Фирдауси в своем эпосе делает из Александра национального персидского героя — он сын Дария, победителя Филиппа, завоевавший по праву принадлежавшее ему царство у присвоившего его себе брата, тоже Дария. Он и покровитель туземной религии, и образец мудрости. Справедливо указывается на эллинистическое происхождение этой иранской «Александрии», тем более, что национальная традиция персов, передаваемая в устных преданиях до сих пор, и засвидетельствованная в туземных литературных памятниках, восходящих к эпохе Сасанидов, видит в Александре одно из самых ненавистных порождений Аримана, явившегося по его повелению из Египта, неся в Иран войну, насилие и убийство; оно превратило столицу царства в пустыню, перебило князей, ученых, жрецов, сожгло священные книги, написанные на пергаменте золотом, за что оно мучится в аду, как злодей и, впоследствии прибавили — гебр — Мухаммед, виновник второго разгрома Персии: прервавший течение государственной жизни Персии, погубивший в пламени памятники Персеполя и открывший туземную культуру и религию могущественному влиянию эллинизма, конечно, не мог у ярких и сознательных носителей этой культуры заслужить иного отношения к своей памяти, и эта благородная тоска по родном величии объясняет нам и быстрое возрождение Персидского царства сначала под властью парфянских Арсакидов, а затем, особенно, успех первого Сасанида Ардашира, который выступает как настоящий восстановитель царства Кира и Дария.
Вековая борьба с греками, а потом с римлянами возвела Парфянское царство, несмотря на то, что успех не всегда был на его стороне., на степень великой державы, единственно равноправной Риму даже в сознании граждан и подданных последнего, что, напр., можно видеть при грандиозной картине в Апокалипсисе. И было время (63—107), когда обе империи мирно делили между собою владычество над культурным миром, пока новая вековая война при Траяне, окончившаяся после многих унижений торжеством Ирана, не обеспечила, вследствие ослабления царства Парфянского, внутреннего кризиса, начавшего новый период строго национального исторического бытия. Но это направление было давно уже подготовлено. Борьба с западом и не могла не содействовать развитию национального духа, которое должно было захватить и филэллинскую династию. Мы теперь впервые встречаем (у Эратосфена в III в. до н. э.) общее имя Ирана (в форме Ариана) для обозначения страны, находившейся под властью Арсакидов. Со времени Артабана III (10 — 40), ясно обнаружившего стремление к восстановлению наследства Кира в полном объеме, замечается реакция против эллинизма и пр. в том, что надписи на монетах делаются на туземном языке, хотя еще греческими буквами. При Вологасе I (51— 78) последние заменяются парфянскими, по позднему произношению пахльвийскими или пехлевийскими — название ото пережило Парфянское царство и даже сасанидское. Вологас озаботился тем, чтобы были разысканы и добраны уцелевшие отрывки и передаваемые устно части Авесты и составлен ее свод. Он же, основав на правой стороне Евфрата город Волагасокер (Беляшкярд), стремился сделать его столицей вместо слишком эллинизированного Ктесифонта. Брат его, армянский царь Тиридат, прославился как особенно правоверный зороастриец, если даже не маг; Маркварт полагает, что эти два брата дали черты для эпического Гистаспа, поборника веры, и его сына Исфендиара.
