| И потрясающихъ утопій Мы ждемъ, какъ розовыхъ слоновъ. |
| Изъ меня |
Я—эго-футуристъ. Всероссно
Твердятъ: онъ—первый, кто сказалъ,
Что все былое—безвопросно,
Чье имя наполняетъ залъ.
Мои поэзы въ каждомъ домѣ,
На хуторѣ и въ шалашѣ.
Я дѣйственъ даже на паромѣ
И въ каждой рядовой душѣ.
Я созерцаю—то изъ рубокъ,
То изъ вагона, то въ лѣсу,
Какъ пьютъ „Громокипящій Кубокъ“—
Животворящую росу!
Всегда чуждаясь хулиганства,
Въ послѣдователяхъ обрѣлъ
Завистливое самозванство
И вотъ презрѣлъ ихъ, какъ орелъ:
Вскрылилъ—и только. Голубѣло
Спокойно небо. Золото́,
Плеща какъ гейзеръ, солнце пѣло.
Такъ: что мнѣ надо, стало то!
Я пѣлъ безсмертныя поэзы,
Воспламеняя солнцесвѣтъ
И облака,—луны плерэзы,—
Рвалъ беззаботно—я, поэтъ.
Когда же мнѣ надоѣдала
Покорствующая луна,
Спускался я къ горѣ Гудала,
Пронзовывалъ ее до дна…
А то въ пѣвучей Бордигерѣ
Я впрыгивалъ лазурно въ трамъ:
Кондукторъ, пѣвшій съ Кавальери
По вечерамъ, днемъ пѣлъ горамъ.
Бывалъ на полюсахъ, мечтая
Построить дамбы къ нимъ, не то
На бригахъ долго. Вотъ прямая
Была бъ дорога для авто!
Мнѣ стало скучно въ иностранахъ:
Все такъ обыденно, все такъ
Мною ожиданно. Въ романахъ,
Въ стихахъ, въ мечтахъ, все—„точно такъ“.
Сказавъ планетамъ: „приготовьте
Мнѣ вѣкъ“, спустился я въ Москвѣ;
Увидѣлъ парня въ желтой кофтѣ,—
Все закружилось въ головѣ…
Онъ былъ отолпенъ. Какъ торговцы,
Ругалась мыслевая часть,
Другая—вѣрно, желтокофтцы—
Къ его ногамъ готова пасть.
Я изумился. Все такъ дико
Мнѣ показалось. Этотъ „онъ“
Обрадовался мнѣ до крика.
—Не розовѣющій ли слонъ?
Подумалъ я, въ восторгѣ млѣя,
Обезкураженный поэтъ.
Толпа раздалась, какъ аллея.
Я—Маяковскій,—былъ отвѣтъ.
Увы, я не повѣрилъ гриму
(Душа прибоемъ солона)…
Какъ поводырь, повелъ по Крыму
Столь розовѣвшаго слона.
И только гдѣ-то въ смрадной Керчи
Я вдругъ открылъ, разсѣявъ сонъ,
Что слонъ-то мой—изъ гуттаперчи,
А слѣдовательно—не слонъ.
Взорлило облегченно тѣло,—
Вновь чувствую себя царемъ!
Поэтъ! поэтъ! совсѣмъ не дѣло
Ставать тебѣ поводыремъ.
| С.-Петербургъ. |
| 21 января 1914 г. |