Ментухотепы сразу вошли в роль фараонов и стали восстановлять прежнее могущество египетской монархии. Ментухотеп V (XXI в.) уже воюет с азиатами и строит в Дейр-эль-Бахри в фиванском некрополе, так наз. «Прекрасной земле», где чтились Амон и Хатор, величественный заупокойный храм и небольшую пирамиду, следуя образцам V династии, но превосходя их широтой замысла и даже изяществом исполнения. Таким образом и искусство снова оживилось вместе с возрождением государства. Благодарное потомство чтило память великого фараона, повторившего дело Мины. Он был обожествлен в большей степени, чем другие цари, и его культ долго справлялся в сооруженном им храме вместе с Хатор. Преемник его, Ментухотеп VI принимает вместо тронного имени знаменательное «Владыка обеих земель». Он уже отправляет экспедицию в хаммаматские каменоломни. Следующий царь, Ментухотеп VII, возобновляет прерванные смутами сношения с отдаленным югом. Об этом свидетельствует надпись Хену — его казначея, впервые переведенная В. С. Голенищевым, снявшим с нее лучшую копию в Хаммамате, где она начертана на скале во время экспедиции, предпринятой по повелению царя:
«В год 8-й... хранитель печати... заведующий всем, что есть и чего нет, заведующий храмами, закромами и белой палатой... хранитель врат юга, глава управления номами юга, казначей... укрощающий Хауинебу, к которому обе земли подходят преклоняясь... Хену говорит: «мой господин послал меня снарядить корабль в Пунт, чтобы доставить ему свежие благовония от вождей Красной земли, ради страха перед ним в высоких странах. Я вышел из Копта по дороге, указанной его величеством. Со мною было войско юга от Оксиринха до Гебелена... Я пошел с войском в 3 000 чел...; для каждого было два сосуда воды и 20 хлебцев на каждый день. Ослы были нагружены сандалиями. Я сделал 20 колодцев в кустах и два колодца в Идехте в 20 и 31 куб. локтей. Достигнув Чермного моря, я выстроил корабль и отправил его со всем необходимым... Потом, вернувшись с моря, я исполнил поручение его величества и доставил ему все дары, найденные мною в Земле Бога. Я вернулся через Хаммамат и принес ему глыбы для статуй в храме»...
Таким образом, фараоны уже были в состоянии «укрощать» отдаленный эгейский север (Хауинебу), снаряжать большие экспедиции и возобновить сношения с Пунтом, теперь уже чрез Копт и Хаммамат. Поддержание этих сношений и вообще удержание в сфере влияния южных стран было главной частью внешней политики и следующей XII династии.
При XII (около 2000 г.) династии Египет был в блестящем состоянии, как по богатству внутри страны, так и по внешнему могуществу. При сильной центральной власти, отдельные области его пользовались пока известной долей самостоятельности; мир, богатство и безопасность были причинами того, что время XII династии сделалось классическим периодом египетской литературы и религии.
Обстоятельства появления этой выдающейся династии нам неизвестны, равно как и причины конца ее предшественницы. Первый царь ее Аменемхет I, может быть, тожественен с одноименным визирем при Ментухотепе VI, дерзновенно начертавшим в Хаммамате рядом с царским документом свой собственный об экспедиции в рудники за материалом для царского саркофага.
Если это так, то Аменемхет I, вероятно, достиг престола путем узурпации или родства с XI дин., но во всяком случае не без борьбы. Мы узнаем из надписи его сподвижника Хнемхотепа, впоследствии номарха в Менат-Хуфу (теперь Бенихассан), что ему пришлось кого-то «изгнать из Египта» и иметь дело с неграми и азиатами. Хнемхотеп явился к нему с 20 кедровыми кораблями, и он затем овладел «долиной, горами, обеими землями»... а своего сподвижника посадил номархом в обособленный для этой цели Менат-Хуфу. Самому ему приписывается один из распространенных памятников египетской литературы — поучение к сыну. Оно, действительно, могло быть составлено только разочарованным, утомленным борьбой правителем. Аменемхет дает сыну уроки политической мудрости: «да не будет сердце твое полно братьями, не знай друзей и не приближайся к ним один» и т. п.; далее он рассказывает, что по опыту убедился во вреде излишней доверчивости: «Когда ты спишь, принимай сам предосторожности, ибо не находится людей в злой день. Я давал нищему, я кормил сироту, я был доступен для простолюдина, как и для человека с положением, но евшие мой хлеб восстали на меня, те, которым я подавал руку, поднялись против меня, одевавшиеся в мое тонкое белье злобно посмотрели на меня, умащавшиеся моими благовониями готовы были забросать меня грязью. Это было после ужина, при наступлении ночи. Я проводил час в удовольствии сердца, прилег и стал засыпать. Но вот забряцало оружие — замыслили против меня злое; я уподобился червю пустыни. Я проснулся, чтобы сражаться, и был один. Я схватил оружие и прогнал злодеев»... Дело идет, конечно, о дворцовом заговоре, явлении вообще частом на Востоке, особенно же в такие времена, как начало нового периода. Последнее обстоятельство заставило царей XII дин., для упрочения престолонаследия и предупреждения нередких в это время смут, делать еще при жизни своими соправителями наследников престола. Аменемхет в 20-й год своего царствования сделал это по отношению к сыну своему Сенусерту.
