История польского народа (Шмитт; Шрейер)/Первый период/ДО

Исторія польскаго народа — Отъ переводчика
авторъ Генрихъ Шмиттъ (1817—1883), пер. Ю. О. Шрейеръ (1835—1887)

Оригинал: польск. Dzieje narodu polskiego. — Перевод опубл.: 1864.

ПЕРВЫЙ ПЕРІОДЪ Дохристіанская Польша (по 965 г.)

На обширной равнинѣ между Эльбою и Днѣпромъ, жили съ незапамятныхъ временъ славяне, в сосѣдствѣ съ прусско-литовскими народами, которые, начиная съ устьевъ въ Вислы по направленію къ востоку, заняли широкимъ поясомъ побережье балтийскаго моря. Древніе греки называли всѣ народы, поселившіеся к сѣверу отъ нижняго Дуная и чернаго моря, общимъ именемъ скиѳовъ и сарматовъ, исчисляя, впрочемъ нѣкоторые изъ нихъ въ особенности. Въ южной части Дуная, то есть въ нынѣшнихъ сѣверныхъ провинцияхъ Турции, жили ѳракійцы, распадавшіеся на мизовъ, готовъ и многихъ другихъ племенъ. Въ числѣ множества наименованій разныхъ народовъ, которыми древніе писатели населяютъ Ѳракію и Скиѳію, встрѣчаемъ не мало, до того чисто славянскаго произношенія, что невозможно было бы уяснить ихъ существованіе другимъ языкомъ. Отсюда ученые лѣтопискцы пришли къ заключенію, что славяне, разделѣнные на многія отдѣльныя отрасли, жили съ незапамятныхъ временъ частію изолированные, частію же смѣшавшись съ позднѣйшими пришельцами, на всемъ пространствѣ, которое занимали — древняя Ѳракія, Скиѳія и Сарматія. Къ корню славянскихъ народовъ принадлежитъ также и польский народъ. Славяне, по природѣ мягкого нрава и страстно привязанные къ семейству своему, не могли въ древности прослыть своими военными подвигами, ибо они не чувствовали склонности ни къ походамъ, ни къ переселенію; они предпочитали всегда независимость и сельскія занятія. Дробясь на безчисленныя общины, они, по очереди, подчинялись готамъ, гуннамъ и аварамъ.

Склонные преимущественно къ сельской жизни, славяне предавались главнѣйшимъ образомъ земледѣльческимъ занятіямъ, изъ чего однакожъ не слѣдуетъ, чтобъ имъ были незнакомы другія отрасли человѣческихъ промысловъ. Напротивъ, отказавшись, несравненно раньше нежели германцы от кочевой жизни, они отличались гораздо высшимъ образованіемъ. Уже самыя потребности земледѣлия и осѣдлой жизни навели ихъ на усвоеніе техъ изобрѣтеній, безъ которыхъ положительно нельзя обойтись въ подобныхъ обстоятельствахъ. Можно указать на несомнѣнные слѣды, что славяне ткали полотно, приготовляли медъ, варили пиво, добывали и топили минералы, выдѣлывали звѣриныя кожи, понимали толкъ въ скульптурѣ и строительномъ искусствѣ. Все это на ряду с земледѣліемъ и огородничествомъ свидѣтельствуетъ о ихъ успехахъ въ промышленности. Обработавъ весьма рано свою рѣчь, они изобрели, по мнѣнію нѣкоторыхъ ученыхъ, даже особенную руническую азбуку…

Кротость и гостепріимство были главными чертами ихъ національного характера, какъ ясно говорятъ объ этомъ древнія преданія. Гнушаясь всякою личною неволею, они дозволяли даже военноплѣннымъ, не хотѣвшимъ или не бывшимъ въ состояніи заплатить выкупа, пользоваться такою свободою, которая была немыслима у другихъ народовъ. Каждый вновь прибывшій или гость былъ подъ покровительствомъ закона, а хозяинъ, по обязанности, заботился о его безопасности и отвѣчалъ передъ старшиною и всею общиною за всякое оскорбленіе нанесенное гостю.

