Кавказские богатыри (Немирович-Данченко)/Поход/ДО
| ← Корабль въ бурю | Кавказскіе богатыри — Походъ | Въ завалахъ → |
| Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Кавказскіе богатыри. Часть третья. Побѣда! — М.: Изданіе редакціи журналовъ «Дѣтское чтеніе» и «Педагогическій листокъ», 1902. — С. 15. |
Когда лѣсъ остался позади, и отрядъ вышелъ на открытое мѣсто, — вокругъ нашихъ солдатъ все опять стало спокойно… Ни одна пуля не прорѣзывала недвижный воздухъ, весь переполненный зноемъ… Тихо было кругомъ… Такъ тихо, что звонъ мѣдныхъ орудій разносился далеко-далеко… Команда повторялась эхомъ безчисленныхъ скалъ, точно она отзывалась въ их каменной груди… Причудливы были очертанія утесовъ, рѣзки ихъ острые гребни… Все тонуло въ безоблачной синевѣ. Все точно млѣло въ полуденномъ огнѣ… Тутъ, за лѣсомъ — были уже голые и пустынные скаты. Солнце сожгло ихъ въ своемъ неукротимомъ гнѣвѣ. Только жалкія голубыя колючки трепались кое-гдѣ, да въ сухомъ бурьянѣ слышался шорохъ потревоженной змѣи… Генералъ недолго ѣхалъ такимъ образомъ. Ему донесли, что въ арріергардѣ есть уже пораженные солнечнымъ ударомъ… Нѣсколько ихъ было и впереди… Онъ озабоченно оглянулся. Отрядъ уже подходилъ къ горной площадкѣ. Позади оставался отвѣсъ съ ощетинившимся лѣсомъ. Впереди, пустынная и пологая, подымалась каменная вершина. Между нею и этимъ плоскогоріемъ шла выемка съ кустарникомъ. По выемкѣ, точно въ глубокой складкѣ, сочилась вода…
— Ну! — рѣшилъ онъ, — баста… Часа на три привалъ… Пусть разложатъ костры… Да, пожалуй, разобьютъ палатки, — все защита отъ солнца… Кашу варить, братцы!..
Отрядъ остановился. Скоро кругомъ закипѣла привычная, будничная жизнь бивака. Одни ставили палатка и съ наслажденіемъ заползали туда, хоть и тамъ было жарко и душно. Солдатамъ разрѣшили сбросить шинели, — и они радостно исполнили это. Только часовымъ досталась трудная работа. Имъ приходилось стоять и ходить вокругъ всего лагеря подъ солнцемъ, которое съ каждою минутою становилось ужаснѣе и ужаснѣе… Въ лазури чистаго неба подымался сизый дымокъ отъ костровъ; кашевары озабоченно хлопотали надъ котлами… Въ отрядѣ были бараны — ихъ свѣжевали и вмѣстѣ съ крупою валили мясо въ котлы. Некогда было готовить отдѣльно щи да кашу… Черезъ три часа опять начинался трудный переходъ въ горы.
Кошенко заползъ подъ палатку и заснулъ яснымъ и безтревожнымъ сномъ молодости. Его растомило. На лбу выступилъ потъ, лицо раскраснѣлось. Смотрѣлъ-смотрѣлъ на него старый кавказскій солдатъ, и улыбнулся сурово и добродушно въ то-же время въ сѣдые усы…
— Ишь ты! Совсѣмъ дитё еще! И жарко-же ему, братцы…
Онъ обошелъ палатку съ другой стороны, приподнялъ ее и далъ воздуху свободный доступъ внутрь. Кошенко сладко-сладко зачмокалъ во снѣ… «Сосунокъ! — еще добродушнѣе улыбнулся солдатъ. — Кабы не казаки — лежать-бы тебѣ сегодня крестомъ въ чеченскомъ лѣсу… Сняли-бы тебѣ живо голову… Хорошо, что наши вызволили»…
Онъ тихо, стараясь не разбудить Кошенко, разстегнулъ ему воротникъ и сюртукъ…
— Ну, теперь спи, рабенокъ!..
— А храберъ! — замѣтилъ другой солдатъ, сочувственно слѣдившій за заботами перваго о молодомъ офицерѣ.
— Отчего не храберъ… Барское дитё… Ему нельзя иначе. У него и отецъ, поди, военный былъ.
— Какъ онъ на чеченцевъ швыркомъ утресь?
