Глава IV
правитьКарл, по-видимому, дошел до мысли подчинить своему скипетру весь полуостров и даже завоевать греческую империю, для чего он уже давно составил себе план. Однако на троне Фридриха II он был лишь ненавидимым завоевателем. Он не имел дара мудрого и искусного управления и широкого взгляда законодателя; он принес завоеванным им странам только проклятие долгой феодальной деспотии.
Его честолюбивые планы, как и планы Гогенштауфенов, потерпели крушение вследствие политики пап, партийного духа в Италии и латинского национального чувства, которое наконец восстало против гордого галльского господства.
Он десять лет управлял как сенатор городом Римом через своих наместников, занимавших высокое положение при его дворе и которых он посылал на неопределенное время в Капитолий, в сопровождении судей и других должностных лиц согласно статутам города. Жесткая рука властителя была благодетельна, так как ею было восстановлено уважение к закону: в течение года было повешено двести разбойников. С этого времени на римских монетах ставилось имя Карла. Эти монеты и статуя суть единственные памятники его сенаторского управления, которое было продолжительнее, чем управление вообще какого-нибудь другого сенатора. В зале сенаторского дворца еще и теперь можно видеть мраморное изображение средневекового короля, с короной на голове сидящего на кресле, украшенном львиными головами, со скипетром в руке, одетого в римские одежды. Голова его велика и сильна; выражение лица строгое и серьезное; нос очень большой; черты лица не некрасивы, но суровы. Это — статуя, поставленная в честь Карла Анжуйского; римляне, вероятно, воздвигли ее вскоре после победы Карла над Конрадином.
Карл снова прибыл в Рим в марте 1271 г. Его сопровождал его племянник Филипп, ставший в это время королем Франции, так как его знаменитый отец Людовик умер во время крестового похода в Тунисе. Карл вошел в Капитолий, где храбрый рыцарь Бертранд дель Бальцо управлял за него сенатом. Гибеллины, которые в течение некоторого времени еще продолжали вести партизанскую войну под начальством Андрея Каноччи и враждебно относились к просенаторам короля, теперь были подавлены. Их крепости в городе еще Иаков Кантельми отдал на истребление гвельфам, и таким образом, Арпаката на Кампо ди Фиоре и башни Петра Вико в Трастевере были сломаны. Карл счел благоразумным амнистировать некоторых предводителей из числа приверженцев Конрадина и в то же время издал распоряжение о вознаграждении гвельфов за вред, нанесенный им во время сенаторства дона Энрико.
Важные дела вызвали его в Витербо не столько потому, что остатки тосканских гибеллинов были еще опасны, сколько из желания повлиять на выбор папы. После смерти Климента IV собравшиеся там кардиналы не могли прийти к единодушному решению. Влияние тех, которые находились в зависимости от Карла, находило себе противовес в патриотически настроенных кардиналах, и все чувствовали большую важность своей обязанности выбрать папу для новой эпохи. Всех их было 18. Одиннадцать из них желали иметь папой итальянца и через него восстановить все еще бывшую вакантной империю; остальные хотели выбрать француза. Их собрания происходили при постоянном шуме, производимом гражданами Витербо, которые даже раскрыли крышу архиепископского дворца, чтобы заставить прелатов-избирателей прийти к какому-нибудь решению. Почти трехлетнее вакантное состояние Святого престола в то самое время, как оставалось не занятым и место императора, свидетельствовало о глубоком истощении папства в момент исторического кризиса. Карл вместе с королем Филиппом III, который вез с собой из Туниса тело Людовика IX, прибыл в Витербо в качестве адвоката церкви, чтобы ускорить избрание папы или, скорее, чтобы направить его согласно своему желанию; однако он не произвел никакого впечатления на кардиналов. Напротив, дерзкое злодейство, совершившееся перед их глазами, казалось, было наказанием церкви за то, что она оставалась без главы. С Карлом находился в Витербо молодой Генрих, сын Ричарда Корнваллийского, возвращавшийся из Туниса; Гвидо де Монфор, наместник Карла в Тоскане, тоже явился в этот город. Вид английского принца привел в неистовство дикого воина и навел его на мысль отомстить английскому королевскому дому, которым когда-то его великий отец Симон Лейчестер-Монфор был убит в сражении и после смерти подвергнут поруганию. Он убил ни в чем не виноватого Генриха у алтаря в церкви, протащил труп за волосы и бросил на церковную лестницу. Гнусное убийство, совершенное на глазах кардиналов, короля сицилийского и короля французского, никем не было наказано; убийца ушел в Соану, замок своего тестя графа Гвидо Альдобрандини, прозванного Конте Россо. Процесс, начатый впоследствии, велся очень снисходительно, потому что Карл ценил Гвидо Монфора как одного из своих лучших военачальников, бывшего самым превосходным орудием гибели Гогенштауфенского трона. Он наградил его заслуги прекрасными ленами в королевстве, где он предоставил ему в наследственное владение графство Нолу, Чикалу, Форино, Атрипальда и Монфорте. Гвидо, кроме того, был известен как человек большого ума и даже очень честный и правдивый; эти качества могли существовать одновременно с неукротимой дикостью страстей, свойственною средневековым характерам. Злодейство, подобное совершенному им, казалось в то время вовсе не столь ужасным, как оно казалось бы теперь; убийство из кровной мести вовсе не считалось бесчестным, и люди того времени, умевшие ненавидеть до смерти, могли и прощать тоже до смерти. Через двенадцать лет после убийства, которое теперь несомненно исключило бы убийцу, будь он даже королем, из человеческого общества, папа называл этого самого Гвидо своим возлюбленным сыном и произвел его в генералы на службе церкви.
Может быть, это злодейство вывело кардиналов их из летаргического состояния, так как 1 сентября 1271 г. возбужденные красноречием францисканца Бонавентуры они дали полномочие шестерым избирателям назначить папу. Из этого компромисса, к крайнему неудовольствию Карла, произошло избрание итальянца. Папой избран был Тедальд из дома Висконти в Пиаченце, сын Уберто, племянник архиепископа миланского Оттона Висконти, человек спокойного характера, опытный в светских делах церкви, но без специального образования. Избрание клирика, не имевшего за собой публичных заслуг, бывшего только люттихским архидиаконом и который находился еще на Востоке, указывало на то, что или кардиналы знали независимый характер Тедальда, или, не находя другого выхода, подали свои голоса за безразличного папу. Посланцы поспешили отправиться с декретом об избрании через море в Акку, где избранный находился при английском крестоносце Эдуарде, и люттихский архидиакон с величайшим удивлением узнал о блестящем жребии, выпавшем на его долю на Западе.
