Глава V
правитьОсвобождение церкви от долгого протектората Карла имело последствием скорое возведение на папский престол римлянина, так как уже 2 апреля 1285 г. высокоуважаемый старик Иаков Савелли, кардинал церкви Св. Марии в Космедине, был выбран в Перуджии папой. Он тотчас отправился в Рим, где 15 мая был посвящен под именем Гонория IV Он назвался так в честь Гонория III, первого папы из его уже могущественного дома. Сам он был сыном сенатора Луки Савелли и Иоанны Альдобрандеска из рода графов Санта-Фиора. Из его братьев, когда-то сражавшихся под знаменами Карла при Тальякоццо, Иоанн уже умер, а Пандульф был еще вместе с Анибальдом римским сенатором. Как только Гонорий IV был избран папой, так римляне передали ему в пожизненный срок и сенаторскую власть, после чего он утвердил Пандульфа в сенаторском звании.
Странно было видеть, как эти два брата, оба разбитые параличом и неспособные двигаться, управляли Римом — один как папа в своем дворце у Св. Сабины на Авентине, а другой в качестве сенатора в Капитолии. У Гонория руки и ноги были так парализованы, что он не мог ни стоять без опоры, ни ходить. Когда он священнодействовал в алтаре, то лишь посредством механического приспособления мог подымать Святые дары. А подагрика Пандульфа должны были носить на стуле. Однако эти достойные люди обладали здоровым духом, полным благоразумия и энергии. Пандульф, ковыляя на костылях в Капитолии, правил так строго, что Рим наслаждался полным спокойствием: улицы были безопасны, потому что разбойники были перевешаны, а буйная знать не осмеливалась производить беспорядки Сенатор Савелли управлял Римом в качестве заместителя своего брата в течение всего понтификата последнего.
Короткое правление Гонория IV было наполнено заботами о мире в церковном государстве и сицилийскими делами. Он снял с Витербо интердикт, которым Mapтин IV покарал насилия, совершенные во время выборов, но город должен был срыть свои стены. Он потерял свои судебные права, и его ректорство перешло к папе; он принужден был сдать Орсини целый ряд укреплений. С этого времени могущество этого ранее цветущего города пришло в упадок. Гонорию удалось восстановить спокойствие и в Романьи, после того как великий воин де Монтефельтре положил оружие и удалился в изгнание. В 1286 г. папа назначил туда графом своего двоюродного брата проконсула Петра Стефанески. Больше забот причинил ему Неаполь: это королевство во время плена Карла II управлялось Робером д’Артуа и папским легатом Гергардом. Сицилия, казалось, была потеряна; после смерти короля Петра 11 ноября 1285 г. верховная власть над ней перешла к его второму сыну Дон-Джакомо, который в присутствии своей матери был коронован в Палермо, не обращая внимания на папские буллы об отлучении. Великий адмирал Рожер де Лориа был всюду победителем на море; сицилийский флот под начальством Бернардо да Сарриано произвел даже 4 сентября 1286 г. высадку на римский берег, где сицилийцы в отмщение за Конрадина сожгли Астуру и убили сына изменника Франджипане.
С Рудольфом Габсбургским Гонорий состоял в дружественных отношениях. Венчание императорской короной, которого римский король неоднократно домогался, было назначено на 2 февраля 1287 г. Но корона Карла Великого никогда не была возложена на голову первого Габсбурга. Уже 3 апреля 1287 г. Гонорий IV умер в своем дворце на Авентине; на этом холме он построил свою резиденцию и только летнее время проводил в Тиволи, вероятно, для пользования сернистыми купаньями Aquae Albulae. Он оставил свой род богатым и уважаемым. Из его завещания, которое он сделал, будучи кардиналом, и подтвердил, став папой, видно, что Савелли уже тогда были могущественными господами в Латинских горах и даже в области Чивита-Кастеллан. В Риме они владели дворцом и замком на Авентине, дворцом и башнями в квартале Парионе, где еще теперь о них напоминает Vicolo de Savelli, а позднее они построили на развалинах Марцеллова театра тот большой дворец, который называется теперь именем Орсини.
Кардиналы собрались на конклав в доме умершего папы, но не могли прийти к определенному решению о выборе нового, и Святой престол почти год оставался незанятым. Наступило жаркое время года: шесть кардиналов умерли от лихорадки, остальные искали спасения в бегстве. Только кардинал-епископ Пренесте с презрением к смерти перенес одиночество и лихорадочный воздух в пустынных покоях Санта-Сабины, за что и был награжден тиарой. Когда кардиналы возвратились зимой на Авентин, они выбрали его папой, впрочем, лишь 22 февраля 1288 г. Иероним из Асколи, незнатного происхождения, монах ордена миноритов, затем их генерал, отличился еще при Григории X в звании легата на Востоке и был возведен Николаем III в византийские патриархи, а потом в епископы Пренесте. Он взошел на папский престол под именем Николая IV. Это был первый францисканец, сделавшийся папой, благочестивый монах, без корыстолюбия, заботившийся о мире всего мира, о крестовом походе и об истреблении ересей.
Римляне предоставили ему пожизненную сенаторскую власть. Назначение пап правителями вошло в обычай и в других городах. Они старались получить звание подесты городского управления и потом назначали своих заместителей. Их отношение к общинам Церковной области ничем не отличалось от отношения верховного сюзерена к вассалам, заключившим с ним договор. Города признавали папское верховенство, поставляли воинский контингент, платили земельные налоги, в известных случаях подчинялись судебной власти провинциального легата, но они сохраняли свои статуты, свое управление и государственную автономию. Каждый из них оставался республикой с особыми обычными правами и привилегиями. Этот сильный муниципальный дух мешал папам, но они должны были его беречь, чтобы ограничивать родовую аристократию и не давать ей сделаться настоящими властителями страны, и папы с большим благоразумием пользовались разнородностью и соперничеством общин, чтобы ослаблять их раздорами. Они отнимали у одних общин право избрания подест и давали его другим за ежегодную подать. Они запрещали политические союзы городов, но часто пользовались силой одних для подавления других. Они действовали то в монархическом, то в демократическом направлении; их управление было слабым и мягким, часто патриархальным и постоянно колеблющимся, а неспособность вести общее право и неблагоразумная враждебность легатов к общинным порядкам, при отсутствии материальной силы, наконец, быстрая смена на папском троне лиц, не оставлявших наследников, — все это создало то странное положение, в котором постоянно находилась Церковная область, так как связь частей ее была чисто механической и неоднократно распадалась.
