За морями, за долами встарину былъ славенъ чудный
Край цвѣтущій и обильный, рыбный, хлѣбный, многолюдный,
Гдѣ король могучій Бобо храбрымъ воиномъ считался
И кудесникомъ при этомъ втихомолку назывался,
Почитаемый народомъ и толпою приближенныхъ,
И другими королями близкихъ странъ и отдаленныхъ.
Посреди своихъ сокровищъ, не скупясь на нихъ, конечно,
Жизнью пользовался Бобо — праздно, весело, безпечно;
Спать ложился съ пѣтухами, поднимался поздно съ ложа,
Пилъ и бражничалъ не мало, на охоту ѣздилъ тоже,
По своимъ владѣньямъ рыскалъ постоянно по бездѣлью
И дворцовъ построилъ триста шестьдесятъ шесть съ тою цѣлью,
Чтобы въ нихъ поперемѣнно ночевать день каждый, — словомъ
Отъ начала мірозданья подъ небеснымъ нашимъ кровомъ
Никогда на бѣломъ свѣтѣ, сомнѣваться въ томъ смѣшно бы,
Не бывало и не будетъ короля счастливѣй Боба.
Не имѣлъ онъ сына, — видно, такъ ужь боги пожелали —
Лишь была у Боба дочка и носила имя Ляли,
Чуднымъ разумомъ и чудной красотою отличалась,
Но хотя она красивѣй и разумнѣй всѣхъ считалась —
Въ свѣтѣ не было несчастнѣй королевны бѣдной этой.
Родилась ли Ляля въ черный годъ, подъ скверною планетой,
Иль ее околдовали при посредствѣ чаръ — не знали
Ничего объ этомъ люди и различно толковали,
Но вполнѣ всѣмъ было ясно, что ей жизнь не улыбалась,
Что горючими слезами Ляля часто заливалась.
Да и какъ ей можно было не тужить, въ тоскѣ рыдая:
Женихамъ не полюбилась королевна молодая.
Королевичи изъ дальнихъ городовъ къ ней пріѣзжали
И князья-сосѣди тоже королевну посѣщали,
Всѣ едва увидя Лялю приходили въ восхищенье,
Но никто изъ нихъ однако ей не дѣлалъ предложенья.
Время шло межъ тѣмъ; напрасно Ляля свадьбы поджидала
И, мечтая о замужствѣ, съ грустью тайною вздыхала;
Потерявъ надежду мужа рода царскаго дождаться
Съ знатнымъ подданнымъ была бы рада Ляля обвѣнчаться;
Черезъ тетку, черезъ дядю жениховъ себѣ искала
И троимъ поочередно руку, сердце предлагала.
За такую милость всякій низко кланялся, однако
Изловчался извернуться отъ негаданнаго брака.
Тотъ доказывалъ, что, прежде совершенія обряда,
Извѣстить свое семейство о своей женитьбѣ надо
Да къ родителямъ поѣхать попросить благословенья,
И — взнуздавъ коня, поспѣшно королевскія владѣнья
Покидалъ, и уже больше въ край родной не возвращался;
А другой, хотя жениться непремѣнно обѣщался,
Но, — отца похоронивши, — попросилъ отсрочки краткой.
Трауръ кончился, явились къ Лялѣ дру́жки, но украдкой
Молодой какъ въ воду канулъ и его не отыскали.
Такъ, найдя предлогъ удобный, женихи всѣ отставали
И скрывались отъ невѣсты всякій разъ по-одиночкѣ,
Отдавая справедливость королевской чудной дочкѣ,
Толковали, что ихъ панна восхищала и плѣняла:
Но, какъ къ будущей супругѣ, сердце къ Лялѣ не лежало.
Почему? — Не знаютъ сами, — имъ, по правдѣ, это странно:
Всѣ достоинства имѣя, хороша, богата панна
И въ придачу — королевство!.. Соблазнительное дѣло!
Но никакъ съ разсудкомъ сердце согласиться не хотѣло. —
Потому такъ относились женихи къ ней, что въ то время
Притворяться не умѣло человѣческое племя;
Не могло понять такого преступленья, святотатства,
Чтобъ на дѣвушкѣ жениться не любя, изъ-за богатства,
Погубивъ два сердца разомъ навсегда, безъ состраданья.
Потому предпочитали женихи идти въ изгнанье,
Чѣмъ владѣній королевскихъ безъ любви жены добиться,
И скорѣе соглашались даже съ родиной проститься,
Чѣмъ бездушно на не милой, не любя ее, жениться.
Время шло, да шло… Напрасно Ляля свадьбы поджидала,
И, мечтая о замужствѣ, съ грустью тайною вздыхала:
«Въ мірѣ каждая дѣвица изъ простаго даже круга,
Мужика ли, пастуха ли, а найдетъ себѣ супруга,
И дѣтей имѣетъ; мнѣ же горькій жребій достается:
Безъ дѣтей, безъ мужа вѣрно коротать весь вѣкъ придется.