Замена Арсакидов Сасанидами напоминает события VI в. до н. э. И тогда и теперь династия, происходящая из Персиды, свергает западно-иранскую, ослабевшую от войн с западом. Но здесь было выдвинуто и религиозное знамя — зороастризм был впервые объявлен государственной религией, «престол — опора алтаря и алтарь — опора престола», и это дало повод впоследствии считать Ардешира первым из царей, принявших эту веру, и рассматривать весь парфянский период как неправоверный, несмотря на то, что новая династия продолжала его дело и даже главной святыней оставался храм, находившийся в индийском городе Ганзаке к востоку от озера Урмии. Правда, характер религиозной политики был теперь иной. Духовенство стало пользоваться огромным влиянием и проявляло нетерпимость по отношению к сектантам и иноверцам. При Шапуре II (310 — 379) Авеста получила каноническую редакцию, при Хосрове I, около 560 г., она была переведена на пехлевийский язык и снабжена комментариями. И внешняя политика, будучи продолжением отношений Арсакидов и римлян, нередко была обусловлена религиозными мотивами. Попрежнему войны с западом велись с переменным успехом и большей частью за те же Армению и Месопотамию. Когда в римской империи христианство восторжествовало, в Персии началась эпоха гонений на христианство, пока оно не сорганизовалось (410 г.) в несторианскую церковь, имевшую в истории всей Азии до Китая и Индии включительно исключительное значение. Памятниками несторианской культуры полна Средняя Азия; христианская литература на сирийском языке процветала во всех пределах царства Сасанидов, ее наследием является между прочим монгольский алфавит, происходящий из арамейского. Религиозные причины теперь нередко вызывали те или инке явления внутри и влияли на внешнюю политику. Так, между прочим, за добрые отношения к христианам пострадали и Иездегерд I (399—420) и Хормузд IV (579—590); вмешательство в дела Южной Аравии при Коваде и даже мудром Хосрове I (531—589) вызвано соперничеством с Византией и Аксумским царством на религиозной почве. Конечным результатом этого вмешательства было признание верховенства Персии в Иемене. Достаточно известно, насколько приняла религиозный характер война Хосрова II с Византией, война, на несколько лет восстановившая царство Ахеменидов почти в полном объеме, но окончившаяся плачевно и подготовившая арабское завоевание. И в этом случае повторились события эпохи конца первой персидской монархии, когда за несколько лет до александрова погрома Артаксеркс III вновь собрал царство в его полном объеме.
Религиозное начало занимало в империи Сасанидов господствующее положение и религиозная жизнь была в ней весьма интенсивной. Цари постоянно изображали себя получающими наставление от Аурамазды и Анахиты, помещая эти барельефы большей частью на освященных ахеменидовской древностью скалах Накши-Рустама. Здесь царь и бог изображались ими на конях в геральдических группах, или пешком; бог вручал царю перстень и корону; некоторое влияние эллинистического возведения царей в равное достоинство с богами можно усмотреть в том, что на этих изображениях и бог и царь представлены одинаково, тогда как на последующем здесь же барельефе Дария божество парит над всей сценой. Иран дважды оказал могущественное религиозное воздействие на весь запад. Культ древнего иранского бога света — Митры, хотя и подвергшийся влиянию вавилонского богословия и малоазийских представлений, победоносно шествовал на запад еще с эпохи усиленного синкретизма в начале эллинистической поры, особенно в римское время, начиная с Каппадокии и Понта, распространяясь сначала среди военной аристократии персидского происхождения, потом особенно среди солдат во всей западной половине римской империи, привлекая к себе сердца тем характером деятельности благочестия и энергичного служения правде, верности и культуре, которые были обусловлены иранским дуализмом. В лице Митры Иран был близок к духовному господству над человечеством: Коммод велел посвятить себя в мистерии этого бога, а в 307 г. Диоклегиан, Галерий и Лициний провозгласили в Корнунте Митру покровителем империи. Но это было всего за шесть лет до Миланского эдикта... Однако побежденный парсизм нашел себе новый путь на запад — в манихействе, этой сложной религии, продукте религиозного месопотамского искательства Щ в., где иранский дуализм, но уже непреоборимый и безысходный, сочетался с вавилонскими и иными элементами. Распространяясь и во времени и в пространстве в своих многочисленных формах, в течение многих веков манихейство находило себе последователей, искавших в нем ответа на жгучий, особенно с III в., вопрос о происхождении зла. В конце V в. Иран пережил еще одно движение, может быть, стоящее в связи и с манихейством, и с буддизмом, но имевшее религиозно-политический характер — учение Маздака. Сектантам удалось даже временно склонить на свою сторону царя Ковада (489—531), желавшего, опираясь на них, освободиться от опеки знати и духовенства.
