Класс (Жаботинский)

Класс
автор Владимир Евгеньевич Жаботинский (1880—1940)

Источник: Газета «Хроники Иерусалима»

Класс

1

Я не вижу существенного различия между коммунизмом и любой разновидностью социализма, опирающегося на классовую идеологию. Отличительная черта социализма характерна и для коммунизма. Суть ее в том, что, согласно ей, класс наемных рабочих, особенно рабочих физического труда, – единственный знаменосец идеи улучшения общества. И путь исправления в победе этого класса над другими классами общества, что может быть достигнуто только путем так называемой социальной революции насилием, а не путем договора. И поэтому я не вижу ни тени намека на малейшее различие между теорией коммунизма и социализма. Различие между ними только в темпераменте, одни спешат, а другие медлят, и различие это не стоит даже той капли чернил, которые нужно потратить на описание этого различия… И те и другие стремятся к созданию общества, в котором будет господствовать меньшинство, которому должны будут покориться все остальные члены общества. На деле коммунизм всего лишь сокращенное изложение классовой идеи пролетариата, все остальное – лишь попытка компромисса, а компромисс – дело временное. Всякий, кто борется с коммунизмом, борется с идеей классовой борьбы; кто готов принять идею классовой борьбы, принимает коммунизм.

2

Пишущий эти строки не верит в преимущество социалистического режима, то есть в идею национализации средств производства. Я убежден, что социалистический режим, если он будет установлен и утвердится в одной стране или во всем мире, окажется ужасающим режимом, худшим, чем существующие. Таково мое мнение, хотя многие не согласны с ним; они верят, или по крайней мере питают надежду, что социалистический режим будет иметь больше достоинств, чем недостатков. Не стану спорить с ними. Идея социализма может быть хороша сама по себе, а может и нет, мы не обсуждаем ее достоинства, а только ее классовую теорию, которая гласит, что исправление мира может быть достигнуто только в результате победы пролетариата над всеми другими классами.

Эта теория «реакционна» по своей сути. В мире принято придавать значение звучанию понятий, не вникая в их смысл, и поэтому то, что произошло в России осенью 1917 года, назвали «революцией». И каждый, кто будет бороться с ее последствиями, получит клеймо «контрреволюционера», даже если ратует за свободу слова в России, право выборов и равноправия для всех граждан. Клеймо – это плод путаницы понятий. Смысл слова «революция» имеет смысл технический и идеологический.

Первый: любое изменение государственного порядка, совершенное путем массового насилия, – революция. Если один король изгнал другого в Афганистане и захватил его место, и это вылилось в значительное кровопролитие, то нет существенного различия между старьем режимом и новым. И это тоже называют революцией, что делать предосудительно, ибо сказано: «не называй имя мое всуе». Подлинный смысл слова «революция» – идеологический. Совершение восстания и его победа еще не все, главное – цели лагеря повстанцев. Слово «революция» означает только такое восстание, которое освобождает, а освобождение без свободы слова, собраний, свободы личности, свободы выборов не может быть полным. Нет освобождения без права каждого гражданина влиять на власти, иметь возможность свалить существующую и заменить ее новой; нет «освобождения» без равноправия для всех граждан, всех рас, всех вероисповеданий, всех классов. В этом идеологический смысл слова «революция»; в противном случае и победу фашистов в Италии можно назвать «революция» (как это делают сами фашисты). И поэтому меньше всего подходит слово революция той гнусности, которая произошла в России: фашисты, нарушив принцип свободы, по крайней мере не ущемили принципа равенства.

Идея классовой борьбы органически связана с реакцией. Она может быть осуществлена только вооруженным путем, реакцией. И нечего вопить, что советские правители России жестокие убийцы, наслаждающиеся картинами тюрем и виселиц. Это глупость и ложь. Большая часть их – дети русской интеллигенции, испытывающей отвращение ко всякому насилию, впитавшие с молоком матери ненависть к подавлению, оно чуждо им и сейчас. Если бы можно было создать и сохранить режим классовой диктатуры без тюрем и убийств в Бутырке! Но это практически невозможно, хотят они этого или нет. Ибо нет другой основы для власти одного класса. Он может удержаться, только опираясь на реакцию, все, что не реакция, – яд для его власти, смертельная опасность.

Равноправие граждан? Ведь сама идея власти одного класса над другими противоречит ему. Свобода мнений? Но ведь мнение большинства направлено против власти одного класса, ибо он в меньшинстве и никогда не превратится в большинство (особенно сейчас, когда машины все больше заменяют рабочих физического труда). Свобода объединений? Но это означало бы объединение большинства граждан против правящего класса, что недопустимо. Насилие, подавление, все средства реакции – не случайные ошибки режима, не садистские наклонности своры волков; они суть и душа классовой борьбы, и даже в государстве ангелов не смог бы существовать режим классовой диктатуры, но опираясь на реакцию и только благодаря ей он может сохраниться.

