Капитан Рук и мистер Пиджон (Теккерей; Бутузов)/С 1857 (ДО)
| Капитанъ Рукъ и мистеръ Пиджонъ |
| Оригинал: англ. Captain Rook and Mr. Pigeon, опубл.: 1840. — Перевод опубл.: 1857. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на журналъ «Современникъ», 1857, томъ LXI, № 1, отд. V, с. 88—106 |
Статистики и географы исчислили до точности, сколько квартеровъ хлѣба, полосъ желѣза, кусковъ свинца, мѣшковъ шерсти, сколько турокъ, квакеровъ, методистовъ, евреевъ, католиковъ и протестантовъ потребляется или производится въ различныхъ странахъ нашего нечестиваго міра. Я бы желалъ видѣть предъ собой таблицу, опредѣлительно показывающую число мошенниковъ и простофилей всѣхъ націй; численный выводъ подобнаго рода послужилъ бы для философа неисчерпаемымъ источникомъ размышленій. Умъ человѣческій какъ-то отрадно отдыхаетъ надъ этой многосторонней темой. Какое множество воровъ обрѣтается въ Парижѣ! о, Небеса! и какая несмѣтная масса негодяевъ всякаго рода, съ косичками и пуговками мандариновъ — въ Пекинѣ! Безчисленныя толпы воришекъ и мошенниковъ вотъ въ этотъ самый моментъ занимаются своимъ ремесломъ во всѣхъ столицахъ. Какое множество бездѣльниковъ ханжитъ въ странѣ Донъ-Карлоса! какое множество обманщиковъ и лицемѣровъ совершаетъ свои плутовскія продѣлки подъ прекраснымъ носомъ королевы Христины! Во всѣхъ главныхъ городахъ Германіи существуетъ безмѣрное число мошенниковъ, которые, какъ и честные люди, спокойно покуриваютъ табакъ и попиваютъ пиво; порода такихъ людей водится и въ знойномъ городѣ Тимбукту: совершенно нагіе, обмазанные пальмовымъ масломъ, они сосутъ кокосовый сокъ или дремлютъ у дверей своихъ мазанокъ. Не считаю за нужное продолжать топографическія подробности и, для лучшаго поясненія, повторять здѣсь весь географическій словарь; достаточно сказать, что дурной философъ тотъ, кто не принимаетъ въ соображеніе всѣхъ этихъ вещей, и который, при своихъ размышленіяхъ или при сужденіяхъ о человѣческомъ родѣ, не вполнѣ вникаетъ въ нихъ и не разсматриваетъ ихъ со всѣхъ сторонъ. Пріятна и утомительна мысль, что предусмотрительная природа, посѣявшая на землѣ сочные, сладкіе, душистые цвѣты для жужжащей пчелы; открывшая прозрачные потоки для среброчешуйчатыхъ рыбъ; произродившая ягнятъ, оленей, козъ и другую свѣжую пищу для рыкающихъ львовъ; мышей — для дѣятельныхъ кошекъ, сыръ — для мышей и т. д.; возстановившая во всемъ своемъ царствѣ великое правило, что, гдѣ есть потребность, тамъ есть и средства къ удовлетворенію ея (прочитайте романы Адама Смита, Мальтуса и Рикардо и философскія сочиненія миссъ Мартино) — я говорю, утѣшительна мысль, что, если природа произвела мухъ на пищу рыбамъ и цвѣты — на пропитаніе пчеламъ, то она также создала я простофилей на пропитаніе мошенникамъ; такимъ образомъ, на всѣхъ ея планахъ, во всѣхъ предначертаніяхъ видна гармонія, предусмотрительность. Тщательное наблюденіе покажетъ вамъ, что вороны существуютъ во всѣхъ частяхъ свѣта и что голуби созданы для ихъ пользы. Гдѣ бы вы свѣтило солнышко, вы непремѣнно найдете грѣющуюся на немъ глупость и лѣнь — найдете и мошенничество, какъ тѣнь слѣдящее за глупостью.
Итакъ, нѣтъ никакой надобности ѣхать въ Бенаресъ или Пекинъ отъискивать мошенниковъ. «Да къ тому же, мы не птицы, какъ говоритъ ирландцы: — мы не можемъ находиться въ шести мѣстахъ въ одно и то же время»; а потому пройдемъ молчаніемъ мошенниковъ иноземныхъ народовъ, и займемся разсмотрѣніемъ только тѣхъ, которые существуютъ и процвѣтаютъ подъ самыми нашими носами. Я много путешествовалъ, много видѣлъ людей и городовъ, и долженъ, по всей справедливости, сказать, что наше отечество — Англія производитъ лучшихъ въ мірѣ солдатъ, моряковъ, портныхъ, пивоваровъ и мошенниковъ, — особенно мошенниковъ: подобныхъ имъ не найти вы въ одномъ государствѣ. Наше общество производитъ ихъ въ величайшемъ количествѣ и доводитъ профессію ихъ до совершенства. Мы снабжаемъ ими всю Европу. Вы не укажете ни одного значительнаго города въ Европѣ, гдѣ бы не нашлось, по крайней мѣрѣ, полдюжины нашихъ родныхъ мошенниковъ; они вездѣ служатъ вѣрнымъ доказательствомъ нашей практичности и превосходными образчиками вашей отечественной мануфактуры. Возьмемъ Римъ, Челтенэмъ, Баденъ, Теплицъ, Мадритъ или Эмсъ: я былъ во всѣхъ этихъ городахъ, и, ручаюсь честью, что изъ всѣхъ бездѣльниковъ, которыхъ можно встрѣтить тамъ, самый тонкій — это англичанинъ: онъ лучше вашего пылкаго француза, лучше хвастливаго ирландца въ рыжемъ бархатномъ жилетѣ и въ рыжихъ бакенбартахъ; лучше серьёзнаго и грандіознаго испанца, съ его страшно выпученными глазами и обиліемъ брильянтовыхъ булавокъ; лучше блѣднолицаго нѣмецкаго барона, съ свѣтлорусыми усами, двойнымъ подбородкомъ, жирными, отекшими, грязными пальцами и огромнымъ золотымъ перстнемъ, лучше всѣхъ подобныхъ ему иноземцевъ. Кто въ Вѣнѣ одѣвается лучше всѣхъ? Кто въ Баденѣ имѣетъ щегольскую бричку? Кто пьетъ лучшее шампанское въ Парикѣ? Разумѣется, капитанъ Рукъ, службы ея британскаго величества: т. е. онъ былъ когда-то въ службѣ ея величества, но находитъ удобнѣйшимъ выдавать себя и теперь за капитана дѣйствительной службы.
