Кавказские богатыри (Немирович-Данченко)/Вызов Хатхуа/ДО

Кавказскіе богатыри — Вызовъ Хатхуа
авторъ Василій Ивановичъ Немировичъ-Данченко

Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Кавказскіе богатыри. Часть вторая. Въ огневомъ кольцѣ. — М.: Изданіе редакціи журналовъ «Дѣтское чтеніе» и «Педагогическій листокъ», 1902. — С. 120.

Вѣсть, посланная Амедомъ князю Хатхуа, не пропала даромъ.

На другой день къ крѣпости издали подъѣхала группа блестящихъ всадниковъ. Комендантъ хотѣлъ было брызнуть въ нихъ картечью, — да разглядѣлъ джигита съ бѣлымъ лоскутомъ, привязаннымъ къ дулу его ружья… Это былъ глашатай. Позади, окруженный пышно одѣтыми наибами и нѣсколькими изъ наиболѣе извѣстныхъ мюридовъ, ѣхалъ самъ кабардинскій князь… Сегодня — весь уборъ его коня лучился серебромъ и золотомъ. Самъ онъ былъ точно въ ризѣ, — такъ на немъ сверкало золото патроновъ, драгоцѣнная оправа пояса, кинжала, пистолетовъ и шашки. Рубинами и яхонтами горѣли ихъ рукояти; не смотря на жаркій день, бѣлая, отороченная позументомъ бурка была откинута назадъ, и красная папаха, отодвинутая на затылокъ, оставляла открытымъ его молодое и смѣлое лицо… Онъ разглядѣлъ Нину на стѣнахъ. Она вышла подышать воздухомъ, — онъ снялъ папаху, обдавъ ее опять пламеннымъ взглядомъ своихъ соколиныхъ глазъ. Только теперь дѣвушка уже не вспыхнула, а спокойно глядѣла на него…

— Что вамъ надо? — спросилъ Мехтулинъ по-лезгински у глашатая.

— Кабардинскій князь Хатхуа шлетъ привѣтъ коменданту крѣпости.

— Если вы пріѣхали за этимъ, то можете убираться назадъ. У насъ достаточно запасено картечи въ орудіяхъ…

— Нѣтъ, не за этимъ только… У васъ служитъ сынъ Курбанъ-Аги изъ Елисуя — Амедъ… Знаешь-ли ты его?

— Я думаю, что и вы его знаете, — онъ мой братъ названный, — и Мехтулинъ гордо закинулъ шапку назадъ. — И вамъ мудрено его не знать… Не онъ-ли прорвался черезъ ваши отряды и отнялъ лошадь у Хатхуа, не онъ-ли отбилъ стадо у дидойцевъ?.. Ты, можетъ быть, и сейчасъ слышишь, какъ бараны ихъ блеютъ у насъ во дворахъ… прекрасные, жирные бараны. Такіе курдюки у всѣхъ, что въ пловъ мы льемъ сало, не жалѣя… Не онъ-ли участвовалъ въ уничтоженіи вашихъ пушекъ и потомъ отнялъ любимаго коня великаго имама. Онъ могъ и убить Шамиля, потому что былъ близко отъ него, — но не хотѣлъ поднять руки на первосвященника…

— Да, да, — мы слышали о его подвигахъ… Мы любимъ храбрыхъ, гдѣ-бы они не были… Такъ вотъ, князь Хатхуа — его дядя, свидѣтельствуетъ ему привѣтъ и благоволеніе… И шлетъ ему, простому елисуйскому беку, — по старому кабардинскому адату, вызовъ на судъ Аллаха… Онъ будетъ ждать Амеда, сына Курбана-Аги — до заката солнца здѣсь, и ежели не явится, то Хатхуа и на вершинахъ горъ, и внизу въ ущельяхъ объявитъ его лишеннымъ чести…

И, по обычаю, глашатай вынулъ предварительно надпиленный кинжалъ, сломалъ его, нижнюю половину оставилъ у себя, а верхнюю, ручкою впередъ, швырнулъ по направленію къ крѣпости…

Мехтулинъ живо перевелъ все Брызгалову.

— Я, кажется, ихъ своимъ судомъ, а не судомъ Аллаха — разгоню картечью… Орудіе! — крикнулъ онъ.

— Не дѣлайте этого! — крикнулъ Мехтулинъ.