При всей мягкости характера, славяне необыкновенно любили личную свободу и предпочитали ее безопасности общины. Вотъ поводъ, почему у славянъ вообще не было большихъ общественныхъ організацій или государствъ, и только серьозная внѣшняя опасность или притѣсненія могли ихъ заставить сосредоточиться въ болѣе многочисленныя общественныя массы. Иго аваръ, которые поселились въ нынѣшней Венгріи на среднемъ Дунаѣ и угнетали самымъ жестокимъ образомъ сосѣднія славянскія общины, вызвало сперва упорное сопротивленіе со стороны покоренныхъ, а затемъ диктатутру Самона, продолжавшуюся болѣе тридцати лѣтъ въ первой половинѣ VII вѣка по Р. Х. Спустя два столѣтія, походъ, открытый противъ славянъ государями изъ дома франкскихъ каролинговъ, вызвалъ отпоръ государства Великой Моравіи, которая пріобрѣтя при Ростиславѣ большое значеніе, — послѣ смерти Святополка въ началѣ X вѣка, распалась на нѣсколько отдѣльныхъ княжествъ. Въ тоже время германцы и, только что прибывшіе съ востока, мадьяры и венгры, вторглись въ Моравію съ громадными полчищами. Болѣе отдаленных слѣдовъ существованія въ западномъ славянскомъ мирѣ государства, которое имѣло бы болѣе значительные размѣры, не находимъ въ сохранившихся историческихъ преданіяхъ.

Подобно прочимъ славянскимъ народамъ, въ полной независимости, жили и поляки въ странахъ, охваченныхъ системою рѣкъ Одера и Вислы. Разделѣнные на многія общины, независимыя другъ от друга, они не имѣли общаго наименованія, хотя и были общаго происхожденія, употребляли однообразную рѣчь и даже не разнилисъ ни въ обычаяхъ, ни в общественныхъ понятіяхъ, религіи и обрядахъ. Занятая мѣстность настолько оказала на нихъ влиянія, что со временемъ возникли не только новыя наименованія, но и выработались нѣкоторые извѣстные оттѣнки. Впослѣдствіи, когда сосѣднія общины, подъ натискомъ внѣшнихъ обстоятельствъ, сложились въ болѣе значительное общественное тѣло или государство, появляется общее наименованіе полянъ или поляковъ, вследствіе чего и возникло названіе Польши. Съ этимъ названіемъ встречаемся въ самыхъ старинныхъ германскихъ преданіяхъ.

Первобытныя дѣянія каждаго народа на невѣрныхъ и даже баснословныхъ преданіях, ибо событія не записывались въ глубокой древности и слѣдовательно должны были изгладиться изъ памяти; между темъ въ устные рассказы вошло множество басень, несогласных съ истиною. Изъ всего, дошедшаго до нас изъ тогдашней эпохи о прошломъ Польши, вѣрно только то, что тогдашніе поляки, подобно прочимъ славянамъ, пользовались общинными учрежденіями. Их общины, расположенныя между Одеромъ и Вислою, отличались совершенною свободой. Пространство земли, занятое одною родовою общиною, называлось ополемъ. Каждый ополь составлялъ извѣстное цѣлое, заключавшее въ себѣ отдѣльное общество, раздѣленное отъ сосѣднихъ или большими въ то время, трудно проходимыми лѣсами, или озерами, или другими естественными границами. Обитатели этихъ ополей жили между собою въ согласіи, и избирали изъ своей среды старѣйшину, не придавая впрочем, его достоинству правъ наслѣдственности. Все пространство земли, занятое общиною, соствляло общую собствѣнность всѣх ея членовъ, и хотя ее отдавали частями во владѣніе, однакожъ выгоды отъ остальной общей собствѣнности дѣлили по ровну, ибо каждый был одинаково обязанъ нести общія тягости. Земледѣліе, скотоводство, а также охота и рыболовство доставляли имъ средства къ умѣренной и простой жизни, а личная свобода возвышала достоинство ихъ скромнаго, но независимаго положенія. Изъ родовой совокупности общины проистекала солидарная отвѣтственность за каждаго изъ членовъ общины, а равно обязанность смыть оскорбленіе, нанесенное кому-либо изъ ея среды. Старѣйшина завѣдывалъ делами ополя съ согласія и рѣшенія общаго собранія членовъ общины, но для такого рѣшенія требовалось полнаго едниногласія. Сопротивленіе одного останавливало рѣшеніе, однакожъ въ болѣе важныхъ случаяхъ сопротивляющагося принуждали силою и даже тѣлесными истязаніями согласиться с рѣшеніемъ остальныхъ. Всякаго дѣйствовующаго на перекоръ единогласному рѣшенію, оскорбившаго ввѣренного ему гостя или дозволившаго другимъ оскорбить его, наказывали сожженіемъ усадьбы. Къ обязанности всего ополя относилось преслѣдованіе и поимка мошенниковъ, сооруженіе и исправленіе мостовъ и греблей, вооруженныя отраженія непріятелей и тому подобныя общественныя повинности.

