Глава III
правитьКонрадин послал в Италию, а также и в Рим письма и манифесты, в которых он объявлял, что придет для восстановления прав своих предков, и называл себя короли Сицилии. Поэтому папа в Витербо начал против него процесс: он обнародовал эти документы и вместе с тем буллу, в которой запрещал курфюрстам Германии когда-либо избирать Конрадина в римские короли и угрожал отлучением всем его приверженцам.
«Я не придаю большого значения, — писал Климент IV в октябре 1266 г., — послам, которых гибеллины отправляют к своему идолу, мальчику Конрадину; я очень хорошо знаю его положение; оно настолько бедственно, что он не может помочь ни самому себе, ни своим сторонникам». Однако весной 1267 г. слухи сделались более определенными, и гибеллины в Тоскане стали держать себя более угрожающим образом. 10 апреля папа писал к флорентинцам: «От корня дракона восстал ядовитый василиск, уже наполняющий Тоскану своим зачумленным дыханием; он посылает змеиное отродье, людей погибели, изменников нам, вакантной империи и славному королю Карлу, сообщников своих планов к городам и дворянам; хитрый и искусный во лжи, он кичится своим мишурным блеском и старается совратить с пути истины кого просьбами, кого золотом. Этот безрассудный юноша — Конрадин, внук Фридриха, покойного римского императора, отвергнутого справедливым приговором Бога и его наместника. Орудия его суть нечестивцы Гвидо Новелло, Конрад Тринчиа и Конрад Капече, вместе со многими другими, которые хотят воздвигнуть в Тусции этого позорного идола и тайно и явно вербуют немецких наемников, чтобы заключать союзы и устраивать заговоры». 14 апреля папа послал Конрадину второй вызов с требованием явиться к нему на суд.
Гибеллины действительно развили большую активность. Возвратившийся из Швабии Капече тотчас занял в Пизе положение наместника Конрадина от имени которого он издавал грамоты. Пиза и Сиена были готовы помогать смелому предприятию; участники заговора в Апулии и Сицилии стояли наготове, и римляне по-видимому, были настроены благожелательно. Когда опасность приняла серьезный характер, папа и Карл вступили в соглашение для противодействия ей. Апулийские войска немедленно пошли в Тоскану под предводительством Гвидо Монфора и заняли Флоренцию, куда их звали гвельфы. Сам Карл в конце апреля прибыл в Витербо, где он имел с папой продолжительные совещания и затем последовал за своими войсками во Флоренцию. Флоренция, Пистоя, Прато и Лукка немедленно передали ему власть синьора на шесть лет. Такое значительное возрастание власти Карла было очень неприятно папе, но он принужден был делать вид, что доволен. Чтобы скрасить каким-нибудь титулом беззаконный поход в Тоскану, бывшую императорским владением, он даже назначил туда короля в качестве пациариуса — восстановителя мира, — как бы имея на это право во время междуцарствия в империи.
Возраставшее восстание в Сицилии и Апулии подняло дух гибеллинов, державшихся в Поджибонци и других замках против военных сил Карла. Капече спешно отправился на пизанском корабле в Тунис и уговорил остававшегося там брата сенатора дон Энрико Федериго Кастильского, старинного приверженца Манфреда, попытаться вторгнуться в Сицилию. Эти смелые люди с несколькими сотнями сотоварищей в начале сентября 1267 г. высадились возле Счиакка. При их появлении большая часть острова восстала и провозгласила королем Конрадина. Восстание передалось и в Апулию; сарацины Лучерии, которые еще 2 февраля 1267 г. подняли швабское знамя, с нетерпением ожидали внука Фридриха. Таким образом, превосходно проведенный план гибеллинов помешал Карлу двинуться в Ломбардию, чтобы там задержать движение Конрадина.
Карл с беспокойством видел, что Рим, в котором он так недавно был сенатором, находился теперь во власти враждебного ему родственника дона Энрико, который уже открыто заявил о своем присоединении к партии гибеллинов. Капитолий мог также хорошо послужить приближавшемуся Конрадину опорой для предприятия против Сицилии, как он послужил ему самому против Манфреда. Он советовал папе свергнуть кастильского инфанта, искусственно возбудивши беспорядки; но Климент не встретил в Риме сочувствия этому плану, а напротив, убедился, что могущественный сенатор был страшен всем партиям, «как молния». Дон Энрико властвовал там с силой и ловкостью, поддерживаемый своим наместником, которого он по примеру Карла назначил в Капитолии; это был Гвидо де Мантефельтре, владетель Урбино, ревностный гибеллин, как и его предки, человек, скоро прославившийся во всей Италии и признанный величайшим полководцем своего времени. Конрадин в августе в Аугсбурге обещал ему богатые лены в Сицилийском королевстве. Многие замки в окрестностях Рима были заняты городской милицией; в августе дон Энрико овладел важной крепостью на границе королевства. Он старался приобрести влияние в Корнето и в сентябре взял Сутри в Тусции, откуда он мог подать руку тосканским гибеллинам. Папа напрасно старался устроить примирение между сенатором и Карлом, и столь же безуспешны были его увещевания, направленные к баронам Церковной области, оставаться верными церкви.