Жизнь игрока-мошенника (это прозваніе въ укоризну приписывается капитану Руку въ его отечествѣ) такая легкая, свободная, спокойная, беззаботная, веселая жизнь, что я не могу объяснить себѣ, почему всѣ люди на свѣтѣ не обращаются въ капитановъ Руковъ; — развѣ только потому, быть можетъ, что въ ней есть нѣкоторыя тайны и трудности, невѣдомыя обыкновеннымъ смертнымъ, и преодолѣваемыя только людьми истинно геніальными. Зайдите къ капитану Руку днемъ (въ Лондонѣ — онъ живетъ около улицы С. Джемсъ; за границей занимаетъ самыя лучшія комнаты въ самыхъ лучшихъ отеляхъ) и вы застанете его въ часъ пополудни въ превосходнѣйшемъ шлафрокѣ, за столомъ, на которомъ стоитъ завтракъ изъ изысканныхъ блюдъ; въ это время или онъ куритъ огромнѣйшую пѣнковую трубку, или читаетъ газету «Morning-Post», или романъ (во всей его квартирѣ одна только книга, и то взятая изъ библіотеки для чтенія); или вы застанете его за туалетомъ, или въ разговорѣ съ портнымъ о новыхъ жилетныхъ матеріяхъ, или онъ пьетъ содовую воду съ рюмкой хересу; все это дѣлаетъ онъ по утрамъ ежедневно, и все это, повидимому, не обременительно. Такія занятія продолжаются до трехъ часовъ. Въ три часа онъ отправляется къ лошадиному барышнику и остается тамъ на полчаса; въ четыре — его можно видѣть, у окна клуба; въ пять — онъ ѣздитъ верхомъ въ Гейдъ-Паркѣ, съ двумя-тремя товарищами (онъ не знаетъ ни одной лэди, не мужчинъ знакомыхъ у него много: ему знакомъ старый толстый джентльменъ, который зналъ его семейство, и, при встрѣчѣ, раскланивается съ нимъ; ему знакомы нѣсколько молодыхъ людей съ блѣдными, истомленными лицами, маленькими усами, или, по крайней мѣрѣ, съ маленькими бородками, эти молодые люди съ удовольствіемъ раскланиваются ему, какъ человѣку моднаго свѣта); въ семь часовъ капитанъ Рукъ обѣдаетъ въ отели Лонга или Кларендона, и ложится почивать въ пять часовъ утра, послѣ спокойнаго виста, чашки бульона и стакана пунша.
Случается, онъ обѣдаетъ довольно рано въ тавернѣ, близь Котентъ-Гардена; послѣ такого обѣда вы увидите его въ театрѣ, въ отдѣльной ложѣ (капитанъ Рукъ больше всего любятъ циркъ). Въ ложѣ, подлѣ него, вы замѣтите молодаго человѣка — весьма молодаго, одного изъ тѣхъ, которые поутру разговаривали съ нимъ въ паркѣ, замѣтите двухъ лэди: одну исхудалую, поджарую, съ кислымъ лицомъ, съ безчисленнымъ множествомъ мелкихъ бѣлокурыхъ локоновъ, съ большими руками и ногами, въ полиняломъ свѣтло-голубомъ шелковомъ платьѣ, въ большой шляпкѣ съ оранжевыми лентами, съ пестрыми, измятыми цвѣтами и засаленными кружевами; на пальцахъ у нее множество золотыхъ колецъ; она сидитъ позади; никто съ ней и она ни съ кѣмъ не говоритъ; развѣ иногда она промолвить: "ахъ, Мери! какъ ты хороша сегодня: джентльменъ, который сидитъ въ ложѣ противъ васъ, битыхъ три часа не спускалъ съ тебя глазъ: я готова держать какое хочешь пари, это тотъ самый, котораго мы видѣли въ паркѣ.
«Я просила бы тебя, Анета, держать свой языкъ на привязи и не надоѣдать мнѣ твоими мужчинами. Фредди! — вѣдь вы не вѣрите словамъ миссъ Гикманъ?» — говоритъ Мэри, обращаясь къ Фредди съ нѣжной улыбкой. Мэри сидитъ впереди; она говоритъ, что ей двадцать-три года, но миссъ Гикманъ знаетъ очень хорошо, что ей тридцать-одинъ (Фредди однихъ лѣтъ съ нею). На ней малиновое бархатное платье; на каждой рукѣ по три различныхъ золотыхъ браслета; на каждомъ пальцѣ каждой руки множество колецъ; у одного изъ колецъ виситъ на цѣпочкѣ золотой флакончикъ; у ней огромный вѣеръ, носовой платокъ, обшитый кружевами; на ней кашмировая шаль, которая безпрестанно спадываетъ съ плечь, открывая, къ ея досадѣ, весьма нескромно, бѣлыя плечи; — говоритъ она громко, всегда роняетъ въ партеръ афишу, и постоянно разливаетъ кругомъ себя сильный завахъ духовъ и помады изъ магазина Делакруа. Послѣ этого описанія, излишне пояснять, кто такая Мари…. Миссъ Гикманъ ея компаньонка; онѣ вмѣстѣ живутъ въ кварталѣ Май-Феръ, въ весьма уютномъ домикѣ, только что вновь меблированномъ à la Louis XIV, усердіемъ Фредди, что достовѣрно намъ извѣстно. Говорятъ даже, что карету и пару бѣлыхъ лошадей, на которыхъ Мери такъ очаровательно катается въ паркѣ, купилъ также Фредди; — говорятъ притомъ, будто бы и карету и лошадей отъискалъ капитанъ Рукъ за весьѵа сходную цѣну.
Такова жизнь капитана Рука. Что можетъ быть спокойнѣе ея и пріятнѣе? — Случается, что Мари скажетъ: "Поѣдемте къ намъ, Рукъ, раздѣлить съ нами холодныхъ цыплятъ и бокалъ шампанскаго со льдомъ, " — Рукъ отправляется и послѣ цыплятъ — такъ, для шутки — Мари предлагаетъ маленькій банкъ; она ставитъ шиллинги, между тѣмъ какъ Фредди, нѣсколько смѣлѣе ея, позволяетъ себѣ ставки въ полгинеи. Что жъ за бѣда! въ этомъ еще нѣтъ ничего дурнаго. — Черезъ полчаса Мэри начинаетъ скучать, а миссъ Гикманъ уже давно дремлетъ въ отдаленномъ уголкѣ; и вслѣдствіе того обѣ лэди уходятъ со свѣчами въ рукахъ.
— Чортъ возьми, Фредъ, говоритъ капитанъ Рукъ, наливая молодому человѣку, и самъ выпивая пятнадцатый бокалъ шампанскаго; — какое тебѣ счастье, еслибъ только ты умѣлъ пользоваться имъ!
Что можетъ быть со стороны Рука естественнѣе и даже благороднѣе этихъ словъ? Фредъ, очевидно, неопытный игрокъ; опытный игрокъ знаетъ, что возможности воспользоваться счастіемъ въ игрѣ не существуетъ. Фредди начинаетъ пользоваться своимъ счастіемъ. Прекрасно; но счастіе измѣнчиво; это даже вошло въ пословицу; и потому вовсе не удивительно, что, улыбаясь такъ сладко нашему Фредди въ началѣ вечера, оно потомъ стало хмуриться и подъ конецъ совсѣмъ его покинуло.
Фредди проигрываетъ.
И — странная случайность! страшное несчастье! онъ выигрывалъ всѣ маленькія карты, а проигрывалъ всѣ большія; но для того, чтобъ отъиграться, существуетъ простое и вѣрнѣйшее средство: — это — удвоивать ставки. Положимъ, вы проигрываете гинею: ставьте двѣ: выигравъ эту карту, вы выигрываете прежній кушъ и еще гинею; — проигравъ двѣ гинеи — ставьте въ третій туръ четыре; въ четвертый — восемь, въ пятый — шестнадцать, въ шестой — тридцать двѣ, итакъ далѣе. Здравый разсудокъ говоритъ, что не можете же вы проигрывать всегда; при первой картѣ, упавшей на вашу сторону, возвращается весь проигрышъ. Этотъ процессъ заключаетъ въ себѣ только ту невыгоду, что если вы начнете съ гинеи и, удвоивая кушъ, проиграете пятнадцать разъ, то весь проигрышъ составитъ аккуратно шестнадцать тысячъ триста восемьдесятъ четыре гинеи — сумму, которая, по всей вѣроятности, превосходятъ итогъ вашего годоваго дохода: по крайней мѣрѣ, итогъ моего дохода далеко ниже этой цифры.
