Глава LV
правитьВ царствование Ираклиева внука Константина новый поток варваров окончательно снес дунайскую преграду, которая была столько раз ниспровергнута варварами и столько раз восстановлена. Их успехам содействовали — без их ведома и благодаря случайности — халифы; римские легионы были заняты в Азии, а после потери Сирии, Египта и Африки Цезари были доведены до опасной и унизительной необходимости защищать свою столицу против сарацинов. Хотя, подробно описывая этот интересный народ, я и отступил от первоначально задуманного плана, но важность этого сюжета послужит извинением для этого отступления и моим оправданием. И на Востоке и на Западе, и по своим войнам, и по своей религии, и по своей учености, и в эпоху своего благоденствия, и во времена своего упадка арабы сильно возбуждают нашу любознательность; их военным успехам следует приписать первые унижения, постигшие греческую церковь и греческую империю, а светский и религиозный скипетр Востока и до сих пор находится в руках последователей Мухаммеда. Но не стоит труда так же подробно говорить о сонмищах тех варваров, которые между седьмым и двенадцатым столетиями выходили из скифских равнин или для временных нашествий, или с целью переселения. Их названия неблагозвучны, их происхождение малоизвестно, их военные предприятия покрыты мраком, их суеверие было слепое, их храбрость была зверская, а их однообразную и общественную, и семейную жизнь не услаждали ни невинность, ни доведенная до совершенства система государственного управления. Могущество византийского престола отразило их беспорядочные нападения и пережило их; большая часть этих варваров исчезла, не оставив никаких памятников своего существования, а их ничтожные остатки до сих пор томятся и, может быть, еще долго будут томиться под владычеством какого-нибудь иноземного тирана. В древней истории I) болгар II) венгров и III) русских я выберу только те факты, которые стоят того, чтобы о них сохранялось воспоминание. Завоевания IV) норманнов и владычество V) турков закончатся достопамятными походами в Святую Землю и двоекратным падением города и империи Константина.
Во время своего похода в Италию король остготов Теодорих сломил сопротивление болгар. В течение полутораста лет после этого поражения и название болгар, и сама нация совершенно исчезают из виду, и есть основание предполагать, что такое же или сходное название было принято иноземными переселенцами, пришедшими с берегов Борисфена, Танаиса или Волги. Один из древних болгарских царей дал своим пяти сыновьям предсмертное наставление быть воздержанными и жить в согласии. Оно было принято так, как юношество всегда принимало советы людей пожилых и опытных: эти пять принцев, похоронив отца, разделили между собой его подданных и рогатый скот, позабыли его увещания, расстались друг с другом и отправились бродить в поисках за счастьем, — а самого отважного из них мы находим внутри Италии под покровительством Равеннского экзарха. Но поток переселенцев, или по собственному побуждению, или вследствие давления извне, направился к столице. Болгары, живущие в настоящее время вдоль южных берегов Дуная, получили в то время и свое название, и тот особый отпечаток, который сохраняют до сих пор, новые завоеватели мало-помалу приобрели силой оружия или путем мирных переговоров римские провинции Дарданию, Фессалию и оба Эпира. Они перенесли резиденцию главы церкви из того города, который был родиной Юстиниана, и в эпоху их благоденствия незначительный город Лихнид, или Охрид, был избран ими резиденцией и для царя, и для патриарха. Неопровержимое свидетельство языка доказывает происхождение болгар от самобытной расы склавонцев или, более правильно, славонцев, а родственные с ними племена сербов, босняков, раскиев, кроатов, валахов и пр. или становились под знамя главного племени, или следовали его примеру. Они рассеялись на всем пространстве между морями Эвкинским и Адриатическим в качестве пленников или подданных, союзников или врагов греческой империи, а их общему названию славян, происходившему от славы, случайность или злоба придала значение рабства. Принадлежавшие к числу этих переселенцев хробаты, или кроаты, которые в настоящее время служат в австрийской армии, были потомками могущественного народа, они завоевали Далмацию и стали владычествовать в ней. Приморские города, и в том числе только что возникшая Рагузская республика, обратились к византийскому правительству за помощью и за указаниями; великодушный Василий посоветовал им ограничиться легкими доказательствами их преданности Римской империи и укротить ярость этих непреодолимых варваров уплатою им ежегодной дани. Королевство Кроация было разделено между одиннадцатью жупанами, или феодальными владельцами, а их соединенные военные силы доходили до шестидесяти тысяч всадников и ста тысяч пехотинцев. Длинная береговая линия, прорезанная просторными портами, прикрытая рядом островов и находившаяся почти в виду итальянских берегов, располагала и туземцев, и иноземцев к занятию мореходством. Шлюпки или бригантины строились у кроатов по образцу старинных либурнийских судов, судя по тому, что их флот состоял из ста восьмидесяти судов, можно бы было подумать, что он был очень значителен, но наши моряки не могли бы удержаться от смеха, если бы узнали, что экипаж каждого из этих военных кораблей состоял из десяти, двадцати или сорока человек. Им стали мало-помалу давать более почтенное назначение, употребляя их для торговли; однако славонские пираты еще часто появлялись в тех водах и еще были опасны, и только в конце десятого столетия Венецианская республика обеспечила свободу плавания по заливу и упрочила над ним свое владычество. Предки этих далматских королей были столько же далеки от занятия мореходством, сколько от употребления его во зло; они имели постоянное местопребывание в Белой Кроации, внутри Силезии и Малой Польши, по вычислению греков, на расстоянии тридцати дней пути от Черного моря.
Слава болгар была непродолжительна и не выходила за пределы узкой сферы деятельности. В девятом и десятом столетиях они владычествовали на юге от Дуная; но те более могущественные народы, которые стали переселяться вслед за ними, не дозволили им ни возвратиться на север, ни расширять свои владения в западном направлении. Однако в список своих малоизвестных подвигов они могли с хвастовством вносить такое славное дело, какое до тех пор удалось совершить одним готам: они в сражении убили одного из преемников Августа и Константина. Император Никифор погубил в войне с арабами свою репутацию, а в войне с славонцами свою жизнь. В начале кампании он смело и успешно проник в самую середину Болгарии и сжег царский дворец, который, по всему вероятию, был не что иное, как построенные из дерева здание и селение. Но в то время, как он разыскивал добычу и отвергал все мирные предложения, его противники ободрились и собрали свои силы; они воздвигли непреодолимые преграды для отступления, и многие слышали, как дрожавший от страха Никифор восклицал: «Увы! Мы только в том случае могли бы спастись, если бы могли позаимствовать от птиц их крылья». Два дня он ждал решения своей участи в бездействии отчаяния, но утром третьего дня болгары напали врасплох на его лагерь и умертвили римского монарха и высших сановников империи в их палатках. Труп Валента был предохранен от оскорблений, а голова Никифора была воткнута на пику, и обделанный в золото его череп часто наполнялся вином при праздновании победы. Греки скорбели об унижении императорского престола, но они признавали справедливость наказания за корыстолюбие и за жестокосердие. Варварство скифов ясно сказывалось в чаше из черепа, но еще прежде конца того же столетия оно было смягчено мирными сношениями с греками, обладанием хорошо возделанной страной и введением христианской религии. Дети знатных болгар воспитывались в константинопольских школах и дворцах, а юноша царской крови, по имени Симеон, обучался риторике Демосфена и логике Аристотеля. Он променял профессию монаха на профессию царя и воина и в его царствование, длившееся более сорока лет, Болгария заняла место между цивилизованными государствами. Греки, на которых он неоднократно нападал, находили для себя слабое утешение в том, что осыпали его упреками в вероломстве и в святотатстве. Они купили помощь язычников — тюрок, но Симеон загладил во втором сражении неудачу первого — а это случилось в такое время, когда одно уменье уклониться от ударов этой грозной нации считалось за победу. Он одолел сербов и частью захватил их в плен, частью разогнал, а те, кому случилось посетить эту страну прежде, чем она населилась вновь, нашли в ней не более пятидесяти бродяг, у которых не было ни жен, ни детей и которые добывали охотой средства пропитания. Греки были разбиты на классической почве — на берегах Ахелоя: рог этого водного божества был отломлен мощной рукой варварского Геркулеса. Симеон предпринял осаду Константинополя и на личном совещании с императором продиктовал условия мира. При их свидании были приняты самые заботливые предосторожности: царская галера была плотно прикреплена к нарочно построенной и хорошо укрепленной платформе, и пышность болгарина соперничала с императорским величием. «Исповедуете ли вы христианство? — сказал ему смиренный Роман. — Если исповедуете, то вы обязаны воздерживаться от пролития крови ваших единоверцев. Не жажда ли богатств побудила вас отказаться от благодеяний мира? В таком случае вложите ваш меч в ножны, протяните вашу руку, и я удовлетворю ваши желания во всем их размере».