В Риме было спокойно в первый год правления Николая IV, пока партийные раздоры не заставили его весной 1289 г. уехать в Риети, где он уже раньше проводил лето. Здесь он короновал Карла II в короли Сицилии. Слабый сын Карла Анжуйского стараниями Эдуарда Английского и папы был в ноябре 1288 г. освобожден из испанского плена и прибыл в Риети, где 29 мая было совершено его коронование. В выданном им документе он признал себя, как и его отец, вассалом церкви по ее милости, клялся соблюдать статьи установленного договора и обязался не принимать на себя ни в Риме, ни в Церковной области звания сенатора или подесты. Арагонская партия могла смотреть с неудовольствием на коронование Карла II, но волнения в Риме имели свою причину скорее во взаимном соперничестве знатных родов. Гвельфский дом Савелли и родственные ему Орсини были за последние 50 лет самыми влиятельными членами римской аристократии и вытеснили когда-то господствовавших Анибальди. Новый папа сначала дружественно относился к Орсини, так как Николай III сделал его кардиналом, в благодарность за что он и принял его имя; но он скоро перешел на сторону гибеллинов и в особенности на сторону фамилии Колонна.
Этот знаменитый дом искупил свою приверженность к гибеллинам во времена Фридриха II, когда кардинал Иоанн и его племянник Оддо шли против церкви, тем пренебрежением, в котором он находился во время реставрации папского владычества, и только в конце XIII века он выступил вперед, как самый могущественный римский род, чтобы затем в течение столетий занимать первое место в городе. Николай III снова стал покровительствовать Колонна, чтобы ослабить род Анибальди; он возвел Иакова, сына Оддо, в кардинальское звание. Николай IV придал новый блеск их дому. Как епископ Палестрины, он вошел с ними в близкие сношения; может быть, он был обязан их влиянию и папской тиарой, и, сделавшись папой, он из признательности осыпал их почестями. Брата кардинала Иакова, Иоанна Колонна, он сделал ректором Марки Анконы; сына Иоанна Петра он возвел в кардиналы С.-Евстахио, а Стефана сделал графом Романьи. Этот римский проконсул с этого времени сделался одним из величайших людей своего рода; впоследствии он был покровителем и другом Петрарки и прославился трагической судьбой своего дома при трибуне Кола ди Риенцо. Стефан в это время только что вступил в возраст мужества и отличался пылким и буйным нравом. В качестве графа Романьи он притеснял дворянство и города этой провинции своим враждебным вмешательством в статуты общин. Следствием этого было то, что сыновья Гвидо ди Полента в ноябре 1290 г. напали на него в Равенне и захватили в плен вместе со всем его двором. Римини, Равенна и другие города взбунтовались, так что папа должен был послать в Романью в качестве ректора епископа Ареццо Ильдебранда де Ромена, чтобы утишить восстание и освободить Стефана из тюрьмы.
В возмущении принимал участие также один из Орсини, Урселло ди Кампо де Фиоре, сын Матеуса, бывший в то время подестой в Римини. Орсини с завистью смотрели на возвышение рода Колонна, которые вытеснили их в то же время и из сенаторства. Именно после того как Пандульф Савелли сложил свое сенаторское звание, что, вероятно, произошло вскоре после вступления в управление нового папы, Николай IV, еще сохранявший благосклонность к Орсини, назначил сенаторами сначала Урсуса, а потом Бертольда Орсини, бывшего первым графом Романьи. Но уже в 1290 г. Колонна удалось свергнуть своих соперников. Иоанн, отец кардинала Петра, графа Стефана и четырех других влиятельных сыновей, сделался сенатором после удаления Николая Конти и Луки Савелли. Могущественный член рода Колонна, настоящий владетельный князь Кампаньи, очень дружный с Карлом II Неаполитанским, появился в Риме с необыкновенным блеском. Народ даже повез его с триумфом на колеснице в Капитолий и провозгласил Кесарем, чтобы под его предводительством идти в поход против Витербо и других городов. Неслыханная встреча, в которой сказывались воспоминания древности, указывала на то, какие мечтательные чувства или стремления снова возродились тогда у римлян.
Николай IV, живший большей частью в Сабине, в Умбрии или в Витербо, не имел в действительности никакой власти над Римом; он должен был спокойно допустить, чтобы римляне вели в июне и августе ожесточенную войну с Витербо, отказавшимся от вассальной службы городу Риму. Папа явился посредником при заключении мира. Иоанн Колонна, все еще бывший единственным сенатором и властелином в Риме, заключил его от имени римского народа 3 мая 1291 г. в Капитолии, где уполномоченные от граждан Витербо в присутствии синдиков от Перуджии, Нарни, Риети, Ананьи, Орвието и Сполето возобновили вассальную присягу городу Риму и обязались уплатить большое вознаграждение за убытки, потому что во время этой войны они взяли в плен или убили многих знатных римлян. Этот торжественный государственный акт, за которым 5 мая последовало принятие сенатором в союз Витербо, указывает на то, что республика в Капитолии под управлением могущественного Иоанна Колонна была такой же вполне суверенной властью, какой она была во время Бранкалеоне. Однако господство рода Колонна вызывало в среде аристократии сильное противодействие. Папу упрекали за то, что он совершенно отдался во власть одного рода; его осмеивали в сатирах: изображали сидящим в колонне, бывшей гербом этого рода, из которой выставлялась только его голова в митре, тогда как две другие колонны — оба кардинала Колонна — стояли по бокам. Орсини добились наконец того, что место сенатора было занято человеком их партии; сначала, в 1291 г., сенатором был снова Пандульф Савелли, но затем сенаторская власть была разделена между Стефаном Колонна, бывшим графом Романьи, и Матеусом Райнальди Орсини.
Николай IV умер 4 апреля 1292 г. во дворце, выстроенном им для себя у С.-Мария Маджиоре. Незадолго до него, 15 июля 1291 г., сошел в могилу Рудольф Габсбургский, и в то же время, 18 мая, потеря Акки, последнего христианского владения в Сирии, заключила собой великую мировую драму крестовых походов. Эти двухсотлетние военные передвижения Европы, подобно восточным войнам Древнего Рима, действовали как сильный рычаг в механизме папства для достижения мирового владычества. Окончание великой борьбы церкви с империей и прекращение крестовых походов сузили с этого времени горизонт папства. Из его колоссального здания вываливался один камень за другим; мир уходил от него, и скипетр Иннокентия III начал выпадать из ослабевших рук пап.
Кардиналы-избиратели, которых было всего двенадцать, из них два француза, четыре итальянца и шесть римлян, разделились на партии сторонников Орсини и Колонна, предводительствуемые одна кардиналом Матеусом Рубеусом, другая кардиналом Иаковом. Декан Латинус Остийский напрасно собирал их одну за другой в С.-Мария Маджиоре, на Авентине и в С.-Мариа-сопра-Минерва. Избрание папы не могло состояться. Когда началась летняя жара, неримские кардиналы удалились в Риети, римские остались; больной кардинал Бенедикт Гаэтани отправился в Ананьи, свой родной город. В сентябре они опять собрались в Риме, но выборный спор продолжался и в 1293 г., пока наконец, после вторичного разъезда из страха перед возможностью раскола, решили собраться 18 октября в Перуджии.
