Воля покойницы (Потапенко)/ДО
| ← Картина | Воля покойницы : Эскизъ | Домашній судъ → |
| Источникъ: Потапенко И. Н. Въ деревнѣ. — Одесса: Типографія «Одесскаго Листка», 1887. — С. 66. |
Монастырская всенощная отошла. Солнце зашло, но звѣзды еще не загорались. Изъ церкви медленно выходилъ народъ. Тутъ были городскія купчихи, селяне и монахини. Вотъ вышла старая высокая монахиня въ клобукѣ, съ четками въ рукахъ. Ее почтительно сопровождали двѣ послушницы. Это была мать-игуменія. Едва она показалась на паперти, какъ въ тотъ-же мигъ ей преградилъ дорогу мужчина въ длинномъ мѣщанскомъ сюртукѣ. По обѣ стороны его стояли двѣ дѣвочки лѣтъ 6—8, въ черныхъ монашескихъ платьицахъ. Мужчина отвѣсилъ поясной поклонъ, приложивъ лѣвую руку къ сердцу, а правой коснувшись земли.
— Къ вашему благоволенію прибѣгаю, мать-игуменія! Не откажите въ христіанской милости!
Онъ говорилъ слащавымъ теноркомъ, растягивая слова по церковному и произнося ихъ какъ-то особенно округленно.
— Что тебѣ, рабъ божій? — съ снисходительной кротостью спросила игуменія.
— Съ малыхъ лѣтъ моихъ, мать-игуменія, имѣлъ я стремніе во Христѣ… Завсегда желалъ принести себя на служеніе… Чаялъ монашескаго житія… Одначе Богъ не привелъ! За грѣхи, должно быть, не удостоилъ.
Онъ опустилъ руки и наклонилъ голову, какъ-бы раздумывая о своихъ грѣхахъ. Легкій вечерній вѣтерокъ вздувалъ на сторону его длинную рыжеватую бороду. Блѣдное, исхудалое лицо его при свѣтѣ сумерекъ казалось холоднымъ и мертвымъ. Большіе глаза были влажны.
— Нѣтъ, не удостоилъ! — съ глубокимъ вздохомъ повторилъ онъ.
— На то Его святая воля! Онъ всегда дѣлаетъ, какъ лучше! — тономъ глубокой покорности произнесла игуменія, — а въ чемъ-же твое дѣло, рабъ божій?
— Дѣло мое, мать-игуменія, такое, что съ малыхъ лѣтъ имѣлъ я стремленіе по Бозѣ… Жаждалъ, то есть отъ матерней даже груди, можно сказать, монашескаго житія… То помыслилъ въ душѣ моей, чтобы роздать имѣніе и идти на Аѳонъ-гору!..
— Желаніе святое! А малютки эти чьи? — мать-игуменія посмотрѣла на дѣвочекъ любовно и погладила ихъ по головкамъ, — онѣ, какъ ангелы божіи, смотрятъ!..
— Ангелы и есть, истинно — ангелы! — съ какимъ-то восторгомъ подхватилъ собесѣдникъ, — это мои дочери, плоть отъ плоти моей и кость отъ костей моихъ… Вотъ этой шесть лѣтъ, а этой восемь… Зовутъ одну — Агнія, а другую — Паисія…
— Монашескія имена!.. — съ похвалой произнесла игуменія.
— Такъ и подбиралъ… Потому — завсегда о монашескомъ чинѣ мечтаю. Воспитаны въ страхѣ божіемъ, какъ отецъ ихъ завсегда о Господѣ… Путями евангельскими водилъ, узкій путь имъ указывалъ, дабы могли спастись!.. Не откажите, мать-игуменія!.. Не откажите, молю! Три мѣсяца, какъ покойница жена моя отошла въ вѣчность. При жизни ея мы уже дали съ нею обѣтъ, а покойница завѣтъ оставила. «Я, — говоритъ, — за грѣхи наказана, а ты безпремѣнно, — говоритъ, — на Аѳонъ-гору иди, а дѣвочекъ въ монастырь на вѣчныя времена отдай… Мученица Евпраксія шести лѣтъ въ монастырь пошла, а была она царская дочь!.. Лепту принеси и отдай. Пущай, — говоритъ, — ихъ ангельскія души предстоятъ передъ престоломъ Всевышняго, да нашъ грѣхъ отмаливаютъ»…
— Согласны-ли дѣвочки?
— Согласны, мать-игуменія! Даже просятся, плачутъ; у нихъ врождено это влеченіе къ чину монашескому… Потому, какъ мы съ покойницей постоянно въ страхѣ Божіемъ…
— Мы согласны! — разомъ произнесли два тоненькихъ голоска.
Обѣ дѣвочки стояли, сложивъ крестообразно руки на груди; ихъ блѣдныя личики были обращены къ игуменіи и выражали благоговѣніе.
— Ну, что-жъ, рабъ Божій, это дѣло святое!.. Коли ты согласенъ лепту внести, я ихъ приму!
Тутъ собесѣдникъ повалился въ ноги игуменіи, а потомъ, вставъ, трижды перекрестился.
— Хваленіе Богу милосердному! Да совершится воля покойницы! Да совершится, да совершится!.. — молитвенно повторялъ онъ, глядя куда-то въ сѣрую даль, точно тамъ ему видѣлся образъ покойницы.
Онъ повелъ дѣвочекъ вслѣдъ за игуменіей по широкой аллеѣ, окаймленной сиреневыми кустами. Монахини уже узнали, въ чемъ дѣло. Черныя фигуры съ блѣдными лицами подходили къ дѣвочкамъ и гладили ихъ по головкамъ, съ любовью прикасались руками къ ихъ щекамъ.
— Настоящіе ангельчики! Будете у насъ клирошанками! — обращались онѣ къ дѣвочкамъ, а на блѣдныхъ лицахъ Агніи и Паисіи сквозь робость просвѣчивала какая-то вдохновенная, не дѣтская радость.
Черезъ часъ блѣдный человѣкъ вышелъ отъ игуменіи, гдѣ онъ внесъ свою лепту. На порогѣ онъ разстался съ своими дѣвочками. Въ послѣдній разъ онъ обнялъ ихъ и прижалъ къ сердцу:
— Молитесь за отца и за мать! Свидимся тамъ!
Онъ указалъ глазами къ небу. Дѣвочки были блѣднѣе обыкновеннаго, но не плакали. Не плакалъ и онъ. Но вотъ онъ шагаетъ одинъ по монастырской аллеѣ, вотъ прошелъ калитку, которая съ трескомъ затворилась за нимъ. Сторожъ задвинулъ тяжелый засовъ. Потокъ слезъ вырвался изъ глазъ бѣднаго человѣка, когда онъ на одинъ мигъ оглянулся. Что-то съ болью шевельнулось въ груди… Но онъ унялъ эту боль и вытеръ слезы. Ему видѣлся вдали уединенный берегъ Аѳонъ-горы.
Звѣзды горѣли яркимъ дрожащимъ свѣтомъ, отражаясь на зеркалѣ рѣки. Изъ дальняго села доносился лай собакъ. Съ поля звонко раздавалась пѣсня. Слышались могучія радостныя, полныя жизни голоса. Онъ шелъ одинокій съ своею грѣховною ношею въ сердцѣ. А тамъ, въ оставшемся позади монастырѣ, суровый сторожъ навсегда заперъ своимъ тяжелымъ засовомъ двѣ молодыхъ жизни…