— Почему? Что-жъ я позволю этому головорѣзу убить Амеда?

— Ради Аллаха, не дѣлайте этого… Тогда Амедъ будетъ обезчещенъ передъ всѣми народами горъ… Онъ не переживетъ этого… Онъ зарѣжется сегодня-же ночью… Позвольте мнѣ пойти къ Амеду и разсказать ему обо всемъ.

Брызгаловъ махнулъ рукою и пошелъ прочь. Мехтулинъ понялъ это безмолвное разрѣшеніе и бросился внизъ, но по площади бѣжалъ уже ему навстрѣчу молодой елисуецъ. Татаринъ-юнкеръ наскоро передалъ ему, въ чемъ дѣло. Не замѣтивъ Нины, весь разгорѣвшійся, Амедъ, какъ дикій туръ, вскочилъ на бастіонъ и звонко крикнулъ:

— Моему славному дядѣ, храброму князю Хатхуа — привѣтъ!

И снялъ папаху. Хатхуа, какъ старшій, только дотронулся до своей. Амедъ продолжалъ стоять безъ папахи. Вѣтеръ шевелилъ его кудрями. Онъ былъ необыкновенно красивъ въ эту минуту. Тонкій, широкоплечій, высокій, съ большими, пламенными глазами и худощавымъ, нервнымъ лицомъ — онъ казался образцомъ горной красоты.

— Чести нашего рода — почтеніе!.. Мнѣ передали твой вызовъ… Я не говорю съ жалкимъ наемникомъ — глашатаемъ… Не съ нимъ я встрѣчусь на судѣ Аллаха, а съ тобою, и посему свидѣтельствую тебѣ, что между нами накопилось слишкомъ много обидъ съ обѣихъ сторонъ. Ребенкомъ я видѣлъ мать свою плачущею, вслѣдствіе твоего пренебреженія… Взрослый, я слышалъ, какъ ты всюду, гдѣ только могъ, оскорблялъ моего отца… Я благодаренъ тебѣ за вызовъ!.. Буду драться съ тобою до смерти, и да дастъ пророкъ побѣду — правому.

— Да будетъ онъ славенъ въ небесахъ! — отвѣтилъ установленной формулой Хатхуа. — Приготовился-ли ты, юноша?

— Мнѣ нечего готовиться для встрѣчи съ тобою. Землею, водою, огнемъ и воздушными силами клянусь, что принимаю твой вызовъ. Погоди немного. Мнѣ надо одѣться, чтобы достойно встрѣтить тебя…

Хатхуа оглянулся и сказалъ что-то наибамъ и мюридамъ. Тѣ отъѣхали далеко. Передъ крѣпостью остался одинъ кабардинскій князь. Онъ гордо сидѣлъ въ сѣдлѣ, ожидая противника. Нина, блѣдная, плохо понимала въ чемъ дѣло, она только знала одно: Амеду грозитъ опасность. Не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ Амедъ опять показался передъ ней. Но это уже не былъ скромный елисуйскій юноша. Глаза его жгли внутреннимъ огнемъ. Нахмуренныя брови сдвинулись и придавали суровость его сухому лицу, орлиный носъ, казалось, вздрагивалъ ноздрями, точно надышаться хотѣлъ прохладой… На немъ была щегольская бѣлая, шитая золотомъ черкеска; патроны, отдѣланные чернью и бирюзой, на золотыхъ цѣпочкахъ прикрѣплялись къ брилліантовымъ пряжкамъ. Оружіе въ серебрѣ такъ и сіяло, за поясомъ были пистолеты, отнятые вчера у Аслана. Внизу Мехтулинъ держалъ его коня.

— Я пришелъ къ тебѣ, можетъ быть, передъ смертью… Перекрести меня, какъ ты крестишь своихъ!

— Послушай, Амедъ!.. Помни, что я скажу… Въ минуту смертной опасности вспомни Христа Іисуса…

— Прощай, дѣвушка, — врагъ меня ждетъ! Онъ не долженъ говорить, что я не спѣшу ему навстрѣчу…

Амедъ сбѣжалъ внизъ. Съ нимъ были Мехтулинъ и Кнаусъ. Кнаусъ вспомнилъ всѣхъ своихъ предковъ, тевтонскихъ рыцарей, закрутилъ бѣлобрысые усы вверхъ и такимъ фертомъ сѣлъ въ сѣдло, что Левченко только улыбался себѣ въ усы. Медленно растворились крѣпостныя ворота и выпустили елисуйца съ его провожатыми…

Онъ быстро подъѣхалъ къ Хатхуа и подалъ ему руку… Во взглядѣ князя онъ прочелъ суровое благоволеніе.

