1874.
правитьКРЫМСКІЕ СОНЕТЫ
правитьАдама Мицкевича.
правитьВъ край пѣвца пусть уѣзжаетъ.
Гете, Westoestl-Divan.
ПЕРЕВЕЛЪ
СТИХОТВОРНОЙ ФОРМОЙ ПОДЛИННИКА
В. А. ПЕТРОВЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Импер. Спб. театровъ (Эдгарда Гоппе), Вознесенскій пр.,№ 53.
I.
Акерманскія степи.
Плыву въ пространствѣ я сухаго океана;
Телѣга подо мной, какъ лодка средь валовъ,
Ныряетъ въ зелени раскинутыхъ цвѣтовъ,
Минуя острова багроваго бурьяна.
Ужъ сходитъ мракъ; нигдѣ дороги, ни кургана;
Гляжу на сводъ, ищу межъ звѣздъ проводниковъ:
Тамъ занялась заря, тамъ отблескъ облаковъ….
Нѣтъ, это Днѣстръ блеститъ, то лампа Акермана!
Стой!…. Что за тишь!.. Взвился журавль подъ облака,
Его и сокола глазъ не найдетъ на волѣ.
Я слышу на травѣ качанье мотылька,
Я слышу гдѣ ползетъ ужъ скользкой грудью въ полѣ…
Въ тиши такъ чутокъ слухъ, что я-бъ издалека
Услышалъ зовъ въ Литвѣ… Пошелъ!… не кликнутъ болѣ!
II.
Морская тишь.
На высотѣ Тарканкута.
Ужъ ленты вымпела чуть вѣтеръ развѣваетъ;
Играя взноситъ грудь прозрачная волна:
Какъ нарѣченная, въ минуты грезъ она,
О счастьѣ то вздохнетъ, то снова засыпаетъ.
Вѣтрила, какъ хоругвь, когда война смолкаетъ,
На голыхъ мачтахъ спятъ и только зыбь одна
Качаетъ весь корабль, прикованный до дна,
Матросъ на отдыхѣ и путникъ въ кругъ вступаетъ.
О море! Средь твоихъ игривыхъ водъ, на днѣ
Покоится полипъ подъ чорной неба мглою
И рамена свои развѣялъ по волнѣ.
О дума! У тебя спитъ гидра въ глубинѣ
Среди озлобленныхъ судебъ передъ грозою
И въ сердце когтями вцѣпилась въ тишинѣ….
III.
Плаваніе.
Сильнѣе шумъ, вокругъ страшилища морей;
Матросъ на лѣстницу взбѣжалъ: — готовсь, ребята!
Взбѣжалъ, раскинулся вверху, въ сѣтяхъ каната
И какъ паукъ повисъ, качаясь межъ снастей.
— Вѣтръ! Вѣтеръ! — И корабль сорвался съ якорей;
Нырнулъ онъ въ пѣнистой мятели безъ возврата,
Кормою топчетъ валъ, рветъ облака съ раската,
Подъ крылья вѣтръ схватилъ и мчится межъ зыбей.
Мой духъ въ полетѣ мачтъ, предъ буйной волнъ станицей;
Мои мечты взвились, какъ пряди парусовъ,
И подъ невольный крикъ несутся вереницей.
Я руки вытянулъ, упалъ я межъ бортовъ,
Сдается грудь моя обгонитъ строй валовъ:
Легко и любо мнѣ! Я знаю, какъ быть птицей
IV.
Буря.
Сорвались паруса, корма ужъ затрещала,
Вѣтръ съ ревомъ массы, крикъ и стоны помпъ несетъ,
Послѣдній онъ канатъ изъ рукъ матросовъ рветъ, —
Покрылось солнце тьмой и съ нимъ надеждъ не стало.
Вихръ воетъ въ торжествѣ, на влажный верхъ обвала,
Взвился по ярусамъ изъ мрачной бездны водъ
И геній смерти съ нимъ ужъ на корабль идетъ,
Какъ рядовой на штурмъ упавшаго завала.
Одни безъ чувствъ лежатъ, тотъ руки сталъ ломать,
Иной спѣшитъ къ друзьямъ въ объятья для прощанья…
Предъ смертью молятся, чтобъ смерть имъ отогнать.