Обряды и обычаи тогдашнихъ поляковъ отличаются необыкновенною мягкостью и привязанностью къ свободѣ. Нынѣ не осталось и малѣйшаго слѣда, который свидѣтельствовалъ бы о существованіи сильно организованнаго жреческаго сословія, изъ чего однакожъ не слѣдуетъ, чтобы имъ были чужды требованія религіи. Сколько можемъ судить теперь, всѣ ихъ обряды носили характеръ непринужденной веселости. Народныя божества не требовали человѣческой крови, потобно тому, какъ это имело место у другихъ народовъ, а показаніе Дитмара о сожиганіи вдовъ на кострѣ вмѣстѣ съ тѣлами мужей, не состовляетъ еще противорѣчія сказанному, ибо на это показаніе нельзя положиться безусловно. Многоженство опредѣлительно не было запрещено, но какъ явленіе, противное общимъ семейнымъ обычаямъ, случалось весьма рѣдко. Постриженіе дѣтей мужескаго пола происходило на седьмомъ году жизни. Во время этого торжественнаго обряда отецъ въ присутствіи жреца и кого либо изъ старшинъ, признавалъ мальчика своимъ ребенкомъ и передавалъ ему свои собственныя права.

Трудно опредѣлить, какъ долго сохранилась подобная отдѣленность общинъ; вѣрно только то, что натискъ внѣшних обстоятельствъ, принуждалъ, во имя общей солидарности, приходить въ взаимное соприкосновеніе. Сосѣдніе ополи соединялись другъ съ другомъ, а ихъ старѣйшины собиралсь на національныя совѣщанія въ мѣста огороженныя или города. Въ совѣщаніяхъ этихъ, называвшихся вѣчами, обдумывались средства защиты, разрѣшались споры между отдѣльными общинами, заключались союзы, обсуждались походы, выбирали предводителей или воеводъ, награждали за заслуги, наказывали виновныхъ и т. п. На этихъ вѣчахъ рѣшали всѣ дѣла, относящіяся къ цѣлому союзу, между темъ какъ каждая изъ общинъ исключительно занималась своими интересами. И на вѣчѣ для каждаго рѣшенія требовалось единогласіе, что неоднократно заствляло прибѣгать къ тѣмъ же средствамъ, которыми достигали единогласія въ ополяхъ.

Походы вооруженныхъ готовъ и гунновъ подвергали мирные ополи чувствительнымъ убыткамъ и даже, временной утратѣ ихъ независимости. Но кратковременное иго изгладилось изъ преднаній, а за то лучше сохранилось воспоминаніе о столкновеніяхъ съ аварами. Прибытіе этихъ варваровъ въ окрестности Дуная, гдѣ они основали свою укрѣпленную позицію, вызвало большія перемѣны въ общественной организаціи сосѣднихъ славянъ. Въ то врѣмя, когда болѣе близкіе изъ нихъ стонали подъ ужаснѣйшимъ ярмомъ, не были безопасны и болѣе удаленные. Опасность заставляла придумывать средства къ защитѣ въ то время, когда притязанія кагановъ, то есть аварскихъ предводителей, не знали предѣловъ. Къ этому времени отноятся также народныя преданія, гласящія о предводителяхъ, которые отличались въ разныхъ пунктахъ и пытались удержать на всегда однажды пріобрѣтенную власть. Преданія эти не относятся исключительно къ одной мѣстности, хотя в последствіи они слились между собою въ описаніяхъ лѣтописцевъ и даже подверглись многимъ измѣненіямъ.

