Кривые Углы (Аверченко)/ДО

Кривые углы
авторъ Аркадий Тимофеевич Аверченко

Изъ сборника «О маленькихъ — для большихъ. Разсказы о дѣтяхъ». Опубл.: 1916. Источникъ: Аркадій Аверченко. О маленькихъ — для большихъ. Разсказы о дѣтяхъ. — Изданіе журнала НОВЫЙ САТИРИКОНЪ, Петроградъ, Невскій 88, 1916. — az.lib.ru

Глава I. Пріѣздъ

Гимназистъ 6-го класса харьковской гимназіи Поползухинъ пріѣхалъ, въ качествѣ репетитора, въ усадьбу помѣщика Плантова — «Кривые углы».

Ѣхать пришлось восемьсотъ верстъ по желѣзной дорогѣ, восемьдесятъ — лошадьми, а восемь — идти пѣшкомъ, такъ какъ кучеръ отъ совершенно неизвѣстныхъ причинъ неожиданно оказался до того пьянымъ, что свалился на лошадь и, погрозивъ Поползухину грязнымъ кулакомъ, молніеносно заснулъ.

Поползухинъ потащилъ чемоданъ на рукахъ и, усталый, разстроенный, къ вечеру добрелъ до усадьбы «Кривые углы».

Неизвѣстная дѣвка выглянула изъ окна флигеля, увидѣвъ его, выпала оттуда на землю и, съ крикомъ ужаса, понеслась въ барскій домъ.

Поджарая старуха выскочила на крыльцо дома, всплеснула руками и, подскакивая на ходу, убѣжала въ заросшій, глухой садъ.

Маленькій мальчикъ осторожно высунулъ голову изъ дверей голубятни, увидѣлъ гимназиста Поползухина съ чемоданомъ въ рукахъ, показалъ языкъ и горько заплакалъ:

— Чтобъ ты пропалъ, собачій учитель! Напрасно я укралъ для кучера Афанасія бутылку водки, чтобъ онъ завезъ тебя въ лѣсъ и бросилъ. Обожди, оболью я тебѣ кустюмъ черниломъ!

Поползухинъ погрозилъ ему пальцемъ, вошелъ въ домъ и, не найдя никого, сѣлъ на деревянный диванъ.

Парень лѣтъ семнадцати вышелъ съ грязной тарелкой въ рукахъ, остановился при видѣ гимназиста и долго стоялъ такъ, обомлѣвшій, съ круглыми отъ страха глазами. Постоявъ немного, уронилъ тарелку, сталъ на колѣни, подобралъ осколки въ карманы штановъ и ушелъ.

Вышелъ толстый человѣкъ въ халатѣ, съ трубкой. Пососалъ ее задумчиво, разогналъ волосатой рукой дымъ и сказалъ громко:

— Навѣрно, это самый учитель и есть. Пріѣхалъ съ чемоданомъ. Да-съ. Сидитъ на диванѣ. Такъ то, братъ Плантовъ. Учитель къ тебѣ пріѣхалъ.

Сообщивъ самому себѣ эту новость, помѣщикъ Плантовъ обрадовался, заторопился, захлопалъ въ ладоши, затанцовалъ на толстыхъ ногахъ.

— Эй, кто есть? Копанчукъ, Павло! Возьмите его чемоданъ! А что, учитель, играете вы въ кончины?

— Нѣтъ, — сказалъ Поползухинъ. — А вашъ мальчикъ меня языкомъ дразнилъ.

— Высѣку. Да это нетрудно: сдаются карты вмѣстѣ съ кончинами… Пойдемъ, покажу…

Схвативъ Поползухина за рукавъ, онъ потащилъ его во внутреннія комнаты; въ столовой они наткнулись на нестарую женщину въ темной кофтѣ, съ бантомъ на груди.

— Чего ты его тащишь? Опять, навѣрно, со своими проклятыми картами? Дай ты ему лучше отдохнуть, умыться съ дороги.

— Здравствуйте, сударыня. Я учитель Поползухинъ изъ города.

— Ну, что-жъ дѣлать, — вздохнула она. — Мало ли съ кѣмъ какъ бываетъ. Иногда и среди учителей попадаются хорошіе люди. Только ужъ ты у насъ, сдѣлай милость, мертвецовъ не рѣжь.

— Зачѣмъ же мнѣ ихъ рѣзать? — удивился Поползухинъ.

— То-то и я говорю — незачѣмъ. Отъ Бога грѣхъ и отъ людей срамъ. Пойди къ себѣ, хоть лицо оплесни. Обпылило тебя.

Таковъ былъ первый день пріѣзда гимназиста Поползухина къ помѣщику Плантову.

Глава II. Тріумфъ

На другой день, послѣ обѣда, Поползухинъ, сидя въ своей комнатѣ, чистилъ мыломъ пиджакъ, залитый чернилами. Мальчикъ Андрейка стоялъ тутъ же на колѣнахъ и горько плакалъ, перемежая это занятіе попытками вытащить съ помощью зубовъ, маленькій гвоздикъ, забитый въ стѣну на высотѣ его носа.