— Ну, это онъ съ-глупа… Нешто онъ понимаетъ…
Со всѣхъ сторонъ сносили къ лагерю хворостъ… Генералъ еще не садился. Онъ обходилъ отрядъ, засматривалъ въ ротные котлы, что и сколько тамъ варится, говорилъ со старыми боевыми товарищами, вмѣстѣ съ нимъ помнившими времена Ермолова и выросшими въ этой замѣчательной боевой школѣ. Такимъ образомъ — начальникъ отряда случайно подошелъ къ самому обрыву плато, на которомъ стоялъ его лагерь. Далеко-далеко разстилались отсюда перепутавшіеся миражи ущелій, долинъ, рвовъ и горныхъ склоновъ… Вонъ бездны дымятся свѣтлымъ паромъ, синими тѣнями подергиваются ущелья, точно задвигаются сквозными занавѣсями, почти черными кажутся узкія тѣснины… Внизу, точно бѣлая ниточка, бѣжитъ горный потокъ… Противъ его теченія движутся вверхъ точки.
— Дайте-ка трубку! — приказалъ генералъ.
Ему подали. Онъ посмотрѣлъ, — нѣсколько сотъ конныхъ чеченцевъ пробирались въ горы, очевидно, наперерѣзъ нашему отряду…
— Самойловъ! какъ вы думаете… куда они?..
— Разумѣется, на андійское Кой-су, ваше превосходительство!
— Это бенефисъ намъ устраиваютъ?
— Точно такъ-съ.
— Ну, и пусть ихъ! — и генералъ засмѣялся. — И пусть ихъ. Обочтутся голубчики. Насъ-то тамъ навѣрное не будетъ. Поѣзжайте съ Богомъ. Мы и безпокоить васъ не станемъ…
— Должно быть, туда много собираются. Съ другой стороны по тому-же направленію пробирается еще болѣе сильный отрядъ.
— Вы были въ Салтахъ?
— Точно такъ-съ. Когда еще Салты со своимъ округомъ значились мирными, у меня тамъ кунакъ жилъ.
— Это до мюридизма?.. Скажите, какъ расположенъ аулъ?
— Какъ ласточкино гнѣздо. Ни-откуда доступу…
— Такъ что взять его нельзя по-вашему?..
Старый кавказецъ задумался.
— По обыкновенному разсужденію, — нельзя…
— Ну, а по кавказскому нашему?
— А по нашему: если прикажутъ, — возьмемъ…
— Какъ? — улыбался генералъ.
— Какъ… — Объ этомъ что-же задумываться… Придемъ, — посмотримъ… Тамъ видно будетъ. Какъ-же не взять, если приказано? Тутъ разсуждать нечего. Въ лобъ пойдемъ. Большое облегченіе, что вся ихняя молодежь теперь у Самурской крѣпости…
— Да, только вопросъ еще, удержалась-ли крѣпость. Можетъ быть, давно пала…
— Это у Брызгалова-то?.. — удивился Самойловъ. — У Брызгалова — навѣрное удержится…
— А вы его знаете?
— Еще-бы. Въ тридцать девятомъ году мы вмѣстѣ Ахульго брали… Съ Граббе… У Брызгалова — все въ рукахъ удержится. Солдатъ надежный… Дай Богъ такихъ побольше.
— Да, вотъ и толкуйте… Все, что покорилось при Ермоловѣ, въ сороковомъ отложилось, — и теперь приходится опять начинать сначала…
— Вонъ, вонъ еще одна партія…
— Все туда-же — на Кой-су!
— Съ Богомъ, съ Богомъ, голубчики! — радовался генералъ, считая уже дѣло наполовину выиграннымъ. — Съ Богомъ — скатертью дорога… Такъ, по обыкновенной логикѣ, нельзя, а по кавказской можно? — весело засмѣялся онъ.
— Точно такъ-съ. Потому, что-же дѣлать, если начальство приказываетъ?..
Генералъ пожалъ ему руку и отошелъ назадъ. У него на душѣ оставалось еще одно печальное дѣло. Въ лѣсу было убито трое солдатъ, да по пути четверо изъ раненыхъ скончалось. Надо было ихъ похоронить. Они лежали тамъ, гдѣ расположился обозъ, подъ брезентами, изъ-подъ которыхъ наружу торчали только недвижныя ноги усопшихъ… Первыя жертвы экспедиціи были у него точно на совѣсти. И идя къ нимъ, онъ думалъ: нельзя развѣ было избѣгнуть этого дѣла?.. Но другого пути не было, какъ черезъ лѣсъ… Разумѣется, можно было двинуться черезъ андійское Кой-су, но тамъ, навѣрное, погибла-бы половина отряда!.. Навѣрное… И, бросивъ послѣдній взглядъ на «боевыхъ товарищей», какъ онъ мысленно называлъ ихъ, старый кавказецъ перекрестился и пошелъ прочь…
— Что, ваше превосходительство, прикажете дѣлать съ ними? — нагналъ его командующій обозомъ.
