Альфред Теннисон
Магдалина (Maud)
править
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
правитьГлава I.
1.
Как ненавижу я овраг за нашей рощей!
Там всё полно печалью ледяной;
Кругом в полях мертво, и только вереск тощий
Блестит запекшейся, кровавою росой.
В безмолвном ужасе то там, то здесь с уступа
Он вьётся, точно кровь, и эхо в тишине
На каждый стон и вопль, как будто в полусне,
Даёт один ответ отрывисто и скупо:
Смерть!
2.
Десятки лет назад на дне его глубоком
Нашли холодный труп. О, праведный Творец!
С уступа острого несчастный мой отец
Сам в бездну ринулся, гонимый грозным роком.
Ужасная судьба! Под глыбою земли,
Покрытый кровью ран, валялся он в пыли,
И эхо сонное, казалося, устало
Ещё последний стон страдальца повторяло:
Смерть!
3.
О деньги! роковой, заманчивый осёлок!
О, спекуляции! коварный океан!
Отец мой в вас погиб, как челнока осколок
В губительный, бездушный ураган.
Пред смертью бормотал о чём-то он безумно
И мнилось, погасал в нём светоч бурных сил…
Как погибающий, сердитый ветер выл
И листья блеклые срывал с деревьев шумно,
А бедный мой отец, качаясь, как больной,
Навеки покидал очаг семьи родной.
4.
О, этот страшный час! Забыть его не в силах.
Ужасные шаги я слышал издали.
Казалось, что-то там тяжёлое несли,
И сердце замерло и кровь застыла в жилах.
Вокруг шептались все и вдруг, ужасен, дик
Пронзил полночный мрак тревожный, резкий крик.
Крик матери.
5.
Увы, тот труп — был мой отец.
Он — жертва подлости. Пусть люди с колыбели
Лжецы, — он был правдив. Но кто же, кто подлец?
Иль в воду спрятаны пружины мрачной цели?
Уж не старик ли тот, что жизни красоту
Увидел в золоте и, бросив в нищету
Нас спекуляцией бесстыдною и лживой,
Обогатил себя позорною наживой?
6.
Мы время мирное считаем благодатью,
А сами, как дитя, позорящее мать,
Его святую благодать
Публично предаём проклятью.
К наживе Каина стремятся все сердца.
Встаёт на брата брат и дети — на отца.
Нет, лучше времена воинственного боя,
Когда в сердцах людей пылает честь героя.
7.
Но дни развития, прогресса и культуры —
Дни мира, иль войны? — Глупец и фарисей
Не видят, как вокруг с живых сдирают шкуры
И точат острия зазубренных мечей.
Гражданская война, она кипит повсюду
И жертв, несчастных жертв, набрасывает груду!
8.
Пробьёт суровый час и я, увы, быть может,
Переменюсь, как все. Глухое сердце вновь
Ни скорбь, ни стон людской уж больше не встревожит.
Не озарит лучом блаженная любовь.
Не возмутит души людское лицемерье,
Нахальство гордое и глупый смех невежд.
Кто знает! В сердце нет ни светлого доверья,
Ни грез мечтательных, ни праздничных надежд!
9.
Но мир покоится под сенью винограда,
А прошлое клеймят насмешкою, когда
В убогих конурах, как загнанное стадо,
Ютятся лучшие поборники труда!
Когда евангелья гражданского оплота —
Громады мрачных книг торгового расчёта!
Но в утешение болтают все одно:
Что мир покоится под сенью виноградной,
Хоть жулик-фабрикант, в обманах беспощадный,
Коварно продаёт поддельное вино.
10.
И опьяняет мозг тот яд вина ужасный
И зверем человек становится больной,
И в диком бешенстве он топчет с злобой страстной
Несчастных жертв своих… Не миром, а войной,
Кровавою войной я назову то время,
Тяжёлое, как каторжное бремя.
11.
Дух преступления на всём по воле неба,
И бедняки, как жалкие глупцы,
Песок, извёстку, землю и квасцы
Едят покорно вместо хлеба.
Храним оружьем должен быть и сон:
Во тьме ночной, угрюмой и безлунной,
Тревожный слух ужасно напряжён
Визжаньем пил о ваш замок чугунный.
А позади кровавых фонарей [*]
Убийца-врач готовит яд ужасный,
Чтоб отнимать обманом у людей
Последних дней закат глухой, ненастный.
[*] — В Англии у докторов принято за окнами выставлять красные фонари.
12.
Мать убивает малого ребёнка,
Чтоб получить на трату похорон
Пособие. Чудовище Мамон,
Как Тамерлан, смеётся грубо, звонко
При виде трупов маленьких детей
Над грудами изломанных костей.
И это — миром мы зовём в отчизне?
Нет, лучше уж кровавая война,
Чтоб гибнущая вздрогнула страна
И потрясла гнилой фундамент жизни!
13.
Уверен я, что если за горой
Покажется врагов страны эскадра
И полетят над нашей головой
С их кораблей губительные ядра, —
Тогда курносый, ловкий рыжий плут
Своей страны законным станет сыном:
Он из конторки сделает редут,
А нет меча — побьёт врага аршином,
Которым, жаждой денег заражён,
Обмеривал своих сограждан он.
14.
Но что со мной? Иль я, как мой отец,
Схожу с ума и там, на дне оврага
Хочу найти безвременный конец,
Чтобы врагов глумилася ватага?
Нет, лучше жить, навеки позабыв
Об ужасе кровавых дел и нив!
15.
Но в крике матери ведь слышал горе я?!
О, в нём была любовь без меры и границы
К тому, кто разорвал в расцвете бытия
Своих печальных дней чистейшие страницы.
И думал я, дитя, что скоро, пробудясь,
С пылающим лицом и воспалённым взором,
Как прежде, станет он клеймить святым укором
Тех, кто закон Христа втоптал бесчестно в грязь.
16.
Ах, как постыла мне картина гор и степи
И моря синего! Постыл мне дом родной!
Чего же жду я здесь? Неведомые цепи
Сковали жизнь мою с печальной стороной.
Пока старуха смерть не выбросила флага, —
Я должен убежать от этого оврага!
17.
Но плотники пришли в усадьбу: значит, те
В неё вернутся вновь. В руках миллионера
Усадьба зацветёт в нарядной красоте
И жизни закипит ликующая эра.
Ребёнком маленьким я помню ясно Maud:
То был её красы пленительный восход!
18.
Maud! С нею я играл. Господь всегда на диво
От смерти гибельной малютку сохранял,
Когда, как белочка, цеплялась прихотливо
Она по веткам ив и по обрывам скал.
Её любили все. Maud всем была отрада!
О, ангел маленький, я помню ротик твой,
Когда тянулась ты за кистью винограда,
Которую отец держал над головой.
19.
Что сталось с ней? Но грудь охвачена тоскою…
Ужель мне принесёт проклятие она!
Нет, девушка меня тревожить не должна.
Наверное, меня оставит Maud в покое.
Спасибо и за то! Кто хуже — знает Бог:
Мужчина ль, женщина ль? Я погружусь в науку.
Пусть дьявол танцевать под свой крикливый рог
Того, кто поглупей, зовёт на стыд и муку!
ГЛАВА II.
1.
Как долго я искал спокойствия души!
О Боже! Подари меня святыней ясной,
А Maud не возмутит в безрадостной тиши
Отшельнику его духовный мир бесстрастный.
