[263]
И. С. ТУРГЕНЕВУ.

Благословенный край — плѣнительный предѣлъ!
Тамъ лавры зыблются…
А. Пушкинъ.


Невесела ты родная картина!..
H. Некрасовъ.


Туда, въ Парижъ, гдѣ я когда-то
Впервые, искренно и свято
Любимъ былъ женскою душой…
Туда, гдѣ нынѣ образъ твой,
Еще живой, мнѣ святъ и дорогъ,
Не разъ стремился я мечтой,
Подслушать милой тѣни шорохъ,
Поймать хоть призрака черты…

Увы! поклонникъ красоты,—
Я ей страдальческую службу
Давно усердно отслужилъ
И прозаическую дружбу

[264]

Въ своей душѣ благословилъ.
Но гдѣ друзья?.. Друзей немного…
Я ихъ не вижу по годамъ…
Подчасъ глуха моя дорога…
Въ разбродѣ мы: я — здѣсь, ты — тамъ.

Донашивать свои сѣдины
Намъ порознь суждено судьбой!..
Тебѣ — въ объятіяхъ чужбины,
Мнѣ — въ кандалахъ нужды родной.
Усталъ я, легъ,— почти что боленъ,—
Своей работой недоволенъ;
Не бросить ли? не сжечь ли?..
Нѣтъ!
Въ моемъ уединеньи скучномъ,
Замкнувшись въ тѣсный кабинетъ,
Не чуждъ я мысли о насущномъ,
Заботъ и будничныхъ суетъ…

Усталъ я… размышлять нѣтъ мочи…
Не сплю… погасъ огарокъ мой…
Въ окно глядитъ и лѣзетъ въ очи
Сырая мгла плаксивой ночи…
Осенней вьюги слышенъ вой…

[265]

И вотъ, разнузданной мечтой
Я мчусь въ Парижъ, туда, гдѣ свято
Впервые я любилъ когда-то
И былъ блаженъ — въ послѣдній разъ!..
.............
Вотъ поздняго досуга часъ…
Парижъ недавно отобѣдалъ,
Онъ все, что могъ, изжилъ, извѣдалъ,
И жаждетъ ночи…
Чердаковъ
Окошки,— гнѣзда бѣдняковъ,—
Ушли подъ тучи въ мракъ печальный,—
Тамъ голодъ, замыслы, нахальной
Нужды запросы,— бой съ нуждой,—
Или при лампѣ трудовой
Мечты о жизни идеальной.

Зато внизу — Парижъ иной,
Картинный, бронзовый, зеркальный:
Сверкаютъ тысячи огней,
Гулъ катится по всѣмъ бульварамъ,
Толпа снуетъ… Любуйся даромъ,
Дивись на роскошь богачей;
Вздохнувъ о юности своей,

[266]

Давай просторъ влюбленнымъ парамъ…
.............
Вотъ, домъ — громада. Изъ сѣней
На тротуаръ и мостовую
Ложится просвѣтъ полосой;
Изъ-подъ балкона, головой
Курчавясь, кажутъ грудь нагую
Шесть статуй — шесть карріатидъ;
Свѣтъ газовыхъ рожковъ скользитъ
Кой-гдѣ по мрамору ихъ тѣла…
Полураскрывъ уста, онѣ
Прижались къ каменной стѣнѣ,
И никому до нихъ нѣтъ дѣла…

Вотъ — лѣстница осаждена…
Идутъ, сгибаются колѣна,
Ступенекъ не видать,— одна
Съ площадки мраморной видна
Тебѣ знакомая арена:
Звѣздятся люстры,— ихъ кайма
Изъ хрусталей, какъ бахрома
Изъ радужныхъ огней, сверкаетъ,—
Раздвинувъ занавѣсъ, ведетъ
Въ громадный залъ широкій входъ.