Примирение было закреплено семейными узами; свобода торговли была дарована или восстановлена; высшие придворные почести были предоставлены друзьям Болгарии с преимуществом над послами врагов или иноземцев, и болгарские принцы были отличены высоким и возбуждавшим зависть титулом basileus, или император. Но эта дружба была непродолжительна; после смерти Симеона обе нации снова взялись за оружие, его слабые преемники вовлеклись в распри, их род пресекся, а в начале одиннадцатого столетия родившийся на ступенях трона Василий Второй приобрел прозвище Победителя Болгар. Его жадность была в некоторой мере насыщена сокровищем из четырехсот тысяч фунтов стерлингов (десяти тысяч фунтов золота), которое он нашел в Лихнидском дворце. Его жестокосердие подвергло хладнокровному и изысканному мщению полторы тысячи пленников, провинившихся в том, что они защищали свое отечество, они были лишены зрения, но на каждую сотню было оставлено по одному пленнику с одним глазом для того, чтобы он был в состоянии отвести своих слепцов к своему царю. Этот царь, как рассказывают, умер от скорби и ужаса, это жестокое наказание навело страх на всю нацию, болгары были выгнаны из своих поселений и должны были довольствоваться указанной им необширной местностью, а оставшиеся в живых их вожди завещали своим детям совет быть терпеливыми и обязанность отмстить за прошлое.
II. Когда грозные сонмища венгров в первый раз нависли над Европой — почти через девятьсот лет после начала христианской эры, — объятые страхом и суеверием народы приняли их за Гога и Магога Священного Писания, за предзнаменование и за предвестников конца мира. С тех пор как они стали заниматься литературой, они стали изучать свою собственную старину с горячей и достойной похвалы патриотической любознательностью. Их рациональная критика уже не находит удовлетворения в тщеславной генеалогии, которая ведет их происхождение от Аттилы и от гуннов; но они выражают сожаление о том, что их древнейшие исторические памятники погибли во время войны с татарами, что истины или вымыслы, служившие содержанием для их деревенских песен, давно позабыты и что им приходится делать большие усилия, чтобы согласовать отрывки их грубой хроники хотя и с современными, но иноземными сведениями, которые сообщил император-географ. Мадьяры есть национальное название венгров, которое давали им на Востоке; но греки отличали их от других скифских племен названием тюрки по причине их происхождения от этого могущественного народа, владычествовавшего по праву завоевания от пределов Китая до берегов Волги. Поселившееся в Паннонии племя поддерживало торговые и дружеские сношения с восточными тюрками, жившими вблизи от персидской границы; но по прошествии трехсот пятидесяти лет после его переселения миссионеры венгерского короля открыли и посетили свое древнее отечество вблизи от берегов Волги. Они нашли гостеприимство у язычников и дикарей, которые еще носили название венгров, разговаривали с ними на своем родном языке, припоминали предание о своих исчезнувших соотечественниках и с удивлением слушали чудесные рассказы об их новом королевстве и об их новой религии. Узы родства усилили их желание распространить там христианство, а один из их самых великих монархов возымел благородное, хотя и бесплодное намерение заселить пустыни Паннонии венгерскими выходцами из глубины Тартарии. Их заставили покинуть это первоначальное отечество и продвинуться к западу войны и переселения более отдаленных племен, которые в одно и то же время и искали спасения в бегстве, и играли роль завоевателей. Необходимость или фортуна направила их шаги к границам Римской империи, они, по обыкновению, селились вдоль берегов больших рек, и некоторые следы их временного пребывания были найдены на территориях московской, киевской и молдавской. Во время этих далеких и разнообразных перекочевок им не всегда удавалось избегнуть владычества более сильных племен, и примесь иноземной расы или улучшила, или запятнала чистоту их крови, некоторые хазарские племена стали под знамя своих прежних вассалов или по принуждению, или добровольно, они ввели в употребление новый язык и благодаря своей воинской славе заняли самое почетное место в передовых рядах боевого строя. Военные силы тюрок и их союзников выступали в походе семью равносильными дивизиями, каждая дивизия состояла из тридцати тысяч восьмисот пятидесяти семи воинов, а соразмерное число женщин, детей и слуг должно было доводить число таких переселенцев по меньшей мере до одного миллиона. Их общественными делами заведовали семь воевод или наследственных вождей, но раздоры этих вождей и слабость их управления заставили предпочесть более безыскусственное и более энергичное управление одного начальника. Скипетр, от принятия которого уклонился скромный Лебедия, был вручен отличавшимся или знатностью происхождения, или личными достоинствами Альму и его сыну Арпаду, а авторитет верховного хазарского хана скрепил принятое на себя государем обязательство иметь всегда в виду счастье и славу своего народа.
Мы могли бы удовольствоваться этими подробностями, если бы прозорливость новейших ученых не доставила нам новых и более обширных сведений касательно древней истории народов. Венгерский язык стоит одиноким и как бы изолированным среди славонских наречий, но он имеет близкое и очевидное сходство с наречиями финской расы, той давно отжившей и дикой расы, которая когда-то занимала северные страны Азии и Европы. Ее первоначальное название угры или игуры встречается на западных границах Китая; об ее переселении на берега Иртыша свидетельствуют татарские исторические памятники; такое же название и такой же язык были найдены в южных частях Сибири, а остатки финских племен рассеяны хотя и не густо, но на огромном пространстве от устьев Оби до берегов Лапландии. Единокровность венгров и лапландцев доказывает нам, как сильно влияние климата на детей одних и тех же родителей, так как между отважными выходцами, которые упиваются теперь дунайскими винами, и жалкими беглецами, которые живут среди снегов Полярного круга, существует поразительный контраст. Война и свобода постоянно были господствующими, хотя нередко и пагубными страстями венгров, которые одарены от природы и душевной энергией, и физической силой. Чрезвычайный холод уменьшил рост лапландцев и, так сказать, заморозил их умственные способности, так что между всеми человеческими сынами одни северные племена незнакомы с войной и не имеют на своей совести упрека в пролитии человеческой крови; как было бы благотворно это невежество, если бы их внутреннее спокойствие охранялось рассудком и добродетелью.