На ряду с созданием государственной религии Сасаниды проводили, хотя не столь последовательно, централизацию государства и ограничение феодального строя вассальных владений. Последние были большей частью обращены в провинции и удержались только на окраинах (Армения, арабское Хирское царство в Средней Азии). Государство делилось на 18 сатрапий, объединенных в четыре наместничества. Феодальная аристократия продолжала быть силой, с которой приходилось считаться царю, но которая теперь должна была делить свое влияние с духовенством. Государственная организация отличалась стройностью и прочностью; администрация и финансовая система были Образцовы и впоследствии вошли в пословицу у арабов; мусульманские правители Персии пытались подражать тому, что, начиная с Ардашира I, особенно же при мудром Хосрове I Ануширване, дало Ирану благоустройство, но им никогда не удавалось довести порядок и доходность провинций до такой высокой степени, как при Сасанидах. И для падающей римской империи соседнее царство представлялось образцом благоустройства; многие придворные обычаи давно уже были заимствованы из него Кесарями (напр., преднесение им священного огня), двор Диоклетиана, по признанию современников — сколок с сасанидского, а Галерий открыто говорит, что персидский абсолютизм должен заменить в его империи древний принципат. Если Иран оказал такое воздействие на Рим, то можно себе представить, насколько сильна была зависимость от него восточных царств, часто принадлежавших к тому же племени. «Скифские царства... стремились организоваться на тех же устоях и на той же религиозной базе, на которой выросли и царства Каппадокийское, Коммагенское, Армянское, Иберийское, Албанское и наконец Парфянское. Эта база была завещана старой Персией: ее традиция была настолько сильна и живуча, что победить ее не могли ни эллинистическая монархия, ни впоследствии римская республика и империя» (М. П. Ростовцев). И мы действительно находим в этих царствах большую зависимость от Ирана и в области религии, и в области быта и материальной культуры. На серебряном ритоне из кургана Карагодеушах на Кубани М. И. Ростовцев определил изображения стоящих друг против друга всадников с поверженными под их конями врагами, как имеющие то же значение, что и упоминавшиеся нами сасанидские барельефы, представляющие наставление царя богом. Скифское изображение на пять веков старше древнейшего сасанидского, и это указывает на глубокую древность иранской идеи, воплотившейся в данную форму, очевидно, уже в начале парфянского периода. На другом памятнике из того же кургана — треугольной пластинке — изображен царь или маг, приобщенный богиней нитью бессмертия; богиня эта ирано-семитическая Ана-хита-Астарта. Подобного рода изображения встречаются неоднократно в курганных находках на протяжении веков, равно как и памятники, связанные с культом Митры.
И в области искусства царство Сасанидов дало достойное изучения и художественного интереса. Если немногочисленные памятники парфян обнаруживают римское влияние, сасанидские рельефы с самых первых шагов свидетельствуют о сознательном возвращении к древне-восточной основе и, несмотря на быстрое художественное развитие, никогда не могли отрешиться от особенностей и недостатков своего древне-восточного наследства. Мало того, сасанидское искусство иногда облегчает понимание поздне-иранского и византийского, современных ориентализации Запада. «При взгляде, напр., на изображения сасанидских великих царей, ее дающие впечатления личности, но воплощающие только идею величия, мы можем понять в их настоящем значении головы поздне-римских и византийских императоров и распознать там и здесь только отвлеченный символ царского достоинства» (Герцфельд). Памятники сасанидской скульптуры помещены в древней Персиде, в окрестностях Персеполя (Истахра), частью вблизи Бехистуна. Уже в этом видят стремление связать себя с Ахеменидами. Но если на памятниках последних скульптуры были иллюстрациями и надписями или украшениями Гробниц, то теперь они имеют самостоятельное значение и должны увековечивать получение царем власти от бога, большие победы, напр., скульптуры Шапура I, изображающие пленение императора Валериана, или победы Варахрана II над бедуинами, или победа Хосрова II. Потом вошло в обычай изображать и царские охоты, бывшие по словам Аммиана Марцеллина, вместе е батальными сценами, предметами изображения на стенах царских дворцов. Охота и вообще сцены со зверями были излюбленными на знаменитых серебряных сасанидских блюдах, расходившихся далеко по торговым путям и нередко находимых у нас в [бывших] Пермской и Вятской губерниях. Особенно удачны были, как вообще на Востоке, изображения животных и детали, но и человеческие фигуры и общие композиции с течением времени обнаруживают несомненный прогресс. Полагают, что многие из барельефов являются копиями с произведений живописи, которая была, вероятно, также распространена и преследовала такие же политические пели, как и в римской империи. Указывают на значение живописи в буддийских монастырях Средней Азии, находящейся под несомненным сасанидским влиянием, на роль искусства Гайдары, как на художественный узел между Западом и Дальним Востоком.
