим. 4 парагр. VI.

При всѣхъ переговорахъ подарокъ винъ почитался необходимъ, при приступленіи къ онымъ; слѣдовательно не одинъ Сиръ Іоаннъ Фамшаффъ имѣлъ нужду въ ономъ.

Прим. 5. парагр. IX.

Можетъ быть мало читатели мои имѣютъ нужды въ томъ, когда я имъ скажу, что Іяковъ каждый годъ вѣсомъ въ нѣсколько унцовъ прибавлялъ тяжесть къ своей перевязи; но нискотъ на семъ основываетъ свое мнѣній, что Король не убитъ при Флодденѣ; ибо Англичане ни когда и ни одному Шотландцу не могли показать сей перевязи.

Прим. 6 парагр. XIV.

Архибальдъ Дугласъ Графъ Алгускій, знаменитый силою и умомъ отъ простолюдиновъ назывался Bell-The-cat. (Гремушка кошки), послучаю, который я хочу разсказать: Іяковъ третій по внушенію Пискота музыку и Архитектуру предпочиталъ звѣриной, соколиной ловлямъ и другимъ благороднымъ по тогдашнему времени занятіямъ, и посему всѣ его фавориты состояли изъ Архитекторовъ и артистовъ музыки, которыхъ авторъ невѣжливо называетъ каменщиками и музыкантами. Знатность не раздѣлявшая удовольствія съ Королемъ, произходящаго отъ занятій благородными искуствами, не могла изъ зависти смотрѣть на почести, воздаваемыя симъ людямъ; а особенно каменщику по имени Кохрану, который получилъ титло Графа Мары. Но когда Король въ 1482 году созвалъ все знаменитѣйшее дворянство Шотландское идти противъ Англіи; тогда Бароны въ полночь держали совѣтъ въ церквѣ Лавдера и рѣшились удалить отъ него сихъ фаворитовъ; и когда они уже готовы были принять для сего свои мѣры, тогда Лордъ Грей разсказалъ собранію басню объ мышахъ, которые также приняли намѣреніе, отъ исполненія котораго ожидали они во всякомъ случаѣ великихъ выгодъ: оно состояло въ томъ, чтобы привязать къ шеямъ кошекъ гремушки, дабы могли они знать ихъ приближеніе. Но прожектъ ихъ остался безъ всякаго успѣха, потому, что во всемъ мышиномъ царствѣ не нашлось человѣка, который бы рѣшился привязать кошкѣ гремушку, понимаю, что это значитъ сказалъ Ангусъ; но нашъ прожектъ не останется безъ исполненія, я тотъ, который привяжу гремушку кошкѣ. — Пискотъ такимъ образомъ разсказываетъ осъ окончаніи сей странной сцены.

Едва выговорилъ сіи слова Ангусъ, какъ Кохранъ Графъ Мары прибылъ на совѣтъ, въ сопровождали военнаго отряда, состоящаго изъ трехъ сотъ человѣкъ, одѣтыхъ въ голубое платье съ черными шарфами чрезъ плечо.

Гордый Кохранъ думая, что ни одинъ владѣтель не посмѣетъ равняться съ нимъ въ достоинствѣ, стучалъ съ грубостію въ дверь церковною. Сиръ Робертъ Дугласъ владѣтель Лохлевана обрадовавшись сему случаю, спросилъ его: кто тамъ стучится грубо въ дверь. — Я Графъ Мары. Это новое удовольствіе принесетъ собравшимся владѣтелямъ, ибо они давно уже ищутъ сего случая. Тогда Графъ Ангускій подошелъ къ двери, а за нимъ и Сиръ Робертъ Дугласъ владѣтель Лохлевана для принятія Графа Мары. Графъ Ангусъ, сорвавши золотую цѣпь висящую у него на шеѣ, сказалъ, что онъ ему дастъ гораздо лучшую. Сиръ Робертъ послѣдуя его примѣру, сорвалъ съ него охотинчей рогъ и сказалъ, что онъ давно уже сдѣлался плохимъ охотникомъ: тогда Кохранъ ихъ спросилъ, шутители вы господа? Совсѣмъ нѣтъ, мы хотимъ теперь доказать, что ты долгое время съ твоими участниками во зло употребилъ милости Государя; по теперь уже болѣе не надѣйся пользоваться его довѣренностію; мы тебѣ постараемся воздать должную заслугу за твои поступки, твои товарищи также не останутся безъ нашей признательности.