Политика фараонов XII династии имела пред собой вполне определенные задачи — восстановление благосостояния и могущества страны и власти царей в объеме эпохи Древнего царства. Внешняя политика, после устранения опасности с севера, была направлена главным образом на юг — в Нубию, покорение которой было необходимо для целей колонизации, а также для создания провинции, непосредственно подчиненной короне, в противовес крупным феодальным владениям номархов. Уже при XI дин. обозначилось стремление к югу. Аменемхет на 29-м году своего правления победил нубийские племена, о чем свидетельствует надпись в Короско. Сам Аменемхет так повествует о своих подвигах в упомянутом поучении: «я посылал в Элефантину, я достигал Дельты, я стоял на границах государства и созерцал его внутренние области, я раздвинул его границы моими деяниями. Я умножал пшеницу и любил бога ячменя. Нил был благосклонен ко мне. Не было при мне ни голодного, ни жаждущего. Жили в мире, благодаря моим делам. Все, что я приказывал, было хорошо. Я ловил львов и крокодилов. Я хватал нубийцев Вавата, брал в плен ливийцев Маджа, прогонял, как собак, азиатов. Я выстроил дворец и покрыл его золотом, сделал двери из бронзы. Соорудил навеки; вечность пугается этого».
Такими словами основатель династии указывает сыну, по поводу его приобщения к престолу, что государство оставляется ему, благодаря неусыпным трудам, благоустроенным. Сенусерт I (раньше это имя читали «Усертесен»; оно, как доказал Зете, — прототип греческого Сесострис) уже в момент вступления на престол находился в лагере в войне с ливийцами. Затем он продолжал походы в Нубию и отодвинул границу Египта до второго нильского порога (Вади-Хальфа). Сохранилась надпись его сподвижника, бенихассанского номарха Амени; он рассказывает, что он плыл за царем в Куш вместе с сыном царя, который тоже носил имя Амени; он привез оттуда золото, он исполнял также другие поручения царя, который сам «ниспроверг врагов своих в убогом Куше». Название «Куш» впервые появляется еще в Древнем царстве, теперь оно особенно распространено; в библии Куш назван сыном Хама, братом Мицраима-Египта. Затем царь послал в Нубию своего уполномоченного Ментухотепа, который поставил в Вади-Хальфе победный памятник царя, а также дерзновенно увековечил и свои победы, причем дал важное для географии перечисление нубийских племен. От 34-го года этого же царя дошла до нас надпись некоего Икудиди, из которой видно, что в это время входил в состав египетского государства и был подчинен тинитскому номарху Великий оаз Ливийской пустыни. Идя со своим отрядом из Фив в оаз, Икудиди зашел помолиться в Абидос, откуда шла дорога в пустыню, и здесь соорудил себе у священной лестницы бога мертвых кенотаф с надписью, в которой называет себя «царским послом, охраняющим границы его величества».
При Сенусерте I и его соправителе, а затем преемнике, Аменемхете II, элефантинский вельможа Сиренповет предпринимал экспедицию в Судан за шкурами, слоновой костью, страусовыми перьями и т. д. При соправителе и преемнике Аменемхета II, С е н ус ер т е II, нам известен важный чиновник Неферхотеп; на одном барельефе в Бенихассане изображено, как он представляет царю 37 семитов, пришедших в Египет: это объясняли как пришествие евреев, но это просто торговое посольство; они приносят мазь, употреблявшуюся при болезнях глаз. О подобных приношениях сообщает также в своей надписи ермопольский номарх Аханахт, который пишет про себя: «Я тот, которому даются приношения жителей пустыни: «анти», мазь для глаз». Экспедиции на Синай продолжались во все время XII династии. Один из вельмож, Нессумонту, пишет в своей надписи от 24-го года Аменемхета I, что он «поразил троглодитов Хериуша и Ментиу и истребил их жилища», а при Сенусерте III его генерал Себекху упоминает о походе в Палестину и о взятии города Секмим, может быть — Сихема. Продолжались при нем и походы в Нубию. Этот царь отодвинул границу Египта до 3-го порога; все пространство от Элефантины было защищено 12 укреплениями; к югу от 2-го порога были выстроены две крепости у Семне (названная «Могуч Сенусерт») и Кумме. У Семне он поставил свою статую и две пограничных стелы после походов 8-го и 16-го годов; часть первой теперь находится в Берлине; в надписи на ней царь завещает отодвигать границу еще более на юг; далее устанавливается черта, через которую негры могут переходить только для торговли или как послы. Для египетской колонизации открыта большая область, как и для распространения культуры. Последующие поколения считали Сенусерта III настоящим покровителем и, вместе с Дедуном, богом-покровителем Нубии. Подвиги царя, покорявшего для Египта Сирию и распространившего власть далеко на юг, снова сплотившего и централизовавшего страну, оставили прочную память на все времена и дали материал для сказания о Сесострисе, этом собирательном имени египетского героя.
