Как меня оштрафовали (Аверченко)/ДО

Какъ меня оштрафовали
авторъ Аркадий Тимофеевич Аверченко

Изъ сборника «Чернымъ по бѣлому». Опубл.: 1913. Источникъ: Аркадій Аверченко. Чернымъ по бѣлому. Разсказы. — С.-Пертербургъ, 1913. — az.lib.ru

I

Проснулся я потому, что почувствовалъ около кровати присутствіе посторонняго лица. Но, открывъ глаза, увидѣлъ свою ошибку: это былъ не посторонній человѣкъ, a околоточный. Полиція никогда не бываетъ посторонней.

Я послалъ ему рукой привѣтствіе и терпѣливо спросилъ:

— Сколько?

— Двѣсти пятьдесятъ.

— Что вы, милый! Хотите десять?

— Помилуйте! Я не имѣю права торговаться.

— Ну, да, — кивнулъ я головой. — Вы сейчасъ скажете: дѣти, всеобщая дороговизна… Знаемъ!

— Помилуйте, я вамъ сейчасъ могу предъявить и постановленіе…

Обезпокоенный, я поднялся на локтѣ.

— Позвольте… Да вы о чемъ?

— A вы? — улыбнулся околоточный.

— Я о…

— Ничего подобнаго! Я бы не сталъ такъ настойчиво… Вы, просто, какъ редакторъ журнала оштрафованы…

— Просто оштрафованъ? Ну, тогда, конечно, ничего.

— … И мнѣ нужно взыскать съ васъ деньги.

— Вотъ это уже сложнѣе… Это не просто. Дѣло въ томъ, видите-ли, что мнѣ бы ужасно не хотѣлось платить вамъ денегъ.

— Можно не платить, — успокоительно сказалъ околоточный.

— Вотъ видите! Ну, спасибо. Садитесь, пожалуйста!

— Можно не платить, — повторилъ околоточный, усаживаясь. — Такъ какъ штрафъ съ замѣной арестомъ на полтора мѣсяца, то, если отсидѣть — ничего платить и не придется.

— Встаньте! — сердито сказалъ я. — Вы, кажется, усѣлись на мой сюртукъ. Вы увѣрены, что это я оштрафованъ? Можетъ быть, кто-нибудь другой?

— Именно, вы. Да это ничего! Теперь вѣдь всѣхъ штрафуютъ.

— Милый мой, — сентенціозно возразилъ я. — Всѣ люди, въ концѣ-концовъ, умираютъ… Но если вы на этомъ основаніи захотите отрѣзать мнѣ вашей шашкой голову, — я буду энергично сопротивляться. Хотите пятьдесятъ? Что?

— Пятьдесятъ рублей. Хорошія деньги! На пятьдесятъ рублей можно обмундировать цѣлаго городового… Или сѣдло съ уздечкой для лошади купить.

— Не могу-съ. Приказано взыскать полностью.

— Однако, вы тяжелый человѣкъ! Ну, ладно. Какъ нибудь, когда будутъ свободныя деньги, отдамъ. Зимой, когда начнется сезонъ… Заходите, милости просимъ…

— Нѣтъ-съ, зимой нельзя. Нужно сейчасъ.

— Почему же? Я заплачу проценты за отсрочку. Я готовъ даже разсматривать это, какъ ломбардную ссуду подъ извѣстную цѣнность. Я думаю, что извѣстную цѣнность я представляю?

— Нѣтъ, мы ожидать не можемъ.

— Боже ты мой! Можно подумать, что вы весь свой бюджетъ строите на этихъ несчастныхъ двухстахъ пятидесяти рубляхъ! Хотите такъ: я вамъ внесу сразу пятьдесятъ рублей и потомъ еженедѣльно…

— Извините, не можемъ.

— Гм… A въ тюрьмѣ y васъ хорошо кормятъ?

— Обыкновенно.

— Вотъ это и плохо, что обыкновенно. Я долженъ обязательно отсидѣть полтора мѣсяца?

— Конечно.

— Извините меня, но я считаю это неправильнымъ. Нужно, штрафуя, считаться съ положеніемъ человѣка, Пятьдесятъ дней моей жизни считаются вами цѣнностью, равной двумстамъ пятидесяти рублямъ. То есть, одинъ мой день оцѣнивается въ пять рублей. Но, знаете-ли вы, милый мой, что ежедневный заработокъ, въ среднемъ, y меня равняется пятидесяти рублямъ?!. Хотите — пять дней отсижу, a больше — не получите ни одного часочка..

