Кавказские богатыри (Немирович-Данченко)/У наместника/ДО
| ← Первыя впечатлѣнія | Кавказскіе богатыри — У намѣстника | Плѣнные → |
| Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Кавказскіе богатыри. Часть третья. Побѣда! — М.: Изданіе редакціи журналовъ «Дѣтское чтеніе» и «Педагогическій листокъ», 1902. — С. 120. |
У Амеда сильно билось сердце…
Онъ долго ждалъ въ пріемной у намѣстника. Должно быть, адъютантъ князя Воронцова никому еще не сообщилъ, что это за птица скромно пріютилась въ уголкѣ громадной комнаты, потому что на него никто не обращалъ вниманія. Мимо проходили, видимо, торопясь съ какими-то порученіями, блестящіе офицеры, сѣдые строгіе генералы съ георгіевскими крестами — боевые орлы Ермоловской эпохи, рѣдко достававшимися тогда и за дѣйствительныя заслуги! Какіе-то озабоченные чиновники мелькали съ бумагами, все это было занято, все дорожило минутою, никому не было времени даже перемолвиться между собою. Работа шла во всю, кипучая, неотложная, захватывавшая всего человѣка. То и дѣло, въ тѣ комнаты, расшитые въ золото, блестя драгоцѣннымъ оружіемъ, въ своихъ яркихъ и живописныхъ костюмахъ, проходили мѣстные князья — красавцы на подборъ, съ гордою осанкою средневѣковыхъ феодаловъ, смягченною только выраженіемъ восточной покорности къ общепризнанной власти. Назадъ они возвращались сіяющіе, — должно быть, каждаго изъ нихъ намѣстникъ сумѣлъ и очаровать, и завоевать вполнѣ. Этотъ удивительный устроитель Кавказа даже враждебныхъ ему людей захватывалъ врасплохъ, будто околдовывалъ ихъ сердцемъ, и, входя къ нему съ лукавымъ и коварнымъ замысломъ, съ мыслью объ измѣнѣ, они оставляли Воронцова его вѣрными и преданными на жизнь и на смерть слугами. Только теперь въ молодомъ елисуйскомъ горцѣ сказалась усталость. Онъ тщетно старался совладать съ собою. Блескъ и мельканіе десятковъ людей, тихій говоръ вдали, звуки музыки, теплая атмосфера этой комнаты погружали его въ какой-то одуряющій туманъ, гдѣ мало-по-малу всѣ предметы мѣняли очертанія, тускнѣли, дѣлались неопредѣленнѣе и неопредѣленнѣе. Контуры ихъ расплывались и сливались въ одно марево. Амедъ чувствовалъ, что ноги его какъ-то подкашиваются сами собою; тихая, сладкая истома оковывала его неодолимою лѣнью. Что-то убаюкивающее носилось кругомъ. Точно медлительныя волны подхватывали его и ласково увлекали куда-то, — гдѣ нѣтъ ничего, кромѣ покоя, тишины, сна. Онъ дѣлалъ усилія надъ собою, — широко открывалъ утомленные глаза, пристально старался смотрѣть ими на свѣчи, на людей, на стѣны — и не различалъ ничего, и опять они смыкались и дыханіе его становилось ровно. Онъ не долго стоялъ, прислонясь къ стѣнѣ. Самъ не зналъ какъ, и должно быть не сразу, опустился на стулъ, — простой кожаный съ точеными ручками краснаго дерева. Въ какихъ-то полупроблескахъ сознанія — онъ схватывался за грудь, и на одно мгновеніе просыпавшаяся память говорила ему, что здѣсь нѣтъ ничего, что привезенный имъ отъ Брызгалова пакетъ онъ давно отдалъ адъютанту, и вѣрно намѣстникъ его читаетъ теперь! Мысль о намѣстникѣ заставляла его дѣлать послѣднія попытки. Онъ вскидывалъ отяжелѣвшія вѣки, приподымался. Въ самомъ дѣлѣ, — это не просто генералъ, это — полновластный правитель Кавказа, являвшійся для наивнаго горца въ ореолѣ чего-то чудеснаго, сказочнаго, прекраснаго… Но еще нѣсколько минутъ и, — уронивъ голову на грудь, — Амедъ заснулъ крѣпкимъ сномъ утомленнаго здороваго юноши, такъ заснулъ, что быстро вышедшій къ нему адъютантъ — остановился надъ нимъ, не рѣшаясь его будить.