Царствование Сенусерта III было временем наибольшего могущества Среднего египетского царства. Его преемник Аменемхет III мог уже всецело предаться делам мира и внутреннего благоустройства. К его времени относится окончательное приобретение для культуры прилегавшего к Египту с запада Фаюма; он, как Нубия и Пунт, должен был сделаться источником богатств короны, растерянных при Древнем царстве, а также дать место для увеличивающегося населения. При Аменемхете III власть фараонов была уже почти так же сильна, как и в эпоху Древнего царства. Таким образом, достигнув верховной власти из положения номархов, фиванские фараоны оказались достаточно сильными, чтобы в течение нескольких веков с честью удерживать ее и не только вернуть Египту внешнее могущество и государственное единство, но и через несколько поколений возродить централизацию.
Но это удалось им не сразу. Долгое время везде, особенно в Среднем Египте, существовали владетельные фамилии, и государство носило характер феодальной державы. До нас дошли интересные гробницы номархов Бенихассана (Менат-Хуфу), Эль-Берше (Ермополь), Меира (Кузы), Сиута, Ассуана и др. Великолепные изображения и здесь оказывают неоценимую услугу археологу, а многочисленные надписи дают возможность набросать историю отдельных номов и посвящают в их внутреннюю жизнь. Номархи были подобиями фараонов — они были наследственными владетелями области, верховными жрецами, а раньше иногда считались и сыновьями бога-покровителя ее, имели свое войско, свой штат чиновников, иногда (в период до XII династии) даже датировали надписи по годам своих княжений, предпринимали большие общественные работы. Они хвалились уже не только тем, что их любит фараон, а и тем, что они любимы «своим городом» и «городским богом», что они отечески заботятся о своих подданных, а те, в свою очередь, называют своих детей их именами. Таким образом, они обладали суверенными правами: творили суд, сами собирали подати, имели войско. Кроме того они, как мы видели, присвоили себе в предшествующий период и такие права, которые считались суверенными с египетской точки зрения: датировку (до XII дин.), непосредственное отношение к божеству, пользование государственными имуществами. В то время, как в Древнем царстве фараоны, в виде особой милости, жалуют вельможам материал для гробниц из государственных, т. е. по понятиям того времени царских каменоломен, теперь номархи сами строят себе великолепные гробницы, ставят свои статуи и привлекают к работам своих подданных. Так, современник Аменемхета II и двух его преемников, ермопольский номарх Тотхотеп изобразил в стенах своей гробницы перенос своей, сработанной в бывших в пределах его княжества хатнубских каменоломнях, колоссальной статуи в 13 локтей, в сопровождении жрецов, солдат, рабочих и множества народа всех возрастов и полов, — Трудно сказать что-либо о феодальной иерархии. Мы видим, что номархи, как высший титул, носят «великий глава такого-то нома»; на ряду с этим встречаются: более общее «хатио», которое переводят «князь», «хека» — «правитель» и т. п. Из ряда договоров сиутского номарха Хапджефаи с жреческой коллегией местного храма насчет его вечного поминовения видно, что многочисленные доходы и поземельное имущество номархов делится на две части — на «дом отца» и «дом князя»; первое было личным имуществом, второе — династическим и в пользовании им номарх был более стеснен. Как жрец, он располагал, по усмотрению, известной частью храмовых доходов. Кроме номарха, в этом интересном юридическом памятнике упоминаются, повидимому, в качестве сословий: именитые (серу), низшие и крестьяне. Вторые были лично свободны и на ряду с первыми владели землей и крестьянами и приносили в храм начатки своих полей. Были и лично свободные землевладельцы и даже крестьяне. Последние, однако, могли во всякую минуту быть жертвой самого грубого произвола.