Лишь путникъ въ сторонѣ не измѣнилъ молчанья —
Онъ думаетъ: — блаженъ, кто можетъ снесть страданья,
Кто не забылъ молитвъ, нашелъ кого обнять.
V.
Видъ горъ изъ степей Козловскихъ.
Пилигримъ.
Тамъ!… Иль воздвигнута Аллахомъ льду громада?
Иль Онъ изъ мерзлыхъ тучъ тронъ ангеловъ отлилъ?
Иль это Дивами, чтобъ караванъ свѣтилъ 1)
Съ востока не пустить, поставлена преграда?
Какое зарево вверху! Пожаръ Царь-града!…2)
Иль Богомъ, гдѣ хилатъ мракъ ночи распустилъ,3)
Передъ плывущими мірами въ морѣ силъ,
Подъ сводами небесъ повѣшена лампада?…
Мирза.
Тамъ? Былъ я: вѣчная тамъ царствуетъ зима;
Въ ея гнѣздѣ — я зрѣлъ — пьютъ клювы рѣкъ съ ручьями;
Дохнулъ — и снѣгъ! Иду я скорыми шагами,
Гдѣ нѣтъ пути орламъ, не ходитъ въ тучахъ тьма,
Минулъ колыбель тучь, со спящими громами,
И надъ чалмой звѣзда: то Чатырдагъ самъ
Пилигримъ.
А!!
VI.
Бахчисарай.
Гиреевъ велико наслѣдье, но уныло;
Гдѣ грозные паши стирали лбами полъ,
Тамъ власти умершей диваны и престолъ
Покрыла саранча и гадина обвила.
Межъ разноцвѣтныхъ стеклъ растенье путь пробило,
По стѣнамъ лезетъ плющъ, подъ сводами прошелъ
И времени рука, смѣняя произволъ,
Какъ въ Бальтазара дни «РУИНА» начертила.
Средь залы высѣченъ изъ мрамора сосудъ, —
Гарема то фонтанъ, онъ цѣлъ и мнѣ казалось,
Что перлы слезъ его къ отвѣту глушь зовутъ:
Гдѣ слава прежняя, куда вся власть дѣвалась?
Все это изъ русла на вѣкъ уплыло тутъ;
О стыдъ! исчезло все — одно русло осталось.
VII.
Бахчисарай ночью.
Расходится народъ, пустѣетъ ужъ
И заглушенъ изанъ вечерней тишиною,
Зардѣвшейся въ лицѣ рубиновой зарею;
Сребристый ночи царь къ любовницѣ спѣшитъ.
Лампада вѣчныхъ звѣздъ въ гаремѣ силъ блеститъ,
Средь нихъ лишь облако плыветъ подъ синей мглою,
Какъ лебедь въ озерѣ, заснувшій надъ волною;
Бѣлѣетъ грудь его, край золотомъ горитъ.
Здѣсь отъ минаре тѣнь, тамъ тѣнь отъ кипариса, 5)
А далѣе скала чернѣетъ за скалой,
Какъ мрачный сатана въ диванѣ у Эвлиса.6)
Подъ кровомъ тьмы, на ихъ вершинѣ вѣковой,
Встаетъ тутъ молнія и съ быстротой Фарша,7)
Перебѣгаетъ даль пустыни голубой.
VIII.
Гробница Потоцкой.
Въ странѣ одной весны, средь роскоши садовъ.
Увяла роза! Да, — какъ мотыльки порою
Мгновенья прошлаго умчались предъ тобою,
Оставя въ памяти, на сердцѣ оводовъ.
На полночь, къ Польшѣ — тамъ громада звѣздъ — міровъ….
Зачѣмъ такъ много ихъ горитъ надъ той страною?
Иль полный взоръ огня, угаснувъ подъ землею,
Прожегъ на небесахъ слѣды твоихъ шаговъ?
О, полька! Тутъ и я, въ печали издалека,
Дни кончу, горсть земли пусть бросятъ надо мной! —
Въ бесѣдахъ предъ твоей могилою глубокой
Разбудитъ путника звукъ слова, звукъ родной
И вѣщій про тебя запѣвъ въ странѣ далекой
Припомнитъ обо мнѣ, курганъ увидя мой.