— Похоронить… Вечеромъ, когда солдаты отдохнутъ. Теперь это неудобно… Да и жаль тревожить, — и безъ того устали… Работать при этой жарѣ имъ будетъ не подъ силу…
И дѣйствительно… Зной огненными стрѣлами падалъ съ небесъ на обнаженные каменные отвѣсы. Приходилось жалѣть даже о предательскихъ тѣняхъ молчаливаго лѣса, гдѣ изъ-за каждаго дерева грозила смерть… Солдаты отдыхали тяжело, точно въ какомъ-то бреду, обливаясь потомъ… Часамъ къ тремъ жара поддалась… Не такъ томительно было пёкло, не такъ пронимало сухостью… Лучи ужъ не впивались стрѣлами… У ротныхъ котловъ сидѣли и стояли обѣдавшіе… Но сегодня не слышалось здѣсь веселаго смѣха. Не до того было. Даже заправскіе заводчики всякаго солдатскаго развлеченія — молчали, угрюмо глядя вдаль, гдѣ подступы къ вершинамъ горъ, казалось, еще горѣли огнемъ безпощаднаго южнаго солнца. Такъ-же молча выстроились солдаты, когда барабанщики забили «сборъ». Генералъ имъ не говорилъ ни слова, — народъ былъ испытанный, и ободрять его не приходилось. «Сами ободрятся, — разсуждалъ онъ, — какъ прохладою повѣетъ». Безмолвно, въ порядкѣ, двинулись они, и съ первыхъ-же шаговъ всѣ прелести горнаго перевала дали имъ себя знать… Дорога только снизу казалась пологой. Осетинъ, исходившій всѣ эти горы и знавшій ихъ, какъ свой каменный дворъ надъ тѣсниною Дарьяла, — служилъ проводникомъ. Его подозвалъ къ себѣ генералъ.
— Это, по-твоему, дорога?
— Другой нѣтъ! — спокойно отвѣчалъ тотъ.
— Да это развѣ дорога?.. Ты говорилъ, что пройти можно!..
— Говорилъ. Отчего не можно. Джейранъ ходитъ, коза ходитъ, я хожу!..
Генералъ только пожалъ плечами и отпустилъ его.
Чѣмъ дальше, тѣмъ становилось хуже. Солдаты съ трудомъ одолѣвали кручи, гдѣ кремень торчалъ остріями вверхъ, точно природа сама озаботилась сдѣлать какъ можно менѣе доступными для человѣка священные алтари своихъ вершинъ. Одно утѣшало: съ каждымъ получасомъ жара спадала все замѣтнѣе и замѣтнѣе. Но зато отвѣсы горъ становились круче и круче.
— Неужели и на эту взлѣземъ? — спрашивалъ молодой солдатъ у старика, но не только взлѣзалъ самъ, но, оглядываясь, видѣлъ, что туда-же взлѣзаютъ и орудія, и обозъ, и паркъ, и транспорты… Кто сидѣлъ на конѣ, тому было въ полгоря.
Цѣпкія горскія лошаденки, какъ мухи, ползли по откосамъ и, предоставленныя сами себѣ, даже выбирали самыя невозможныя кручи, сокращая тѣмъ дорогу, и только отряхивались ушами, да тяжело дышали, взобравшись на выступы утесовъ. Тысячи камней изъ-подъ ихъ копытъ летѣли въ бездны, но онѣ не смущались этимъ и съ такою же увѣренностью ставили тонкія ноги на узкія тропинки… Тѣмъ не менѣе, часы шли за часами, а вершина казалась такъ же далеко. Она точно смѣялась надъ усиліями отряда. Чѣмъ ближе онъ подходилъ къ ней, тѣмъ дальше отодвигалась она… Ея утесы все такъ же воздушно, мягко и нѣжно рисовались на замѣтно посинѣвшихъ къ вечеру небесахъ… Только теперь съ нихъ то и дѣло срывались черныя точки орловъ и рѣяли въ недосягаемыхъ безднахъ лазури, встревоженныя приближеніемъ отряда. Тихо за конями пододвигалась пѣхота, съ звономъ и блескомъ выползали мѣдныя орудія…
— Поработай, поработай еще!.. — съ суровой нѣжностью гладилъ нагрѣтое тѣло пушки шедшій рядомъ артиллеристъ. — Поработай!.. Съ нами вмѣстѣ отдохнешь, сердешная!