Из большой бенихассанской надписи мы можем видеть правовое положение номархов по отношению к царю XII дин. Последний утверждал в правах наследования и регулировал пограничные отношения, решал в сомнительных случаях вопросы о преемстве, наследстве и т. п. Так, Аменемхет I, прибыв лично, утвердил бенихассанского номарха гор. Менат-Хуфу Хнемхотепа I «князем и начальником восточных стран, поставил южную границу, утвердил северную, как небо», а чрез несколько времени поручил ему управление и соседним номом, когда там прекратилась владетельная фамилия. Он «поставил пограничные столбы: на юге до нома Ермопольского, на севере — до нома Кинополь; он разделил великую реку пополам, воды, поля, деревья, пески до западных высот». Потом, после его смерти, оба нома были разделены Сенусертом между двумя его сыновьями — Нахтом и Амени. Дочь его Бакт вышла замуж за соседнего ермопольского номарха Нехери. Сын их, Хнемхотеп II, в свою очередь, женился на Хети, дочери кинопольского номарха; сын его, Нахт II унаследовал от матери Кинополь. Последний потребовал пограничной ревизии, и Сенусерт II, по просьбе номарха, произвел ее. «Он отделил города друг от друга и заставил каждый из них знать свой округ, который он проверил сообразно древним документам. Он воздвиг 15 пограничных камней и установил северную границу до Оксиринха». Сильные цари XII дин. умели поддерживать свой авторитет, оставляя известные права и местным владетелям. Благодаря этому, Египет и пользовался благосостоянием: с одной стороны, множество местных культурных центров, династии, привязанные к провинциальным интересам и усиленно заботившиеся о своих углах; с другой — сильная центральная власть, препятствовавшая развитию центробежных сил и сепаратистических стремлений. Номархи любят говорить о своих заботах и хорошем управлении. Так, Амени уверяет: «не было дочери бедняка, которую бы я обидел, не было вдовы, которую бы я утеснил... не было голодного в мое время». Кроме общего контроля и утверждения в правах наследования, фараоны привязывали к себе номархов придворными почестями, наградами и привлечением их к несению высших должностей, т. е. вводя в состав бюрократической машины. Так, известный нам Нахт был назначен губернатором Среднего Египта, его отец был «начальником востока», а ермопольские номархи — «начальниками запада». Нередко номархи носили титул «казначея» и были визирями (напр., ермопольский Аханахт). Вместе с тем номархи, конечно, были обязаны податями, равно как и подданные их номов. Так, Амени бенихассанский говорит: «Все подати для дворца шли чрез мои руки. Заведующие государственными имуществами моего нома давали мне 3 000 быков (для содержания, в виде налога): не было недоимок у меня». Зависимость номархов от царской власти усиливалась еще в виду того, что далеко не все они были потомками древних владетельных фамилий. Во время смут и династической борьбы некоторые из последних погибли, другие были устранены победоносными объединителями, которые на их место посадили своих приверженцев, иногда создав для последних искусственно новые владения. Такого происхождения, напр., номархи Менат-Хуфу (Бенихассан) и новая владетельная фамилия в Сиуте, заменившая древних Ахтоев. Таково же происхождение, повидимому, элефантинских номархов, преемников славных Хирхуфов и Пепинахтов. По крайней мере, их надписи поражают своим до наивности раболепным тоном. Так, один из них, Сиренповет, современник Сенусерта I, оставил нам длиный текст, в котором, сказав, что он «тот, чье имя на перстнях-печатях при всех делах, касающихся иноземных областей, в царских покоях», говорит, что он с соизволения царя построил себе гробницу (след., каменоломни не были в его непосредственном пользовании), и затем продолжает: «его величество возвысил меня, я был отличен между князьями номов. Я перевернул обычаи древности — было приказано, чтобы я достиг неба в мгновение... Я был вторым из двух и третьим из трех на этой земле. Я сильно кланялся, пока горло не лишалось дыхания. Я ликовал, когда меня подняли до неба и моя голова прошла в твердь. Я задевал звезды, сам казался звездой; плясал, подобно планетам. Мой город ликовал, мои войска ликовали слышанному... старики вместе с детьми были в радости. Боги, что в Элефантине, да продолжат ради меня лета его величества, да дадут ему новое рождение, чтобы он ради меня мог повторять миллионы юбилеев»... Так красноречиво описывает номарх радость по поводу назначения или повышения; очевидно, такие личности не могли быть опасны для центрального правительства, которое к тому же в провинции имело и настоящих представителей. Таковыми продолжали оставаться «вельможи юга» (теперь тридцать); существовали и царские суды, распределенные на шесть палат — в царской столице, под председательством визиря. Многочисленные «домоправители» и «великие домоправители», упоминаемые часто в это время, вероятно, заведывали коронными имуществами в пределах номов. Это были важные лица, подобно феодалам, обладавшие поместьями и крестьянами. Вероятно, они стояли в подчинении к «казначею», продолжавшему ведать податную часть, рудники, каменоломни и т. п.
