Жилъ-былъ кузнецъ, у него былъ сынъ лѣтъ шести, мальчикъ бойкой и разумной. Разъ пошелъ старикъ въ церковь, сталъ передъ образомъ страшнаго суда, и видитъ: нарисованъ чортъ, да такой страшной—чорной, съ рогами и съ хвостомъ. „Ишь какой!“ подумалъ онъ, „дай-ка я себѣ намалюю такого въ кузницѣ“. Вотъ и нанялъ маляра, и велѣлъ ему нарисовать на дверяхъ кузницы чорта точь въ точь такого, какого видѣлъ въ церкви. Нарисовалъ маляръ. Съ той поры старикъ, какъ войдетъ въ кузницу, всегда взглянетъ на чорта и скажетъ: „здорово, землякъ!“ А послѣ разведетъ въ горнѣ огонь и примется за работу. Жилъ эдакъ кузнецъ въ ладу съ чортомъ лѣтъ съ десятокъ; потомъ заболѣлъ и померъ. Сталъ сынъ его за хозяина, принялся за кузнечное дѣло; только не захотѣлъ онъ почитать чорта, какъ почиталъ его старикъ. Прійдетъ ли поутру въ кузницу—съ нимъ никогда не поздоровается, а замѣсто ласковаго слова возьметъ самой что ни есть большой молотъ и огрѣетъ этимъ молотомъ черта прямо въ лобъ раза три, да потомъ и за работу. А какъ настанетъ у Бога праздникъ—сходитъ онъ въ церковь, поставитъ святымъ по свѣчкѣ; а къ чорту прійдетъ и плюнетъ въ глаза. Прошли цѣлые три года, а онъ все угощаетъ нечистаго каждое утро то молотомъ, то плевками. Терпѣлъ, терпѣлъ чортъ, да и вышелъ изъ терпѣнія; не въ моготу стало. „Полно, думаетъ, принимать мнѣ отъ него такое надругательство! дай ухитрюсь, да что-нибудь надъ нимъ сдѣлаю“.
Вотъ обернулся чертъ парнемъ и приходитъ въ кузницу. „Здраствуй, дядя!“—Здорово. „А что, дядя, возьми меня къ себѣ въ ученье? буду тебѣ хоть уголя таскать да мѣха раздувать.“ Кузнецъ тому и радъ: „отчего не взять! вдвоемъ все спорѣй…“ Пошелъ чортъ въ науку: пожилъ мѣсяцъ и узналъ кузнечное дѣло лучше самого хозяина: чего хозяинъ не сможетъ, то онъ сдѣлаетъ. Любо-дорого посмотрѣть! Кузнецъ ужъ такъ его полюбилъ, ужъ такъ имъ доволенъ, что и сказать нельзя. Въ другой разъ самъ не йдетъ въ кузницу—надѣется на работника: онъ всѣмъ управитъ. Разъ какъ-то не было хозяина дома, а въ кузницѣ оставался одинъ работникъ. Видитъ онъ—ѣдетъ мимо старая барыня, высунулъ голову изъ дверей и давай кричать: „эй, господа! вы пожалуйте сюда; здѣсь новая работа открывается, старые въ молодыхъ передѣлываются“. Барыня сейчасъ изъ коляски да въ кузницу. „Чѣмъ ты это похваляешься? да вправду ли? да съумѣешь ли?“ спрашиваетъ парня.—Не учиться намъ стать! отвѣчаетъ нечистой; коли-бъ не умѣлъ, такъ и не вызывался бы. „А что стоитъ?“ спрашиваетъ барыня.—Да всего пятьсотъ рублевъ. „Ну вотъ тебѣ деньги, сдѣлай изъ меня молодую.“ Нечистой взялъ деньги, посылаетъ кучера на деревню: „ступай, говоритъ, притащи сюда два ушата молока“; а самое́ барыню схватилъ клещами за ноги, бросилъ въ горнъ и сжегъ всю до чиста: только однѣ косточки и остались. Какъ принесли два ушата съ молокомъ, онъ вылилъ ихъ въ кадушку, собралъ всѣ косточки и побросалъ въ молоко. Глядь—минуты черезъ три выходитъ изъ молока барыня: живая, да молодая, да красивая!
