В интересующую нас эпоху Иудейство выполнило свою мировую миссию: «из Сиона вышел закон» для всего человечества.
История Палестины в последние века перед и в начале н. э. имеет всемирно-историческое значение и достаточно известна. С 198 г., перейдя в руки Селевкидов, иудеи стали лицом к лицу с вопросом о национальной и религиозной самобытности. Если и раньше принадлежность к державе Птолемеев, промежуточное положение и развитие диаспоры обусловливали обильное проникновение греческих влияний, то последние шли стихийным, естественным путем, и поэтому не вызывали отпора. Теперь эллинизация вводится насильственно. Антиох IV Эпифан, видя прогрессирующий и неминуемый развал своего государства, решается прибегнуть к крайним мерам для сплочения его разнородных частей. Мы знаем, как были встречены его мероприятия в Иудее и какие они имели последствия. Сравнительно спокойное состояние и естественное проникновение иноземной культуры в III в. ослабило исключительность иудеев; мы меньше слышим о мессианских чаяниях и находим в Иерусалиме целую партию, готовую итти навстречу эллинизации. Даже высшее духовенство оказывается в этом отношении податливым. Достойный первосвященник Ония III был свергнут своим братом Иисусом, принявшим имя Ясона (174) и вступившим с Эпифаном в сделку. Чрез три года царю предложил лучшие условия Менелай, который умертвил Онию и явился самым деятельным проводником эллинизации и паганизации. Когда Ясон выгнал его из Иерусалима, Антиох явился и жестоко наказал город; стены были разрушены, поставлен сирийский гарнизон, отправление религии запрещено, суббота и обрезание отменены под угрозой казни, в храме поставлен жертвенник Зевсу олимпийскому.
Этого было достаточно для пробуждения. Выдвигаются Маккавеи, к ним пристает законническая партия хасидеев, т. е. праведных, и мы знаем, что благодаря их стараниям удается отстоять национальную религию и самобытность. Затем создается известное политическое могущество. В Симоне (142—135) иудеи получили наследственного первосвященника и этнарха из нового асменейского рода и признание со стороны римлян, а при его сыне Иоанне Гиркане (135—104) покорили старых врагов — самарян и идумеев, заставив последних принять обрезание. Аристовул I принимает царский титул и воюет успешно в Галилее; брат Аристовула, Александр Яннай покоряет и юдаизирует Итурею; он разрушил ряд греческих городов в Галааде, подчинил моавитян, и на западе почти весь берег к югу от Птолемаиды. Таким образом было восстановлено Иудейское царство в пределах, оставивших позади себя давидовы. С этих нор сплошное иудейское население из ничтожного пространства у окрестностей Иерусалима распространяется до моря, озера Мерома и по ту сторону Иордана.
Образуются три иудейские провинции: Иудея, Галилея, Перея. Истребляются языческие культы и вводится насильственно иудейство. Казалось, наступили меесианские времена. Но хасидеи ждали иного порядка вещей, да и обстоятельства были гораздо более сложны. Представители после-пленного законничества стояли на стороне Маккавеев только до тех пор, пока те боролись за веру и закон; они не могли сочувствовать возрождению царской власти, да еще усиленной узурпированным у законного рода Садокидов первосвященством и идущей не из дома Давидова. К тому же династия скоро стала преследовать мирские цели, а это было несовместимо с мелочностью и точностью в исполнении закона. Хасидеи разорвали с правителями; их обособленность стяжала им кличку «нерушим» («сепаратисты»), греч. фарисеи, которую они приняли и под которой известны в истории. Народ пошел за ними, и победоносный во внешних войнах Александр Яннай едва мог с ними справиться у себя дома, а умирая завещал, как говорят, своей жене и преемнице — Александре (76—67) примириться с ними. При ней фарисеи снова получили преимущественное влияние, а царица имела только призрачную власть.