Коронованный автор Тактики замечает, что все скифские орды похожи одна на другую и в своей пастушеской, и в своей военной жизни, что все они одинаковым способом добывают средства существования и употребляют одни и те же орудия разрушения. Но он присовокупляет, что две нации — болгарская и венгерская — стоят выше других и походят одна на другую теми грубыми улучшениями, которые введены в их дисциплине и системе управления; их внешнее сходство заставляет Льва смешивать своих друзей со своими врагами в одном описании, которое получает особенное достоинство благодаря некоторым штрихам, заимствованным у современных писателей. За исключением воинских доблестей и воинской славы, все, что высоко ценится людьми, казалось этим варварам низким и достойным презрения, а их врожденная свирепость усиливалась от сознания их многочисленности и свободы. Венгры делали свои палатки из кожи, носили меховую одежду, остригали волосы на голове и покрывали лица искусственными рубцами и, подобно всем другим варварам, были так невежественны, что не придавали правде никакой цены, и были так высокомерны, что не давали себе труда оправдывать или заглаживать нарушение своих самых торжественных обязательств. Простота их нравов была предметом похвал, однако они воздерживались только от той роскоши, с которой никогда не были знакомы, они старались захватывать все, что видели, их желания никогда не насыщались, а их единственными промыслами были насилие и хищничество. Относя их к разряду пастушеских народов, я избавляю себя от необходимости описывать их внутреннее устройство, способ ведения войны и систему управления, которые одинаковы у всех народов, находящихся на той же ступени развития, я могу к этому присовокупить, что венгры были отчасти обязаны рыбной ловле и охоте своими средствами пропитания, а так как они редко возделывали землю, то следует полагать, что, по меньшей мере, на местах своих новых поселений они иногда делали легкие и неумелые попытки заняться земледелием. Во время их перекочевок и, может быть, во время военных экспедиций за ними следовали тысячи баранов и волов, подымавшие страшные облака пыли и доставлявшие им обильный запас молока и мяса. Фураж был первой заботой их главнокомандующего, и если для их стад мелкого и крупного скота не было недостатка в корме, отважные воины не знали ни опасностей, ни усталости. Вследствие того что люди рассыпались вперемежку со скотом на большом пространстве, их лагерь подвергался бы опасности ночного нападения врасплох, если их легкая кавалерия, расставленная на более далеком расстоянии, не находилась в постоянном движении для того, чтобы выслеживать и предупреждать приближение неприятеля. После того как они несколько ознакомились с римской тактикой, они усвоили употребление меча и копья, солдатского шлема и железного нагрудника для лошадей; но их обычным и самым смертоносным оружием был татарский лук, с ранней молодости их дети и слуги упражнялись в двойном искусстве стрелять из лука и ездить верхом; их руки были сильны, их прицел был верен, и они умели на самом быстром скаку поворачиваться назад и пускать тучи стрел. Они были одинаково страшны и во время боя в открытом поле, и в то время, как скрывались в засаде, и в то время, как обращались в бегство или преследовали неприятеля, в их передовых рядах соблюдался некоторый порядок, но эти ряды устремлялись вперед благодаря тому, что на них напирали задние ряды. Они преследовали неприятеля очертя голову и опрометью, распустив поводья и оглашая воздух страшными криками, но если они обращались в бегство из действительного или из притворного страха, горячность пускавшегося в преследование неприятеля сдерживалась и наказывалась благодаря той же беспорядочной быстроте их движений и способности делать внезапные эволюции. Тем, как они злоупотребляли победой, они поражали удивлением Европу, еще не опомнившуюся от ударов, нанесенных ей сарацинами и датчанами, они редко просили пощады и еще реже сами ее оказывали, оба пола считались одинаково недоступными для сострадания, а их склонность к употреблению в пищу сырого мяса могла служить оправданием для народной молвы, будто они пили кровь и поедали сердца побежденных. Тем не менее венграм не были чужды те принципы справедливости и человеколюбия, которые вложены природой в душу каждого. Преступления против целого общества и против частных лиц сдерживались законами и наказаниями, а кражи, которые было так нетрудно совершать среди открытого со всех сторон лагеря, наказывались как самое опасное из всех преступлений. Впрочем, между варварами немало было таких людей, которые своими врожденными добродетелями восполняли недостаток законов и улучшали свои национальные нравы, — таких людей, которые исполняли обязанности общественной жизни и сочувствовали всему, что касалось ее интересов.
То спасавшиеся бегством, то победоносные тюркские орды достигли после долгих странствований общих границ империи франков и империи Византийской. Их первые завоевания и окончательные поселения, простиравшиеся по обеим сторонам Дуная выше Вены и ниже Белграда, заходили за пределы римской провинции Паннонии, или теперешнего венгерского королевства. Эта обширная и плодородная страна была не густо заселена моравами, — и по имени, и по происхождению славонским племенем, которое завоеватели оттеснили внутрь более узкой местности. Карл Великий распространил свое шаткое и номинальное владычество до границ Трансильвании, но после того как пресеклась линия его законных преемников, герцоги Моравские перестали повиноваться и уплачивать дань монархам восточной Франции. Незаконнорожденный Арнульф из личных интересов обратился к тюркам за помощью, они устремились сквозь те действительные или мнимые преграды, которые он имел неосторожность распахнуть перед ними, и этого короля Германии основательно обвиняли в том, что он нарушил и гражданские, и церковные интересы христианского общества. Пока Арнульф был жив, венгры сдерживались признательностью или страхом, но во время малолетства его сына Людовика они открыли существование Баварии и вторглись в нее, и такова была поистине скифская быстрота их наступательного движения, что в один день они собирали и потребляли добычу с окружности в пятьдесят миль. В битве при Аугсбурге перевес был на стороне христиан до седьмого часа дня; они были введены в заблуждение и побеждены вследствие притворного обращения тюркской кавалерии в бегство. Пламя пожара распространилось по провинциям Баварии, Швабии и Франконии, и венгры содействовали водворению анархии тем, что принуждали самых могущественных баронов вводить дисциплину между их вассалами и укреплять их замки. К этой эпохе общественных бедствий относят возникновение городов, обнесенных стенами, и никакое расстояние не предохраняло от нападений неприятеля, который почти одновременно предавал пламени и монастырь св. Галла в Швейцарии, и город Бремен у берегов Северного океана. В течение с лишком тридцати лет на германскую империю, или на германское королевство, была наложена позорная обязанность уплачивать дань, а сопротивление обезоруживалось от угрозы, — от серьезной и оправдывавшейся на деле угрозы, что женщины и дети будут уведены в рабство, а мужчины, перешедшие за десятилетний возраст, будут умерщвлены. Я не имею ни