Въ Платоновомъ Критонѣ Сократъ изслѣдываетъ, чѣмъ обязанъ руководствоваться гражданинъ, живя въ нѣдрѣ общества, и каковы должны бытъ его отношенія къ отечественнымъ законамъ. Эта тема мѣтитъ на два совершенно противуположныхъ понятія о гражданскомъ договорѣ.
Извѣстно, что греческіе софисты, слѣдуя мнѣнію Протагора[1], почитали законы изобрѣтеніемъ правителей, независимо отъ нуждъ и внутренней природы лицъ, составляющихъ государство; а потому учили, что люди соединяются въ общество только внѣшними условіями, то-есть частными выгодами, стремленіемъ къ безопасности, желаніемъ удовольствій и т. п. Представленіе общаго блага въ ихъ школахъ почитаемо было мечтою; понятіе отечества, счастія, любви и дружбы опредѣлялось у нихъ матеріальными пользами[2]. Что такое отечество? Это игорный домъ, отвѣчали они, въ которомъ всякій имѣетъ право стараться обыграть ближняго, въ которомъ все должно измѣряться внѣшнею свободою, не исключая и закона политическаго. Къ столь ужасной мысли, погубившей древнюю Элладу, наводнившей кровію Францію и всю западную Европу, приводилъ софистовъ, очевидно, эгоистическій взглядъ на жизнь. Эгоизмъ, по своему существу, есть врагъ общественныхъ связей, основывающихся на взаимной любви, довѣренности и общеніи гражданъ, то-есть, на единствѣ ихъ природы, на тожествѣ ихъ законовъ и святости ихъ цѣлей въ нѣдрѣ религіи. Онъ стремится расторгнуть эту нравственную цѣпь, въ которой одно кольцо держится другимъ, и само служитъ опорою для другаго; потому что здѣсь нужно сердечное самопожертвованіе членовъ общества; а эгоизмъ и жертва — вещи совершенно противуположныя.
Совсѣмъ иначе смотрѣлъ на общество сынъ Софрониска. Разумѣя политическіе законы, какъ выраженія потребностей, таящихся въ душѣ каждаго гражданина, какъ опредѣленія, произносимыя всѣми совѣстями и оправдываемыя всѣми умами, онъ представлялъ себѣ государство собраніемъ лицъ, внутренно и охотно соединившихся для удобнѣйшаго достиженія тѣхъ согласныхъ съ назначеніемъ человѣка цѣлей, которыхъ никто, взятый отдѣльно, достигнуть не можетъ. Значитъ, отечество, по его разумѣнію, есть колоссъ, поднимаемый дружно милліонами рукъ; истина, осуществляемая сочетаніемъ безчисленныхъ понятій; прекрасное, воплощаемое гармоническимъ сліяніемъ различныхъ звуковъ, цвѣтовъ, или красокъ; добро, выражаемое стройными усиліями многообразныхъ дѣятельностей. Тутъ не можетъ быть ни общаго благоденствія безъ частныхъ трудовъ, ни частной пользы безъ общаго блага. Тутъ граждане, если можно сказать, не разъединяются силою центробѣжною, а собираются центростремительно; слѣдовательно тутъ поприще не эгоизма, идущаго отъ центра къ периферіи, а непрестанной жертвы, стремящейся отъ периферіи къ центру. Значитъ, Сократъ, по своимъ началамъ, могъ бы назвать общество политическою планетою, на которой все — и въ высшихъ и въ низшихъ слояхъ ея, тяготѣетъ къ одному средоточію, чтобы вмѣстѣ съ нимъ вращаться вокругъ вѣчнаго солнца, сообщающаго бытіе, жизнь и движеніе царствамъ и народамъ.
Такое-то понятіе объ обществѣ великій нравоучитель Греціи прежде развивалъ всему юношеству, а теперь, за три дня до смерти, внушаетъ одному изъ своихъ друзей, Критону!
Критонъ приходитъ къ Сократу въ темницу, — послѣднее жилище его на землѣ, съ извѣстіемъ, что корабль, отправленный въ Делосъ, уже на возвратномъ пути и не далеко отъ Аѳинъ; слѣдовательно сынъ Софрониска долженъ завтра умереть, p. 43 — 44. B. Мысль о такой близости его смерти заставляетъ Критона предложить ему бѣгство изъ темницы и доказывать:
1) Что Критонъ будетъ обвиненъ мнѣніемъ толпы, если не убѣдитъ Сократа уйти отъ преслѣдованія закона.
2) Что Сократъ не долженъ удерживаться отъ этого ни соображеніемъ издержекъ, на которыя рѣшаются друзья его, ни представленіемъ личной ихъ опасности, ни мыслію о томъ, гдѣ онъ будетъ жить и что дѣлать.
