Кровавая шутка (Шолом-Алейхем)/Часть вторая. Глава 13. Квартира с удобствами

Кровавая шутка — Часть вторая. Глава 13. Квартира с удобствами
автор Шолом-Алейхем (1859—1916)

Дата создания: 1912-1913. Источник: http://www.web-lit.net/writer/76/book/49971/aleyhem_sholom/krovavaya_shutka

Глава 13. Квартира с удобствами

Кецеле, помимо прочих присущих ему качеств, обладает еще одной особенностью: он любит слегка преувеличить, сгустить краски. Он не лжет — он просто увлекается. У него несколько вольная фантазия, уносящая его подчас за грань действительности.

В силу этого обстоятельства разговоры Кецеле с приглашенными им гостями не лишены художественного творчества. Он рассказывал Рабиновичам, что у него прекрасная квартира. Правда, не так чтобы очень просторная, но вполне удобная. Дом, можно сказать, на широкую ногу!.. Ему незачем хвастать: ведь денег он с них не берет! Он просто увидал, что евреи мучаются, ищут пристанища: почему не помочь, если есть возможность? Тем более что евреи эти попали в беду. И разве это их личная беда? Это, если хотите, общееврейское несчастье!.. Конечно, Кецеле не богач, даже не зажиточный человек, к чему говорить неправду? У богачей, надо полагать, дома обставлены несколько лучше… Куропаток у него не едят, шампанского не пьют, но кусок хлеба и кусочек мяса найдутся. Много ли нужно еврею?

— Важней всего, — продолжает Кецеле, — то, что у меня в доме спокойно, тихо: дети хорошо воспитаны, жена тоже, слава Богу, женщина неглупая, можно сказать, даже умница, вся в мамашу, которая, кстати сказать, живет вместе с нами. Мамаша, вернее, теща — замечательная женщина! Это — сама доброта. Она была невероятно богата, имела собственный дом, лошадей, жемчуга и драгоценности…

Кецеле чувствовал, что он слегка хватил через край, и сам даже не мог объяснить себе, к чему это нужно было. Впрочем, винить его не следует: профессия маклера до некоторой степени обязывает… К тому же кто их знает? Эти евреи пришли сюда по такому исключительному делу, которым интересуется весь свет! Сами-то они, положим, не так чтобы чересчур богачи, но у них, как известно всему городу, есть родственница-миллионерша, которая, надо полагать, не сегодня-завтра явится сама спасать своего племянника… Кто знает, а вдруг какое нибудь дельце и выгорит? Разве не бывало случаев, что люди приезжают покупать, скажем, пушнину, а покупают каменный дом? То да се, так и эдак глядь, маклерам кое-что и перепадет! Конечно, не совсем хорошо, что Кецеле очень уж расписал свою квартиру!.. Но что поделаешь? Язык — что горячий конь: отпустишь поводья, он и понесет!..

Кецеле вытер пот со лба и заглянул своим гостям в глаза; но в глазах обоих Рабиновичей он не заметил недоверия. Видно было, что они принимают все россказни за чистую монету.

«Провинция-матушка! — подумал Кецеле. — Откуда к ним в семью попал такой молодчик-дантист? Он, вероятно, воспитывался не дома, а у тетки-миллионщицы… Надо расспросить их…»

Оказалось, что дантист действительно воспитывался вне дома. Кецеле привела в восторг его собственная догадливость. Он решил тут же узнать, как обстоит дело со сватовством их сына…

— Какое сватовство? — изумились Рабиновичи.

«Значит, — подумал Кецеле, — Шапиро скрыл от них всю историю. Нехорошо! Когда молодой Рабинович был на свободе, они же звонили по всему городу о том, что выдают за него свою дочку; а когда он попал в беду, так молчок! Очень некрасиво!»

И Кецеле рассказал своим гостям, что супруги Шапиро (вообще говоря, он против них ничего не имеет! Порядочные люди! Но так уж к слову пришлось…) гонялись за квартирантом, а потом пытались окрутить его со своей дочерью… Правда, дочка у них славная девушка, образованная, даже слишком образованная…

Можно сказать, что и на квартиру они заманили Рабиновича всякими xитростями… Но, очевидно, дело не выгорело! Парень, видать, не промах: почуял, чем тут паxнет… А что касается девочки, то почему не побаловаться?.. Нет-нет, Кецеле ничего особенного не хочет сказать! Если они, скажем, и целовались немножко по уголкам, так от этого тоже никого не убудет!.. Все-таки девчонка не вредная… Хе-хе!