Почти одновременно съ монархіею Самона прославился въ прежней Хробатіи, а позднѣйшей Малопольшѣ — Кракъ или Крокъ, человекъ с большимъ умомъ. Возвратившись изъ какой то удачной экспедиціи, въ которой, по волѣ союзныхъ общинъ онъ былъ навѣрное вождем, Кракъ объявилъ собравшимся въ совѣтъ дружинамъ, что желая защитить себя отъ чужаго ига, необходимо ввѣрить кому либо постоянную власть и надзоръ за общею безопасностью. Судьба сильно угнетенных сосѣднихъ славянъ весьма краснорѣчиво говорила о дѣйствительно-громадной опасности, угрожавшей всѣмъ остальнымъ, а потому старшины, собравшіеся на вѣчѣ, согласились принять предложеніе Крака. Дѣло состояло только въ томъ, кому поручить такую важную власть? Кракъ потребовалъ для себя этой власти, онъ объявилъ, что будетъ скорѣе отцем, нежели княземъ, и что не позволит болѣе сильнымъ притѣснять слабыхъ, а чужеземныхъ наѣздниковъ будетъ отражать съ возможною энергіею. Старшины тѣмъ охотнѣе повѣрили обѣщаніямъ Крака, что онъ слылъ вообще человѣкомъ умнымъ, справедливымъ и мужественнымъ, словомъ, онъ владѣлъ всѣми качествами хорошаго правителя. А потому безъ колебанія ему ввѣрили высшую или княжескую власть надъ всею массою союзныхъ общинъ. Кракъ совершенно оправдалъ выборъ старшинъ, ибо выполнилъ всѣ данныя обѣщанія. Отражая удачно непріятельскія нашествія, онъ съ равнымъ успѣхомъ вторгался самъ въ ихъ земли. Распространяя свою дѣятельность и на внутреннее управленіе края, онъ издавалъ мудрые уставы, заботился о правосудіи, основывалъ деревни и города, и въ числѣ прочихъ Краковъ. Когда же, засѣвший въ пещерѣ горы Вавеля, какой то хищный звѣрь (котораго преданіе обратило въ чудовище), началъ наносить много вреда окрестнымъ поселенцамъ, и нѣкоторыхъ изъ нихъ поглотилъ, Кракъ приказалъ своимъ обоимъ сыновьямъ уничтожить этого звѣря. Охотничья экспедиція удалась великолѣпно, и звѣрь, благодаря хитрости, былъ убитъ. Но за то между братьями возникъ спор, окночившійся братоубійствомъ: младший братъ завидуя страшему его будущей власти, умертвилъ его, а возвратившись домой, донесъ отцу, что братъ съѣденъ звѣремъ. Кракъ принялъ къ сердцу потерю страшаго сына и не пережил ее долго. Послѣ его смерти собрались страшины на вѣче для выбора наслѣдника. Заслуги Крака обезпечивали за его потомками наслѣдство и старшины уже хотѣли ввѣрить правленіе оставшемуся сыну, какъ вдругъ преступленіе открылось. Собравшіеся постановили наказать его смертью, но слезы и мольбы сестры виновнаго — Ванды измѣнили смертный приговоръ на вѣчное изгнаніе изъ края. Бразды же правленія были вручены Вандѣ, которая, говорятъ, отличалась и умом, и красотою. Кто то изъ сосѣднихъ князей, обольщенный ошибочною надеждою, что во время женскаго правленія, можно будетъ безъ труда захватить весь край, произвелъ нападеніе съ многочисленнымъ войскомъ. Тогда Ванда, собравъ все воинство, выступила на его челѣ противъ враговъ, которые до того перепугались, что не взирая на просьбы своего князя, бѣжали съ позоромъ. Стыдъ привелъ князя въ отчаяніе и онъ самъ лишилъ себя жизни, проклиная и Ванду, и свое трусливое воинство. Ванда была всегда противъ брачнаго союза, а потому скончалась, не оставивъ послѣ себя потомковъ. Позднейшія преданія приписали Вандѣ и ея отцу существующія и по нынѣ подъ Краковомъ двѣ могилы, которыми, будто-бы, благодарный народ хотѣлъ почтить ихъ память^[1].