Вчера я видел Maud: как мрамор, холодны
Черты лица её и царственно спокойны.
В один аккорд они природой слиты стройно;
Ланиты нежные прозрачны и бледны.
Путь утомительный на время обесцветил
Их розы пышные… А право, очень жаль,
Что я очей её сиянья не заметил,
Хотя и убеждён: они блестят как сталь.
О, эта красота чужда мне без сомненья!
Но отчего в душе таится подозренье?
ГЛАВА III.
1.
Холодные черты! За что вы так жестоко
И кротко ангельски терзаете меня?
Вы в сердце врезались таинственно-глубоко
И увлекли мой ум, чаруя и маня!
О, милая звезда на небе тёмной ночи!
Твои загадочно-пленительные очи
Преследуют меня повсюду, точно тень.
Твой лик мерцает мне, как драгоценный камень,
И в сердце запылал неведомый мне пламень.
Как солнце, — ночь души он превращает в день.
Сон от очей бежит. Я дом покинул душный
И вышел в тёмный сад. Шумел морской прибой
И ветер скорбно выл, и берег равнодушный
Внимал стенаньям волн с холодностью немой,
Лишь замерли они на утренней заре,
Когда лазурь небес сияла в янтаре.
ГЛАВА IV.
1.
Уж в красных почках липы сверкнули изумруды.
Весельем снова веет нарядная весна
И сыплет из кошницы цветов роскошных груды,
И только мне веселья не принесла она.
Серпом луны сапфирным наш берег отдалённый
Любовно окаймляет равнина синих волн,
И океан, обласкан весною благовонной,
Как я, тревогой страстной и жаждой счастья полн.
2.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А там, в саду соседнем, как тихий ангел света,
Проходит Maud бесшумно, но горе мне, когда
На небе грёз страдальца лучом любви, привета
Она блеснёт прекрасна, как яркая звезда!
3.
Отцу прелестной леди не кланяюсь давно я.
Когда ж верхом сегодня проехала она
С своим противным братом, забывши всё земное,
Я вновь ей поклонился… Но чем-то смущена,
По гордости, конечно, она вдруг отвернулась.
Ребёнок мой прекрасный! Пусть ваш отец богат,
А я бедняк; пусть мне судьба не улыбнулась,
Но право, не к лицу вам кичливости наряд!
4.
Природа вечно с жизнью идёт за панибрата:
Орёл терзает птичку, а птичка — мотылька,
И мой лесок зелёный — приют борьбы, разврата,
Где казни и убийства царят исподтишка,
И на меня клевещут лакей мой и служанка,
И обокрасть меня им не стоит ничего.
Открыта предо мною житейская изнанка,
Но мне-то что за дело до этого всего?
5.
Мы все — марионетки. Снимает нас и ставит
На жизненную доску незримая рука.
Жизнь — краткий миг, не больше, но род людской лукавит
И лжёт упрямо, грубо, с упорством дурака.
Свободу дико топчет, а сам всё ждёт свободы.
О люди! Червяки вы ничтожнейшей породы!
6.
О, старина святая! Тогда венцом творенья
Считали человека: он думал, что ему
Сияло солнце с неба и птиц звенело пенье
И блеск луны холодной пронзал ночную тьму.
Но род людской — ребёнок. Промчится век за веком.
Тогда, тогда, быть может, свободным человеком
Червяк земли ничтожный дерзнёт себя назвать.
Теперь он первый в мире, последний ли? Загадка!
Не слишком ли он мелок и низок, чтобы стать
Венцом среди творений конечного порядка?
7.
Тщеславье — вот рычаг науки и искусства.
И я не удивлюсь, что пламенный поэт
В разврате и похмелье сжигает ум и чувство,
Учёный за обманы науки прячет свет.
О если б мог смирить я пытливый, дерзкий разум,
Смирить свои желанья, чтоб, обретя покой,
Стеклом лишь любоваться, как дорогим алмазом
И не тревожить сердца прерывистой тоской.
8.
Безвестна цель Владыки. Изида за покровом…
Солнц много и обширна вселенная. Куда
Господь направит землю своим могучим словом
Темно, как в грозной туче — летучая вода.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
9.
Смирися, ум пытливый! Пускай, веселью чуждый,
Я проживу спокойно в далёкой стороне!
Пусть душу не смущают людская скорбь и нужды
И сердце не трепещет, подобное струне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
10.
Но более всего я боюсь любви опасной:
Любовь — цветок волшебный, но яд таит ужасный.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ГЛАВА V.
1.
У мощного кедра усадьбы богатой,
Забывши сомнения гнёт,
Я слушал, волшебною чарой объятый,
Как пела прелестная Maud.
И в майское утро божественной жизни,
В той песне, светла как весна,
Любовью к несчастным, любовью к отчизне,
Казалось, пылала она.
2.
И пела она в этот день золотистый
Прекрасна, как Божья краса
И песне, казалось, с улыбкою чистой
Внимали в тоске небеса.
О смерти, о чести бессмертной героя
Восторженно пела она
И хлынула к сердцу, как в море прибоя —
Слёз жгучих святая волна.
За смутное время, за тьму и пороки,
За низость людей и себя,
Стыдом загорелись отцветшие щёки
И сердце забилось, любя.
3.
Умолкни, о голос чарующе-дивный!
Умолкни! Тоску затая,
Его упоительной силе призывной
Не в силах последовать я.
Не слава героя — удел мой несчастный.
Умолкни, божественный друг,
Иль с страстной любовью, с треговою страстной
К тебе поспешу я на луг.
И там припаду я с безумным рыданьем
К ногам утомлённой главой,
Чтоб робко почтить не тебя обожаньем,
А голос чарующий твой!
ГЛАВА VI.
1.
И бледно и хмуро забрезжило утро.
Нет солнца; над грудой земли
В сквозных облаках, как пятно перламутра,
Мелькнуло оно издали;
Вершины деревьев под ветром морозным
Согнулись, уныло стеня…
А я-то, несчастный, я в сумраке звёздном
Ждал тёплого, ясного дня.
2.
О Боже! Не Maud ли навстречу попалась
В тот час, как светило, блестя,
С прощальной улыбкой за море скрывалось,
Вершины холмов золотя.
Да, Maud! Мне случайно пришлось её встретить:
Одна она по полю шла,
И здесь оправдалася в том, что ответить
На первый поклон не могла.
3.
И слабая искра нетленного света
Затеплилась в бедной груди,
И свет лучезарный родного привета
Сулила она впереди.
Хоть с утром ненастным, глухим и туманным
Божественный пламень бледнел,
Но радость сияла мне светом желанным
Среди утомительных дел.
4.
Что, если я тешусь своею ошибкой?
Что если капризна и зла,
Пожатием тёплым руки и улыбкой
Она вероломно лгала?
Что, если она, Клеопатре подобно,
В гармонию сливши слова,
Опутала шёлковой сеткою злобно
Красой усмирённого льва,
Чтоб гордо заставить у ног пресмыкаться
И громко над бедным страдальцем смеяться?
5.
О, Боже великий! Что будет со мною,
Когда сохранят небеса,
И страсти уснут
и блеснут сединою
На дряхлой главе волоса,
Коль в двадцать пять лет этот мир бестолковый
Тюрьмою мне кажется мрачной, суровой.
Но если она и чиста и правдива,
Улыбка её не лгала, —
Тогда для меня этот мир суетливый
Не будет ареною зла!