Противниками фарисеев были представители высшего духовенства и аристократии, называвшиеся по оттесненному первосвященническому роду Садокидами или саддукеями и имевшие около себя свою партию приверженцев. Если фарисеи были носителями идеи Израиля, как богоправимой религиозной общины, основанной на неуклонном исполнении всех мелочных предписаний закона и отчужденности от остального мира, то саддукеи, стоявшие долго во главе этой общины, поняли неосуществимость этих утопий и невозможность соединения политики с законничеством. Высокое положение иерархическо-политическое (первосвященники были и этнархами, а, потом царями), в связи с материальным и социальным благосостоянием, делали их наиболее доступными культурным влияниям, и соблазн эллинизации рано покорил их. Вместе с тем политические интересы заслонили религиозные, и они не уследили за движением богословской мысли среди руководителей народа — книжников и фарисеев. Они отстали от них и остались на почве писанного закона, игнорируя накопившиеся толкования и развития, так наз. фарисейское предание старцев. Равным образом они стояли на почве более древнего миросозерцания, еще не говорившего определенно о воскресении мертвых и о воздаянии за гробом, не имевшего развитой ангелологии и демонологии. Земные интересы и политика не могли способствовать в них развитию интереса к эсхатологии, кроме того, своего рода эллинистическое «просвещение» заставляло их относиться отрицательно к развитию законнической тяготы и мессианско-политических фантасмагорий. Этот же дух обусловил их взгляд на свободу человеческой воли — они предоставляли человека самому себе, отстраняя фарисейское учение о вмешательстве промысла и ессейский фатализм. Само собою разумеется, что такая партия не могла быть многочисленной в век напряженных чаяний; она не имела корней в народе, и даже стоя во главе, саддукеи должны были из чувства самосохранения считаться с фарисейским миросозерцанием: «если они у власти, то неохотно и по необходимости следуют мнениям фарисеев, пак как в противном случае их бы не вынес народ» (Иос. Фл. XVIII, 1, 4).
Но фарисеи с их упорством не могли надолго удержать господствующее положение. Утопичность законнического государства сказалась немедленно после смерти Александры-Соломии. За девять лет господства фарисеи доказали полную неспособность и даже оттолкнули от себя народ, который стал переходить на сторону сына Александры, энергичного, склонного к саддукейству Аристовула II, устраненного в пользу своего брата Гиркана II, который в виду слабоумия более подходил к идеалу теократического государства фарисеев. Опять начались смуты. Аристовулу были нетрудно овладеть Иерусалимом, но на этот раз политические комбинации были более сложны. На Иудею оказались другие, более сильные претенденты: Антипатр, по происхождению идумей, назначенный Яннаем наместником Идумеи, а за ним римляне. Мы знаем, как вмешательство римлян и Помпея повело сначала к отмене Иудейского царства, к отторжению от него завоеванных областей и к восстановлению эллинистических городов, а затем к восстановлению его под властью идумейской династии Иродов. Фарисеи и законники сначала были довольны, предпочитая отсутствие государства существованию саддукейского государства на общих светских политических началах, но они скоро убедились, что проиграли, получив новое издание Иудейского царства, на этот раз уже не туземное и не суверенное. Ироды опирались на Рим и сочувствовали эллинизму, а поэтому, хотя и старались угождать фарисеям, не заслужили их симпатий. Династия их не удержалась по интригам самих же законников: по просьбе самих иудеев, как палестинских, так и римских, Август упразднил царскую власть. Иудеи добивались автономной Палестины с римским наместником, но их желания шли слишком далеко, и, конечно, их не могла удовлетворить никакая уважающая себя империя. На первых порах они как будто были довольны. Иерусалимский синедрион (так наз. герусия), о котором впервые упоминается еще при Антиохе III, первоначально саддукейский, но при Александре и Ироде, казнившем прежний состав, значительно разбавленный фарисейскими элементами и, во всяком случае, ходивший по фарисейской указке, получил теперь