Не ригой, не амбарами,
Не кабакомъ, не мельницей,
Какъ часто на Руси,
Село кончалось низенькимъ
Бревенчатымъ строеніемъ,
Съ желѣзными рѣшоткаии
Въ окошкахъ небольшихъ.
За тѣмъ этапнымъ зданіемъ
Широкая дороженька,
Березками обставлена,
Открылась тутъ какъ тутъ.
По буднямъ малолюдная,
Печальная и тихая,
Не та она теперь!
По всей по той дороженькѣ
И по окольнымъ тропочкамъ,
Докуда глазъ хваталъ,
Ползли, лежали, ѣхали,
Барахталися пьяные,
И стономъ стонъ стоялъ!
Скрыпятъ телѣги грузныя,
И какъ телячьи головы,
Качаются, мотаются
Побѣдныя головушки
Уснувшихъ мужиковъ!
Народъ идетъ — и падаетъ,
Какъ будто изъ-за валиковъ
Картечью непріятели
Палятъ по мужикамъ!
Ночь тихая спускается,
Ужъ вышла въ небо темное
Луна; ужъ пишетъ грамоту
Господь червоннымъ золотомъ
По синему по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникамъ,
Ни глупымъ не прочесть.
Дорога стоголосая
Гудитъ! Чт́о море синее,
Смолкаетъ, подымается
Народная молва.
„А мы полтинникъ писарю:
Прошенье изготовили
Къ начальнику губерніи..."
— Эй! съ возу куль упалъ!
„Куда же ты, Оленушка?
Постой! еще дамъ пряничка,
Ты какъ блоха проворная,
Наѣлась — и упрыгнула,
Погладить не далась!"
— Добра ты, царска грамота,
Да не при насъ ты писана...
„Посторонись народъ!"
(Акцизные чиновники
Съ бубенчиками, съ бляхами
Съ базара пронеслись).
— А я къ тому теперича:
И вѣникъ дрянь, Иванъ Ильичъ
А погуляетъ по полу,
Куда какъ напылитъ!
„Избави Богъ, Парашенька,
Ты въ Питеръ не ходи!
Такіе есть чиновники,
Ты день у нихъ кухаркою,
А ночь у нихъ сударкою —
Такъ это наплевать!"
— „Куда ты скачешь, Савушка?"
(Кричитъ священникъ сотскому
Верхомъ, съ казенной бляхою).
— Въ Кузминское скачу
За становымъ. Оказія:
Тамъ впереди крестьянина
Убили... „Эхъ!... грѣхи!..."
— Худа ты стала, Дарьюшка!
„Не веретенце, другъ!
Вотъ т́о, чѣмъ больше вертится,
Пузатѣе становится,
А я какъ день-деньской..."
„Эй, парень, парень глупенькій,
Оборванной, паршивенькій,
Эй, полюби меня!
Меня простоволосую,
Хмѣльную бабу, старую,
Зааа-паааа-чканую!..."
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идутъ своимъ путемъ.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонькій
Большую яму выкопалъ:
— Чтб дѣлаешь ты тутъ?
„А хороню я матушку!"
— Дуракъ! какая матушка!
Гляди: поддёвку новую
Ты въ землю закопалъ!
Иди скорѣй, да хрюкаломъ
Въ канаву лягъ, воды испей!
Авось, соскочитъ дурь!
— „А ну, давай потянемся!"
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся и тужатся,
Крехтятъ — на скалкѣ тянутся,
Суставчики трещатъ!
На скалкѣ не понравилось:
„Давай теперь попробуемъ
Тянуться бородой!"
Когда порядкомъ бороды
Другъ дружкѣ поубавили,
Вцѣпились за скулы!
Пыхтятъ, краснѣютъ, корчатся,
Мычатъ, визжатъ, а тянутся!
— „Да будетъ вамъ, проклятые!"
Не разольешь водой!
Въ канавѣ бабы ссорятся,
Одна кричитъ: домой идти
Тошнѣе, чѣмъ на каторгу!
Другая: врешь, въ моемъ дому
Похуже твоего!
Мнѣ старшій зять ребро сломалъ,
Середній зять клубокъ укралъ,
Клубокъ плевокъ, да дѣло въ томъ —
Полтинникъ былъ замотанъ въ немъ,
А младшій зять все ножъ беретъ,
Того гляди убьетъ, убьетъ!...
