МАТТИССОНЪ.
правитьНѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
1. Элизіумъ. — В. Жуковскаго
2. Картина вечера. — Н. Гербеля
3. Весенній вечеръ. — П. Шкляревскаго
4. Младенчество. — П. Шкляревскаго
Въ то время, когда Гёте создавалъ свои безсмертныя произведенія, полныя реальной правды, а Шиллеръ, не смотря на то, что былъ лирикомъ въ полномъ смыслѣ слова, тѣмъ не менѣе чуждался въ своихъ созданіяхъ всякой форсировки чувствъ, явилась въ Германіи новая школа поэзіи, направившая свои тихіе шаги совершенно въ разрѣзъ съ этимъ трезвымъ и полнымъ правды направленіемъ. Школа эта, которую можно назвать элегически-сентиментальной, главнымъ представителемъ которой былъ Фридрихъ Маттиссонъ, обязана своимъ успѣхомъ исключительно одной красотѣ внѣшней формы своихъ произведеній.
Фридрихъ фонъ-Маттиссонъ родился 23-го января 1761 года въ Хохендоделебенѣ, близь Магдебурга. Отецъ его умеръ вскорѣ послѣ рожденія сына, и воспитаніе мальчика принялъ на себя его дѣдъ. Кончивъ курсъ въ клостербергенской школѣ, молодой Маттиссонъ опредѣлился въ Галльскій университетъ, съ цѣлію изучить теологію, но весьма скоро перемѣнилъ своё первоначальное намѣреніе, увлёкшись философіей и литературой. По окончаніи курса, онъ получилъ мѣсто учителя въ институтѣ въ Дессау, а годъ спустя поступилъ домашнимъ учителемъ въ семейство одного лифляндскаго графа. Затѣмъ цѣлые двадцать лѣтъ Маттиссонъ провёлъ, переходя изъ одного дома въ другой, въ качествѣ воспитателя или секретаря и только въ 1812 году получилъ штатное мѣсто директора театра при виртембергскомъ дворѣ, которое занималъ много лѣтъ. Подъ старость возвратился онъ въ Дессау, гдѣ и умеръ 12-го декабря 1831 года, на семидесятомъ году жизни. Успѣхомъ своихъ первыхъ произведеній Маттиссонъ обязанъ Шиллеру, давшему о нихъ очень лестный отзывъ. Благодаря ему, публика обратила вниманіе на молодого поэта, нашедшаго въ скоромъ времени самыхъ рьяныхъ послѣдователей. Въ качествѣ элегиста и, притомъ, элегиста крайне сентиментальнаго направленія, Маттиссонъ болѣе всего обращалъ вниманіе на описаніе картинъ природы; но, къ сожалѣнію, рѣдко придерживался мудраго правила о границахъ поэзіи и живописи, высказаннаго Лессингомъ въ «Лаокоонѣ». Оттого въ своихъ сочиненіяхъ Маттиссонъ, переходя въ изображеніяхъ природы за предѣлы, возможные для поэзіи, часто впадалъ въ форсировку, которая дѣлаетъ его описанія очень натянутыми и скучными, какимъ является всё фальшивое и ненатуральное, въ какомъ бы родѣ искусства оно не являлось. Описанія, идущія одно за другимъ, не могутъ поразить читателя общимъ видомъ картины, какъ искусно-нарисованный пейзажъ, а потому одному уже не имѣютъ возможности спорить въ силѣ впечатлѣнія съ живописью. И этотъ недостатокъ встрѣчается въ произведеніяхъ Маттиссона на каждомъ шагу. Лучшія изъ его описательныхъ стихотвореній, какъ, напримѣръ, «Женевское озеро» и «Вечерній пейзажъ», нерѣдко увлекаютъ читателя отдѣльными строфами; что же касается впечатлѣнія цѣлаго, то оно почти всегда оказывается утомительнымъ и ненатуральнымъ. Сверхъ того не мало утомляетъ читателя и грустное настроеніе, которымъ проникнуто почти каждое его стихотвореніе, вслѣдствіе чего лучшее впечатлѣніе природы — радость и веселье, которымъ она насъ надѣляетъ, упущены имъ совсѣмъ. Выдѣляя изъ впечатлѣній природы одно мрачное и тяжолое, онъ впадаетъ въ односторонность, которая, какъ извѣстно, никогда не даётъ поэту мірового значенія. Если онъ имѣлъ значительное вліяніе на современниковъ при жизни, то это только благодаря тому элегическому направленію, которое было въ то время въ модѣ.