Не мало облегчало фараонам упрочение их власти также развитие среднего городского класса. В Абидосе, всеегипетском некрополе, а следовательно, и архиве этой эпохи, а также и в других местах, найдено много гробниц и надписей египтян, не носивших титулов и чинов, но пользовавшихся известным благосостоянием (напр., у одного простого «гражданина» оказался саркофаг из ливанского кедра); иногда, подражая бюрократии, они прибавляли к своему имени «житель» или «жительница города», иногда название профессии или ремесла. Это уже указывает на известное сословное чувство, профессиональную гордость, которая конечно не могла быть приятна и даже просто понятна привилегированным классам населения, особенно чиновникам. Последние не скупились на насмешки над представителями профессий, ремесел и т. п. Особенно ярко эта узко и утилитарно-бюрократическая точка зрения проведена в известном, к сожалению, трудном для понимания памятнике времени Среднего царства — наставлении некоего Дуау, отдавшего сына в придворную школу и перечислявшего ему все профессии с их невзгодами, как удел неграмотного и нечиновного:
«Начало наставлений... Дуау, сына Ахтоя, своему сыну Пиопи, когда он плыл на юг ко двору, чтобы отдать его в дом учения писанию, чтобы не остаться ему позади сыновей знати, которые при дворе. Он сказал ему: «Я видел побои. Я видел побои. Обрати сердце твое к книгам. Я наблюдал свободного от работ. Право, нет ничего выше книг. Как в воде плавай в книгах — ты найдешь в них наставление: «если писец находится при дворе, он не будет в нем нищим, но насытится». Я не знаю другой должности, которая могла бы дать повод к подобному изречению, поэтому внушаю тебе любить книги, как родную мать, и излагаю пред тобой все преимущества (знающих их). Они выше всех других должностей: нет иа земле ничего выше их».
После такого красноречивого и откровенного предисловия заботящийся о карьере сына отец перечисляет ему невзгоды различных профессий. Напр.:
«Я не видал кузнеца посланником и ювелира посланным, но видел кузнеца за работой у печи. Его пальцы были подобны крокодиловой коже, он издавал запах хуже, чем гнилая икра. Каждый ремесленник, работающий резцом, утомляется больше земледельца. Его поле — дерево, его орудие — металл. А ночью разве он свободен? Он работает больше, чем могут сделать его руки, поэтому ночью он зажигает огонь... У земледельца вечное платье (брезгливость чистоплотного египтянина). Его здоровье — как человека, лежащего подо львом... Едва он вернулся домой, как ему опять надо уходить... Ткач в мастерской слабее женщины. Его ноги на желудке, он не вдыхает воздуха. Если он не доделает днем положенного, его бьют, как лотос в болоте. Он дает хлеб сторожам, чтобы увидать свет... Курьер, отправляясь за границу, делает завещание в пользу детей из боязни львов и азиатов... Когда он уходит, кирпич (т. е. клинописный документ на глине) у него за поясом»...
Таким же тоном характеризуется ряд многих других профессий (напр., скульптора, брадобрея, мелкого собственника, каменщика, садовника, оружейного мастера и др.). В заключение говорится:
«Это я делаю, плывя на юг ко двору, из любви к тебе. Полезнее для тебя один день в школе, чем вечность...
Ты будешь посылать многих, если будешь слушать слова старших... Нет писца, лишенного пропитания от достояния царского дома. Богиня рождения дает обилие писцу, его ставит во главе суда. Благодарят бога его отец и мать — он направлен на путь жизни. И вот я обращаю на это твое внимание и внимание детей твоих».
Едва ли в какой литературе найдется более определенное провозглашение практически-утилитарной пользы образования; только крайняя, чисто египетская наивность несколько искупает откровенность, чтобы не сказать цинизм этого единственного в своем роде культурно-исторического трактата. Бюрократическая ограниченность и самодовольство нашли в нем полное выражение и, конечно, мы должны иметь это в виду, оценивая на основании данного памятника положение представителей описанных в нем профессий. На самом деле, как мы уже указывали, городские свободные классы пользовались благосостоянием и были не чужды сословного самосознания. Конечно, между ними были и низшие наемные рабочие (напр., ткач у Дуау), положение которых было действительно тяжело и которые по социальному положению едва ли отличались от беззащитных «сыновей никого» и крепостных. Во всяком случае, городские классы были элементом более благоприятным для центра и царя, чем для номархов; что касается жречества, то в эту эпоху оно еще не достигло большого влияния. Цари, однако, уже теперь стали думать о своем отношении к храмам. В этом отношении важен находящийся в Берлинском музее подлинный указ Сенусерта III вельможе Ихернофрету. Он упоминает о нубийском походе и вместе с тем является свидетельством о значении в это время Абидоса и его храма.
«Мое величество повелел, чтобы тебя перевезли в Абидос, поставить мой памятник моему отцу Осирису Хентиементиу, снабдить святое место золотом, доставленным моим величеством из Нубии победой и триумфом. Ты исполнишь это так хорошо, насколько возможно вообще что-либо сделать и угодить моему отцу Осирису. Ибо мое величество посылает тебя, будучи уверенным, что ты все сделаешь, чтобы угодить сердцу моего величества. Ибо ты был приведен во время воспитания моего величества и вырос, как воспитанник моего величества, как единственный питомец двора. Тебя сделал мое величество «единственным семером», когда тебе было всего 26 лет. Это сделало мое величество, когда я тебя видел, как человека способного и разумного в речи от утробы. И вот теперь мое величество посылает тебя это сделать, ибо мое величество знает, что нет никого, кто бы это все исполнил, как ты. Итак, иди, поспеши и возвращайся, сделав все, согласно приказанию моего величества».