В начале октября до Рима дошел слух, что Конрадин вступил в Италию. Так было и в действительности. Юный государь превратил свои родовые имения в деньги, с трудом организовал войско и выступил в поход через Тироль. Его смелое предприятие было совершенной противоположностью тому, которое предпринял его дед в начале своего славного поприща. Тогда молодой Фридрих шел из Сицилии отвоевывать корону своих предков у гвельфского императора; теперь его внук шел из Германии в Сицилию отнимать у узурпатора итальянскую корону Фридриха. Фридрих вырвался из объятий отговаривавшей его жены, а Конрадин из объятий матери, предсказывавшей ему несчастье; одного поддерживала церковь, другому папские буллы запрещали вход в Италию и предъявление своих прав на наследство его деда. Конрадин выступил из Баварии в сентябре 1267 г.; его сопровождали: его дядя герцог Людвиг, его отчим Мейнгард Тирольский, Рудольф Габсбургский, кравчий Конрад фон Лимпург, Конрад Фрундсберг, Альберт фон Нейффен, Крофф фон Флюглинген, многие другие благородные люди из Германии и Тироля и, наконец, Фридрих, сын Германна Баденского, последний бабенбергский претендент на австрийское герцогство, которого одинаковое сиротство в юности, одинаковое несчастье и восторженная дружба сделали братом Конрадина по оружию. 21 октября внук Фридриха II с 3000 рыцарей и другим войском вступил в гибеллинскую Верону, где за 14 лет перед тем его отца, Конрада IV, встречали еще Эццелин и Уберт Палавичини.
Двумя днями раньше дядя Манфреда Гальван Ланчиа вступил в Рим со знаменами Швабского дома. Он явился в качестве уполномоченного Конрадина, чтобы заключить союз с городом. Гибеллины встретили этого представителя Гогенштауфенской империи с большим ликованием; сенатор приветствовал его, воздавая ему публичный почет, отвел ему помещение в Латеране и в торжественном заседании в Капитолии принял от него послание Конрадина. Когда папа услышал об этих событиях, он пришел в сильный гнев: «Я узнал, — писал он к римскому Духовенству 21 октября, — то, что наполнило меня удивлением и ужасом, а именно, что Гальван Ланчиа, сын погибели и один из самых жестоких гонителей церкви, в праздник св. Луки вступил в Рим, что он осмелился в посмеяние папы развернуть знамена Конрадина из ядовитого рода Фридриха и с дерзкой торжественностью вошел в Латеран, куда входить едва достойны даже и праведные мужи». Поэтому он велел послать Гальвану вызов к суду церкви. Между тем уполномоченного Конрадина чествовали всякими способами; его торжественно пригласили на публичные игры, происходившие на Монте-Тестаччио, которым была придана необычайная пышность.
Чтобы заставить умолкнуть всякое противоречие, сенатор решил одним ударом избавиться от всех гвельфских вождей. Такими считались Наполеон, Матеус и Райнальд Орсини, братья Пандольф и Иоанн Савелли, Рихард Петри, Анибальди, Анджело Малабранка, Петр Стефани, бывшие или братьями, или родственниками кардиналов. Он пригласил этих магнатов в половине ноября на совещание в Капитолий; едва только они явились, как тотчас были арестованы. Наполеон и Матеус были заключены в построенном на скале замке Сарачинеско; Иоанн Савелли, раньше бывший сенатором, справедливый и благородный человек, дал в заложники своего сына Луку и был освобожден; только Райнальд Орсини не явился в Капитолий, а убежал. Ужас охватил гвельфов: многие убежали в свои замки; но Рим оставался спокойным и послушным сенатору. Папа протестовал, поставил заключенных, их родственников-кардиналов и их имения под защиту церкви и потребовал, впрочем осторожно и умеренно, удовлетворения от сенатора.
Дон Энрико изгнал также и семьи этих магнатов, от части велел разрушить их дома и укрепил Ватикан, в котором он поместил немецкое войско. В Капитолии был публично провозглашен союз города с Конрадином. Сам сенатор пригласил его в Рим. Храбрый воин и вместе с тем трубадур, дон Энрико обратился к Конрадину со стихами, полными силы, и, может быть, именно в эти дни, под шум оружия гибеллинов, он написал канцону, которая сохранилась до сих пор. В ней он говорил о своей ненависти к Карлу, похитителю его владении, и о своей надежде увидеть гибель французской лилии; он ободрял Конрадина и побуждал его овладеть прекрасным садом Сицилии и смелым, достойным римлянина деянием взять корону империи.
Послы из Пизы и Сиены и от гибеллинского союза Тосканы прибыли в Рим для заключения формального союза с городом. 18 ноября собрались большой и малый советы, купеческие консулы и старшины цехов в церкви Арачели под председательством просенатора Гвидо де Монтефельтре. Иоакова, городского канцлера, выбрали синдиком римлян и дали ему полномочие заключить договор с тосканскими поверенными. В тот же день папа объявил отлучение от церкви Конрадина, Пизы, Сиены и гибеллинов Тосканы и послал этот приговор для сведения римскому духовенству. Но он не осмелился ни наложить интердикт на Рим, ни подвергнуть отлучению сенатора. «Я избегаю, — писал он 23 ноября, — как только могу, войны с римлянами, но я боюсь, что и мне, и сицилийскому королю ничего больше не останется делать».
1 декабря во дворце четырех венценосцев, в котором в это время жил сенатор, был заключен союзный договор, наступательный и оборонительный, между Римом, Пизой, Сиеной и гибеллинской партией Тосканы. Этот договор, в котором оговорены были права Конрадина, имел своей главной целью уничтожение Карла и его власти в Тоскане. Так как он тамошними гвельфскими городами назначен был сеньором на шесть лет, а папой возведен в сан князя-миротворца, то гибеллины противопоставили ему дона Энрико, назначив его генерал-капитаном своей конфедерации. Они обязались платить жалованье его свите, состоявшей из двухсот конных испанцев, а сенатор обещал поставить на службу союза 2000 человек.