Послѣ смерти Ванды возобновилось прежнее общинное управленіе и высшая власть не сосредоточивалась болѣе ни въ чьихъ рукахъ. Трудно опредѣлить, какъ долго продолжалось такое положеніе, ибо преданія умалчиваютъ объ этомъ. Прибытіе пословъ отъ одного изъ сосѣднихъ владѣтелей, вѣроятно отъ хагана аваровъ, побудило старшинъ сосѣднихъ общинъ собраться для совѣщаній. Пословъ ввѣли в совещательный кругъ и освѣдомились о цѣли прибытія и когда последніе объявили, что прибыли за данью, послѣдовало рѣшеніе принять ихъ прилично, какъ пословъ другаго государства, но въ то же время наказать ихъ примѣрно, какъ смѣльчаковъ, являющихся въ качествѣ сборщиковъ за данью къ свободному народу. Вотъ почему имъ была дана великолѣпная трапеза, послѣ которой ихъ умертвили безъ жалости: съ нихъ содрали кожу, и набивъ ее падалью отослали королю. Задѣтый за живое этимъ оскорбленіемъ, король отправилъ свои войска для наказанія этой дерзости. Но экспедиція не удалась его вождямъ: разбитые, они вынуждены были бѣжать съ поля сраженія. Раздраженный этимъ еще болѣе, король двинулся самъ, во главѣ многочисленныхъ полчищъ, съ намѣреніемъ обратить весь край въ пустыню. Паническій срахъ предшествовалъ его знаменамъ. Никто не дерзалъ сопротивляться. Непріятель уничтожилъ значительную часть страны, разрушая деревни и города, развалины которыхъ повелѣвалъ засыпать солью. Такую судьбу предстояло испытать и Кракову.

Въ виду такой крайности нашелся отважный человѣкъ, знакомый с мастерствомъ золотыхъ дѣлъ, по имени Прежымеславъ или Лешекъ^[2], который, не сомнѣваясь въ возможности спасти край, собралъ горсть храбрыхъ и выжидалъ удобнаго случая для отмщенія за обиды, нанесенныя родной землѣ. Не имѣя достаточно силъ чтобы завязать бой въ открытомъ полѣ, онъ прибѣгнулъ къ хитрости. Именно когда непріятельское войско расположилось лагеремъ у подошвы горы, Лешекъ установилъ ночью на горѣ жерди съ насажденными шлемами и разукрашенными щитами, что издали могло быть принято за рыцарей, размѣщенных въ боевомъ порядкѣ. Непріятель, обманутый этою хитростью, выслалъ вооруженный отрядъ противъ мнимыхъ рыцарей. Какъ скоро было замѣчено движеніе, Лешекъ снялъ жерди, и устроивъ засаду, кинулся на возвращавшихся въ безпорядкѣ непріятелей, которые во время этого преслѣдованія всѣ до одного погибли. Не теряя времени онъ велѣлъ своимъ воинамъ облечься въ вооруженіе и доспѣхи убитыхъ и безъ сопротивленія въ непріятельскій лагерь, внезапно бросился на противниковъ. Король увѣдомленный о боѣ, возбужденномъ въ лагерѣ, полагал что это простая драка изъ за добычи между возвращающимися изъ удачной экспедиціи и оставшимися въ лагерѣ, а потому во главѣ своей стражи, поспѣшилъ на помощь отряду Лешка. Онъ замѣтилъ слишкомъ поздно свою ошибку, и потеряв большую часть войска, долженъ былъ съ остатками искать спасенія въ бѣгствѣ. Благородный народъ призналъ остроумнаго Лешка княземъ, награждая его, такимъ образомъ, за освобожденіе отечества. Преданіе не сохранило намъ другихъ подробностей объ этомъ Лешкѣ.

