Картина (Потапенко)/ДО
| ← Свадьба | Картина : Разсказъ деревенскаго человѣка | Воля покойницы → |
| Источникъ: Потапенко И. Н. Въ деревнѣ. — Одесса: Типографія «Одесскаго Листка», 1887. — С. 62. |
Хотите — вѣрьте, хотите — нѣтъ, ужь это, какъ вамъ будетъ угодно. А только это было, и я видѣлъ все это собственными глазами. Если этого не было, такъ пускай я больше не называюсь Панасомъ Макагономъ, пускай моя хата (не та, что сгорѣла осенью, когда въ нашей деревнѣ былъ большой пожаръ, — слыхали, можетъ быть? Отъ молніи занялось тогда. Нѣтъ? Не слыхали? Ну, такъ не та, говорю, хата, а другая, новая, которую я недавно выстроилъ.) Такъ пускай, говорю, моя хата перестанетъ стоять рядомъ съ хатой сотскаго Дубняка, и пускай моя рябая корова, — она, это я знаю, должна къ веснѣ отелиться, — такъ пускай, говорю, эта корова разрѣшится не телушкой и не бычкомъ, а поросенкомъ… Кажется этого довольно. Послѣ этого, я думаю, вы уже повѣрите мнѣ!
По совѣсти скажу вамъ: на свѣтѣ дѣлаются чудачныя вещи. Живетъ въ нашей деревнѣ панъ. Оно собственно нельзя даже сказать, чтобъ онъ жилъ у насъ. Такъ только наѣзжаетъ. Зимой онъ Богъ знаетъ гдѣ ѣздитъ, слыхалъ я, будто даже въ нѣмецкія земли, но про то не скажу, потому что только слыхалъ, самъ не видѣлъ. На лѣто ужь всегда въ деревню — «дышать, — говоритъ, — воздухомъ», словно тамъ, въ другихъ мѣстахъ, его кто за горло душитъ, либо воздуху тамъ на всѣхъ не хватаетъ. Господь его вѣдаетъ. Панъ онъ молодой и добрый, и жинка[1] у него молодая и тоже добрая, и пара подростковъ. Богъ ихъ знаетъ, какое у нихъ занятіе было, за дѣломъ мы ихъ не видѣли; «дышали» они, значитъ, и только, ужь это вѣрно, что дышали. Много къ нимъ всякаго народа — гостей наѣзжало. Ну, танцы, музыка, на лодкахъ катанье и на лошадяхъ катанье, и все такимъ манеромъ. Одинъ разъ какъ-то пріѣхалъ къ нимъ панъ — высокій такой, да сухой, какъ спичка, шляпа на немъ съ широчайшими полями, точь въ точь, какъ на вороньемъ пугалѣ, что стоитъ у насъ на баштанѣ, а изъ подъ шляпы волосы висятъ, какъ мочала, длинные такіе. Ну, пріѣхалъ, такъ пріѣхалъ. Намъ что? Мало-ли ихъ туда наѣзжало! Только на утро видимъ это — ходитъ по деревнѣ панскій приказчикъ и такую рѣчь ведетъ: «кто, — говорит, — хочетъ заработать карбованецъ[2], ступай сейчасъ въ поле. Около панской межи, — говоритъ, — собирайтесь». Что такое? Какая такая работа нынче въ полѣ? Подивились мы. Я забылъ сказать вамъ, что это было уже послѣ косовицы, да и снопы уже были свезены на городы[3]. Въ полѣ, значитъ, чисто, одни пеньки торчатъ. Однако, времена тогда были безденежныя, и заработать карбованецъ[2] охотниковъ нашлось не мало. Собралось насъ на панской межѣ душъ тридцать, были тутъ и мужики и бабы. Собрались мы и ждемъ. Глядимъ — панская бричка ѣдетъ, въ ней самъ панъ сидитъ и вотъ этотъ самый пріѣзжій. Подъѣхали, сошли на землю, а пріѣзжій съ брички стащилъ еще… Богъ его знаетъ, что онъ такое стащилъ. Столъ — не столъ, кресло — не кресло, плугъ — не плугъ, не знаю, какъ вамъ назвать эту штуку, одно слово — штука такая; а на штукѣ этой будто налѣплена холстина, аршина этакъ полтора длины, да, можетъ, съ аршинъ ширины. А панъ держалъ еще въ рукахъ досточку, а на той досточкѣ размазаны были разныя краски. У пана-же въ рукахъ было штукъ пять — этакъ въ родѣ-бы квачей, какими у насъ колеса дегтемъ мажутъ, только поменьше. Хорошо. Штуку эту всю поставили на землю. Тогда пріѣзжій баринъ и говоритъ: «вы, — говоритъ, — братцы, натаскайте сюда сноповъ десятка два и разложите этакъ безъ всякаго порядка». Сноповъ натаскали, потому