I.
правитьРоща, гдѣ податель мира,
Добрый геній смерти, спитъ,
Гдѣ румяный блескъ эѳира
Съ тѣнью зыбкихъ сѣней слитъ,
Гдѣ источника журчанье
Какъ далёкій отзывъ лиръ,
Гдѣ печаль, забывъ роптанье,
Обрѣтаетъ сладкій миръ —
Съ тайнымъ трепетомъ, смятенна,
Въ упоеніи боговъ,
Для безсмертья возрожденна,
Сбросивъ пепельный покровъ,
Входитъ въ сумракъ твой Психея;
Неприкованна къ землѣ,
Юной жизнью пламенѣя,
Развила она крилѣ.
Полетѣла въ тихомъ свѣтѣ,
Съ обновлённою красой,
Въ долъ туманный, къ тайной Летѣ:
Мнилось, лёгкою рукой
Геній влёкъ её незричый.
Видитъ мирные дуга,
Видитъ Летою кропимы
Очарованны луга.
Въ ней надежда, ожиданье;
Наклонилася къ водамъ,
Усмиряющимъ страданье —
Ликъ простёрся по струямъ.
Такъ безоблаченъ играетъ
Въ морѣ мѣсяцъ молодой;
Такъ въ источникѣ сверкаетъ
Факелъ Геспера златой.
Лишь фіалъ воды забвенья
Поднесла къ устамъ она —
Дней минувшихъ привидѣнья
Скрылись лёгкой тѣнью сна.
Заблистала, полетѣла
Къ очарованнымъ холмамъ,
Гдѣ журчатъ, какъ Филомела,
Свѣтлы воды по цвѣтамъ.
Всё въ торжественномъ молчаньѣ;
Притаились вѣтерки,
Лавровъ стихло трепетанье,
Спятъ на розахъ мотыльки.
Такъ молчало всё творенье —
Море, воздухъ, берегъ дикъ —
Зря пѣнистыхъ водъ рожденье,
Анадіомены ликъ.
Всюду яркій блескъ Авроры.
Никогда такой красой
Не сіяли рощи, горы,
Обновлённыя весной!
Мирты съ зыбкими листами
Тонутъ въ пурпурныхъ лучахъ;
Розы свѣтлыми звѣздами
Отразилися въ водахъ.
Такъ волшебный лучъ Селены
Въ лѣсъ Карійскій проникалъ,
Гдѣ, ловитвой утомленный,
Сладко другъ Діаны спалъ.
Какъ струи лѣнивой ропотъ,
Какъ воздушной арфы звонъ,
Разливался въ лѣсѣ шопотъ:
«Пробудись, Эндиміонъ!»
В. Жуковскій.
II.
правитьЗной и свѣтъ
Шлютъ привѣтъ
Пышной жатвѣ мирныхъ пашенъ
И зубцамъ Вальдбургскихъ башенъ.
Моря гладь
Блещетъ; рать
Расписныхъ рыбачьихъ лодокъ
Мчится стаею лебёдокъ.
Всё кругомъ
Серебромъ
Блещетъ, искрится, сіяетъ;
Море небо повторяетъ.
Всюду тишь,
Лишь камышъ
Подъ скалой, гдѣ обитаетъ
Стая совъ, не засыпаетъ.
Всё вокругъ
Нѣжитъ слухъ,
Манитъ кровлею простою,
Тѣнью, миромъ, тишиною.
Море спитъ —
Не шумить;
Западъ тухнетъ и блѣднѣетъ;
Шпиль на Вальдбургѣ темнѣетъ.