Фредди не дошелъ еще до этого; но, будучи малодушнымъ въ счастіи, что замѣтили мы по его боязни выигрывать, онъ въ равной степени малодушенъ, когда начинаетъ проигрывать: онъ труситъ, то есть, онъ увеличиваетъ куши и старается отъиграться; человѣкъ, доведенный до этой крайности, можетъ смѣло считать себѣ погибшимъ.
Когда Рукъ возвращается домой, у него въ карманѣ оказываются векселя за подписью Фредди, положимъ хотя на триста фунтовъ стерлинговъ. Говорятъ, будто Мэри получаетъ половину выигрыша; но я этому не вѣрю: — капитанъ Рукъ принадлежитъ къ людямъ такого рода, которые не разстанутся съ кошелькомъ ни за что на свѣтѣ, если онъ попадется имъ въ руки.
На сколько правды въ предположеніи, что онъ дѣлится съ Мэри, до насъ почти вовсе не касается. Рукъ возвращается домой, бросается въ постель усталый и просыпается въ полдень, чтобъ снова начать подвиги, которые мы описали. Что касается до Фредди, то ни макъ, ни мандрагора, ни вся содовая вода изъ всѣхъ химическихъ магазиновъ не въ состояніи даровать ему того сладкаго сна, который онъ могъ бы имѣть, еслибъ не проигрался. «Еслибъ я только держался короля червей, со вздохомъ говоритъ Фредъ: — но, впрочемъ, кто же можетъ рѣшиться на это, когда король семь разъ сряду проигрывалъ? — еслибъ я забастовалъ въ то время, когда Томасъ (будь онъ проклятъ) подалъ этотъ адскій пуншъ, тогда бы еще сотни двѣ осталось въ карманѣ…» и т. д., и т. д. Въ этомъ родѣ сѣтуетъ Фредди на свою судьбу. О, несчастный Фредди! жалкій Фредди! глупый Фредди! — ты пораженъ теперь, ты страдаешь, и къ излеченію недуга твоего — нѣтъ другаго средства, кромѣ кровопусканія, повторяемаго почти до гробовой доски. Относительно излеченія Фредди, слѣдуетъ принять въ руководство гомеопатическое правило similia similibus, а это, мнѣ кажется, въ переводѣ означаетъ: «отъ укушенія бѣшеной собаки должно лечиться шерстью той собаки», — только, не безконечно-малыми дозами, не шерстью той собаки, которая укусила, не, vice-versа, собакою той шерсти, которая хотѣла укусить. Фредди началъ играть; — сначала по маленькой, — надобно же отъиграться; онъ долженъ пройти весь курсъ леченія, чтобъ получить какую нибудь пользу. Онъ долженъ играть, пока будетъ имѣть къ тому возможность; онъ будетъ играть, пока въ его карманѣ не останется шиллинга, и тогда, быть можетъ, останется честнымъ человѣкомъ, хотя большинство шансовъ противъ этого, и почти навѣрное можно держать пари, что онъ сдѣлается плутомъ-игрокомъ и будетъ богатъ или бѣденъ, смотря по обстоятельствамъ. Наымъ кажется, не нужно называть имя Фредди: оно красуется на его визитной карточкѣ:
Я сказалъ, что мистеръ Фредрикъ Пиджонъ, эсквайръ, можетъ сдѣлаться богатымъ или бѣднымъ плутомъ-игрокомъ, хотя первый шансъ, надобно признаться, весьма невѣренъ. Когда-то я знавалъ одного актера, который не умѣлъ ни писать, ни говорить, ни даже читать по англійски, — который не имѣлъ способности ни къ какому ремеслу въ свѣтѣ, не имѣлъ на столько ума, чтобъ торговать на улицѣ яблоками, и на столько смысла, чтобъ сдѣлаться членомъ Парламента; я знавалъ, повторяю я, одного актера, единственными достоинствами котораго были длинныя ноги, длинная шея и громкій голосъ, — слышалъ, какъ онъ проклиналъ свою судьбу, свою профессію, отъ которой, при всѣхъ своихъ стараніяхъ, могъ получать только восемь гиней въ недѣлю. «Никого, говорилъ онъ съ нѣкоторою справедливостью: — не вознаграждаютъ такъ дурно, какъ драматическихъ артистовъ: они всю свою молодость трудятся изъ-за ничего, и подъ старость ничего не могутъ приберечь на черный день.» Съ этими словами онъ вздохнулъ и потребовалъ (это было въ субботу вечеромъ) сорокъ девятый стаканъ грогу, — счетъ стаканамъ велъ онъ съ начала недѣли.
Раздражительность, какъ слѣдствіе избранной профессіи, я нисколько не сомнѣваюсь, заставляла моего друга Клэптрапа поглощать, кромѣ пива поутру, такое количество грогу послѣ репетицій; — это обстоятельство невольнымъ образомъ наводитъ меня на размышленіе о его судьбѣ. А судьба его, право, незавидная. Ѣсть, пить, немного трудиться и быть веселымъ, — получать двойное возмездіе за трудъ, и потомъ стремиться къ гибели; — упасть съ дерева, какъ говорится, налившись, созрѣвши и даже перезрѣвши, гнить подъ этимъ деревомъ въ грязи, и, наконецъ, смѣшаться съ нею.
Но, какъ бы дурно ни вознаграждался актеръ (читатель проститъ меня за вышеприведенный эпизодъ тѣмъ охотнѣе, что, въ сущности, онъ не имѣетъ никакого отношенія къ предмету этой статьи), какъ бы ни злосчастна была его участь, — участь бѣднаго плута-игрока еще злосчастнѣе. Вы никогда не услышите о богатомъ игрокѣ, не увидите даже и такого игрока, который бы сказалъ, что онъ въ выигрышѣ. Куда же дѣваются всѣ тѣ деньги, которыя проигрываются за зеленымъ столомъ? Къ концу вечера многіе игроки не досчитываются значительнаго количества монетъ въ своихъ кошелькахъ, — слѣдовательно, эти монеты перешли въ другіе кошельки; но спросите: въ чьи же кошельки? Одинъ скажетъ, что онъ выигралъ три шиллинга, — другой — ни выигралъ ни проигралъ; третьему кажется, что онъ проигралъ, — а между тѣмъ каждый изъ трехъ другихъ игроковъ утверждаетъ, что проигралъ три фунта стерлинговъ. Развѣ это не фактъ? развѣ это не извѣстно тѣмъ, которые имѣютъ страсть къ игрѣ? Я часто думаю, что чертовы картинки, — какъ называются карты, — выданы намъ прямо изъ адской библіотеки, и что самъ сатана прибираетъ въ свои лапы нѣкоторую часть выигрыша и уноситъ эту часть незамѣтнымъ образомъ: въ противномъ случаѣ какже объяснить, куда дѣваются деньги?
