О полька-мать! Коль в детском взгляде сына
Надеждами тебе заблещет гений
И ты прочтёшь в нём гордость гражданина —
Отвагу старых польских поколений;
Коль отрок — сын твой, игры покидая,
Бежит он к старцу, что поёт былины,
И целый день готов сидеть, внимая,
Все слушать, весь недетской полн кручины,
Словам былин о том, как жили деды, —
О полька-мать! Сыновнею забавой
Не тешься, — стань пред образом скорбящей,
Взгляни на меч в её груди кровавой;
Такой же меч тебе готовит враг грозящий.
И если б целый мир расцвёл в покое,
Всё примирилось — люди, веры, мненья,
Твой сын живёт, чтоб пасть в бесславном бое,
Всю горечь мук принять — без воскресенья.
Пусть с думами своими убегает
Во мрак пещер; улегшись на рогоже,
Сырой, холодный воздух там вдыхает
И с ненавистным гадом делит ложе.
Пусть учится таить и гнев и радость,
Мысль сделает бездонною пучиной
И речи даст предательскую сладость,
А поступи — смиренный ход змеиный.
Христос — ребёнком в Назарете
Носил уж крест, залог страданья.
О полька-мать! Пускай своё призванье
Твой сын заране знает.
Заране руки скуй ему цепями,
Заране к тачке приучай рудничной,
Чтоб не бледнел пред пыткою темничной,
Пред петлей, топором и палачами.
Он не пойдёт, как рыцарь в стары годы,
Бить варваров своим мечом заветным
Иль, как солдат под знаменем трёхцветным[1],
Полить своею кровью сев свободы.
Нет, зов ему пришлёт шпион презренный,
Кривоприсяжный суд задаст сраженье,
Свершится бой, в трущобе потаенной
Могучий враг произнесёт решенье.
И памятник ему один могильный —
Столб виселицы с петлей роковою,
А славой — женский плач бессильный
Да грустный шёпот земляков порою.