Между тем вожди римских гвельфов находились или в тюрьмах, или в изгнании: только Райнальд Орсини убежал в Марино, в Латинские горы. Сенатор окружил его там войском, а когда эта осада оказалась безуспешной, то выместил свое неудовольствие на всех казавшихся ему подозрительными светских и духовных лицах. Он нуждался в деньгах для снаряжения Конрадина и взял вклады из римских монастырей, в которые по очень древнему обычаю не только римляне, но и иногородние отдавали на сохранение свои драгоценности. Он взломал сокровищницы многих церквей и похитил их ризы и сосуды. Таким образом награблено было много ценностей. Когда прошел слух, что дон Энрико хочет с вооруженной силой напасть на Апулию, папа потребовал немедленного возвращения Карла, а сам думал из Витербо перебраться в Умбрию. Теперь он по собственному побуждению высказал желание, чтобы Карл мог снова сделаться римским сенатором, и на этот случай хотел освободить его от данной им ранее присяги. Он написал дону Энрико, жаловался на прием Гальвана, союз с тосканскими гибеллинами и насилие против римских магнатов и грозил самыми строгими церковными карами.
Тем временем Конрадин в Вероне изыскивал средства для прокормления своего войска, старался заключить союзы с городами и сделать возможным поход в Тоскану. Недостаток средств у него был не меньше, чем когда-то у Карла. Часть его войска, не получавшего жалованья, покинула его; его дядя Людвиг и отчим Мейнгард, которым он был должен большие суммы денег и принужден был отдать в залог свои наследственные имения, возвратились в январе 1268 г. в Германию, куда их, кроме того, призывали и тамошние дела Штауфенской партии. Твердость, с которой Конрадин преодолел столь большие затруднения, показывает, что он был достоин своих предков. Против всякого ожидания ему удалось совершить свой поход через вражескую страну точно также, как раньше сухопутному войску Карла удалось пройти через всю Италию. Все предприятие вообще казалось повторением предприятия Карла, который принужден был теперь стать в положение Манфреда. Конрадин достиг Павии 20 января 1268 г. и оставался здесь, столь же беспомощный, как и раньше, до 22 марта.
Карл горел нетерпением идти против него; после долгой осады он принудил к сдаче Поджибонци, сильнейший замок гибеллинов, и даже заставил Пизу заключить с ним мир. Если бы он успел заставить и Конрадина сразиться с ним раньше, чем последний дойдет до Рима, то он мог бы, пожалуй, окончить войну уже на берегах По. Но папа, которого мучило опасение потерять Сицилию, где явное восстание охватило Калабрию, Апулию и Абруццы, усиленно просил его возвратиться в свое королевство, потому что, если он его потеряет, то уже не должен надеяться на то, что церковь еще раз предпримет для него сизифову работу; скорее она предоставит ему, как изгнанному, оставаться со стыдом в Провансе. Карл видел позади себя свое королевство в пламени и пошел назад, оставив маршала Иоанна де Брайсельве с частью войска в Тоскане. 4 апреля прибыл он к папе в Витербо.
Здесь папа повторил отлучение Конрадина и Людовика Баварского, графа Тирольского и всех вождей гибеллинов; он распространил его даже на все страны и города, которые приняли к себе врага или должны были принять. Пиза, Сиена, Верона и Павия подверглись интердикту; дон Энрико, Гвидо де Монтефельтре, должностные лица в Капитолии, все римляне, принимавшие послов Конрадина, подверглись отлучению. Риму грозил интердикт, а римляне были освобождены от присяги, данной ими своему сенатору, и Карл получил полномочие, в случае если сенатор не покорится в месячный срок, снова взять на себя управление городом на 10 лет.
В то время как эти отлучения объявлялись в Витербо, Пиза оглашалась ликующими криками многих тысяч голосов: молодой внук Фридриха II благополучно прибыл в городскую гавань на кораблях республики с пятьюстами рыцарями. Конрадин прошел из Павии через владения маркграфа Каретто, женатого на побочной дочери Фридриха, дошел до приморского Вадо, близ Савоны, и там 29 марта сел на суда. Свое войско он поручил Фридриху Баденскому, который благополучно провел его через горы Понтремоли и через Луниджиану в Пизу, куда прибыл в начале мая. В этой республике молодой претендент нашел себе в первый раз торжественное признание и прекрасно снаряженный флот, на котором он мог отправиться или в Рим, или к берегам Южной Италии. Карл, находясь в неведении о ближайшем плане Конрадина, решился теперь возвратиться в королевство, чтобы привести к покорности тамошних мятежников, в особенности сарацинов в Лучерии, и ожидать нападения врага в своей собственной земле, как это сделал некогда Манфред. Он попытался еще из Витербо неожиданно напасть на Рим; часть его войск с изгнанными гвельфами, в числе которых были граф Ангвильяра и Матеус Рубеус Орсини, даже ворвалась в город, но сенатор выгнал их оттуда, и это заставило Карла отступить от Рима. 30 октября он покинул Витербо, получив от папы назначение быть имперским наместником в Тусции. Это звание и возобновление сенаторства были приобретениями, которые впоследствии принесли ему большую пользу.