Напримѣръ, есть одинъ джентльменъ называемый въ газетахъ «благороднымъ графомъ и знаменитостью конскихъ скачекъ»; — если онъ проигралъ шиллингъ, то газеты кричатъ, что онъ проигралъ пятьдесятъ мильоновъ; онъ бросаетъ по полсотни тысячъ фунтовъ стерлинговъ на конскихъ скачкахъ въ Дерби такъ свободно, какъ вы и я бросили бы два съ половиною пенса. Кто же выигралъ эти мильоны? Мистеръ Кракфордъ, мистеръ Бондъ или мистеръ Salon-des-Etrangers?
Я не называю этихъ трехъ джентльменовъ игроками; но кто же выигрываетъ деньги благороднаго графа, равно какъ и деньги всякаго другаго джентльмена, который играетъ и проигрываетъ? Я знаю, что много денегъ ставилось на карты во время отсутствія мистера Кракфорда, много ассигнацій выдано безъ всякаго посредничества мистера Бонда; — есть сотни тысячъ игроковъ, которые совершенно незнакомы и чужды даже мистеру Salon-des-Etrangers.
Нѣтъ, милостивый государь, деньги проигрываются не въ публичныхъ игорныхъ домахъ; ваша добродѣтель подвергается опасности не въ этихъ мѣстахъ. Лучше проиграть половину своихъ доходовъ, все свое состояніе, въ порядочномъ игорномъ домѣ, нежели въ обществѣ моего друга капитана Рука. Но мы опять удаляемся отъ вашего предмета. Дѣло въ томъ: честно ли ремесло капитана и выгодно ли оно?
Займемтесь прежде разсмотрѣніемъ послѣдняго вопроса. Скажите, мой добрый другъ, кушали ли вы пастеты изъ воронятъ, въ маѣ мѣсяцѣ, когда они бываютъ очень молоды? — они до такой степени нѣжны, что вы не въ состояніи замѣтить разницы между ними и голубями. Такъ-точно и вашего Рука, въ его молодости, трудно было отличить отъ Пиджона. Теперь онъ поступаетъ съ другими такъ, какъ нѣкогда другіе поступали съ нимъ; его общипывали точно такъ, какъ онъ общипываетъ теперь мистера Фредрика Пиджона. Положимъ, что онъ началъ свое поприще жизни съ десятью тысячами фунтовъ стерлинговъ. Изъ этой суммы у него не осталось ни полушки; ее можно считать за капиталъ, которымъ онъ пожертвовалъ, чтобъ изучить свое ремесло. Истративъ десять тысячъ, доставлявшихъ 650 фунтовъ въ годъ, онъ долженъ былъ отъискивать другой источникъ, который бы доставилъ ему полторы, двѣ или три тысячи дохода за его рискъ и трудъ. Кромѣ денегъ, убитыхъ при самомъ началѣ поприща, его профессія требуетъ постоянныхъ ежегодныхъ издержекъ, какъ-то: на
Лошадей, экипажи (включая Эпсонскія, Гудвудскія, Аскотскія и пр. конскія скачки.) — 500 ф.
Квартиру, прислугу и столъ — 350 --
Поѣздки къ приморскимъ городамъ — 300 --
Званые обѣды — 150 --
Карманныя деньги — 150 --
Перчатки, платки, духи, табакъ (весьма умѣренно) — 150 --
Портному (примѣрно 100 ф. безъ уплаты) — 0
Итого 1,600 ф.
Безъ этой суммы, человѣкъ не въ состояніи заниматься профессіей капитана Рука приличнымъ образомъ: потерять десять тысячъ и имѣть тысячу шестьсотъ футовъ необходимыхъ расходовъ — нѣтъ, это невыгодная профессія, — это скудные проценты на хорошій капиталъ; это плохое вознагражденіе для благороднаго джентльмена, за его трудолюбіе и геніальную способность.
Мой другъ, Клэптрапъ, который ворчитъ на ограниченное жалованье, можетъ благословлять судьбу свою, что онъ не родился джентльменомъ и не былъ воспитавъ для такой профессіи, какъ эта. Принимая въ соображеніе труды капитана, его расходы, его происхожденіе и воспитаніе, нельзя не согласиться, что вознаграждается онъ бѣдно. А когда онъ будетъ обязавъ оставить свое поприще, когда рука его начнетъ дрожать, когда кредитъ упадетъ, когда надъ его векселями станутъ смѣяться во всѣхъ банкирскихъ домахъ, когда портные станутъ преслѣдовать его, словомъ, когда неумолимое время доведетъ его до старости, — кто тогда поможетъ этому жалкому ветерану?
Кто поможетъ ему? Ужь, конечно, не его родные, потому что онъ вытянулъ отъ отца, отъ дяди и старой бабушки все, что было можно; онъ получилъ уже часть изъ наслѣдства своей сестры и поссорился съ зятемъ; старики примерли, молодые люди ненавидятъ его, и ничего ему не дадутъ. Кто же ему поможетъ? — ужь, конечно, не друзья. Во первыхъ, мой добрый сэръ, друзья очень рѣдко помогаютъ; во вторыхъ, капитанъ Рукъ, при своемъ ремеслѣ, не пріобрѣтая новыхъ друзей, отчуждилъ отъ себя старыхъ. Его знакомства продолжались не болѣе года — періодъ времени, совершенно достаточный для того, чтобъ ему общипать ихъ, и потомъ они разставались. У Пиджона не осталось ни одного перышка въ хвостѣ, да и съ какой стати онъ будетъ помогать Руку, котораго, между прочимъ, онъ научился душевно ненавидѣть, узнавъ въ немъ бездѣльника? Если для Рука и наступаетъ черный день, то именно потому, что онъ не имѣетъ друзей; онъ истощилъ ихъ средства, онъ общипалъ ихъ такъ гладко, какъ ладонь. И чтобъ дойти до этого конца, Рукъ тратилъ по тысячи-шестисотъ фунтовъ въ годъ, погубилъ цвѣтъ своей жизни и, кромѣ того, промоталъ десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ! Такова ли должна быть награда джентльмену? Да, позорно и грѣшно позволятъ англійскому джентльмену утопать въ нищетѣ, не подавъ ему руки помощи.
Изъ вышеприведенныхъ замѣчаній можно вывести слѣдующее нравоученіе: плутовская игра — ремесло дурное; хуже его ничего не можетъ быть, и потому родители и опекуны должны обратить на это особенное вниманіе, и не пріучать дѣтей къ такому низкому и гнусному образу жизни.
