Кавказские богатыри (Немирович-Данченко)/Бой в облаках/ДО
| ← Въ завалахъ | Кавказскіе богатыри — Бой въ облакахъ | Опять въ Салтахъ → |
| Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Кавказскіе богатыри. Часть третья. Побѣда! — М.: Изданіе редакціи журналовъ «Дѣтское чтеніе» и «Педагогическій листокъ», 1902. — С. 33. |
— Приведены-ли въ извѣстность потери?
Былъ уже вечеръ… Отрядъ не трогался изъ Ильгеринскаго лѣса. Надо было дать отдыхъ солдатамъ, счесть убитыхъ, распорядиться ранеными. Надъ вершинами платановъ и самшита горѣла заря… На ея огневомъ фонѣ — листва старыхъ деревьевъ казалась совсѣмъ черной. Потокъ ревѣлъ и шумѣлъ, покрывая и говоръ отряда, и трескъ валежника въ кострахъ, и сигналы горниста, порою раздававшіеся въ скалахъ. Обозъ давно уже перебрался… Нѣсколько искалѣченныхъ коней билось у самой воды, пока ихъ не приказали пристрѣлить… Прохлада стояла надъ утесами…
— Сколько убитыхъ?
— Двѣсти человѣкъ выбыло изъ строя: шестьдесятъ убитыхъ, сто-тридцать раненыхъ… А десять безъ вѣсти пропали…
— Вы точно въ реляціи — все круглыми цифрами!.. — недовольно проговорилъ генералъ.
— Я не виноватъ въ потеряхъ сегодняшняго дня! — понялъ отвѣчавшій начальникъ штаба раздраженіе генерала.
— Десятеро, вѣрно, унесены водою… Можетъ быть, еще окажутся… Послать казаковъ вдоль потока, — пусть поищутъ.
— Виноватъ, ваше превосходительство, — я уже распорядился этимъ.
— Очень хорошо сдѣлали…
Дѣйствительно, — избитыхъ, измученныхъ и истерзанныхъ нашли четырехъ солдатъ, которыхъ волною прибило въ заводи… Остальные шестеро были снесены въ бездну, куда падалъ этотъ потокъ… Ихъ пришлось помянуть въ общей панихидѣ… Многихъ изъ раненыхъ нельзя было и думать тащить съ собою во всю экспедицію, ихъ рѣшили оставить съ небольшимъ конвоемъ въ тѣхъ башняхъ, которыя ждали насъ еще на верху. Ихъ предполагали подобрать на обратномъ пути. Легко раненыхъ было мало. Лезгины били на выборъ и мѣтко. Даромъ пуль они терять не любили. Ночью внизу было даже холодно. Потокъ еще громче ревѣлъ… Гдѣ-то, далеко-далеко, должно быть, въ какомъ-нибудь аулѣ, лаяли собаки… Вверху ярко сіяли звѣзды, но свѣтъ ихъ не доходилъ въ потемки Ильгеринскаго лѣса. Подъ утро прорѣзался послѣдній рогъ мѣсяца — съ завтрашней начинались уже безлунныя ночи… Солнце брызнуло огненными лучами на вершины каштановъ и чинаръ, — дробь барабанщика разбудила отрядъ… Сегодня ожидалъ его страдный день, и потому надо было накормить солдатъ сейчасъ-же… Кое-какъ развели костры и сварили кашу.
Али-Ибраимъ-бекъ сидѣлъ у огня и грѣлся. По его нахмуренному лицу бѣжали тѣни. Толстый капитанъ, говорившій по-лезгински, спросилъ его о чемъ-то… Тотъ ему не отвѣтилъ… «Тоскуетъ!» — рѣшилъ по своему навагинецъ и угадалъ. Сердцемъ люди всегда угадываютъ. Ошибается только умъ, а не сердце… «Тоскуетъ. Должно быть, семья дома».
— У тебя, бекъ, есть дѣти? — спросилъ онъ.
Тотъ посмотрѣлъ на него и, должно быть, прочелъ въ его глазахъ не одно праздное любопытство.
— Троихъ оставилъ въ аулѣ…
— Маленькіе, вѣрно?