3) Что ему нужно еще сберечь себя для дѣтей, чтобы дать имъ посильное воспитаніе. 44, p. C. — 46. A.
Но сынъ Софрониска сперва отвѣчаетъ вообще, что надобно дѣлать одно справедливое, а потомъ разсматриваетъ частный вопросъ, должно ли слѣдовать мнѣнію толпы и рѣшаетъ его такъ, что только мнѣнія людей, знающихъ справедливое и несправедливое, достойны уваженія, и что надобно цѣнить не просто жизнь, а жизнь хорошую. Признавъ же это заключеніе вѣрнымъ, Сократъ идетъ далѣе и полагаетъ два основанія для послѣдующей бесѣды: 1) что несправедливость ни въ какомъ случаѣ непозволительна, хотя бы она была возмездіемъ за несправедливость; 2) что справедливость требуетъ исполненія условій заключеннаго съ кѣмъ-нибудь законнаго договора. 44, p. C. — 50.
Имѣя въ виду эти основанія, Сократъ излагаетъ знаменитую свою просопопею, то-есть олицетворяетъ законы и заставляетъ ихъ изъяснять гражданину-узнику истинныя его отношенія къ отечеству. Вотъ въ чемъ состоятъ онѣ:
1) Гражданинъ долженъ повиноваться законамъ государства; потому что нарушеніе ихъ есть стремленіе погубить законы и государство, p. 50. B. C.
2) Договоръ законовъ съ гражданиномъ состоитъ не въ томъ, что бы первые оказали справедливость послѣднему, — это необходимо вытекаетъ изъ самаго понятія о законѣ, — а въ томъ, чтобы послѣдній повиновался первымъ. Слѣдовательно права ихъ не равны: права законовъ безусловны, а — гражданина — условны; такъ что обязанности въ отношеніи къ законамъ отечества священнѣе обязанностей въ отношеніи къ отцу и матери, p. 50. D. — 51. C.
3) Не смотря на безусловныя права свои, аѳинскіе законы еще такъ снисходительны, что позволяютъ гражданину испытать себя и, если не понравятся, даютъ ему полную свободу удалиться, куда угодно. За то, когда гражданинъ призналъ ихъ хорошими и однакожь не повинуется имъ, — они уже почитаютъ его виновнымъ въ отношеніи къ себѣ — и какъ родители, и какъ воспитатели, и какъ управляющая государствомъ, обязательная сила, p.51. D. — 52. A.
4) Но Сократъ постояннымъ пребываніемъ, долголѣтнею жизнію и рожденіемъ дѣтей въ Аѳинахъ, даже тѣмъ, что во время судопроизводства не обрекъ себя на изгнаніе, — выразилъ свою любовь къ законамъ отечества, и если теперь рѣшается нарушить ихъ, то становится предъ ними безотвѣтенъ, p. 52. B. — 53. A.
5) Да и какое благо пріобрѣтетъ онъ, ушедши изъ отечества? Въ обществахъ благоустроенныхъ онъ будетъ предметомъ презрѣнія, какъ нарушитель законовъ; а въ неустроенныхъ встрѣтятъ его насмѣшки людей развратныхъ, какъ старика, подвергавшагося такимъ опасностямъ для сбереженія немногихъ лѣтъ дряхлой жизни. Что же касается до дѣтей, то онѣ могли бы быть воспитаны друзьями Сократа столь же хорошо послѣ его смерти, какъ и въ его отсутствіе. Вообще — нарушивъ законы отечества, Сократъ не только не найдетъ покровителей на землѣ, но встрѣтитъ мстителей и въ преисподней; потому что и тамъ подвергнется суду тѣхъ же самыхъ законовъ, p. 53. B. — 54. C.
Итакъ, Сократъ, не вѣрь Критону болѣе, чѣмъ намъ, заключаютъ законы, и не дѣлай того, что онъ говоритъ, p. 54. D. E.