Это не столько канцелярский приказ, сколько личное письмо фараона к другу детства (ср. рассказ Геродота о Сесострисе). В Женеве есть надпись, устанавливающая дату этого посольства: «Я прибыл в Абидос с главным казначеем Ихернофретом, чтобы изваять Осириса Хентиементиу, владыку Абидоса, в то время, как царь Сенусерт III выступил и покорил убогий Куш в 19-м году». Дела в храме были, повидимому, запущены. Ихернофрет рассказывает:
«Я сделал для бога носилки, поднимающие красоту Хентиементиу, из золота, серебра, ляпис-лазури и дорогих деревьев я устроил идолы богов, его спутников, и поставил заново их наосы. Я установил, чтобы часовые жрецы исполняли свои обязанности, научил их обрядам каждого дня и праздников начал времен года. Я заведывал работами по сооружению барки Нешмет и устроил на ней каюту. Я украсил образ владыки Абидоса ляпис-лазурью и малахитом, и электром, и всякими драгоценными камнями, как украшением членов божества. Я облачил бога его нарядом».
Итак, нубийские походы не только расширяли границы, но и давали в руки царей материальные средства, теперь особенно необходимые в виду исчезновения прежней царской земли. Нубийская добыча дает царю возможность исполнить свой долг пред богами; кроме благочестия здесь могло играть роль и желание наложить руку на духовенство и в широких размерах пользоваться божескими прерогативами для подчинения храмов своему контролю, особенно храмов с таким в это время центральным значением, как абидосский. До нас дошло от этого времени несколько подобных же текстов, указывающих на действия царей в этом направлении — так, напр., при Аменемхете II чиновник Хентемсемти ревизует храмы «от Элефантины до Абидоса» и т. п. Эти ревизии производятся не номархами, а правительственными чиновниками. На ряду с этим появляются у фараона постоянные гвардейские войска, настоящая опора трона, «сопровождавшие своего господина во всех путях его». Уже в надписи Себекху мы усматриваем начало того воинского духа и офицерского честолюбия, какое особенно проявляется в эпоху войн XVIII дин. Опираясь на эти силы и ведя дальновидную внутреннюю политику, способные цари XII дин. в конце концов успели централизовать Египет, и после Сенусерта III мы уже не видим могущественных номархов: ни одна из их гробниц не идет далее этого царствования.
Визирь в это время делается главным образом градоначальником столицы; фискальный характер царства выдвинул теперь на первое место казначея. Но в теории визирь все же оставался первым лицом в государстве. Вероятно, к эпохе Среднего царства восходят те инструкции визирю, которые неоднократно встречаются в гробницах XVIII династии:
«Инструкция, данная визирю имя-рек.
Собрана колегия «Кенбет» в залу царских аудиенций. Позвали визиря, который был только что назначен.
Его величество сказал ему: «имей надзор над присутственным местом визиря, будь бдителен ко всему, что там происходит: от этого зависит порядок во всей стране. Должность визиря не из приятных. Она — горька с самого начала. Она — медь, окружающая золото для дома своего господина. Она требует не обращать внимания ни на князей, ни на сановников, не позволяет делать рабов из каких-либо людей, старается для него, а не для другого.
Когда явится проситель из Верхнего или Нижнего Египта, вообще из всей земли, позаботься, чтобы во всем было поступлено согласно закону. Чтобы все было сделано, как следует, и (всякому) была оказана справедливость. Ведь князь у всех на виду — вода и ветер разглашают все, что он делает. Ведь никогда не остается неизвестным, что он сделал. Разбирая дело (просителя), он не должен полагаться на слова подчиненного, а должен знать на основании собственного суждения и сказать в присутствии подчиненного: «мне незачем здесь иметь голос — я отошлю просителя с его делом к другому сановнику или князю». Для князя наиболее безопасно действовать по предписанию, делая то, что сказано. Проситель после решения не должен говорить: «мне не оказано справедливости».
В мемфисском церемониале визиря есть изречение, которое произносил царь, увещевая визиря быть кротким: «...(Остерегайся) того, что говорится про визиря Ахтоя». А говорится следующее: «он притеснял своих родных в пользу чужих, из боязни, что о нем скажут, будто он несправедливо пристрастен к своим. Если кто-либо из них жаловался на приговор, который он имел в виду исполнить, он все-таки упорствовал в своем утеснении. Но это уже сверх-правосудие». «Не забывай решать справедливо. Богу ненавистно лицеприятие. Это — учение. Поступай так. Относись к знакомому так же, как и к незнакомому, к тому, кто близок к царю, так же, как и к тому, кто далек от (его дома). Князь, который так поступает, будет прочен на своем месте. Не удаляй просителя, не выслушав. Если имеется проситель, желающий обратиться к тебе с просьбой, но он не тот, за кого себя выдает, то ты откажи ему, объяснив причину отказа. Ведь говорят: «просителю приятнее внимание к его словам, чем исполнение того, из-за чего он пришел».