6.
А если для выборов голос особый
Во мне захотел приобресть
Красавицы девственной брат меднолобый,
Забывший и правду и честь?!
«Безумец! — мне каркает ворон тревожный, —
Страшись вероломных сетей,
Иль станешь игрушкою цели ничтожной,
Игрушкою низких страстей!»
Да, я берегусь от тщеславья, от бурной,
Напыщенной гордости: эта черта —
Колпак с бубенцами, цветистый, мишурный,
На черепе мрачном шута!
7.
А может быть, эту улыбку и взгляды
В ней вызвала жалость ко мне:
Лишённый участья, лишённый отрады,
Один я живу в тишине.
С тех пор, как скончалась голубка родная,
Бессменно и грустно, года
Живу я в бесплодной тоске изнывая,
Живу одиноко всегда.
Моё безграничное, тяжкое горе
Лишь слышит нахмуренный лес,
Да тёмные бездны, да бурное море,
Да свод неоглядных небес:
И в шепоте листьев, и в шуме прибоя
Мне слышится эхо неравного боя
С судьбой, и внемлю я, пока
Мой ум не смиряется, страхом объятый,
И сердце не смолкнет в неволе проклятой
И грудь не охватит тоска.
8.
Моё истомлённое сердце, ты живо,
Но поймано в сети любви,
И страсти, как волны во время прилива,
Бушуют в груди и в крови.
Любовью душа трепетала призывно,
Когда, улыбаясь светло,
Она протянула мне ручку, и дивно!
Забыл я невзгоды и зло!
9.
Она мне напомнила с кроткой улыбкой
Лазурное детство, как сон,
И сердце забилось… Что, если ошибкой
Я в низкий обман увлечён?!..
Но если она и чиста и правдива,
Улыбка её не лгала, —
Тогда для меня этот мир суетливый
Не будет ареною зла.
ГЛАВА VII.
1.
В старину ль я смутно слышал
Где — не знаю, это диво,
Или мне оно приснилось
В старом кресле прихотливо:
2.
Двое дружно пили вместе
И решил один сердечно:
«У меня родится дочка, —
Мальчик ваш богат, конечно!»
3.
Эхо ль это дивной сказки,
Что с восторгом слышал в детстве
О султанах, о царевне,
О несказанном наследстве?
4.
Странно, но я где-то слышал,
Как другой сказал сердечно:
«Коль у вас родится дочка, —
Мальчик мой богат, конечно!»
ГЛАВА VIII.
1.
Молилась в бедной сельской церкви Maud.
Как ангел скорби кроткий и печальный
И серафим над урной погребальной
Оплакивал её загадочный восход.
И только раз её случайный взор
Мой повстречал, и Maud смутилась чудно,
И озарил мне душу метеор
И сердце вдруг забилось безрассудно.
Не слышал я, чему учил народ
Священник наш в одежде снежно-белой.
Ужель горда пленительная Maud?
Я спрашивал себя. Восторженный и смелый
Звучал в душе ласкающий ответ:
«Нет, не горда! О нет!»
ГЛАВА IX
1.
Я гулял на прибрежьи морском.
Море что-то шептало туманное.
В облаках волокнистых тайком
Улыбалося солнце румяное.
Вдруг, сверкая своей белизной,
Задрожала меж солнцем и мной,
Посылая приветствие скромное,
Ручка Maud. На горячем коне
Maud летела… За ней в стороне
Двое ехало…
Облако тёмное
Так скрывает звезду, как гора
Скрыла Maud, это солнце добра.
ГЛАВА Х.
1.
Я болен совсем от ревнивого страха:
С ней брат был и франтик, напыщенный лорд.
Отец его вылез из грязи и праха.
Он — дутым величием горд.
Громаднейших копей владелец невзрачный,
Его отвратительный скупостью дед
Отправился в ад, ещё более мрачный,
Чем копи, где проблеска нет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И уголь дельца, заменяемый златом,
Оставил он глупому внуку, а тот
Купил себе титул наследством проклятым
И герб золотой и почёт.
С умом и сердчишком ничтожнейшим, птичьим
Он женщин богатством своим покорял,
Мужчин — подкупным и мишурным величьем,
А низших, глумясь, презирал.
Как с барышней голосом мягким и томным
Вели с ним пустые друзья разговор,
Когда его замок убранством нескромным
Пленял их неопытный взор.
О, мне этот замок! Над степью суровой,
Средь куцых деревьев, как выскочка-лорд,
Торчит он, своей красотой бестолковой,
Как титулом купленным горд.
2.
Мальчишка разведал про клад драгоценный,
Невесту он видит в красавице Maud.
Брат будет обрадован сделкой презренной,
А девушке мало забот.
С ним будет она, без сомненья, любезной
И, верно, обоим приятен он им
С разинутом ртом, с головой бесполезной
И с купленным чином своим.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
3.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
4.
О, как бы хотелось услышать мне снова
Восторженной, рыцарской песни мотив,
Чтоб снова к прекрасному счастью былого
Почувствовать смелый призыв,
Тогда бы я понял с отрадной улыбкой,
Что жалкого лорда, мальчишку, она
Не примет за светлую личность ошибкой,
Не вверится речи лгуна.
5.
О Боже! Пошли ты в наш мир человека
С простой, но великой душой,
Чтоб мощных героев далёкого века
Напомнил он людям собой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
6.
О, если б на благо родимой стране
Такой человек пробудился во мне
И умер бесследно, как искорка, тот,
Что властно во мне беспокойный живёт!
ГЛАВА XI.
1.
О, если крепкая земля
Могилой станет мне не прежде,
Чем я, как путник корабля
Найду исход своей надежде,
Тогда удар судьбы пускай
Внезапно грянет надо мною:
Я хоть на час имел свой рай,
Обвеян ласковой весною!
2.
О, если б только небо мне
Не изменило берассудно;
Улыбкой райской в тишине
Жизнь улыбнулась кротко, чудно, —
Тогда удар судьбы пускай
Внезапно грянет надо мною:
Я хоть на час имел свой рай,
Обвеян ласковой весною.
ГЛАВА XII.
1.
Теперь в саду моём поёт
Весной обласканная птичка.
Она поёт: «Где Maud? Где Maud?
Куда девалась круглоличка?»
2.
О, успокойся. В роще Maud,
И с нею я: мы собираем
Лесные лилии, и вот
Лесок наш кажется нам раем.
3.
Через долину птичка ей
Из леса звонко отвечает:
«Maud здесь! Maud здесь! Он вместе с ней
Лесные лилии сбирает!»
4.
Прелестной Maud семнадцать лет,
Но в ней достоинств тьма таится:
Она свежа, как майский цвет
И величава, как царица.
Поцеловал ей ручку я:
Она не выразила гнева
И поцелуй, звезда моя,
Прияла, точно королева.
5.
Как я подумать мог, что Maud
Горда? О нет, когда смиренье
По воле Бога в рай ведёт, —
Её, конечно, ждёт спасенье!
6.
Я знаю: где ступала ты,
О Maud, с пленительным букетом,
Там ароматнее цветы
И облит луг румяным светом.
7.
В саду усадьбы, без забот
Поют ликующие птички.
Они поют: «Где Maud? Где Maud?
Жених приехал к круглоличке!»
Стоит лошадка у ворот.
Ворчит кингчарли так сурово:
«Не ты возлюбленный у Maud,
Так уезжай обратно снова».