И в области архитектуры эпоха Сасанидов была возвращением к Древнему Востоку. Арсакидское зодчество, насколько оно нам известно по дворцу в Хатре, по постройкам на месте древнего Ассура, остаткам дворцов в Теллуке, Ниппуре и храма в Варке, носит эллинистический характер, причем бросающееся в глаза возрождение всех форм объясняется работой туземных мастеров, для которых дух греческих форм был чуждым. Сасаниды, как Арсакиды, по большей части строили из кирпичей, весьма редко употребляли плиты, заменяя их плохим битым камнем и конгломератами. Удивительно, что Восток забыл грандиозные технические достижения своей древности и не воспринял при этом солидной техники Запада. Однако Персида, родина сасанидской культуры, развиваясь в стороне от остальной части царства, сохранила многое из древнего наследства и влила в Иран и далее в Месопотамию новый поток древне-восточных элементов. «Поэтому сасанидсксе искусство, и особенно архитектура, которая нам достаточно известна по многочисленным дворцам, замкам, укреплениям, стенам, городским воротам, плотинам, мостам, водопроводам, имеет существенно отличный характер от арсакидского» (Герцфельд). На ряду с употреблением упадочных эллинистических форм, встречаются и в сасанидскую эпоху оригинальные остатки украшений из орнаментального мира Востока, а в Персиде, Сузиане и Месопотамии постройки, обнаруживающие аналогии с ахеменидовскими развалинами в Фирузабаде. Исламское завоевание не было заметной гранью в архитектурных традициях Ирана, а в отдаленных областях, напр., в Луристане, сасанидская манера держалась до позднего средневековья.
Необходимо упомянуть о высоком совершенстве внешней культуры в сасанидском царстве, о богатом развитии художественной промышленности, напр., резных камнях, печатях, коврах, узорчатых тканях, достойных соперниках египетских, наконец об иллюстрациях в рукописях. Еще в X веке в одном из замков древней Персиды хранились рукописи, содержащие рассказы из персидской истории и иллюстрированные в стиле сасанидских барельефов на скалах Шапура. Вероятно, особые персидские краски, неизвестные уже по словам Масуди в его время, с золотым, серебряным и медным порошком, употреблялись также манихеями, каллиграфией которых восхищались мусульманские писатели. Может быть, из сасанидской древности идет обычай писать на цветных пергаменте или бумаге.