— Одинъ недавно родился… Старуха-мать есть…
— Ну, что-жъ… Богъ дастъ, свои ихъ поддержатъ…
— Я не о томъ! Я не голода боюсь… У меня три тысячи головъ въ табунахъ ходятъ. Да и золота я не мало отбилъ у васъ. Я о другомъ. Они всѣ вырастутъ джигитами. У меня все мальчики… Только мнѣ ихъ не придется видѣть.
— Отчего-же? Если принесешь покорность… Нашъ царь — милостивый…
— Я не о томъ… Я знаю это… Только не Ибраимъ-бекъ будетъ являться въ Тифлисъ къ вашему намѣстнику съ повинной… Я — мюридъ. У меня и любовь, и ненависть кончаются со смертью…
И онъ опять мрачно засмотрѣлся въ огонь распылавшагося костра.
Пушки ужъ потянулись вверхъ, обозы тоже. Солдаты главнаго отряда и арріергарда оставались здѣсь. Имъ нечего было торопиться. До перваго взъѣзда пока доберутся орудія, — успѣютъ насидѣться… Авангардъ бился съ пушками… Лошади тратили послѣднія усилія поднять ихъ, но круча была слишкомъ тяжела. Солдаты схватывали лафеты и, обливаясь потомъ, въ смертной истомѣ едва могли протащить ихъ нѣсколько шаговъ, падали о земь, едва дышали… Въ три часа времени баттареи не сдѣлали и двухсотъ шаговъ на высоту, а дальше ихъ ждали кручи еще ужаснѣе, скалы еще отвѣснѣе. Зной становился палящимъ и, когда остальная часть отряда вышла изъ лѣса, солнце безжалостно лило огонь съ поблѣднѣвшихъ отъ ужаса небесъ. Скалы накалялись… Неосторожно опираясь на нихъ ладонями, солдаты обжигались… Обжигались и дотрогиваясь до мѣди орудій. Казалось, что это не лучи, а пламенныя стрѣлы падаютъ съ верху… Полдень Дагестана былъ такъ невыносимъ, что уцѣлѣвшіе завидовали тѣмъ, кто теперь лежалъ на вѣки вѣковъ въ одинокой общей могилѣ Ильгеринскаго лѣса. Для тѣхъ — окончилось все. Имъ — тишина, покой, отдыхъ! То и дѣло солдаты пили воду изъ манерокъ, но скоро и ея запасовъ не стало. Знали, что вверху есть ключи. Они падали, обогнувъ гору съ другой стороны, въ ту же бездну, куда стремился и Ильгеринскій потокъ. Но до нихъ было еще версты полторы, а на этой страдной дорогѣ каждая сажень доставалась цѣною неимовѣрныхъ усилій. Уже по обѣ стороны безпутья (потому-что дороги здѣсь не было, а она опредѣлялась просто направленіемъ, взятымъ солдатами) — лежало много народа, пораженнаго солнечнымъ ударомъ. Нѣкоторые хрипло дышали, ихъ глаза налились кровью, воспаленныя лица были ужасны, другіе — метались и бредили… Но теперь уже некогда было обращать вниманіе на нихъ. Вверху — на казавшейся недоступною высотѣ — мерещилась точно въ небесахъ повисшая башня… Наши знали, что она оберегаетъ подступъ къ мосту, черезъ бездну — отъ вершины одного утеса къ темени другого, — гдѣ тоже должна быть такая-же. Въ этихъ башняхъ засѣли отчаянные мюриды, обрекшіе себя смерти. Сколько было ихъ? На вопросъ объ этомъ, Ибраимъ-бекъ только угрюмо улыбался и говорилъ:
— Довольно, чтобы многіе изъ васъ сегодня уже полетѣли на судъ къ Аллаху!