не далеко тутъ былъ панскій токъ. Ладно. А онъ опять говоритъ: «теперь, — говоритъ, — семеро изъ васъ возьмите косы, становитесь въ рядъ и стойте такъ, будто косите, а семеро дѣвокъ — позади нагнитесь, будто вяжете — трое станутъ въ сторонѣ „для втораго плану“, — сказалъ онъ пану нашему, — и будутъ точить косы, двое присядутъ на пригоркѣ и пускай вытираютъ потъ съ лица; одинъ рукавомъ, вотъ такъ, а другой — полой — вотъ этакъ; двѣ бабы будутъ возиться около казана съ кашей. Вотъ здѣсь надо поставить бочку съ водой, одинъ пойдетъ къ ней и станетъ будто пить; по надъ дорогой мы пустимъ коня съ спутанными ногами; да нѣтъ-ли мальчугана въ одной сорочкѣ, чтобы онъ верхомъ на камышенкѣ ѣздилъ?..» Ну, я вамъ скажу, и дивились-же мы, вотъ какъ дивились!.. Однако, молчимъ, только въ усъ себѣ смѣемся, потому и панъ нашъ тутъ, и пріѣзжій — все-жъ таки онъ тоже панъ, хотя и чудной. Такъ все и было сдѣлано, какъ онъ сказалъ. Разставили насъ — кого куда: тотъ косу взялъ, другой снопъ, третій на пригоркѣ сѣлъ. Самъ пріѣзжій показывалъ, кому гдѣ стать, какъ потъ вытирать, какъ воду пить. И коняку достали, спутали; а Сидоръ Тарань своего мальчугана Терешку притащилъ, снялъ съ него штаны, да и на камышенку посадилъ («авось, — думалъ, — и за Терешку полтинникъ перепадетъ»). Какъ это всѣ мы уже установились, пріѣзжій взялъ квачъ (а по ихнему — кисть), да и пошелъ мазать по холстинѣ. Шутка-ли сказать! Часовъ пять стояли мы въ этакомъ положеніи, какъ онъ насъ поставилъ. Мажетъ да мажетъ. Спины у насъ позаболѣли стоять нагнувшись, а стоимъ. Иные уже проситься стали: «не довольно-ли?» — говорятъ. Такъ онъ и не слышитъ, а панъ нашъ даже руками замахалъ, дескать, «молчи, потому онъ въ самый жаръ вошелъ». Сидоровъ Терешка сначала, было, все рожи разныя корчилъ, а подъ конецъ даже взревѣлъ. Ну, гдѣ-жъ таки — восьмилѣтнему дитяти пять часовъ безъ отдыху верхомъ на камышенкѣ стоять? Однако, отпустилъ-таки, должно быть — самъ умаялся. И еще говоритъ: «жаль, — говоритъ, — что колоса на нивѣ не засталъ, опоздалъ. Придется изъ своей головы рисовать!»
Забрали они свои штуки и уѣхали. А старостѣ панъ сказалъ вечеромъ приходить за расплатой. Мы стояли, какъ очумѣлые. Что оно такое? На кой, прости Господи, чертъ ему эта комедія понадобилась? Да еще заплатитъ-ли по карбованцу[2]? Да гдѣ-жъ видано, чтобъ за этакія дѣла платили! Надо вамъ знать, что на это диво собралась вся деревня. Было тутъ и смѣха довольно и всякихъ разговоровъ. А вечеромъ староста принесъ намъ по карбованцу[2]. Всѣмъ заплатилъ, даже Терешкѣ и Семену Косому за коняку и то заплатилъ.
Послѣ мы спрашивали управляющаго, что оно такое значитъ, такъ управляющій: «это, — говоритъ, — художникъ, а рисовалъ онъ картину, я даже, — говоритъ, — видѣлъ эту картину, когда онъ ее кончилъ. Хорошая картина. Называется она „на косовицѣ“. Была она, — говоритъ, — на выставкѣ въ Москвѣ, такъ тамъ ее одинъ богатый купецъ или господинъ, не знаю, купилъ за тысячу рублей. Хорошая картина!»
Не знаю, не подшутилъ-ли надъ нами управляющій. А только — чтобъ за кусокъ холстины, на которой намазанъ кусокъ поля да показано, какъ Гришка Ярмончукъ воду пьетъ, а Степка Дурноляпъ потъ вытираетъ, а Семенова кобыла хвостомъ помахиваетъ, за этакій кусокъ холстины заплатить тысячу рублей?.. Наврядъ! Ей-ей — наврядъ! Да за эти деньги у насъ можно купить двадцать десятинъ земли, и не нарисованной, а настоящей, черноземной, да и съ кобылой и съ самимъ даже Семеномъ Косымъ! Вотъ — не похоже на правду, а было, ей-Богу было. Можете не вѣрить, а только было.