Противъ Поползухина сидѣлъ съ колодой картъ помѣщикъ Плантовъ и ожидалъ, когда Поползухинъ кончитъ свою работу.

— Ученье очень трудная вещь — говорилъ Поползухинъ. — Вы знаете, что такое тригонометрія?

— Нѣтъ.

— Десять лѣтъ изучать надо. Алгебру семь съ половиной лѣтъ, латинскій языкъ десять лѣтъ. Да и то потомъ ни черта не знаешь! Трудно. Профессора двадцать тысячъ въ годъ получаютъ.

Плантовъ, подперевъ щеку рукой, сосредоточенно слушалъ Поползухина.

— Да, теперь народъ другой, — сказалъ онъ. — Все знаютъ. Вы на граммофонѣ умѣете играть?

— Какъ играть?

— А такъ. Прислалъ мнѣ тесть на имянины изъ города граммофонъ… Труба есть такая, кружочки. А какъ на немъ играть — бѣсъ его знаетъ. Такъ и стоитъ безъ дѣла.

Поползухинъ внимательно посмотрѣлъ на Плантова, отложилъ въ сторону пиджакъ и сказалъ:

— Да, я на граммофонѣ немного умѣю играть. Учился. Только это трудно, откровенно говоря.

— Ну? Играете?! Вотъ такъ браво!..

Плантовъ оживился, вскочилъ и сейчасъ же схватилъ гимназиста за рукавъ.

— Пойдемъ, вы намъ поиграете! Ну, его къ бѣсу, вашъ пиджакъ. Послѣ очистите. Послушаемъ, какъ оно это… Жена, жена! Иди сюда, бери вязанье — учитель на граммофонѣ будетъ играть!

Граммофонъ лежалъ въ зеленомъ сундукѣ, подъ бѣличьимъ салопомъ, завернутый въ какія то газеты и коленкоръ.

Поползухинъ, съ мрачнымъ рѣшительнымъ лицомъ вынулъ граммофонъ, установилъ его, приставилъ рупоръ и махнулъ рукой.

— Потрудитесь, господа, отойти подальше. Андрейка ты зачѣмъ съ колѣнъ всталъ? Какъ пиджаки чернилами обливать — на это ты мастеръ, а какъ на колѣняхъ стоять, ты не мастеръ? Господа, будьте добры сѣсть подальше: вы меня нервируете.

— А вы его не испортите? — испуганно спросилъ Плантовъ. — Вещь дорогая.

Поползухинъ презрительно усмѣхнулся.

— Не безпокойтесь: не съ такими аппаратами дѣло имѣли…

Онъ всунулъ въ отверстіе иглу, положилъ пластинку и завелъ пружину.

Всѣ ахнули: изъ трубы доносился визгливый человѣческій голосъ, кричавшій: «выйду-ль я на рѣченьку»…

Блѣдный отъ гордости и упоенный собственнымъ могуществомъ, стоялъ Поползухинъ около граммофона и изрѣдка съ хладнокровіемъ опытнаго, видавшаго виды мастера, подкручивалъ винтикъ, регулировавшій высоту звука.

Помѣщикъ Плантовъ хлопалъ себя по бедрамъ вскрикивалъ и, подбѣгая ко всѣмъ, говорилъ:

— Ты понимаешь что это такое? Человѣческій голосъ изъ трубы!.. Андрейка, видишь, болванъ, какого мы тебѣ хорошаго учителя нашли?.. А ты все по крышамъ лазишь… А ну, еще что-нибудь изобразите, господинъ Поползухинъ!

Въ дверяхъ столпилась дворня съ исковерканными изумленіемъ и тайнымъ страхомъ лицами: дѣвка, выпавшая вчера изъ окна, мальчишка, разбившій тарелку, и даже продажный кучеръ Афанасій, сговорившійся съ Андрейкой погубить учителя…

Потомъ, крадучись, пришла вчерашняя поджарая старуха… Она заглянула въ комнату, увидѣла учителя, блестящій рупоръ, всплеснула руками и снова умчалась, подпрыгивая, въ садъ.

Въ «Кривыхъ углахъ» она считалась самымъ пугливымъ, дикимъ и глупымъ существомъ.

Глава III. Свѣтлые дни

Для гимназиста Поползухина наступили свѣтлые, безоблачные дни… Андрейка боялся его до обморока и большей частью, сидѣлъ на крышѣ, спускаясь только тогда, когда игралъ граммофонъ…

Помѣщикъ Плантовъ забылъ уже о кончинахъ и цѣлый день ходилъ по пятамъ за Поползухинымъ, монотонно повторяя молящимъ голосомъ:

— Ну, сыграйте что-нибудь… Очень прошу васъ!..Чего, въ самомъ дѣлѣ…

— Да нѣтъ, я сейчасъ не могу, — манерничалъ Поползухинъ.

— Почему не можете?