— Этого мы не можемъ.

Тогда я попытался обратиться къ его здравому смыслу.

— Что вамъ за польза, если я буду сидѣть? Если заключеніе должно способствовать исправленію даннаго субъекта — вы меня не исправите. Я останусь такимъ же, какимъ былъ. Хотите меня обезвредить? Стоитъ-ли обезвреживать на полтора мѣсяца. Тѣмъ болѣе, что въ тюрьмѣ я, все равно, буду придумывать темы для своихъ разсказовъ. Зачѣмъ же еще вамъ нужно такъ добиваться лишенія меня свободы? Не заставляйте же меня думать, — патетически заключилъ я, — что это должно быть актомъ вашей личной мести! Личная месть въ политикѣ — фи!

— Да если не хотите сидѣть, можно просто уплатить деньги.

— Удивительно, господа, y васъ все это просто. Весь міръ представляется вамъ математической формулой: дважды два — четыре. A скажите… Пошли ли бы вы на такую комбинацію: я дамъ вамъ сто рублей, a на остальные полтораста досижу.

— Нѣтъ, это невозможно.

— Вотъ люди, съ которыми каши не сваришь! Почему невозможно? Какая разница вамъ, если вы, все равно, получаете все цѣликомъ, но въ двухъ сортахъ. Обѣдъ изъ двухъ блюдъ гораздо пріятнѣе обѣда изъ одного блюда. Нечего тамъ думать, соглашайтесь.

— Не знаю, что вамъ и сказать. Такихъ вещей еще никто намъ не предлагалъ.

— Не предлагали, потому что привыкли къ шаблону. A y меня всѣ комбинаціи совершенно свѣжія и, никѣмъ не заѣзженныя. Если бы вы хорошенько уяснили мою мысль, вы пошли бы мнѣ навстрѣчу. Можно даже сдѣлать такъ: сегодня y меня, скажемъ, есть свободные десять рублей, я посылаю ихъ вамъ и считаю себя на два дня свободнымъ. Завтра, наоборотъ, y меня есть свободный денекъ. Что же я дѣлаю? Я захожу куда слѣдуетъ, отсиживаю, a вы отмѣчаете y меня въ книжкѣ (можно завести такую разсчетную книжку), что пять рублей уплачено натурой. И мнѣ незамѣтно, и вамъ не убыточно. Къ осени, глядишь, — разсчитаемся.

Но логика на полицію не дѣйствуетъ. Околоточный вздохнулъ и сказалъ со свойственной ему простотой:

— Если до двѣнадцати часовъ завтра не внесете денегъ, придется васъ арестовать.

— У васъ нѣтъ сердца, — съ горечью прошепталъ я. — Хорошо… Завтра я дамъ вамъ отвѣтъ.

Околоточный посидѣлъ еще четверть часа, побранилъ свое начальство (надо замѣтить, что околоточные всегда ругаютъ начальство; любопытно, что пристава этого не дѣлаютъ…), и ушелъ, цѣпляясь шашкой за всѣ углы столовъ и ножки стульевъ.

II

Когда я вышелъ въ столовую, всѣ уже знали о постигшей меня карѣ. Тетка осмотрѣла меня съ тайнымъ страхомъ и сказала:

— Допрыгался? Мало вашего брата въ Швейцаріи, такъ еще и тебѣ надо.

— Въ какой Швейцаріи?

— Въ такой. Сегодня бѣжишь?

— Что вы тамъ такое говорите… Здравствуй, Сергѣй.

Мой кузенъ, юный студентъ, пожалъ мнѣ руку и сказалъ сочувственно:

— Вотъ онъ, режимъ-то! Но ты не смущайся, братъ. Вся мыслящая часть общества на твоей сторонѣ. Пойди-ка сюда, я тебѣ что-то скажу!

Онъ отвелъ меня къ окну и шепнулъ:

— Будь спокоенъ! Мы тебѣ устроимъ побѣгъ. Дай только намъ два-три мѣсяца сроку… У меня есть пара товарищей головорѣзовъ, которые съ помощью подкопа…

— Будетъ поздно! — печально сказалъ я.

— О, Боже! Я догадываюсь! Ты не выдержишь тяжести заключенія и съ помощью веревки, скрученной изъ простыни…

— Да, нѣтъ, просто меня уже выпустятъ. Всего вѣдь полтора мѣсяца!