Надобно, однако же, сознаться, что есть люди, которые имѣютъ къ этой профессіи такой врожденный талантъ, что ни просьбы, ни угрозы, ни примѣръ родителей, ни приманки другаго призванія ни въ состояніи удержать ихъ отъ нея. Они отрекаются отъ всего; чтобъ слѣдовать за своимъ господиномъ, дьяволомъ; они бросаютъ друзей, родныхъ, благородныя и прибыльныя занятія, чтобъ предаться исключительно этому ремеслу, низкому и невыгодному. Когда они находятся въ военной службѣ — въ полку разносится дурная молва о полночныхъ сходбищахъ, о картежной игрѣ, о барышахъ отъ продажи лошадей, и корнетъ Рукъ получаетъ самое лаконическое предложеніе оставить службу. Они поступаютъ въ конторы банкирскихъ домовъ, и получаютъ обѣщаніе, что впослѣдствіи будутъ сотоварищами хозяина, — папа откладываетъ хорошій капиталъ, чтобы ускорить это время, но фирма Гобсъ, Бибсъ и Грегори не можетъ держать при себѣ молодаго джентльмена, который сдѣлался извѣстенъ, какъ игрокъ, который чаще посѣщаетъ конскія скачки, чѣмъ контору, и безпрестанно беретъ отъ банкира свои деньги. Отецъ его, этотъ отличный старикъ Самъ Рукъ, столь хорошо умѣющій брать подряды въ военное время, узнаетъ въ концѣ пятаго года, что изъ капитала, назначеннаго на товарищество, его сынъ промоталъ больше четырехъ тысячъ, и, по долгу справедливости къ остальнымъ тринадцати дѣтямъ, отецъ рѣшается не давать ему больше вы шиллинга. Можете представить себѣ, какъ пріятна должна быть рѣшимость подобнаго рода для пылкаго молодаго Рука, съ четверкой лошадей въ конюшнѣ, съ нарѣченной мистриссъ Рукъ, въ уютномъ домикѣ близь Регентова парка, и съ векселемъ въ триста-семьдесятъ-пять фунтовъ, требующимъ непремѣнной уплаты въ первыхъ числахъ наступающаго мѣсяца!
Иногда, изъ молодаго Рука готовятъ адвоката, и мнѣ пріятно представить моимъ читателямъ одного такого джентльмена и его исторію.
Это сынъ весьма достойнаго джентльмена, высокопочтеннѣйшаго Атанасіуса Рука, который, окончивъ курсъ наукъ въ Кэмбриджскомъ Университетѣ, оставался въ немъ въ качествѣ преподавателя, пока не открылось вакантное мѣсто сельскаго священника, за которое онъ съ радостью ухватился. Оно давало только двѣсти-пятьдесятъ фунтовъ въ годъ; но дѣло въ томъ, что Атанасіусъ былъ влюбленъ. Миссъ Грегори, хорошенькая, скромная, простодушная гувернантка у миссъ Микль, содержавшей пансіонъ для дѣвицъ въ Кэмбриджѣ (куда высокопочтенный джентльменъ часто являлся на чай), обратила на себя благородное вниманіе университетскаго наставника. Во время прогулокъ съ ней и, разумѣется, съ другой молоденькой лэди, по тромпингтонской дорогѣ, Атанасіусъ Рукъ высказалъ свою любовь.
Миссъ Грегори не имѣла очаровательной красоты; но она любила Атанасіуса всею силою своей души, и была самая благонравная, веселая, нѣжная, улыбающаяся, заботливая жена, какою когда либо благословляло Небо сельскаго пастора. Атанасіусъ принялъ къ себѣ двухъ учениковъ, съ платою по двѣсти гиней за каждаго, и домашнія дѣла его значительно улучшились, такъ, что онъ началъ откладывать на черный день, по немногу на приданое Гарріеты, когда она подростетъ и будутъ у ней женихи, и откладывать по немногу на воспитаніе Тома въ университетѣ или на приготовленіе его въ адвокаты. Изъ этого вы можете заключить, что въ пасторскомъ домѣ существовали теперь два маленькихъ Рука, родители которыхъ считали за особенное счастіе класть кормъ въ маленькіе ротики своихъ птенцовъ. О! если только былъ въ мірѣ добрый и счастливый человѣкъ, это, безъ сомнѣнія, былъ Атанасіусъ; если была счастливая женщина въ мірѣ — это, безъ сомнѣнія, была его жена: въ цѣломъ приходѣ, въ цѣломъ округѣ, въ цѣлой Англіи вы не отъискали бы болѣе уютнаго и комфортабельнаго пасторскаго дома и болѣе счастливой семьи.
Слава Атанасіуса, какъ воспитателя, увеличивалась; онъ назначалъ плату за воспитаніе весьма высокую, и къ тому же, не принималъ болѣе двухъ учениковъ, и потому многіе богатые родители сильно желали поручить дѣтей своихъ его попеченію. Будущіе сквайры, банкиры, даже лорды, поселялись въ его домикѣ, пользовались его наставленіями, съ его помощію спокойно проходили чрезъ «ослиный мостъ» и вступали въ величественныя страны математики, или, усвоивъ латинскій синтаксисъ, переходили на отрадную стезю классической мудрости.
Среди такихъ товарищей выросъ Томъ Рукъ; выросъ, конечно, болѣе любимый и болѣе балуемый, чѣмъ они; умнѣе, чѣмъ они; словомъ, изъ нашего маленькаго Рука вышелъ такой славный, благовоспитанный, умный юноша, какіе рѣдко поступаютъ въ университетъ.
Представьте же себѣ вашего молодаго джентльмена въ университетѣ, куда привезъ его попечительный родитель, который съ особенной любовью и воспоминаніями, такъ глубоко затаившимися въ его душѣ, осматривалъ и залъ, и мѣсто юношескихъ игръ, и комнату стараго привратника, и старый фонтанъ, и старыя спальни, въ которыхъ онъ самъ нѣкогда жилъ. Представьте себѣ рыданія доброй мистриссъ Рукъ, при разлукѣ съ своимъ дѣтищемъ, представьте слезы очаровательно-блѣдной Гарріеты, когда она, обнимая брата, подноситъ ему въ серебристой бумажкѣ, окропленной потокомъ горькихъ слезъ, шелковый малиновый кошелекъ, съ двумя собственными гинеями — бѣдняжка! Представьте все это, и представьте молодаго Тома, тоже печальнаго, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, обольщаемаго мыслью, что ему открывается новая жизнь, свобода и отрадная борьба за славу, которую онъ мысленно клянется пріобрѣсть современемъ. Словомъ, Томъ Рукъ поступилъ въ университетъ, слушаетъ лекціи, читаетъ книги, ходитъ въ церковь, умѣренно участвуетъ въ пирушкахъ товарищей и, вообще, представляетъ собою отличнѣйшаго юношу.
Томъ пріѣзжаетъ домой на рождественскіе праздники. О, какъ онъ выросъ! Сестра и мать готовы спорить за удовольствіе гулять съ нимъ по деревнѣ; старикъ-отецъ вытаскиваетъ старый портвейнъ и безпрестанно приводитъ цитаты изъ Эсхила. Ученики тоже уѣхали къ роднымъ. Отецъ, мать и сестра спокойно наслаждаются присутствіемъ Тома. Но, — увы! я боюсь, что пасторскій и съ тѣмъ вмѣстѣ родительскій домъ кажется Тому слишкомъ тихимъ. Какъ бы то ни было, онъ прилежно читаетъ по утрамъ, и сестра Гарріета съ крайнимъ изумленіемъ заглядываетъ въ огромныя тетради исписанной бумаги, испещренной странными треугольниками, чертежами и сложными сочетаніями Х-омъ и Y-омъ.
Наступаетъ май, и съ нимъ вмѣстѣ университетскіе экзамены 10 числа, восхищенный родитель получаетъ во время завтрака два письма слѣдующаго содержанія:
"Любезный Кредо![2] желаю тебѣ радости. Твой сынъ славный мальчикъ по его лѣтамъ; надѣюсь, что еще годика черезъ четыре и онъ въ нашей семьѣ будетъ своимъ человѣкомъ. Относительно классиковъ, онъ, мой добрый другъ, можно сказать, facile princeps; въ математикѣ — entre nous, его перегналъ товарищъ, по имени Сникъ, вестморлэндскій уроженецъ и старый студентъ. Намъ надобно присадить Тома за математику, и тогда, я увѣренъ, мы сдѣлаемъ изъ него первѣйшаго студента.