Конрадин нашел теперь в Пизе и Сиене сильную поддержку. Послы из Капитолия призывали его в Рим, где его ждал Гальван и где источники помощи, имевшиеся у сенатора, обещали ему верное увеличение его сил. В Церковной области происходило брожение. Фермо и Марки находились в состоянии восстания; еще один решительный успех, и большая часть Италии объявила бы себя за Конрадина На глазах молодого принца в Пизе был снаряжен флот, который с Фридрихом Ланчиа, Рихардом Филанжиери, Марино Капече и другими храбрыми людьми должен был идти против Неаполя и Калабрии; это было исполнено и на деле, так как эти гибеллины в августе напали на остров Искию. Сам Конрадин 15 июня отправился из Пизы в Сиену, где он пробыл до половины июля, с почетом принятый гражданами богатого города, которые охотно снабжали его средствами для ведения войны. Победа его войск у Понте-а-Валле, где 25 июня был взят в плен маршал Карла Иоанн де Брайсельве, воодушевил его надежды. Дорога в Рим была свободна. Климент IV призвал в Витербо для своей защиты войска из Перуджии и Ассизи и ожидал здесь прихода последнего Гогенштауфена. Напрасно он увещевал римлян не покидать церкви; его письма в первый раз обнаруживали, что он был серьезно озабочен, однако страх не поколебал его. Он пройдет как дым, говорил он о Конрадине и сравнивал его с агнцем, которого гибеллины ведут на заклание. Со стен Витербо он мог видеть ряды войск, которые, не угрожая ему самому, прошли 22 июля через равнину у Тосканеллы.
Конрадин шел к Риму по Виа Кассиа, через Ветраллу, Сутри, Монтерози, древние Вей; с ним шли 5000 хорошо вооруженных всадников; его сопровождали Фридрих Баденский, граф Гергард Даноратико из Пизы, Конрад Антиохииский и много итальянских вождей гибеллинов. Упоенный восторгом взор юноши обозревал с высот Монте-Марио обширную римскую Кампанью, которая спокойно и торжественно расстилалась, обрамленная красивыми горными цепями и прорезанная сверкающим Тибром, текущим от покрытых развалинами холмов до Мильвийского моста, тогда как над многобашенным Римом как будто торжественно покоится голубой свод неба. С предгорий Сабины глазам открываются белые ряды домов Тибура; Конрадину рассказывали, что эта местность была ареной походов Фридриха и Манфреда. Вдали ему показывали древний Пренесте. Всего пять недель назад он сидел там в циклопическом замке в цепях! Там, где между Албанскими горами и Апеннинами виднеется широкая долина, ему показывали поля Лациума и говорили, что здесь была дорога, по которой Карл Анжуйский спустился к Лирису.
Длинный ряд императоров представлялся взволнованной душе Конрадина в то время, как величественная картина города и великолепное зрелище римского народа, который, приветствуя его, покрывал собой весь склон Монте-Марио от Понте Молле до Триумфального пути, приводили его в восторг, как некогда Оттона II или Оттона III. Сенатор приготовил ему встречу, достойную императора, а Рим, по свидетельству гвельфа Маласпина, был по природе своей императорским городом. Хотя римляне часто и упорно боролись с германскими императорами, однако идея империи продолжала оказывать на них свое волшебное действие. Они приняли внука великого Фридриха как законного представителя имперской власти с подобающим почетом. Все римляне, способные носить оружие, ожидали его на Нероновом поле с венками на шлемах, толпами исполняли военные игры, в то время как народ размахивал цветами и масличными цветами и оглашал воздух радостными песнями. Когда 24 июля Конрадин совершил свой въезд через замковые ворота и мост Св. Ангела, то он нашел Рим превращенным в арену торжественного триумфа. Вдоль наполненных народом улиц от дома к дому были протянуты канаты, с которых свешивались ковры, редкие одежды и драгоценные украшения, а хоры римлянок под звуки цитр и литавр танцевали свои национальные танцы. Гвельф Маласпина признает, что встреча Карла была далеко не столь торжественна, как празднества, которыми приветствовали Конрадина. Гибеллинский Рим чествовал его по собственной свободной инициативе. Мечтательный мальчик был одну минуту на вершине земного величия.
Его привели в Капитолий и приветствовали как будущего императора. Он поселился или там, или в Латеранском дворце. Вожди гибеллинов, апулийские изгнанники, стремились туда, чтобы выпрашивать себе будущие лены. Римские магнаты, амнистированные раньше Карлом или папой, перешли на его сторону. Бесхарактерный Петр Вико, переходивший то к Манфреду, то к Карлу, явился в Капитолий заявить свою преданность; Иаков Наполеон Орсини предложил свои искренние услуги. Молодой Рихард и другие Анибальди, граф Алкеруций де Сант-Евстахио, Стефан Норманн, Иоанн Арлотти, Сурди, бывшие верными гибеллинами во времена Манфреда, доставляли оружие и деньги, тогда как сенатор взял на себя последние приготовления к выступлению. Другие Орсини и Анибальди и весь дом Савелли оставались на стороне Карла, а Франджипани, Колонна и Конти выжидали в своих замках событий.
Странный оборот дел сделал из Рима лишь через два года после предприятия Карла снова центральный пункт завоевательного похода против Апулии и поставил прежнего узурпатора в положение Манфреда. Однако оборонительная линия от Чепрано до Капуи была на этот раз лучше охранена; поэтому военный совет в Риме решил, что надо идти в Абруццы через Валерию; предполагалось дойти до Сульмоны, соединиться в Лучерии с сарацинами и всеми силами атаковать неприятеля, предполагая, что он еще там находится. Этот план был безупречен.