Много часовъ прошло, — наши все ползли къ этой башнѣ, а она, казалось, все дальше и дальше отступала. То пропадала, когда отрядъ огибалъ скалы, то являлась опять надъ самыми головами въ опаловой глубинѣ неба, то убѣгала вдаль. Черныя бойницы ея зловѣще зіяли… За ея чернымъ ходомъ должна быть смѣлая арка переброшеннаго черезъ пропасть моста… Кто соорудилъ его — никто не зналъ… Горцы говорили, что это дѣло рукъ Аллаха, когда шайтанъ однимъ ударомъ кинжала раздвоилъ гору на двѣ части и вырылъ бездонную пропасть между ними… Наконецъ, на одномъ изъ поворотовъ авангардъ увидѣлъ этотъ мостъ и остановился на минуту пораженный. И было отчего… Двѣ скалы, отвѣсами обращенныя одна къ другой… Основанія ихъ падаютъ внизъ, сливаются, пропадаютъ въ бездонномъ провалѣ… На страшной высотѣ отъ одной скалы къ другой — перекинулась тонкая, едва замѣтная отсюда ниточка моста… И по этой ниточкѣ надо пройти — да не просто, а боемъ!.. Перетащить по ней орудія, паркъ, транспортъ, обозы, перенести раненыхъ… Захолонуло сердце у отважныхъ солдатъ… У входа на мостъ — мрачная башня; она вся на свѣту теперь, и едва-едва выдѣляется надъ нею значекъ защищающаго ее муртазегита. Другая такая-же башня у другого конца моста, и тамъ тоже значекъ… въ ней засѣла отчаянная вольница дагестанскихъ горъ… Мостъ въ небесахъ тонетъ. Жутко даже смотрѣть на него снизу… Тамъ ни барьера, ни перилъ… Иди, какъ лунатикъ… Сильнѣй сердце забьется, — и полетишь въ бездну… Вонъ облачко наползло, окутало башню позади, часть моста закрыло… Теперь онъ до половины точно отъ земли въ небо повисъ… Страшно!.. Страшно даже старому навагинцу… Онъ почувствовалъ, какъ у него загодя кружится голова. И только Али-Ибраимъ-бекъ сурово улыбается и шепчетъ:
— Легче вамъ по острію ножа въ рай Аллаха попасть, чѣмъ этотъ мостъ перейти!
И, дѣйствительно, легче… Облако потянулось сюда… Теперь оно оставило башню, и она, вся влажная, заблестѣла на солнцѣ…
Оно заслонило середину моста, и онъ точно разорвался тамъ.
Два отростка оттуда и отсюда висятъ надъ ужаснымъ проваломъ…
Сюда двинулось еще, и мостъ оттуда растетъ, а здѣсь пропадаетъ конецъ этой арки и ближайшая башня…
— Да, страшное дѣло ждетъ насъ… Страшное!.. — солдаты пугливо, стороной какъ-то смотрятъ туда… — Нагородили, подлецы!.. — ругаютъ они про себя лезгинъ.
— Тутъ мухѣ проползти или птицѣ — летомъ… А у насъ крыльевъ нѣтъ!..
Орлы — рѣютъ ниже моста надъ бездной… Широко разбросивъ большія, темныя крылья, они точно плывутъ надъ нею. Нѣкоторые опускаются въ пропасть и пропадаютъ въ ней… Наклоняясь, солдаты уже не видятъ ихъ въ потемкахъ этой чертовой дыры… Позади звенятъ орудія по каменнымъ выступамъ, слышится лязгъ штыка, встрѣчающаго штыкъ, стопы солдатъ, падающихъ отъ огненныхъ стрѣлъ солнца; а оно еще строже смотритъ съ блѣдныхъ небесъ, еще безпощаднѣе жжетъ истомившуюся подъ его огнемъ землю… Около скалъ уже проходить трудно, — онѣ пышутъ, точно накалившіяся печи… Тамъ, гдѣ тѣнь, — душно, дышать нечѣмъ… Разрѣженный воздухъ, кажется, весь обратился въ сплошную массу искръ… Ночью бы идти здѣсь, но ночью полъ-отряда останется въ безднахъ… Гдѣ-то показался зѣвъ пещеры… Глубокій!.. Генералъ ввелъ туда часть отряда, потомъ другую… Солдаты на минуту отходили въ потемкахъ отъ этого рѣжущаго блеска… Сверкало все: и отвѣсы скалъ, и изломы кремня, и воздухъ. Небо, несмотря на его опаловый цвѣтъ, тоже слѣпило глаза… Въ пещерѣ слышалось шуршаніе заползавшихъ въ глубину змѣй. Вверху изъ потемокъ, точно виноградныя лозы, висѣли кистями сцѣпившіеся нетопыри, летучія мыши… Генералъ приказалъ пока сложить здѣсь раненыхъ и плѣнныхъ. Оставилъ съ ними нѣсколько конвойныхъ. Сюда-же принесли и пораженныхъ солнечнымъ ударомъ. Къ вечеру они, если отойдутъ, должны будутъ соединиться съ отрядомъ…
Послѣ одного изъ поворотовъ, башня неожиданно выросла вдали…
Теперь уже она была не на высотѣ…
Отрядъ самъ поднялся въ уровень съ нею, — и она чернѣла, молчаливая, грозная, выжидающая. Вверху, въ безвѣтріи повисъ значекъ муртазегита… Въ бойницахъ ни души… Башня казалась оставленной.