Власть князей еще не установилась. Прежде нежели установилась эта власть на прочных основаніяхъ, старшины избирали всегда вождя или воеводу, значеніе котораго въ то же время было несравненно шире, нежели впослѣдствіи. Иногда рѣшалъ жрѣбій, какъ напримѣръ, во время выбора втораго Лешка. Именно, когда соискателей на власть являлось множество, а предпочтеніемъ одного не хотѣли раздразнить остальныхъ, община рѣшала выйти из затрудненія, такимъ образомъ. Званіе вождя получалъ тотъ, кто во время конныхъ скачекъ первый достигалъ барьера, затѣмъ назначали время и мѣсто и всѣ соперники должны были прибыть верхомъ на пѣгихъ лошадяхъ. Одинъ изъ нихъ, желая впередъ обезпечить за собою побѣду, разбросалъ по дорогѣ кольчатые желѣзные четыреугольники, единственно въ надеждѣ, что въ то время, когда у всѣхъ прочихъ израненныя лошади будутъ хромать, онъ на своемъ подкованномъ конѣ, первый примчится к цѣли. Но еще до начала скачекъ двое пастуховъ, вздумавши узнать, кто изъ нихъ скорѣе бѣжитъ, нашли самымъ приличнымъ мѣстомъ для подобныхъ бѣговъ дорогу, предназначенную для публичных скачекъ. Изранивъ свои ноги, они замѣтили хитрость и рѣшились извлѣчь пользу изъ этого открытія. Одинъ изъ нихъ, прозванный впоследствіи Лешкомъ, снялъ с дороги кольца такимъ образомъ, что составилась извилистая тропинка, извѣстная ему одному, и въ день скачекъ явился вмѣстѣ съ прочими на пѣгой лошади. Когда, по данному знаку, всѣ тронулись, съ мѣста, изобрѣтатель подлога высунулся впередъ на подкованномъ конѣ и опередилъ остальныхъ, захромавшія лошади которыхъ далеко остались позади. Вслѣдъ за нимъ, среди смѣха зрителей подвигался по извилистой тропинкѣ Лешекъ и вторымъ добѣжалъ до цѣли. Перваго провозгласили уже было княземъ, но замѣтя подковку лошади и кольца по дорогѣ, приговорили за обманъ къ разтерзанію лошадьми, и званіе князя досталось Лешку^[3]. Преданіе увѣряетъ, что Лешекъ отличался мужествомъ и предприімчивостью и что расширяя границы вновь возникающаго государства, онъ одерживалъ побѣды надъ сосѣдними завоевателями и принуждалъ ихъ къ покорности, между темъ, как другие ополи подчинялись ему добровольно. Щедрый и великодушный, какъ скоро того требовало достоинство государства, онъ въ то же время былъ скроменъ въ отношеніи к собственнымъ нуждамъ и помня всегда свое прежнее состояніе, сохранялъ тщательно свою убогую пастушескую одежду, в которую даже неразъ облекался. Расширивъ предѣлы государства, онъ оставилъ по наследству власть своему сыну Лешку. Подражая своему отцу, новый князь завоевалъ такое множество новыхъ странъ, что умирая, могъ надѣлить ими свое многочисленное потомство. Каждому изъ сыновей, число которыхъ, говорятъ, было 21, достался довольно обширный удѣл, но главою всѣхъ он назначилъ Попеля^[4]. Объ этомъ послѣднемъ знаемъ изъ преданій только то, что умирая, онъ оставилъ также малолѣтняго Попеля, котораго поручилъ опекѣ дядей, взявъ съ нихъ торжественное обѣщаніе, передать ему верховную власть, по достиженіи имъ совершеннолѣтія.

