I править
Проснулся я потому, что почувствовал около кровати присутствие постороннего лица.
Но, открыв глаза, увидел свою ошибку: это был не посторонний человек, а околоточный. Полиция никогда не бывает посторонней.
Я послал ему рукой приветствие и терпеливо спросил:
— Сколько?
— Двести пятьдесят.
— Что вы, милый! Хотите десять?
— Помилуйте! Я не имею права торговаться.
— Ну, да, — кивнул я головой. — Вы сейчас скажете: жена, дети, всеобщая дороговизна… Знаем!
— Помилуйте, я вам сейчас могу предъявить и постановление…
Обеспокоенный, я поднялся на локте.
— Позвольте… Да вы о чём?
— А вы? — улыбнулся околоточный.
— Я о…
— Ничего подобного! Я бы не стал так настойчиво… Вы просто как редактор журнала оштрафованы…
— Просто оштрафован? Ну, тогда, конечно, ничего…
— …И мне нужно взыскать с вас деньги.
— Вот это уже сложнее… Это не просто. Дело в том, видите ли, что мне бы ужасно не хотелось платить вам денег.
— Можно не платить, — успокоительно сказал около точный.
— Вот видите! Ну, спасибо. Садитесь, пожалуйста!
— Можно не платить, — повторил околоточный, усаживаясь. — Так как штраф с заменой арестом на полтора месяца, то если отсидеть — ничего платить и не придётся.
— Встаньте! — сердито сказал я. — Вы, кажется, уселись на мой сюртук. Вы уверены, что это я оштрафован? Может быть, кто-нибудь другой?
— Именно вы. Да это ничего! Теперь ведь всех штрафуют.
— Милый мой, — сентенциозно возразил я. — Все люди в конце концов, умирают… Но если вы на этом основании захотите отрезать мне вашей шашкой голову, я буду энергично сопротивляться. Хотите пятьдесят?
— Что?
— Пятьдесят рублей. Хорошие деньги! На пятьдесят рублей можно обмундировать целого городового… Или седло с уздечкой для лошади купить.
— Не могу-с. Приказано взыскать полностью.
— Однако, вы тяжёлый человек! Ну, ладно. Как-нибудь, когда будут свободные деньги, отдам. Зимой, когда начнётся сезон… Заходите, милости просим…
— Нет-с, зимой нельзя. Нужно сейчас.
— Почему же? Я заплачу проценты за отсрочку. Я готов даже рассматривать это как ломбардную ссуду под известную ценность. Я думаю, что известную ценность я представляю?
— Нет, мы ожидать не можем.
— Боже ты мой! Можно подумать, что вы весь свой бюджет строите на этих несчастных двухстах пятидесяти рублях! Хотите так: я вам внесу сразу пятьдесят рублей и потом еженедельно…
— Извините, не можем.
— Гм… А в тюрьме у вас хорошо кормят?
— Обыкновенно.
— Вот это и плохо, что обыкновенно. Я должен обязательно отсидеть полтора месяца?
— Конечно.
— Извините меня, но я считаю это неправильным. Нужно, штрафуя, считаться с положением человека. Пятьдесят дней моей жизни считаются вами ценностью, равной двумстам пятидесяти рублям. То есть один мой день оценивается в пять рублей. Но знаете ли вы, милый мой, что ежедневный заработок в среднем у меня равняется пятидесяти рублям?!. Хотите — пять дней отсижу, а больше — не получите ни одного часочка.
— Этого мы не можем.
Тогда я попытался обратиться к его здравому смыслу.
— Что вам за польза, если я буду сидеть? Если заключение должно способствовать исправлению данного субъекта — вы меня не исправите. Я останусь таким же, каким был. Хотите меня обезвредить? Стоит ли обезвреживать на полтора месяца. Тем более что в тюрьме я всё равно буду придумывать темы для своих рассказов. Зачем же ещё вам нужно так добиваться лишения меня свободы? Не заставляйте же меня думать, — патетически заключил я, — что это должно быть актом вашей личной мести! Личная месть в политике — фи!
— Да если не хотите сидеть, можно просто уплатить деньги.
— Удивительно, господа, у вас всё это просто. Весь мир представляется вам математической формулой: дважды два — четыре. А скажите… Пошли ли бы вы на такую комбинацию: я дам вам сто рублей, а на остальные полтораста досижу.
— Нет, это невозможно.
— Вот люди, с которыми каши не сваришь! Почему невозможно? Какая разница вам, если вы всё равно получаете всё целиком, но в двух сортах. Обед из двух блюд гораздо приятнее обеда из одного блюда. Нечего там думать, соглашайтесь.
— Не знаю, что вам и сказать. Таких вещей ещё никто нам не предлагал.
— Не предлагали, потому что привыкли к шаблону. А у меня все комбинации совершенно свежие и никем не заезженные. Если бы вы хорошенько уяснили мою мысль, вы пошли бы мне навстречу. Можно даже сделать так: сегодня у меня, скажем, есть свободные десять рублей, я посылаю их вам и считаю себя на два дня свободным. Завтра, наоборот, у меня есть свободный денёк. Что же я делаю? Я захожу куда следует, отсиживаю, а вы отмечаете у меня в книжке (можно завести такую расчётную книжку), что пять рублей уплачено натурой. И мне незаметно, и вам неубыточно. К осени, глядишь, рассчитаемся.