Письменность сасанидской Персии была богата, несмотря на крайне неудобное арамейское пехлевийское письмо, приспособленное весьма неудачно к персидскому языку. За несколько лет владычества Хосрова II в Египте сохранилось столько пехлевийских деловых документов на папирусе (пока еще почти не поддающихся чтению), что мы можем составить себе представление, какое огромное количество памятников письменности должно было остаться от обширной монархии Сасанидов, если бы климат, материал и исторические условия были для этого благоприятны. Но мы имеем возможность получить некоторые сведения о литературе эпохи Сасанидов благодаря тому, что персидское литературное предание пережило арабское завоевание, найдя себе убежище у парсийского духовенства. Еще в X веке в Фарсе, древней Персиде, не было деревни или села, где бы не имелось храма огня; здесь же находились укрепленные замки туземной аристократии, хранительницы сасанидских преданий. Арабские писатели говорят, что в замке Доилес имеются свитки, излагающие деяния царей, вельмож и мудрецов. Не дошла до нас в пехлевийском оригинале составленная по поручению Хосрова I Ануширвана и впоследствии продолженная «Книга Владык», «Худай-намэ», содержавшая предания о древних царях и историю царей сасанидских, но мы знаем «Худай-намэ» и в ново-персидской стихотворной обработке Фирдауси «Шах-намэ», и в арабских изложениях Ибн-Кутейбы и Табари, восходящих к переводу ее на арабский язык, «деланному обращенным в ислам персом Ибн-аль-Му-каффа, известным проводником персидской исторической традиции в арабскую литературу. Он перевел еще «Аин-намэ» — официальную «Книгу об установлениях», весьма важную для внутренней истории царства, также книгу «Тадж», содержавшую, кажется, предвещания персидских царей. Существовали и отдельные книги эпического и исторического содержания. «Существует предположение, что официальная хроника сасанидского времени оказала влияние на развитие мусульманской историографии; с другой стороны, эпос перерождается в героические романы и сказки. В связи с историческим преданием и эпосом стоит романтическая поэзия, которая восходит в мусульманских литературах в значительной степени к иранской традиции... К этому же роду литературных памятников примыкает обширная область сказочной литературы. Хотя значительная часть ее входит в состав странствующих сюжетов и Персии принадлежит часто лишь роль передаточная, тем не менее составление подобного рода сказочных сборников бесспорно имело место в сасанидскую эпоху, и зависимость основного содержания «Тысячи и одной ночи» от персидского сказочного сборника Хезар-Эфсан несомненна. ...В связи с персидской литературой сасанидского времени стоит также и ряд повестей сказочно-эпического характера, восходящих к древнему историческому периоду западных пределов Персии и образующих своеобразный цикл сказаний о Вавилонском царстве... Наконец, персидская традиция переживает в мусульманскую эпоху и в литературе этико-дидактической. Известно значение пехлевийского перевода «Калилы и Димны» для перехода этого сборника на запад»... (К. А. Иностранцев). В Фихрист-он-Надим, где перечисляются главнейшие персидские, греческие, индийские и арабские книги этико-дидактического характера, упомянуто до 14 названий, восходящих непосредственно к персидским источникам. Это различные наставления отца сыну (напр., некоего Заданфарруха или царя Хосрова I, названная «Книгой Завета», как и подобная же книга, приписанная Ардаширу I), сборники изречений, наставлений, вопросов, писем, между прочим, переписки Ануширвана с «царем Рума» и т. п. В аббасидскую эпоху упоминаются, как произведения персидского происхождения, сочинения специального характера о военном деле, о гаданиях, лечении животных, об охотничьих птицах. Частью это восходит к той же упомянутой нами «Книге установлений» — «Аин-намэ», о которой Масуди говорит, что в ней значатся «чины персидского государства в числе шестисот», и что сама книга «в несколько тысяч листов и полный экземпляр ее (еще в X в.!) можно найти лишь у мобедов и других пользующихся властью лиц». Ибн-Кутейба приводит цитаты из этой книги, напр., изречения царя и правила судебных постановлений; отрывок теории военного дела, стрельба из лука и игры в мяч, поверья и приметы и т. п. Военное дело обнаруживает много аналогий с византийским. «Сасанидское войско выступает в поход, руководствуясь правилами, типичными для эллинистического периода. Преимущественно конное, хорошо снабженное наступательным и оборонительным оружием, знакомое с полиоркетикой