Партийной борьбе кардиналов соответствовала дикая анархия в Риме, где шла борьба за избрание сенатора, причем разрушались дворцы, убивали паломников и грабили церкви. Непотизм некоторых пап вызвал здесь к жизни партии Колонна и Орсини, в которые начали превращаться гвельфская и гибеллинская партии. Их борьба из-за власти в городе сделалась с этих пор характерной чертой истории Рима. На Пасху 1293 г. были выбраны сенаторами Агапит Колонна и Урсус Орсини, скорая смерть которого послужила причиной новых раздоров. Капитолий оставался шесть месяцев без сенатора, а Латеран без папы; смута стала невыносимой, пока лучшим гражданам удалось в октябре установить порядок. Сенаторами назначили двух нейтральных — старика Петра из трастеверинского рода Стефанески, который был ректором Романьи, а раньше был и сенатором, и молодого римлянина Оддо из рода С.-Евстахио. В это же время кардиналы собрались в Перуджии, однако зима прошла, и даже посещение Карла II, которого встретил там его молодой сын Карл Мартелл, президент на венгерскую корону, носивший титул короля, не произвело никакого действия. Жестокие партийные раздоры не позволяли кардиналам соединить свои голоса на человеке из своей среды, следствием чего было то, что они наконец сделали выбор, несчастнее которого ничего не могло быть. Случайное упоминание о видениях одного благочестивого отшельника навело на мысль кардинала Латинуса, лично знавшего и почитавшего этого святого, предложить его в папы. Это предложение могло бы показаться шуткой, однако с ним серьезно согласились и беспомощные кардиналы, хватавшиеся за соломинку, и 5 июля единогласно избрали папой этого пустынника. Декрет об избрании был изготовлен, и три епископа повезли его к святому в его пустыню.
Необыкновенное появление анахорета Петра с горы Мурроне в тиаре Иннокентия III переносит нас в темноту более ранних веков, во времена св. Нила и Ромуальда. Его понтификат в летописях папства действительно напоминает какую-нибудь легенду о святых, посредством которой легендарное Средневековье прощалось с историей. Петр, одиннадцатый и младший сын крестьянина из Молизе. в Абруццах, в молодости был бенедиктинцем. Под влиянием мистического настроения он удалился в пустыню, уединился на горе Мурроне возле Сульмоны и учредил там посвященный Святому Духу монастырь и орден, который позже получил в честь него название целестинцев и принял то мечтательное, опасное для миродержавной церкви направление, которое возникло в среде строгих францисканцев или спиритуалов из принципа евангелической бедности. Молва о его святости распространилась по всей Италии. В Лионе он представился Григорию X и получил от него утверждение своего ордена. Должно быть, анахорет в самом деле был необыкновенный человек, если он мог, как удостоверяет его биограф, на глазах у папы повесить в воздухе свою монашескую рясу на солнечном луче. Он жил на горе Мурроне, погруженный в подвиги благочестия, когда на него пал выбор в папы, и это необычайное событие не было, кажется, предсказано ему духами пустыни.
Едва переводившие дыхание посланники взобрались по пастушеской тропинке на известковую гору, чтобы найти чудотворца, которого они должны были перевести из темной пещеры на блестящий мировой трон. Явился и кардинал Петр Колонна, а слух о таком необычайном происшествия привлек бесчисленные толпы народа. Иаков Стефанески, сын тогдашнего сенатора, в качестве очевидца этой удивительной сцены живо изобразил ее в чудесных стихах. Когда посланники пришли на место, они увидели перед собой грубую хижину пустынника с решетчатым окном; человек с: всклокоченной бородой, бледным изнуренным лицом, закутанный в лохматую рясу, испуганно смотрел на пришедших. Последние благоговейно обнажили головы и пали ниц перед ним. Анахорет со смирением ответил таким же образом на их привет. Когда он узнал, что привело их, то мог подумать, что перед ним одно из его фантастических видений: незнакомые господа из дальней Перуджии со снабженным печатью пергаментом в руках, прибывшие уведомить его, что он папа. Говорит, что бедный пустынник пытался убежать, и только горячие просьбы, в особенности монахов его ордена, заставили его принять декрет об избрании. Это очень вероятно, хотя в стихах его биографа имеется только короткая, посвященная молитве пауза между сообщением странного известия и смелым согласием святого. Решение отшельника, поседевшего в пустынных горах, взять па себя вместе с папской короной такую мировую тяжесть, которая едва была под силу большому практическому таланту, поистине достойно удивления. Хотя, конечно, и тщеславие могло проникнуть даже через броню подвижника и через грубую рясу святого, но к этому злополучному согласию могли побудить также сознание обязанности, смирение перед воображаемым указанием свыше и детская простота отшельника. Кроме того, его склоняли на это товарищи по ордену, ибо эти ученики Святого Духа с восторгом представляли себе, что с избранием их главы должно осуществиться в жизни то пророческое царство, которое предсказывал великий аббат Иоахим де Флоре.
Бесчисленные толпы народа, духовенство, бароны, короли Карл и его сын спешили приветствовать нового избранника, и на дикой горе Мурроне происходила самая странная сцена, какую когда-либо видела история. Шествие направилось в город Аквилу; папа-отшельник ехал в своей бедной рясе на осле, которого два короля с заботливым почтением вели под уздцы, тогда как ряды блестящих рыцарей и хоры духовенства, поющие гимны, шли впереди, а пестрые толпы народа следовали позади или с благоговением стояли на коленях вдоль дороги. При взгляде на бросающееся в глаза смирение этого шествия папы, едущего на осле, но между двумя служащими ему королями, многие рассуждали так, что такое подражание входу Христа в Иерусалим или было выражением тщеславия, или не соответствовало уже практическому значению папства. Король Карл тотчас завладел новым избранником; он уже не выпустил из своих рук эту куклу, папу его страны. Кардиналы звали Петра в Перуджию, а он звал их к Аквилу, потому что так приказал Карл. Они явились неохотно; Бенедикт Гаэтани прибыл после всех и, раздраженный тем, что он увидел, старался обеспечить себе влияние на курию. Счастьем для кардинала Латинуса было то, что он умер в это время в Перуджии, не увидев вблизи создания своего выбора, но смерть его была несчастьем для самого Петра. Кардиналы, светские, образованные и тонкие люди, с удивлением смотрели на нового папу, который выступил перед ними как робкий лесовик, слабый, не имеющий ни дара слова, ни достоинства, ни умения держать себя. Мог ли этот простодушный пустынник быть преемником пап, умевших с величием властвовать над государями и народами?