— „Ну, полно, полно, миленькій!
Ну, не сердись!" За валикомъ
Неподалеку слышится:
„Я ничего... пойдемъ!"
Такая ночь бѣдовая!
Направо ли, налѣво ли
Съ дороги поглядишь:
Идутъ дружненько парочки,
Не къ той ли рощѣ правятся?
Та роща манитъ всякаго,
Въ той рощѣ голосистые
Соловушки поютъ...
Дорога многолюдная
Чт́о позже — безобразнѣе:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущіе,
Лежащіе пластомъ.
Безъ ругани, какъ водится,.
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная
Слышнѣй всего она!
У кабаковъ смятеніе,
Подводы перепутались,
Испуганныя лошади
Безъ сѣдоковъ бѣгутъ;
Тутъ плачутъ дѣти малыя,
Тоскуютъ жены, матери:
Легко ли изъ питейнаго
Дозваться мужиковъ?...
У столбика дорожнаго
Знакомый голосъ слышится,
Подходятъ наши странники
И видятъ: Веретенниковъ
(Чт́о башмачки козловые
Вавилѣ подарилъ)
Бесѣдуетъ съ крестьянами.
Крестьяне открываются
Милягѣ по душѣ:
Похвалитъ Павелъ пѣсенку —
Пять разъ споютъ, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Позаписавъ достаточно,
Сказалъ имъ Веретенниковъ:
„Умны крестьяне русскіе,
Одно не хорошо,
Что пьютъ до одуренія,
Во рвы, въ канавы валятся —
Обидно поглядѣть!"
Крестьяне рѣчь ту слушали,
Поддакивали барину.
Павлуша что-то
въ книжечку
Хотѣлъ уже писать,
Да выискался пьяненькій
Мужикъ, — онъ противъ барина
На животѣ лежалъ,
Въ глаза ему поглядывалъ,
Помалчивалъ, — да вдругъ
Какъ вскочитъ! Прямо къ барину —
Хвать карандашъ изъ рукъ!
„Постой, башка порожняя!
Шальныхъ вѣстей, безсовѣстныхъ
Про насъ не разноси!
Чему ты позавидовалъ!
Что веселится бѣдная
Крестьянская душа?
Пьемъ много мы по времени
А больше мы работаемъ,
Насъ пьяныхъ много видится,
А больше трезвыхъ насъ.
По деревнямъ ты хаживалъ?
Возьмемъ ведерко съ водкою,
Пойдемъ-ка по избамъ:
Въ одной, въ другой навалятся,
А въ третьей не притронутся —
У насъ на семью пьющую
Непьющая семья!
Не пьютъ, а также маются,
Ужъ лучше-бъ пили, глупые.
Да совѣсть такова...
Чудн́о смотрѣть, какъ ввалится
Въ такую избу трезвую
Мужицкая бѣда,
И не глядѣлъ бы!... Видывалъ
Въ страду деревни русскія?
Въ питейномъ. чтоль, народъ?
У насъ поля обширныя,
А не гораздо щедрыя,
Скажи-ка, чьей рукой
Съ весны они одѣнутся,
А осенью раздѣнутся?
Встрѣчалъ ты мужика
Послѣ работы вечеромъ?
На пожнѣ гору добрую
Поставилъ, съѣлъ съ горошину:
— Эй! богатырь! соломинкой
Сшибу, посторонись! —
„Сладка ѣда крестьянская,
Весь вѣкъ пила желѣзная
Жуетъ, а ѣсть не ѣстъ!
Да брюхо-то не зеркало,
Мы на ѣду не плачемся...
Работаешь одинъ,
А чуть работа кончена,
Гляди, стоятъ три дольщика...
А есть еще губитель-тать
Четвертый, злѣй татарина,
Такъ тотъ и не подѣлится,
Все слопаетъ одинъ!
У насъ присталъ третьеводни
Такой же баринъ плохонькій,
Какъ ты, изъ-подъ Москвы.
Записываетъ пѣсенки,
Скажи ему пословицу,
Загадку загани.
А былъ другой — допытывалъ,
На сколько въ день сработаешь.