18 августа 1268 г. Конрадин выступил из Рима, где в качестве заместителя сенатора остался Гвидо де Монтефельтре. Его сопровождали дон Энрико с несколькими сотнями испанцев, Фридрих Баденский, Гальван, Конрад Антиохийский и другие магнаты. Хорошо снаряженное войско численностью около 10 000 человек было одушевлено мужеством и бодростью. Римский народ провожал уезжающего далеко за ворота С.-Лоренцо, а вся городская милиция хотела идти с ним в поход; однако Конрадин отпустил большую часть ее после двух дней пути. С ним остались только вожди гибеллинов с лучшими своими воинами: Алкеручио де Сант-Евстахио, Стефан Альберти, старик Иоанн Кафарелли, молодой Наполеон, сын Иакова Орсини, Рикарделлус Анибальд и Петр Арлотти и Петр Вико. Из Тиволи пошли вверх по Анио в Виковаро, где Конрадина приняли Орсини, принадлежавшие к гибеллинской партии. Затем прошли мимо Сарачинеско, где дочь Гальвана и жена Конрада Антиохийского приветствовали своего царственного родственника. Этот построенный на скале замок, бывший в X веке сарацинским разбойничьим гнездом, принадлежал Конраду, потому что его отец, Фридрих Антиохийский, получил его в приданое за благородной римлянкой Маргаритой. В нем сидели еще оба пленных Орсини— обстоятельство, которому Конрадин вскоре оказался обязанным своим спасением.
Между тем Карл, осведомившись о вступлении Конрадина в Рим и угрожающем походе в королевство, снял осаду Лучерии. Он пошел в Фоджию, а оттуда к Фучинскому озеру; уже 4 августа он достиг Альбы и Скурколы. Затем он в течении многих дней двигался между названным озером и Аквилой туда и сюда, не зная, какую дорогу в Апулию изберет неприятель и какой проход он должен будет ему заградить. Предположив, что Конрадин попытается пройти через Аквилу в Сульмону, он опять повернул назад к Овинуло и Аквиле. Однако войско Конрадина перешло суровую пограничную страну у Риофреддо и через проход Карсоли спустилось в долину Сальто. Здесь находится Марсийская область с высокой горой Велино и другими вершинами, возвышающимися над Фучинским озером. Вокруг него расположены города: Тальякоццо, Скуркола, Авеццано, Челано и Альба, бывшая в древности тюрьмой македонского царя Пирра, а теперь главным городом Марсийского графства, титул которого, полученный еще от отца, носил Конрад Антиохийский. Много дорог прорезывали эту озерную область и вели через горные проходы на запад в Рим, на юг в Сору, на север в Аквилу и Сполето, на восток в Сульмону.
Конрадин прошел мимо Тальякоццо к Скурколе и 22 августа расположился здесь лагерем у Вилла Пентиум. Получив известие, что неприятель спускается по дороге к озеру, Карл пошел ускоренным маршем через проход Овинуло, чтобы дать ему сражение. Он встретил его, когда сам с 3000 утомленных всадников и пешим войском 22 августа стал лагерем на холмах у Мальяно, в двух милях от Альбы; таким образом, битва должна была произойти уже здесь и быть решающей для судьбы как Карла, так и Конрадина. В течение следующей ночи река Сальто разделяла оба враждебных лагеря: один был на Палентинском поле около Альбы, другой — у разрушенного теперь Кастель-Понте, возле Скурколы. На следующее утро войско Конрадина построилось в две боевые линии: первая под начальством сенатора графа Гальвана и Герардо Доноратико Пизанского, главы тосканских гибеллинов; вторая, состоявшая преимущественно из немецкого рыцарства и находившаяся под командой обоих юношей — Конрадина и Фридриха. Боевой диспозицией неприятеля руководили лучшие полководцы: Иаков Кантельми, маршал Генрих де Кузанс, Жан де Клари, Гильом л’Этендар, Вильгельм де Вилльгардуен, князь Ахайи, который в качестве вассала Карла привел ему оттуда 400 великолепно вооруженных рыцарей, Гвидо де Монфор и сам король. По одному поэтическому рассказу, знаменитый воин Эрар де Валери, недавно возвратившийся с Востока, посоветовал Карлу скрыть в засаде еще третий резервный отряд, но такой опытный полководец не нуждался в советах, чтобы прийти к этому решению. Кроме ломбардских и тосканских гвельфов, в войске Карла служили также и римляне: Бартоломей Рубеус из дома Орсини, маркграф Анибальди, оба Савелли, Иоанн и Пандульф и другие аристократы, так что члены одного рода сражались друг против друга, как братья-враги.