Лунный свѣтъ
Шлётъ привѣтъ.
Духи рѣчь ведутъ въ покоѣ
Объ отшедшемъ дня героѣ.
Н. Гербель.
III.
правитьРоса, озарённая алынъ сіяньемъ,
На нѣжномъ блеститъ василькѣ;
Картины цвѣтущей весны съ трепетаньемъ
Рисуются въ яркой рѣкѣ.
Прекрасны — источникъ, бѣгущій съ утеса,
И рощи въ пурпурныхъ лучахъ;
И сладостенъ сонъ озлащённаго лѣса;
Глубокій покой на поляхъ!
Прекрасна — златая звѣзда на огнистомъ
Багряномъ краю облаковъ,
Кудрявая липа на холмѣ душистомъ
И риза цвѣтная луговъ!
Прекрасенъ въ долинѣ кустарникъ зелёный,
Увѣнчанный прудъ тростникомъ
И сладко журчащій ручей, осѣнённый
Развѣсистой ольхи шатромъ!
Всё тихо, лишь иволги въ рощѣ стенанье
И звонкая трель соловья,
И гибкой осины листовъ трепетанье
Сливаются съ плескомъ ручья.
О, какъ восхитителенъ вечеръ весенній,
Природы покоющей видъ!
Какъ сладко союзомъ любовь въ своей сѣни
Сонмъ тварей уснувшихъ хранитъ!
О, какъ ты премудро, Благой и Всесильный,
Для счастія міръ сотворилъ,
И розу долины съ улыбкой умильной,
И сонмы горящихъ свѣтилъ!
Ты двинешь десницей — и листъ упадаетъ
На крыльяхъ зефира съ кустовъ,
Дохнёшь и въ пространствѣ небесъ изчезаетъ
Система плывущихъ міровъ!
П. Шкляревскій.
IV.
правитьГдѣ вечеромъ осина
Трепещетъ надъ прудомъ,
Гдѣ ѳиміамъ жасмина
Развѣянъ вѣтерковъ,
Плетнёмъ тамъ окружоннай,
Рисуясь въ лонѣ водъ,
Вокругъ избушки скромной
Родимый садъ цвѣтётъ.
Отъ бурнаго волненья
Спѣшу къ тебѣ навалъ
Подъ кровъ успокоенья,
Родимый, тихій садъ?
Привѣтствую съ слезами
Васъ, холмы и поля,
Гдѣ радостными днями
Текла весна моя!
И мрачныя берёзы,
Спокойствія пріютъ,
И цвѣтники, гдѣ розы
Съ гвоздиками цвѣтутъ,
И съ жолтою крапивой
На кровлѣ нотъ сѣдой,
Колодезь, говорливый
Источникъ подъ травой,
Рядъ ульевъ, пчёлъ жужжанье,
Калитки ветхой скрипъ,
Голубокъ воркованье
И шопотъ старыхъ липъ —
Всё здѣсь краснорѣчиво,
Всё въ душу сладость льётъ,
Всё юности счастливой
Дни сердцу отдаётъ.
О ты, чей жезлъ свергаетъ
Съ минувшаго покровъ,
Чей голосъ вызываетъ
Изъ гроба рядъ вѣковъ,
Мечта, укрась цвѣтами
Былыхъ восторговъ слѣдъ
И озари лучами
Тропинку первыхъ лѣтъ!
Вотъ липы вѣковыя
У берега ручья —
Почувстовалъ впервые
Гдѣ грусть и радость я!
Вотъ поле подъ горою,
Гдѣ у сребристыхъ водъ,
Подъ звукъ рожка, весною
Кружился хороводъ!
Вотъ лѣсъ, гдѣ, словно Флора,
Лилета, цвѣтъ села,
Фіялки для убора
И ландыша рвала,
И прудъ, по чьихъ рѣзвился
Я злачныхъ берегахъ,
Когда мой флотъ носился
По зёркальныхъ водахъ!