По малу ли, по многу ли
Кусковъ пихаешь въ ротъ?
Иной угодья мѣряетъ,
Иной въ селеньи жителей
По пальцамъ перечтетъ;
А вотъ не сосчитали же,
По скольку въ лѣто каждое
Пожаръ пускаетъ на вѣтеръ
Крестьянскаго труда?...
„Нѣтъ мѣры хмѣлю русскому.
А горе наше мѣряли?
Работѣ мѣра есть?
Вино валитъ крестьянина,
А горе не валитъ его?
Работа не валитъ?
Мужикъ бѣды не мѣряетъ,
Со всякою справляется,
Какая ни приди.
Мужикъ, трудясь, не думаетъ,
Что силы надорветъ;
Такъ неужли надъ чаркою
Задуматься, что съ лишняго
Въ канаву угодишь?
А что глядѣть зазорно вамъ,
Какъ пьяные валяются,
Такъ погляди поди,
Какъ изъ болота волокомъ
Крестьяне сѣно мокрое
Скосивши волокутъ:
Гдѣ не пробраться лошади,
Гдѣ и безъ ноши пѣшему
Опасно перейти,
Тамъ рать-орда
крестьянская
По кочкамъ, по зажоринамъ
Ползкомъ-ползетъ съ плетюхами, —
Трещитъ крестьянскій пупъ!
„Подъ солнышкомъ безъ шапочекъ,
Въ поту, въ грязи по макушку,
Осокою изрѣзаны,
Болотнымъ гадомъ-мошкою
Изъѣденные въ кровь, —
Небось мы тутъ красивѣе?
„Жалѣть — жалѣй умѣючи,
На мѣрочку господскую
Крестьянина не мѣрь!
Не бѣлоручки нѣжные,
А люди мы великіе
Въ работѣ и въ гульбѣ!...
„У каждаго крестьянина
Душа, чт́о туча черная —
Гнѣвна, грозна — и надо бы
Громамъ гремѣть оттудова,
Кровавымъ лить дождямъ,
А все виномъ кончается.
Пошла по жиламъ чарочка —
И разсмѣялась добрая
Крестьянская душа!
Не горевать тутъ надобно,
Гляди кругомъ, — возрадуйся!
Ай парни, ай молодушки,
Умѣютъ погулять!
Повымахали косточки,
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..."
Мужикъ стоялъ на валикѣ,
Притопывалъ лаптишками
И, помолчавъ минуточку,
Прибавилъ громкимъ голосомъ,
Любуясь на веселую,
Ревущую толпу:
„Эй! царство ты мужицкое,
Безшапочное, пьяное,
Шуми — вольнѣй шуми!..."
— Какъ звать тебя, старинушка?
Я А что? запишешь въ книжечку?
Пожалуй, нужды нѣтъ!
Пиши: „Въ деревнѣ Босовѣ
Якимъ Нагой живетъ,
Онъ до смерти работаешь
До полусмерти пъетъ!.."
Крестьяне разсмѣялися
И разсказали барину,
Каковъ мужикъ Якимъ.
Якимъ старикъ убогонькій,
Живалъ когда-то въ Питерѣ,
Да угодилъ въ тюрьму:
Съ купцомъ тягаться вздумалось!
Какъ липочка ободранный,
Вернулся онъ на родину
И за соху взялся.
Съ тѣхъ поръ лѣтъ тридцать жарится
На полосѣ подъ солнышкомъ,
Подъ бороной спасается
Отъ частаго дождя,
Живетъ — съ сохою возится,
А смерть придетъ Якимушкѣ —
Какъ комъ земли отвалится,
Что на сохѣ присохъ...
Съ нимъ случай былъ: картиночекъ
Онъ сыну накупилъ,
Развѣшалъ ихъ по стѣночкамъ
И самъ не меньше мальчика
Любилъ на нихъ глядѣть.
Пришла немилость Божія
Деревня загорѣлася —
А было у Якимушки
За цѣлый вѣкъ накоплено
Цѣлковыхъ тридцать пять.
Скорѣй бы взять цѣлковые,
А онъ сперва картиночки
Сталъ со стѣны срывать;
Жена его тѣмъ временемъ
Съ иконами возилася,
А тутъ изба и рухнула —
Такъ оплошалъ Якимъ!