Утром 23 августа прежде других переправился через реку дон Энрико, обошел провансальцев на мосту и начал сражение. Когда войска Конрадина набросились на ненавистного врага, они казались духами-мстителями за Беневент. Никакая измена не запятнала воинскую честь сражавшихся. Их удар опрокинул неприятельские ряды; первая линия провансальцев и вторая — французского рыцарства — были прорваны. Когда маршал Генрих де Кузанс, на котором было надето вооружение Карла, упал с коня вместе со знаменем и был убит, громовый победный крик возвестил о смерти узурпатора. Французское войско обратилось в дикое бегство, а за ним погнался Энрико Кастильский, герой дня. Немцы и тосканцы бросились грабить неприятельский лагерь, и все ряды рассредоточились по полю битвы, трофеи которой были уже в руках упоенного победой юноши. Счастье подняло его утром на императорском щите, а вечером повергло в совершенно беспомощное состояние. Карл видел бегство своих войск; потеря сражения была для него, несомненно, и потерей трона. Гвельфский хроникер изображает короля возносящим в слезах молитвы к Мадонне, тогда как Валери кричал ему, что пора выступать из засады. Восемьсот рыцарей вдруг бросились на поле, на котором уже не видно было ни одного французского знамени. Когда появилось это свежее войско, то этой плотно сомкнутой фаланги было достаточно, чтобы рассеять и уничтожить расстроенное войско Конрадина, тогда как рассеянные французы снова собрались вокруг этого ядра. Блестяще выигранная битва была потеряна для Конрадина вследствие неимения резерва и, может быть, также вследствие несдержанности испанцев и дона Энрико, которые ушли слишком далеко, преследуя неприятеля. Возвратясь оттуда на поле битвы, где он оставил Конрадина победителем, инфант увидел ряды войск, выстроившихся перед его лагерем, и поспешил присоединиться к ним с радостным приветствием. Но встретивший его боевой крик «Монжуа!» и вид знамен с лилиями повергли его в оцепенение. С геройской решимостью бросился он на врага и два раза пытался прорвать его ряды, но напрасно он боролся с решением судьбы.
Когда ночь спустилась на поле битвы, мрачный Карл опять сидел в своей палатке и диктовал папе известие о победе, которое настолько было повторением письма, написанного с Беневентского поля, что в нем, казалось, были изменены лишь некоторые имена: «Посылаю вам, Святой Отец, как фимиам, радостное известие, которого так долго ожидали верующие всего мира: Отец, примите и ядите от охотничьей добычи Вашего сына. Мы убили столько врагов, что поражение при Беневенте кажется сравнительно незначительным. Убиты ли или убежали Конрадин и сенатор Генрих, мы еще не можем сказать достоверно, так как это письмо написано тотчас после сражения. Лошадь, на которой сидел сенатор, поймана бежавшей без всадника. Церковь, наша мать, да вознесет свои радостные хвалы Всемогущему, даровавшему своему бойцу такую великую победу; теперь, кажется, Господь послал конец всем ее бедствиям, и она спасена из пасти своего гонителя. Дано на Палентинском поле, 23 августа, Индикта XI, в четвертом году».
Таков был язык страшного охотника Варфоломеевской ночи, с изуверным лицемерием подносившего папе свою жертву, как дорогое блюдо затравленной Дичи. Быстро следовавшие одна за другой победы одного и того же деспота, одна над Манфредом, другая над Конрадином, возмущают нравственное чувство, потому что в этом случае действительно во второй раз зло одержало победу над добром и неправда над правом. Если бы право и мщение, если бы сила оружия и воинская верность, геройское мужество и восторженная юность ручались за победу, то она должна бы в этом случае принадлежать Конрадину, но неумолимый рок отдал ее в руки Карла. Ненависть победителя могла бы насытиться при виде тысяч убитых, но ему хотелось еще мщения. Многим пленным римлянам он велел отрубить ноги, а когда ему заметили, что вид изувеченных может возбудить большую ненависть, то он велел собрать их всех в одном здании и сжечь. Из знатных римлян были убиты Стефан д’Альберти, храбрый Алькеручио ди Сант-Евстахио и старый Кафарелли. Был убит также Крофф фон Флюглинген, маршал Конрадина. Петр Вико, смертельно раненный, добрался до Рима, а оттуда в свой замок, где и умер в декабре. Этот беспринципный человек был одним из родоначальников дикого гибеллинского рода Вико, в котором наследственно сохранялось до 1435 г. звание городского префекта.
Удар, подобный молнии с ясного неба, уничтожил смелые мечты несчастного юноши и раскрыл перед ним гибельную бездну. Он бежал с поля сражения с пятьюстами всадников; с ним бежали его товарищ Фридрих Баденский, граф Гергард Пизанский, Гальван Ланчиа и его сын и другие дворяне. Прежде всего он направился в Кастель-Веккио, около Тальжоццо, где он, по-видимому, надеялся собрать рассеявшееся войско, и одну минуту отдохнул там; затем продолжал бегство по Виа-Валериа в Виковаро. Как беглец, он снова прошел ту дорогу, по которой лишь несколько дней назад он шел с уверенностью в победе во главе своего войска. Он поспешил в Рим. Там не знали о судьбе сенатора, но Гвидо де Монтефельтре управлял городом в качестве его наместника, и Конрадин надеялся найти здесь защиту и в союзе с Пизой получить новые средства для продолжения войны.
Он прибыл в Рим 28 августа. Как непохожа была прежняя его встреча на теперешнюю и как различно было его возвращение! Он явился тайно, в полубезумном состоянии. Известие о его поражении скоро дошло до Рима; гибеллины были в страхе, гвельфы в радостном возбуждении. С поля сражения прибыли, торжествуя победу, римские изгнанники, которые сражались там под знаменами Карла: Иоанн и Пандульф Савелли, Бертольд Рубеус и другие магнаты. Волнение было безгранично. Гвидо хранил Капитолий для дона Энрико, но отказался принять туда беглеца. Конрадин искал защиты у других гибеллинов, которые скрылись в городе по своим башням; они владели здесь Колизеем, недавно укрепленным Петром Вико островом на Тибре, укрепленным Ватиканом, дворцами Стефана Альберти и замком, называемым Арпаката, который незадолго до этого был построен Иаковом Наполеоном на Кампо-ди-Фиоре, в развалинах Помпеева театра. Когда в город прибывало все больше гвельфов, то друзья Конрадина признали, что ему не следует в нем дольше оставаться. Они решились бежать. Только граф Гергард Доноратико тайно остался и скоро попал в руки врагов. Несчастные беглецы отправились в пятницу 31 августа в замок Сарачинеско, принадлежавший дочери Гальвана. Они были беспомощны и не знали, что делать; сначала они хотели направиться в Апулию, но потом решили постараться достичь ближайшего морского берега.