В церкви, находившейся перед стенами Аквилы, Петр 24 августа 1294 г. получил посвящение, приняв имя Целестина V. При этом, как утверждает очевидец, присутствовало до 200 тысяч народу. После этого он совершил свой въезд в город уже не на осле, но на богато украшенном белом иноходце, в короне, со всею пышностью. Как слуга Карла, он тотчас же назначил новых кардиналов, указанных королем; он возобновил также основной закон Григория X о конклаве. Хитрые придворные получали от него печать и подпись для всего, чего им хотелось. Святой не мог никому отказать в просьбе и раздавал обеими руками. Действия этого сына природы казались безумными и заслуживающими порицания. Вероятно, Карл рассчитывал получить от папы звание римского сенатора, и хотя этого не случилось, но в Рим был послан в качестве сенатора неаполитанский магнат Фома С.-Северино, граф Марсики. Вместо того чтобы самому ехать в Рим, как того добивались кардиналы, папа послушался короля и отправился в Неаполь. Курия с ропотом последовала за ним. Он сам был глубоко несчастлив и находился в неописуемом смущении. Поручив все дела трем кардиналам, он затворился на время Рождественского поста в новом королевском замке в Неаполе, где ему приготовили келью, войдя в которую, он мог вспоминать о своей пещере и мечтать об уединении на горе Мурроне. Несчастный был здесь похож, как говорит его биограф, на дикого фазана, который, спрятав свою голову, думает, что его никто не видит, и позволяет преследующим его охотникам взять его голыми руками.
Нет ничего невыносимее для всякого рода людей, как занимать положение, противоречащее их природе, для которого у них недостаточно сил. Целестин V представляет собой разительный пример этого. Голод, жажда и всякого рода тяжелое умерщвление плоти были радостным ежедневным делом для святого, привыкшего к общению со сверкающими звездами, шумящими деревьями, бурями и с духами ночи или его фантазии. Теперь он вдруг очутился на высшем из земных престолов, окруженный князьями и знатными людьми, теснимый сотней хитрых людей и призванный к тому, чтобы управлять миром и двигаться в лабиринте интриг, не имея ловкости настолько, чтобы исполнять самую ничтожную работу какого-нибудь нотариуса. Фигура, которую представлял из себя Целестин V, была достойна жалости, но ошибка его избирателей, искусивших святого, была непростительна. В те времена, когда простой монах мог занимать место верховного первосвященника, Целестин V мог бы быть хорошим пастырем душ, но на троне Иннокентия III присутствие его было нестерпимым уродством. Его желание отречься перешло в Неаполе в окончательное решение. Говорят, что кардинал Гаэтани через говорную трубу, подражая голосу с неба, приказал ему отречься от папства и что эта хитрость подвинула удрученного папу на такой шаг, который до тех пор не имел себе примера в летописях церкви. Может быть, этот рассказ (он был распространен уже в то время) и недостоверен, однако современные свидетельства очевидцев утверждают, что многие кардиналы требовали отречения. Без сомнения, король Карл дал на него согласие и одобрил возвышение кардинала Гаэтани, так как, по-видимому, он сошелся с этим гордым прелатом еще во время путешествия из Аквилы в Неаполь.
Когда решение папы сделалось известным, в Неаполе была устроена массовая процессия; народ, фанатизированный монахами целестинского ордена, с криками устремился ко дворцу и требовал, чтобы Целестин оставался папой. Он дал уклончивый ответ. 13 декабря 1294 г. после прочтения буллы, которая оправдывала отречение папы вескими причинами, он заявил в публичном собрании духовенства, что слагает с себя свое звание. Этот акт был ему продиктован. Признание им своей неспособности делало ему честь: оно обнаруживало не его слабость а недостаток благоразумия его избирателей. Сняв с себя с великой радостью пурпур, Целестин V предстал перед растроганным собранием в прежней одежде пустынника, как сын природы, подвижник и достойный почтения святой. Чудесная судьба извлекла Петра из его уединения на горе Мурроне, на одно мгновение вознесла его на мировую вершину и снова свела его оттуда. Пятимесячное сновидение, полное блеска и муки, должно было казаться ему самым страшным из видений, обычных для отшельников и посылаемых дьяволом для их искушения, а его отречение — венцом всех испытаний, которые может положить на себя кающийся человек. История государей указывает на некоторых великих властителей, которые, утомившись жизнью, слагали с себя корону, как Диоклетиан и Карл V Их самоотречение всякий раз вызывало удивление; но история пап знает лишь одно добровольное отречение Целестина V, и оно вызывало уже в то время спорный вопрос: может ли папа или нет слагать с себя свой сан. Строгий приговор Данте покарал поступок Целестина во всемирно известных стихах как трусливую измену церкви; Петрарка, написавший книгу в похвалу уединению, наградил его суждением, что этот поступок был актом неподражаемого смирения; мы же не можем признать геройским отречения от того, что было для него хотя и блестящим, но невыносимым бременем.
Честолюбивый Гаэтани энергично добивался отречения Целестина; человек такого характера не мог выносить дальнейшее существование подобного первосвященника. Если бы употребленные им средства были законны, то его следовало бы только хвалить за то, что он устранил неспособного ради избавления папства от безграничной смуты. Сам он уже 24 декабря с согласия Карла получил тиару, будучи выбран большинством голосов. Не могло быть большей противоположности, чем та, которая была между ним и его предшественником. Попытка братьев Святого Духа удержать на папском престоле апостола нищеты, человека вроде св. Франциска, и начать с него новую эру Царствия Божия на земле при столкновении с практическим миром оказалась невозможностью, и после романтической интермедии или состояния бессилия, в которое вверг церковь чудотворец, на папский престол ступил теперь в лице Бонифация VIII кардинал, знавший свет, ученый юрист, обладавший царственным духом, чтобы со своей стороны представить доказательство того, что для церкви не менее опасно иметь политического главу без единого качества святого, чем иметь папу-святого без способностей правителя.
Бенедикт, сын Лоффреда, с материнской стороны был племянником Александра IV и происходил из старинного дома Кампаньи, из водворившегося в Ананьи рыцарского рода Гаэтани. Его фамилия до него не пользовалась известностью в истории Рима, если не причислять к ней Геласия II. Но имя Гаэтани было давно уже известно, и несколько кардиналов принадлежали к этому роду, как члены дома Орсини. Происхождение Гаэтани от древних герцогов Гаэты ничем не может быть доказано. Однако этот дом был, вероятно, лангобардского происхождения, на что указывает обычное в нем имя Луитфреда, Лоффреда или Роффреда. Он пользовался уважением еще раньше, чем Бонифаций VIII сделался папой, и некоторые из его членов прославились как рыцари на войне или как подесты в управлении городами. Бенедикт начал свою карьеру в должности апостолического нотариуса при Николае III, получил кардинальную шапку при Мартине IV и много раз с честью исполнял обязанности легата. Он отличался красноречием, глубоким знанием обоих прав, дипломатическим талантом, полным достоинства образом жизни, соединенным с прекрасной наружностью; но превосходство его ума внушило ему вместо смирения высокомерие и вместо терпимости презрение к людям.
Сделавшись папой, он решился освободить Святой престол от всяких влияний, которые до тех пор ограничивали его свободу. Надежда Карла удержать папскую резиденцию в Неаполе не сбылась. Он не состоял в дружеских отношениях с Бонифацием VIII, но оба они нуждались один в другом: король нуждался в папе по поводу Сицилии, а папа в короле, чтобы обороняться от своих завистников. Слабый Целестин V не достиг подготовленного уже отречения Иакова Арагонского от Сицилии; Бонифаций обещал Карлу вновь приобрести ее для Анжуйского дома. Они сговорились друг с другом, и ближайшее будущее показало, что взаимные обещания были Добросовестно исполнены. Прежде всего Карл пожертвовал для спокойствия нового папы Целестином, согласившись на его задержание. Бонифаций боялся оставить на свободе святого человека, бывшего тоже папой, отречение которого смутило суждение людей и который в руках врагов мог сделаться опасным орудием. Поэтому он с согласия короля послал бывшего папу под конвоем в Рим. Святой убежал; Карл послал за ним погоню, чтобы его арестовать, и затем все отправились в Рим.