ГЛАВА XIII.
1.
Презираемый им? Презираемый тем,
Кто и сам-то презренья достоин!
Экий вздор! Он меня не волнует ничем
И теперь я, конечно, спокоен!
Он вчера на тропинке стоял в стороне.
Я шёл мимо границей именья;
И красив, и румян, и высок он, но мне…
Мне противны его украшенья.
2.
Кто б невеждивым, грубым назвать меня смел!
В те минуты, клянусь, я сердечно
Протянуть ему руку по-братски хотел.
Он насвистывал что-то беспечно,
И с упрямством осла, устремив в меня взглад,
Он ногою в изящном ботинке
Стал качать методично вперёд и назад,
Тонким прутом сбивая пылинки.
3.
Почему ж не отец здесь в усадьбе, а он,
А старик никогда не бывает?
Или здесь, как и мне, ему слышится стон
И виновное сердце терзает.
Впрочем, встретил его я назад тому год.
Было мало, признаться, в нём толка:
Он был бледен и худ… О, пронырливый крот
С головой и лицом, как у волка!
О обманщиком я не хочу его звать,
Иль тогда, как дитя лицемерья,
И она бы могла притворяться и лгать,
Красота ж вызывает доверье.
А у Maud была славною женщиной мать.
От неё моей милой пришлось восприять
Лишь души благородные свойства;
Недостатки ж, покорные властной судьбе,
Перешли к её брату…
4.
Но полно тебе,
Гневный дух мой! Смири беспокойство!
Не тебе ли, полна и любви и добра,
Улыбалась сегодня сестра?
ГЛАВА XIV.
1.
Есть садик пышных роз у Maud;
Пред домом — белые лилеи.
Её заботливый уход
Цветам весенних дней милее.
Туда на утренней заре
Проник я, притаясь у входа…
День пробуждался в серебре
И оживлялася природа.
2.
Есть в мрачном доме уголок:
Там, точно драгоценный камень,
Сияет Maud. Не смел порок
Туда вдохнуть мертвящий пламень.
Когда, порой, всю ночь без сна
Пирует брат и льются вина, —
Сидит за книгою она,
Иль за любимым пианино.
И думал я, вперивши взор
В её заветное окошко:
Когда б, как светлый метеор,
Сошла ко мне царица-крошка —
В раю сам Магомет-пророк
Мне позавидовать бы мог!
3.
И ласкала меня золотая мечта,
Но казалася дерзки-свободной.
Я любим. Но, быть может, надежда пуста, —
Я игрушка тигрицы голодной?!
4.
Я стоял, и безмолвье царило вокруг.
Лишь ручей бормотал, протекая чрез луг
К дальней роще моей заповедной,
Да при тусклом сиянии бледного дня
Разбивалися волны о скалы, стеня.
Всюду смерть мне казалась победной.
То безмолвие было лишь временным сном,
Но от ужаса чувства застыли,
И в тревожном уме, в моём сердце больном
Проносилася мысль о могиле.
ГЛАВА XV.
1.
Сомненья демон злой со мною неразлучен.
Сурово каждый миг терзаю я себя,
И если есть душа, что верит мне любя,
Казаться должен ей ужасен я иль скучен.
Но если есть она, прекрасная душа, —
Тогда я буду жить, смирив в груди тревогу
И благодарный гимн сложу за это Богу
С сознанием, что жизнь светла и хороша!
ГЛАВА XVI.
1.
Для жизни городской брат милой Maud моей
Покинул мирное именье,
Чтоб утолить пожар разнузданных страстей
Порочным ядом наслажденья.
О, если б там его опутали они
Незримой сеткою сурово,
Чтоб прожил в Лондоне он годы, а не дни, —
Я б ожил снова.
Молчать не в силах я! Звездой блестящей Maud
Ко мне идёт, полна сиянья.
Ужели для меня любви её восход
И сердца трепетанье?
Ужель любовь моя — власть над душою Maud?
Она красе не знает власти!
Неведение ей лишь силу придаёт,
Сильнее разжигает страсти.
Она, как солнца луч для жизни молодой, —
Моя надежда и спасенье
От сумасшествия, от думы роковой,
И, может быть, от преступленья!
2.
Что если уже Maud помолвлена давно
С мальчишкой, чванным лордом,
И верной мне судьбой ей быть не суждено,
В стремленьи буду ли я твёрдым?
И буду ли любить восторженно её,
Коль Maud любовь мою не ценит,
Покорно даст ему согласие своё,
Иль для меня ему изменит?
3.
О, если только мысль предчувствия права?!..
Не трепещи, душа! на помощь мне слова!
Перед разлукой всё скажу я,
Иль буду ждать от смерти поцелуя!
ГЛАВА XVII.
1.
Ещё с лазоревых небес
Денёк счастливый не исчез,
Как просто девушка одна
Созналась мне, что влюблена.
Розы на севере!
Розы на юге!
Розы на западе
И на востоке,
Розы на милых ланитах и губках.
Когда святое слово: «Да»
Сорвалось с уст прелестной Maud,
Благословенная звезда
Мне озарила небосвод.
Пусть темнобронзовый дикарь
У кедра пляшет до зари.
Его малютка, как и встарь
Поёт: куда ни посмотри,
Розы на севере!
Розы на юге!
Розы на западе
И на востоке,
Розы на милых ланитах и губках.
ГЛАВА XVIII.
1.
Я проводил домой мою голубку, радость
И в жизни сумрачной несказанная сладость
Напомнила мне грудь. Подобной милой Maud
Во всей вселенной нет! И в грудь волной желанной
Влилося счастие, растаяла тоска:
Так в полноводие бурливая река
Подходит к берегам земли обетованной.
2.
Подобной милой Maud во всей вселенной нет!
Подобной никогда не встретит солнца свет.
А ты, могучий кедр, вздыхаешь о Ливане
И смотришь на восток, о сумрачный колосс,
Хотя в её саду ты радостно возрос,
А родина твоя рисуется в тумане.
Тебя питает дождь и ветер благотворный.
Под сению твоей пленительной, узорной
Головка милая мелькает каждый день
И падает, как встарь в раю над Евой, тень
Над той, которая судьбу мне изменила,
И превратила жизнь в божественный алтарь
И над душой моей господствует, как царь,
И то, что я презрел, вновь стало сердцу мило.
Я отдыхаю здесь, и веток колыханье
Прохладой веет в грудь. В лазурной вышине
Сверкают звёздочки; их кроткое мерцанье
То скроется, то вновь в просвет мелькает мне.
3.
Сияйте, звёздочки! Мне мил ваш блеск стыдливый.
Вам улыбнулся день прекрасный и счастливый,
А были дни, когда о горе, о беде
Я повесть мрачную прочитывал в звезде,
И пламенно желал быть мужиком, рабочим,
Чтоб не уметь читать в сияньи золотом
Страницы скорбные! Чтоб вы, немые очи,
Не жгли больную грудь загадочным огнём.
Сияйте, звёздочки! Что мне до вас за дело!
На жизнь теперь смотрю я весело и смело.
Мне жемчуг подарил мятежный океан;
Он сохранит меня, как дивный талисман,
От грозной пустоты! В моём безумьи чудном
Я счастлив без конца! Я жизнь отдать готов,
Чтоб над головкой Maud без тени облаков
Светлели небеса в сияньи изумрудном.
4.