Но только казалась!.. Тутъ стояла такая тишина, такая подавляющая тишина, точно весь міръ умеръ, а жива одна всемогущая, все побѣдившая и никѣмъ не побѣжденная смерть… Орелъ спустился на башню и тотчасъ-же быстро взвился оттуда… И его обмануло ея молчаніе. Но говоръ голосовъ извнутри испугалъ горнаго хищника… А мостъ все такъ-же виситъ, тонкій и одинокій, надъ бездной… Неровный! Отсюда уже видна его головокружащая дуга… Вся видна… Никому не вѣрится, чтобы по немъ можно было пройти… Кому, впрочемъ?.. Изъ тѣхъ, что остановились здѣсь, — не многимъ, удастся, пожалуй… Вѣдь, мюриды, засѣвшіе въ башнѣ, твердо рѣшились умереть, перебивъ какъ можно болѣе враговъ… Разумѣется, можно было-бы ударами пушекъ, ядрами, разнести это разбойничье гнѣздо… Но вмѣстѣ съ первобытною каменною кладкою башни въ пропасть рухнулъ-бы и самый мостъ, а тогда перебраться туда — въ салтинскіе предѣлы уже не будетъ никакой возможности…
— Какъ мы одолѣемъ это?.. — задумался-было генералъ, да во время вспомнилъ слова стараго кавказца: «по обыкновенной, человѣческой логикѣ, невозможно, ну, а прикажутъ, — сдѣлаемъ»…
И онъ широко перекрестился… Надо было-бы вызвать охотниковъ, но ему жаль было храбрѣйшихъ изъ своихъ солдатъ. Ихъ-бы всѣхъ перестрѣляли ранѣе, чѣмъ они подошли къ башнѣ. Пока онъ смотрѣлъ въ зрительную трубку, на верхъ башни вышелъ какой-то мюридъ и сталъ тоже оглядывать нашъ отрядъ. Счастливая мысль пришла въ голову командующему. Въ самомъ дѣлѣ, дробить силы значило-бы отдавать людей поодиночкѣ на жертву засѣвшимъ тамъ отважнымъ узденямъ. Не лучше-ли всей массой ринуться туда, и тамъ будь, что будетъ… Онъ приказалъ отвести въ сторону паркъ и обозы… Раненые остались внизу… Они теперь не затрудняли отряда…
— Ну, братцы, мнѣ дѣваться некуда… Я пойду съ вами. Полковникъ, — обратился онъ къ начальнику штаба, — если меня убьютъ, вы примете команду.
Высокій, рослый хохолъ въ мундирѣ генеральнаго штаба отдалъ честь…
— Смотрите, отступленія не будетъ ни подъ какимъ видомъ! Салты должны быть взяты…
— Слушаю-съ! — спокойно отвѣчалъ тотъ: «Должны-де такъ и будутъ наши! О чемъ тутъ много разговаривать»…
Солдаты выстроились… Тихо было въ рядахъ ихъ, такъ-же тихо, какъ въ той башнѣ…
— Ну, ребята! — началъ генералъ. — Сегодня одно дѣло вы сдѣлали, — а ужъ ночевать намъ придется по ту сторону, за этой ямой! — а самъ про себя думаетъ: «хороша яма, — и дна ей не видать»… — Кончимъ, — съ полгоря намъ останется. До Салтовъ два дня только. Мы этотъ переходъ мигомъ одолѣемъ… Тѣмъ, кто уцѣлѣетъ, легко будетъ… А кто падетъ въ бою — славною смертью воина, — того Господь приметъ… значитъ, и разсуждать нечего… Ну… ребята… съ Богомъ!..
Тихо двинулись солдаты… все ближе и ближе подходятъ они къ предательской башнѣ, а она замерла и молчитъ… Вотъ уже на ружейный выстрѣлъ… Еще нѣсколько шаговъ, — и разомъ вся она одѣлась дымомъ и молніями выстрѣловъ. Изо всѣхъ бойницъ десятки желѣзныхъ дулъ огонь и смерть выбросили въ нашъ отрядъ.