Уменьшившийся в своем составе отряд направился в болотистую местность ниже Веллетри и достиг моря у Астуры. Астура, где у Цицерона была когда-то вилла, находится как бы на острове, на развалинах римских приморских дворцов; до самых песчаных дюн берега доходит здесь глухой лес. Серые башни стоят в разных местах на берегу, а из моря выдается близлежащий мыс Цирцеи с находящимся на нем замком. Песчаный берег образует рыболовную гавань, в которую впадает река Стура. Уже в древнем периоде Средних веков замок этот принадлежал монастырю Св. Алексея на Авентине, от которого его получили в ленное владение сначала графы Тускуланские, а потом Франджипани. Еще в 1166 г. место возле Террачины называлось гаванью. В настоящее время от Астуры остался только приморский замок с башней; но во времена Конрадина это было укрепление со многими церквями, обнесенное крепкими стенами. Беглецы бросились в лодку, надеясь достичь дружественной Пизы. Но Иоанн Франджипане, владелец Астурской крепости, получив уведомление, что неизвестные рыцари, вероятно, убежавшие с поля сражения при Скуркола, отправились в море, поехал за ними в погоню на быстроходном грешном судне отчасти по собственному желанию, отчасти потому, что ему сделались известны письма папы и Карла, требовавшие задержания беглецов. Он арестовал их на море и снова воротил в Астурский замок. В его власти находились теперь Конрадин, Фридрих Баденский, оба графа Гальвана, молодой Наполеон Орсини, Рикарделлус Анибальди и многие другие немецкие и итальянские рыцари.
Когда Конрадин объявил Франджипанё свое имя, то он был обманут в своей надежде темным воспоминанием о том, что этот род когда-то принадлежал к сторонникам империи и был щедро одарен его дедом; он не знал, что те же Франджипанё, став врагами Манфреда из-за Тарента, давно уже перешли на сторону папы. Страх и алчность убедили владельца Астуры, что надо крепко держать драгоценную добычу, в которой он узнал претендента на трон Сицилии. К этому присоединилось еще случайное обстоятельство, что адмирал Карла Роберт де Лавена, незадолго перед этим разбитый пизанцами у Мессины, находился с провансальскими галерами в этих водах. Когда он услышал о том, что произошло в Астуре, то от имени короля Сицилии потребовал выдачи Конрадина. Франджипане отказал, чтобы возвысить цену своей добычи, и перевел пленников в соседний, более сильно укрепленный замок, может быть, в С.-Петро ин Формис, возле Неттуно. Вскоре сюда прибыл Иордан, кардинал Террачины, ректор Кампаньи и Маритимы, с военной силой и со своей стороны от имени папы потребовал выдачи пленников, как отлученных от церкви и взятых в ее владениях. Ни просьбы, ни обещания, ни молодость, невинность и красота Конрадина не тронули сердца Франджипане. Ссылаясь на принуждение его галерами Карла, он отдал пленников в руки служителей короля; их повели в цепях через Маремму и сдали в Дженаццано Карлу; затем они были заключены в замок С.-Пьетро, над Палестриной. Этот стоящий на скале замок принадлежал Иоанну Колонна, но был занят неаполитанским войском, потому что Карл с поля сражения пошел через горы и, перейдя их у Субиако, спустился на Пренестинскую дорогу. С 12 сентября его главная квартира была в Дженаццано, которым владели на ленном праве Колонна, принадлежавшие в то время из страха и личной выгоды к партии гвельфов.
От Дженаццано не более двух часов пути до Палестрины, где были собраны все пленные; сюда были также приведены сенатор Дон Энрико, взятый в плен во время бегства с поля битвы рыцарем Синибальдо Аквилоне, Конрад Антиохийский и многие благородные римляне и итальянские гибеллины. Замок С.-Пьетро, одно из древнейших укрепленных мест Лациума, теперь разрушен, и от него остались только выдающиеся, покрытые мхом циклопические камни; плющ обвивает его развалины, с которых, глядя вниз, взгляд обнимает невыразимо прекрасную панораму суши и моря. Здесь Конрадин в течение многих дней сидел в цепях вместе со своими товарищами. Из всех пленников Карл больше всего ненавидел графа Гальвана, который и как генерал Манфреда, и как самый ревностный зачинщик предприятия Конрадина являлся его противником на обоих полях битвы. Карл велел публично казнить его вместе с другими баронами Апулии уже в Палестрине или в своей главной квартире Дженаццано, после того как сын Гальвана был задушен в объятиях отца. Так окончил жизнь в первой половине сентября 1268 г. дядя Манфреда, брат красавицы Бланки, храбрый и благородный рыцарь, которого изменчивая жизнь была тесно связана с возвышением и падением Гогенштауфенов. Остальных пленников Карл оставил в Палестрине, а сам 15 сентября отправился из Дженаццано в Рим.
Здесь он тотчас после своей победы был избран пожизненным сенатором. Он с радостью принял власть над городом и снова послал в Рим в качестве своего наместника Иакова Кантельми, которому Гвидо Монтефельтре немедленно передал
Капитолий за 4000 золотых гульденов. Папа, который уже раньше освободил его от отказа от сенаторского звания, утвердил его в этом звании на десять лет. Поэтому Карл 16 сентября еще раз вступил в должность и с этого времени стал называться «сенатором высокого города». Римлянам, стоявшим за него или сражавшимся в его рядах на Палентинском поле, он роздал имения; Иоанн Франджипане был также щедро награжден.