IX.
Могилы гарема.
Тутъ, въ виноградникѣ пріязни сорвана
Гроздь недозрѣлая еще на столъ пророка*
Изъ моря радостей тутъ перлы все востока
И раковина — гробъ до мрака имъ дана.
Уже прикрыла ихъ забвенья пелена,
Надъ ними лишь чалма бѣлѣетъ издалёка,
Какъ призраковъ бунчукъ и только не глубоко
Гяуромъ врытые остались имена.
О, розы райскія! Предъ чистыми струями
Дни ваши отцвѣли стыдливою красой;
Отъ глазъ невѣрнаго вы скрыты за гробами.
Но чуждый и въ гробу нарушилъ вашъ покой! —
Простите, — о, пророкъ! Будь милостивъ надъ нами, —
Изъ чужеземцевъ онъ одинъ тутъ со слезой.
X.
Байдары.
Пускаю вихрь-коня, гоню безъ сожалѣнья;
Лѣса, долины, рвы, какъ волнъ игривый строй,
У ногъ моихъ плывутъ и гибнутъ предо мной —
Безумья я хочу, отъ видовъ опьяненья!
Уставшій мой скакунъ не слышитъ понужденья,
Весь міръ подъ саваномъ утратилъ свѣтъ дневной,
Какъ въ битыхъ зеркальцахъ, такъ въ глазѣ сбитомъ тьмой
Мелькаютъ долы, лѣсъ и разныя видѣнья.
Міръ дремлетъ, — нѣтъ мнѣ сна! Скачу надъ моремъ я,
Чернѣя вздутый валъ несется на меня,
Я руки вытянулъ, челомъ предъ нимъ склоняюсь.
Валъ лопнулъ надо мной, хаосомъ окружаюсь,
Чего-то жду, а мысль кружится, какъ ладья,
И я на мигъ одинъ въ забвенье погружаюсь.
XI.
Алушта днемъ.
Уже гора съ груди стряхнула мглы хилаты;
Намазомъ дня шумитъ колосьевъ полоса
И сыплетъ темный лѣсъ, спуская волоса,
Какъ съ четокъ самъ Калифъ рубины и гранаты.
Роскошный лугъ въ цвѣтахъ, надъ нимъ цвѣтникъ богатый
Различныхъ мотыльковъ, какъ радуги коса
Брильянтовый наметъ скрываетъ небеса
И тянетъ саранча вдаль саванъ свой крылатый.
Утесъ, съ обнаженнымъ челомъ, глядясь въ водахъ,
Штурмъ моря отразилъ; опять штурмуетъ море
И въ пѣнѣ блещетъ свѣтъ, какъ въ тигровыхъ очахъ.
Для жителей грозу онъ предвѣщаетъ вскорѣ;
А тамъ купаются, качаясь на волнахъ,
И стадо лебедей и флоты на просторѣ.
XII.
Алушта ночью.
Рѣзвѣе вѣтерокъ, прохладнѣй сушь дневная;
За Чатырдагь зашла лампада всѣхъ міровъ,
Разбилась, разлила свой пурпуръ съ облаковъ
И гаснетъ. Пилигримъ глядитъ на все внимая.
Рядъ горъ ужъ почернѣлъ; въ долинахъ ночь глухая,
Потокъ журчитъ сквозь сонъ, на ложѣ васильковъ,
Повѣялъ ароматъ, — то музыка цвѣтовъ,
Для слуха тайный звукъ, то къ сердцу рѣчь живая.
Сонъ клонитъ подъ крыломъ безмолвной темноты, —
Проснулся — метеоръ! Его лучи такъ низки…
Все небо и земля въ потокѣ красоты!
О, ночь востока! типъ восточной Одалиски,
Ты лаской къ сну ведешь, когда-жъ къ нему мы близки —
Вновь искрами очей насъ будишь къ ласкамъ ты.
XIII.
Чатырдагъ.
Мирза.
Цалую съ трепетомъ твой прахъ я подъ стопами
О, мачта крымская, великій Чатырдагъ!
Ты свѣта минаретъ, утесовъ Падишахъ,
Ты въ облака бѣжалъ, вознесся надъ скалами.
