Камни
авторъ Василій Васильевичъ Брусянинъ
Источникъ: Брусянинъ В. В. Въ странѣ озеръ. — Пг.: Книгоиздательство «Жизнь и знаніе», 1916. — С. 38.

На берегъ моря я пришелъ съ холоднымъ камнемъ на душѣ… И молча въ глубинѣ груди лежалъ тотъ камень…

И молча я бродилъ по берегу морскому, бродилъ одинъ…

Пустыннымъ мнѣ казалось море. Пустыннымъ и нѣмымъ висѣло надо-мной безоблачное, голубое небо… Была пустынной и душа моя, и камня одинокаго хранила мертвенный покой…

Безлюдными казались отмели морскія, и думы мрачныя мои бѣжали, сторонились отъ людей. А камень въ глубинѣ души моей не зналъ, что значитъ: люди?..

Какая-то гора его когда-то породила и нарекла: Тоска!..

Гдѣ родина его — не знаю я… Кто мать его — никто мнѣ не сказалъ… И для чего запалъ онъ въ глубину души моей — никто и никогда не скажетъ мнѣ… Лежитъ онъ тамъ, безмолвный и холодный… Лежитъ не знающій людей, бездушный сынъ невѣдомой горы…

И слышу я…

Какимъ-то страннымъ шепотомъ ласкается волна морская. Взбѣжитъ на отмель, на песокъ холодный, сверкнетъ, запѣнится, и отойдетъ съ манящимъ шепотомъ, иль съ недопѣтой пѣсней…

Но, знаю я, и та волна, какъ камень, холодна…

Съ какимъ-то страннымъ плачемъ пролетѣла чайка, покружилась надо мной… Вотъ, къ тучамъ поднялась она и смолкъ мнѣ непонятный плачъ иль крикъ… Вотъ, снова опустилась и снова кружится надъ головою, и плачетъ иль кричитъ…

И знаю я: та чайка плачетъ о себѣ иль о своихъ, такихъ-же сѣрыхъ, плачущихъ подругахъ…

И улетѣла чайка съ плачемъ въ даль морскую, сверкая крыльями на фонѣ волнъ съ бѣлѣвшими гребнями…

Не слышу плача я… Не вижу чайки…

Вотъ, вижу…

Парусъ вдалекѣ поднялся. Бѣлѣющимъ крыломъ взметнулся къ сѣрымъ тучамъ…

Кого несетъ онъ вдаль?.. Кого онъ ищетъ?..

Къ нему несусь я одинокой и тоскливой думой. Къ чужому парусу хочу я побѣжать по темнымъ волнамъ моря… Къ чужому парусу, чужой ладьѣ…

Напрасное желанье! Окаменѣть не въ силахъ море отъ тоски моей, отъ моего желанья…

Мелькнулъ крыломъ гигантской птицы парусъ и упалъ…

И въ памяти мелькнулъ чужой, но дивный образъ:

«Бѣлѣетъ парусъ одинокій
Въ туманѣ неба голубомъ…
Что ищетъ онъ въ странѣ далекой?
Что кинулъ онъ въ странѣ родной?..»[1]

Смутилась мысль моя… Души моей холодный камень спугнулъ чужой и дивный образъ чужой души…

Крыломъ гигантской птицы взметнулся къ сѣрымъ тучамъ чужой ладьи желанный, бѣлый парусъ и исчезъ…

Упалъ, какъ камень…

Я видѣлъ, какъ она спала…

Склонила русую головку къ челу холоднаго гранита и спала, а можетъ быть грустила, а, можетъ быть, съ мечтой иль съ грезою шепталась…

Склонила русую головку и обняла прикрытый мхомъ холодный камень… Какъ-будто онъ ей близокъ, какъ женихъ иль другъ…

Плескалось море, а она спала…

Густѣли въ небѣ тучи… Сверкали молніи… И громъ грохочущей, незримой колесницей летѣлъ по волнамъ темныхъ тучъ…

И кто-то вдалекѣ негромко пѣлъ. Но пѣсня юноши на колыбельную не походила.

Въ словахъ струилась страсть…

Въ мотивѣ — жажда счастья изнывала…

А дѣвушка спала, припавъ къ граниту; и сонъ ея хранилъ отъ страсти и отъ счастья холодный и безмолвный камень…

Что видѣла она во снѣ?.. Что слышала она въ темнѣвшей дали сновъ?.. Никто объ этомъ мнѣ не скажетъ…

Я подошелъ къ ней ближе…

Зашуршалъ песокъ… И подняла она глаза… И глянула…

И понялъ я, что ей милѣй холодный, молчаливый камень, чѣмъ я, непрошенный, чужой, и мертвый съ мертвыми словами утѣшенья…

Я видѣлъ на песчаной отмели холодный камень въ объятьяхъ дѣвушки…

Она меня смутила… Она меня чужимъ, холоднымъ взглядомъ отстранила…

И я пошелъ бродить по отмели одинъ…

Одинъ… Одинъ…

Примѣчанія

править