1 января 1272 г. он высадился в Бриндизи. В Беневенте встретил его Карл с величайшими почестями и дал ему конвой для дальнейшего следования. Посольство от римлян приветствовало его в Чепрано; но он отклонил их приглашение прибыть в Рим и направился сначала в Витербо и Орвието и уже оттуда приехал в Рим.
13 марта совершил он свой въезд в сопровождении короля Карла: зрелище, ставшее новым для римлян, потому что два папы, предшественники Тедальда, вступили на Святой престол и сошли с него в могилу, ни разу не посетивши Рима. Теперь итальянец возвратил папство в его местопребывание. 27 марта Тедальд Висконти принял посвящение в храме Св. Петра и назвался Григорием X.
Новый папа, более счастливый, чем его предшественники, получил в свое ведение новый мир в законченном состоянии. После пап, которые вели убийственные войны и поражали проклятиями народы и королей, снова взошел на ступени верховного алтаря священник, который мог поднять свою незапятнанную руку на благословение миру. Григорий X сознавал важность своей задачи, и действия этого благородного человека были в самом деле, поскольку это было для него возможно, действиями примирителя и миротворца. Борьба с империей была покончена; борцы умерли; последний, еще остававшийся в живых сын Фридриха II, король Энциус, умер как раз в это время в своем заключении в Болонье 14 марта 1272 г., на другой день после въезда папы в Рим; мир позабыл о нем, и он пережил в тюрьме трагический конец своего дома. В короткое время умерли несколько монархов, в недавнем прошлом занимавших выдающееся положение: Людовик IX, Ричард Корнваллийский, Генрих III Английский сошли с исторической сцены. Новые короли заняли их троны; новый порядок устанавливался в отрезвившемся мире. Вступив на папский престол, Григорий X нашел, что цель его предшественников была вполне достигнута: церковное государство было установлено; Сицилия снова стала папским леном под управлением новой династии; гогенштауфенский принцип был побежден; основная идея папства — всемирная духовная и судебная власть — являлась зрелым плодом великой победы.
Но головокружительная высота, на которую вознесли папство принципы Иннокентия III и его преемников, не соответствовала природе человеческих дел; она держалась искусственно и не могла быть сохранена. Григорий X видел себя совершенно одиноким; возле него не было ни одного друга из сильных мира; он видел перед собой только холодное лицо Карла Анжуйского, который прилепился к Святому престолу не как услужливый вассал, а как тягостный протектор. Из двух властей, на которых покоился христианский мир — видимое Царство Божие, одна была уничтожена; эта глубокая пустота должна была быть заполнена, империя снова восстановлена, так как без этого церковь чувствовала себя лишенной опоры. Только император мог, по понятиям того времени, дать новому устройству Италии и новому церковному государству государственно-правовую гарантию. Обиженная папами Германия, гибеллинский дух, вообще весь политический мир должны быть приведены папами же к примирению через восстановление ими Священной Римской империи.
Попытка передать корону Швабов иностранному государю наткнулась на права и проснувшееся сознание Германии. Правда, Альфонс Кастильский надеялся, что после смерти Ричарда (2 апреля 1272 г.) он получит императорскую корону, но Григорий X отклонил его претензию как неосновательную. После долгих колебаний немецкие князья по инициативе архиепископа Вернера Майнцского выбрали во Франкфурте 29 сентября 1273 г. римским королем графа Рудольфа Габсбургского, Их выбор был единогласным, за исключением протестующего голоса короля Богемского Оттокара; он был безукоризнен, потому что Рудольф в самых смелых своих мечтах не рассчитывал на корону. Таким образом, после двадцати двух лет междуцарствия империя снова получила своего верховного главу.
Рудольф Габсбургский блещет в истории как восстановитель порядка в расстроенной Германии, как сторонник мира и права и как основатель знаменитой династии. В своей рыцарской молодости (он родился 1 мая 1218 г., и Фридрих II был его восприемником от купели) он служил под знаменами Гогенштауфенов и получил известность в войнах великого императора и Конрада IV, хотя, к счастью своему, не был в них выдающимся лицом. До сих пор он исповедовал штауфенские принципы, но, вступив на престол, тотчас отказался от них. Будучи новым человеком, без наследственных прав, креатурой княжеского выбора и епископской благосклонности, он был похож в своем совершенно новом положении на нового папу. Но он обладал действительно хорошими качествами, которые создали из него, серьезного и рассудительного, но не гениального человека, и хорошего счастливого государя.
О своем избрании он известил Григория X в письме, в котором ясно отразилось изменившееся положение вещей. Разве мог бы избранный король из Швабского дома написать папе то, что писал Рудольф Габсбургский? «Я крепко утверждаю свою надежду на Вас и припадаю к ногам Вашего Святейшества, смиренно умоляя, чтобы Вы с милостивой благосклонностью помогли мне во взятой мной на себя обязанности и милостиво передали мне императорскую диадему». Таким образом, притязания, принципы, а также и права прежних германских императоров всецело переходили теперь к папе. 24 октября Рудольф был коронован в Аахене. Так как для фантазии того времени долгое отсутствие императора представлялось страшной моральной тьмой, то она теперь исчезла из мира, когда Рудольф вступил на императорский престол, а перед этим и папский престол был тоже занят. Оба мировых светила — солнце и луна — снова стали, сияя, двигаться в своих сферах. Такой притчей начинает кельнский архиепископ свое письмо к папе, в котором он извещает его о короновании Габсбурга, восхваляет его католическое направление и просит о признании и короновании его императором. Рудольф мог им доверять, потому что Григорий X искренне заботился об утверждении в империи нового властителя, который не внушал бы подозрения церкви и казался ей способным восстановить мир; притом же его возвышение полагало желательный предел честолюбию Карла Неаполитанского. Григорий X был первый папа, который сократил чрезмерное могущество этого вассального короля; и он сделал это с обдуманным спокойствием, не употребляя насильственных средств.
Лионский собор решил падение империи; Лионский же собор должен был снова дать миру мир, империи главу и соединить все христианство в великий крестовый поход. Григорий Х созвал общее собрание церкви. Находясь еще под влиянием средневековой мечты о том, что задачу Европы составляет освобождение Иерусалима, он посвятил оживленную деятельность Востоку, из которого он сам прибыл на Святой престол. План крестового похода наполнял его душу также, как когда-то душу Гонория III. Он и был главнейшей целью собора.