возможности, ни желания следовать за венграми по ту сторону Рейна, но я должен с удивлением заметить, что от этой бури пострадали южные провинции Франции и что даже защищенную Пиренеями Испанию испугало приближение этих грозных иноземцев. Близость Италии навлекла на эту страну их первые нашествия, но из своего лагеря на берегах Бренты они не без страха взирали на призрачную силу и многолюдность вновь открытой страны. Они попросили позволения удалиться, итальянский король с гордостью отказал в этом разрешении, и двадцать тысяч христиан поплатились жизнью за его упорство и неблагоразумие. Между западными городами Павия, бывшая центром управления, выделялась и по своей прошлой славе, и по своему великолепию, и даже Рим имел над ней только то преимущество, что в нем хранились мощи апостолов. Венгры появились под стенами Павии, предали город пламени, сожгли сорок три церкви и перебили жителей, пощадив только сотни две негодяев, которые будто бы откупились несколькими четвериками (какое нелепое преувеличение) золота и серебра, собранного среди дымящихся развалин их родины. Во время этих ежегодных нашествий от подножия Альп к окрестностям Рима и Капуи уцелевшие церкви оглашались плачевными мольбами: «Спаси и избави нас от венгерских стрел!»; но святые были или глухи, или неумолимы, и поток катился все далее, пока не был остановлен оконечностями Калабрии. За каждого итальянского подданного был предложен и принят выкуп, и десять четвериков серебра были доставлены в тюркский лагерь. Но по самой природе вещей с насилием вступает в борьбу ложь, и грабители были обмануты как насчет числа плательщиков, так и насчет ценности металла. С восточной стороны венгры вели нерешительную борьбу с болгарами, которым религия не дозволяла вступать в союз с язычниками и которые, по географическому положению своей страны, составляли оплот Византийской империи. Этот оплот был разрушен; константинопольский император увидел развевающиеся знамена тюрок, а один из их самых отважных воинов осмелился ударить в Золотые Ворота своей боевой секирой. Уловки и сокровища греков избавили их от приступа, но венгры могли хвастаться во время своего отступления тем, что наложили дань и на мужество болгар, и на величие Цезарей. Военные операции этой кампании велись на таком обширном пространстве и с такой быстротой, что внушают преувеличенное мнение о могуществе и многочисленности тюрок, но их храбрость была в высшей степени замечательна, так как легкие отряды из трехсот или четырехсот всадников нередко предпринимали и совершали самые отважные нашествия до ворот Фессалоники и Константинополя. В эту бедственную эпоху девятого и десятого столетий Европа страдала под тройным бичом, направленным на нее с севера, с востока и с юга; норманны, венгры и сарацины нередко опустошали одни вслед за другими одну и ту же местность, и Гомер мог бы сравнить этих свирепых врагов с двумя львами, которые рычат над объеденным остовом оленя.
Германия и христианство были обязаны своим спасением двум саксонским принцам, Генриху Птицелову и Оттону Великому, которые в двух достопамятных битвах навсегда ниспровергли владычество венгров. Отважный Генрих был болен, когда узнал о неприятельском нашествии, но он был бодр духом, и его благоразумные распоряжения увенчались успехом. «Боевые мои товарищи, — сказал он, обращаясь к солдатам в день битвы, — сомкните ваши ряды, подставьте ваши щиты под первые стрелы язычников, и прежде чем они успеют пустить новую тучу стрел, быстро устремитесь на них с копьями в руках». Они исполнили это приказание и одержали победу, а находящаяся в Мерзебургском замке историческая картина изображает черты лица или по меньшей мере характеристические особенности Генриха, который, живя в веке невежества, прибегнул к изящным искусствам, чтобы увековечить свое имя. Через двадцать лет после того дети павших от его меча тюрок напали на владения его сына, а их армия состояла, по самым умеренным расчетам, из ста тысяч всадников. Их вызвали на это нападение внутренние раздоры, от которых страдала Германия, измена открыла им доступ в эту страну, и они проникли далеко за Рейн и за Маас, в самую середину Фландрии. Но мужество и благоразумие Оттона обезоружили заговорщиков; германские принцы поняли, что если они не будут действовать общими силами, их религию и их страну постигнет неизбежная гибель, и все военные силы нации соединились на равнинах подле Аугсбурга. Они выступили в поход и сражались восемью легионами, соответствовавшими разделению провинций и племен, легионы первый, второй и третий состояли из баварцев; четвертый состоял из франконцев, пятый — из саксонцев, находившихся под непосредственным начальством самого монарха; шестой и седьмой — из швабов, а восьмой — из одной тысячи богемцев, замыкавших арьергард армии. К ресурсам, доставляемым дисциплиной и мужеством, присоединились орудия суеверия, которые в этом случае достойны названия благородных и благотворных. Солдаты очистили себя постом, лагерь был освящен присутствием мощей святых и мучеников, а христианский герой опоясал себя мечом Константина, взял в руки непреодолимое копье Карла Великого и развернул знамя префекта Фивского легиона Св. Маврикия. Но самое сильное упование он возлагал на святое копье, острый конец которого был сделан из гвоздей Креста Господня и которое его отец выманил от короля Бургундского тем, что грозил ему войной и уступил одну провинцию. От венгров ожидали нападения с фронта, но они втайне перешли через баварскую реку Лex, которая впадает в Дунай, затем, обойдя арьергард христианской армии, они разграбили ее багажи и привели в расстройство легионы Богемский и Швабский. Франконцы возобновили бой, а их герцог храбрый Конрад был пронзен стрелой в то время, как от изнеможения лег отдохнуть. Саксонцы сражались на глазах своего короля, и его победа превзошла своими трудностями и своими результатами все триумфы предшествовавших двухсот лет. Во время своего бегства венгры понесли еще более тяжелые потери, чем во время сражения, они были задержаны баварскими реками, а их прошлые жестокости не давали им права ожидать пощады. Три попавшихся в плен принца были повешены в Ратисбоне, множество пленников было лишено жизни или изувечено, а беглецы, осмелившиеся возвратиться к себе на родину, были навсегда осуждены на нищету и позор. Нация пала духом, и было приступлено к укреплению самых удобопроходимых путей внутрь Венгрии при помощи рвов и стен. Несчастие расположило венгров к умеренности и к миролюбию, грабители Запада подчинились необходимости вести оседлую жизнь, а следующее поколение узнало от своего прозорливого монарха, что гораздо выгоднее размножать и обменивать продукты плодородной почвы. Первобытная раса, происходившая от тюрок или от финнов, смешалась с новыми скифскими или славонскими выходцами; много тысяч сильных и трудолюбивых пленников были туда переселены из всех стран Европы, а после своего бракосочетания с баварской принцессой Гейза раздавал германским дворянам почетные отличия и поместья. Сын Гейзы принял титул короля, и дом Арпада царствовал в Венгрии в течение трехсот лет. Но свободно рожденных варваров не ослеплял блеск диадемы, и народ отстаивал свое неотъемлемое право избирать, свергать с престола и наказывать наследственного слугу государства.