Сѣла она въ коляску и поѣхала домой; входитъ къ барину, а тотъ уставилъ на нее глаза и не узнаетъ своей жены. „Что глаза-то выпучилъ? говоритъ барыня. Видишь, я и молода, и статна; не хочу чтобъ у меня мужъ былъ старой! Сейчасъ-же поѣзжай въ кузницу, пускай и тебя перекуютъ въ молодаго… а то и знать тебя не хочу!“ Нечего дѣлать, поѣхалъ баринъ.
А тѣмъ временемъ кузнецъ воротился домой и пошелъ въ кузницу; смотритъ—нѣту работника; искалъ-искалъ его, спрашивалъ-спрашивалъ—нѣтъ какъ нѣтъ, и слѣдъ простылъ. Принялся одинъ за работу, только молотомъ постукиваетъ. Пріѣзжаетъ баринъ и прямо въ кузницу: „сдѣлай, говоритъ, изъ меня молодого“.—Въ умѣ ли ты, баринъ? какъ сдѣлать изъ тебя молодого? „Ну, тамъ какъ знаешь!“—Я ничего не знаю. „Врешь, мошенникъ! коли передѣлали мою старуху, передѣлывайте и меня; а то мнѣ житья отъ нея не будетъ…“—Да я твоей барыни и въ глаза-то не видалъ. „Все равно твой работникъ видѣлъ. Если онъ съумѣлъ дѣло повершить, такъ ты, старой мастеръ, и подавну долженъ умѣть. Ну, живѣй поворачивайся; не то быть худу: попробуешь у меня березовой бани.“ Принужденъ былъ кузнецъ передѣлывать барина. Распросилъ потихоньку у кучера, какъ и что сдѣлалъ работникъ его съ барыней, и думаетъ: куда не шло! стану тоже дѣлать; попаду на ладъ—хорошо, не попаду—все равно пропадать! Тотчасъ раздѣлъ барина до нага, схватилъ его клещами за ноги, сунулъ въ горнъ и давай поддувать мѣхами; сжегъ всего въ пепелъ. Послѣ того вынулъ кости, покидалъ въ молоко, и ждетъ—скоро ли выскочитъ оттуда молодой баринъ. Ждетъ часъ, и другой—нѣтъ ничего; посмотрѣлъ въ кадушку—однѣ косточки плаваютъ, и тѣ обгорѣлыя… А барыня шлетъ пословъ въ кузницу: скоро ли будетъ готовъ баринъ? Отвѣчаетъ бѣдный кузнецъ, что баринъ приказалъ долго жить; поминайте, какъ звали! Какъ узнала барыня, что кузнецъ только сжегъ ея мужа, а молодымъ не сдѣлалъ, сильно разгнѣвалась, созвала своихъ вѣрныхъ слугъ и велѣла тащить кузнеца на висѣлицу. Сказано сдѣлано. Побѣжали слуги въ кузницу, схватили его, связали и потащили на висѣлицу. Вдругъ нагоняетъ ихъ тотъ самой малой, что у кузнеца жилъ въ работникахъ, и спрашиваетъ: „куда ведутъ тебя, хозяинъ?“—Хотятъ повѣсить, отвѣчалъ кузнецъ, и разсказалъ все, что съ нимъ сталося. „Ну, дядя! молвилъ нечистый, поклянись, что никогда не будешь бить меня своимъ молотомъ, а станешь ко мнѣ такую-же честь держать, какую твой отецъ держалъ,—и баринъ сейчасъ будетъ и живъ и молодъ.“ Кузнецъ забожился, заклялся, что никогда не подыметъ на черта молота, а будетъ отдавать ему всякую почесть. Тутъ работникъ побѣжалъ въ кузницу и наскоро воротился оттуда вмѣстѣ съ бариномъ: „стой, кричитъ слугамъ, не вѣшайте! вотъ вашъ баринъ!“ Они сейчасъ развязали веревки и отпустили кузнеца на всѣ на четыре стороны; съ тѣхъ поръ пересталъ кузнецъ плевать на чорта и бить его молотомъ, работникъ его скрылся и больше на глаза не показывался, а баринъ съ барыней стали жить да поживать, да добра наживать, и теперь еще живутъ, коли не умерли.—(Изъ собранія В. И. Даля).