И подъ небесными возсѣлъ себѣ вратами,
Какъ вѣрный Габріель въ эдемѣ при дворцахъ.
Твой плащъ — дремучій лѣсъ; а янычара страхъ
Тюрбанъ — изъ облаковъ, шитъ молніи струями.
Печетъ ли солнце насъ, знобитъ ли осень мглой,
Несется-ль саранча, иль жжетъ гяуръ селенья —
О, Чатырдагъ! ты глухъ, невозмутимъ бѣдой.
Подъ небомъ на землѣ, какъ драгоманъ творенья
Ты подостлалъ людей и громы предъ собой
И только слушаешь Господнія велѣнья.
XIV.
Пилигримъ.
У ногъ моихъ страна избытка и красотъ,
Надъ головой блеститъ на небѣ лучь денницы,
А подлѣ чудныя плѣнительныя лицы:
Зачѣмъ же сердце вдаль, къ минувшему влечетъ?
Литва! твой мрачный лѣсъ отраднѣе поетъ,
Чѣмъ соловьи Байдаръ, Салгирскія дѣвицы!
И ананасъ златой, рубины шелковицы
Не замѣнятъ твоей трясины и болотъ.
Въ разлукѣ, далеко я истомленъ тоскою!…
Зачѣмъ безъ устали вздыхаю я по ней,
По той, что такъ любилъ въ дни юности моей?
Она на родинѣ, утраченной ужъ мною,
Гдѣ все еще твердитъ о вѣрномъ другѣ ей,
Тамъ слѣдъ мой, — обо мнѣ мечтаешь ли порою? —
XV.
Дорога надъ пропастью въ Чуфут-кале.
Мирза.
Читай молитву, брось поводья, отвернись:
Тутъ скакуна ногамъ ѣздокъ свой умъ ввѣряетъ.
Прекрасный конь! Смотри, какъ глубь онъ измѣряетъ,
Склонился, захватилъ копытомъ край — повисъ…
Туда ты не смотри! Тамъ устремляясь внизъ,
Какъ въ Ал-Кайрѣ дна нашъ взоръ не достигаетъ. 8)
Рукою не маши — она не окрыляетъ
И мысль не выпускай: какъ якорь — берегись!
Перуномъ съ челнока, надъ страшной глубиною,
Она слетитъ, но дна не сыщетъ въ морѣ бѣдъ
И челноку пріютъ дастъ хаосъ подъ волною…
Пилигримъ.
Мирза! А я взглянулъ, — и въ щель, сквозь цѣлый свѣтъ,
Увидѣлъ я…но что? по смерти лишь открою:
На языкѣ живыхъ на это звуковъ нѣтъ.
XVI.
Гора Кикинеисъ.
Мирза.
Взгляни ты — небеса лежать на всей долинѣ;
То море, средь валовъ, какъ будто
Убитая грозой. Съ той мачты безъ пера
Все дальше разнеслось, чѣмъ тучи на вершинѣ.
Вотъ снѣжный островокъ на синихъ водъ равнинѣ:
Онъ плаваетъ вдали, — нѣтъ, это тучъ кора!
И ночь съ ея груди слетаетъ до утра:
Ты ленту на челѣ замѣтилъ-ли въ пучинѣ?
То молнія!… Постой!.. Обрывъ у самихъ ногъ.
На всемъ бѣгу коня сдержи ты поводами —
Я брошусь, — приготовь свой бичъ и сталь острогъ.
Гдѣ я исчезну съ глазъ, смотри тамъ межъ скалами:
Блеснетъ перо — то мой колпакъ и путь предъ нами,
А если нѣтъ, — людямъ не вѣдать тутъ дорогъ.
XVII.
Развалины замка въ Балаклавѣ.
Изъ замка свалена обломковъ лишь громада;
Онъ, украшая Крымъ, его былъ первый щитъ!
Теперь, какъ черепы гигантовъ съ горъ торчитъ —
Въ немъ обитаетъ гадъ, иль людъ подлѣе гада.
Всхожу на башню я — найти гербы мнѣ надо;
Есть надпись: можетъ быть о витязяхъ гласитъ,
О грозномъ войскѣ томъ, что здѣсь въ забвеньи спитъ,
Обвитое какъ червь листами винограда.