Новый папа оставил Неаполь в сопровождении Карла в первых числах января 1295 г. Только что они прибыли в Капую, как в Неаполе распространился слух, что Бонифаций VIII внезапно умер. Это возбудило неудержимую радость. Неаполитанцы устроили в своем городе торжественное празднество, и под таким зловещим Предзнаменованием преемник Целестина продолжал свой путь в Рим. Сначала он направился в свой родной город Ананьи, который с гордостью встретил его, так как считал в числе своих сограждан трех знаменитых пап в течение одного столетия.
Римские послы приветствовали там Бонифация и передали ему сенаторскую власть, вследствие чего он по прибытии в Рим назначил сенатором очень уважаемого человека Уголино де Рубенс из Пармы.
Въезд и торжество коронации, происходившее 23 января 1295 г. в храме Св. Петра, были отпразднованы с неслыханной пышностью. Папство, которое только что перед этим облеклось в одежду апостольской нищеты, почти согласно учению вальденской ереси, теперь намеренно украсило себя величием торжествующего миродержавства. Римские аристократы — Орсини, Колонна, Савелли, Конти и Анибальди — явились в рыцарском великолепии; бароны и подесты Церковной области и свита неаполитанского короля увеличивали блеск торжества. В обширной праздничной процессии, двигавшейся по разукрашенным улицам для принятия во владение Латерана, шли должностные лица городского управления и городской префект, бывший теперь бессильной тенью власти. Бонифаций восседал на белоснежном иноходце, покрытом попоной из кипрских перьев, с короной св. Сильвестра на голове, облеченный в торжественные папские одежды. По обеим сторонам его ехали одетые в красное два вассальных короля, Карл и Карл Мартелл, держа под уздцы лошадь папы. Только за полгода перед этим те же самые короли сопровождали папу, ехавшего на осле в одежде отшельника; теперь они могли бы сказать себе, насколько мало их тогдашнее служение унижало их. Тень бедного спиритуала стояла, как постоянное напоминание, перед Бонифацием VIII и этими королями, когда они имели честь подносить папе на праздничном пиру в Латеране первые блюда, и потом заняли скромные места между кардиналами за столом, на котором между дорогими яствами сверкали и «бокалы Бахуса».
В это время Целестин блуждал в лесах Апулии, убегая от своих преследователей. После своего бегства он возвратился в пустынную местность возле Сульмо, где надеялся продолжать свой прежний образ жизни; но отрекшийся папа не имел уже права быть свободным. Своим документом об отречении Целестин подписал себе и смертный приговор. Когда искавшие его прибыли на Мурроне, то бывший папа ушел оттуда; он продолжал свое странствие с одним спутником, пока, после нескольких утомительных недель, достиг берега моря. Он сел на барку, чтобы добраться до Далмации, где он надеялся скрыться. Но море выбросило святого снова на берег: граждане Висте узнали его и приветствовали с большим почтением, как чудотворца. Его приверженцы требовали от него, чтобы он снова объявил себя папой, но он без сопротивления позволил местному подесте выдать себя искавшим его. Вильгельм л’Эстандар, коннетабль короля, доставил его в мае на границу Церковной области. Обрадованный тем, что опасный предшественник находился в его власти, Бонифаций велел сначала содержать его под стражей в своем дворце в Ананьи. Добродушному отшельнику внушили, что долг благочестия повелевает ему отречься от свободы также, как он отрекся от тиары. Его осыпали уверением в любви к нему и наконец отправили в заточение в замок Фумоне. Мрачное укрепление, построенное на крутой горе возле Алатри, с древних времен служило государственной тюрьмой, в башнях которой кончили свою жизнь многие мятежники и даже один папа. Говорят, что Целестин V содержался там в заключении, но прилично; однако другие полагают, что его тюрьма была теснее самой тесной его кельи на горе Мурроне. Здесь он вскоре умер. Его судьба дала повод смотреть на него как на мученика, а на Бонифация как на убийцу. Целестинские монахи распространяли самые мрачные слухи; показывали даже, как реликвию, гвоздь, который будто бы по приказанию папы был вколочен в невинную голову его пленника.
Смерть Целестина укрепила Бонифация на троне. Если он не мог принудить к молчанию молву, обвинявшую его в том, что он достиг престола незаконными средствами, то все же он отнял у своих противников живого представителя их мнения. Теперь его ближайшей заботой стало приобретение Сицилии для Анжуйского дома и с тем вместе для церкви; невыносимый для чести Святого престола позор должен был быть смыт.
Уже его предшественники старались об этом. Когда после смерти молодого Альфонса (18 июня 1291 г.) на Арагонский трон взошел его второй брат Иаков, то Николай VI принял меры для заключения мира между ним и Карлом И. Иаков, теснимый Францией, так как Мартин VI осмелился подарить Арагонию в качестве папского лена Карду Валуа, соглашался отказаться от Сицилии. Но сицилийцы не желали, чтобы папы и короли торговали ими; они наложили свое вето и нашли во Фридрихе, брате Иакова и внуке Манфреда, своего национального главу. Иаков из государственных соображений отрекся от собственного славного прошлого, заключил мир с церковью и с Карлом и в июне 1295 г. отказался от владения островом. Бонифаций пытался на совещании в Велетри склонить Фридриха к соглашению. Молодой принц, прельщенный надеждой на получение сначала римского сенаторства, потом руки принцессы Екатерины де Куртенэ первое время колебался и только по возвращении в Сицилию отказался от ничего не стоящих обещаний. 25 марта 1296 г. он короновался сицилийской короной в Палермо согласно воле народа. Таким образом, надежда папы рушилась; Сицилия сохраняла свою независимость даже после отпадения Иоанна Прочида и знаменитого адмирала Рожера де Лориа и защищала ее также против оружия Иакова, который в силу договоров был принужден воевать против брата.
Иаков прибыл в Рим в конце марта 1297 г. Его благочестивая мать, Констанца, страстно желавшая примирения с церковью, последовала за ним туда же из Сицилии, покинув своего другого сына, Фридриха. Необыкновенные обстоятельства принудили дочь Манфреда отправиться в Рим, где она была радостно встречена и освобождена от отлучения, лежавшего на ее доме. Она взяла с собой свою дочь Виоланту, чтобы выдать ее замуж, согласно договору, за сына Карла II, Роберта Калабрийского. Наследники ненависти Гогенштауфенов и Анжу, гвельфов и гибеллинов, Манфреда и Карла I и люди, участвовавшие в Сицилийской вечерне, сошлись вместе в Риме, но лишь на однодневный праздник мира. Когда папа Бонифаций (это было лучшим моментом его жизни) вложил руку Виоланты в руку Роберта, то мысли всех присутствовавших с удивлением должны были обратиться к прошедшим страшным дням Беневента и Тальякоццо, грозные тени которых как будто хотела примирить цветущая пара — внучка Манфреда и внук Карла Анжуйского. Только дон Фредерико не принимал участия в этом примирении.
