44 править
А в это время семь старейшин судили князя Тэйрэко. Они сидели вокруг широкого костра, и лица их, иссеченные нищетой, горем и старостью, были бесстрастны. Тронутые временем белые волосы их имели зеленоватый оттенок. Прежде чем сказать что-нибудь, они думали, беззвучно шевеля губами, точно пробуя слово до того, как произнести его. Князь Тэйрэко сидел напротив выхода из чума, и связанные руки его лежали на коленях. Черные вены набухли пониже запястий. Ежась от предсмертной стужи, Тэйрэко не смел смотреть на старейшин, на самого древнего из них. И когда кто-либо из них обращался к нему, Тэйрэко вздрагивал.
— Зачем ты обманул старого Пырерко, не выполнив своего обещания отдать в жены Нанук его сыну? — спрашивал старейший из судей и протягивал к костру дрожащие руки, точно хотел погреть их у огня.
Тэйрэко молчал.
— Зачем ты предал русским людей, говорящих на языке ненця? — спрашивал после долгого молчания старик.
Тэйрэко вздрагивал и молчал.
— Зачем ты дружбу завел с обдорским воеводой, с березовским воеводой?
Тэйрэко вновь вздрагивал и молчал.
— Ты убил друга ненягов Янко Муржана, — сказал старейшина и поправил ногой веточку в костре. — Хороших остяков мало на свете, а ты отнял у нас хорошего остяка. Кто нам вернет его?
Тэйрэко опустил на колени седеющую голову и заплакал.
— Слезы твои лживы. Они мертвая вода из гнилого озера, — сказал старик. — Горе тому, кто тебе поверит.
Старик замолчал, посмотрел на старейшин, и каждый из них произнес одно и то же слово:
— Смерть!
— Смерть!
— Смерть!
И Тэйрэко вздрагивал при каждом слове. Наступила тишина. Тэйрэко обвел взглядом судей. Тщетно старался он увидеть на лице хотя бы одного из них выражение сочувствия! Все было напрасно. Он оглянулся.
— Прощай, дочь, — сказал Тэйрэко и опустил поседевшую голову.
Судья посмотрел на Таули.
— Мы ждем твоего слова, Таули, — сказал один из них.
И Таули сказал:
— Если у могилы невинно убитого человека большую ночь и большой день будет жить убийца, человек с черной совестью и темной душой, то все благородство и честность перейдут в душу живого. И если невинно убитый простит убийцу, то счастье никогда не покинет племена, живущие в этой тундре.
— Это правда, Таули, — сказали старейшины, — твои слова мудры, как свет солнца.
— Пусть неняги привезут тело Янко Муржана, — продолжал Таули, — пусть они поставят его гроб на тягловые нарты, и пусть князь Тэйрэко большую ночь и большой день возит их за собой вместо оленей. Пусть он стоит рядом с ними, не отходя от них ни на шаг, чтобы все знали, как мудры обычаи старины и как тяжело наказывают за убийство у нас, говорящих на языке ненця.
Это было страшное наказание.
Презрение падало на человека до самой смерти его. Даже дети имели право плевать ему в глаза, а женщины — бесчестить его.
И старейшины сказали:
— Прости его, Таули. Подари ему смерть…
Но Тэйрэко перебил их речь. Он сказал:
— Я принимаю это наказание.
И неняги привезли мертвого Янко Муржана, и освобожденный от веревок Тэйрэко втащил гроб в свой чум и уснул рядом с ним, состарившись за ночь на десять лет и побелев окончательно.
Утром большое кочевье ненягов двинулось на Березов.
— Запомните, люди, — сказал Таули. — Мы покорились русским. Мы пришли сдавать ясак. Когда русские заберут ясак, мы выходим из деревянного стойбища и поджигаем его со всех сторон… Запомнили ли вы это, неняги?
— Запомнили! — ответили неняги.
И они тронули свои упряжки. Последним в этом большом няпое шел Тэйрэко. Выбиваясь из сил, он тянул за собой тяжелый гроб с мертвым Янко Муржаном.