Вотъ здѣсь, гдѣ гордость нивы
Волнуетъ вѣтерокъ,
Овсянокъ въ чащѣ ивы
Тревожилъ мой силокъ;
Такъ въ рощицѣ тѣнистой
Я иволгѣ внималъ;
Тамъ на травѣ цвѣтистой
Изъ вѣтвей воздвигалъ
Цвѣтущіе палаты
Въ кустахъ у ручейка;
Здѣсь съ трескомъ змѣй крылатый
Пускалъ подъ облака;
Тутъ на коврѣ зелёномъ
Ловилъ я мотыльковъ;
Тамъ плёлъ подъ старымъ клёномъ
Вѣнки изъ васильковъ.
Вотъ школа! Съ повиликой
Плющъ вьётся по стѣнахъ.
Здѣсь менторъ нашъ владыкой
Міровъ казался намъ.
Вонъ — у пруда, подъ тѣнью,
Дубовая скамья!
Здѣсь яйца въ Воскресенье
Каталъ съ друзьями я.
Вотъ яворовъ подъ сѣнью
Кладбище — рядъ могилъ!
Здѣсь, преданъ размышленью,
Я вечеромъ бродилъ,
Бесѣдовалъ съ гробами,
Ихъ голосу внималъ
И съ жаркими слезами
Крестъ матери лобзалъ.
Вотъ мостъ, гдѣ посѣдѣлый
Герой на костыляхъ
Любилъ, съ улыбкой смѣлой
На старческихъ губахъ,
Разсказывать намъ, съ жаромъ
И съ пламенемъ въ глазахъ,
О нашемъ Фрицѣ старомъ,
Про Лейтенъ и Росбахъ!
Гумно, гдѣ, подъ игривый
Звонъ цитры, межъ сноповъ,
Съ подругою стыдливой
Въ вѣнкѣ изъ васильковъ,
Жнецъ стройный и прелестный,
Какъ юный фавнъ, плясалъ,
А хоръ селянъ окрестныхъ
Цереру прославлялъ!
Вотъ на лугахъ зелёныхъ
Душистыя скирды
И мельницъ окрылённыхъ
Весёлые ряды!
Пруды между кустами,
Гдѣ, спрятавшись въ тростникъ
Склонённый надъ водами,
Полощется куликъ!
Вотъ холмъ! Съ зарёй багряной
Здѣсь жаворонокъ пѣлъ
И гулко надъ поляной
Пастушій рогъ гремѣлъ.
А вотъ и та долина,
Гдѣ трелилъ соловей
И чьихъ красотъ картина
Живётъ въ душѣ моей!
Потокъ! Мнѣ клубъ твой пѣнный
Былъ краше и свѣтлѣй,
Чѣмъ пурпуръ драгоцѣнный
И перлы богачей.
Бесѣдка! Здѣсь я крылся
Въ полдневный лѣтній зной
И въ забытьи стремился
Въ волшебный міръ мечтой.
Тамъ зрѣлъ я окрылённыхъ
Змѣй, дышущихъ огнёмъ,
И карликовъ зелёныхъ
Съ брильянтовымъ копьёмъ.
Прудъ — океанъ сердитый,
Шалашъ — былъ замкомъ фей.
Вѣтвь — конь златокопытый.
Волшебникъ — соловей.
Тогда, заботъ не зная,
Какъ ландышъ полевой
Я росъ, благословляя
Завидный жребій свой.
И дни мои златились
Веселіемъ однимъ,
И слёзы не катились
Въ желаньи видѣть Римъ,
Рафаэля картины,
Швейцаріи снѣга,
Неаполя долины
И Рейнскіе брега.
Ихъ замѣняли — злачный
Пригорокъ иль лужокъ,
Фіалки, ключъ прозрачный
И робкій мотылёкъ.
Когда я вспомню младость,
Всю прелесть игръ златыхъ,
Невинность сердца, сладость
Восторговъ молодыхъ —
Тогда, вздымаясь, дышетъ
Грудь трепетно моя:
Такъ вѣтеръ зыбь колышетъ
Уснувшаго ручья.
