Альфонс Доде
правитьИзбранные стихотворения
править«Les Amoureux»
На смерть А. Де-Мюссе. 1 мая, 1857 г.
С душой мечтателя, художник по натуре,
Он бесконечною печалью удручен,
Не зная даже сам, о чем тоскует он:
Сегодня — потому, что быть наверно буре,
А завтра — оттого, что ясен небосклон.
Все кажется ему и злым, и некрасивым,
И пенье соловья находит он фальшивым.
Душой подобен он увядшему цветку
Со сломанным стеблем, а телом — тростнику,
В котором соков нет и твердой сердцевины.
Страдая и грустя без видимой причины,
Он смертью медленной от этого умрет,
В могилу унеся своих сомнений гнет…
Вы все, любя его, душой поэту чужды.
Не растравляйте же расспросами без нужды
Его мучительно загадочный недуг.
И вы, избранницы, к которым в вихре света
Стремится пылкая фантазия поэта, —
И вам не надо знать его заветных мук.
Ваш гений, он — дитя, безумное, больное:
Увы! Не исцелить могущество земное
Божественный недуг! Сочувствуйте ему,
Любите, как дитя любили вы родное,
Страдайте вместе с ним — не зная, почему.
Когда б доступной вам была душа поэта —
Вы менее его любили бы за это.
Порой, как светлый луч, сияющий во мгле,
В очах безрадостных, на сумрачном челе —
Вдруг загорается желанный отблеск света.
Но, знай: не о тебе мечтает он, Нинета,
В объятиях твоих. Он жаждет не тебя;
Кого — не знает сам. Надеясь и любя,
Он видит пустоту зловещую повсюду,
И он не верует и не взывает к чуду.
Недугом тяжким в не душа поражена,
Устал он раздувать колеблющийся пламень:
Как разрушаемый волной морскою камень —
Печалью тайною подточена она,
И умирает он от скорби беспричинной,
Отравленный тоской и… водкою полынной.
(Перевод Ольги Чюминой)
Равнодушие природы.
Когда оплакивал погибшую химру
Впервые человек — его природа — мать,
Впоследствии в него утратившая веру,
Стремилась вместе с ним и плакать, и страдать.
Все омрачилося; померкли все светила;
Увяли все цветы,
И солнце более не грело с высоты;
Фатою дымчатой свой лик луна закрыла,
И ветви темный лес с отчаяньем простер
К печальным небесам; осенние туманы
Нависли над землей, а рощи и поляны
Оделись в траурный убор.
И волны плакали, сливаясь в тихом стоне;
Впервые голоса, и струны, и ручьи,
И ветер утренний, и в роще соловьи —
Запело все в минорном тоне.
У бездны дань невольных слез
Отчаянье исторгло щедро;
Пылали злобою вулканов темных недра
И вопиял утес…
— В страданьях смертного мы просим нашей доли! —
Звучало из пещер. И что же? Человек
Грустил неделю, но не доле, —
А скорби их конца не будет и вовек.
Когда же, наконец, стыдясь свей кручины,
Утешилась природа — мать —
Спеша чело свое цветами увенчать,
Оправив мантию зеленую долины,
Она явилась вновь в сиянии красы,
И молвила, полна насмешливой угрозы:
— Теперь узнала я, что значат ваши слезы —
Недолговечные, как капельки росы!
Страдайте же одни! Земля, красой волшебной
Цветя по-прежнему, не знай, как прежде скук!
Пусть не вторгается в твой светлый гимн хвалебный
Фальшивой нотою земных рыданий звук!
(Перевод Ольги Чюминой)
Реквием любви
Умоляю тебя, ангел милый,
Посетим на прощание вновь
И поплачем с тобой у могилы,
Где покоится наша любовь!
Как прекрасен убор погребальный!
Сколько в ней чистоты неземной!
Как цветок, истомившийся в зной
И поникший над влагой зеркальной
Словно в грезах о светлом былом —
Побледневшим и юным челом
Так она поникает печально.
Загляни же в лицо ея вновь,
Умоляю тебя дорогая!
Перед нами она, как живая —
Схороненная нами любовь.
Не жалея трудов и страданий,
Без укоров и жгучих терзаний,
Мы ее убирали в гробу.
Мы недолго винили судьбу;
Горе женщин бывает не вечно,
И поэта печаль — скоротечна.
Но проходят недели, и вновь,
Привлеченные странною силой,
Мы печально стоим над могилой,
Где покоится наша любовь.
Родилась она вешней порой,
Вместе с первым расцветом сиреней,
А скончалась ненастной, сырой
И туманной порою осенней.
— Чересчур холодна и чиста! —
Эскулапов вещали уста.
Я простил им тогда поневоле,
Но теперь не прощаю им боле.