Да, жизнь отдать готов! Безмолвие могилы
Любви моей придаст и твёрдости и силы.
Мир полон горькой лжи, но всё же сладко жить.
Не спрашивайте вы, как мог я полюбить,
Но для меня теперь весь мир пышней сияет,
Светлей блестит лазурь загадочных небес,
Приветливей листвой кивает тёмный лес
И ярче изумруд в траве долин сверкает.
5.
Нет, смерти не хочу! Хочу я страстно жить!
Чтоб истине других восторженно учить,
Учить сражаться их с невзгодами и тьмою.
Но отчего ж любовь туманится тоскою
О смерти?.. Так друзья за праздничным столом,
Сливая с песнею ликующей застольной
о смерти сумрачной намёк порой невольный,
Все замолкают вдруг с нахмуренным челом.
О друг мой, почему, ответь мне, не таи,
Тот берег роковой, что мы зовём могилой,
Сплетаясь с чувствами восторженной любви,
Заставил быть её пленительно-унылой?
6.
Но что я слышу? Стон? О нет, то шум прибоя.
Часы двенадцать бьют. Их праздничного боя
Удары дивные прошли передо мной
Невестами в наряде подвенечном,
И будут памятны душе моей больной,
Пока не смолкнет жизнь в биении сердечном.
Теперь закрыла Maud ресницы милых глаз
И руку подала холодной смерти брату
И дивной красоты, сияя, как алмаз,
На крыльях светлых грёз умчалася к закату.
В тот мир фантазии, где, свет души храня,
Пока закрыты сна невиннейшего двери, —
Витаешь ты в лучах умлкнувшего дня,
Моя небесная, мечтательная пери.
Бог милостив. Тебя Он сохранит во сне,
О, сердце милое душе моей тоскливой.
Прости! Блаженный сон нисходит и ко мне.
Прости, ребёнок мой стыдливый!
А вы, мирьяды звёзд, святого неба очи,
Бесшумной музыке благоуханной ночи
Аккомпанируйте с лазурной высоты
Над степью сонною и над долиной мирной.
Великолепием небесной красоты
Вы землю к вышине приблизили эфирной
И торжествуете над грешною землёй.
Покинул также я свой сад уединённый…
Сияйте, звёздочки, и музыкой небес
Аккомпанируйте делам земных чудес
И мне, счастливому любовью благосклонной.
Но демон сумрачный гнетёт мне душу снова.
Аминь! Я поборю нападки духа злого!
ГЛАВА XIX.
1.
Сегодня брат Maud возвращается; он
Разрушит мой праздничный сон.
2.
Мой сон. И мечтал ли о счастии я?
Я душу открыл ей с волненьем
И не было утра во мгле бытия
Богаче своим искупленьем,
За горькую юность, что рок омрачил
Отца незабвенной кончиной,
За скорбь, что ребёнком я в сердце носил,
Сражённый тяжёлой кручиной,
За мать, что в оковах тоски роковой
Сгорела свечой восковой.
3.
Порою невольно уста без конца
К проклятью рвались ядовито,
Но я о кровавом поступке отца
Не мог ей поведать открыто,
И только о том я в тоске говорил,
Как мать угасала, бледнея,
Как сонм кредиторов больную томил,
Безумной враждой пламенея.
4.
И Maud рассказала, доверья полна,
О матери также несчастной,
Которую нежно любила она
Душою правдивой и ясной.
«Ей с мужем в разлуке пришлось умирать,
Забытою им за границей…
Она не могла без тоски вспоминать
О фурии зла бледнолицей,
О фурии сеявшей злобно вражду
Облитую жгучею кровью.
А прежде мы жили согласно, в ладу
С высокой и светлой любовью».
И странно, ещё говорила она,
Как наши отцы обручили
Меня с моей милой за кружкой вина
И клятвой обеты скрепили.
В тот день родилось моё солнышко Maud.
Ребёнок здоров был на славу,
И жизни её лучезарный восход
Своим я считаю по праву.
5.
Но честная кровь, что была пролита?
Её всемогущее пламя
Могло обязательство сжечь дочиста,
Души моей светлое знамя.
А думал ли кто о желаньи святом,
О мире пред мрачной могилой,
О сердце красавицы Maud золотом,
О счастьи волшебницы милой?
Когда я готов был весь мир проклинать,
Охваченный мыслью опасной
Во мраке собора о дружбе опять
Молилась мой ангел прекрасный.
6.
Но брат её — камень. Намёк обо мне
Услышав вдали от отчизны,
Глумился он злобно над Maud в тишине
И мне расточал укоризны.
Со мной говорить запретил без стыда,
Поднявши презрительно плечи,
И вот почему, покрасневши тогда,
Она отвернулась при встрече.
7.
Его недостатки Maud видит прекрасно.
Любя его, верит тому,
Что груб он, но добр, и желает всечасно,
Чтоб я был добрее к нему.
Она говорит мне: «Была я больная, —
Он бросил вино, лошадей,
Как нянька, минуты покоя не зная,
Сидел у постели моей».
8.
Он добр, а желание матери всё же
Втоптал беззастенчиво в грязь.
Он добр, а интриги коварно за что же
Он мне создаёт, не стыдясь?
Не трудно и добрым быть к Maud… лицемерить.
Но полно! Пусть Maud и права!
Пусть груб он, но добр, как ни странно поверить
И как не правдива молва!
9.
А Maud? Ты правдива, мой друг ненаглядный!
Я — твой неоплатный должник.
Пусть Бог покарает меня беспощадно,
Когда я забуду твой лик!
Я ненависть сбросил, как тяжкое иго:
И чувствую, полный страстей,
Как будто железная спала верига
С души облегчённой моей.
10.
Я весел безумно… Но радость не вечна.
Брат милой вернётся домой.
Как губит растенья мороз бессердечно, —
Он губит надежд моих рой.
ГЛАВА ХХ.
1.
Странно, я весел, мирюсь с моей долею
И разгоняю её меланхолию.
Гордый султан, брат красавицы Maud,
Мучит голубку мою разговорами,
Тупостью светских и жалких острот,
Бранью и полными злобы укорами.
Мучит за то, что отвергла она
Мальчика-лорда мечты безрассудные,
Мучит за то, что она холодна
К плоским любезностям, девушка чудная.
Даже за будничный платья покрой
Мучит её он порой.
2.
Завтра наш важный помещик-сосед
Бал задаёт в своём доме на славу:
Лордов соседних зовёт на обед,
Льстящих тщеславному нраву.
Будет там Maud в бриллиантах сиять,
Будут терзать её лестью невежды
И, как синица, ей будет шептать
Глупенький лорд золотые надежды.
3.
Важный обед для богатых людей,
Ториев гордых собрание.
Все любоваться голубкой моей
Будут в немом обаянии.
Только лишь я не увижу её,
Светлое солнце моё.
4.
Я приглашенья на бал не имел.
Что ж, и спасибо за это!
В розовом садике, счастлив и смел,
Буду я ждать до рассвета.
К милому выйдет она, как звезда,
И, пред царицей законной,
Полной величья, присягу тогда
Кротко приму я влюблённый.
ГЛАВА ХХI.
1.
В моей земле родимой, журча, ручей струится
И розы мне от милой приветливо несёт.
Я их узнал: бедняжки, забыв свою царицу,
Растерянно кружатся по влаге зыбких вод.