Подобно тому, какъ преданіе о Кракѣ, Вандѣ и первомъ Лешкѣ относится к Малопольшѣ или Хробатіи, - преданія о слѣдующіхъ Лешкахъ и Попеляхъ относятся к Великопольшѣ, а в особѣнности къ мѣстности близъ озера Гопло. Дворъ Попеля былъ Гнѣзнѣ, а дяди, вѣрные своему обѣщанію, добросовѣстно занялись воспитаніемъ племянника. Но Попель II имѣлъ самыя дурныя наклонности. Предаваясь праздной и развратной жизни, онъ гонялся только за удовольствіями и гнушался каждою работою, каждымъ, болѣе серьознымъ занятіемъ. Он проводилъ дни и ночи среди неприличныхъ развлеченій, въ обществѣ развратной молодежи и не обращалъ вниманія на предостереженія и совѣты дядей. Будучи самъ трусомъ и убѣгая обыкновенно первымъ съ поля сраженія, онъ былъ строгъ и жестокъ въ отношеніи къ болѣе слабымъ. Когда, по достиженіи совершеннолѣтія, дяди вручили ему правленіе, Попель II вступилъ въ бракъ съ самою коварною женщиною, которая владычествовала его именемъ. Полагаясь на ея мнѣнія, онъ ни во что не ставилъ доводы дядей, которые увѣщевали его не только частнымъ образомъ, но, даже, и публично, измѣнить свой образъ жизни. Попель былъ неисправимъ, а жена его опасаясь, чтобы дяди не присвоили себѣ власти, уговорила мужа извести ихъ коварнымъ образомъ. Слѣдуя ея наущеніямъ, Попель притворился сильно больнымъ, и пригласилъ къ себѣ дядей. Когда послѣдніе съѣхались, онъ всыпалъ имъ яду в прощальные кубки, а тѣла отравленныхъ велѣлъ выбросить въ озеро Гопло. Такой низкій поступокъ вызвалъ всеобщее негодованіе, и Попель, не видя возможности изгладить дурное впечатлѣніе, бѣжалъ изъ края. Это бѣгство подало поводъ къ баснѣ, будто-бы, он вмѣстѣ съ сыновьями съѣденъ мышами, вышедшими изъ тѣлъ отравленных дядей.

Еще во время владычества Попеля, къ его двору прибыло двое путешественниковъ именно въ ту минуту, когда онъ совершалъ надъ обоими своими сыновьями торжественное постриженіе. Попель велѣлъ ихъ выгнать изъ города, что заставило ихъ искать убѣжище въ предмѣстьи, и здѣсь, въ убогой хатѣ княжескаго крестьянина Пяста сына Хошишки и жены его Ржепицы, они нашли гостепріимный пріемъ. Пястъ, имѣя единственнаго сына, и не будучи зажиточнымъ, хотѣлъ именно совершить постриженіе одновременно съ исполненіемъ этого обряда въ княжескомъ домѣ. Добродушный крестьянинъ угостилъ путешественниковъ приготовленною по случаю постриженія трапезою, то есть поставилъ передъ ними боченокъ пива и жаренаго поросенка. Чудесное размноженіе снадобьевъ и напитковъ, о которомъ вспоминаетъ преданіе, склонило Пяста пригласить Попеля и его гостей на трапезу по случаю постриженія. Князь не отказалъ, а молодой Пястовичъ, прозванный Земовитомъ, вступилъ впослѣдствіи въ ряды воиновъ. Было-ли это вслѣдствіе выбора выбора, или дѣломъ похищенія, но по изгнаніи Попеля, Земовитъ достигнулъ верховной власти (около 860). Ему приписываютъ утвержденіе новаго порядка вещей. Управляя самодержавно, онъ установилъ разные чины, которые, вмѣсто прежнихъ общинныхъ старшинъ, должны были исполнять его приказы. Расширивъ границы, государства, онъ оставилъ его своему сыну Лешку (892), который будучи не менѣе замѣчательнымъ воиномъ, передалъ въ свою очерердь государство (913) своему потомку Земомыслу. Послѣдній, подобно отцу и дѣду, заботился о приращеніи государства, въ которомъ мало по малу изглаживались постепенно прежнія мѣстныя особенности. Права, принадлежавшія нѣкогда общинамъ перешли въ цѣлости на князя, который потому именно и считалъ себя владѣтелемъ всей земли, охваченной предѣлами государства, и нигдѣ ни отъ кого не встрѣчалъ ограниченій своей власти. Земомыслъ скончался въ старческомъ возрастѣ (960), а бразды правленія послѣ его смерти достались Мечиславу I, о которомъ преданіе гласитъ, что будучи слѣпымъ отъ рожденія, онъ прозрѣлъ внезапно во время постриженія. Это подало поводъ къ предсказанію, что и народъ прозрѣетъ въ его царствованіе.