— Усталъ, бѣдняга… Пускай отдыхаетъ.
Адъютантъ сѣлъ около, развернулъ какую-то книгу… Минуты шли за минутами… Амеду чудилось, что вдали мало-по-малу замираетъ перестрѣлка, что въ туманѣ, у самыхъ горъ, мелькаютъ красныя папахи джигитовъ и наибовъ… Онъ на стѣнахъ Самурскаго укрѣпленія, и рядомъ съ нимъ — вся блѣдная, но спокойная — Нина… Амеду снится, что онъ держитъ ее за руку, и эта рука дрожитъ въ его пальцахъ, и они ужъ не на стѣнѣ, а подъ чинарою — среди двора залитой луннымъ свѣтомъ крѣпости… Гдѣ-то за Самуромъ гудятъ горныя дружины, тявкаютъ наши собаки… Мечтательно и нѣжно съ синихъ небесъ, точно изъ бездны свѣтящейся лазури, глядятъ на дивный край грустныя звѣзды…
— Гдѣ этотъ молодой герой?
Въ дверяхъ пріемной показался высокій, прямой генералъ въ на-глухо застегнутомъ длинномъ сюртукѣ, на которомъ только на шеѣ бѣлѣлъ Георгіевскій крестъ. Сѣдые волосы были зачесаны висками впередъ, тонкія губы чуть-чуть улыбались на строгомъ лицѣ, смягчая его кажущуюся сухость. Зорко и пристально смотрѣли сѣрые глаза, никогда и ни передъ чѣмъ не опускавшіеся…
— Гдѣ этотъ молодой герой?
Адъютантъ вытянулся.
— Ваша свѣтлость… Я не осмѣлился разбудить его… Онъ казался такимъ усталымъ.
— И хорошо сдѣлали… Какой красавецъ!.. И какія радостныя извѣстія привезъ онъ… Пойдите, попросите сюда княгиню, она рядомъ…
Адъютантъ бросился туда. Воронцовъ стоялъ надъ спящимъ горцемъ.
«Открытое лицо… Вѣрно, соколиные глаза… Много преданности, вѣрность до гроба… Храбрость… Кто жъ говоритъ о ней, здѣсь ею никого не удивишь. Спасъ крѣпость и отрядъ… Да я въ долгу у этого юноши. Чему онъ улыбается во снѣ?.. Тому-ли, что послѣ всего пережитого остался цѣлъ или такъ, благополучіе существованія?.. Въ Петербургѣ онъ произведетъ сильное впечатлѣніе. Какъ бы его не испортили. Буду просить Государя — вернуть мнѣ его сюда немедленно, — мнѣ такіе нужны. А тамъ живо избалуютъ такого»…
Мысли эти мелькали въ головѣ у намѣстника, когда онъ стоялъ надъ спящимъ Амедомъ, не будя его и любуясь утомленными, но благородными чертами сухого горскаго лица. Позади послышалось шуршаніе шелка. Вся въ черномъ, показалась княгиня.
— Полюбуйтесь на этого молодого горнаго Баяра.
Княгиня улыбнулась.
— Какъ красивъ!.. Неужели вы его хотите въ Петербургъ послать?
— Да! Государю пріятно будетъ видѣть одного изъ защитниковъ Самурскаго укрѣпленія…
— Жаль…
— Не надолго… Онъ вернется назадъ тотчасъ-же…
Воронцовъ тихо положилъ руку на плечо Амеду. Тотъ мгновенно открылъ глаза, — усталости послѣ этого короткаго сна какъ не бывало. Горецъ быстро всталъ, оторопѣло взглянулъ на князя… Робко остановился на его женѣ и скромно опустилъ вѣки.
— Виноватъ… усталъ… — тихо заговорилъ онъ.
— Ничего, ничего… Радъ васъ видѣть… Вы бекъ?