— Жаль… А то бы…

Я отошелъ къ столу, взялъ сдобную булку, откусилъ кусочекъ… и вскрикнулъ:

— Охъ, чертъ! Что это такое… Тутъ можно всѣ зубы поломать…

Я оглядѣлъ булку: кто-то искусно засунулъ въ нее тоненькую пилу, обрывокъ веревочки и записку.

Въ запискѣ стояло:

«Съ помощью этого, перепили окно и спустись внизъ. На разстояніи нѣсколькихъ ядровъ тебя будетъ ждать лошадь, на которой скачи на югъ. Живымъ не сдавайся».

Странное слово «ядровъ», напыщеность слога и пара орфографическихъ ошибокъ сразу обнаружили автора — десятилѣтняго Борьку, моего племянника.

Я выплюнулъ изо рта пилочку, выбросилъ веревку, съѣлъ булку и, допивъ чай, ушелъ гулять.

Когда шелъ по двору, прачка Анисья выбѣжала изъ подвала, застѣнчиво сунула мнѣ въ руку двѣ копѣйки и, пролепетавъ: «помолись за меня, несчастненькій», убѣжала.

Дѣло стало казаться не такимъ мрачнымъ.

Теперь для полнаго расчета съ правительствомъ не хватало только 249 рублей 98 копѣекъ.

Въ кафе встрѣтили меня друзья. Они были очень озабочены моимъ положеніемъ и предложили цѣлый рядъ выходовъ.

Оказывается, положеніе мое было не безвыходнымъ.

Можно было:

1) Бѣжать въ Аргентину,

2) Захватить околоточнаго, вмѣсто заложника, и отпустить его только тогда, когда мнѣ гарантируютъ свободу.

3) Бѣжать на Капри.

4) Забаррикадироваться въ квартирѣ и отстрѣливаться.

Лучшій мой другъ разспрашивалъ, не было ли y меня въ роду алкоголиковъ, убійцъ, развратниковъ и, вообще, преступниковъ? Онъ же снялъ мою шляпу и, ощупавъ голову, нашелъ признаки несомнѣнной дегенераціи и деформированія черепа.

На другой день утромъ пришелъ мой старый другъ — околоточный.

— Ну, какъ? — спросилъ онъ.

— Рѣшилъ сѣсть.

— Ну… пожалуйте! Пойдемъ.

— Кандаловъ не надѣнете?

— Нѣтъ, не стоитъ.

— Можетъ, обыскъ сдѣлаете?

— Зачѣмъ же! Разъ нѣтъ предписанія.

— Тюремная карета подана?

— Какая тамъ карета… На извозчикѣ поѣдемъ.

— Ну, милый мой, — раздраженно сказалъ я. — Разъ во всемъ этомъ нѣтъ тюремной кареты, ни кандаловъ, ни мрачной поэзіи, ни тюремщиковъ, вталкивающихъ въ подземелье, ни крысъ на каменномъ полу — я отказываюсь! Я рѣшилъ заплатить штрафъ.

— Платите, — равнодушно согласился околоточный.

— Вотъ вамъ. Это шестимѣсячный вексель. Вы учтете его и…

— Нѣтъ, извините. Нужно наличные.

— Да почему? Неужели, вы думаете, что вамъ не учтутъ векселя? Любой банкъ сдѣлаетъ это. Въ особенности, если вы еще найдете тамъ, въ банкѣ, какія-нибудь санитарныя погрѣшности…

— Нѣтъ, вексель мы не принимаемъ.

— Боже, какой вы нудный человѣкъ! Ну, получайте ваши «наличныя» и, надѣюсь, что наши дороги надолго разойдутся въ разныя стороны. Прощайте!

И, платя деньги, я постарался всучить ему самыя потертыя, запятнанныя и измятыя кредитки… Я твердо помнилъ, что принадлежу къ оппозиціи.

P. S. Можетъ быть, мой разсказъ и возмутитъ кого-нибудь изъ оппозиціонно настроенныхъ гражданъ, возмутитъ легкостью тона и той шутливостью, которая не подходитъ, которая неумѣстна при столкновеніи съ такими серьезными, мрачными вещами, какъ штрафъ и арестъ.

Но, Боже мой! Вѣдь въ этомъ шутливомъ тонѣ и смѣхѣ, можетъ быть, и кроется единственный выходъ изъ еще болѣе некрасиваго положенія, когда человѣкъ безпомощно плачетъ, стонетъ и, вообще, разливается въ три ручья.