Констанца вместе с Иоанном Прочида оставалась еще в течение некоторого времени в Риме, откуда она с горем смотрела на братоубийственную войну ее сыновей, которую папа на позор христианской религии поддерживал и горячо направлял. Кроме того, ее сердце страдало при мысли о сыновьях Манфреда, ее родных братьях. Исключенные из человеческого общества, эти несчастные все еще томились в тюрьме Кастель дель Монте, около Андрии. Если Констанца когда-нибудь и требовала их освобождения, то просьба ее не была услышана: истинные наследники Манфреда, законные властелины Сицилии, оставались принесенными в жертву государственным целям как Анжуйского, так и Арагонского домов. В остальном счастье вознаградило Констанцу за то, чего оно лишило ее отца: она была женой великого короля, освободителя Сицилии; все три сына ее получили королевские короны, и дожила до мира между Иаковом и Фридрихом. Наконец, благородная дочь Манфреда умерла в 1302 г. в Барселоне, примиренная с церковью и погруженная в благочестие, как когда-то Агнесса, мать Генриха IV
После праздников короли уехали из Рима, чтобы готовиться к войне против Фридриха, на которую Бонифаций дал средства из церковной десятины. Но сицилийцы не обращали внимания на его отлучения. Это духовное оружие, которое иногда действовало более разрушительно, чем порох, притупилось от слишком частого употребления. В XIII столетии почти не было выдающегося человека, города или нации, которые бы не были осыпаны градом экскомуникации по политическим причинам, и эти проклятия столь же легко налагались, как и снимались, когда этого требовала выгода. Бонифаций VIII очень скоро узнал на опыте, что такие средства уже больше не действуют. За поражение в Сицилии едва ли было утешением для него признание нового папского ленного государства: именно он назначил Иакова Арагонского главным военачальником церкви и вооружил его против брата. В награду он дал ему вперед Сардинию и Корсику — острова, на которых папе не принадлежало ни одной пригоршни земли. Пиза, которая раньше владела ими после несчастной битвы при Мелории ослабела и клонилась к упадку; эта некогда могущественная республика, знаменитая своей дружбой с императором, даже избрала Бонифация VIII своим ректором, чтобы заручиться его содействием.
Отмеченную нами политику пап — заставлять передавать себе власть над городским управлением в различных городах — Бонифаций умел успешно про водить: постепенно многие общины назначали его своим подестой. Обстоятельства момента принуждали их становиться под защиту церкви, а потому они и передавали лично папе свое управление. Правда, они сохраняли свои статуты, которые папский наместник обязывался уважать, давая в том клятву тотчас по прибытии, не сходя с коня; но передаваемая папе, хотя и временная, власть ограничивала самостоятельность республик. Даже Рим спокойно принял сенаторов, назначенных Бонифацием; так, в марте 1297 г. он назначил вновь на год сенатором знаменитого Пандульфа Савелли. Членов собственной фамилии он поставил на первые места в церкви и государстве. Вскоре после посвящения Бонифация его брат Лоффред сделан был королем Карлом графом Казертским. Из сыновей Лоффреда папа назначил: Франческо — кардиналом С.-Марии в Космедине, Петра — латеранским пфальцграфом и ректором отчины св. Петра в Тусции. Этот счастливый родственник сделался потом наследником своего отца, графа Казертского, учредителем княжеского владения на обоих склонах Вольских гор и основателем двух главных линий своего рода, который продолжался в лице его сыновей — Бенедетто, бывшего пфальцграфом в Тоскане, и Лоффреда, первого графа Фунди и Траетто. Новая кампаньская династия возвысилась средствами церкви, подобно роду Конти при Иннокентии III, и римская аристократия увеличилась еще одним честолюбивым и богатым родом, грозившим затмить старинные оптиматские дома. Из этих аристократических родов не было ни одного более древнего и могущественного, чем род Колонна. Бонифаций скоро оказался в ссоре с ними, которая имела очень важное значение в его жизни и, в соединении с другими еще более важными обстоятельствами, много способствовала его падению.
Фамильный раздор разделил и многолюдный дом Колонна. Сыновья Оддо по договору 28 апреля 1292 г. передали управление их фамильными имуществами, центральным пунктом которых была Палестрина, их старшему брату кардиналу Иакову. Младшая линия из Дженацциано, дети сенатора Иоанна, брата Иакова, в числе которых были кардинал Петр и граф Стефан, имели свою часть в этих владениях. Братья Иакова, Оддо, Матеус и Ландульф, упрекали его в том, что он передал все фамильное имущество одним только племянникам. В спор вмешался и папа: он неоднократно требовал от Иакова, чтобы он удовлетворил законные претензии братьев, однако оба кардинала, дядя а племянник, отказались это исполнить и с этого времени не появлялись больше в Латеране. Это были первые люди в курии, римские князья из самой древней аристократии, гордые и надменные. Они с неудовольствием смотрели на повелительный образ действий папы, и у них было много поводов к раздражению, особенно когда Бонифаций, по-видимому, решился сломить кичливость римской аристократии. Гибеллинское направление возродилось в Колонна; несмотря на их давнишний сою:; с Карлом II Неаполитанским, они приняли послов Фридриха сицилийского, который старался воспретить в Риме штауфенскую партию.
Политическая партийность усиливала церковную оппозицию; оба кардинала, очевидно, не одобряли того направления, которое приняло панство по отношению к церкви и к государствам и которое и раньше и позже в опаснейшей борьбе с монархиями неминуемо приводило его к падению. Уже во времена Григория IX один кардинал Колонна явился решительным врагом этого направления. Кроме того, смерть Целестина V не устранила мнения, что Бонифаций незаконно занимал место папы. Наиболее страстными проводниками этого мнения были братья целестинското ордена, которые не могли перенести гибели своего идола; они негодовали еще сильнее, когда Бонифаций отменил благоприятные для них акты, изданные его предшественником. Поэтому эти меньшие братья, или спиритуалы, видели в нем симониста и узурпатора, воплощавшего в себе ту мирскую церковь, которую они осуждали и хотели реформировать своими великодушными мечтами о царствии Святого Духа.