Из Орвието, куда он еще летом 1272 г. перенес свою резиденцию, Григорий в сопровождении короля Карла отправился весной 1273 г. в Лион. 18 июня он прибыл во Флоренцию. Он явился как установитель мира, так как его неусыпной заботой было примирить во всей Италии гвельфов с гибеллинами; однако это ему не Удалось. Партийная ярость оставалась той демонической болезнью, в которой выражались мужественная сила и творческий дух двух столетий. Дикие страсти партии были унаследованы и сделались политической религией; они и раздирали и одушевляли все города Лигурии, Ломбардии, Тосканы и Марок. Только что Григорий X совершил во Флоренции публичный акт примирения, как пламя вспыхнуло с Новою яростью, и он оставил город гвельфам и гибеллинам, полный гнева и с буллой отлучения в руках.
Великий собор был открыт 7 мая 1274 г. и продолжался до 17 июля. Григорий был удовлетворен тем, что удалось уговорить греческую церковь присоединиться к Риму. Этим он был обязан стараниям святого Бонавентуры, кардинала альбанского, который между тем еще до окончания собора умер. Византийские императоры повторяли потом эту комедию всякий раз, как им требовалась поддержка Запада. Но для умного Михаила Палеолога целью и результатом предложенного в Лионе воссоединения было признание его Западом. Таким образом, предусмотрительный папа остановил намерения Карла Анжуйского завоевать Грецию.
Знаменитый изданный в Лионе декрет установил впервые строгую форму конклава при избрании папы. После смерти папы кардиналы должны были до десяти дней ожидать своих отсутствующих братии в том городе, где он умер, затем собраться во дворце умершего, имея при себе каждый лишь одного слугу, и жить вместе в одной комнате, входы и выходы которой должны быть замурованы, кроме одного окна для передачи пищи. Если после трех дней папа не будет выбран, то в следующие пять дней кардиналам подается лишь по одному блюду на обед и на ужин, а затем наконец им дастся только вино, хлеб и вода. Всякое сношение с внешним миром запрещается под стратам отлучения, Высшее наблюдение за конклавом поручается светским властям того города, в котором происходит избрание папы, но торжественная клятва обязывала этих должностных лиц к безобманному выполнению возложенного на них важного поручения под угрозой, что в случае нарушения клятвы подвергаются интердикту и они сами, и их город. Если избрание папы совершается, как утверждает церковь, по вдохновению свыше, то голод и жажда казались бы странными средствами для достижении сошествия Святого Духа на спорящих и истомленных кардиналов. Неверующие должны били удивляться тому, что высший представитель религии набирается немногими ссорящимися стариками, которых замуровали, как арестантов, и помещении без света и воздуха, в то время как городские чиновники охраняют выходы, а взволнованные народ окружает дворец, ожидая того момента, когда упадет заложенная стена, чтобы упасть на колони перед неизвестным человеком, который выходит из конклава со слезами на глазах или с веселым взором и с рукой, поднятой для благословения. Колыбелью папы являлась тюрьма, из которой он, сделав один шаг, восходил на мировой трон. Форма избрания главы религии, столь различная от всех других способов избрания правителей, удивительна, как и все в средневековой церкви; при этом надо еще заметить, какой странный образ вообще приняло папское избрание, изменяясь с течением времени.
Знаменитое учреждение Григория X было последствием трехлетней распри, предшествовавшей его избранию. Но строгость конклава казалась, а часто и в самом деле была невыносима; кардиналы лишь неохотно подчинились закону, который оставлял их беззащитными перед насилием городских тиранов. Один из ближайших преемников Григория отменил его декрет, но он скоро был возобновлен и в существе твоем сохранился и доныне. В основе своей конклав имеет в виду обеспечить независимость выбора, содействуя этому даже посредством физического принуждения. Но история папских выборов может ответить на вопрос, достаточно ли плотны были самые толстые стены конклава, чтобы сделать невозможным влияние внешнего мира и чтобы противостоять духу хитрости, подкупа, страха, ненависти, партийной благосклонности, самолюбия и других страстей, которые проникали через толстые стены также беспрепятственно, как мифическое золото башню Данаи.
На соборе появились посланные короля Кастилии, но были устранены; посланные же от Рудольфа Габсбургского были приняты с честью. Его канцлер подтвердил от его имени дипломы, данные церкви прежними императорами, особенно Оттоном IV и Фридрихом II; эти спорные документы новая имперская власть обещала признавать. Канцлер утвердил церковное государство, отказался от старинных императорских прав, от всякого звания или власти и землях св. Петра и в Риме; отказался от всяких притязаний па Сицилию, от всякой мести Карлу, которого он соглашался признать папским ленным королем в этой стране, навсегда отделенной от империи. Он амнистировал всех друзей церкви, врагов Фридриха II и его наследников; заявил, что готов подтвердить свои обещания клятвой, где и когда потребует Григорий, и обяжет к тому же и германских князей. Вся империя должна признать вышесказанные грамоты Оттона и Фридриха за неоспоримые и таким образом навсегда охранить церковное государство от уничтожения его до произволу отдельных императоров. Рудольф, нуждавшийся в папе, который мог вооружить против него сильных врагов, Богемию и Сицилию, без всяких других расчетов относительно империи согласился на требования папы; он был очень далек от заблуждений своих предшественников, которые, сами отказавшись по договорам от императорских прав, снова возвели их в имперский догмат и через это нашли свою погибель.
Вслед за этим Григорий признал Габсбурга римским королем. Он выказал живое нетерпение короновать его императором, как только тот приедет в Рим. Довольный своим положением, папа снова вспомнил о добрых взаимных отношениях обеих властей: церкви и империи, этих двух враждующих сестер, которых связывала друг с другом одна тайная черта. Он уже не говорил в мистических притчах о солнце и луне, но, как практический человек, говорил, что церковь в духовных делах, а империя в светских были высшей властью. «Их деятельность различного рода, — говорил он, — но одна конечная цель связывает их неразрывно. Необходимость их единения доказывается теми бедствиями, которые возникают, когда одна остается без другой. Когда не занят Святой престол, то империи недостает руководителя к спасению, когда пустует императорский трон, то церковь остается беззащитной, отданной на жертву ее врагам. Императоры и короли должны прилагать старания к защите свобод и прав церкви и не отнимать у нее временных благ. Обязанность правителей церкви сохранять за королями их власть в полной неприкосновенности». После многоречивых декламаций Григория IX и Иннокентия IV, которые видели только в папах единственных обладающих правами, повелителей вселенной, а в королях лишь ставленников их инвеституры, утешительно слышать в устах Григория X голос спокойного разума. Правда, папство достигло того, чего оно желало. Не только бессильный император, но и все немецкие курфюрсты признали теперь принципы Иннокентия III, заявивши без дальнейших размышлений, что император получает инвеституру своей власти от папы, по указанию которого он должен употреблять свой светский меч. Григорий X потому заключил мир с империей, что эта империя была уже не та; но выставленный им священнический идеал мирных взаимных отношений обеих властей, несмотря на победу папской идеи, оставался лишь догматической мечтой, которая постоянно разрушалась все более освобождавшимся сознанием народов и государств.