И себе повторяю я вновь,
Приближаясь к заветной могиле:
— слишком рано мы нашу любовь,
Слишком рано навек схоронили! —
Мы расторгли волшебные звенья,
Но возможно их снова связать,
И любовь возродится опять
Из могильного мрака забвенья.
Нет не надо! В объятиях сна
Пусть покоится мирно она!
От рыданий сдержаться нет силы…
О, закройте черты ея вновь!
Для чего, для чего, ангел милый,
Как безумцы, во мраке могилы
Схоронили мы нашу любовь!
Привлеченные странною силой.
(Перевод Ольги Чюминой)
К Селимене
I.
Я не люблю вас, нет! И говорю без шуток,
Что я не из таких, которые подчас
Лишь жалкие рабы хорошеньких малюток,
И за нос провести меня трудненько, да- с!
Ведь я вас не люблю… Почти что семь уж суток,
И я не знаю, что тут удивляет вас.
II.
Да, я вас не люблю; что проку, если ласки
Даются чересчур кокетливой рукой!
С подобным личиком, вам можно без опаски
Менять поклонников. (к чему- вопрос иной).
Вы, злая, всякому готовы строить глазки,
Со всяким пошутить… Лишь только не со мной.
III.
Да, я вас не люблю, и если б вы хотели…
Но нет, моей любви пробил последний час.
Что я вас предпочту и Женни, и Рашели,
Что вы мне нравитесь, не скрою я от вас,
Но только для любви нет места в этом деле,
Я это доказать могу вам хоть сейчас.
IV.
Я мог бы вас любить, но только, не взыщите,
Прочнее нить нужна для сердца моего…
Признаюсь, одного вы мне не объясните:
Я не люблю вас, так; скажите ж, отчего,
Лишь только на меня свой взор вы устремите,
Лишаюсь я тотчас покоя своего?
V.
Да, я вас не люблю; на всем земном просторе
Ничто не мило мне; я- мрамор, я- гранит.
Шекспир про вас сказал: изменчива, как море,
Но я моряк лихой, и лишь, когда звучит
Ваш голос ласковый, сирена, мне на горе,
То сердце у меня, как маятник стучит.
VI.
Да, я вас не люблю; сказать по правде строгой,
Я ненавижу вас и как чумы боюсь;
Но растолкуйте же одно мне, ради Бога:
Зачем рыдаю я, как только остаюсь
Два дня не видя вас, зачем с такой тревогой
Тогда я слышать вас и видеть вас стремлюсь?
(Перевод Николая Бахтина)
Отрицание
Я признаю лишь отрицанье,
Утратив веру навсегда,
И для меря на древе знанья
Нет запрещенного плода:
Я признаю лишь отрицанье.
Я стар умом и сердцем зрел.
Привычки волею своею
Я победить в себе сумел
И предрассудков не имею.
Я стар умом и сердцем зрел.
От чувств высоких, кроме скуки,
Я ничего не выношу,
Но, раз перо беру я в руки,
Я сам стихи про них пишу…
В шутливом роде, ради скуки.
Коль друг целуется со мной,
Я за карман всегда хватаюсь,
А если то наследник мой,
То и за жизнь я опасаюсь,
Коль он целуется со мной.
Хотите знать, что говорю я
Про честь, про чистую любовь?
Как на последнюю смотрю я,
На дело видно и без слов;
Про честь… Совсем не говорю я.
Во все я веру потерял,
Мне отрицание дороже,
И из того, что я сказал,
Я ничему не верю тоже.
(Перевод Николая Бахтина)
Влюбленные
(Les amoureuses.)
Я спад, — и вдруг, сквозь сон, услышал я,
Что, к моему приникши изголовью,
Мне кто-то шепчет с нежною любовью
Признание… «О, милая моя!
Воскликнул я: — ты снова воротилась,
Прощение, забвение — всему!
В разлуке ты за годы истомилась,
Все поняла — и к другу твоему
Ты вновь пришла, от суетного шума
Устав душой; — приветствую тебя!»
— Нет, я не та, мне прозвучал угрюмо
Ответ во тьме: — Я — смерть твоя!
"О, если так! О, если путь унылый
Назначен мне, уставшему в борьбе, —
Измученный, и позабытый милой —
Желанная, — я рад тебе!
Идем! "
Но смерть мгновенно отшатнулась,
И молвила язвительно она:
— Живи, живи! Я — вижу — обманулась;
Твоя мне жизнь покуда не нужна.
Живи, страдай! Когда же улыбнется
Жизнь для тебя, гонимого судьбой,
И сердце вновь от ласки встрепенется,
Любовию и счастием забьется
Тогда — приду я за тобой!
Перевод А. В. Круглова (журнал «Наблюдатель», 1882, № 9).