3

Все вышесказанное не означает, что стремление решить проблему бедности, ликвидировать ее, привести к ее исчезновению с лица земли – реакционно. Наоборот, это стремление прогрессивное, святое дело. Весь пафос священных писаний вложен в это стремление. Из всех моральных заветов, которые народы мира получили от Израиля, этот, пожалуй, самый значительный, ибо он учит мир ненавидеть бедность, искать пути ее устранения. Но нет ничего общего, никакой связи между этим стремлением и классовым мировоззрением пролетариата. «Бедняк» и «рабочий» – не тождественные понятия. Не все бедняки – рабочие. И не каждый рабочий – бедняк. Прошли времена Карла Маркса, когда наемный рабочий был символом всяких страданий. Тринадцатичасовый рабочий день, нищенская зарплата, запреты забастовок, объединений, отсутствие защиты со стороны законов.

В тех условиях ошибка Маркса была естественной и понятной, ибо он увидел в бедности наемного рабочего символ бедности всего мира и мечтал, спасая рабочего, спасти заодно всех бедняков. Но те времена прошли. В странах экономического прогресса в годы, предшествовавшие нынешнему кризису, положение пролетариата было далеко от бедности. Бедняками были крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы, государственные служащие. Работа чернорабочих, каторжная во времена Карла Маркса, стала в большинстве случаев более легкой, ибо рука стала управлять рычагом, а палец нажимать на кнопку, часы работы в два раза короче часов работы крестьянина или домохозяйки с шестью детьми; защищающие их рабочие профсоюзы владеют значительным капиталом, банками, складами, больницами, библиотеками, клубами; велико их политическое влияние, их законы защищают интересы рабочих, зарплата разрешает им существовать и экономить на случай кризиса.

Я не говорю, что положение рабочих идеально, в нем еще много недостатков, и предстоит борьба за улучшение положения, но заявлять, что наемный рабочий – «символ бедности», – ложь. Из всех бедняков мира наемный рабочий самый защищенный из всех. Если во времена Маркса он был самым подавленным, в наше время он класс привилегированный.

Ложно также утверждать, что каждый, кто против власти класса пролетариата, тот против спасения бедных и ратует за режим голода для бедняков, забывает заповедь «жалости». Все это ложь. Мир всегда стремился бороться с бедностью и не перестанет это делать до конца, пока не исчезнет на земле сама по себе память о голоде и холоде, об отсутствии крова, и, кто знает, может, возрождение еврейского государства будет «социальной лабораторией» для той расы, которая была соавтором идеи социального улучшения и которая покажет миру подлинный пример общества, основанного на справедливости, общества без бедности и бедняков. Нет ничего общего между спасением «бедняков» и требованиями класса пролетариев. Не каждый пролетарий – бедняк, особенно на земле Израиля, и не все бедняки – рабочие, наоборот, в наше время большинство бедняков не рабочие.

4

А теперь обратимся к сионизму. Сионизм не может принять идею классовой борьбы. Между ними не может быть никакого компромисса; сионизм должен окончательно отказаться от идеи классовой борьбы в израильском обществе в течение всего периода строительства государства, в противном случае сионизм не может быть осуществлен.

Долг сионизма на деле – расселение на ограниченной территории в ограниченный отрезок времени такого количества евреев, которое составит еврейское большинство в Палестине, не сгоняя с земель нееврейское население страны. В условиях Палестины это означало интенсивную колонизацию. Не знаю, были ли в истории примеры, когда иммигранты сумели заселить такое количество поселенцев на таком маленьком пространстве, уже до этого плотно заселенном. Сионистское поселение, то есть поселение, ведущее к еврейскому большинству, прежде всего поселение интенсивное, это единственная в своем роде колонизация.

Однако и обычная колонизация – процесс, требующий особые условия, противоречащие нормальному порядку в нормальном государстве. Колонизация нарушает порядок во всех сферах общественной жизни. При колонизации нет места подлинному парламентаризму, ибо он означает власть большинства, но большинство еще не успело прибыть в страну. Но особенно сильно отражаются нарушения на национальной экономике, В нормальных условиях экономика развивается сама по себе естественным путем, создаются новые учреждения, новые формы экономики возникают из существующих.

Колонизация нарушает характер «национального» развития. Она вносит нечто новое, множество новых поселенцев относятся к более высокой культуре, у них более высокие запросы, и, чтобы их удовлетворить, государство обязано создавать новые формы экономики, не дожидаясь, когда возникнет «естественная потребность». В результате колонизации экономика будет развиваться искусственно.

Возможно, классовая борьба допустима или даже полезна в нормальном обществе. Но обсуждение этого вопроса не входит в аспекты моей статьи. Одно совершенно ясно: если забастовка происходит в Германии или Италии, или владельцы предприятий объявляют локаут и это может привести к закрытию ста или тысячи фабрик в Германии или Италии, это ничего не изменит ни в Германии, ни в Италии. Но если будут парализованы еврейские фабрики в Тель-Авиве, мы потеряем колонизаторский фактор и это отодвинет или совсем разрушит наши планы на достижение еврейского большинства в Палестине.

Вывод из всего этого: нет места классовой борьбе в период колонизации. Кто стремится к строительству государства, должен принять особые условия.

Есть еще одна сторона классовой философии, также ложная в условиях сионистских целей, и это лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Как убежденный либеральный буржуа, более того, как еврей и потомок Исайи, я верю, что наступит день и все человечество объединится в лик своего Создателя. Эта мечта более возвышенна, чем частичное «объединение» рабочих физического труда, которые хотят подчинить себе все человечество. Я презираю лозунг частичного единения взамен всеобщего.