и имеющее для нее необходимые средства, оно начинает бой, о котором поет воинственный гимн Авесты: «Да помогут нам великие боги Митра и Ахура, когда громко поднимает свой голос канонал, когда дрожат лошадиные ноздри... когда тетивы луков свистят и пускают острые стрелы» (К. А. Иностранцев). Сохранившийся из «Аин-намэ» в арабском переводе сборник примет и поверий весьма сложного содержания и состава. Здесь и календарные приметы, восходящие к церемониальному придворному сасанидскому календарю, и приметы по животным, ветру, огню. Один из арабских писателей IX в., сообщивший также восходящие к «Аин-намэ» персидские поверья, Джахиз, говорит, что персы позаимствовали их, как и многое другое, из Индии так же, как византийцы все время от греков. «Персы все время от индийцев. У них физиономика, политика, поверия, предчувствия, знания бурных признаков, домыслы, мнения, суждения, соображения, аргументы воспитания духа, исправление всего худого, рытье колодцев, каналов, водопроводов... разного рода вещи, полезные для царей и государственных людей, и тому подобное. Индийцы доставили им разного рода вещи. Хосров, Аубад, Шапур, Хосров, Ануширван, Бахрам, Джур, Шаханашах, царь царей... добыли из Индии разного рода предметы, роздали обширные средства и оказали обильные милости индийским ученым и мудрецам. И приходило ежегодно, по очереди, большое количество разного рода мудрецов, ученых, математиков, астрологов, заговаривателей, заклинателей, переводчиков, дающих решения, познающих будущее, физиономистов. Они предсказывали им и сообщали о том, что случится в этом году и что постигнет их»... Так вся сасанидская культура Джахизом ориентируется на Восток. Из того, что мы рассмотрели, можно убедиться, сколько в этом утверждении преувеличения, доходящего до полного непризнания и того влияния, какое оказывал на Персию Запад, и той роли, какую она играла в передаче этого влияния на Восток. Персия была посредствующим звеном между эллинистическим миром, Дальним Востоком и Индией, сама будучи открыта в обе стороны, и лишь впоследствии, когда условия существования парсийских общин под мусульманским игом значительно ухудшились, произошло выселение оставшихся верными древней религии в Индию. Это случилось, в связи с эсхатологическими гонениями и политическими событиями, сто лет спустя после смерти Иездегерда III, т. е. в 751 г.; окончательное поселение их на Гуджератском полуострове произошло в 785 г.; До этого времени в Мазандаране местные правители «испехбеды» продолжали держаться веры 3ороастра; в половине VIII в., в связи с пророчеством о прекращении власти ислама, возникают движения в сторону зороастризма, ожидалось даже появление самого Зороастра, а в Хорасане Сумбад поднимает восстание и объявляет себя «испехбедом Фирузом» по имени сына Иездегерда. Но все эти попытки, хотя и свидетельствовали о живучести древней традиции, успеха не имели, и в 766 г. войска халифа Мансура положили конец и царству испехбедов. Однако «Иранскому элементу принадлежит очень крупная роль как во внешней, так и во внутренней истории ислама. Его влияние сказывается на протяжении всей многовековой истории мусульманских народов... Сасанидская традиция переживает династию и как при изучении торговли и промышленности, так и искусства мусульманской эпохи, необходимо обращаться к предшествующему времени персидской истории» (К. А. Иностранцев).
Darmstetter, La legende d'Alexandre chez les Persss. Essais orientaux, 1887. Christensen, L'empire des Sassanides, le peuple, l'etat, la cour. Gopenhague, 1907. К. А. Иностранцев, Сасанидские этюды. Спб., 1909. Noldecke, Aufsatze zur Persischen Geschichte, 1887. Justi, Geschichte des Alten Persiens. (Сборник Онкена, 1879); Herrsehaft der Sasaniden (Grundriss d. iranischen Philologie II, 1896). Ed. Browne, A Htterary history of Persia. Z., 1902. Крымски и, История Сасанидоп... с приложением отдела о Парфянском царстве. М., 1905, (Труды по востоковедению, изд. Лазар. инст. XXI). К. Иностранцев, Материалы из арабских источников для культурной истории Сасанидской Персии. Зап. Вост. отд. Арх. общ. XVIII. Переселение Парсов в Индию. Там же, XXIII. В. В. Бартольд, К истории персидского эпоса. Там же, XXII. М. И. Ростовцер, Эллинство и Иранство на юге России. П., 1915. (Изд. «Огни»). Представления о монархической власти в Скифии и на Боспоре. Изв. Арх. ком. 49. Sаrrе und Herzfeld, Iranische Felsenreliefs. В., 1910. Я. И. Смирнов, Восточное серебро. Спб., 1909. О сасанидских блюдах. Казань, 1904. (Изв. Общ. арх., ист., этногр., XII).