Ужель верна догадка? Ужели Maud, бросая
Цветы в ручей кристальный, шептала мне: «Я жду,
В саду, где пышно розы цветут, благухая,
В моём благословенном, пленительном саду».
ГЛАВА XXII.
1.
Приходи, моя Maud, в старый сад приходи!
Ночь, как мышь исчезает летучая.
Я один, и в моей облегчённой груди
Страсть клокочет, как лава кипучая.
Сладко жимолость пахнет и дремлющий сад
Пышных роз напоил аромат.
2.
Ветерок предрассветный пахнул на меня
И звезды серебристой сияние
Исчезает, как сон, в блеске юного дня,
Как слезинки в очах трепетание.
В свете солнца, который так любит звезда,
Исчезает она без следа.
3.
Чутко слушали розы всю ночь напролёт
Звуки скрипок и флейт упоительных,
И жасмины вели под окном хоровод,
Изнывая в мечтаньях пленительных.
Пробуждалися птички, бледнела луна,
Воцарялась в дому тишина.
4.
И поведал я лилиям тайну свою:
«В мире есть человек, с нетерпением
Ждёт её он в саду. Что ж голубку мою
Мучат танцами, музыкой, пением?
Надоела ей лесть пошлых светских гусей,
С ним одним только весело ей».
5.
И поведал я розе: «Уж ночь для гостей
Миновала за пиром ликующим.
Лорд-вздыхатель, клянусь, дум голубки моей
Не взволнуешь ты вздохом тоскующим».
И клялся пышной розе я, скорбь затая:
«Maud моя, и до гроба моя!»
6.
И душа этой розы вселилась в мою
С ароматом её обаятельным
И с восторженной страстью внимал я ручью,
Очарован журчаньем мечтательным,
И с весёлым приветом любовных речей
К милой роще струился ручей.
7.
Он струился по пышным, росистым лугам,
Где касалися ножки счастливые,
Где вздыхающий ветер по милым следам,
Щедро сеял фиалки стыдливые.
Цвет фиалок так схож с цветом глаз моей Maud,
И кристальный ручей нежно розы несёт
Вглубь долины, где Maud провожая,
Я испытывал счастие рая.
8.
Скрылись в озере белые чаши цветов,
Курослеп задремал, и акации,
Серебрясь, как жемчужные серьги кустов,
Не дремали, и полные грации,
Ароматные лилии, розы, любя,
Ждали, кротко вздыхая, тебя.
9.
В этом розовом, девственно-пышном саду,
Королева цветов моя чудная,
В час условный тебя на свидание жду…
Пир окончен, роса изумрудная
Пала с неба слезой… В драгоценных камнях
Ты головкой блесни белокурою.
Королева цветов, будь мне солнцем и рай
Принеси ты мне на землю хмурую!
10.
Жизнь, судьба моя, радость, восторг и душа
Приближается… Розы бессонные
Шепчут: «Близко она! Как светла, хороша!»
И от счастия плачут, влюблённые.
«Слышим! Слышим!» — твердят георгины в саду.
«Поздно», — роза промолвила бледная,
А печальная лилия шепчет: «Я жду…»
О, спеши к нам, царица победная!
11.
О, идёт моя радость! Шаги впереди…
Будь беззвучны они, как дыхание,
Моё сердце услышит и в скорбной груди
Затрепещет в немом ожидании.
Даже если бы прах мой столетья лежал
Там, где ножки касаются дивные,
Он бы ожил и страстью немой трепетал
И на милых следах, неразрывные,
Расцвели бы, небесной полны красоты,
Цвета радуги вешней цветы!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
правитьГлава I.
1.
«Вина моя! Вина была моя!»
Зачем же здесь страдальцем сиротливым,
Окаменев, один остался я?
С тоской в груди, как тень, брожу по нивам
И ухожу я на берег морской,
И посещаю пропасти и горы,
И рву цветы преступною рукой
Невинные, как ангельские взоры.
Издалека, как гневный божий гром,
Иль тяжкий вопль из сумрачного гроба,
Я слышу крик… Да, с солнечным лучом
Душевный рай навек затмила злоба!
Лишь только Maud, моя голубка Maud,
Произнесла приветливое слово,
С ничтожным лордом вышел из ворот
За нею вслед и брат её сурово,
И на неё обрушил злобно он
Поток позорной брани и презренья,
А я стоял, печалью поражён,
Как статуя, без мысли и движенья;
И слёзы Maud струились, как ручей —
Но вдруг лжецом меня он назвал в гневе
При этом лорде глупом и при ней,
Моей законной, светлой королеве.
И с губ моих сорвался крик: «Подлец!»
Тогда внезапно, в страшном исступленьи,
Мне роковой удар нанёс глупец.
За тот удар ужасно было мщенье.
Мы через час сошлись лицом к лицу,
Как два врага, в овраге мрачном оба
Сошлись, близки к кровавому концу
И к роковой, тяжёлой двери гроба.
И выстрел глухо звякнул в тишине.
«Жизнь за удар!» Мильоном грозных эхо
Пустой овраг ответил, как во сне,
С раскатом страшным демонского смеха.
И этот гневный, злобы полный крик
Нехристианского, сурового закона
Поднялся к небу, сумрачен и дик
Кровавой вестью в царственное лоно.
О Боже мой! Ужели это он
Лежит внизу с недвижным, тусклым взором?
«Вина моя», — звучит, как тяжкий стон,
«Спасайтеся…»
Но с сумрачным укором
Из леса призрак, вижу я, идёт:
То призрак — Maud. Отрывисто и дико
Ужасный крик послышался, и вот
Я всё ещё не убежал от крика.
Он не замрёт, спокойствие губя,
Пока живу, тоскуя и любя.
2.
Ах, жив ли я? В груди моей больной
Не замерло ль сердечное биенье?
Не знаю, что случилося со мной?
Обман ли чувств, иль просто сновиденье?
Но, Боже мой! Я видел ясно сам,
Как призрак тот стоял со мною рядом
И быстро рос: поднялся к небесам,
И в сумраке земля казалась адом.
Но он исчез, и мелкий дождь упал
На грудь земли… В Твоей, о Боже, власти!
Зачем потоп на землю не послал,
Чтоб утопить рабов вина и страсти?!
Чтоб утопить ничтожные сердца,
Не знающие слова всепрощенья…
Ударь, Господь, громами и с лица
Земли сотри порок и преступленья!
Ты справедлив, о, Боже всеблагой!
Земных червей убей без снисхожденья!
Мы не достойны участи другой!
Мы не достойны светлого прощенья!
ГЛАВА II.
1.
Что за восторг! У ног, взгляни,
Блистает раковин так много!
Прелестней жемчуга они —
Творенья маленькие Бога!
А между тем не встретишь ты
В них лишней мелочи черты!
2.
Пускай названья им даёт
Художник грубо, неуклюже:
Их красота не пропадёт,
Они не сделаются хуже!
3.
Покинут маленький чертог.
В нём воли нет живой и властной,
С которой двигаться он мог
Вдоль по прибрежью в полдень ясный.
Стоял ли крошечный царёк
У бриллиантового входа!
Иль при участьи тонких ног
Ходил? Иль с помощию рог
Беспечно погружался в воду?
4.
Пусть хрупок домик, как слюда!
Пусть детских рук прикосновенье
Разрушить может без труда
Небес чудесное творенье!
Но он такою силой полн,
Что переносит неусталым
Безумный гнев капризных волн,
Когда они корабль и челн
Бросают в грудь бретонским скалам.
