Въ Харьковѣ совершено убійство, взволновавшее весь городъ.
Юноша-реалистъ Скрипченко убилъ наповалъ изъ револьвера полицейскаго пристава Колтуновскаго. Мотивъ убійства, повидимому, возмездіе за примѣненіе агентомъ власти мѣръ насилія противъ самого юноши или его товарищей, или вообще, по отношенію къ уличной толпѣ.
Убійство совершено среди бѣла дня, на глазахъ у всѣхъ, и убійца тотчасъ, без всякаго сопротивленія или попытокъ къ бегству, предалъ себя въ руки властей.
Мы — общество и населеніе — стоимъ теперь передъ этимъ фактомъ, и что же мы о немъ скажемъ, какъ мы къ нему отнесемся?.
Неужели, по прежнему, будемъ твердить: моя хата съ краю, я ничего не знаю, — или предоставимъ сужденіе объ этомъ фактѣ кому нибудь другому, вмѣсто того, чтобы прямо приступить къ нему съ нашей собственной совѣстью и съ нашимъ собственнымъ разумѣніемъ?
Мы полагаемъ, что печать не исполнила-бы своего профессіонального долга, если-бы она ограничиласъ простымъ репортерскимъ донесеніемъ обществу о случившемся, или только описывала обстановку и детали происшествія. Что-же мы скажемъ, читатель, по поводу этого только что совершившагося на нашихъ глазахъ политическаго убійства?
Жалко-ли вамъ, читателъ, этого здороваго человѣка, который утромъ 5 декабря шелъ на службу, совершенно не подозрѣвая того, что онъ уже не увидитъ больше ни своей жены, ни своихъ четырехъ сыновей, которыхъ, надо думать, онъ любилъ и которые его любили?.
Но развѣ не жалко и этого юношу, котораго повышенная чуткость и нервность заставили взять въ руки револьверъ, чтобы отмстить за свое или чужое попранное человѣческое достоинство? Развѣ такъ легко убить другого человѣка? Развѣ легко жить потомъ съ такимъ тяжелымъ бременемъ на душѣ? Развѣ еще не успѣвшая созрѣть душа этого юноши уже не надорвана отнынѣ навсегда и потребовавшейся ему для убійства рѣшимостью, и придавившей его тяжестью сознанія непоправимой вины передъ другимъ человѣкомъ?
Былъ-ли злодѣемъ убитый?
Кажется, что нѣтъ.
Это былъ полицейскій агентъ, вѣроятно, въ точности и съ усердіемъ исполнявшій приказанія своего начальства.
Можетъ быть грубый — повидимому, не считавшійся съ чужимъ человѣческимъ достоинствомъ и не стѣснявшійся распоряжаться избіеніями толпы.
Но развѣ этоть человѣкъ за свои дѣянія заслужилъ смерти?
Ведь самое большее, что можно сдѣлать съ неправильно дѣйствовавшимъ чиновникомъ — это уволить его со службы, или отдать подъ судъ.
Ну, а развѣ этотъ юноша, который его убилъ, злодѣй?
Развѣ на убійство его толкнула низкая природа, или какой-нибудь предосудительный мотивъ? Развѣ отстаивать свое или чужое попранное человѣческое достоинство — неблагородно, или предосудительно? И если онъ пустилъ в ход оружіе и причинилъ смерть, то развѣ тѣ, противъ кого онъ выступилъ, не пускаютъ въ ходъ оружія, и не приченяютъ смертей?
И если онъ отнялъ жизнъ у другого, то развѣ онъ сдѣлалъ это безъ риска для своей собственной жизни?
Вотъ читатель, безысходныя дилеммы, въ которыя мы попадаемъ, призывая нашу совѣсть и наше разумѣніе къ созерцанію факта убійства пристава Колтуновскаго реалистомъ Скрипченко. И пока мы останемся въ предѣлах этого факта, ни наша совѣсть, ни наше разумѣніе исхода себѣ не найдутъ.
Надо выйти за предѣлы этого факта, — и тогда все станетъ ясно и вразумительно.
И Колтуновскій, и Скрипченко — оба жертвы, — жертвы преступнаго упорства правительства въ его нежеланіи дать странѣ нормальный порядокъ государственной жизни.
Вотъ — истинный злодѣй этой жестокой драмы: упорное и тупое русское правительство.
Пока его упорство не сломлено, кровь русскихъ гражданъ будетъ продолжать литься, и драмы, въ родѣ той, какая теперь у насъ передъ глазами, будутъ повторяться.
И обращаясь къ товарищамъ Колтуновскаго, мы считаемъ своимъ нравственнымъ долгомъ имъ сказать: не дѣлайте того, за что Скрипченко убилъ вашего сослуживца; если вамъ будутъ это приказывает, то, просто, не исполняйте приказаній, ибо эта кровавая дань никому въ Россіи не нужна. Ее надо прекратить вопреки безумству отдающихъ приказаній.
Обращаясь же къ обществу, мы не можемъ удержаться отъ крика, отъ вопля: надо Скрипченко спасти отъ военнаго суда и отъ смертной казни!
Неужели мы будемъ свидѣтелями еще и этого злодѣянія?
Нѣтъ, онъ долженъ бытъ преданъ суду присяжныхъ, суду общественной совѣсти. Другого справедливаго суда для такихъ дѣлъ нѣтъ и бытъ не можетъ.