большее значение, чем при царях. За ним была признана юрисдикция и гражданская, и уголовная по иудейскому праву, он ведал местную полицию; в одном случае даже римский гражданин мог быть приговорен им к смерти — если переступал за храмовую ограду во внутреннее преддверие святилища, о чем предупреждали поставленные там надписи на греческом и латинском языках. Однако, до полной автономии и теократии было далеко. Прокуратор мог во всякое время принять на себя инициативу и подчинить дело своей собственной юрисдикции; без согласия и в отсутствии прокуратора первосвященник не мог созывать герусии для верховного суда; кроме того, не только прокуратор, но даже трибун иерусалимского гарнизона мог по своему усмотрению созывать синедрион и предлагать ему высказываться по известным вопросам. Таким образом, «автономия» существовала лишь при деликатности властей и до тех пор, пока они не выступали с собственной программой. Кроме того и необходимость платить дань считалась позором для народа, считавшего себя призванным к господству над народами и царями. Поэтому уже перепись 6—7 г. н. э. вызвала бунт Иуды Галилеянина, и то обстоятельство, что синедрион и фарисеи в массе не примкнули к нему, вызвало появление новой партии отколовшихся от фарисеев зилотов, решившихся отстаивать свободу и теократию, не гнушаясь разбоем. Влияние их было значительно; благодаря им все более и более входило в жизнь убеждение, что иудеи по закону, с которым обязаны считаться все, не могут нести никаких повинностей, а должны пользоваться всеми выгодами нахождения в сильной культурной империи, иметь везде синагоги, но не допускать в Иерусалиме языческих храмов, статуй и орлов, вести всюду пропаганду и в то же время яростно преследовать христианство не только у себя дома, но путем связей и интриг — во всей империи. Все это было причиной нерасположения к иудеям со стороны правительства и населения, отсюда и литературный антисемитизм «(напр., Манефон, Апион), и дикие сцены вроде разразившихся в Александрии в 38 г. н. э. Иудеи, конечно, не остались в долгу, несмотря на римское верховенство, ибо зилоты всегда находили поддержку в народе, фанатизируемом лжепророками и легко поддающемся призыву не платить податей. Римская же власть парализовалась иудейскими интригами, сеть которых была раскинута по всей империи и захватывала императорский дворец; власть была и слишком добросовестна, чтобы сразу принимать крутые меры там, где встречала непонятные и необычные условия; здесь она впервые встала лицом к лицу с острой формой вопроса об отношении церкви к государству. Римляне испробовали различные средства, отстаивая идею государства, то учреждая царство, то вводя прокуратуру (Клавдий пошел даже на назначение прокуратором туземца, но тем только дискредитировал его пред его же земляками), но зилоты были причиной того, что настало время действовать решительно. Храм и город были сознательно разрушены, как центр противогосударственного союза. Уничтожив государство в государстве, римская власть не имела уже основания беспокоиться, и иудеи, попрежнему, не были стеснены в религиозном отношении; они были освобождены и от воинской повинности, и от должностей, несовместимых с их верой. Даже синедрион возродился в Ямнии в виде судебного учреждения, которое, опираясь на влияние среди многочисленного иудейского населения империи, успело приобрести себе некоторые права. С III в. встречаются этнархи или патриархи Палестины. Но в это время мировая роль иудейства уже кончилась — она перешла к христианству, которое давало миру все блага иудейства, заключающиеся в монотеизме, чистом культе и высокой морали, не принуждая к его узко-национальным чертам, законной тяготе и исключительности. Конечно, проповедь апостолов имела быстрый успех в империи, в значительной мере благодаря тому, что почва была подготовлена эллинистическим иудейством, его богатой литературой, особенно знаменитым переводом XX и прозелитизмом. Литературные произведения, написанные иудеями на греческом языке, от Фокилида, Сивилл и Аристовула до Филона, несомненно оказали влияние на греко-римский мир, но и само иудейство не было лишь дающим в эту эпоху оживленного культурного и идейного взаимодействия.