— Бѣглымъ шагомъ маршъ! — крикнулъ генералъ и самъ впереди кинулся къ ней.
Живо обогнали его солдаты. Дробь барабановъ, бившихъ аттаку, кровожадно раздавалась передъ ними… Въ бойницахъ и на кровляхъ показались мюриды. Люди падали, на отсталыхъ не было, — вся эта масса, повинуясь дисциплинѣ, бѣжала на вѣрную смерть, какъ на праздникъ… «Урра! Урра!» — слышится впереди. Много посѣяли товарищей солдаты, много еще упадетъ, но тѣ, которые добились до цѣли, остановились и затоптались. Нельзя было дать имъ ни одного мгновенія остаться такъ. Паника могла охватить ихъ, — и они, кинувшись назадъ, потеряли-бы гораздо болѣе…
— Ломай ворота, ребята! — бодро крикнулъ имъ генералъ. — Нащупаемъ ихъ штыками. Ишь, схоронились…
Но скорѣй можно было приказать, чѣмъ исполнить это. Ворота внутри были задѣланы кирпичами. Первые солдаты, заработавшіе прикладами надъ этой кладкой, пали на смерть сраженные мюридами. Тѣ воспользовались каждымъ пробитымъ ими отверстіемъ и положили смѣльчаковъ, но тутъ вся масса нахлынула. Толстый капитанъ опять почувствовалъ себя въ своей сферѣ. Онъ восторженно размахивалъ руками.
— Душки… Голубчики мои! А ну-ка еще… А ну-ка еще… — уже въ какомъ-то безсознательномъ порывѣ оралъ онъ.
Окуренные пороховымъ дымомъ «душки» и безъ него работали во всю.
— Ангелочки! Теперь мы имъ, прохвостамъ, накладемъ и за Голофеевскую и за Сухарную… Немало мы порастеряли товарищей тогда!
А самъ не обращаетъ никакого вниманіе на то, что какая-то пуля скользнула по его плечу, и на рыжее сукно его сюртука сочится изъ легкой раны кровь. Онъ самъ выхватилъ у убитаго солдата ружье и давай работать прикладомъ…
— Постой, постой, ребятушки!..
Старый артиллеристъ подобрался.
— Отойди въ сторону… Подальше… Вотъ мы имъ покажемъ.
Въ рукахъ у него громадный патронъ, набитый порохомъ. Онъ всунулъ его въ скважину. Внизу висѣлъ фитиль. Зажегъ и побѣжалъ… Едва успѣли отойти наши, показался красный огонекъ, — что-то взвизгнуло, ахнуло, и, точно чудомъ, въ башнѣ открылось безобразно зіяющее отверстіе. Мигомъ кинулись туда солдаты, но мюриды уже отбросили прочь ружья и съ шашками на-голо, съ кинжалами въ зубахъ, выбѣжали навстрѣчу. Солдаты гнали узденей по лѣстницамъ башни… Много падало, но мѣсто павшихъ тотчасъ-же занимали другіе. Смерть уже не пугала никого. Шагъ за шагомъ отступали мюриды, — и очутились подъ знойнымъ и слѣпящимъ солнцемъ на кровлѣ. Полумрака больше не было, — онъ остался внизу. Первый солдатъ, показавшійся на свѣтъ за ними, полетѣлъ внизъ обезглавленный, второй тоже. Третьему удалось какъ-то проскользнуть, и шашка мюрида прорѣзала пустое пространство, за то тотъ самъ схватилъ его за поясъ. Уздени кинулись на помощь своему, но было уже поздно — снизу изъ потемокъ явились нѣсколько солдатъ, и на крохотной площадкѣ завязался послѣдній бой. Замѣтивъ, что солдаты на мгновеніе отхлынули, мюридъ бросается къ молодому новобранцу, какъ пантера овцу — схватываетъ его и, сжимая мощными руками, съ крикомъ «Алла-Алла!» смѣлымъ прыжкомъ рушится въ зіяющую позади башни пропасть. Оба ударились о камень моста, перевернулись въ воздухѣ и, не разжимая обвившихся рукъ, скрылись въ страшной глубинѣ. Теперь здѣсь уже не было никого, кромѣ нашихъ…
— Молодцы драться!.. — одобрилъ мюридовъ пришедшій въ себѣ толстый капитанъ.