Не приходи в ярость против кого-либо без основания. Будь гневен только ради того, что вызывает (справедливый) гнев. Окружи себя страхом, чтобы тебя боялись; князь — это князь, которого боятся, но уважение к князю бывает, если он творит правду. Если же кто-либо слишком часто действует страхом, то во мнении людей он не совсем прав, и они не скажут о нем: «это — человек». Если князь пользуется уважением, страх повергает пред ним лжеца, но уважение ты приобретешь лишь тогда, если будешь отправлять свою должность, творя правду.
От поведения визиря ожидают, чтобы он творил правду — ведь это настоящий закон со времен бога. Ведь как называют великого секретаря визиря? Его называют «писец правосудия». Зала, в которой ты судишь, заключает в себе судебную палату для объявления приговоров, и тот, кто должен творить правду пред всеми людьми, — это и есть визирь.
Человек, отправляющий должность, обыкновенно действует согласно данному ему (указанию). Блажен человек, действующий согласно сказанному ему. Никогда не делай затяжек в правосудии, закон которого тебе известен. Дерзкому свойственно то, что царь любит больше опасливого, чем дерзкого.
Итак, поступай согласно этим данным тебе (указаниям) — ведь таким путем можно достигнуть счастья, и обрати внимание на участки земли, приводя их в порядок...
Вот инструкция, тем данная».
Кроме этого текста, гробницы визирей содержат еще более длинные надписи с перечнями их служебных обязанностей; на них мы здесь останавливаться не будем. Все эти тексты крайне трудны, и только благодаря усилиям Гардинера, Дэвиса и Зете, предпринимавшим сличения на местах, инструкция сделалась сколько-нибудь возможна для перевода и объяснения. Зете высказал убедительные соображения относительно происхождения и значения текста. Первое впечатление может внушить мысль, что это индивидуальное наставление, действительно сказанное царем и увековеченное визирем, — здесь дело идет не об объективных юридических нормах, а о личных взглядах и желаниях царя и о нравственных обязанностях визиря. Но уже то обстоятельство, что текст повторяется в трех гробницах и, наверное, был во многих других, теперь пострадавших, заставляет отказаться от этого мнения и видеть в нем документ, также официальный и входивший в состав церемонии назначения визиря. Это нечто вроде тех «речей по книгам», которые и в настоящее время произносятся во время церемоний. Вместе с тем является вопрос о древности этого текста. В языке как его, так и примыкающих к нему списков служебных обязанностей, вообще архаичном, попадаются выражения, прямо указывающие на Среднее царство и его деловой язык. Упоминание церемоний Мемфиса, может быть, имеет в виду недавно введенный новый порядок.
Хотя XII дин. происходила из Фив (так называли греки, египтяне говорили «Нут-Амон» — «Град Амона», «греч. Диосполь»; или, по имени нома, Уаст), но цари жили преимущественно в Фаюме и крепости Иттауи («Владение обеими землями»), к югу от Мемфиса, близ нынешнего Лишта; около этого города, а также у Дашура, они строили свои гробницы. Отсюда и в Туринском папирусе они названы «династией Иттауи». Во время сооружения каждой пирамиды, вокруг нее образовывался целый городок, который покидался после того, как она оканчивалась. Fl. Petrie раскопал один из этих городов, Кахун; там найдена целая серия деловых бумаг, проливающих свет на бытовую и юридическую сторону эпохи, и отрывки литературных произведений. Готье производил раскопки в Лиште, у пирамид Аменемхета I и Сенусерта I. Де-Морган раскопал в Дашуре гробницы царевен времен Аменемхета III; при этом были найдены различные золотые с эмалью украшения чудной работы; вообще изделия времен XII династии отличаются замечательным изяществом. Самые пирамиды несравненно меньше тех, которыми прославилось Древнее царство. Они частью строились из кирпича и не требовали такого напряжения рабочих и материальных сил, что опять-таки характерно для царей XII династии. Несмотря на все предосторожности, запутанные ходы и т. п., большинство пирамид разграблено еще в древности и, кажется, не без вины строителей и чиновников, оставлявших во время сооружения лазейки.
Некоторые из пирамид находятся у входа в Фаюмский оаз. Эта плодородная страна достигла при XII династии высокой степени процветания, и культ ее бога Собка, которого изображали в виде крокодила, распространился в Египте. Греческие писатели говорят о двух чудесах Фаюмского оаза: о Меридовом озере и о лабиринте; построение последнего приписывалось Аменемхету III. Меридово озеро — вероятно естественное. Аменемхет III сделал из него огромный резервуар, регулируемый каналами и шлюзами, а также, путем осушки излишней части, выиграл несколько тысяч десятин плодородной земли; что касается лабиринта, то мы знаем, что в эпоху, Птолемеев и позже он служил пантеоном египетских божеств. Первоначально лабиринт был погребальным храмом Аменемхета III; по объяснению Шпигельберга, имя Λαβυρ ιθος происходит от тронного имени этого царя Ниматра, в греческой передаче Λαβ αρις.