Итак законничество было причиной гибели иудеев как политической единицы, но оно в то же время обусловило сохранение иудейства, спасло его от поглощения язычеством и сделало его невосприимчивым к христианству. Мы уже говорили о его зарождении и развитии, мы знаем его в современной форме. Евангельские времена стоят посредине этих двух крайних пунктов, но в них уже господствует тот дух, который впоследствии создал писанный талмуд. И евангелия, и послания ап. Павла, и Иосиф Флавий достаточно рисуют нам образ мелочности и казуистики. Все старания семьи, школы и синагоги были направлены к тому, чтобы весь народ сделать носителем и исполнителем закона, и это вполне удалось. Закон дан от бога, который, требуя его исполнения, в то же время чисто юридически награждает его исполнителя, как лично, здесь на земле и в мире грядущем, так и весь народ — посланием Мессии, не говоря уже о других благах; наоборот, небрежение к закону неминуемо влечет несчастия и общественные бедствия. Отсюда понятен энтузиазм к закону, но вместе с тем вполне объясняется и чрезмерное преобладание внешности в области права и юриспруденции в религиозной и нравственной жизни, причем внимание обращается не столько на внутреннее настроение, сколько на внешнюю корректность; формально-юридическая точка зрения нередко приводит к тому, что стремятся удовлетворить букве закона, даже обходя его прямой смысл. Апостол Павел наилучшим образом говорит об этом законничестве: «ревность божию имуть, но не по разуму» (Рим. 10 г.); евангелие говорит о бременах тяжких и неудобоносимых. Действительно, для свободной личности не было места, все было отдано под иго буквы. С другой стороны, достигший в знании и применении закона мастерства впадал в гордыню и самомнение, смотрел с презрением на «малых сих», кичился своими «добродетелями» и говорил о своих простецах-единоплеменниках: «народ сей, иже не весть закона, прокляти суть». Освобождение от тяготы закона преисполнило радости ап. Павла и заставило его преклониться перед тем, кто из хаоса противоречий и разнородных элементов извлек вечное содержание, религиозные и нравственные идеи, легшие в основания новой религии, обнимающей все человечество и претворившей в себе все великое и прекрасное из того, чем оно дотоле жило.
Эта религия не могла быть принята иудеями, так как она была универсальна, и так как ее основатель не соответствовал тому образу Мессии, который был к этому времени почти догматизирован руководящими кругами иудейства. Миросозерцанию язычников оказалось доступнее идея страждущего божества и религия богочеловечества. В позднейших, уже после-канонических книгах, мессианское царство представляется материально, и хотя называется «величайшим царством царя бессмертного», но помещается в Палестине, владеет всем миром, язычники покоряются, всюду господствует радость и мир, храмовой культ и законная тягота не прекращаются, умершие иудеи воскресают и также участвуют в царствии, и т. п. Эти мессианские чаяния были особенно сильны во время гонения Антиоха Эпифана, а затем пробудились с новой силой под влиянием зверств Ирода и римского владычества; мы знаем также, до какой болезненной интенсивности они доходили в 44—66 гг.
Представления о Мессии и его царстве, излагавшиеся некогда пророками в форме поэтических речей, теперь делаются предметом нового рода литературы, еще намеченного Иезекиилем и Захарией. Пророческое служение при законничестве не могло иметь места. Выступали или анонимно, или псевдонимно, влагая свои слова в уста прославленных имен древности: Эноха, Моисея, Авраама, Ездры, Варуха. Писания составлялись таким образом: от времени того или другого патриарха или пророка древности излагалась в пророческой форме история Израиля; пророчество прерывалось на времени действительного составителя; далее следовал или суд, или начало спасения; исполнение пророчества гарантировало и осуществление эсхатологических чаяний. Эта литературная форма и есть так наз. апокалиптика, сообщавшая пророчества не в ясной форме, а в таинственных образах и в притчах, черпаемых большею частью из традиционных представлений, а также из древнего запаса народных сказаний. Эти писания являлись особенно в минуты бед, в пору противоречий