Ахъ, быстро улетѣли
Вы, дни весны моей!
Отъ мирной колыбели
До гробовыхъ дверей
Что съ вами здѣсь сравнится?
О, благо свѣтлыхъ дней!
Слеза моя катится
Невольно изъ очей.
О, родины долины!
Вы, холмы и луга!
Ахъ! Альповъ ли вершины,
Пенея ли брега
Иль рощи Кашеміра
Замѣнятъ васъ собой —
Тебя, обитель мира,
Невинности святой?
Не снѣжныя вершины
Къ предѣламъ чуждыхъ странъ,
Не бурные пучины
Въ свирѣпый океанъ —
Въ пріютъ уединенья
Ко мнѣ — въ мечтахъ златыхъ —
Глаголы утѣшенья
Летятъ съ полей родныхъ.
Когда не озаряетъ
Мглу ночи ликъ луны
И эхо повторяетъ
Мой стонъ средъ тишины —
Съ небесъ отчизны льётся
Ко мнѣ покоя лучъ:
Такъ юная смѣётся
Заря надъ сонмомъ тучь.
Дѣли моря ладьёю,
Какъ Магелланъ и Кукъ;
Безвѣстною стезёю
Пройди во храмъ наукъ;
Видь ликъ свой изваянный
Во мраморѣ, въ мѣди;
Спи, нѣгой обаянный,
Киприды на груди;
Державъ, племёнъ властитель,
Правь думами царей;
Будь Перу повелитель,
Голкондою владѣй;
Всѣ лавры, всѣ короны
Владыкъ земныхъ стяжай;
Всё, чѣмъ сіяютъ троны,
Въ себѣ одномъ вмѣщай —
Ахъ, тщетно! Рой жужжащій
Заботъ летитъ съ тобой
Вездѣ — въ чертогъ блестящій,
Въ моря, въ кровавый бой.
Звучитъ весельемъ лира;
Но гдѣ мечты твои?
Ахъ, въ свѣтлый кубокъ пира
Слёзъ точатся струи!
Ты презрѣлъ шумъ военный;
Тоска мрачитъ твой взоръ;
Безсмертьемъ озаренный.
На льды Альпійскихъ горъ
При плескахъ ты восходишь;
Но скорбь — тебѣ во слѣдъ,
И счастья не находишь
Средь лавровъ и побѣдъ.
Кчему жь въ чужія страны,
Безумцы, мы летимъ?
Уйдя за океаны,
Себя ли избѣжимъ?
Нѣтъ, счастье насъ лелѣетъ
Лишь въ родинѣ святой!
Дыханье мира вѣетъ
Вкругъ юности одной!
Какъ роза молодая,
Какъ зеркало ручья,
Какъ радуга цвѣтная —
Прекрасны дни ея.
Съ невинностью играетъ
Богъ времени сѣдой,
Хотя не развиваетъ
Предъ нею свитокъ свой.
Да, Стикса брегъ ужасный —
Брегъ нашихъ всѣхъ страстей:
Блеснётъ лишь Гесперъ ясный —
Конецъ мечтамъ дѣтей.
Насъ тучи устрашаютъ;
Невинность межъ цвѣтовъ
Съ улыбкой засыпаетъ
Подъ рокотомъ громовъ.
П. Шкляревскій.
Надгробіе Филоменѣ.
правитьПѣвица нѣжная подъ лаврами уснула.
Едва ея отрадами гласъ утихъ —
Киприда горестно вздохнула,
И выпала изъ глазъ богини голубыхъ
Слеза свѣтлѣе перлъ морскихъ.
Блаженна тѣнь почившей Филомелы!
Она умчалася въ тѣ райскіе предѣлы,
Гдѣ вѣчно чистъ и ясенъ небосклонъ,
На мирты, гдѣ поетъ любовь Анакреонъ.
Лавровый листикъ брось на гробъ, прохожій юный!
Пѣвицѣ, гласомъ чьимъ одушевлялись струны;
Ты розу первую, красавица, сорви:
На гробь ей положи символъ своей любви.
П. Ободовскій.