III. Название русских впервые сделалось известным в Европе в девятом столетии в то время, как от восточного императора Феофила было отправлено посольство к сыну Карла Великого, западному императору Людовику. Греков сопровождали посланцы от Русского великого князя, хакана или царя. На своем пути в Константинополь они проезжали через земли нескольких враждебных народов и, чтобы избежать угрожавших им на возвратном пути опасностей, просили французского монарха перевезти их домой морем. Тщательные исследования обнаружили их происхождение: они были соотечественники шведов и норманнов, имя которых уже успело сделаться во Франции ненавистным и страшным, и можно было основательно опасаться, что эти русские скрывали под видом дружбы враждебные замыслы. Они были задержаны, между тем как грекам было дозволено возвратиться домой: Людовик ожидал более точных сведений для того, чтобы быть в состоянии решить, должен ли он исполнять законы гостеприимства или требования благоразумия сообразно с интересами обеих империй. Скандинавское происхождение русского народа или по меньшей мере русских государей, доказывается и объясняется национальными летописями и общей историей севера. Норманны, существование которых так долго было покрыто непроницаемым мраком, внезапно воодушевились влечением к морским и военным предприятиям. Обширные и, как утверждают, многолюдные страны Дании, Швеции и Норвегии были наполнены независимыми вождями и отчаянными удальцами, скучавшими среди мирного бездействия и улыбавшимися среди предсмертной агонии. Морские разбои составляли занятие, промысел, славу и достоинство скандинавских юношей. Они тяготились своим мрачным климатом и узкими пределами своей родины и, выходя из праздничного банкета, брались за оружие, трубили в рога, садились на суда и посещали все берега, на которых надеялись найти или добычу, или удобные места для поселения. Балтийское море было первым театром их морских подвигов, они посещали его восточные берега, на которых жили в неизвестности финские и славонские племена, а жившие на берегах Ладожского озера русские уплачивали им дань шкурами белых белок и прозвали их варангами, или морскими разбойниками. Их превосходства по оружию, по дисциплине и по приобретенной славе внушали туземному населению и страх, и уважение. В войнах, которые это население вело с жившими внутри страны дикарями, варанги снисходили до того, что служили в качестве друзей и союзников и мало-помалу — путем избрания или путем завоевания — достигли владычества над тем народом, который были призваны защищать. Их прогнали за их склонность к тирании; но их снова призвали, потому что нуждались в их мужестве, и, наконец, один из скандинавских вождей по имени Рюрик сделался основателем династии, царствовавшей в течение с лишком семисот лет. Его братья расширили пределы его владычества, его боевые товарищи подражали в южных провинциях России данному им примеру военной службы и узурпации, а их владычество превратилось обычным путем войн и убийств в могущественную монархию.
Пока преемники Рюрика считались иноземцами и завоевателями, они управляли мечом варангов, раздавали своим верным военачальникам поместья и подданных и пополняли свои военные силы новыми удальцами с берегов Балтийского моря. Но когда скандинавские вожди пустили глубокие и прочные корни в стране, они смешались с русскими и по происхождению, и по религии, и по языку, и первому Владимиру принадлежит та заслуга, что он избавил свое отечество от этих иноземных наемников. Они возвели его на престол; его богатства не могли удовлетворять их требований; но они послушались его совета искать не более благодарного, а более богатого повелителя и отплыть в Грецию, где могли получить в награду за свою службу не беличьи меха, а шелк и золото. Вместе с тем русский государь убеждал своего византийского союзника распределять этих буйных детей севера по различным местам, употреблять их на службу, награждать их и сдерживать. Современные писатели упоминают о прибытии варангов, об их названии и об их характере; доверие и уважение к ним увеличивались с каждым днем, все они были собраны в Константинополе, чтобы нести службу телохранителей, а их ряды пополнились благодаря прибытию с острова Фулы многочисленного отряда их соотечественников. В этом случае под неопределенным названием Фула разумели Англию, а вновь прибывшие варанги были английские и датские переселенцы, спасавшиеся бегством от ига норманнского завоевателя. Склонность к благочестивым странствованиям и к морским разбоям способствовала сближению между различными странами земного шара: эти изгнанники были приняты византийским двором и сохраняли до последних времен империи наследственную безупречную честность и употребление датского или английского языка. Со своими широкими обоюдоострыми боевыми секирами на плечах, они сопровождали греческого императора и в церковь, и в сенат, и в ипподром, он и спал, и пировал под их надежной охраной, и в руках этих мужественных и преданных варангов находились ключи от дворца, от казнохранилища и от столицы.
В десятом столетии географические сведения о Скифии расширились до небывалых размеров, и русская монархия заняла большое и видное место в географическом очерке Константина. Сыновья Рюрика владели обширной Владимирской или Московской провинцией, и если их владычество было стеснено с этой стороны восточными ордами, зато их западная граница еще в ту раннюю пору была расширена до Балтийского моря и до владений пруссов. Их владычество на севере простиралось далее шестидесятого градуса широты за те гиперборейские страны, которые фантазия или населяла чудовищами, или облекала вечным мраком. На юге они спускались по течению Борисфена и приближались к берегам Эвксинского моря. Племена, жившие или бродившие на этом обширном пространстве, подчинились тому же завоевателю и мало-помалу смешались в одну нацию. Русский язык есть одно из славонских наречий, но в десятом столетии эти два языка были отличны один от другого, а так как славонский преобладал на юге, то есть основание полагать, что первоначальные подданные варангов, северные русские, составляли ветвь финского племени. В то время как кочевые племена то меняли места своего жительства, то соединялись между собой, то расходились в разные стороны, внешний вид скифской степи беспрестанно изменялся. Но в самой древней географии России мы находим некоторые города, до сих пор сохранившие и свое название, и свое географическое положение, и две столицы — Новгород и Киев — существовали еще в первом веке монархии. В ту пору Новгород еще не заслужил названия Великого и еще не вступил в сношения с Ганзейским союзом, распространявшим в Европе вместе с источниками роскоши и принципы свободы. Киев еще не мог в ту пору хвастаться своими тремястами церквями, многочисленным населением и тем величием и блеском, благодаря которому его сравнивали с Константинополем и те, которые никогда не видали резиденции Цезарей. В своем начале эти два города были не что иное, как лагери или ярмарочные места, в которых варвары собирались для военных предприятий или для торговли. Однако даже в этих сборищах обнаруживаются некоторые зачатки общественной жизни, южные провинции доставляли новую породу рогатого скота, и дух торговой предприимчивости распространился на суше и на море от Балтийского моря до Эвксинского, от устьев Одера до ворот Константинополя. В дни идолопоклонства и варварства славонский город Юлин посещали и обогащали норманны, предусмотрительно обеспечившие там для себя свободу купли и мены. Из этого порта, находившегося близ устьев Одера, морские разбойники или торговцы достигали в сорок три дня восточных берегов Балтийского моря; самые отдаленные одна от другой нации смешивались между собой, и священные рощи Курляндии, как рассказывают, были украшены греческим и испанским золотом. Между берегом моря и Новгородом было открыто удобное сообщение — летом по заливу, по озеру и по судоходной реке, а в зимнюю пору по замерзшей поверхности беспредельной снежной равнины. Из окрестностей этого города русские спускались по рекам, впадающим в Борисфен, их выдолбленные из одного дерева челноки нагружались рабами всех возрастов, мехами всякого рода, продуктами их пчеловодства и шкурами их рогатого скота; а все северные продукты собирались и складывались в киевских магазинах. Июнь был тем временем года, когда, по обыкновению, выезжал флот; из того же дерева, из которого делались челноки, делались весла и скамьи для более солидных и более вместительных лодок, и эти суда беспрепятственно спускались вниз по Борисфену до того места, где находились семь или тринадцать подводных мелей, перерезывающих русло реки и образующих из ее вод водопады. Там, где эти водопады были незначительны, достаточно было уменьшить груз, но там, где они были высоки, суда решительно не могли проходить, а матросы, которые волочили свои суда и своих рабов по твердой земле на протяжении шести миль, подвергались во время этой утомительной работы нападениям степных хищников. На первом острове ниже водопадов русские праздновали свое избавление от опасности, а на втором, находившемся неподалеку от устьев реки, они исправляли свои попорченные суда для более длинного и более опасного плавания по Черному морю. Если они плыли вдоль берегов, они достигали устьев Дуная; при благоприятном ветре они достигали, в тридцать шесть или в сорок часов, противоположных берегов Анатолии, и Константинополь ежегодно видел в своих стенах этих северных чужеземцев. Они возвращались в одно и то же время года с богатыми запасами зернового хлеба, вина, оливкового масла, греческих мануфактурных произведений и индийских пряностей. Некоторые из их соотечественников постоянно жили в столице и в греческих провинциях, а международные договоры охраняли личность, собственность и привилегии русских торговцев.
