Къ столь ужасной мысли, погубившей древнюю Элладу, наводнившей кровію Францію и всю западную Европу, приводилъ софистовъ, очевидно, эгоистическій взглядъ на жизнь. Эгоизмъ, по своему существу, есть врагъ общественныхъ связей, основывающихся на взаимной любви, довѣренности и общеніи гражданъ, то-есть, на единствѣ ихъ природы, на тожествѣ ихъ законовъ и святости ихъ цѣлей въ нѣдрѣ религіи. Онъ стремится расторгнуть эту нравственную цѣпь, въ которой одно кольцо держится другимъ, и само служитъ опорою для другаго; потому что здѣсь нужно сердечное самопожертвованіе членовъ общества; а эгоизмъ и жертва — вещи совершенно противуположныя.
Совсѣмъ иначе смотрѣлъ на общество сынъ Софрониска. Разумѣя политическіе законы, какъ выраженія потребностей, таящихся въ душѣ каждаго гражданина, какъ опредѣленія, произносимыя всѣми совѣстями и оправдываемыя всѣми умами, онъ представлялъ себѣ государство собраніемъ лицъ, внутренно и охотно соединившихся для удобнѣйшаго достиженія тѣхъ согласныхъ съ назначеніемъ человѣка цѣлей, которыхъ никто, взятый отдѣльно, достигнуть не можетъ. Значитъ, отечество, по его разумѣнію, есть колоссъ, поднимаемый дружно милліонами рукъ; истина, осуществляемая сочетаніемъ безчисленныхъ понятій; прекрасное, воплощаемое гармоническимъ сліяніемъ различныхъ звуковъ, цвѣтовъ, или красокъ; добро, выражаемое стройными усиліями многообразныхъ дѣятельностей. Тутъ не можетъ быть ни общаго благоденствія безъ частныхъ трудовъ, ни частной пользы безъ общаго блага. Тутъ граждане, если можно сказать, не разъединяются силою центробѣжною, а собираются центростремительно; слѣдовательно тутъ поприще не эгоизма, идущаго отъ центра къ периферіи, а непрестанной жертвы, стремящейся отъ периферіи къ центру. Значитъ, Сократъ, по своимъ началамъ, могъ бы назвать общество политическою планетою, на которой все — и въ высшихъ и въ низшихъ слояхъ ея, тяго-
К столь ужасной мысли, погубившей древнюю Элладу, наводнившей кровью Францию и всю западную Европу, приводил софистов, очевидно, эгоистический взгляд на жизнь. Эгоизм, по своему существу, есть враг общественных связей, основывающихся на взаимной любви, доверенности и общении граждан, то есть, на единстве их природы, на тожестве их законов и святости их целей в недре религии. Он стремится расторгнуть эту нравственную цепь, в которой одно кольцо держится другим, и само служит опорою для другого; потому что здесь нужно сердечное самопожертвование членов общества; а эгоизм и жертва — вещи совершенно противоположные.
Совсем иначе смотрел на общество сын Софрониска. Разумея политические законы, как выражения потребностей, таящихся в душе каждого гражданина, как определения, произносимые всеми совестями и оправдываемые всеми умами, он представлял себе государство собранием лиц, внутренно и охотно соединившихся для удобнейшего достижения тех согласных с назначением человека целей, которых никто, взятый отдельно, достигнуть не может. Значит, отечество, по его разумению, есть колосс, поднимаемый дружно миллионами рук; истина, осуществляемая сочетанием бесчисленных понятий; прекрасное, воплощаемое гармоническим слиянием различных звуков, цветов, или красок; добро, выражаемое стройными усилиями многообразных деятельностей. Тут не может быть ни общего благоденствия без частных трудов, ни частной пользы без общего блага. Тут граждане, если можно сказать, не разъединяются силою центробежною, а собираются центростремительно; следовательно тут поприще не эгоизма, идущего от центра к периферии, а непрестанной жертвы, стремящейся от периферии к центру. Значит, Сократ, по своим началам, мог бы назвать общество политическою планетою, на которой всё — и в высших и в низших слоях её, тего-