— Ты похожъ на сестру! — проговорилъ тотъ, всматриваясь въ него. — Ты храбрый юноша… Мнѣ жаль, что ты не съ нами.

— Храбрость, князь, въ роду у насъ. Въ Елисуѣ и рабы храбры! Я радъ увидѣть тебя лицомъ къ лицу… Сердце мое всегда горѣло, когда произносили твое имя… Душа моя могла быть исполнена сладостью любви къ тебѣ. Ты самъ отравилъ ее ядомъ ненависти…

Хатхуа любовался ловкостью и изяществомъ его движеній, посадкою, манерою говорить. Онъ замѣтилъ на его груди солдатскій георгіевскій крестъ и нахмурился… Но скоро лобъ его разгладился… Онъ опустилъ голову на руки и прочелъ молитву; тоже сдѣлалъ и Амедъ. Они еще разъ пожали руки другъ другу — обычай, заимствованный горцами у русскихъ — и разъѣхались въ разныя стороны. Хатхуа — къ двумъ краснымъ наибамъ, ждавшимъ его направо, Амедъ — къ Кнаусу и Мехтулину.

— Ну, Амедъ! Если онъ убьетъ тебя, я твой мститель! — сказалъ Мехтулинъ.

Кнаусъ только пожалъ ему руку…

Амедъ медленно двинулся навстрѣчу Хатхуа… Они три раза должны были такъ проѣхать одинъ мимо другого, мѣряя другъ друга глазами и не опуская ихъ подъ взглядами противника. Даже кони ихъ исполнились ненависти. Тотъ, который былъ подъ княземъ, норовилъ схватить зубами Амедова. Хатхуа тронулъ своего нагайкой, и онъ успокоился. Еще два раза они проѣхали одинъ мимо другого, — не отрывая глазъ отъ глазъ врага, — и вдругъ, отдѣлившись въ разныя стороны, мгновенно повернули коней и съ крикомъ: «Аллахъ, Аллахъ, Аллахъ!» — ринулись одинъ на другого. Кони ихъ столкнулись мордами. Изо рта у того, на которомъ сидѣлъ елисуецъ, хлынула кровь. Хатхуа выстрѣлилъ и сорвалъ папаху съ Амеда, — выстрѣлъ того пролетѣлъ мимо. Оба выхватили кинжалы, но было поздно, — кони ихъ унеслись въ разныя стороны. Опять оба повернули ихъ и съ тѣмъ-же крикомъ: «Аллахъ, Аллахъ!» ринулись въ роковую встрѣчу. Амедъ замѣтилъ въ самый послѣдній моментъ, что въ рукахъ у Хатхуа не кинжалъ, а широкая кабардинская шашка. Онъ мгновенно отпрянулъ въ сторону, и лезвіе противника, прозвенѣвъ, разсѣкло кованную серебромъ луку Амедова сѣдла. Опять лошади ихъ разъединились… Амедъ выхватилъ свою шашку, но рука его вдругъ скользнула по ея рукояткѣ, и передъ самымъ столкновеніемъ съ Хатхуа шашка, точно кто-нибудь ударилъ по ней, вылетѣла вонъ. Мгновенно — Амедъ почувствовалъ себя безоружнымъ, и тотчасъ-же въ ушахъ его прозвучалъ голосъ дѣвушки: «въ смертельной опасности вспомни Христа Іисуса!» Елисуецъ уже не помнилъ, когда онъ успѣлъ проговорить: «Исса! дай мнѣ побѣду, спаси меня, и я увѣрую и поклонюсь Тебѣ!» И, самъ не зная зачѣмъ, онъ употребилъ нежданно для Хатхуа ловкій горскій пріемъ, перевернувшись головой подъ брюхо своего коня. Оружіе Хатхуа вонзилось глубоко въ сѣдло его, такъ глубоко, что ранило лошадь въ хребетъ, и та взвилась. Этимъ моментомъ возпользовался юноша и съ ловкостью пантеры уцѣпился за подпругу лошади Хатхуа. Когда раненый конь унесся впередъ — Амеда на немъ не было. Хатхуа, думая, что его врагъ тамъ, хотѣлъ повернуть за нимъ, но его племянникъ въ это время съ дьявольскою ловкостью и силой схватилъ его за ногу, — и когда князь очнулся, руки Амеда сжимали его горло, а ноги перевили его станъ.