Изъ этого содержанія Сократовой бесѣды съ Критономъ видно, что цѣль ея — апологетическая; то-есть, сынъ Софрониска, и приговоренный къ смерти, и заключенный въ темницу, и доживавшій послѣдніе дни, и уже не ожидавшій ничего отъ земныхъ своихъ судей, тѣмъ не менѣе остается точнымъ исполнителемъ отечественныхъ законовъ и истиннымъ чтителемъ ихъ предписаній; а потому приговоръ, произнесенный надъ нимъ, какъ надъ человѣкомъ гибельнымъ для общества, есть приговоръ неправосудія, — оскорбленіе, нанесенное тѣмъ самымъ законамъ, которые онъ всегда защищалъ, и именемъ которыхъ потомъ присужденъ былъ къ смертной казни. Представленію этой цѣли не препятствуетъ то обстоятельство, что бѣжать изъ темницы убѣждаетъ Сократа не какой-нибудь политикъ или софистъ, а одинъ изъ его друзей, долженствовавшихъ знать строгія правила своего учителя и слѣдовать имъ. Критонъ и Сократъ изображаютъ намъ борьбу человѣка съ самимъ собою въ рѣшительныя минуты его жизни и вмѣстѣ показываютъ, что одна теорія добродѣтели не сдѣлаетъ никого добродѣтельнымъ, что вѣрное знаніе обязанностей гражданина должно быть оправдываемо законною дѣятельностію, что справедливость какъ въ словахъ, такъ и въ поступкахъ, необходимо равна сама себѣ. На эту то конечно мысль мѣтитъ слѣдующая иронія Сократа: «можетъ быть это и хорошо было говорено, пока мнѣ не приходилось умереть; а теперь видно обнаружилось, что я говорилъ такъ, для вида, что слова мои на самомъ дѣлѣ были ребячество и болтанье». p. 46. D.
Впрочемъ, касательно подлинности лица Критонова въ этомъ разговорѣ, критики еще не согласны между собою. Діогенъ Лаерцій приводитъ преданіе (II. 20. 53. 60), что бѣжать изъ темницы предлагалъ Сократу не Критонъ, а Эсхинъ, и что Эсхина Платонъ замѣнилъ Критономъ, въ угодность Аристиппу.
Если этому преданію мы припишемъ нѣкоторое правдоподобіе; то придемъ къ слѣдующему вопросу: разсматриваемый разговоръ, есть ли свободное произведеніе ума Платонова, или изложеніе бесѣды дѣйствительно Сократовой? Очень вѣроятно, что ученики Сократа старались спасти своего учителя отъ смерти и убѣждали его воспользоваться ихъ усердіемъ. Значитъ, историческая сторона Платонова Критона можетъ быть почитаема почти несомнѣнною. Если же такъ; то Сократу по видимому не иначе надлежало и отвѣчать на представленія своихъ учениковъ, какъ онъ въ самомъ дѣлѣ отвѣчаетъ въ Критонѣ. Здѣсь частный оттѣнокъ Платонова генія виденъ только въ идеализаціи закона. Слѣдовательно Платонъ, въ отношеніи къ Сократу, бесѣдовавшему въ темницѣ, былъ не болѣе какъ мимикъ. Но въ такомъ случаѣ, что заставило его замѣнить Эсхина Критономъ? Хотя Аѳиняне, умертвивъ Сократа, раскаялись въ своемъ поступкѣ и память умершаго почтили всенародными почестями; однакожъ это не могло случиться скоро. Напротивъ, гораздо вѣроятнѣе, что тотчасъ послѣ его смерти, ненависть Аѳинянъ обратилась и на друзей его: — потому-то безъ сомнѣнія почти всѣ они вскорѣ разъѣхались изъ Аѳинъ. Соображая эти обстоятельства, можно догадываться, что тогда, какъ Платонъ издавалъ разсматриваемый разговоръ, Эсхинъ, другъ Аристиппа, человѣкъ молодой, — былъ еще живъ, а Критонъ, по лѣтамъ сверстникъ Сократа, уже умеръ, и что слѣдовательно перемѣна говорящаго лица въ Платоновомъ Критонѣ могла произойти изъ опасенія возбудить противъ Эсхина народную ненависть. Этимъ отчасти можетъ опредѣляться и время изданія Критона: то-есть, онъ долженствовалъ быть написанъ послѣ смерти Сократа, но прежде нежели народъ воздвигъ ему статую на площади Аѳинской[3].
Примѣчанія
- ↑ Plat. Protag. 326. D. 337. D.
- ↑ Чувства любви и дружбы, къ сожалѣнію, и въ наше время не рѣдко вводятся въ разрядъ органическихъ связей и утилитарныхъ расчетовъ. Вотъ тутъ-то и нуженъ взглядъ философскій, который бы соображалъ начала съ слѣдствіями, соглашалъ дѣйствія съ причинами и прозиралъ въ соотношенія вещей. Если нравственная любовь — мечта, то всѣ доблестныя чувства — также мечта; потому что послѣднія могутъ являться только подъ формою первой; другой формы для нихъ существо разумное не имѣетъ; а въ неразумномъ нѣтъ и чувства, достойнаго имени «любовь».
- ↑ Theoph. Adami diss. de statua Socratis, Atheniensium poenitentiæ monumento publico. Lips. 1745. 4.