Возвращаясь из Лиона, папа в июне 1275 г. виделся в Бокере с королем Кастильским; после долгого сопротивления Альфонс отказался от своих претензий. С Рудольфом Григорий встретился в Лозанне, и здесь римский король возобновил 20 и 21 октября свои лионские обещания, причем обсужден был также вопрос о замужестве его дочери Клеменции с Карлом Мартеллом, племянником Карла Анжуйского. Заключение мира с империей решено было утвердить торжественным актом перед императорским коронованием в Риме, а последнее было назначено на 2 февраля 1276 г. Дипломы Рудольфа только повторяли или подтверждали выданные Оттоном IV и Фридрихом II акты. Если бы их признание было единственным плодом истребительных войн, продолжавшихся полстолетия, то ничто не могло бы служить более сильным обвинением против бессилия или безумия человеческого рода. Но с результатами борьбы Гогенштауфенов было то же, что и с результатами борьбы за инвеституру они были другие и имели более духовный характер, чем те, которые были написаны на пергаменте.
Григорий X возвратился примиренным в Италию, где он надеялся скоро короновать нового главу империи. 18 декабря он прибыл во Флоренцию. Так как этот город был под интердиктом, то папа не должен бы был его посещать; но сделавшаяся непроездной Арно принудила его к этому, и он оказался в необходимости разрешить Флоренцию от интердикта на то время, пока он останется в ней. Он благословил собравшийся народ, как солнечный луч, промелькнул через город, но как только оставил позади себя его ворота, так снова поднял руку для проклятия и оттолкнул флорентинцев во тьму — странная сцена в настоящем средневековом духе! Достигнув Ареццо, папа заболел и, к несчастью для Святого престола, умер уже 10 января 1276 г. Первосвященничество Григория X было коротко, счастливо и богато содержанием; он блещет, как Тит своего времени. Хотя он и не мог вполне закончить заключение конкордата с империей, но практическое вступление в него было уже готово. Благородный успех был наградой благородной деятельности.
Все оплакивали потерю одного из самых лучших пап, за исключением не расположенного к нему короля Карла. Последний старался провести выбор такого папы который был бы его орудием, и отчасти достиг своей цели, хотя три следовавшие за Григорием X незначительные папы все один за другим скоро умерли. 21 января 1276 г. в Ареццо был выбран Петр из Тарантезы в Савойе, архиепископ лионский а с 1275 г. бывший кардиналом-епископом Остии, — первый доминиканец, сделавшийся папой. Он поспешил в Рим, где 23 февраля получил посвящение, приняв имя Иннокентия V Как усердный слуга Карла, он тотчас утвердил его в звании римского сенатора и даже в звании имперского наместника в Тоскане, чем нанесена была обида Рудольфу Габсбургскому. Так удачно начатому Григорием X делу примирения грозила опасность. Опасались похода Рудольфа на Рим и войны его с Карлом, так как римский король дал понять свое глубокое неудовольствие, и уже его уполномоченные послы явились в Романью требовать присяги на верность империи. Новый папа настойчиво потребовал от него не приближаться к границам Италии до тех пор, пока он не исполнит своих обязательств и в особенности не передаст церкви Романью. В этой провинции, обещанной, но еще не переданной Святому престолу и которая со времен Оттонов всегда принадлежала империи, Рудольф хотел пока сохранить имперские права, не столько в расчете удержать их за собой, сколько для того, чтобы иметь в руках средство угрожать папе, так как последний продолжал предоставлять Карлу управление имперскими делами в Тоскане. Между тем Иннокентий V умер 22 июня в Риме.
Так как Карл находился в это время в городе, то сенаторская власть давала ему право охраны конклава, а также и средство влиять на него. Он с беспощадной строгостью держал кардиналов в заключении в Латеране, где он велел так плотно заложить окна их помещения, что даже птица не могла бы проникнуть туда. Восемь дней французские кардиналы спорили с итальянскими, и упорствующим давали только хлеб, воду и вино, тогда как сторонники Карла получали хорошее продовольствие и даже находились в противозаконном сношении с королем. Такая жестокость и несправедливость раздражила итальянских прелатов, в особенности их главу Иоанна Гаэтани Орсини, который впоследствии не забыл конклава. После долгой борьбы наконец был избран итальянец. Оттобонус де Фиеско, старый кардинал-диакон С. Адриано, провозглашен был папой 24 июля под именем Адриана V.
Этот племянник Иннокентия IV возобновлял прошлое, к которому уже не следовало бы возвращаться; но он умер уже через 39 дней, 17 августа 1276 г., в Витербо, даже не получив посвящения. Тотчас после своего избрания он отменил за Григория X о конклаве, вследствие ли страданий, перенесенных им во время заточения, или вследствие признания им, что строгое выполнение этой формы невозможно.
Карл вторично ошибся в своих надеждах, потому что и на этот раз новый выбор пал не на француза. Партии, на которые разделялись кардиналы, боролись долго и жестоко, при постоянном шуме, производимом гражданами Витербо, которые не хотели повиноваться декрету умершего папы, а напротив, заключили кардиналов-избирателей в самый тесный конклав. В нем под влиянием могущественного Гаэтани Орсини 17 сентября выбран был папой кардинал-епископ Тускуланский, назвавшийся Иоанном XXI.
Петр Гиспанус Юлиани, архиепископ Браги, родом португалец и единственный из этой нации избранный папой, был сыном врача и сам был сведущ в медицине и в философских науках; он был автором нескольких медицинских и схоластических сочинений. Григорий X научился его уважать на Лионском соборе, назначил епископом Тускуланским и взял с собой в Италию. Невежественные хроникеры говорят об Иоанне XXI как о магике; они называют его заодно и глубоко ученым и безрассудным, мудрым глупцом на папском престоле, человеком без приличия и достоинства, любившим науку и ненавидевшим монахов. Народная толпа и в XIII столетии удивлялась папе, сведущему в астрологии и естественных науках, с таким же суеверным страхом, с каким ранее смотрели на Сильвестра II. Озлобленные и необразованные монахи нарисовали враждебный Иоанну XXI портрет его: его ученость не в тех науках, которые тогда считались каноническими, а в таких, которые были чужды монастырям, возбуждала недоверие; его либеральная манера свободного обращения с людьми даже самого низкого звания, особенно с учеными, возбуждала зависть и насмешки. Чем был бы Иоанн как папа — этого он не успел показать миру, так как умер уже 16 мая 1277 г. в Витербо, где он основал свою резиденцию и расширил папский дворец. Даже необыкновенный род его смерти способствовал укреплению детского суждения о нем как о волшебнике: его убил обрушившийся потолок комнаты, которую он устроил для себя во дворце в Витербо.