Но логика на полицию не действует. Околоточный вздохнул и сказал со свойственной ему простотой:
— Если до двенадцати часов завтра не внесёте денег, придётся вас арестовать.
— У вас нет сердца, — с горечью прошептал я. — Хорошо… Завтра я дам вам ответ.
Околоточный посидел ещё четверть часа, побранил своё начальство (надо заметить, что околоточные всегда ругают начальство? любопытно, что пристава этого не делают) и ушёл, цепляясь шашкой за все углы столов и ножки стульев.
II править
Когда я вышел в столовую, все уже знали о постигшей меня каре.
Тётка осмотрела меня с тайным страхом и сказала:
— Допрыгался? Мало вашего брата в Швейцарии, так ещё и тебе надо.
— В какой Швейцарии?
— В такой. Сегодня бежишь?
— Что вы там такое говорите… Здравствуй, Сергей.
Мой кузен, юный студент, пожал мне руку и сказал сочувственно:
— Вот он, режим-то! Но ты не смущайся, брат. Вся мыслящая часть общества на твоей стороне. Пойди-ка сюда, я тебе что-то скажу!
Он отвёл меня к окну и шепнул:
— Будь спокоен! Мы тебе устроим побег. Дай только нам два—три месяца сроку… У меня есть пара товарищей-головорезов, которые с помощью подкопа…
— Будет поздно! — печально сказал я.
— О, Боже! Я догадываюсь! Ты не выдержишь тяжести заключения и с помощью верёвки, скрученной из простыни…
— Да нет, просто меня уже выпустят. Всего ведь полтора месяца!
— Жаль… А то бы…
Я отошёл к столу, взял сдобную булку, откусил кусочек… и вскрикнул:
— Ох, чёрт! Что это такое… Тут можно все зубы поломать…
Я оглядел булку: кто-то искусно засунул в неё тоненькую пилу, обрывок верёвочки и записку.
В записке стояло:
«С помощью этого перепили окно и спустись вниз, на расстоянии нескольких ядров тебя будет ждать лошадь, на которой скачи на юг. Живым не сдавайся».
Странное слово «ядров», напыщенность слога и пара орфографических ошибок сразу обнаружили автора — десятилетнего Борьку, моего племянника.
Я выплюнул изо рта пилочку, выбросил верёвку, съел булку и, допив чай, ушёл гулять.
Когда шёл по двору, прачка Анисья выбежала из подвала, застенчиво сунула мне в руку две копейки и, пролепетав: «Помолись за меня, несчастненький», убежала.
Дело стало казаться не таким мрачным.
Теперь для полного расчёта с правительством не хватало только 249 рублей 98 копеек.
В кафе встретили меня друзья. Они были очень озабочены моим положением и предложили целый ряд выходов.
Оказывается, положение моё было не безвыходным.
Можно было:
1) Бежать в Аргентину.
2) Захватить околоточного вместо заложника и отпустить его только тогда, когда мне гарантируют свободу.
3) Бежать на Капри.
4) Забаррикадироваться в квартире и отстреливаться.
Лучший мой друг расспрашивал, не было ли у меня в роду алкоголиков, убийц, развратников и вообще преступников? Он же снял мою шляпу и, ощупав голову, нашёл признаки несомненной дегенерации и деформирования черепа.
На другой день утром пришёл мой старый друг — околоточный.
— Ну, как? — спросил он.
— Решил сесть.
— Ну… пожалуйте! Пойдём.
— Кандалов не наденете?
— Нет, не стоит.
— Может, обыск сделаете?
— Зачем же! Раз нет предписания.
— Тюремная карета подана?
— Какая там карета… На извозчике поедем.
— Ну, милый мой, — раздражённо сказал я. — Раз во всём этом нет тюремной кареты, ни кандалов, ни мрачной поэзии, ни тюремщиков, вталкивающих в подземелье, ни крыс на каменном полу — я отказываюсь! Я решил заплатить штраф.
— Платите, — равнодушно согласился околоточный.
— Вот вам. Это шестимесячный вексель. Вы учтёте его и…
— Нет, извините. Нужно наличными.
— Да почему? Неужели вы думаете, что вам не учтут векселя? Любой банк сделает это. В особенности если вы ещё найдёте там, в банке, какие-нибудь санитарные погрешности…
— Нет, вексель мы не принимаем.
— Боже, какой вы нудный человек! Ну, получайте ваши «наличные», и надеюсь, что наши дороги надолго разойдутся в разные стороны. Прощайте!
И, платя деньги, я постарался всучить ему самые потёртые, запятнанные и измятые кредитки… Я твёрдо помнил, что принадлежу к оппозиции.
P. S. Может быть, мой рассказ и возмутит кого-нибудь из оппозиционно настроенных граждан, возмутит лёгкостью тона и той шутливостью, которая не подходит, которая неуместна при столкновении с такими серьёзными, мрачными вещами, как штраф и арест.
Но Боже мой! Ведь в этом шутливом тоне и смехе может быть и кроется единственный выход из ещё более некрасивого положения, когда человек беспомощно плачет, стонет и вообще разливается в три ручья.