И никто не пожалѣетъ, не пойметъ души тревогу
И не станетъ ежедневно за меня молиться Богу!..»
Сумасбродная однажды мысль пришла печальной Лялѣ:
«Выйду я за поваренка, что бы тамъ ни толковали!»
Какъ нарочно въ это время, изъ деревни прямо взятый,
Подъ окномъ кастрюли чистилъ парень грязный и лохматый.
«Эй, послушай, поваренокъ, подойди-ка на два слова.
Я тебя счастливымъ сдѣлать на всю жизнь твою готова.
Но, сперва кастрюли бросивъ, къ роднику ты отправляйся,
Смыть съ лица всю грязь и сажу хорошенько постарайся
Да и руки вымой тоже, а тебя здѣсь буду ждать я.
Дамъ тебѣ, когда вернешься, мальчикъ, праздничное платье,
Шляпу съ перьями получишь и серебряныя шпоры
И кошель съ рублями — словомъ, все что нужно: всѣ уборы.
Купишь въ городѣ коня ты — это первая забота —
И прискачешь въ королевскій замокъ, въ главныя ворота,
Гдѣ, себя назвавши княземъ, долженъ ты къ отцу явиться,
Я жь устрою такъ, что зятемъ онъ тебя назвать рѣшится».
Въ дрожь и холодъ поваренка отъ такихъ рѣчей бросало,
А потомъ какъ пластъ упалъ онъ, перепуганный не мало,
И вопилъ, слезамъ давъ волю: «Ахъ, зачѣмъ ты, королевна,
Шутишь такъ надъ парнемъ бѣднымъ!» Отвѣчала Ляля гнѣвно:
«Поваренокъ глупый, развѣ ты не можешь догадаться,
Что печеныя голубки сами въ ротъ тебѣ валятся?
Лучше все безпрекословно исполняй, что мнѣ угодно,
А не то объ этомъ будешь сожалѣть всю жизнь безплодно».
— «Ахъ! — воскликнулъ поваренокъ, — мнѣ ль за это дѣло браться?
Не могу я, если-бъ даже и хотѣлъ повиноваться.
Ты не знаешь, какъ живется сиротѣ почти съ пеленокъ,
И не вѣдаешь, что долженъ дѣлать каждый поваренокъ:
Въ лѣсъ ломать сухія вѣтви отправляйся спозаранку,
Собери въ одну ихъ кучу и потомъ, поднявъ вязанку,
На спинѣ домой тащи ихъ черезъ силу еле-еле
И къ землѣ въ дугу пригнувшись. — При такомъ тяжеломъ дѣлѣ
Пересталъ расти я скоро, не похожъ на человѣка,
Какъ забитый жеребенокъ, я совсѣмъ почти калѣка,
И когда бы ко двору я на конѣ лихомъ примчался,
Я бы карликомъ ничтожнымъ и смѣшнымъ всѣмъ показался».
— «Это дѣло поправимо, — королевна отвѣчала, —
Ты скажи, что происходишь изъ страны такой (читала
Я о ней въ старинныхъ книгахъ), гдѣ всѣ люди — невелички,
Люди — карлики по росту, что у нихъ другой нѣтъ клички
И что въ той странѣ далекой, сынъ любимый короля ты.
Велики иль малорослы, стройны станомъ иль горбаты —
Короли между собою равны всѣ на бѣломъ свѣтѣ».
— «Дорогая королевна, посмотри на руки эти
И на всю мою фигуру… Съ толку я собью кого-же?
Мнѣ къ лицу ли наряжаться, какъ какой-нибудь вельможа?
День и ночь вертѣть обязанъ я на вертелѣ жаркое,
Подгорѣлъ самъ, какъ жаркое: дѣло дѣлая такое,
Чищу вечеромъ кастрюли, горькой участи покорный,
Съ рукъ сошла полуда словно, и вся кожа стала черной!»
— «Не бѣда, — сказала Ляля, ножкой маленькой затопавъ. —
Объяви, что королевичъ ты изъ царства эѳіоповъ,
Гдѣ отъ солнца загораютъ люди всѣ, какъ мнѣ извѣстно.
Короли между собою равны въ мірѣ повсемѣстно».
Слыша это, поваренокъ прикусилъ языкъ свой разомъ,
У него отъ изумленья словно умъ зашелъ за разумъ,
На себѣ рвалъ волоса онъ, то ломалъ безумно руки,
То скрипѣлъ зубами, будто грызъ орѣхи, ради скуки,
Плакалъ громче все и громче, и слезами заливался
И, пугая Лялю, громко наконецъ расхохотался.
…