Мелкія горныя орудія были навьючены на лошадей. Самое орудіе на хребетъ приторочено, колеса по бокамъ. На другихъ слѣдовали за ними и впереди ящики съ зарядами… На одномъ изъ поворотовъ солдатъ вдругъ обдало свѣжестью. Они встрепенулись, жадно задышали. Откуда донесъ этотъ вѣтеръ животворное дыханіе снѣговыхъ вершинъ — никто не могъ сообразить, но главный кавказскій хребетъ въ немъ слалъ свой привѣтъ чудо-богатырямъ, не разъ одолѣвавшимъ ужасы подступа къ нему… Даже кони, и тѣ, поднявъ головы, жадно раздувавшимися ноздрями втягивали въ себя эту прохладу и смотрѣли въ ту сторону, откуда неслась она… Еще разъ потянуло вѣтромъ, и еще легче и лучше стало… Точно въ отвѣтъ на эту заочную ласку далекихъ ледниковъ, узнавшихъ въ странникахъ сыновъ ледяного сѣвера, — въ рядахъ, утомленныхъ и обезсиленныхъ, вдругъ вспыхнула пѣсня, сама по себѣ безсмысленная, но одушевленная и яркая тѣмъ огнемъ, который, казалось, пылалъ въ каждомъ ея звукѣ.
«Гремитъ слава трубой:
Мы дралися за Лабой…
По горамъ твоимъ, Кавказъ,
Прогремитъ слава объ насъ!..»
Еще полчаса, — и авангардъ пріостановился. Даль словно раздвинулась передъ нимъ. Отступили куда-то и принизились утесы. Теперь они уже не заслоняли ничего впереди… Изъ золотистой дымки заката вдругъ выступили одни за другими вершины кавказскихъ сторожевыхъ великановъ поближе, — темныя, грузныя и тяжелыя, — ощетинившіяся лѣсами; синія за ними и совсѣмъ воздушныя, матово-сіявшія ледниками позади. А еще далѣе — какими-то призраками намѣчивались чуть-чуть, точно фата-моргана, тѣ, которыя стояли уже надъ счастливыми и мирными долинами Грузіи… Тутъ все распускалась въ золотомъ свѣтѣ… За отрядомъ къ западу солнце тонуло въ океанѣ нѣжнаго пламени…
Солдаты живо разбили палатки, которыя въ прощальномъ свѣтѣ умиравшаго дня казались еще шедшему внизу арріергарду — розовыми… Около — гремѣлъ ключъ. Подземные источники выбились тутъ на волю изъ холодной тьмы и радостно, шумно, бѣлою пѣною и алмазными брызгами праздновали освобожденіе… Къ источнику поставили часовыхъ, чтобы затомившіеся и изжарившіеся на солнцѣ солдаты не дѣлали безпорядка. Живо, съ веселымъ звономъ, студеныя и чистыя струи полились въ манерки и котлы, пока остальныя части отряда подтягивались къ вершинѣ горы…
Мало-по-малу лучи гасли и небеса вновь синѣли… Вершины горъ, прощаясь съ блекнувшимъ свѣтомъ, напряженно и ярко отражали его.
Генералъ долго смотрѣлъ на югъ…
— А бѣдный Брызгаловъ теперь изъ послѣднихъ силъ, можетъ быть, отбивается…
И старикъ вздохнулъ, представляя себѣ далеко-далеко отсюда маленькую крѣпость, сплошь залитую бѣшенными волнами могучаго газавата…
А въ сторонѣ уже располагался отрядъ. Опять запылали костры, и кашевары кипятили воду и крупу въ котлахъ. Когда изъ-за ближайшей горы золотымъ шаромъ поднялась луна, и на немъ обрисовались рѣзкія очертанія скалъ — въ глубокомъ рвѣ нѣсколько солдатъ рыло яму — общую могилу для убитыхъ сегодня… Тихо будетъ спаться имъ — жертвамъ суроваго долга на пустынной вершинѣ Кавказа. Къ кресту ихъ могилы не прикоснется ничья рука. Только вѣтеръ порою пронесется мимо, да всеобщая печальница туча окропитъ его холодными слезами… Когда долины и ущелья утонули въ туманѣ, — дѣло было кончено… Мертвые покоились въ теплой за день нагрѣвшейся землѣ, крестъ стоялъ у ихъ могильной насыпи, и рывшіе яму солдаты, склонивъ колѣни, тихо молились простыми сердцами Господу силъ за павшихъ товарищей. И вѣтеръ упалъ, и все затаилось… Пустыня внимала сама этой чудной молитвѣ.
Въ благоговѣйномъ молчаніи ночи слышались только крики часовыхъ да неугомонное бульканіе ключа, вырывавшагося изъ своей подземной темницы…