Установив своих управителей в Капитолии и объявив гвельфам о своей победе, Карл в начале октября возвратился в Дженаццано, чтобы оттуда отправить пленных в Неаполь и там их казнить. Из них только Конрад Антиохийский получил свободу. Жизнь его была спасена благодаря тому счастливому случаю, что жена его до сих пор держала заложниками в Сарачинеско обоих Орсини — Наполеона и Матеуса, братьев могущественного кардинала Иоанна Каетана, будущего папы Николая III. Конрада разменяли на этих прелатов. Он был родоначальником латинского рода графов Антиохийских, который еще в XIV и XV столетиях пребывал в замках Антиколи и Пилио на Серроне, а также и в самом Риме всегда оставаясь гибеллинским и враждебным папам; впоследствии он пришел в упадок.
Жизнь инфанта Энрико была пощажена в силу соображений о кровном родстве его с Карлом и во внимание к королевскому дому Кастилии. Бывший сенатор был заключен сначала в замке Каноссе, потом в Кастель-дель-Монте в Апулии, где он мог слышать горестные жалобы трех сыновей Манфреда. Напрасны были просьбы о его освобождении королей Англии, Кастилии и Арагона; напрасны негодующие воззвания разгневанных поэтов; жалобы о судьбе Дон Арриго и похвалы его рыцарским достоинствам живут еще и теперь в песнях трубадуров, в канцонах Жиро де Калазона и Поля Марсельского. Только в 1291 г. он был освобожден, после чего возвратился в свое отечество Кастилию, где и умер в 1304 г.
Голова последнего Гогенштауфена упала в Неаполе 29 октября 1268 г. Изъяв его из пределов власти церкви, Карл поспешил убить несчастного претендента, который смущал бы его сон, даже находясь в самой глухой тюрьме. Казнь Конрадина и его благородных друзей была единогласно заклеймлена приговором современников и потомства как нечестивое действие тиранической боязни и скоро была отомщена историей. Никакая софистика не могла смыть с убийцы этой крови. Были голоса, обвинявшие Климента IV в со участии: и действительно, на нем лежит более чем тяжелый упрек за то, что он не потребовал от Карла Конрадина как состоявшего под отлучением и взятого в пределах Церковной области и не захотел удержать топор палача. Он предвидел кровавую развязку, так как хорошо знал характер Карла. Папа желал смерти последнего внука Фридриха II и одобрял ее, потому что она положила бы навсегда конец всем притязаниям Гогенштауфенского дома. Если бы Климент IV громко высказал свое неудовольствие или хотя бы человеческое сострадание к жестокой судьбе Конрадина, права которого перед Богом и людьми были ясны, как солнце, то это бы скрасило память папы, на долю которого выпало счастье закончить гибель великой Швабской династии. Но он промолчал, и в этом его приговор. 29 октября упала голова Конрадина, а 29 ноября Климент IV умер в Витербо. Поражающий образ невинного внука Фридриха II, когда он на эшафоте Неаполе поднимал руки к небу и потом молился на коленях, чтобы воспринять смертный удар, — этот образ стоял у смертного одра папы и омрачал его последние часы. Его страшила также мысль о чрезмерном могуществе победителя. Если как священник он находил в своем сознании удовлетворение, что папству удалось истребить род своих смертельных врагов, то вместе с тем его должно было мучить сознание того, что действительная выгода от этой победы была им передана в руки тирана, который был теперь королем Сицилии, сенатором Рима, наместником Тусции, протектором всех гвельфских городов и, как можно было предвидеть, скоро мог сделаться повелителем Италии и притеснителем церкви.
После быстро пройденного и блестящего жизненного пути, принадлежащего скорее к области романтической поэзии, чем исторической действительности, Конрадин заключил собой героический ряд представителей рода Гогенштауфенов, а также и их долгую борьбу с папством и за владение Италией. Но если жребий этого благородного юноши был ужасен и несправедлив, то и суд истории был вполне основателен: Германия не должна больше властвовать над Италией, старинная империя франков и Оттонов не должна быть восстановлена. Если бы внук Фридриха II победил Карла Анжуйского, то он бы явился возобновителем того положения вещей и той борьбы, которые уже не находили себе в стремлениях народов ни жизненной силы, ни права на существование. Вся Германия прониклась самой глубокой горестью при известии о его гибели; но никакой государь, никакой народ не восстали, чтобы за него отомстить. Швабская династия умерла, и Конрадин был последней жертвой, принесенной принципу ее легитимности. Великие династии представляют собой системы своего времени, и они падают вместе с последними; никогда никакая политическая или священническая власть не могла обновить исторически пережившей себя легитимности. Не было более великого рода, представлявшего столь великую систему, чем Гогенштауфены, во время более чем столетнего господства которых средневековая борьба за принципы нашла свое высшее развитие и свои сильнейшие характеры. Война обеих систем, церкви и империи, взаимно уничтоживших одна другую, чтобы дать свободу движению духа, была высшим пунктом Средних веков, и на нем стоит Конрадин, прославленный своей трагической смертью. Хотя великая династия Гогенштауфенов сама и была побеждена, но борьба, которую она вела, продолжалась победоносно в других процессах, служивших к освобождению человечества от чрезмерной власти духовенства, которые были бы невозможны без дел, совершенных этим родом героев.