В течение шести месяцев Святой престол опять оставался незанятым и церковными, делами управляли из Витербо кардиналы. Карл, желая провести в папы человека своей партии, задерживал выборы, но этим не достиг своей цели, так как латинские кардиналы в конклаве все с большим успехом противодействовали французам. Когда же нетерпеливые граждане Витербо заперли избирателей в своей городской ратуше, то 25 ноября самый влиятельный из кардиналов, Иоанн Гаэтани
Орсини, был провозглашен папой под именем Николая III. В этом высокоталантливом сыне когда-то еще при Фридрихе II знаменитого сенатора Матеуса Робеуса жило не благочестивое настроение, но вся сила его отца. При Иннокентии IV он был сделан кардиналом у Сан-Николо in carcere, протектором ордена миноритов и генерал-инквизитором. Он служил при восьми папах и участвовал в семи папских выборах; он возвел на папский престол Иоанна XXI, который и находился под его влиянием. Научно образованный, опытный во всех светских делах, он был настоящим главой коллегии кардиналов. Его знатный римский род занимал начиная с конца прошлого столетия высшие места в церкви и в республике. Это обстоятельство давало кардиналу повод считать себя на положении владетельного князя, но оно же привело его, когда он сделался папой, к непотизму, перешедшему всякие границы. В сущности, он был римский магнат полный силы и королевского величия, копивший богатства, не задумываясь о способах, совершенно по-светски настроенный, полный любви к своему родному городу, не без патриотического чувства к своему отечеству и ненавидевший распоряжавшихся в нем чужестранцев. Если бы он был на престоле св. Петра вместо Климента IV, то Анжуйский дом, конечно, не появился бы в Италии.
Иоанн Гаэтани Орсини был со времен Гонория III первым римлянином взошедшим на папский престол, который он занял 26 декабря 1277 г., когда получил посвящение в Риме под именем Николая III. Его короткое правление получило большое значение вследствие удачного заключения конкордата с Рудольфом Габсбургским и приобретения вновь прав на назначение римского сенатора Скоротечные правления его предшественников не привели ни к какому окончательному договору с новым главой империи. Рудольф несколько раз выражал намерение отправиться в Италию, и папы всякий раз отговаривали его от этого. Представление о том, что первый Габсбург по собственному свободному решению отказался от путешествия в Рим и от императорской короны, неверно. Он, напротив, неоднократно и настойчиво желал этого уже потому, что получение императорского достоинства казалось ему необходимым для упрочения своей династии. В сущности, уступки, сделанные им Николаю III, были условиями его коронования императорской короной. Только внутренние дела Германии и быстрая смена пап помешали ему, как когда-то Конраду III, предпринять путешествие в Рим, к чему его настоятельно призывали даже итальянские города, видевшие в отчаянии от своих партийных раздоров в нем спасителя. Великий гибеллин Данте не простил ни ему, ни его сыну Альберту того, что они сами покинули и сад империи, и овдовевший Рим, но Германия именно за это была благодарна возникавшему дому Габсбургов.
Николай III хотел устроить церковное государство на правовых началах: это было его высшей целью. Он потребовал от Рудольфа возобновления Лозаннских договоров и непременно желал, чтобы состав городов, входящих в церковное государство, был определен документально, согласно тому, как они были перечислены в более ранних грамотах. Состав этот должен был быть установлен навсегда в обширнейших границах древних дарений. 19 января 1278 г. Рудольф уполномочил минорита Конрада возобновить лозаннские привилегии, и 4 мая посланный совершил этот акт в Риме. Из папских архивов были взяты пергаменты, чтобы изложить по ним письменно права церкви на Романью и Пентаполис. Правда, нельзя было предъявить самый древний и самый знаменитый акт дарения; ряд их начинался так называемой привилегией Людовика Благочестивого и продолжался дипломами Оттона I и Генриха II. Папа послал копию важнейших мест документов в Германию, и Рудольф тотчас признал подлинность каждой императорской грамоты, не произведя никакого критического исследования. Самым ранним земельным даром папам был дар Пипина, состоявший из Экзархата и Пятиградия; но папы не осуществили своих претензий на эти провинции, потому что уже со времен Оттонов они были прочно присоединены к империи, и ни один папа не заявил против этого никакого серьезного протеста. Рудольф тоже неохотно отказывался от земель, которые он сам называл «плодовым садом империи»; но он уступил решительной воле Николая III, который только под этим условием передал имперские права в Тоскане, которыми Карл распоряжался в качестве наместника. Папы очень ловко пользовались и Рудольфом, и Карлом для того, чтобы ограничить одного посредством другого. 29 мая Рудольф уполномочил своего посла Готфрида отменить распоряжение своего канцлера, который от имени империи требовал в Романье присяги на верность, после чего германский посланник 30 июня 1278 г. передал в Витербо в собственные руки папы документ об уступке этих земель.
Теперь Николай III поспешил взять в свое владение Романью и по-княжески наделить в ней своих родственников. Его посланные требовали от городов и владельцев присяги церкви: большая часть исполнила это требование, но некоторые отказались. Родовые династы, люди, сильные духом и энергичные, из которых многие на более широкой арене могли бы совершить славные дела, явились сюда во времена Гогенштауфенов то как гвельфы, то как гибеллины, захватили в свои руки управление в расстроенных республиках и основали более или менее прочные властительства, которые в течение трех столетий сильнее боролись против папской власти, чем это могли делать демократии. Эти синьоры назывались, в противоположность республиканским должностным лицам, тиранами (tyrampni), и они действительно были ими в смысле городских тиранов древности, единоличными правителями, ограниченными общиной, или властителями, подобными их ролям. Теперь они, как бы пораженные неожиданностью, присягнули на верность папе. Покорились Малатеста дель Верукио в Римини, Поленты в Равенне и Гвидо ди Монтефельтре, бывший когда-то просенатором Генриха Кастильского в Риме, а потом скоро посредством хитрости и смелости сделавшийся тираном почти всей Романьи и отлученный от церкви. Даже могущественная Болонья, раздираемая партиями Ламбертацци и Джеремеи, в первый раз признала верховную власть церкви над собой и своей областью. С этого времени папы считали лучшим перлом своей мирской короны этот знаменитый город, бывший «плодородной матерью мужей блестящей учености, высокой государственной мудрости, достоинства и добродетели, вечно кипящий источник научных знаний».