Но те же самые международные сношения, которые были заведены для пользы человечества, были обращены ему во вред. В течение стадевятилетнего периода времени русские сделали четыре попытки разграбить константинопольские сокровища, исход этих попыток не всегда был одинаков, но во всех этих морских экспедициях и мотивы, и средства, и цель были одинаковы. Русские торговцы имели случай видеть великолепие столицы Цезарей и вкусили ее роскоши. Их поразительные рассказы и небольшие образчики описываемой роскоши возбуждали жадность в их диких соотечественниках; русские стали завидовать тем дарам природы, которых было лишено их отечество, они пожелали добыть те произведения искусства, которым не были в состоянии подражать по своей лености и которых не были в состоянии купить по своей бедности. Варангские князья развернули знамя морских разбойников, а их самые храбрые воины были набраны среди племен, живших на северных островах океана. Их военные суда походили на те флоты казаков, которые в прошлом столетии выходили из Борисфена для того, чтобы плавать по тем же морям с такими же целями. Греческое название monoxyla, или одноствольные, очень подходило к их судам. Они делались из длинного букового или ивового ствола, но на это легкое и узкое основание клались вверх и в обе стороны доски, так что судно получало в длину шестьдесят футов, а в вышину около двенадцати. Эти суда строились без палубы, но с двумя рулями и с мачтой для того, чтобы могли плавать и под парусами, и при помощи весел, а помещаться на них могли от сорока до семидесяти человек вместе с оружием и с запасами пресной воды и соленой рыбы. Свою первую экспедицию русские предприняли с двумястами судами, но если бы они употребили в дело все силы, какими могли располагать, они могли бы напасть на Константинополь с тысячью или с тысячью двумястами судами. Их флот не многим уступал морским силам Агамемнона, но его могущество и многочисленность греки из страха преувеличивали в десять или в пятнадцать раз. Если бы греческие императоры были одарены предусмотрительностью и энергией, они, быть может, могли бы запереть своим флотом устья Борисфена. Благодаря их беспечности берега Анатолии подверглись опустошениям со стороны пиратов, от которых Эвкинское море было свободно в течение шестисот лет, но пока эти пираты не угрожали столице, бедствия отдаленной провинции не обращали на себя внимания ни монарха, ни историка. Буря, свирепствовавшая в окрестностях Фазиса и Трапезунда, наконец разразилась на Фракийском Босфоре — на узком проливе в пятнадцать миль шириной, где более искусный противник мог бы остановить и уничтожить русские суда. Во время своей первой экспедиции, которая была снаряжена киевскими князьями, русские прошли этот пролив без сопротивления и заняли константинопольский порт в отсутствие Феофилова сына, императора Михаила. Этот император преодолев множество опасностей, успел высадиться у дворцовой лестницы и тотчас отправился в церковь Девы Марии. Ее одеяние, составлявшее драгоценную святыню, было вынесено, по совету патриарха, из святилища и погружено в море, и заступничеству Матери Божьей была из благочестия приписана буря, принудившая русских отступить. Молчание греков заставляет сомневаться в действительности или, по меньшей мере, важности второй экспедиции, предпринятой опекуном Рюриковых сыновей Олегом. Вход в Босфор защищала сильная преграда, состоявшая из укреплений, за которыми стояли войска; русские обошли ее, перетащив, по своему обыкновению, суда через перешеек, а национальные хроники, описывая эту нехитрую операцию, говорят, что русский флот плыл по твердой земле при благоприятном ветре. Вождь третьей экспедиции сын Рюрика Игорь выбрал такое время, когда силы империи ослабели и она находилась в затруднительном положении: ее флот был занят в ту пору войной с сарацинами. Но если нет недостатка в мужестве, почти никогда и не бывает недостатка и в средствах обороны. Пятнадцать старых полуразвалившихся галер были пущены на неприятеля, но вместо одной трубы с греческим огнем, обыкновенно ставившейся на носу судна, на этих галерах поставили и с боков, и на корме обильные запасы воспламеняющейся жидкости. Греческие инженеры были искусны, погода была благоприятна, несколько тысяч Русских, предпочитавших утопиться, чем сгореть, побросались в море, а те из них, которым удалось достичь Фракийского берега, были безжалостно умерщвлены крестьянами и солдатами. Впрочем, третья часть русских судов спаслась тем, что укрылась в мелководных местах, а следующей весной Игорь приготовился загладить свой позор и отмстить за свою неудачу. После продолжительного мира правнук Игоря Ярослав снова предпринял такую же морскую экспедицию. Тот же искусственный огонь отразил у входа в Босфор русский флот, находившийся под начальством Ярославова сына. Но во время опрометчивого преследования неприятеля греческий авангард был окружен бесчисленным множеством русских судов, запасы огня, вероятно, истощились, и двадцать четыре греческие галеры или были захвачены неприятелем, или потонули, или были уничтожены каким-нибудь иным образом.
Впрочем, опасности и бедствия войны с русскими устранялись чаще мирными договорами, чем силой оружия. В этих морских военных действиях все невыгоды были на стороне греков, их дикий противник не знал пощады, его бедность не дозволяла рассчитывать на добычу, его недоступное отечество лишало победителя возможности отмщения, а вследствие самомнения или вследствие бессилия в империи установилось убеждение, что в сношениях с варварами нельзя ни приобрести славу, ни утратить ее. Сначала эти варвары предъявили неумеренное и неисполнимое требование трех фунтов золота на каждого солдата или матроса, русская молодежь хотела завоеваний и славы, но седовласые старцы старались внушить ей более умеренные желания. «Будьте довольны (говорили они) щедрыми предложениями Цезаря, разве не более выгодно приобрести без боя и золото, и серебро, и шелковые ткани, и все, что составляет предмет наших желаний? Разве мы уверены в победе? Разве мы можем заключить мирный договор морем? Мы не стоим на твердой земле, а плаваем над водной бездной, и над нашими головами висит смерть». Воспоминание об этих северных флотах, точно приплывавших из-за Полярного круга, производило в императорской столице глубокое впечатление ужаса. Ее жители всех званий утверждали и верили, что на конной статуе, стоявшей в сквере Тавра, существовала тайная надпись с предсказанием, что в конце концов русские овладеют Константинополем. На наших собственных глазах русский флот, вместо того чтобы отплыть из устьев Борисфена, проплыл вокруг европейского континента, и турецкой столице стала угрожать эскадра из больших и сильных военных кораблей, из которых каждый — благодаря знанию морского дела и грозной артиллерии — был бы в состоянии потопить или разогнать сотню таких судов, какими располагали предки этих моряков. Теперешнее поколение, быть может, увидит исполнение предсказания, которое принадлежит к числу очень редких, так как его выражения недвусмысленны и время, к которому оно относится, не возбуждает сомнений.