5.
Бретонским , — не британским ! Здесь,
На берегу легенд и страха,
Я тенью злой истерзан весь
И гибну, как остаток праха.
Не с звездных ласковых высот,
И не из ада бездны чёрной
Явилась тень, и образ Maud
Имеет призрак непокорный:
С лучами глаз моих она
Летит над сушей, океаном…
Но что ж мне эта тень страшна?
Её я создал чувств обманом.
6.
Не буду более смотреть
Я на родимый берег дальний:
Неизъяснимый страх, как медь,
Сдавил мне мозг многострадальный.
Я взор тревожный устремлю
На горизонт пустынный моря
И вспомню ту, кого люблю
В избытке пламенного горя.
Но отчего ж в ушах моих
Звучит мучительно, как эхо,
Последней песни скорбный стих
Из песен древнего Ламеха?
7.
Расстались мы надолго… Да!
Нет горю меры и названья!
Надолго… даже навсегда
И без надежды на свиданье!
Пока верна мне Maud моя, —
В груди тоскливой, одинокой
Лелеять нежно буду я
Огонь энергии глубокой,
И тот огонь не сокрушат
Ни страх, ни горя вечный ад!
8.
Но странно: ум мой поглощён
Безумной страстью. Мир громадный
Совсем не замечает он
В своей работе безотрадный,
А глаз становится ясней
И видит раковин строенье,
Цветы, мерцание огней
И в море — мошек отраженье….
Когда он был уже мертвец, —
Я на руке его заметил
Между бесчисленных колец
Одно: брильянт кольца был светел;
Под ним хранил от всех людей
Он локон матери своей.
9.
Кто знает: умер он, иль нет?
Зачем я не избег побега?
Меня б, быть может, гордый свет
Признал белей и чище снега!
Но, как бы ни было, пока
Я далеко за бурным морем,
Как в зной растенью — облака,
Прийдите к ней, убитой горем.
О всём высоком и святом
Ей говорите! Лучше будет,
Когда о жребии моём
Она со временем забудет!
А я?.. Зачем ей, право, знать,
Что жизнь моя облита кровью?
Зачем меня ей вспоминать
С моей разбитою любовью?
Клянусь, я вас благословлю,
Хотя умру в тоске ужасной!..
Вас, силой крепкие, молю:
Прийдите к ней с любовью ясной!
ГЛАВА III.
1.
Мужайся, сердце бедное моё,
Окаменелое в безвыходном страданьи!
Не спрашивай: «Зачем?» Несчастие твоё
Постигнуть не дано в безропотном сознаньи!
Мужайся, бедное! А если я тебя
Спрошу: «Зачем? Зачем?» Не думай об ответе.
Померк последний свет: скончалась Maud моя,
А скоро, бедный друг, не будет нас на свете.
ГЛАВА IV.
1.
О, если б после стольких мук
Я мог почувствовать на шее
Обьятья нежных жарких рук
Моей благословенной феи!
2.
Когда мы в рощице моей
Встречались с милой Maud, бывало, —
Мы долго целовались с ней,
Но это время миновало.
Звучала нежно наша речь.
О, что сравнится в мире тёмном
С блаженством первых светлых встреч
И поцелуем страсти скромным?!
3.
И снова тень передо мной:
В ней сходство есть с моею милой.
О, если б я с душой родной
Мог повидаться тайной силой,
Чтобы поведать мне могла
Она о мире, чуждом зла.
4.
В вечерней робкой тишине,
В холодном платье снежно-белом,
Она, бесшумная, ко мне
Подходит призраком несмелым.
И, ужасая, предо мной
Стоит безмолвною царицей,
Пока огни сквозь мрак ночной
Не заблистают вереницей.
А сердце давит грозный страх,
И мозг сжимается в тисках.
5.
Часть ночи вздохам отдана:
Вздыхаю я в немой печали
О снах, что нежно, как весна,
Мне сердце грустное ласкали.
Горюю в дрёме об очах
Глубоких, тихих и лазурных,
Об упоительных речах,
О ручках и устах пурпурных.
6.
Прелестно утро. Небеса
Сияют; на цветах растений
Блистает жемчугов роса,
Играют нежно свет и тени,
И Maud гуляет по лугам.
Она поёт, и вторит песне
Ручей, струяся по камням
И нет мелодии прелестней!
В лесочке с ней, как две волны,
Мы дружно встретиться должны.
7.
Ужель, как прежде, слышал я,
Что Maud, моя голубка, пела
У тихоструйного ручья
О лаврах скорбного удела?
Вдруг раздаётся страшный крик
Кто гибнет там, облитый кровью?..
Проснулся я, гляжу: приник
Ужасный призрак к изголовью
Зловещий гром гремит давно:
То экипажей грохот вечный…
Рассвет глядит в моё окно,
А в очи — призрак бессердечный.
8.
Исчезни, призрак! Уходи!
Ты вестник страшного мученья!
Ты чувства путаешь в груди!
Рождаешь жгучие сомненья!
Покинь меня. Я знаю: ты —
Болезнь в мозгу; её веленьем,
Полна знакомой красоты,
Мне Maud явилась привиденьем.
9.
Я встал. Струится с крыш роса,
И жёлтый пар пропитан ядом.
День, но туманны небеса
И солнце скрыто мутным чадом.
10.
Чрез шумный рынок, как слепой,
Бреду я бледный и несчастный,
И тихо призрак меж толпой
За мною следует ужасный,
И, как губительный позор,
Страданья мне туманят взор.
11.
Увы, зачем я встретил Maud?
Зачем на зов мой сиротливый
Она явилась, как восход
Зари печальной и стыдливой,
Через лавровый лес в мой сад,
Где домик башни сторожат?
12.
О, если б кроткая душа
Явилась мне из царства света, —
Посмел ли я бы, чуть дыша,
Её почтить лучом привета?
Просил ли б я, чтоб мне вины
Она простила, ангел милый,
И в царство света и весны
Меня умчала тайной силой?
13.
Как больно режет свет дневной
Мои глаза! А тень бесстрастно
Летит по-прежнему за мной…
Я ненавижу мир земной:
В нём всё к страданьям безучастно.
О, как хочу я доползти
Хоть до какой-нибудь пещеры,
Чтобы от призрака уйти
И горе выплакать без меры!
ГЛАВА V.
1.
Сомненья нет. Я умер уж давно,
И сердце в горсть земли Творцом превращено,
Над головой моей стучат колёса с силой,
И кости бедные болезненно дрожат…
Проклятье тем, что нам, покойникам, дарят
Такие мелкие могилы!
Едва ли на аршин от скверной мостовой!
Копыта лошадей гремят над головой
И разбивают мозг, и нет толпе предела…
На свадьбы, похороны, с делом и без дела
Шумливой чередой прохожие спешат…
Гвалт, суматоха, звон в труде головоломном
Меня измучили… Вот где проклятый ад!
Не лучше и у нас в подземном царстве тёмном!..
Не грустно ль это? Здесь от трудного пути
Забвенье я мечтал блаженное найти, —
Увы, в могиле нет могильного покоя.
Повсюды мертвецы назойливо снуют,
Болтают и шумят, ругаются и лгут…
С ума меня сведёт пигмеев племя злое!
2.
Что за несчастный век! От первых дней творенья
Такого не было! Не могут мертвеца
Зарыть, как следует. А мы до погребенья
Исправно сбор церквей платили до конца.
Но отчего же нас не провожают звоном,
Священным пением, молитвой и каноном?
Об этом-то мы здесь хлопочем, как глупцы.
Нас бесит произвол монахов беззаконный,
Спокойней бы в земле лежали мертвецы!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
3.
Взгляни: один из нас рыдает о судьбе
Тяжёлой, как кошмар. А вот другой, вельможа,
Сидит и молится: должно быть, сам себе.
Вот третий — дипломат: что за тупая рожа!
И ловко как глупца дурачит репортёр!
Он выпытал его партийные секреты
И в свете раззвонит при помощи газеты.
Четвёртый — врач, подлец, отчаяннейший вор
Чужого золота, но что важнее — жизни:
Он о болезнях врёт, он страшный враг отчизне.
И для чего? Зачем? Чтоб глупо щекотать
Ничтожных червяков под черепом пустынным.
Он также лжёт и здесь, чтоб мёртвых ободрать,
Но мёртвые в вражде с знакомым господином.
4.
Нет ничего кругом, помимо болтовни,
И непонятное пророчество в законе
О башне до небес, о грешном Вавилоне,
Клянусь, как никогда понятно в наши дни!
Чтоб средь людей никто не мог ни разу в жизни
Подумать искренно о гибнущей отчизне, —
Лишь ради болтовни явися болтовня.
Я дела честного не знаю, о котором
Шептались бы вдвоём, за тайным разговором, —
Все с крыш кричат о нём, как в колокол звоня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
5.
Но кто сказал ему, в час роковой печали,
Что у калитки мы с прекрасной Maud стояли?
Не старый серый волк: в лесу он был тогда
С подобными себе, в угрюмом логовище.
Всю жизнь он собирал волчонку кости в пищу.
Теперь же самому придётся грызть их… Да!
6.
Проклятье болтунам! Проклятие шпионам!
Родной Британии! Привёз ли их сюда
Ганноверский корабль? Не знаю: без стыда
Клевещут все они, прикрытые законом!
Их уши есть у всех расщелин и дверей…
Мышьяк лгунам! Мышьяк необходимо в пищу!..
К несчастью, вышел он на маленьких детей,
А их?.. Их унесли в немую пасть кладбищу!
7.
Беседуй с ней теперь! У изголовья снова
Стоит немая тень, как в блеске серебра.
Она не хороша и даже не добра.
Пускай возьмёт её! Из всех одна ни слова
Она не говорит… Догадываюсь я,
Что тень явилась к нам из царства вечной славы,
Где сон спокойнее за муки бытия,
Но лучше ль нашего — уж я не знаю, право!
8.
Я помню чудный сад, прекраснейший в природе
Сияет Божий рай там пышною весной;
Растут в нём лилии и розы на свободе
И льют свой аромат томительной волной.
При звуках музыки они танцуют томно,
Но там одни цветы, а фруктов — фруктов нет.
И я почти боюсь, что и не розы скромно
Алеют там, а кровь: таков уж ныне свет.
Но был садовник горд: рукой своей жестокой
С невестой призрачной сковал он мертвеца…
Когда б он был не зверь, похожий на отца,
Я раны в бок ему не сделал бы глубокой.
9.
Что скажет старый волк? Чем может он помочь
Беде чудовищной? Сам расставлял он сети,
Чтоб друга погубить в мучительную ночь…
Вселяют ужас мне воспоминанья эти!
Что скажет он теперь, когда увидит вновь
В овраге новый труп и родственную кровь.
10.
Когда отчизны враг на друга нападёт,
И друг её в святой защите от врага
Его властительно и храбро побеждает, —
Что б квакер ни твердил — услуга дорога.
Но честно ль кровь пролить за частную обиду?
Клянусь, упорная законная война
И беззаконная — похожи лишь по виду,
Но сущность — сущность их далёко не одна!
11.
Увы, зачем меня поглубже не зарыли?..
И не ужасно ль дать подобный гроб тому,
Кто в жизни скверно спал и скверно спит в могиле.
Жестокости людской я, право, не пойму!
Быть может, не совсем я умер? Не безгласен?
И если закричать — то будет не напрасен
Отчаянный призыв и, патеров кляня,
Поглубже, может быть, зароют здесь меня?!
ГЛАВА VI.
1.
О, жизнь моя ползла, ползла, как черепаха,
По тяжкому пути безумия и страха.
Я рад теперь, что ум свободен от ярма!
Болезнь ужасная упала грозной цепью…
Я рад, что вижу вновь, как царствует над степью
Ночь звездоносная, как яркая чалма
Земли-красавицы, печально увядает,
Как месяц золотой в выси небес сияет,
Светлее звёздочки Медведицы большой,
И над блестящею гробницей Ориона
Мерцают Близнецы, как славная корона
Далёкой древности волшебной, золотой!..
Но вот забрезжила крылатая зарница.
Казалось, из толпы подобных ей, ко мне
Явилася моя безгрешная царица,
И говорила мне с улыбкой о войне,
О ясной мировой надежде на спасенье:
«В ней личную печаль навеки схорони, —
Шептала мне она в святое ободренье, —
Я буду ждать тебя! Внемли же и взгляни!»
И указала мне с улыбкой лучезарной
На Марс, что так сиял на груди Льва янтарной.
2.
То был лишь только сон, но этот сон во мне
Зажёг святой восторг. Я видел, как во сне,
Мою святую Maud в венце небесной славы,
И облегчилась грудь от тягостной тоски
И начал думать я о той войне кровавой,
Куда летят на бой родимые полки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отвага, мужество и доблестная честь
На древней высоте победно засияют.
Да здравствует война и праведная месть
За правду, что враги так дерзко попирают!
3.
И вот, когда в моей родимой стороне
Осуществился слух о пламенной войне, —
Я встал на сторону правдивого стремленья,
И сердцу своему промолвил я: «Пора,
В защиту истины, свободы и добра
Отдать остаток сил на светлое служенье».
И вот я как солдат стою на корабле.
Сливается мой крик с святым народным криком;
И вижу призрак я кровавый в мутной мгле:
Он к северу идёт по сумрачной земле
И возвещает там о бедствии великом.
4.
Вверяюся судьбе! Когда одушевлён
Могучий наш народ стремленьем к идеалу, —
Стремленье к золоту забыл навеки он,
Забыл служение позорному Ваалу,
И раздавил своей могучею рукой
Ужасный, сумрачный и гибельный покой.
Привет сердечный вам, огни войны кровавой!
Вы много жертв себе отнимете у нас,
Пока огонь вражды ужасной не погас,
И храбрых знамена не озарились славой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Фальшивый кончен мир. У берегов морских
Откроются ужасных пушек пасти
И будут извергать из страшных недр своих
Кровавые цветы войны и дикой страсти!
5.
Пусть грозная война сильнее разгорится,
Иль улетучится с спокойным ветром вновь, —
Всё ж доказали мы, что могут свято биться
Сердца за истину и братскую любовь.
Я пробудился сам и вижу, просветлённый,
Что мысль моя без дел бессильна и мертва!
Чем тратить попусту напрасные слова,
Сражаться буду я с отвагой непреклонной!
Я чувствую теперь, что люди мне — друзья,
И сердце бьётся в такт с сердцами всей отчизны,
И я не шлю тебе суровой укоризны,
Судьба жестокая моя!