— Осторожно! — предупредил Кецеле, спускаясь с гостями в какой-то подвал. — Тут темно, черт их дери, хоть глаза выколи! И скользко! Никогда, понимаете, лампочки не зажгут! Боятся якобы пожара! Плюньте им в глаза! Просто жалеют три гроша на керосин! Сквалыги несчастные! Из-за трех грошей передраться готовы… Три холеры им в живот! Что может быть хорошего, когда несколько жильцов торчат в одной дыре!.. Ша! Ша! Ша! Что за крик ни с того ни с сего? Тихо! Тише! Оставьте ваши бабьи дрязги на другой раз! Видите, кажется — люди!

Последние слова относились к трем женщинам, из коих одна была супругой самого Кецеле, другая — старая ведьма в черном платке и с растрепанными сединами — хваленая теща, а третья — с птичьей физиономией — соседка по фешенебельной квартире Кецеле.

Судя по раскаленной атмосфере, разговор между женщинами близился к своему логическому концу — к рукопашному бою, тем более что предмет спора — бесследно пропавший куриный пупок — был достаточным основанием для доброй потасовки…

Тут же вертелись трое оборванных малышей, полунагих, на которых, собственно, и падало подозрение в похищении вышеупомянутого пупка. Они искренне наслаждались неожиданным зрелищем и особливо боеспособностью своей бабушки, той самой ведьмы, которая ежедневно бьет их смертным боем, а теперь вступилась за их честь!..

Появление Кецеле и гостей прервало сцену на самом интересном месте. Ведьма надвинула платок, жена вытерла губы, а соседка будто сквозь землю провалилась.

— Подите сюда, чертенята! — сказал Кецеле детишкам. — Поздоровайтесь с этими дядями — получите по копейке!

Но «чертенята» не двигались с места. Они переглянулись между собой и без видимой к тому причины прыснули и удрали.

— Ни капли уважения к старшим! Я еще с вами посчитаюсь! — пообещал Кецеле.

Затем, отозвав в сторону жену и тещу, пошептался с ними и обратился к гостям:

— Что вы намерены делать прежде всего? Наверное, хотели бы отдохнуть? Устали, поди, с дороги?.. Может, приляжете на диване? Или — ша! — на кровать? Эстер, я положу их пока на твою кровать, а ночью мы как-нибудь иначе устроимся…

Рабиновичей не очень занимал вопрос: каким образом еврей, живущий с большой семьей и располагающий одной только кроватью и колченогим диваном, приглашает к себе двоих гостей? Они были рады и такому пристанищу, да и вообще были непривередливы и приехали сюда не ради удовольствий.

Возмущал их только тот еврей из Славуты, который рассказывал нелепые вещи об их Гершеле. А тут еще выясняется, что и Гершель был попросту обманут: парня тянули в омут… Поцелуи по уголкам!.. Фи, какая пакость! Теперь все понятно! Хорош гусь Шапиро, хоть и из Славуты! И жена, очевидно, хороша! Да и дочка тоже! Ну и семейка!

Кецеле в сравнении с этим самым Шапиро значительно выигрывал в глазах Рабиновичей. Ведь он — бедняк, ютится в дыре и все же не задумался уступить им свою постель, пожертвовал ради них целым днем! А ведь у него, судя по рассказам, уйма всяких дел!

Весь день и часть вечера Кецеле рассказывал своим гостям невероятные истории о грандиозности города, о миллиционерах, с которыми он, разумеется, на короткой ноге… Называл астрономические цифры, которые жертвуют эти богачи в пользу нищих и убогих; швырял миллионами и чаровал своих незатейливых слушателей.

Гости слушали развесив уши, и сердца их все более и более переполнялись надеждой: если существуют такие люди, значит, еще не все потеряно! Будет кому заступиться за их несчастного Гершеля!

Даже такой пессимист, как Авраам-Лейб, думал:

«Допустим даже, что в этих рассказах половина — вранье, а другая половина — не совсем правда. И то будет хорошо! Дождаться бы только рассвета и взяться за настоящую работу!..»

---

«Взяться за настоящую работу» Рабиновичам не пришлось уже по одному тому, что их самих в ту же ночь «взяли в работу».