Здѣсь Грекъ аѳинскую рѣзьбу въ стѣнахъ долбилъ,
Здѣсь Итальянецъ сталь Монголовъ притупилъ
И внесъ сюда пришлецъ изъ Меки пѣснь
Теперь у ворона гроба подъ сѣнью крылъ;
Такъ чорная хоругвь, гдѣ выбьетъ все зараза,
На башню поднята и вѣетъ межъ могилъ.
XVIII.
Аюдагь.
Люблю я, опершись на Аюдага скалы,
Смотрѣть, какъ въ строѣ валъ, то удержавши бѣгъ
Бушуетъ и кипитъ, то какъ сребристый снѣгъ
Бросаетъ, въ ту чахъ искръ, блестящіе кристаллы.
Ударившись о мель, разбившись на обвалы,
Какъ войско грозныхъ рыбъ онъ облегаетъ брегъ
И мечетъ въ торжествѣ, окончивъ свой набѣгъ,
И бездну раковинъ, и перлы, и коралы.
Такъ точно у тебя, о, молодой поэтъ!
Бушуетъ въ сердцѣ страсть, поднятая грозою, —
Но лиру поднесли и снова страсти нѣтъ —
Ушла, въ забвеніи погрязла предъ тобою;
Ты пѣснь безсмертную роняешь за собою
И изъ нея вѣнокъ тебѣ сплетаетъ свѣтъ.
Въ рукописи — въ альбомѣ г. Петра Мошинскаго — найдены разные мелкіе варьанты «Крымскихъ сонетовъ». Два изъ нихъ (I и XVI), какъ болѣе замѣчательные, мы помѣщаемъ въ нашемъ переводѣ. Тутъ же находится, съ неоконченнымъ послѣднимъ куплетомъ, сонетъ «Ястребъ»; но самъ Мицкевичъ, -при изданіи, исключилъ его изъ собранія «Крымскихъ сонетовъ».
I.
Акерманскія степи.
Насъ окружаетъ степь, подобье океана;
Почтовая ладья ныряетъ средь валовъ
Шумящей зелени, раскинутыхъ цвѣтовъ,
Лишь кой-гдѣ острова багроваго бурьяна.
Застигла ночь меня въ обширномъ полѣ лана. 10)
Смотрю на сводъ, ищу межъ звѣздъ проводниковъ…
Тамъ звѣздочка взошла, тамъ отблескъ облаковъ…
Нѣтъ, это Днѣстръ блеститъ, то лампа Акермана.
Въ глухомъ безмолвьи тьмы мнѣ слышится полетъ
Трепещущихъ гусей предъ соколомъ на волѣ;.
Я слышу, что сверчокъ наложницѣ поетъ
И гдѣ касается ужъ скользкой грудью въ полѣ.
Какъ либо въ полуснѣ, въ полъявѣ безъ заботъ,
Прислушиваясь вдаль мечтать о нашей долѣ.
XVI.
Кикинеисъ.
Пилигримъ.
Блеснула синева въ долинѣ межъ холмовъ…
Мирза.
То море.
Пилигримъ.
По водѣ кружится снѣгъ клочками….
Мирза.
То облака съ вершинъ ужъ видѣнныя нами.
Пилигримъ.
Тамъ мохъ на берегу?…
Мирза.
Мохъ?…это рядъ дубовъ.
Пилигримъ.
Путь заслонилъ завалъ….
Мирза.
Остатки хуторовъ.
Гроза ихъ свергла въ глубь; еще торчатъ изъ ямы
Концы вѣтвей, мечеть и домы подъ камнями,
А вотъ летятъ…Ты ждешь, увидѣть комаровъ?
Нѣтъ, то орлы…. Постой! Пучина подъ ногами!…
Отъѣдемъ. Я опять со всѣхъ пущуся ногъ;
Поводья подбери и не жалѣй острогъ.
Гдѣ я исчезну съ глазъ, смотри, тамъ межъ скалами:
Блеснетъ перо, то мой тюрбанъ и путь предъ нами;
А если нѣтъ, людямъ не вѣдать тутъ дорогъ.