Слились въ комокъ цѣлковики,
За тотъ комокъ даютъ ему
Одиннадцать рублей...
„Ой, братъ Якимъ! не дешево
Картинки обошлись!
За то и въ избу новую
Повѣсилъ ихъ; небось?"
— Повѣсилъ — есть и новыя,
Сказалъ Якимъ — и смолкъ.
Вглядѣлся баринъ въ пахаря:
Грудь впалая; какъ вдавленный
Животъ; у глазъ, у рта
Излучины, какъ трещины
На высохшей землѣ;
И самъ на землю-матушку
Похожъ онъ: шея бурая,
Какъ пластъ, сохой отрѣзанный,
Кирпичное лицо,
Рука — кора древесная,
А волосы — песокъ.
Крестьяне какъ замѣтили,
Что не обидны барину
Якимовы слова,
И сами согласилися
Съ Якимомъ: „Слово вѣрное:
Намъ подобаетъ пить!
Пьемъ — значить, силу чувствуемъ!
Придетъ печаль великая,
Какъ перестанемъ нить!...
Работа не свалила бы,
Бѣда не одолѣла бы,
Насъ хмѣль не одолитъ!
Не такъ ли?
„Да, Богъ милостивъ!"
— Ну, выпей съ нами чарочку!
Достали водки, выпили.
Якиму Веретенниковъ
Два шкалика поднесъ.
„Ай, баринъ! не прогнѣвался,
Разумная головушка!
(Сказалъ ему Якимъ):
Разумной-то головушкѣ
Какъ не понять крестьянина?
А свиньи ходятъ по земи —
Не видятъ неба вѣкъ!..."
Вдругъ пѣсня хоромъ грянула
Удалая, согласная:
Десятка три молодчиковъ,
Хмѣльненьки, а не валятся,
Идутъ рядкомъ, поютъ,
Поютъ про Волгуматушку,
Про удаль молодецкую,
Про дѣвичью красу.
Притихла вся дороженька,
Одна та пѣсня складная
Широко, вольно катится,
Какъ рожь подъ вѣтромъ стелется,
По сердцу по крестьянскому
Идетъ огнемъ-тоской!...
Подъ пѣсню ту удалую
Раздумалась, расплакалась
Молодушка одна:
„Мой вѣкъ — чт́о день безъ солнышка,
„Мой вѣкъ — чт́о ночь безъ мѣсяца,
„А я млада-младешенька,
„Чт́о борзый конь на привязи,
„Чт́о ласточка безъ крылъ!
„Мой старый мужъ, ревнивый мужъ
„Напился пьянъ, храп́омъ храпитъ,„
Меня младу-младешеньку
И сонный сторожить!"
Такъ плакалась молодушка
Да съ возу вдругъ и спрыгнула!
„Куда?" кричитъ ревнивый мужъ,
Привсталъ — и бабу за косу
Какъ рѣдьку за вихоръ!
Ой! ночька, ночька пьяная!
Не свѣтлая, а звѣздная,
Не жаркая, а съ ласковымъ
Весеннимъ вѣтеркомъ!
И нашимъ добрымъ молодцамъ
Ты даромъ не прошла!
Сгрустнулось имъ по женушкамъ,
Оно и правда: съ женушкой
Теперь бы веселѣй!
Иванъ кричитъ: „я спать хочу",
А Марьюшка: „и я съ тобой!"
Иванъ кричитъ: „постель узка."
А Марьюшка: „уляжемся!"
Иванъ кричитъ: „ой, холодно!"
А Марьюшка: „угрѣемся!"
Какъ вспомнили ту пѣсенку,
Безъ слова — согласилися
Ларецъ свой попытать.
Одна, зачѣмъ, Богъ вѣдаетъ,
Межъ полемъ и дорогою
Густая липа выросла.
Подъ ней присѣли странники
И осторожно молвили:
„Эй! скатерть самобранная,
Попотчуй мужиковъ!"
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Двѣ дюжія руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлѣбушка
И спрятались опять.
Крестьяне подкрѣпилися,
Романъ за караульнаго
Остался у ведра,
А прочіе вмѣшалися
Въ толпу — искать счастливаго:
Имъ крѣпко захотѣлося
Скорѣй попасть домой...