— Ты мой теперь! — хрипѣлъ елисуецъ съ налившимися кровью глазами. — Ты мой теперь!.. Скажи! Вѣдь, ты-бы убилъ меня?..

— Рази скорѣй!.. Не тѣшься, мальчишка!.. Аллахъ далъ тебѣ побѣду, не оскорбляй меня твоими словами; бери кинжалъ и бей въ сердце, если у тебя осталась честь.

— Аллахъ… Нѣтъ, не Аллахъ… Не Аллахъ…

И вдругъ, точно изъ безконечной дали, въ ушахъ елисуйца прозвучалъ нѣжный, кроткій голосъ Нины… Онъ вспомнилъ, что она тогда разсказывала ему про Иссу. «Исса однимъ движеніемъ руки могъ уничтожить міръ, а Онъ тихо терпѣлъ поношенія, обиды, побои»… Руки его еще давили Хатхуа, а въ головѣ у юноши звучали послѣднія слова Нины: «Онъ съ креста прощалъ Своихъ враговъ и приказалъ всѣмъ прощать… Онъ далъ тебѣ побѣду сегодня, — ты вѣдь къ Нему обратился… Онъ тебѣ, слабому юношѣ, бросилъ въ руки лучшаго витязя Чечни и Дагестана, — неужели ты забудешь Иссу?..» И вдругъ, совсѣмъ неожиданно, позади Хатхуа прозвучалъ нервный, вздрагивавшій голосъ Амеда:

— Слушай, дядя, что я скажу тебѣ!.. Ты — братъ моей матери… Я твой племянникъ. Ты знаешь, я не трусъ, и побѣда въ моихъ рукахъ… Я могъ-бы убить тебя, и всѣ въ горахъ сказали-бы, что я поступилъ хорошо, но… Я не хочу этого… Душа моя полна любви къ тебѣ въ эту минуту.

Онъ разжалъ руки.

— Бери свой кинжалъ и рази меня, если хочешь… Моя рука не подымется на тебя. Прости мнѣ обиды и забудь!..

Хатхуа круто обернулся въ сѣдлѣ… Амедъ соскочилъ внизъ и стоялъ передъ нимъ.

— Послушай, Амедъ… Я не въ долгу у тебя за жизнь, которую ты далъ мнѣ сейчасъ…

— Почему?

— Ты заплатилъ за отца… Полтора мѣсяца назадъ — я встрѣтился съ нимъ надъ безднами Шайтанъ-Булаха и пощадилъ его такъ-же, какъ ты меня сегодня. Прощай, будь счастливъ!.. Скажи матери, — когда кончится война, я пріѣду къ ней съ родней и дарами. Тогда я буду радъ встрѣтить тебя… Прощай и будь счастливъ!..

Амедъ поймалъ своего раненаго коня и вскочилъ въ сѣдло.

— Исса! Исса! Такъ-ли я поступилъ, какъ Ты велѣлъ?.. Доволенъ-ли ты мною, Богъ Нины и… и… и мой Богъ?..

— Зачѣмъ ты не убилъ его? — накинулся на него Мехтулинъ.

— Довольно того, что онъ былъ въ моихъ рукахъ, и я могъ убить его! — и онъ такимъ свѣтлымъ взглядомъ обдалъ Мехтулина, что татаринъ, не понимавшій такого великодушія, потупился.

— Вы поступили, какъ рыцарь! Я васъ и почитаю за такового, — торжественно привѣтствовалъ его Кнаусъ.

Нину Амедъ засталъ у нея… У дѣвушки не было силъ во время боя оставаться на башнѣ.

— Вы убили его… Вы живы, не ранены? — кинулась дѣвушка къ Амеду.

— Нѣтъ… Не убилъ… Ты говорила: «Христосъ однимъ движеніемъ руки могъ истребить міръ и терпѣлъ»…

Слезы брызнули изъ глазъ дѣвушки.

— Твой Богъ — мой Богъ… Ты христіанка, — и я хочу быть, ради тебя, христіаниномъ… — звучало въ ея ушахъ.