Как во времена Каролингов, папа опять посылал в эти области своих ректоров. Он сделал легатом своего родственника Латино Малабранка, кардинала-епископа Остии, а сына своего брата Бертольда Орсини — первым графом Романьи по назначению от Святого престола. Другого племянника, Урсуса, он назначил ректором отчины св. Петра в Тусции. Чтобы поддержать значение своих родственников, он взял на службу к себе неаполитанские войска под командой Гильома л’Этендара, дать которые Карл был обязан в качестве вассала церкви. Так Романья по праву перешла к папам. Они ревниво берегли это сокровище, но укротить упорство романьолов было невозможно: города мужественно защищали свою свободу и оставаясь в отношениях к церкви только на положении покровительствуемых. Их история под папским скипетром представляет картину вечных восстаний и вечных передов от тирании к демократии и обратно. Следствием договора с Рудольфом было ослабление могущества Карла. Говорят, что этот король лично ненавидел Николая III и не менее был ненавидим папой, потому что папа был обижен резким отказом выдать замуж племянницу короля за одного из его родственников. Как бы то ни было, такой самостоятельный человек, как Николай III, не мог не положить предела возросшему сверх меры влиянию короля. Он лишил его имперского наместничества в Тоскане, так как этого требовал Рудольф в вознаграждение за Романью. Он принудил Карла отказаться и от сенаторского звания, так как Климент IV дал ему сенаторскую власть на десять лет и этот срок истекал 16 сентября 1278 г. По поводу этих важных дел Карл прибыл в Рим, где и вел с начала мая до 15 июня переговоры с Николаем и римлянами. Он должен был покориться воле папы и заявил, что готов сложить с себя сенаторское звание. Сам Николай в июне уехал в Витербо, откуда он послал в Рим кардиналов Латинуса и Иакова Колонна с полномочием устроить отношения Святого престола к сенату, тогда как чиновники Карла должны были оставаться еще до сентября в своих должностях.
Папа определенно высказал своим уполномоченным, что сам он не претендует на выбор его сенатором и не желает присваивать себе права на это звание, так как подобное вмешательство было бы опасно и для него, и для церкви. Он признал за римлянами право избрания, но это право потеряло свое значение, потому что звание сенатора было снова поставлено в зависимость от папской инвеституры как это было установлено Иннокентием III. Могущественному Орсини было нетрудно достичь этого. Он чувствовал к Риму, его родному городу, патриотическую любовь; чтобы сломить французское влияние, он в марте 1278 г. назначил кардиналами трех римлян из высшей аристократии: Латино Франджипани Малабранка, Иакова Колонна и своего родного брата Иордана Орсини. Его национальное направление привлекло к нему даже гибеллинскую партию, а Карл никогда не был любим гвельфами, могущество которых сами папы стремились теперь сократить. Отобрав у короля сенаторскую власть, Николай хотел оградить ее законом, чтобы она никогда не могла снова попасть в руки иностранного властителя. 18 июля 1278 г. он издал составивший эпоху основной закон. В нем он выводил право пап на Рим от Константина, который передал им верховную власть над городом, чтобы папство было независимо. Папа, говорил он, должен свободно советоваться с кардиналами; решение его никогда не должно подвергаться колебаниям; суждение кардиналов не может быть отклонено от истины страхом перед светским терроризмом; избрание папы и назначение кардиналов должно совершаться вполне свободно. Он указывал на все вредные последствия, какие имела сенаторская власть иноземных правителей: разрушение стен, наполнение города безобразными развалинами, разграбление частного и церковного имущества, постыдная переменчивость, доказательством которой был прием Конрадина. Поэтому в видах установления полной свободы церкви, мира и благополучия города Рима он, в согласии со священной коллегией, издает закон, чтобы впредь никакой император, король, князь, маркграф, герцог или барон или какой-нибудь знатный и сильный человек из их родни не мог быть городским сенатором, народным военачальником, патрицием или ректором или занимать какую-нибудь городскую должность ни навсегда, ни на время, чтобы и вообще никто не был назначаем на должность больше, чем на год, без дозволения папы, под страхом отлучения от церкви избранного, так и избиравших. Напротив, граждане города, если они даже У родственниками вышесказанных, подлежащих исключению лиц, и если они сами будут вне города носить звание графов или баронов, не пользуясь большой властью, не лишаются права исправлять должность сенатора в течение года или более короткого срока.
Это правило, благоприятствующее римлянам, должно было вознаградить их за важные права, переданные теперь городским парламентом папе. Оно казалось многим патриотичным, но стало источником постоянной опасности, потому что эдикт Николая III возбудил честолюбие родовой знати, которая стала стремиться к новому возвышению. Орсини, Колонна, Анибальди и Савелли направили с этого времени свои усилия на получение сенаторской власти и пытались, подобно другим фамилиям в других городах, сделаться тиранами в Риме. Только постоянная зависимость города от пап и разделение аристократии на партии, удерживавшие друг друга в равновесии, помешали тому, чтобы тот или другой род захватил наследственное господство над Римом, как во времена Тускуланских графов. Римская знать, господствовавшая в народном парламенте, охотно согласилась на требования Николая III и передала ему пожизненную власть в городе не как папе, а как римлянину Орсини, так как он и не требовал, чтобы сенаторское звание навсегда было соединено в его лице с папской властью. Он и сам не назвался сенатором, но Рим передал ему власть распоряжаться городским управлением и назначать сенаторов. Многие папы были потом назначаемы римским народом сенаторами лично, а не в качестве пап. Так как они обыкновенно принимали это избрание с сохранением папских прав и в то же время становились первыми должностными лицами города, то из этого возникало странное соединение в личности папы суверенной власти с должностью по назначению от республики.
Карл с неудовольствием сложил сенаторскую власть, передав ее в руки римлян. В письме от 30 августа к своему наместнику Иоанну де Фоссам и камерарию в Риме Гуго де Бизунцио он приказывал передать в назначенный срок замок Риспампано, все укрепления и башни в городе и вне его и всех заключенных в Капитолии уполномоченным римского народа и ни в коем случае уполномоченным папы. Формальная отставка Карла последовала в начале сентября, после чего Николай III тотчас же с согласия римлян назначил сенатором на год своего родного брата Матеуса Рубеуса Орсини. За ним следовали в октябре 1279 г. в должности сенаторов Иоанн Колонна и Пандульф Савелли.
За ущерб его власти Карл должен был быть вознагражден миром, заключенным папой в 1280 г. между ним и Рудольфом Габсбургским. Римский король признал короля Сицилийского; Карл со своей стороны снова заявил, что не имеет намерения нарушать права империи, и получил Прованс и Форкалькье в качестве имперских ленов. Таким образом, благоразумию Николая III удалось совершить важные дела: мир с империей, признание империей суверенных прав церковного государства, ограничение Карла и подчинение Капитолия. В длинном ряду пап он был первым, которому удалось достичь мирного обладания папским престолом светской власти. Монархический дух жил в папе Орсини, бывшем примером для многих его преемников, которые представляли из себя преимущественно светских государей в папском облачении, владевших прекраснейшей частью Италии. Идеальное величие папства выказалось уже в Николае III в уменьшенном политико-национальном виде.