1. Легенда о Вандѣ разсказывается польскими историками весьма различно. Впервые вспоминаетъ о ней Кадлубекъ, затемъ, жившій почти в ту же эпоху, епископъ Богуфалъ. Болѣе подробное описаніе о Вандѣ встрѣчаемъ у Длугоша. Он то ставитъ Ванду во главѣ польскихъ войскъ, принимаетъ отъ ея имени посольство отъ какого то германскаго короля Рытыгера, отвѣчает за нее послам, выигрывает битву, наконецъ топитъ королеву в Вислѣ, принося въ жертву, посвященную издавна богамъ, дѣвственную чистоту и насыпаетъ ей могилу. Другіе польскіе историки повторяютъ эту легенду съ разными варіантами. Казалось-бы, что вся эта повѣсть, по видимому, построенная на вымыслѣ, ввѣденная первыми польскими историками въ ихъ сочиненія, нашла вѣру у потомства. Нарушевичъ, один изъ замѣчательнѣйшихъ польскихъ историковъ, почерпаетъ изъ хроникъ такое предположеніе. Князь Кракусъ, говоритъ онъ въ одно время господствовалъ въ Польшѣ и Чехіи. Онъ оствилъ наслѣдницею престола свою дочь Либуссу, которая проживя нѣкоторое время в состояніи дѣвичества, наконецъ пріискала себѣ мужа въ лицѣ какого то крестьянина, по имени Пржемыслав. Въ царствованіе этой Либуссы и Пржемыслава возобновился въ Чехіи, а быть можетъ, во имя сосѣдства и однообразнаго правленія, и въ обоихъ народахъ - древній родъ скиѳіскихъ амазонокъ. Подъ знаменемъ какой то Власты-дѣвицы, собиралось множество женщинъ, которыхъ вооружило желаніе освободиться изъ подъ господства мужчинъ. Если эта Власта не была польскою Вандою, и если Ванда, не желавшая, по показанію польскихъ лѣтописцев, заключать брачнаго союза, не была одною изъ ея подругъ-амазонокъ, во всякомъ случаѣ, въ исторіи обоихъ народовъ - польскаго и чешскаго втрѣчаемъ почти одни и теже обстоятельства: царствованіе Крака, наслѣдованіе его дочери Либуссы-дѣвицы, союзъ женщинъ противъ господства мужчинъ, далее - царствованіе Пржемыслава, слѣдующее тотчасъ же послѣ Ванды. Все это показываетъ, что исторія о Вандѣ или построена на польскихъ басняхъ, или же, сильно искаженномъ дѣйствительномъ фактѣ. Примѣч. переводч.
2. Пржемыслава прозвали Лешкомъ, ибо преобладающимъ его качествомъ была хитрость. Имя Лешекъ происходитъ отъ лисицы. Примѣч. перев.
3. Совершенно одинаково разсказываетъ эту легенду о скачкахъ и ея послѣдствіяхъ Нарушевичъ (Historiya narodu Polskiego przez Adama Naruszewicza, T. III. str. 123): но въ то же время полагаетъ, что она попала въ польскую исторію, подобно персидской традиціи. Примѣч. переводч.
4. О раздѣлѣ государства между сыновьями Лешка III сообщаетъ Кромеръ следующія подробности: Болеславу, Богдану и Борниму досталась Померанія, Казиміру и Владиславу - Кашубы, Яксу и Симеону - Сербія или Сорабія, Вратиславу - Ранія или Ругія, прозванная поляками отъ мышей Мисніею (быть можетъ это теперешній островъ Рюгенъ), Пржибыслав и Одда получили Дытывонію, теперешнюю Лузацію, Пржимыслав, Земовитъ и Земомыслъ Згоржелицкую землю теперешнюю Бранденбургію; остальные же получили мѣстности вблизи Саксоніи и устья Эльбы. Нарушевичъ, весьма основательно, считаетъ это рѣшительнымъ вымысломъ: невозможно допустить, говоритъ онъ, чтобы всѣ помянутыя земли были составными частями одного государства, если онѣ даже въ отдѣльности не имѣли той связи, которая должна отличать сыновъ одного народа. Примѣч. переводч.