— Нѣтъ. Я — ага…
— Все равно, вы — дворянинъ. Мы всѣ въ долгу у васъ. Брызгаловъ пишетъ о васъ, какъ о сынѣ. Я полковника знаю. Онъ даромъ своей души никому не отдастъ. Если бы даже передо мной не было рапорта о вашихъ подвигахъ, — довольно одной этой рекомендаціи. Вы пожалованы за подвиги въ теченіе осады всѣми четырьмя степенями знака военнаго ордена. Вамъ сейчасъ принесутъ ихъ, и княгиня сама ихъ на васъ надѣнетъ. Первый уже на васъ — за удачно исполненное порученіе въ Дербентъ и три остальные — за отличіе и храбрость въ бояхъ съ Шамилемъ на Самурѣ. Вы — храбрый изъ храбрыхъ. Я счастливъ, что въ горахъ есть такіе рыцари, т. е., по-вашему, джигиты… Я поздравляю васъ съ высокою честью. Государю Императору угодно было сдѣлать васъ русскимъ офицеромъ. Служите ему вѣрою и правдой, постарайтесь оправдать его милости къ вамъ, какъ и ко всѣмъ его подданнымъ.
Намѣстникъ говорилъ все это тихо, но такъ, что его грудной голосъ, казалось, охватывалъ все существованіе Амеда. Князь не снималъ руки съ плеча молодого горца и не отводилъ отъ его глазъ пристальнаго взгляда.
— Я радъ, что вы оказались именно такимъ, какимъ я хотѣлъ васъ видѣть. Передъ вами теперь лежитъ широкая и блестящая дорога отличій, чиновъ, значенія. Но помните, — первымъ шагомъ вы обязаны Кавказу — и должны остаться вѣрнымъ его сыномъ. Мнѣ такіе, какъ вы, нужны! Я увѣренъ, что въ васъ я найду способнаго и преданнаго исполнителя.
— Князь… Моя жизнь… душа… все… что здѣсь есть… — дотронулся Амедъ до сердца и головы, — бери все… Я буду счастливъ, если умру за тебя!..
Воронцовъ ласково улыбнулся.
— Дитя! Лучше живи и служи мнѣ! Умереть, мой другъ, не хитро. Всѣ мы умремъ въ свое время.
Онъ еще нѣжнѣе сжалъ плечо Амеда.
— Говори со мною, какъ съ отцомъ, — не нужно чего-нибудь тебѣ?
— Мнѣ… Мнѣ…
Что-то прихлынуло къ горлу Амеда и блеснуло въ его глазахъ.
— Да. Мнѣ большая милость нужна.
— Ты впередъ ее заслужилъ…
— Я обѣщалъ Нинѣ и Иссѣ обѣщалъ.
— Нина — это дочь Брызгалова?
Амеда точно обдало заревомъ. Воронцовъ переглянулся съ княгинею и улыбнулся еще ласковѣе.
— Ну?.. Смѣлѣе… На Шамиля ходилъ, съ Хатхуа схватывался, тысячи подвиговъ за тобою, — а меня боишься!
— Я хочу… одну вѣру съ нею… Я… я…
— Ты желаешь сдѣлаться христіаниномъ?
Воронцовъ наклонился и быстро поцѣловалъ его въ лобъ.
— Да… хочу… Я обѣщалъ.
— Радуюсь, душевно радуюсь… Хоть помни, — я никого не неволю. Русская власть всякой вѣрѣ покровительствуетъ одинаково.
— Я свободенъ… Я далъ обѣщаніе… И еще… Я хочу… Чтобы ваше сіятельство были…
— Твоимъ крестнымъ отцомъ?..
— Да…
— Ну, нѣтъ… У тебя, мой другъ, будетъ крестный отецъ и поважнѣе и повыше меня. А княгиня не откажется заочно быть твоей крестной матерью…
Амедъ наклонился и поцѣловалъ ей руку.
— Отдохни, послѣзавтра я посылаю тебя къ царю — въ Петербургъ.
Молодой елисуецъ даже зашатался.
Точно въ сказкѣ осуществлялись его мечты.
— Мнѣ?.. къ царю?.. простому горцу?.. Страшно…
— Не бойся… Тебя и тамъ хорошо примутъ. До отъѣзда ты мой гость. Тебѣ отведена комната у меня во дворцѣ. Милости просимъ завтракать и обѣдать у меня. Кстати, ты разскажешь объ этой безпримѣрной осадѣ. Капитанъ, — оглянулся онъ на адъютанта, — тебѣ укажетъ, куда идти… Если будешь писать Брызгалову, — сообщи ему, что я самъ лѣтомъ пріѣду къ нему въ гости!
Счастливый и смущенный Амедъ неловко пошелъ въ другія комнаты, и по дорогѣ на него съ недоумѣніемъ и завистью смотрѣли десятки важныхъ и блестящихъ офицеровъ и чиновниковъ, приглашенныхъ княземъ на этотъ вечеръ.