[218-219]
КУКУШКИНЪ ЛЕНЪ.
Что̀ въ саду бѣлѣетъ звѣздно? Яблонь цвѣтъ, и въ цвѣтѣ вишни.
Все цвѣтетъ, поетъ, и дышетъ. Счастливъ нѣжный. Горекъ лишній.
Кто въ саду забылъ дневное? Чьи уста горятъ въ бесѣдкѣ?
Вешній вѣтеръ любитъ шалость. Онъ склоняетъ вѣтку къ вѣткѣ.
5 Тихо въ дѣтской. Свѣтъ лампады. Истовъ темный ликъ иконы.
Ахъ, весна вѣдь беззаконность. Кто же сердцу далъ законы?
Спитъ ребенокъ. Спитъ и видитъ. Лунный лѣсъ. Цвѣты какъ море.
Разметались, всколыхались, въ голубомъ дрожатъ просторѣ.
А другіе смотрятъ чинно. Такъ стоятъ, какъ встали—прямо.
10 И не шепчутъ, словно губы, а горятъ, какъ свѣчи храма.
И еще цвѣты есть третьи: Хоть цвѣтутъ расцвѣтно сами,
Но враждебны къ задрожавшимъ, наполняютъ ихъ слезами.
И глядятъ шероховато, протянули къ нимъ колючки,
Бьется сердце, шепчутъ губы, свѣтятъ свѣчи, жалятъ жгучки.
[220-221]
15 Спитъ ребенокъ. Спитъ и видитъ. Вонъ кукушкины сапожки[1].
Вонъ кукушка тамъ трилистникъ. Ленъ кукушкинъ[2] на дорожкѣ.
Вонъ ночная тамъ фіалка. Встала лилія красива.
И репейникъ угрожаетъ. И спѣсивится крапива.
Кто-то злой трясетъ осину. Побѣлѣли всѣ березки.
20 И во снѣ ребенокъ плачетъ, и кукушкины съ нимъ слезки.
Кто-то молитъ, кто-то проситъ, кто-то съ кѣмъ-то, тамъ въ туманѣ.
Свѣтъ лампады. Плачъ ребенка. Воркотня вздохнувшей няни.
„— Спи, родной. Христосъ намъ свѣтитъ черезъ всю стезю земную!“
„— Няня, няня, спой мнѣ пѣсню про кукушечку лѣсную…“