В то время, как утомленные путешественники, пренебрегая клопами и прочими прелестями апартаментов Кецеле, крепко спали и во сне освобождали сына и брата, в подвал Кецеле нагрянула полиция с очередной «ревизией»…

Удивить Кецеле подобного рода визитами было довольно трудно: он уже давно привык к облавам, и паспорт его был сверху донизу испещрен красными штемпелями «на выезд в 24 часа».

Но выезжать Кецеле было, собственно, некуда: он был приписан к пригороду Васильевке, и «выезжать» туда было ни к чему, так как можно было в течение дня трижды сходить пешком туда и обратно…

Несколько сложнее было с гостями… Впрочем, полиция особенно не затруднялась: забрала всех куда следует и начала допрос:

— Вы, собственно, кто такие будете?

— Евреи!

— Видно, что не эфиопы! Откуда?

Рабиновичи ответили.

— Паспорта?

— Забыли дома!

И хотя Рабиновичи жили совсем не там, где были приписаны, их ждало небезынтересное путешествие этапным порядком по «месту приписки» — в Шклов, и это бы еще с полгоря.

Случилось нечто худшее: при личном обыске у младшего Рабиновича было обнаружено письмо местного раввина.

— А это, братец, что за пакет такой?

— Письмо!

— Письмо? Гм! Кому же такое большое письмо? Доносец? Или денежный перевод?

Чиновник, очевидно, любил пошутить… Он оглядел пакет со всех сторон, взвесил его на ладони и покачал головой.

Если бы Авраам-Лейб отделался каким-нибудь кратким и определенным ответом, все, быть может, сошло бы просто и легко. Но Авраам-Лейб не такой человек, чтобы кое-как отделаться от вопроса. Он начал раздумывать: говорить ли правду или сочинить что-нибудь? И по недолгом размышлении решил, что правда превыше всего! Что тут, в самом деле, скрывать? Разве не возмутительно, что их Гершеля, невинного как голубь, держат в тюрьме? И Авраам-Лейб разразился громовой тирадой по адресу несправедливых обвинителей, взваливших на голову целого народа столько несчастий и ужасов…

— Так-так! — сказал чиновник. — Все прекрасно! Но что же это все-таки за письмо? От кого и к кому?

— Это наш раввин пишет вашему раввину!

— А о чем он пишет «нашему» раввину?

Авраам-Лейб не поленился и перевел, насколько это было возможно, все письмо. Что же касается непереводимых на русский язык красот дневнееврейского текста, то Авраам-Лейб рассказал их своими словами и ударился по этому случаю в пространные рассуждения на наболевшую тему…

Чиновнику надоело слушать. Прервав Авраам-Лейба, он заявил, что все это не меняет дела и что с отцом придётся прошагать неблизкий путь — «аж до самого Шклова».

Но Авраам-Лейб независимо от исхода «спасательной» экспедиции был доволен, что ему удалось отвести душу и поговорить с начальством как следует… Ему даже в голову не приходило, что он заварил кашу, которую расхлебывать придется всё тому же злополучному «преступнику». Когда письмо было переведено дословно, когда добрались до звучавшего мощным аккордом конца, стало ясно как день, что слова «стучите в двери сильных мира сего», «освободите заточенных» и т. д. относятся не к каким-то заточенным вообще, а имеют в виду именно того, кто сейчас сидит за семью замками!..

---

Последствия словоохотливости Авраам-Лейба, однако, этим одним не исчерпывались. Мало того, что он с отцом был заподозрен в намерении освободить заключенного, они еще втянули в дело несчастного автора велеречивого письма, призывающего к таким энергичным действиям и восклицающего:

«Или не стало среди сынов Израиля богатых людей и отзывчивых сердец?!»

Тут, очевидно, действует целая организация. Но как её обнаружить? Кто это жертвует необходимые для такого рода «гешефтов» деньги? И имена? Все эти вопросы были заданы злополучному раввину местечковой администрацией. И так как раввин не мог удовлетворительно ответить и вообще был перепуган до полусмерти, то он пустился в историю и стал что-то лепетать на невнятном языке об испанской инквизиции и о римском папе…

— Стоп, машина! — заявила администрация. — Будет вздор молоть! Пока суд да дело, извольте посидеть за решеткой, а там видно будет!..

Нетрудно себе представить, что творилось в местечке, когда узнали, что Рабиновичи следуют по этапу, а раввина посадили в тюрьму!..