Со времен Иннокентия III он был первым папой, который стал раздавать своим родственникам княжеские владения и даже за счет церковного государства; позднейшая язва церкви — непотизм — ведет свое начало уже от него. Этот факт и его жадность к золоту навлекли на него жестокое осуждение, что и заставило Данте поместить его в своем аду. Действительно, Николай построил Сион на своей родне.
Если бы он успел выполнить свой план — превратить Италию, кроме Церковной области, в три королевства: Сицилию, Ломбардию и Тоскану, то в двух последних он сделал бы королями своих родственников. Папы могли составлять такие непомерно широкие планы, после того как была уничтожена императорская власть. Николай, как римский магнат, любил пышность и роскошь и не затруднялся уплачивать за нее из имущества церкви и всего христианства. С большими расходами он перестроил Латеранскую и Ватиканскую резиденции, а также устроил себе прекрасное дачное помещение в Суриано, возле Витербо, где жили в то время папы. Этот замок он вопреки всякому праву отнял у римских дворян и передал своему племяннику Урсусу. Там он и умер от удара 22 августа 1280 г. после замечательного правления, продолжавшегося неполных три года.
Смерть Николая III дала сигнал к беспорядкам в Риме: Анибальди восстали против зазнавшихся Орсини, причем и народ стал на их сторону. Бывших до сих пор сенаторов прогнали, и на их место были назначены двое других: Петр Конти из партии Анибальди и Джентилис Орсини, сын Бертольда, с согласия противников. Разделением управления предполагалось примирить претензии обеих партий. Между тем выборы папы были более бурны, чем когда-либо. Партия Карл боролась с латинской партией покойного папы в конклаве в Витербо, куда при был и сам Карл, чтобы пронести такого папу, который бы вознаградил его за понесенные им потерн. Тотчас Рихард Анибальди, сговорившись с королем, вытеснил Урсуса Орсини из должности подесты и захватил себе охрану конклава Под его предводительством граждане Витербо напали на епископский дворец, где происходили выборы, схватили двух кардиналов из дома Орсини, Матеуса Рубеуса и Иордана, и, нанеся им побои, заперли их в отдельную комнату. После этого остальные избиратели 22 февраля 1281 г. провозгласили нового папу. Эти был француз Симон, который при Урбане IV был кардиналом у С.-Цецилии и в качестве легата по Франции много лет вел переговоры с Карлом относительно передачи ему Сицилии, человек спокойного характера, деятельный и некорыстолюбивый, но который в звании папы не выказал гениальности. Под именем Мартина IV он занял папский престол и тотчас же сделался преданным слугой своего друга короля Карл?.. Таким образом, вследствие его слабости снова были уничтожены ограничения, в которые ввел этого вассала энергичный предшественник Мартина.
Чтобы утишить продолжавшиеся в Риме беспорядки, Мартин IV тотчас послал двух кардиналов в качестве посредников между ним и римским народом. Он сам хотел следовать за ними, чтобы короноваться у Св. Петра, но это не состоялось, потому что упрямые римляне отказались его принять. Новый папа отправился в Орвието, наложив отлучение па Витербо за совершенные во время выборов насилия. Впрочем, легаты скоро достигли того, чего желал папа, а последний желал того, чего требовал от него король Карл: именно восстановления его сенаторской власти. Этому препятствовала только что торжественно обнародованная конституция Николая III, но Мартин IV имел власть вязать и разрешать и просто отменил эдикт своего предшественника, а разрозненные римляне, уже привыкшие служить могущественным государям, не имели силы этому помешать. Устроен был такой обход: бывшие до сих пор сенаторами Петр Конти и Джентилис Орсини назначены были народным парламентом выборщиками; затем они передали 10 марта 1281 г. Мартину IV, не как папе, а лично, на пожизненный срок, полную сенаторскую власть с правом назначить себе заместителя. Посланники римского народа, стоя на коленях, поднесли папе пергамент, назначающий его сенатором. Он, по-видимому, не придавал ему никакой цены и имел вид человека, раздумывающего, принять ему или нет неудобный подарок; затем он снисходительно примял его. Для проформы он сначала послал в Капитолий викария Петра де Лавена, но затем пришел к заключению, что настоящим устроителем мира в Риме может быть только король Карл, которому он 30 апреля 1281 г. и передал сенаторство на время собственной его, папы, жизни.
Король был доволен и снова принял прежнее звание, которое только что было отнято у него навсегда Николаем III; после короткого перерыва в Капитолии снова управляли французы, его просенаторы. Наместники Карла (он назначал их из своих самых выдающихся рыцарей и советников) являлись туда со всей пышностью сенаторской власти, в красных одеждах с меховой опушкой, подобных тем, какие носили государи; они получали ежедневно на свое содержание унцию золота; они имели при себе одного рыцаря в качестве камерлинга или заместителя, другого в качестве маршала с сорока кавалеристами, восемь капитолийских судей, двенадцать нотариусов, герольдов, привратников, трубачей, врача, капеллана, от тридцати в пятидесяти караульных на башнях, одного сторожа при льве, которого в виде эмблемы держали в клетке в Капитолии, и других служащих. Они посылали кастелланов в места, бывшие доминиальными владениями Рима, как, например, в Барбарано, Виторклано, Монтичелло, Риспампано, Чивита-Веккия, а также графа в Тиволи.
Могущество Карла, а с ним и гвельфской партии вообще тотчас усилилось во всей Италии. Он был еще раз признанным патрицием церкви. Будучи обязан в качестве ленного вассала поставлять войска папе, он охотно служил ему своим оружием в Церковной области, чтобы через это получить возможность предъявлять свои права как протектора; и Мартин IV настолько вполне находился под его властью, что назначал губернаторами отчины св. Петра большей частью только королевских советников. Важнейшие должности попадали в руки французов; всюду, начиная от Сицилии до По, распоряжались французы. Таким образом, свобода городов, которую щадили благоразумные папы, подвергалась опасности погибнуть. Военачальник Карла, Иоанн д’Аппиа, был даже назначен на место Бертольда Орсини графом Романьи, где ожесточенные гибеллины под предводительством Гвидо де Монтефельтре вместе с изгнанным из Болоньи Ламбертаци снова смело подняли головы. В этой провинции был духовным легатом знаменитейший в то время учитель права провансалец Вильгельм Дуранте. В Марке, в Сполето, даже в Тусции и Кампанье стояли сицилийские войска, начальствовали королевские придворные, состоявшие на службе папы, которого сам Карл, как Аргус, охранял в Орвието.