идеалов с действительностью, обетовании божьих с порабощением язычникам, назначения избранного народа с его действительным положением. Автор не мирился с печальной действительностью и был уверен, что новый напор бедствий только знаменует скорое исполнение древних обетовании. Он хочет и в других пробудить ту же уверенность, утешить их и избавить от отчаяния, а вместе с тем понудить грешников, в виду близкого наступления дня господня и суда, обратиться, чтобы принять участие в царстве Мессиии не оттягивать своими грехами его появления. Эти произведения религиозного и национального энтузиазма, менее проникнутые мертвящей буквой, были особенно любимы и имели огромное влияние. Время их процветания начинается с 167—5 г., когда под впечатлением неслыханных гонений Антиоха Эпифана и восстания Маккавеев получила свой окончательный вид книга пр. Даниила. Последние апокалипсисы относятся уже ко времени после разрушения Иерусалима Титом — это так наз. III книга Ездры и откровение Варуха. Апокалиптика укрепила в религиозном миросозерцании идею воскресения мертвых, страшного суда, ада и рая (сначала земного, потом небесного на третьем нёбе), развила идею антихриста (а вместе с тем усилила дуалистическое течение), особенно же идею сына человеческого, предсуществующего Мессии, небесного судии живых и мертвых. Религиозная мысль этого времени охотно останавливалась на посредствующих существах — ангелах, а также на полуабстрактных ипостасях божественных свойств. Здесь первое место занимает ипостасированная премудрость божия. Она — помощница творения, водительница и наставница человечества, она существует изначала: «Господь создал меня, как начало путей своих, от века, изначала, с основания земли я существую. Я родилась, когда еще не было потоков, когда не было источников водных, когда еще горы не были поставлены и не существовало холмов... Когда он простирал небо, я присутствовала, когда утверждал небесный свод над океаном... когда полагал морю предел его, чтобы воды не преступали его повеления, когда он устанавливал основания земли, я присутствовал а, как художница, рядом с ним, веселясь ежедневно, ликуя пред ним непрестанно» (Притч. VIII 22—31).
Историческая литература в эту эпоху оскудела. Единственный достойный внимания дошедший до нас памятник — Первая Маккавейская книга, первоначально написанная на еврейском (или арамейском) языке, но сохранившаяся в греческой библии, представляет замечательное явление и принадлежит к источникам первостепенной важности. Несомненно влияние подъема духа при Маккавеях, а может быть и греческой историографии. Автор начинает весьма разумно с Александра В., как с виновника проникновения в Иудею эллинизма, и доводит свое повествование до 135 г. Интересно миросозерцание автора: он, конечно, верующий иудей, но далек от религиозного прагматизма прежних историков; он объясняет события земными причинами; при этом является поборником маккавейской династии. И к закону он относится без фанатизма и энтузиазма, что, на ряду с человеческой точкой зрения, заставляет видеть в нем умеренного саддукея. Совершенно другой характер носит так наз. 2-я Маккавейская книга с ее увесистым стилем, реторикой, склонности к чудесному. Это скорее церковная и храмовая история, которая так относится к первой книге, как Паралипоменон к Царствам. Здесь и фарисейское законничество, и религиозный прагматизм. Книга написана на греческом языке и выдается за извлечение из Ясона. Киренского. Так наз. 3-я Маккавейская книга — тенденциозное писание, составленное мстительным египетским иудеем, вероятно, по поводу еврейского погрома при Калигуле (38 г.) в Александрии. В этом же роде, хотя и выше и по тону и по содержанию, книга Иудифь, в которой за историческими странностями, вероятно, скрывается все то же гонение Антиоха.
В совершенно другую, мирную и уютную сферу переносит нас прекрасная книга Товита. Это — повесть, в которой дела милосердия, брак и семейные добродетели возводятся на должную высоту, причем указывается на необходимость чистоты крови. Это заставляет нас видеть в книге руку иудея, жившего среди иноверцев и написавшего ее в поучение своим единоверцам, подвергавшимся опасности смешения с окрестным населением.