"Посылаю тебѣ счетъ за его содержаніе, всего 105 фунтовъ 10 шиллинговъ, — счетъ довольно тяжелый; но не забудь, что вѣдь это первый годъ, всегда сопряженный съ лишними расходами: мнѣ пріятно будетъ представить тебѣ росписку въ полученіи денегъ. Мимоходомъ скажу, что молодой человѣкъ любитъ развлеченія и живетъ слишкомъ расточительно. Совѣтую прочитать ему лекцію на эту тему. Твой
Вслѣдъ за этимъ вскрывается письмо мистера Тома Рука: изъ него мы приводимъ только приписку:
«P. S. Неоцѣненный папа, я забылъ сказать, что при моемъ образѣ жизни и положеніи въ университетѣ (лордъ Бэгвигъ, старшій сынъ герцога, какъ вамъ извѣстно, клянется дать мнѣ.по выпускѣ приличное мѣсто) я позволилъ себѣ сдѣлать расходы, которые испугаютъ васъ: я проигралъ тридцать фунтъ стер. высокоблагородному мистеру Дьюсэсу (сыну лорда Крабса) и, сверхъ того, задолжалъ пятьдесятъ-четыре ф. с. за десертъ и наемныхъ лошадей, — расходъ этотъ и не осмѣлился поставить въ счетъ мистера Снортера.[3] Нанимать лошадей — это чертовски раззорительно: въ будущій курсъ я заведу свою лошадку — это дѣло рѣшеное.»
Высокопочтеннѣйшій Атанасіусъ прочиталъ приписку съ меньшимъ удовольствіемъ, чѣмъ самое письмо. Какъ бы то вы было, Томъ исполнилъ свой долгъ, и старый джентльменъ не хочетъ заглушить въ душѣ своей чувство удовольствія; въ силу этого онъ посылаетъ сыну сто фунтовъ стерлинговъ, вмѣстѣ съ родительскимъ благословеніемъ и съ присовокупленіемъ приписки мама, что «милый сынъ ея долженъ стараться всѣми силами поддерживать хорошія отношенія съ аристократическими друзьями, что онъ рожденъ вращаться въ высшемъ кругу общества».
Проходитъ еще годъ; Томъ пріѣзжаетъ домой на лѣтнія вакаціи; но онъ страшно измѣнился: онъ сдѣлался истомленнымъ и блѣднымъ. При второмъ годичномъ экзаменѣ, Томъ вовсе неудостоился перевода въ высшій курсъ, собственно по болѣзни, и Сникъ сталъ по экзаменамъ выше его во всѣхъ отношеніяхъ. За десертомъ послѣ обѣда Тонъ пьетъ вина больше, чѣмъ его родитель; онъ постоянно разъѣзжаетъ по сосѣдямъ, обѣдаетъ у нихъ и возвращается домой, по словамъ мама, какимъ-то страннымъ, сердитымъ, съ хриплымъ голосомъ и какою-то неустойчивостью на ногахъ. Высокопочтеннѣйшій Атанасіусъ становится весьма, весьма задумчивъ, между отцомъ и сыномъ завязывается жаркій споръ, и, о! съ какимъ трепетомъ Гарріета и ея мать стоятъ у дверей кабинета и вслушиваются въ сильныя выраженія двухъ диспутантовъ!
Наступаетъ наконецъ и послѣдній экзаменъ. Здоровье Тома въ крайней степени разслаблено; но онъ обѣщаетъ употребить всѣ свои усилія, чтобъ получить ученую степень. Съ ранняго холоднаго зимняго вечера, до поздней, поздней ночи, онъ сидитъ за книгами; и все это кончается тѣмъ, что за мѣсяцъ до экзамена, Томасъ Рукъ, эсквайръ, получаетъ воспаленіе въ мозгу. Мистриссъ Рукъ, миссъ Рукъ и высокопочтеннѣйшій Атанасіусъ Рукъ, пріѣзжаютъ въ Кэмбриджъ, останавливаются въ гостинницѣ, и день и ночь проводятъ у постели бѣднаго Тома.
О! сколько горести и раскаянія! какая трогательная картина примиренія! потокъ слезъ и со стороны сына и со стороны отца. Когда, однажды утромъ, въ пасторскомъ домѣ, послѣ выздоровленія Тона, старый джентльменъ вынимаетъ пачку росписокъ, и говорятъ дрожащимъ голосомъ: «Вотъ, сынъ мой! не безпокойся на счетъ твоихъ долговъ. Юноши всегда будутъ юношами; зная это, я разсчитался съ твоими кредиторами.» При этихъ словахъ, въ пасторскомъ домѣ всѣ заливаются слезами, — мать и дочь обильнѣе прочихъ; рыдаетъ даже и мистриссъ Строксъ, старая ключница, и, въ добавокъ, жметъ руку пастора и цалуетъ мистера Тома.
Томъ мало по малу оправляется и ст тѣмъ вмѣстѣ готовится къ экзамену, но — напрасно: мистеръ Спикъ окончательно беретъ надъ нимъ верхъ. Томъ теряетъ всякую надежду получить выгодное мѣсто: обѣщаніе лорда Бэгвига оказались пуфомъ. Тому остается одно — поступить въ адвокаты; и его отецъ, уже прекратившій было пріемъ учениковъ, находитъ необходимымъ возобновить его для поддержки своего сына въ Лондонѣ.
Нужно ли разсказывать, что бываетъ потомъ? Томъ живетъ въ фешёнэбльномъ краю столицы, — никогда неприближаясь къ Темплю; ни на шагъ и вы въ чемъ не отставая отъ своихъ аристократическихъ друзей, онъ присутствуетъ о ними на всѣхъ конскихъ скачкахъ, подписываетъ множество векселей, попадаетъ въ руки жидовъ; его отецъ спѣшитъ въ Лондонъ въ наружномъ мѣстѣ дилижанса, — спѣшитъ, и находитъ своего сына Тона въ долговой тюрьмѣ, въ улицѣ Курситоръ.
Мнѣ непріятно разсказывать остальную часть этой исторіи. Высокопочтеннѣйшій Атанасіусъ не принадлежалъ къ числу безсмертныхъ: онъ умеръ на другой же годъ послѣ посѣщенія долговой тюрьмы, оставивъ сто фунтовъ въ годъ женѣ своей, небольшую сумму дочери и ровно ничего сыну. Но мать, имѣя въ своемъ распоряженіи маленькія средства, ни подъ какимъ видомъ не позволяла Томасу нуждаться, — возможно ли оставить милаго сына безъ поддержки? Три тысячи капитала прошли чрезъ его руки такъ незамѣтно, что къ концу третьяго года не осталось отъ нихъ почти ни пенса; миссъ Гарріетъ служитъ гдѣ-то гувернанткой за шестьдесятъ фунтовъ въ годъ и поддерживаетъ мать, получающую пятьдесятъ фунтовъ, проценты съ денегъ, оставленныхъ отцомъ Гарріэтѣ.