Между тѣмъ, Лорды тотчасъ схватили Королевскихъ слугъ, повѣсили ихъ на мосту Ловдерскомъ; такимъ же образомъ они поступили съ Кохраномъ и его соучастниками.

Прим. 7. парагр. VI.

Ангусъ былъ уже старикъ, когда объявлена была война Англіи, онъ не переставалъ охуждать сего намѣренія; и въ самое утро Флодденской битвы онъ говорилъ довольно свободно о томъ, что безразсудно начинать битву. Король на сіе отвѣчалъ ему съ презрѣніемъ и досадою называя его трусомъ, позволилъ ему оставишь лагерь. Это незаслуженное презрѣніе изторгло слезы изъ гласъ стара то воина. Онъ удалился, позволилъ сыну своему Георгу Ангусу и Сиру Вилліаму Гленбервискому командовать своими войсками. Они были оба во время сраженія убитвы и съ ними погибло еще двѣсти человѣкъ Дугласовъ. Графъ предавшись отчаянію о несчастій своего долга и своего Отечества, удалился въ монастырь, гдѣ спустя годъ послѣ Флодденской битвы и умеръ.

Прим. 8 парагр. XXV.

Это сверхъ естественное явленіе подтверждается всѣми Шотландскими историками какъ и явленіе въ Линлитговѣ, оно кажется было устроено тѣми, которые не довольны были объявленіемъ войны, для устрашенія суевѣрнаго Іакова IV.

ПѢСНЬ IV.

Прим. I. введ. стр. 539. день Іола.

День Іола Датчанами во времена язычества праздновался великими пиршествами, они за торжественнымъ столомъ бросали другъ въ друга обглоданными костями. О танцахъ вокругъ отъ производимыми сѣверными повѣствуется Олаюсомъ Магнусамъ. Сей же самый Авторъ разсказываетъ, что съ какимъ бѣшенствомъ они бросали въ огнь того, который терялъ мужество и опять оттуда его мгновенно выхвативъ, принуждали пить мѣру пива. Это наказаніе называли они укрощеніемъ Королевскаго гнѣва.

Прим. 2 пар XI.

Славный Гавенъ Дугласъ Епископъ Дюнкелдскій, сынъ Архибальда Беля Тзе-кашъ Графа Ангускаго перевелъ Енеиду Шотландскими стихами и многіе другіе славныя піитическія сочиненія; но въ это время онъ еще не былъ удостоенъ Эпископской шапки. Прим. 5 парагр. XXIV.

Сиръ Бріанъ. Тюнисталь называвшійся романтическимъ языкомъ того времени Тіонстаиль рыцарь безъ порока былъ убитъ въ числѣ другихъ рыцарей Англинскихъ, во время битвы Флодденской.

При. 4 парагр. XXVI.

Осада собора Лихфислдскаго укрѣпленнаго Королемъ, случилась во время гражданской войны. Лордъ Броокъ командовавшій осаждающими съ Сиромъ Іоанномъ Гниль былъ убитъ ружейною пулею пробившею наличникъ его шлема; роялисты примѣтили, что выстрѣлъ былъ сдѣланъ изъ одного придѣла собора свят. Шода и что рана была нанесена глазу, который надѣялся вскорѣ видѣть развалины всѣхъ соборовъ въ Англіи. Этотъ случай какъ и многіе симъ подобные, обогатили и прославили сей соборъ; но впрочемъ главная башня была созжена осаждающими.

КОНЕЦЪ.

---

1. Шекспиръ, если вамъ угодно.
2. Военные крики сихъ племенъ Шотландскихъ.
3. Нѣмецкой Генералъ, командовавшій вспомогательными войсками, Герцогини Бургонской, для поддержанія Ламберта Зимнеля. Онъ былъ побѣжденъ и убитъ при Штоксфиндѣ.
4. Лавъ Называются въ Шотландіи многія горы, образующія коническую верхушку.