[267]

И тѣсную толпу стѣсняетъ.
Толпа разсыпалась,— и вотъ…

Шуршитъ атласъ, пестрятъ наряды,
Круглятся плечи блѣдныхъ дамъ,
Затылки, профили… а тамъ,—
Изъ-за высокой балюстрады,—
Уже виднѣются пѣвцы,
Артисты-геніи, пѣвицы,
Которымъ пышныя столицы
Несутъ алмазы и вѣнцы.

И ты въ толпѣ;— ужъ за рядами
Кудрей и лысинъ мнѣ видна
Твоя густая сѣдина;
Ты искоса повелъ глазами:—
Быть узнаннымъ тщеславный страхъ
Читаю я въ твоихъ глазахъ…
Отъ русскихъ барынь, отъ туристовъ,
Отъ доморощенныхъ артистовъ
Еще хранитъ тебя судьба…
Но — чу! гремятъ рукоплесканья!..
Ты дрогнулъ,— жадное вниманье
Приподнимаетъ складки лба;

[268]

(Какъ будто что тебя толкнуло!)—
Ты тяжело привсталъ со стула,
Въ перчаткѣ сжатою рукой
Прижалъ къ глазамъ лорнетъ двойной
И — поблѣднѣлъ…—
Она выходитъ…
Уже вдали, какъ эхо, бродитъ
Послѣднихъ плесковъ гулъ, и — вотъ,
Хоръ по струнамъ смычками водитъ…
Она вошла… Она поетъ…

О, это вкрадчивое пѣнье!
Въ немъ пламя скрыто:— нѣтъ спасенья!
Восторгъ, похожій на испугъ,
Уже захватываетъ духъ;—
Опять весь залъ гремитъ и плещетъ…
Ты замеръ… Сладко замирать,
Когда, какъ бы оживъ, опять
Пришла любовь съ тобой страдать—
И на груди твоей трепещетъ…
Ты, молча, голову склонилъ,
Какъ юноша, лишенный силъ
Передъ разлукой…
Но,— быть можетъ,—

[269]

(Кто знаетъ?) грустною мечтой
Перелетѣлъ ты въ край родной,—
Туда, гдѣ все тебя тревожитъ,
И слава, и судьба друзей,
И тотъ народъ, что отъ цѣпей
Страдалъ и — безъ цѣпей страдаетъ…
Повѣся носъ, потупя взоръ,
Быть можетъ, слышишь ты:— качаетъ
Свои вершины темный боръ,—
Несутся крики,— кто-то скачетъ,—
А тамъ, въ глуши стучитъ топоръ,—
А тамъ, въ избѣ ребенокъ плачетъ…

Быть можетъ, вдругъ передъ тобой
Возникла тусклая картина:—
Необозримая равнина,
Застывшая во мглѣ ночной…
Какъ блѣдно-озаренный рой
Бѣсовъ, надъ снѣжной пеленой
Несется вьюга;— коченѣетъ,
Теряясь въ непроглядной мглѣ,
Блуждающій обозъ… Чернѣетъ,
Какъ призракъ, въ нищенскомъ селѣ
Пустая церковь;— тускло рдѣетъ

[270]

Окно съ затычкой;— паръ валитъ
Изъ кабака;— изъ-подъ дерюги
Мужикъ вздыхаетъ: «вотъ-те на!»
Иль «караулъ!» хрипитъ со сна,
Подъ музыку крещенской вьюги.

Быть можетъ, видишь ты свой домъ,
Забитый ставнями кругомъ,
Гнилой заборъ, оранжерею,—
И ту заглохшую аллею,
Съ неподметенною листвой,
Гдѣ пахнетъ дѣтской стариной,
И гдѣ теперь еще, быть можетъ,
Когда луна свѣтла, какъ день,
Блуждаетъ молодая тѣнь,—
Тотъ блѣдный призракъ, что̀ тревожитъ
Сердца, когда поетъ она
Передъ толпой, окружена
Лучами славы…