Оппозиция сгруппировалась вокруг кардиналов Колонна и их родственников Стефана и Шиара. Последние особенно были озлоблены против папы по следующему поводу: у них находился транспорт золота и серебра, который был отправлен в Рим жадным племянником папы Петром для покупки земельных именин; он был отбит и похищен в пути. Связь Колонна с Сицилией сделалась известной; пример отпадения кардинала Иоанна и его племянника Оддо, отца кардинала Иакова, во времена Фридриха II послужил предостережением Бонифацию. Он потребовал постановки папских гарнизонов в Палестрине и других укрепленных местах, принадлежавших Колонна, на что последние по понятным причинам не согласились. Когда же разгласились схизматические речи о незаконности папства Бонифация и на Петра Колонна указывали как на главного виновника их появления, то Бонифаций 4 мая 1297 г. потребовал от этого кардинала категорическою ответа: признает ли он его папой или нет? I 1етр уклонился от ответа и отправился имеете со своим дядей в Палестрину. Разгневанный Бонифаций созвал 10 мая 1297 г. церковный совет в храме Св. Петра; без долгих рассуждении он отнял у обоих кардиналов их звания. Основаниями такого приговора были их прежний мятежнический союз с Иаковом Арагонским и теперешний с Фридрихом; отказ принять к себе папское войско; тираническая несправедливость по отношению к братьям Иакова. Решительный образ действий папы доказывал энергию его волн, которой неведом был страх перед людьми, но в то же время и чрезмерную пылкость его темперамента. Разве все это были такие страшные преступления, которые заслуживали такого тяжкого наказания? Давно неслыханное разжалование кардиналов могло в глазах многих не быть оправдано высказанными мотивами, так как эти князья церкви вовсе не находились в открытом восстании против их главы.
Колонна начали борьбу с гордостью аристократов, сознающих свою силу. В тот же день, 10 мая, они держали фамильный совет в Лонггецце, замке, принадлежавшем аббатству Св. Павла, на берегу Анио, где раньше находилась Коллация. С ними были ученые-юристы, некоторые французские прелаты и трое монахов-миноритов, Фра Бенедетто из Перуджии, фра Диодати из Пренесте и фра Джакопоне из Тоди, ревностные приверженцы Целестина V, с согласия которого они основали на горе над Палестриной конгрегацию целестинцев-пустынников, но это разрешение было у них отнято Бонифацием. Фра Джакопоне был глубокомысленный мистик, страстный апостол последования Христу, поэт, обладавший достаточным талантом, чтобы сочинять едкие сатиры на папу, на lingua voltare, а по-латыни — знаменитый пасхальный гимн Stabat Mater. В составленном в Лонгтецце манифесте схоластический колорит которого изобличает, по-видимому, стиль Джакопоне, оба кардинала заявляли, что Бонифация VIII не следует признавать папой, так как Целестин V не мог отречься, и притом его отречение было результатом лживых интриг. Они апеллировали к собору; подобная апелляция, в первый раз заявленная Фридрихом II, была довольно опасна, так как она теперь исходила от самих кардиналов. Колонна распорядились публично объявить этот манифест в Риме и даже положить его на алтарь у Св. Петра. После этого они скрылись в Палестрину, куда папа 15 мая послал им вызов на суд и приговор, отнимавший у них их кардинальское звание. Они ответили вторым манифестом.
Когда Бонифаций принудил Целестина V окончить жизнь в заключении, то он правильно предвидел возможность раскола. Если бы его предшественник был еще жив, то теперь он стал бы страшным орудием в руках оппозиции. Но теперь Целестина уже не было в живых, и Бонифаций без труда мог указать на слабое место своих врагов. Эти же кардиналы его избрали, присутствовали в Риме при его короновании и в Цагароло торжественно признали его папой. Каким же образом они теперь высказывали взгляд, ставивший их в противоречие с самими собой? Гнев Бонифация разгорелся: 23 мая выпустил он вторую буллу, чтобы разгромить мятежников, теперь уже явных. Он отлучил от церкви, как схизматиков, обоих кардиналов, всех сыновей сенатора Иоанна и их наследников, объявил их лишенными чести, их имущества конфискованными и угрожал проклятием всем городам, которые могли бы дать им убежище. Положение его, однако, было небезопасно. Разжалование кардиналов оскорбляло всю священную коллегию; он поспешил успокоить ее изданием закона, очень возвышавшего достоинства кардиналов, налагавшего тяжелые наказания за оскорбление их и устанавливавшего, что они с этих пор наравне с королями могут одеваться в пурпур. Он отправился в Орвието, между тем как его враги вооружали свои замки для защиты. Решившись подавить раскол в зародыше, Бонифаций собрал войска под предводительством кондотьера флорентинца Ингирамо ди Бизанцо и родного брата Иакова Колонна Ландульфа, мстительное чувство которого побуждало сражаться со своими родственниками.
Сенатор Пандульф старался предупредить междоусобную войну и выступил посредником от имени римской общины. Он отправил послов сначала в Палестрину, а потом к папе. Колонна заявили, что они готовы покориться на условии сохранения их чести и восстановления могущества их дома; напротив, папа требовал безусловной покорности и сдачи крепостей. Когда переговоры не привели ни к чему, а в Палестрине были приняты послы из Сицилии, то Бонифаций повторил отлучение и даже обратился (14 декабря) с воззванием ко «всему христианству» идти в крестовый поход на его врагов, за что обещал отпущение грехов. В сущности, могущество папы не должно было казаться великим, если он принужден был снизойти до такой карикатуры крестовых походов и применить средство, когда-то направленное против великого императора, для борьбы с римскими оптиматами, владевшими рядом замков в Кампанье. Его война с двумя кардиналами, междоусобная война внутри церкви, показала миру упадок папства, наступление худших времен и понизила благоговение перед верховным главой религии. Нет такого знамени, вокруг которого не собрались бы люди, чтобы сделать из него эмблему своих желаний или мнений. И для этого крестового похода нашлись крестоносцы, так как он обещал добычу и казался направленным прямо против еретиков, каковыми были объявлены Колонна. Даже города Тосканы и Умбрии прислали ратников, и священная война против замков дома Колонна могла быть поведена энергично.
Скоро Колонна были побеждены, так как остались одинокими. Король Фридрих не прислал никакой помощи; гибеллины в Церковной области не восстали, а в Лациуме единичное восстание Иоанна Чеккано из дома Анибальди не имело значения. Римляне, возившие когда-то брата кардинала Иакова на триумфальной колеснице, остались нейтральными; горожане радовались ослаблению аристократического рода, а Савелли и Орсини воспользовались случаем повредить своим противникам, имениями которых они были потом награждены от папы. Войско крестоносцев начало осаду всех замков Колонна по обеим сторонам Тибра. Прежде других, уже летом 1297 г., сдался Непи. Этот город, бывший раньше свободным, принадлежал в это время Колонна; война партий, притеснения баронов и обеднение привели его к отчаянному решению продаться сильному покровителю. Таким образом, богатый кардинал Петр купил его 3 октября 1293 г. Шиарра и Иоанн Колонна из С.-Вито держались здесь храбро против осаждавших, но помощь, которую они могли по договору требовать от Вико и от Ангвильяры, обманула их; Непи был взят и отдан папой в ленное владение Орсини. В то же время крестоносцы напали на родовые владения Колонна в Лациуме: Цагароло, Колонна и другие замки были сожжены. Дворцы, принадлежавшие этому дому в Риме, были превращены в груды мусора. Только Палестрина оказывала сопротивление. В этом коренном местопребывании их рода Агапит и Шиарра вместе с обоими кардиналами успешно сопротивлялись. Рассказывают, что Бонифаций вызвал из монастыря знаменитого Гвидо де Монтефельтре, который за два года перед тем из-за пресыщения жизнью надел францисканскую рясу, — чтобы с помощью его гения найти дорогу к этому неодолимому циклопическому замку, и что старый гибеллин, убедившись в его неприступности, посоветовал папе взять его хитрыми обещаниями.