Однако великое событие внезапно разрушило новое владычество этого короля и дело, над которым старательно трудились французские папы. Римская курия после короткого сновидения, когда она видела себя в безопасности, купленной многими бедствиями, снова пробудилась в состоянии беспокойства, источником которого опять была Сицилия. Этот подвергавшийся насилиям остров восстал 31 марта 1282 г. против Карла Анжуйского. Знаменитая Сицилийская вечерня была свойственным всем временам приговором народов против чужого господства и тирании; она была и первым победоносным противопоставлением народных прав династическим притязаниям и кабинетным договорам. Сицилийцы перебили всех французов, бывших на их острове, свергли иго Карла и обратились к защите церкви. Испуганный Мартин оттолкнул их от себя, и тогда эта геройская нация дала также первый победоносный пример отказа целой страны от ленной связи с церковью. Уже в конце августа Петр, король Арагонский, высадился в Трапани. При радостных кликах толпы он вступил в Палермо, где и принял от народа корону Сицилии. Зять Манфреда, муж Констанцы, явился наследником и представителем прав Гогенштауфенов; таким образом, швабский род появляется в третий раз в истории, превративший в испанский королевский дом. Карл поспешил возвратиться из Орвието в свое колевство, но лишь для того, чтобы потерпеть позорное поражение. Победоносная революция очень скоро нашла себе отголосок в итальянских республиках, и воодушевившиеся гибеллины взялись за оружие. Даже неоднократно оскорбляемые в их правах города Церковной области тоже восстали; Перуджия отпала от папы. Кровопролитие, бывшее в Палермо, повторилось уже 1 мая 1282 г. в Форли, где две тысячи французов, бывшие под начальством Иоанна д’Аппия, заманенные хитростью Монтефельтре, были все перебиты.
В Риме Орсини, злейшие враги Карла, старались снова приобрести потерянную власть. Хотя они и были изгнаны Рихардом Анибальди и французским просенатором Филиппом де Лавена, но они бросились в Палестрину и там организовали сопротивление. Стремление к свободе пробудилось и в римлянах, когда они увидели, что владычество Карла колеблется и гвельфская партия потрясена во всей Италии. Они не хотели больше повиноваться ни королю, ни сенатору, ни папе, который поселился в укрепленном Монтефиасконе, тогда как сами они предприняли поход против Корнето. Напрасны были просьбы Мартина; даже голод, бывший осенью 1283 г., который он пытался облегчить, только усилил возбуждение. Арагонские агенты рассыпали золото, соблазняя раздраженных гибеллинов выходить из их скрытых убежищ.
Конрад Антиохийский, единственный из участников страшных дней Тальякоццо, уцелевший от топора палача и от тюрьмы, появился снова, набрал войско в Сарачинеско и пытался, пройдя слишком хорошо известной Валериевой дорогой через Целле, вторгнуться в ту местность Абруццов, где совершилось падение его дома. Он хотел снова приобрести свое графство Альбу. Попытка эта не удалась, так как папский ректор Кампаньи и Стефан Колонна из Дженаццано рассеяли его войско. Но старый гибеллин в следующем году снова ворвался в Абруццы, где он владел многими укрепленными местами, так что папа должен был посылать против него Иоанна д’Аппиа, между тем как возмущения происходили в то же время и в Лациуме.
Тем временем Орсини взял верх в Риме. 22 января 1284 г. Капитолий был взят приступом, занимавшие его французы были перебиты, просенатор Готфрид де Драгона заключен в тюрьму, сенаторская власть Карла объявлена уничтоженной и установлено народное правление. Таково было воздействие Сицилийской вечерни на Рим. Теперь выбран был знатный человек из родни Орсини городским военачальником и защитником, или трибуном, республики: это был Джованни Цинтии Малабранка, брат знаменитого кардинала Латинуса. Когда Мартин IV узнал в Орвието об этом перевороте, он заявил жалобу на нарушение его прав, защищал их, но потом уступил. Он утвердил Иоанна Цинтии в звании капитана города Рима, но лишь в качестве попечителя, заведующего продовольствием, на шесть месяцев; признал совет старшин, избранных ремесленными гильдиями, и согласился на то, чтобы римляне назначили просенатора, который должен был вместе с капитаном управлять в Капитолии. Заведование городскими доходами было передано особому чиновнику, называвшемуся Camerarius Urbis. Благоразумная уступчивость успокоила мятеж; Рихард Анибальди, виновный в совершенном им на конклаве в Витербо насилии над Орсини, теперь смирился и по приказанию папы ходил босой, с веревкой на шее, из своего дома ко дворцу кардинала Матеуса просить у него прощения. Состоялось публичное примирение партий; устранение наместничества Карла было признано, и народ охотно принял двух папских наместников с сенаторской властью — Анибальда, сына Петра Анибальда, и могущественного Пандульфа Савелли. Таким образом, снова возвратились к национальной системе, созданной Николаем III.
Уже в следующем, 1285 г. умерли и Карл, и Мартин IV Король умер 7 января в Фоджии, подавленный и жестоко наказанный потерей Сицилии. Он оставил государство, завоеванное им в потоках крови, снова в таком же бурном состоянии войны и восстания, в каком оно находилось, когда он в первый раз вступил в него. Его честолюбивые планы были уничтожены: наследник Гогенштауфенов и мститель за них победоносно вторгся в его землю и захватил корону Манфреда. Даже отношении собственного трона в Неаполе он мог предвидеть, что после его смерти: он останется пустым, так как его сын и наследник Карл II находился как военнопленный во власти Петра Арагонского. Скоро после короля умер 28 марта 1285 г. и Мартин IV в Перуджии, которая снова подчинилась церкви. Хотя с помощью убийцы королевского принца Гвидо де Монфора, которого он помиловал, чтобы противопоставить его гибеллину Гвидо де Монтефельтре, а также с поддержкой со стороны Филиппа, короля французского, ему удалось привести в повиновение Романью и некоторые другие города, однако он снова оставил Италию в пламени. Гибеллины, бесконечное число раз отлученные от церкви, не были подавлены, и Петр Арагонский презирал его отлучительные буллы, запрещавшие ему носить корону Сицилии. После того как страны и народы долгое время отчуждались, дарились и отдавались по договорам папами и государями, воля народа сделалась силой, призывающей на царство королей. Это восстание против принципов династической власти должен был испытать на себе по чудесной воле судьбы тот самый папа, который когда-то в качестве папского легата подготовил узурпацию Карла. Потерявшие силу от частого употребления громы отлучения не могли уже ничего сделать против справедливого приговора, исполненного над обоими соучастниками совершенной несправедливости — над Карлом Анжуйским и Мартином IV.