Строительная деятельность царей XII дин. была вообще значительна. Кроме Фив, их вниманием пользовалась Дельта, где особенно следует отметить увековеченное в дошедшей до нас поздней копии на коже надписи сооружение храма Ра в Илиополе при Сенусерте I. Искусство эпохи признается стоящим на весьма высокой ступени. Царские статуи замечательны по индивидуальности и реализму. Особенно обращают на себя внимание статуи Аменемхета III в Эрмитаже и в бывшей коллекции В. С. Голенищева. На основании их В. С. Голенищев доказал, что приписывавшиеся раньше Гиксосам тинисские сфинксы передают портретные черты этого царя.
К сожалению, до нас не дошло храмов этого времени. Единственный доступный по своим остаткам изучению храм Среднего царства — это выстроенный Ментухотепом V в Дейр-эль-Бахри для своего заупокойного культа. В нем еще сохранена пирамида, но она уже весьма ничтожных размеров и попала в средину сооружения, будучи окружена храмовыми постройками. Она находится в средине большой, помещенной на эспланаде ипостильной залы из восьмигранных «протодорических» колонн; сзади ее в самую скалу уходит также ипостильная, узкая часть, оканчивающаяся святилищем. Царь покоился не в пирамиде, и не под ней — под храмом найдена только пещера, где стояла статуя его «Ка», а повидимому где-то вблизи, уже в гробнице, высеченной в скале. В самом храме оказались погребенными дамы из его гарема, «жрицы Хатор» (одна из них — негритянка). Саркофаги их выделяются из всех других тем, что на них имеются раскрашенные барельефы, представляющие сцены перенесенной по ту сторону земной жизни, т. е. как бы являются гробницами в малом виде и имеют на себе изображения, подобные помещавшимся обыкновенно на стенах мастаба. Выше их по художественности были, сохранившиеся лишь в обломках, храмовые барельефы и царские статуи, вероятно, произведения скульптора Мертисена, современника Ментухотепа V; от него дошла до нас находящаяся в Лувре надгробная плита, где он говорит о себе: «Я был искусный художник. Я знал мое искусство, умел изображать фигуры при входе и выходе, чтобы каждый член был на надлежащем месте. Я знал, как их изобразить, ходящего мужчину и колесницу женщины, положение руки, охоту на гиппопотама, бег»... В гробнице номарха Ухухотепа III, в Меире, недавно найдены удивительные барельефы свободного натуралистического стиля, указывающие на существование здесь свободной от мемфисских традиций школы художников и находящие себе подобие только в близкой отсюда географически Телль-Амарне времен Эхнатона.
Издания гробниц номархов: Griffith, El-Bersheh (Ермополь). Newberry, El-Bersheh (гробница Тотхотепа), 1892—4. Newberry, Beni-Hassan, 4 т. 1890—1897. (Оба изд. в серии Archeol. Survey of Egypt). Кrеbs, De Chnemothis nomarchae inscriptione. Berl., 1890. Chassinat, Notes prises a Meir, 1899. Rec. d. tr. 22. Griffith, Inscrip. of Siut, 1889.
Храм Ментухотепа в Дейр-эль-Бахри изд. Navi11е and Hall, The XI dyn. temple at Deir el Bahari. (XXVIII выпуск Egypt. Exploration Fund). — Пирамиды: Gautier et Jequier, Fouilles a Licht (VI том Memoires de l'Institut franc. au Caire), 1902. De-Morgan, Fouilles a Dachour, 1895. F I. Petrie, Kahun, Gurob and Hawara. Biahmn and Arsinoe, 1889. Раскопки в лабиринте и план его: Flinders Petrie, Wain w right Mасkау, The Labyrinth, Gerzeh and Mazghuneh. Brit. School of Egypt, 1912. XVIII. Надписи: Langeu. Schäfer, Grab und Denksteine des mittleren Reiches. (T. 5 и 36 Catalogue general Каирского музея). Mariette. Abydos. Catalogue d'Abydos, 1880. В. С. Голенищев, Эпиграфические результаты поездки в Уади Хаммамат. Зап.-Вост. отд. Археол. обш. II.
Исследования и статьи: S e t h e, Sesostris. Untersuch. zur Geschichte Aegyptens II, 1900. Schäfer, Die Mysterien des Osiris zu Abydos unter König Sesostris III, ibid. IV, 1904. Golenischeff, Amenemha III et les Sphinx de San, 1893. Rec. d. travaux. XV.
Sethe, Die Einsetzung des Veziers. Untersuch. V, 1909.