— Для этого нужно подходящее настроеніе. А вашъ Андрейка меня разнервничалъ…

— А бѣсъ съ нимъ! Плюньте вы на это ученье. Будемъ лучше играть на граммофонѣ… Ну, сыграйте сейчасъ…

— Эхъ, — качалъ лохматой головой Поползухинъ. — Что ужъ съ вами дѣлать… Пойдемте!..

Госпожа Плантова за обѣдомъ подкладывала Поползухину лучшіе куски, поила его наливкой, и всѣмъ своимъ видомъ показывала, что она не прочь нарушить супружескій долгъ, ради такого искуснаго музыканта и галантнаго человѣка.

Вся дворня, при встрѣчѣ съ Поползухинымъ, снимала шапки и кланялась. Выпавшая въ свое время изъ окна дѣвка каждый день ставила въ комнату учителя громадный свѣжій букетъ цвѣтовъ, а парень, разбившій тарелку, чистилъ сапоги учителя такъ яростно, что во время этой операціи къ нему опасно было подходить на близкое разстояніе: амплитуда колебаній щетки достигала чуть не цѣлой сажени…

И только одна поджарая старуха не могла превозмочь непобѣдимую робость передъ страннымъ могущественнымъ учителемъ — при видѣ его, съ крикомъ убѣгала въ садъ и долго сидѣла въ крыжовникѣ, что отражалось на ея хозяйственныхъ работахъ.

Самъ Поползухинъ, кромѣ граммофонныхъ занятій — ничего не дѣлалъ: Андрейку не видѣлъ по цѣлымъ днямъ, помыкалъ всѣмъ домомъ, ѣлъ пять разъ въ сутки, и иногда, просыпаясь ночью, звалъ приставленнаго къ нему парня:

— Принеси-ка мнѣ чего-нибудь поѣсть… Студня что-ли, и мяса. Да наливки дай…

Услышавъ шумъ, помѣщикъ Плантовъ поднимался съ кровати, надѣвалъ халатъ и заходилъ къ учителю.

— Кушаете? А что, въ самомъ дѣлѣ — выпью-ка и я наливки. А ежели вамъ спать не особенно хочется — пойдемъ, вы мнѣ поиграете что нибудь, а?

Поползухинъ съѣдалъ принесенное, выпроваживалъ огорченнаго Плантова и заваливался спать…

Глава IV. Крахъ

Съ утра Поползухинъ уходилъ гулять въ поле, къ рѣкѣ… Дворня, по порученію Плантова, бѣгала за нимъ, искала, аукала и, найдя, говорила:

— Идите, барчукъ, въ домъ. Баринъ просятъ васъ на той машинѣ играть.

— А, ну его къ чорту, — морщился Поползухинъ. — Не пойду. Скажите — нѣтъ настроенія для игры.

— Идите, барчукъ… Барыня тоже очень просила. И Андрейка плачутъ, слухать хочутъ.

— Скажите — вечеромъ поиграю!

Однажды, ничего не подозрѣвавшій Поползухинъ, возвращался съ прогулки къ обѣду… Въ двадцати шагахъ отъ дома онъ вдругъ остановился и, вздрогнувъ сталъ прислушиваться.

— Выйду-ль я на рѣченьку… — заливался граммофонъ.

Съ крикомъ бѣшенства и ужаса схватился гимназистъ Поползухинъ за голову и бросился въ домъ… Сомнѣній не было: граммофонъ игралъ, а въ трехъ шагахъ отъ него стоялъ неизвѣстный Поползухину студентъ и добродушно-насмѣшливо поглядывалъ на окружающихъ.

— Да что-жъ тутъ мудренаго, — говорилъ онъ. — Механизмъ самый простой. Даже Андрейка великолѣпно съ нимъ управится…

— Зачѣмъ вы безъ меня трогали граммофонъ? — сердито крикнулъ Поползухинъ.

— Смотри, какая цаца! — сказалъ ядовито помѣщикъ Плантовъ. — Будто это его граммофонъ. Что-жъ ты намъ кружилъ голову, что на немъ играть нужно учиться?.. А вотъ Митя Калантаровъ пріѣхалъ и сразу заигралъ. Эхъ, ты… карандашъ! А позвольте, Митя, я теперь заведу. То-то, здорово! Теперь цѣлый день буду играть. Позвольте васъ поцѣловать, уважаемый Митя, что вздумали свизитировать насъ, стариковъ.

За обѣдомъ на Поползухина не обращали никакого вниманія… Говядину ему подложили жилистую, съ костью, вмѣсто наливки, онъ пилъ квасъ, а послѣ обѣда Плантовъ, уронивъ разсѣянный взглядъ на Андрейку, схватилъ его за ухо и крикнулъ:

— Ну, братъ, довольно тебѣ шалберничать… Нагулялся!.. Учитель! Займитесь.

Поползухинъ схватилъ Андрейку за руку и бѣшено дернулъ его.

— Пойдемъ!

И они пошли, не смотря другъ на друга… По дорогѣ гимназистъ далъ Андрейкѣ два тумака, а тотъ улучилъ минуту и плюнулъ учителю на сапогъ.