На сухом пути русские были менее грозны, чем на море, так как они сражались большей частью пешими, то кавалерия скифских орд, должно быть, часто прорывала и опрокидывала их иррегулярные легионы. Однако возникавшие у них города, несмотря на легкость и несовершенства своей постройки, служили убежищем для подданных и преградой для неприятеля Киевская монархия, до своего пагубного раздробления, владычествовала на севере, а племена, жившие по берегам Волги и Дуная, были частью покорены, частью отражены Игоревым сыном, Олеговым внуком и Рюриковым правнуком Святославом. Его душевные и физические силы окрепли от лишений, неразлучных с жизнью воина и дикаря. Святослав обыкновенно спал на земле, закутавшись в медвежью шкуру и положив голову на седло, он питался грубой и умеренной пищей, и его обед (нередко состоявший из конины) варился или жарился, — точно так же, как обед гомеровских героев, — на угольях. Благодаря частым войнам его армия приобрела стойкость и дисциплину, и следует полагать, что простым солдатам не дозволялось превосходить роскошью их военачальника. Послы от греческого императора Никифора убедили его предпринять завоевание Болгарии, и к его стопам были положены тысяча пятьсот фунтов золота для покрытия расходов экспедиции или в вознаграждение за предстоявшие труды. Собранная им шестидесятитысячная армия отплыла из устьев Борисфена к устьям Дуная, она высадилась на берегах Мизии, и после непродолжительной борьбы меч русских одержал верх над стрелами болгарской конницы. Побежденный болгарский царь сошел в могилу, его дети попали в плен, а его владения до самых Гемских гор были покорены или опустошены северными пришельцами. Но вместо того, чтобы выпустить из рук свою добычу и исполнить принятые на себя обязательства, варангский князь обнаружил расположение не отступать, а подвигаться вперед, и если бы его честолюбивые замыслы увенчались успехом, столица Русской империи еще в ту раннюю пору была бы перенесена в более теплые и более плодородные страны. Святослав желал пользоваться выгодами своего нового положения, которое дозволяло ему добывать разнообразные продукты всех стран или путем обмена, или путем захвата. Благодаря удобным водным сообщениям он мог получать из России продукты своего отечества — меха, воск и мед; Венгрия доставляла бы ему коней и собранную на Западе добычу, а в Греции было много золота, серебра и тех предметов роскоши, к которым он из бедности относился с притворным пренебрежением. Отряды патцинакитов, хазар и тюрок стали под знамя победителя, а посол Никифора не оправдал возложенного на него доверия, присвоил себе императорское звание и обещал своим новым союзникам поделиться с ними сокровищами Востока. От берегов Дуная русский князь продолжал свое наступательное движение до Адрианополя, на формальное требование очистить римские владения он отвечал презрительным отказом и предупредил, что Константинополь скоро увидит в своих стенах своего врага и повелителя.
Никифор не был в состоянии избавить империю от беды, которую сам навлек на нее, но его престол и его жена достались, после его смерти, Иоанну Цимисхию, маленькая фигура которого обладала мужеством и дарованиями героя. Первая победа, одержанная генералами Цимисхия над русскими, отняла у этих последних их иноземных союзников, из которых двадцать тысяч или были истреблены мечом, или вовлеклись в восстание, или покинули свои знамена. Фракия была спасена, но варвары еще были в числе семидесяти тысяч, и легионы, отозванные из только что завоеванных ими в Сирии стран, приготовились выступить, с наступлением весны, в поход под знаменем воинственного монарха, объявившего себя другом Болгарии и мстителем за причиненные ей обиды. Проходы Гемских гор были оставлены незащищенными, они были немедленно заняты, римский авангард состоял из бессмертных (высокомерное название, заимствованное от персов); император шел во главе главных сил, состоявших из десяти тысяч пятисот пехотинцев, а его остальные войска следовали за ним медленно и осторожно вместе с багажом и военными машинами. Первым подвигом Цимисхия было взятие Маркианополя, или Перисфлабы в два дня: трубы подали сигнал, войска ворвались на городские стены по лестницам, восемь тысяч пятьсот русских пали под ударами меча, а сыновья болгарского царя были освобождены из позорного тюремного заключения и номинально облечены царской властью. После этих неоднократных неудач Святослав отступил к укрепленной позиции Дристре на берега Дуная, а вслед за ним шел неприятель, то ускорявший, то замедлявший преследование. Византийские галеры поднялись вверх по реке, легионы возвели вокруг неприятеля окопы, и русский князь, укрывшийся за укреплениями своего лагеря и за городскими стенами, был со всех сторон окружен, там он выдерживал приступы и стал терпеть недостаток в съестных припасах. Русские совершили немало подвигов, свидетельствовавших об их мужестве, они не раз делали отчаянные вылазки, и лишь после шестидесятипятидневной осады Святослав покорился своей горькой судьбе. Снисходительные условия его капитуляции свидетельствуют о благоразумии победителя, который уважал своего врага за непреклонное мужество и опасался доводить его до отчаяния. Русский великий князь дал торжественную клятву, что отказывается от всяких враждебных замыслов, для его возвращения был открыт свободный пропуск, свобода торговли и судоходства была восстановлена, каждый из его солдат получил по мере зернового хлеба, а выдача двадцати двух тысяч мер доказывает, как были велики потери варваров и сколько их оставалось налицо. После утомительного похода они снова достигли устьев Борисфена, но их съестные припасы истощились, время года было для них неблагоприятно, они провели зиму на льду, и прежде чем они успели двинуться далее, Святослав был застигнут врасплох и разбит соседними племенами, с которыми греки поддерживали постоянные и выгодные сношения. Не таково было возвращение Цимисхия, он был принят в своей столице так, как принимали спасителей древнего Рима Камилла или Мария. Но заслугу победы благочестивый император приписал Матери Божьей, и изображение Девы Марии, державшей на руках божественного младенца, было поставлено на триумфальной колеснице, украшенной военной добычей и внешними отличиями болгарского царского достоинства. Цимисхий совершил свой публичный въезд верхом, с диадемой на голове и с лавровым венком в руках, и Константинополь был удивлен тем, что ему приходилось рукоплескать воинским доблестям своего государя.