Мостъ былъ открытъ, но теперь наступила самая страшная минута. На другой башнѣ за мостомъ торчалъ тоже значекъ муртазегита… Каждый, сунувшійся на узкій мостъ надъ бездной, — сразу былъ-бы сорванъ съ него пулею мѣткихъ абрековъ… Генералъ, войдя въ башню, долго смотрѣлъ туда…
— Дайте трубку! — приказалъ онъ.
Уже нѣсколько минутъ внимательнаго наблюденія.
— Полковникъ, пожалуйте сюда. Взгляните вы. Не обманываюсь-ли я… Какъ вамъ кажется? Вѣдь эта башня стоитъ, нѣсколько отступя отъ моста… Да?
Тотъ весь ушелъ въ зрѣніе… И только вмѣсто отвѣта спросилъ коротко (старые кавказцы не любили много разговаривать):
— Прикажете выдвинуть горныя орудія?..
— Да. Вѣдь я не ошибаюсь, нѣтъ? Съ башней не повредимъ моста?
— Нѣтъ, если прицѣлъ взять вѣрно и стрѣлять издали. Иначе мостъ отъ движенія воздуха рухнетъ.
— Ну-да, ну-да… Вамъ нечего говорить. Вы знаете, сколько отъ этого зависитъ. Вся экспедиція на волоскѣ.
Начальникъ штаба взглянулъ туда и усмѣхнулся: «дѣйствительно, на волоскѣ», — такъ тонокъ и легокъ былъ этотъ мостъ.
Онъ спокойно пошелъ назадъ. Изъ той башни, изъ-за бездны, нѣсколько пуль ему въ догонку шлепнулась о камень скалы… Скоро орудія были выдвинуты на требуемую дистанцію… Ихъ зарядили ядрами. Спокойная и ровная канонада началась. Солдаты, сообразивъ, въ чемъ дѣло, весело наблюдали: чѣмъ, все это кончится. Башни горцы складываютъ изъ шифера и обломковъ скалъ, безъ всякаго цемента. Не прошло и десяти минутъ, не успѣли наши сдѣлать и двадцати выстрѣловъ, какъ верхняя половина башни рухнула, взрывъ цѣлое облако пыли, щебня и осколковъ…
— Молодцы, ребята!.. Ну-ка еще…
Понявъ, въ чемъ дѣло, — десятки мюридовъ, единственно уцѣлѣвшіе, выбѣжали оттуда, и вслѣдъ за ними она рухнула уже вся — безобразною грудою неровно наломаннаго камня и плитняка. Мюриды засѣли за нею; ядра и тутъ не давали возможности укрыться, какъ слѣдовало-бы… Скоро горцамъ пришлось разбѣжаться за окрестныя скалы, но онѣ были ниже той вершины, на которой стояли наши… Мостъ былъ свободенъ, но никто еще не рѣшался пройти по этому волоску надъ бездной. Когда его выстроили? Никто не зналъ. Можетъ быть, это былъ жалкій остатокъ отъ грандіознаго нѣкогда сооруженія… Вѣка изгрызли его и оставили ничтожную кость отъ цѣлаго остова… Страшно было подумать о необходимости одолѣть его. Однѣ горскія лошади, смѣло помахивая головой, прошли туда, но и то не совсѣмъ благополучно: у одной, посреди моста, лопнула подпруга, — и несчастное животное вмѣстѣ со всадникомъ, нелѣпо кружась, полетѣло въ бездну… Сторожко, похрапывая и поводя раздувающимися ноздрями, двинулась слѣдующая…
— Ну, ребята, маршъ! Полъ-дѣла осталось!
Впереди двинулся генералъ… Онъ нарочно остановился посреди моста, гдѣ этотъ мостъ слегка расширялся, и пропустилъ мимо весь авангардъ. Пули уцѣлѣвшихъ мюридовъ посвистывали съ унылымъ стономъ около, но на это ужъ никто не обращалъ вниманія. Бездна теперь, какъ жадно раскрытая пасть чудовища, тянула къ себѣ…
— Смѣлѣй-смѣлѣй, товарищи! — кричалъ генералъ. — Да не смотри внизъ. Въ небо гляди!..