Что касается Тома, онъ, можно сказать, сдѣлался самостоятельнымъ человѣкомъ: онъ ведетъ жизнь, которую мы уже описали. Въ послѣдній разъ я его встрѣтилъ въ Баденѣ. Онъ совершилъ путешествіе, требуемое его профессіей: при немъ была карета, почтальонъ, лакей и пара пистолетовъ. Онъ участвовалъ въ пяти дуэляхъ; на одной изъ нихъ убилъ человѣка, который сомнительно отзывался о его честности въ игрѣ. Томъ Рукъ непремѣнно обманетъ въ игрѣ, — обманетъ на сто фунтовъ или на одну гинею, это все равно, и потомъ, если хотите, выйдетъ на дуэль.
За границей вашъ другъ называетъ себя капитаномъ. Когда его спросятъ: кто далъ ему этотъ чинъ? — онъ, не задумываясь, отвѣчаетъ: Донъ Карлосъ или королева Христина, за которыхъ онъ сражался; и, дѣйствительно, почему не могъ онъ быть въ Испаніи? вѣдь никому неизвѣстно, гдѣ онъ провелъ послѣдніе два года.
Мы должны заключить эту статью нѣкоторыми замѣчаніями насчетъ бѣднаго мистера Пиджона. Тщеславіе было маленькимъ недостаткомъ Пиджона втеченіе всей его жизни. Сынъ магазинщика, онъ послѣ смерти родителя получилъ хорошій капиталъ. Глупые фешёнэбльные романы, которыхъ онъ начитался, глупыя родственницы, которыхъ онъ имѣетъ (NB. Всѣ молодые люди съ деньгами имѣютъ глупыхъ родственницъ, которыя льстятъ имъ) и глупыя поѣздки на минеральныя воды и къ морскимъ купальнямъ, гдѣ отъ познакомился съ высокоблагороднымъ Томомъ Маунткофегаузъ, лордомъ Баллигулли, знаменитымъ нѣмецкимъ графомъ Свеллер-Мобско, и имъ подобными (это все капитаны Руки въ своемъ родѣ), — все это повело къ гибели молодаго человѣка.
Я не чувствую ни малѣйшаго сожалѣнія къ мистеру Пиджону. Взгляните на него! Посмотрите, какое на немъ щегольское платье! Вино производитъ у него головную боль, но онъ пьетъ его, потому что это принято въ кругу порядочныхъ людей. Подъ страхомъ смерти, онъ садится на рѣзваго камелопарда, привыкшаго къ извощичьей каретѣ, или, вскарабкавшись на вершину дромадера, несется по аллеямъ Роттенъ Роу, между тѣмъ, какъ ему хотѣлось бы сидѣть на диванѣ, и за чашкой чаю спокойно бесѣдовать о торговыхъ дѣлахъ съ матерью и сестрой. Сколько ушибовъ подучаютъ его жиденькія ноги отъ этой ѣзды, — и какимъ разбитымъ становится все его тѣло! Куренье — какъ часто портитъ оно его слабенькій желудокъ! а между тѣмъ, онъ считаетъ необходимостью курить: Свеллеръ-Мобско куритъ постоянно; Маунткофегаузъ не выпускаетъ изо рта сигары; а что касается Баллигулли, онъ выкуриваетъ по дюжинѣ сигаръ въ день, и говоритъ весьма справедливо, что Понтетъ не отпускаетъ ему такихъ хорошихъ сигаръ, какія продаетъ Пиджону. Дѣло въ томъ, что Понтетъ еще семь лѣтъ тому назадъ далъ себѣ клятву не отпускать въ долгъ милорду ни на полшиллинга, а потому добродушный нобльменъ всегда угощаетъ себя изъ сигарнаго ящика Пиджона.
Эти аристократическія особы втащили пистера миджона въ извѣстные клубы. Они сдѣлали это не безъ разсчета: они берегутъ его для самихъ себя. Капитанъ Рукъ занимается своимъ ремесломъ всегда въ сообществѣ нѣсколькихъ лицъ; но, разумѣется, чѣмъ больше онъ хочетъ выгоды, тѣмъ меньше должно быть сообщниковъ. Трое, однако же, положительно необходимы, что, безъ всякаго сомнѣнія, извѣстно каждому изъ читателей, игравшему когда либо въ вистъ: одинъ для того, чтобъ быть партнеромъ Пиджона, проклинать свое несчастье въ игрѣ, предлагать болѣе высокую игру и «условливаться» съ другимъ товарищемъ; третій для того, чтобъ рѣшить дѣло съ Пиджономъ и свезти его къ банкиру для окончательной расплаты. Намъ извѣстно нѣсколько примѣровъ, гдѣ, послѣ хорошей ночной работы, нумеръ третій пропадалъ вмѣстѣ съ выигрышемъ; но продѣлка подобнаго рода опасна; — она не только позорна для профессіи, но отнимаетъ на возобновленіе прежняго занятія всякій шансъ, потому что никто уже не приметъ въ сообщники себѣ такого измѣнника. Этотъ маневръ можно допустить при одномъ только случаѣ. Многимъ надоѣдаетъ карточная профессія и у нихъ является желаніе сдѣлаться честными людьми; въ этомъ случаѣ, если игрокъ можетъ прибрать къ рукамъ хорошій кушъ, напримѣръ, тысячъ пять фунтовъ стерлинговъ, то смѣло и не краснѣя можетъ дать тягу. Товарищи не скажутъ ни слова, и бѣглецъ преспокойно можетъ жить въ Вѣнѣ, имѣя въ карманѣ пять тысячъ фунтовъ.
И такъ, въ обществѣ этихъ милыхъ товарищей вашъ Пиджонъ процвѣтаетъ до тѣхъ поръ, пока они не сочтутъ за нужное ощипать его. При производствѣ этой операціи, не должно выдергивать перья слишкомъ сильно, иначе онъ испугается и, пожалуй, улетитъ къ какому нибудь другому мастеру этого дѣла, да и самыя перья не такъ легко лѣзутъ съ самаго начала, какъ спустя нѣсколько времени: — послѣ нѣсколькихъ пріемовъ, можно вытаскивать ихъ пригоршнями. Не нужно, впрочемъ, много церемониться при этомъ: не вы, такъ кто нибудь другой поступитъ такъ, какъ слѣдуетъ. Голубь является въ свѣтъ уже обреченнымъ на жертву, какъ говоритъ Шатобріанъ:
Pigeon, il va subir le sort de tout pigeon.
Онъ долженъ быть ощипанъ; сама природа создала его для этой цѣли. Если вы, капитанъ Рукъ, не сдѣлаете этой операціи на зеленомъ столѣ, освѣщенномъ двумя восковыми свѣчами, и при двухъ колодахъ картъ, то Рукъ другаго рода иначе сдѣлаетъ ее: развѣ не существуетъ желѣзныхъ дорогъ, испанскихъ облигацій, компаній для добыванія смолы и корнвалисскаго олова, развѣ не существуетъ старыхъ вдовъ съ ихъ дочерями? Если вы упустите Пиджона, то онъ попадется негоціанту Руку; если этотъ Рукъ не подстрѣлить его, то биржевой Рукъ поставитъ ему сѣти; если бѣдное трепещущее созданіе избѣгнетъ и этой опасности, то оно улетитъ и опустится прямо въ воронье гнѣздо, гдѣ дивная старуха, обладающая удивительною способностію обманывать, лэди Рукъ и ея дочери пріютятъ его на персяхъ своихъ, и въ своемъ мягкомъ и нѣжномъ пріютѣ ощиплютъ его, и сдѣлаютъ гладкимъ, какъ облупленное яйцо.
