Мой чичероне! Здѣсь вижу я странника имя
Чуждое мнѣ, некрасивое: онъ здѣсь его
Въ знакъ начерталъ, что присутствовалъ нѣкогда въ Римѣ.
Знать-бы я крайне желалъ что-нибудь про него.
Можетъ быть — вскорѣ волна его бурная смоетъ
Съ поприща жизни, — иль прахъ въ темномъ лонѣ
Жизнь, и дѣла его всѣ, и заслуги сокроетъ,
И никогда ничего не узнаешь о немъ.
Я угадать-бы хотѣлъ, что онъ чувствовалъ, мыслилъ,
Имя на память свое въ твою книжку внося
Въ свѣтлой Италіи… Можетъ быть, странникъ разчислилъ,
Что обозначится этимъ и жизнь его вся?
Съ дрожью-ль въ рукѣ онъ, сперва все обдумавъ прилежно,
Имя то тихо чертилъ, какъ надгробье въ скалѣ?
Или-жь, какъ слезку прощанія, бросилъ небрежно
Надпись онъ эту, къ иной отъѣзжая землѣ?
Мой чичероне! Дитя ты — чертами своими,
Разумъ-же старца чело твое кажетъ вполнѣ;
Между гробницъ ты и храмовъ и древностей въ Римѣ
Ангеломъ былъ путеводнымъ — хранителемъ мнѣ.
Ты проникаешь въ сердца неземнымъ своимъ глазомъ:
Взглянешь — и прошлое все прочтено тобой разомъ.
Ахъ! Ужь и будущность всю пилигрима равно,
Можетъ быть, знать тебѣ также дано!