Люди такъ и шли, — глядя передъ собою въ синюю даль. Одинъ солдатъ взглянулъ-было въ бездну и вдругъ почувствовалъ, что тонкій мостъ подъ нимъ шатается… Разставилъ руки, точно за воздухъ хотѣлъ схватиться, и грузно, тяжело, съ помертвѣлымъ лицомъ, рухнулъ. «Со святыми упокой!» — перекрестился шедшій за нимъ и, ужъ не опуская головы, добрался до другого конца…
— Что-же вы? — спросилъ казачій офицеръ толстаго капитана.
— Послушайте… войсковой старшина! Считаете вы меня за труса?
— Ну, вотъ… Слава Богу, показали вы себя… Сейчасъ вѣдь только.
— Я самъ знаю. И никогда трусомъ не былъ; въ нашемъ роду о такихъ и не слыхали, а я чувствую, что сейчасъ, сію минуту, не могу пройти черезъ этотъ проклятый каменный рукавъ. Не могу и не могу. Умру на серединѣ… или застрѣлюсь…
— Послушайте. Съ ума вы что-ли…
— Не съ ума… И не трусъ я, а не могу… И молодъ былъ, — не могъ… Ахъ! зачѣмъ меня не убили?!.
— Какія глупости. Вы зажмурьтесь, а васъ за рукавъ солдатъ…
— Это передъ генераломъ-то… съ поводыремъ?.. Что я за калика-перехожая?!. — попробовалъ было пошутить онъ и вдругъ заплакалъ. — Нѣтъ, мнѣ одно остается… одно! Я застрѣлюсь…
— Капитанъ Холщевниковъ! — послышалось издали.
— Генералъ кличетъ. Скорѣе оправьтесь.
— А вы правы, капитанъ: по обыкновенной человѣческой логикѣ нельзя, а приказали, — и сдѣлалось можно…
И вдругъ Холщевникову стало совѣстно… Неужели это онъ такъ смалодушествовалъ?.. Что-то угаромъ поднялось ему въ голову. Краска бросилась въ лицо…
— Забудьте, пожалуйста! — тихо обратился онъ къ казаку.
Капитанъ смѣло пошелъ теперь на мостъ. Ему было стыдно за одну минуту трусости. Онъ вдругъ остановился на самомъ краю этого узенькаго мостика и заговорилъ съ генераломъ…
— Ну, идите, идите, капитанъ, — тамъ поговоримъ… Видите, — задерживаете…
Орудія сняли съ лафетовъ и перевозили ихъ на хребтахъ коней. Лафеты несли на рукахъ…
До поздней ночи продолжался этотъ переходъ черезъ бездну.
Какъ-то налетѣло облачко, окутало все… Въ его мглѣ трудно было двигаться впередъ. На камнѣ послѣ него осталась влага. Солдаты скользили, — нѣсколько не осилило и полетѣло въ бездну. Ночью зажгли факелы, и въ черномъ царствѣ безлунной ночи подъ блескомъ этихъ факеловъ, мостъ казался какою-то страшно костлявою, багровою рукою, которую одна скала протянула къ другой и положила ей ладонью на самое темя… Обоза нельзя было доставить, — перевьючили его на лошадей. Телѣги, припасы и раненыхъ рѣшили вмѣстѣ съ двумя взводами солдатъ оставить въ пещерѣ внизу и въ уцѣлѣвшей башнѣ наверху. Только къ утру кончилась переправа черезъ бездну…
Первые лучи озарили усталый отрядъ по ту сторону ея.
Нечего было и думать сегодня идти дальше. Солдаты нуждались въ отдыхѣ…
— Ну!.. Здѣсь дневка… Черезъ два дня, ребята, мы въ Салтахъ и тамъ отдохнемъ, какъ слѣдуетъ.
— Теперь Салты наши! — торжествующимъ голосомъ проговорилъ генералъ, обращаясь къ окружающимъ.
— И Брызгаловъ спасенъ!..
— Если ужъ не сдался.
— Брызгаловъ?! — изумился казачій офицеръ.
— Степана Ѳедоровича я давно знаю! — проговорилъ Холщевниковъ. — Вмѣстѣ въ Ахульгѣ бѣдствовали… Онъ не сдастся.
— А если ему ѣсть нечего?
— Взорветъ крѣпость — это вѣрно. Онъ не изъ тѣхъ, что кладутъ оружіе. Да онъ, поди, и словъ такихъ не знаетъ…