Палестрина сдалась на уговоры. В траурных одеждах, с веревкой на шее явились оба кардинала вместе с Агапитом и Шиаррой в Риети (в сентябре 1298 г.) и упали к ногам папы. Бонифаций VIII, окруженный своей курией, в короне, сидел на троне и величественно смотрел сверху вниз на покорившихся и признавших теперь его папой. Он помиловал их и назначил срок для полного окончания спора, до которого они должны были оставаться под надзором в Тиволи. Палестрина и все укрепленные места, принадлежавшие Колонна, были тотчас сданы. Ненависть папы к мятежникам, восставшим на его духовную власть, была теперь безгранична; он хотел сделать безвредным этот род, стремившийся к тирании в Риме, как Висконти в Милане. Наказание, к которому он немедленно присудил Палестрину, обнаружило его намерение. Странная судьба через долгий промежуток времени двукратно излила на этот знаменитый храм Фортуны одинаковую чашу гнева. Сулла, которому сдался Пренесте, сровнял город с землей; через 1400 лет тот же Пренесте сдался папе, и папа с древнеримской яростью тоже снес его с лица земли. Бонифаций дал своему викарию в Риме приказ разрушить Палестрину до основания. Когда Барбаросса, сто лет тому назад разрушивший чуждый ему Милан, или Аттила, в древние времена разгромивший Аквилею, справедливо кажутся варварами, каким именем должен быть назван папа, который в 1298 году хладнокровно разорил город находившийся перед воротами Рима и бывший одним из семи древних епископств римской церкви?
Палестрина находилась тогда, как и теперь, на середине горы, покрытой зеленеющими оливковыми и лавровыми деревьями. Вершину горы венчала Рокка С.-Пиетро, цитадель с башнями, обнесенная первобытно-древними циклопическими стенами, где сидел в цепях Конрадин. Там же были дворцы и много домов. Ниже этой крепости террасообразно спускался обнесенный крепкой стеною город, построенный из развалин храма Фортуны Суллы. В нем находились многие древние дворцы и еще сохранились значительные остатки этого храма. Главный дворец был отчасти античной постройки, которая приписывалась Юлию Цезарю, основываясь на форме буквы С, которую он имел уже и тогда, подобно тому как и нынешний дворец построен в виде такой же кривой линии. С ним соединен был составлявший лучшее украшение города круглый храм, посвященный святой деве, похожий на римский Пантеон, основанием которого служила мраморная лестница во сто ступеней такой ширины, что по ней можно было спокойно въехать верхом. Другие античные памятники, много статуй и бронзовых вещей из неисчерпаемого богатства цветущего периода Пренесте сохранились под охраной любивших искусство Колонна, собравших в своем дворце роскошь того времени, сокровища древности и документы их дома. Все это погибло в несколько дней; пощажен был только собор С.-Агапита. На развалинах проведен был плуг и посыпана соль, подобно тому, говорил со страшным спокойствием папа, как это сделано было на месте древнего африканского Карфагена. Бонифацию VIII, по-видимому, нравилось подражать образу действий древнего римлянина и принимать на себя ветхозаветный вид разгневанного Иеговы. Его перуны были не только театральными: он в самом деле разрушил один из древнейших городов Италии, который, подобно Тускулуму, погиб еще в своем античном виде, хотя он потом и был кое-как снова выстроен.
Подобно тому как Сулла поселил на равнине разрушенного города военную колонию, Бонифаций приказал несчастным его жителям, все частное имущество которых он отобрал в казну, строиться рядом. Они построили хижины на низменном месте, где теперь находится Мадонна делль Аквила; папа дал этому месту название Civitas Papalis и перенес в него местопребывание Палестрине кого кардинала-епископа. В июне 1299 г. он назначил Теодориха Райнерия из Орвието, своего римского викария, епископом нового города, жителям которого он возвратил их имущества в виде лена; но уже весной 1300 г. он, как разгневанный тиран, снова разрушил только что построенное поселение, после чего его жители переселились в другие места и рассеялись. Несмотря на это, Бонифаций вовсе не был врагом городских общин; в числе его актов есть многие, доказывающие, что он добросовестно уважал права городов и великодушно защищал многие общины от притеснений провинциальных легатов.
На варварское разрушение и потерю их имущества Колонна ответили криком отчаяния и злобы. Они громко обвиняли папу в вероломстве; они утверждали, что их подчинение состоялось в силу договора, заключенного римлянами и кардиналом Боккамаци, по которому папское знамя должно было быть водружено на их укреплениях, но последние должны были оставаться в целости. Верность их показаний оспаривал еще в 1311 г. в Авиньоне кардинал Франческо Гаэтани, утверждая, что их покорность состоялась не в силу капитуляции, а безусловно и после сдачи укреплений. И тогда уже суждение об образе действий папы было различно; голос народа признавал измену, и это мнение навсегда было закреплено Дантом. Верно то, что Колонна были обмануты обещаниями, сделанными им от имени папы. Теперь они уже боялись даже за свою жизнь. Говорили, что Стефан, также покорившийся, будет убит подкупленными иоаннитами; и он, и другие члены его дома избежали папского суда бегством, после чего Бонифаций еще раз подверг их отлучению. Он наложил на них опалу, запретил всем городам и странам принимать их к себе, конфисковал их имения и передал большую часть их римским аристократам, в особенности Орсини. В погибель был увлечен также Иоанн Анибальди ди Чеккано, а несчастный фра Джакопоне до самой смерти Бонифация VIII томился в темной тюрьме в Палестрине, откуда он напрасно в трогательных стихах умолял неумолимого папу о прощении.
Колонна бежали кто в одну, кто в другую сторону; свирепый Шиарра скитался, как в древности Марий, по лесам и болотам; рассказывают, что пираты поймали его на марсельском берегу и приковали его к судовой скамье, пока он не был выкуплен французским королем. Оба кардинала скрывались в Этрурии или Умбрии у дружественных им гибеллинов. Стефан искал себе убежища в Сицилии. Но так как он и там не был в безопасности, то переселился к английскому и французскому дворам. Этот благородный человек, бежавший от безграничного гнева нелюбимого миром папы, был принимаем с честью везде, где он появлялся; он представлял собой образец римского изгнанника, так что льстивший ему Петрарка сравнивал его со Сципионом Африканским. Мы еще встретимся с этим знаменитым римлянином в истории города Рима, уже во время трибуна Кола ди Риенцо, когда он уже в глубокой старости стоял на могиле своего несчастного врага Бонифация, а также и на могилах своих детей.