Книга Товита примыкает к так наз. учительной литературе, которая у семитов была всегда в почете и от которой в библии мы имеем несколько чрезвычайно интересных образцов. Мы не будем говорить о всемирном произведении неизвестного гениального поэта — книге Иова — рассмотрение ее не может ограничиться несколькими словами, — а укажем на другое замечательное явление библейской литературы — Екклезиаст, книгу позднего происхождения, вероятно III в. до н. э. Ее безысходный пессимизм отражает время, когда многие стали разочаровываться в необычайных ожиданиях и обетованиях, когда противоположность ожидавшегося величия и действительного унижения становилась нестерпимой, и единственным утешением, кроме обычных утех жизни (3, 22, 5, 17, 8, 15, 9, 7, 9, 11, 9 ел.), оставалось полагать, что жалкое состояние своего народа — удел всего человечества. Совершенно другого типа возникшая в начале II в. книга Иисуса, с. Сирахова. По характеру она примыкает к тому более древнему собранию изречений, которое составлено из самых разнообразных частей и помещено в библии под именем Притчей. По содержанию она соответствует своему девизу — «начало премудрости — страх божий». Для автора страх божий и исполнение закона — понятия тожественные; они обнимают все стороны жизни. Поэтому он неистощим в житейских правилах и советах, и с этой стороны является важным источником для знакомства с культурным состоянием его времени. Советы его исходят из его житейского опыта и большею частью покоятся на серьезной нравственной основе, лишь изредка сбиваясь на внешнюю житейскую мудрость. Он преисполнен великого благоговения к прошлому своего народа (гл, 44—50, так наз. гимн предкам), но мало говорит о будущем; это — трезвая натура, несклонная к апокалиптике. Книга первоначально написана на еврейском языке, в Египте переведена внуком автора еще в 130 г. на греческий. Несколько моложе и выше по изложению книга Премудрости, влагаемая в уста Соломону и представляющая не собрание изречений, а связный, написанный прекрасным греческим языком и не чуждый греческих влияний трактат против безбожия и идолопоклонства. Тема книги: истинная премудрость (сильно ипостасируется в книге) — истинная религия, т. е. религия Израиля. Отсюда идет полемика против единоплеменников, увлекающихся материалистическим эпикуреизмом. При этом автор посвящает экскурс обличению идолопоклонства — можно назвать это место первой попыткой философского объяснения его происхождения и последствий.
К этому же времени относится и окончательная редакция сборника еврейской лирики — Псалтири, так как целый ряд псалмов (44, 74, 79, 83, 109, 118 и мн. др.) несомненно маккавейского происхождения, и самая книга вероятно заключена после Симона. Значительная часть псалмов обнаруживает несомненные признаки (по богословскому миросозерцанию, историческим намекам и т. п.) происхождения во время второго храма, и книга может быть названа молитвословом общины верующих времени этого храма. Поэты говорят большею частью от лица общины, но личность их не заслоняется; мы слышим и скорбь грешника, и вопль обездоленного бедняка, оскорбляемого гордыми, и восторженный гимн закону (118), и радостную победную песнь патриота. Вошли сюда и богослужебные песнопения и, до известной степени, народные — целое собрание (119—133) песен, певшихся богомольцами на пути в Иерусалим. Редко человечество производило что-либо более совершенное, и редкая книга имела в его истории больше значения и большее распространение. Сотни поколений всех времен и народов до сих пор видят в ней неисчерпаемый источник наслаждения, умиления, утешения, поучения. Ни одна религия древности не поднялась так высоко в своем богопонимании, и отчасти и этике, как большинство псалмопевцев, стоящих главным образом не на законнической и ритуалистической, а на древней пророческой духовной почве. Это миросозерцание они пронесли через века фарисейства и составили звено, связующее Исаию и Иеремию с евангелием.
Общие труды: Sсhurеr, Geschichte d. Judischen Volkes im Zeitalter Jesu Christi. 3 т. З изд. 1898—1902. Holtzmann, Neutestamentliche Zeitgeschichte, 1906. Его же, Падение Иудейского государства. М., 1899 (перевод). Stаеrk, Neutestamentliche Zeitgeschichte. 2 ч. 1907 (Sammlung Goschen). Монографии: Вusset, Die Religion des Judentums in neutesta-mentlichen Zeitalter, 1906. 3енгер, Еврейский вопрос в древнем Риме. Варшава, 1889. Родников, Первая книга Маккавеев. Киев, 1907. Sеllin, Die Spuren griechischer Philosophic in Alten Testament, 1905. Многочисленные труды по ветхозаветной литературе, исагогике, богословию.