Пожалуйста, капитанъ Рукъ, не церемоньтесь съ Пиджономъ: ловите его, щиплите его, слегка, но смѣло; а главное, не выпускайте изъ рукъ. Если онъ окажется довольно сильной и осторожной птицей, то, разумѣется, вы сами должны быть вдвое осторожнѣе; а если онъ чрезвычайно глупъ и запуганъ, то, можетъ статься, самое лучшее средство въ этомъ случаѣ схватить его за шею и сразу выщипать изъ спины всѣ перья.
Когда перья человѣкообразнаго голубя вырваны насильственнымъ образомъ, они не выростутъ вновь; — при всемъ томъ, я о немъ не сожалѣю. Въ этомъ отношеніи онъ только подвергается голубиной участи и, я убѣжденъ, что онъ также счастливъ въ общипанномъ, какъ и въ перистомъ состояніи. Правда, онъ не можетъ теперь растопырить перья на своей груди, спрятать въ нихъ пустую свою голову, распустить свой хвостъ и выступать на солнышкѣ съ надменной осанкой индѣйскаго пѣтуха. Но при всѣхъ этихъ осанкахъ и при всѣхъ красивыхъ перьяхъ, онъ былъ въ сущности тѣѵъ же, что и теперь — несчастной, боязливой, глупой птицей. Пиджонъ скоро привыкаетъ къ этому жалкому состоянію; онъ слишкомъ большой трусъ, чтобъ предаваться отчаянію. Не будучи въ состояніи летать, онъ попадаетъ въ стадо подобныхъ себѣ товарищей, прыгаетъ между ними и живетъ, какъ ни попало. Желудокъ свой онъ наполняетъ пищей безъ всякаго разбора. Онъ подбираетъ крохи у своихъ родственниковъ; или — когда уже почти совершенно погибаетъ, женится и, произведя на свѣтъ девятерыхъ дѣтей, становится угрюмымъ я свирѣпымъ, начинаетъ пить вино и бить жену. Случается, что онъ получаетъ маленькое, самое маленькое мѣстечко: вы слышите, что онъ сдѣлался камердинеромъ или писцомъ въ какой нибудь ничтожной новой компаніи, или сотрудникомъ такой же газеты. Онъ умираетъ, и для вдовы мистера Пиджона дѣлается подписка. Въ его дѣтяхъ, составляющихъ новое поколѣніе, мы, къ счастію, не находимъ ли малѣйшаго сходства съ родителемъ. Да будетъ благословеніе Неба надъ вами, мaлютки! Вы родились въ нищетѣ; вы можете перенесть ее, преодолѣть всѣ трудности жизни и сдѣлаться богатыми. Но горе, горе Пиджонамъ этой земли, родившимся богатыми, чтобъ умереть бѣдняками.
Конецъ капитана Рука нисколько не отраднѣе, хотя въ нѣкоторой степени мужественнѣе и величественнѣе, чѣмъ конецъ мистера Пиджона. Если вы вздумаете прогуляться по Королевской уголовной тюрьмѣ, я готовъ держать пари, что вы встрѣтите тамъ дюжину подобныхъ людей. Они имѣютъ видъ спокойный, но выражающій какое-то звѣрство; прохаживаясь взадъ и впередъ, въ лохмотьяхъ пышнаго наряда, каждый изъ нихъ посматриваетъ на васъ, прищуривъ глаза и скрививъ улыбкою губы, закрытыя огромными сальными усами. Какую страшную дѣятельность вмѣщаетъ въ себѣ домъ съумасшедшихъ или тюрьма! — передъ вами, мрачный дворъ, выстланный плитой, или длинная, темная комната, гдѣ обитатели, подобно жителямъ клѣтокъ звѣринца, безпрестанно снуютъ взадъ и впередъ! Марія, королева шотландская, весьма трогательно говоритъ:
«Pour mon mal estranger
Je не iri’arreste en place,
Mats j’en ay beau changer,
Si ma douleur n’efface!»
Капитанъ Рукъ ходитъ, все ходить по тюрьмѣ взадъ и впередъ, взадъ и впередъ — душевная пытка, повидимому, приводитъ весь организмъ его въ безпокойное движеніе; и, я увѣренъ, какъ въ домѣ съумасшедшихъ, такъ изъ тюрьмѣ, вы найдете множество братьевъ нашего капитана Рука. Интересно наблюдать его подъ тяжестію горя и видѣть, какъ свирѣпо онъ смотритъ, возмущаемый длиннымъ рядомъ воспоминаній. Въ этихъ-то пріютахъ Руки чаще всего кончаютъ свою жизнь. Даже при болѣе счастливыхъ обстоятельствахъ, они умираютъ въ самомъ жалкомъ положеніи, въ какомъ нибудь бѣдномъ, заграничномъ городкѣ, и, для блага будущихъ Руковъ, умираютъ преждевременно. Рѣдко вы услышите, что старый Рукъ кончилъ свое существованіе, обладая богатствомъ. Ремесло Рука кратковременно и безотрадно, потому что сомнѣніе и страхъ нельзя назвать пріятными ощущеніями, а они непремѣнная принадлежность его профессіи: его ремесло безотрадно, потому что хотя Рукъ и старается казаться честнымъ человѣкомъ, но всѣ считаютъ его бездѣльникомъ, и это ему извѣстно очень хорошо; его ремесло невыгодно, потому что расходы для поддержки ремеслa поглощаютъ всѣ доходы отъ него, и въ результатѣ остается онъ банкрутомъ съ роскошными привычками, сдѣлавшимися для него второй натурой. Несчастнѣе капитана Рука, при склонѣ дней его жизни бродящаго въ скучномъ Кале или Булони, или въ тюрьмѣ уголовныхъ преступниковъ, со всѣмъ бременемъ болѣзней и нуждъ, постигшихъ его впродолженіе его профессіи, — я не знавалъ вы одного человѣческаго существа; о, сколько у него болѣзней, нуждъ и чувственности, нѣкогда пресыщавшейся, а теперь страдающей отъ недостатка пищи! его уму предстоятъ теперь одни только горькія воспоминанія, честолюбіе его убито; осталось въ немъ только одно ничѣмъ неизгладимое бездѣльничество! О, капитанъ Рукъ! какихъ пріятныхъ спутниковъ берете вы съ собой въ тюрьму; какіе пріятные товарищи окружаютъ вашъ жалкій смертный одръ. Сынъ мой, не будь Пиджономъ въ твоихъ отношеніяхъ въ свѣту! — Но, — если ужь выбирать одну изъ двухъ ролей — то лучше быть Пиджономъ, нежели Рукомъ.
- ↑ Rook и Pidgeon (Рукъ и Пиджонъ) въ буквальномъ переводѣ — Воронъ и Голубь.
- ↑ Вѣроятно, такъ называли мистера Рука въ шутку товарищи, когда онъ былъ въ университетѣ. Прим. автора.
- ↑ Между молодыми студентами Кэмбриджскаго Университета существуетъ или существовало, обыкновеніе имѣть неограниченный кредитъ отъ различныхъ купцовъ, которыхъ удовлетворяли университетскіе наставники и потомъ посылали счеты къ родителямъ молодыхъ людей.