Зима прокашляла послѣднюю простуду
И грустный слѣдъ ея сметается повсюду.
Надолго сгладились узоры на стеклѣ,
Снѣга растаяли въ нахлынувшемъ теплѣ,
И свѣтлая весна сошла на землю Божью.
Томятся дѣвушки невѣдомою дрожью,
Незримый поцѣлуй, какъ легкая мечта,
Порхаетъ и глядитъ на грѣшныя уста;
Цвѣтетъ зеленый лугъ, и нѣгой благодатной
Прониклись небеса и воздухъ ароматный...
А грубый сѣятель идетъ къ своимъ полямъ,
Не внемля хору птицъ и нѣжнымъ вѣтеркамъ.
Покинувъ душный мракъ избы своей угарной,
Онъ возвращается къ сохѣ неблагодарной.
Пускай блеститъ лазурь, кружатся мотыльки
И шепчется волна воскреснувшей рѣки, —
Тотъ рай не для него... Въ поту, склоняясь къ плугу,
Мужикъ плодотворитъ ревнивую подругу,
Ту землю сѣрую, съ которой навсегда
Онъ скованъ узами суроваго труда.
Не чуетъ онъ рѣчей влюбленнаго зефира,
Не дѣлитъ праздника восторженнаго міра,
Не слышитъ подъ горой напѣва теплыхъ струй...
— Куда-жъ ты спустишься, крылатый поцѣлуй?
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