Константинопольский патриарх Фотий, честолюбие которого равнялось его любознательности, поздравлял и самого себя, и греческую церковь с обращением русских в христианскую веру. Он убедил этих свирепых и кровожадных варваров признать Иисуса за Бога, христианских миссионеров за наставников, а римлян — за друзей и братьев. Его торжество было непродолжительно и преждевременно. Среди превратностей фортуны, которым подвергались русские вожди во время своих хищнических предприятий, быть может, некоторые из них дозволили окропить себя водами крещения, а один греческий епископ мог, под именем митрополита, совершать в киевской церкви таинства для собрания верующих, состоявшего из рабов и туземцев. Но семена Евангелия были посеяны на непроизводительной почве, вероотступников было много, а число новообращенных было невелико, и введение в России христианства следует отнести ко времени крещения Ольги. Женщина, которая, быть может, была самого низкого происхождения, но умела отмстить за смерть своего супруга Игоря и захватить в свои руки его скипетр, несомненно, была одарена тем мужеством, которое внушает варварам страх и заставляет их повиноваться. В минуту внешнего и внутреннего спокойствия она отплыла из Киева в Константинополь, а император Константин Порфирородный подробно описал церемониал, с которым она была принята в его столице и в его дворце. И правила этикета, и титулы, и приветствия, и устройство банкета, и подарки — все было тщательно приноровлено к удовлетворению тщеславия иностранки без нарушения должного уважения к величию императора. При совершении таинства крещения ей было дано высокочтимое имя императрицы Елены, а до него или вслед за ним состоялось обращение в христианство дяди великой княгини Ольги и составлявших ее свиту двух переводчиков, шестнадцати придворных дам высшего ранга, восемнадцати дам низшего ранга, двадцати двух служителей или должностных лиц и сорока четырех русских купцов. По возвращении в Киев и в Новгород она непоколебимо держалась своей новой религии; но ее подданные — из упорства или из равнодушия — сохраняли привязанность к богам своих предков. Ее сын Святослав боялся раздражить своих боевых товарищей и сделаться предметом их насмешек, а ее внук Владимир с юношеским рвением умножал и украшал памятники старинного культа. Чтоб умилостивлять жестоких северных богов, им приносились человеческие жертвы; при выборе этих жертв туземцев предпочитали иноземцам, христиан идолопоклонникам, а того отца, который осмеливался защищать своего сына от ножа жрецов, фанатическая толпа подвергала одной участи с сыном. Однако наставления и пример благочестивой Ольги произвели хотя и малозаметное, но глубокое впечатление на умы монарха и его народа; греческие миссионеры не переставали проповедовать, вступать в диспуты и крестить, а русские послы и торговцы сравнивали грубое поклонение идолам с изящными суевериями Константинополя. Они с удивлением смотрели на Софийский собор, на блестящие изображения святых и мучеников, на богатства алтаря, на многочисленных священников и на их великолепные облачения, на пышность и стройность церковных церемоний; их поражали переходы от благочестивого молчания к благозвучному пению, и их нетрудно было уверить, что хор из ангелов ежедневно спускался с неба, чтоб принимать участие в молитвах христиан. Но Владимир согласился или поспешил перейти в христианство из желания вступить в брак с римской принцессой. Обряд крещения и обряд бракосочетания были одновременно совершены в Херсоне христианским первосвященником; Владимир возвратил этот город брату своей супруги императору Василию, но медные ворота Херсона, как рассказывают, были перенесены в Новгород и поставлены перед церковью, в память его победы и его перехода в новую религию. Громовержца Перуна, которому он так долго поклонялся, тащили, по его деспотическому приказанию, по улицам Киева, а двенадцать сильных варваров били дубинами уродливое изображение этого бога и затем с негодованием бросили его в воды Борисфена. Владимир издал указ, что с теми, кто будет отказываться от обряда крещения, будет поступлено как с врагами Бога и их государя, и реки немедленно покрылись тысячами послушных русских, признавших истину и превосходство учения, принятого великим князем и его боярами. При следующем поколении остатки язычества были окончательно вырваны с корнем; но так как двое братьев Владимира умерли некрещеными, то их кости были вынуты из могилы и очищены несогласным с церковными уставами посмертным крещением.
В девятом, десятом и одиннадцатом столетиях христианской эры владычество Евангелия и церкви распространилось по Болгарии, Венгрии, Богемии, Саксонии, Дании, Норвегии, Швеции, Польше и России. Триумфы апостольского рвения возобновились в этом железном веке христианства, и как северные, так и восточные страны Европы подчинились религии, которая была отлична от поклонения их прежним идолам не столько на практике, сколько по теории. И в Германии, и в Греции монахи из похвального честолюбия посещали палатки и хижины варваров; уделом первых миссионеров были бедность, лишения и опасности; их мужество было предприимчиво и терпеливо; их мотивы были чисты и похвальны; наградой служили для них в ту пору свидетельство их совести и уважение признательного народа; но обильная жатва, которая была плодом их усилий, перешла по наследству в пользование гордым и богатым прелатам позднейшего времени. Первые обращения в христианство были добровольные; святая жизнь и красноречие были единственными орудиями миссионеров; но они боролись с вымыслами язычников при помощи чудес и видений, а правителей они располагали в свою пользу тем, что удовлетворяли их тщеславие и заботились об их интересах. Национальные вожди, которым расточались титулы королей и святых, полагали, что долг и благочестие налагают на них обязанность обращать их подданных и соседей в католическую веру; берега Балтийского моря от Голштейна до Финского залива были завоеваны под знаменем креста, и владычество язычников закончилось состоявшимся в четырнадцатом столетии обращением в христианство Литвы. Впрочем, справедливость и беспристрастие заставляют сознаться, что обращение северных стран в христианство доставило немало мирских выгод и прежним, и новым христианам. Врожденная в людях склонность к войне не могла быть излечена евангельскими принципами милосердия и миролюбия, и честолюбие христианских государей возобновляло во все века бедствия, к которым ведет борьба этого рода. Но допущение варваров в лоно гражданского и церковного общества избавило Европу от хищнических морских и сухопутных нашествий норманнов, венгров и русских, научившихся щадить своих единоверцев и возделывать свою земельную собственность. Благодаря влиянию духовенства стали вводиться законы и порядок, и внутрь варварских стран земного шара проникли зачатки искусств и знаний. Щедрое благочестие русских государей привлекало к ним на службу самых искусных греков для украшения городов и для образования подданных; купол Софийского собора и украшавшая этот собор живопись были предметом грубого подражания для тех, кто строил церкви киевские и новгородские; произведения отцов церкви были переведены на славонский язык и триста знатных юношей поступили — добровольно или по принуждению — в основанное Ярославом училище. Россия, по-видимому, должна бы была быстро продвигаться вперед на пути к просвещению, так как находилась в близких сношениях с константинопольской церковью и с константинопольским правительством, относившимися в ту пору с основательным презрением к невежеству латинов. Но византийская нация была раболепна, изолирована и близка к упадку; после того как Киев утратил свое прежнее значение, плавание по Борисфену было остановлено в пренебрежении; великие князья Владимирские и Московские жили вдалеке от моря и от христианского мира, и разделившаяся на части монархия подпала под позорное и варварское татарское иго. А те славонские и скандинавские народы, которые были обращены в христианство латинскими миссионерами, хотя и должны были выносить духовную юрисдикцию и светские притязания пап, но были связаны языком и религией и один с другими и с Римом; они впитали в себя вольный и благородный дух европейской республики и стали мало-помалу пользоваться светом знаний, начинавшим озарять Запад.
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |