Неслыханное дело:
Убила пани пана;
Убив его, зарыла
Под рощей, где поляна;
И лилией сверх тела
Засеяв землю, пела:
«Расти, цветок, высоко,
Как пан лежит глубоко;
Как пан лежит глубоко,
Так ты расти высоко».
Потом, не смывши крови,
Разбойница стрелою
Бежать пустилась лугом,
Оврагами, горою.
Дул ветер и на землю
Спускался мрак всё гуще,
То каркала ворона,
То филин гукал в пуще.
Она ручья достигла,
Где рос столетний бук
И жил отшельник в хате:
Стук-стук, стук-стук!
«Кто там?» — запор подался,
Глядит ей старец в очи;
Она вбегает с криком,
Как привиденье ночи.
Уста убийцы сини,
И взор недвижно туп,
Сама бледнее смерти:
«А! Муж — он труп!»
«Какими ты судьбами,
Жена, Господь с тобою?!
Что делаешь в лесу ты
Одна ночной порою?»
«Вон там, где пруд, за лесом,
Наш замок виден справа;
Мой муж пошёл на Киев
С войсками Болеслава,
Уходит год за годом —
Не шлёт жене он вести,
А кровь во мне кипела…
Скользка дорога чести!
Беда мне! Изменила
Я мужу и святыне:
Король суров к измене…
Мужья вернулись ныне…
А! Муж вдове не страшен!
Вот нож! Вот крови след!
Покаялась тебе я:
Его уж нет, уж нет!
Твоё святое мненье
Хочу я знать: что делать,
Чтоб вымолить прощенье?
Хоть в ад пойду, готова
На всякое мученье,
Лишь скрыть бы мне от мира
Навеки преступленье». —
«Жена! — промолвил старец. —
Тебя не злое дело
Страшит, а только кара?
Иди же в замок смело
И знай, что тайной вечной
Покрыт твой грех сердечный.
Таков уж Промысл Божий,
Что муж один лишь в силе
Жены измену выдать, —
А муж твой спит в могиле».
Обрадовалась пани,
Бежать пустилась снова, —
Впотьмах достигла дома,
Ни с кем не молвя слова.
Стоят у замка дети,
Кричат они: «Мамаша!
А где же делся папа?»
— «Покойник? Ваш папаша?..» —
Она молчит и жмётся:
«Он там, где роща наша;
Он вечером вернётся».
Весь вечер ждали дети,
Потом другой и третий;
Неделю ждали, ныли —
И, наконец, забыли.
А ей забыться трудно,
Нельзя прогнать кручину:
Всегда на сердце тяжесть,
Улыбки нет помину,
Не знают сна зеницы!
Ночной порою часто
То в дверь стучится кто-то,
То ходит вдоль светлицы.
«О, дети! — слышно где-то. —
Отец ваш — я ведь это!»
Минула ночь, не спится,
Нельзя прогнать кручину:
Всегда на сердце тяжесть,
Улыбки нет помину!
«Беги скорее, Ганка,
Узнай ты, ради Бога,
Не к нам ли едут гости?
Столбом пылит дорога
И топот всё слышнее, —
Беги, узнай скорее.
Да, едут, едут к замку,
От пыли небу жарко,
Ржут кони вороные,
Блистают сабли ярко.
Да, едут, едут гости —
Покойника родные!»
«А! Здравствуй! Здравствуй снова,
Невестка! Всё ль здорова?
Где брат?» — «Его уж нет,
Покинул он наш свет!»
— «Когда?» — «Вот год уж минул!
Он умер… в битве сгинул».
— «Не верь ты в сказку эту.
Войны уж больше нету;
Своими ты глазами
Его увидишь с нами».
А пани, как стояла,
Так тут же и упала, —
Стал взор недвижно туп,
Забила грудь тревогу:
«Где он? Где муж? Где труп?»
Очнулась понемногу
И будто в упоеньи
Спросила через силу:
«Когда же он вернётся,
Мой ненаглядный, милый?» —
«Мы ехали все вместе,
Но брат умчался вскоре:
Хотел дружину встретить,
Тебя утешить в горе;
Он завтра ж будет с нами.
Должно быть, он дорогой
С пути прямого сбился.
Пообождём немного,
Пошлём людей верхами, —
Он завтра ж будет с нами!»
Послали слуг, и точно
Ждут день, другой нарочно;
Но, так как тщетно ждали, —
Решились ехать дале.
Невестка встрепенулась:
«Родные! — молвит живо. —
Осенний путь несладок —
И ветер, и дождливо;
Вы брата ждали больше,
Так ждите уж и дольше».
И ждут. Зима минула,
Но брата не вернула.
Всё ждут; толкуют: может
Вернётся он весною?
А брат лежит в могиле,
И над могилой тою
Цветы растут высоко,
Как он лежит глубоко.
Всю весну братья ждали —
И уж не едут дале.
Им любо промедленье:
Хозяйка — загляденье;
Сберутся будто ехать,
А сами ждут возврата, —
Прождали так до лета
И позабыли брата.
Им любо промедленье:
Хозяйка — загляденье;
Как оба загостились,
Так оба и влюбились.
Надежда у обоих,
И кровь играет в жилах;
Не могут жить с ней оба,
А без неё — не в силах.
И вот они по чести
Идут к ней оба вместе.
«Невестка! Не прими ты
В обиду нашей речи:
Сидим мы здесь напрасно —
Не будет с братом встречи.
Теперь ты в полном цвете,
А молодость на свете
Проходить без возврата:
Возьми за брата брата».
Сказали это братья —
И смотрят так сурово;
То тот, то этот гневно
Своё промолвит слово;
Рука дрожит и саблю
Уж обнажить готова.
Приметя гнев их, пани
Замялась и смутилась,
Отсрочки попросила
И в лес бежать пустилась.
Она ручья достигла,
Где рос столетний бук,
И жил отшельник в хате:
Стук-стук, стук-стук!
Теперь ей нужен снова
Совет отца святого.
«Ах, что мне делать?! Братья
В меня влюбились оба,
И я люблю обоих, —
Так чьей мне быть до гроба?
Богатою вдовою
Осталась я с детями,
И мне одной, без мужа,
Не справиться с делами.
Но я любви не стою,
Не быть уж мне женою!
Меня, за преступленье,
Ужасное виденье
Преследует ночами;
Стучит оно дверями
И ходит по покою.
Я часто над собою
Дыханье слышу трупа
И озираюсь тупо!
Он нож, покрытый кровью,
Подносит к изголовью,
Устами искры сыплет,
Влечёт меня и щиплет.
Довольно я терпела:
До замка нет мне дела…
Но я любви не стою,
Не быть уж мне женою!» —
«Без мзды, — промолвил старец, —
Злодейства не бывает;
Но если грех оплакан, —
Бог грешникам внимает.
Свершить могу я чудо,
Дана мне власть Господня:
Хоть год, как сгинул муж твой, —
Воскреснет он сегодня». —
«Воскреснет? Что ты, отче!
Ведь он уж мне немил!
Убийцы нож навеки
Нас с мужем разлучил!
За грех мой тяжкий снова
Я всё снести готова,
Чтоб отогнать виденье:
Пускай лишусь я крова,
Приму хоть постриженье,
Пойду хоть в тьму могил…
Но, нет! Не делай чуда!
Ведь, он уж мне немил!
Убийцы нож навеки
Нас с мужем разлучил!»
Вздохнул глубоко старец,
Закрыл лицо руками,
Потом воздел их к небу
И залился слезами.
— «Иди скорее замуж,
Не бойся привиденья;
Усопшим нет возврата
Их сон без пробужденья. —
И муж твой не восстанет
Без твоего веленья». —
«Но братья любят оба,
Так чьей мне быть до гроба?»
— «Всего верней предаться
Судьбе и Божьей воле.
Пред утренней росою
Пусть оба выйдут в поле,
И каждый там, на месте,
Сплетёт венок невесте.
Пускай венки означат
Приметою любою
И в храме их, на выбор,
Положат пред тобою:
Чей выберешь ты первый,
Того и будь женою».
Довольная советом,
Теперь уж привиденья
Убийца не боится:
Оно к ней, без сомненья,
Не явится без зова,
А уж она — ни слова.
Обрадовалась пани
Решению такому
И вновь пустилась молча
Бежать обратно к дому.
Бежит она, то лугом,
То лесом, то горою,
И слышит чью-то поступь
Как будто за собою.
Темно кругом, ненастно;
А чей-то шёпот ясно
Ночную будит глушь:
«Ведь, это я — твой муж!»
Убийца ошалела,
У ней стал дыбом волос,
А оглянуться страшно:
В кустах всё тот же голос
Ночную будит глушь:
«Ведь, это я — твой муж!»
Но вот настал день свадьбы.
Соперники, с венками,
Пришли с зарёй из поля
И в храм снесли их сами.
Невеста, вслед за ними,
С подругами своими
Вступает в глубь костёла
И, взяв венок с престола,
Подходит к братьям ближе:
«Тут лилии с травою…
Так чьи же это, чьи же?
Кого мне быть женою?»
Один из братьев, старший,
Благословляя рок,
К невесте подбегает:
«Моя ты — мой венок!
Нарочно между лилий,
Как знак условный свой,
Я вплёл вот эту ленту…
Он мой, он мой, он мой!» —
«Неправда! — крикнул младший. —
Увидите вы сами
То место, где запасся
Я этими цветами;
Я сорвал утром рано
Под рощей, где поляна,
С могилы их одной…
Он мой, он мой, он мой!»
Пошла меж братьев ссора,
Содом стоит от спора,
Готов начаться бой;
Стучат они мечами
И рвут венок руками.
«Он мой, он мой, он мой!»
Всё злей звучали речи,
Как вдруг погасли свечи
И затрещали двери, —
У всех стал дыбом волос:
Вошла особа в белом.
Знакомый вид… и голос
Звучит, как из-за гроба:
«Мои цветы! Вы оба
Венком с моей могилы
Скрепили наш союз.
Беда тебе, убийца!
Ведь, это я — твой муж!
Вам, братья, горе тоже!
Ни бой, ни брака ложе
Вас не спасут, увы!
С преступною женою…
Идите же за мною:
Венок и вы — мои!»
И вдруг поколебался
Вес храм до основанья,
И треснул свод, и рухнул
Средь общего стенанья.
То место всё покрыли
Ряды цветущих лилий
И так растут высоко,
Как пан лежал глубоко.
