Зимняя сказка (Шекспир; Каншин)/ДО

Зимняя сказка
авторъ Вильям Шекспир, пер. П. А. Каншин

Оригинал: англійскій, опубл.: 1610. — Перевод опубл.: 1893. Источникъ: Полное собрание сочинений в прозе и стихах В. Шекспира : в 12 т. / Перев. (в прозе) П.А. Каншина. Биогр. очерк Н.И. Стороженко. Примеч. П.И. Вейнберга и др. — 1-е изд. — СПб.: изд. Добродеева, 1893. — Т. 5. — (Прилож. к журн. «Живописное обозрение»). az.lib.ru

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Леонтъ, царь сицилійскій.

Мамиллій, его сынъ.

Камилло, Антигонъ, Клеоменъ, Діонъ, сицилійскіе вельможи.

Сицилійскій вельможа.

Роджеро, знатный сициліецъ.

Приближенный Мамиллія.

Судья.

Тюремный смотритель.

Поликсенъ, царь богемскій.

Флоризэль, его сынъ.

Архидамъ, богемскій вельможа.

Матросъ.

Старикъ пастухъ, слывущій отцомъ Пердиты.

Простакъ, его сынъ.

Слуга стараго пастуха.

Автоликъ, бездѣльникъ.

Хоръ, изображающій время.

Герміона, жена Леонта.

Пердита, ихъ дочь.

Паулина, жена Антигона.

Эмилія, приближенная Герміоны.

Двѣ придворныя дамы.

Мопса, Доркаса, пастушки.

Придворные обоего пола; танцующіе сатиры, пастухи, пастушки и стража. Дѣйствіе поперемѣнно, то въ Сициліи, то въ Богеміи,

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Съ Сициліи. Аванзалъ во дворцѣ Леонта. Входятъ Камилло и Архидамъ.

Архидамъ. Если судьбѣ угодно будетъ, Камилло, чтобы вы, по такимъ же требованіямъ государственной службы, какія заставляютъ меня проживать здѣсь, когда нибудь попали въ Богемію, вы найдете, какъ я уже это вамъ говорилъ, большую разницу между нашею Богеміею и вашею Сициліею.

Камилло. Я слышалъ, что король сицилійскій намѣренъ предстоящимъ лѣтомъ побывать въ Богеміи, чтобы отдать ея королю визитъ и тѣмъ отблагодарить вашего короля за настоящее ваше пребываніе у насъ.

Архидамъ. Если мы не въ состояніи отплатить вамъ такимъ же широкимъ гостепріимствомъ, какъ ваше, наше искреннее радушіе послужитъ намъ извиненіемъ, потому что…

Камилло. Умоляю васъ, перестаньте.

Архидамъ. Я говорю съ откровенностью полнаго убѣжденія, что мы не можемъ съ такою пышностью… съ такимъ рѣдкимъ… право, не умѣю выразиться. Мы будемъ угощать васъ усыпляющими напитками, чтобы ваши чувства не дали вамъ замѣтить нашей несостоятельности и, не имѣя возможности насъ хвалить, не порицали насъ слишкомъ сильно.

Камилло. Вы желаете слишкомъ дорогою цѣною расплачиваться за то, что вамъ предлагаютъ отъ чистаго сердца.

Архидамъ. Повѣрьте, я говорю только въ силу пониманія того, что мнѣ подсказываетъ моя честность.

Камилло. Какъ бы ни была любезна Сицилія съ Богеміей, любезность эта не можетъ быть чрезмѣрной. Ихъ короли съ дѣтства воспитывались вмѣстѣ и между ними укоренилось такое сочувствіе, которое теперь не можетъ не развѣтвляться. Достигнувъ болѣе зрѣлаго возраста, они, вслѣдствіе государственныхъ обязанностей правителей, стали видѣться рѣже, но хотя личныя свиданія происходили не часто, прежнія отношенія между царственными товарищами поддерживались обмѣномъ писемъ, подарковъ и дружескихъ посольствъ. Хотя они и находились врозь, но, казалось, будто они постоянно вмѣстѣ, и, несмотря на громадное раздѣлявшее ихъ пространство, они постоянно обмѣнивались рукопожатіями, какъ бы черезъ пропасть, и обнимались, такъ сказать, съ двухъ противоположныхъ концовъ вѣтровъ. Само небо поддерживало взаимную ихъ привязанность.

Архидамъ. Я нахожу, что во всемъ мірѣ не найдется такихъ враждебныхъ обстоятельствъ, которыя могли бы расторгнуть ихъ дружбу… Какъ невыразимо долженъ радовать васъ юный вашъ принцъ Мамиллій; я во всемъ свѣтѣ не встрѣчалъ до сихъ поръ ни одного юноши, обѣщающаго такъ много; онъ само совершенство.

Камилло. Я вполнѣ раздѣляю надежды, возлагаемыя на него вами. Онъ прелестный ребенокъ. Одинъ взглядъ на него служить какъ бы цѣлебнымъ бальзамомъ, освѣжающимъ сердца даже стариковъ. При видѣ его, даже въ тѣхъ, кто задолго до его рожденія уже ходилъ на костыляхъ, рождается желаніе пожить еще, чтобы увидать его вполнѣ взрослымъ человѣкомъ.

Архидамъ. А безъ этого желанія вы думаете имъ захотѣлось бы умереть?

Камилло. Да, еслибы даже, помимо одного этого обстоятельства, у нихъ не было никакого другого понятнаго основанія желать пожить еще.

Архидамъ. Еслибы у вашего короля еще не было сына, онъ все-таки стадъ бы ковылять на костыляхъ въ ожиданіи, что когда нибудь родится такой сынъ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Государственный залъ въ королевскомъ дворцѣ. Входятъ: Леонтъ, Поликсенъ, Герміона, Мамиллій. Камилло и свита.

Поликсенъ. Пастухи уже насчитали девять перемѣнъ въ положеніи влажнаго свѣтила съ тѣхъ поръ, какъ стоитъ никѣмъ не занятый, покинутый нами на время престолъ. Если я еще столько же времени посвящу на изъявленіе тебѣ своей благодарности, я, брать мой, все-таки уѣду отсюда твоимъ неоплатнымъ должникомъ. Поэтому, позволь мнѣ, какъ при помощи не имѣющей собственной своей цѣны цифры, увеличить словомъ «благодарю» весь многотысячный итогъ прежней моей благодарности.

Леонтъ. Отложи изъявленія благодарности до минуты отъѣзда.

Поликсенъ. Государь, эта минута должна наступить завтра же. Я не могу безъ тревоги, даже безъ страха подумать о тѣхъ послѣдствіяхъ, которыя можетъ повлечь за собою мое отсутствіе. Желаю отъ души, чтобы поднявшійся у насъ бурный вѣтеръ не заставилъ меня воскликнуть: — «Мои предположенія были слишкомъ вѣрны!» Къ тому же мое долгое пребываніе здѣсь, вѣроятно, уже успѣло наскучить твоему королевскому величеству.

Леонтъ. Наша дружба, братъ мой, настолько прочна, что твое присутствіе не можетъ намъ наскучить.

Поликсенъ. Не могу остаться долѣе ни одного дня.

Леонтъ. Побудь еще хоть недѣлю.

Поликсенъ. Нѣтъ, я долженъ уѣхать непремѣнно завтра-же.

Леонтъ. Сдѣлаемъ другъ другу уступку: раздѣлимъ уступку пополамъ, и я не буду настаивать на большемъ.

Поликсенъ. Умоляю тебя, перестань меня уговаривать. Ни чей языкъ не былъ бы въ состояніи убѣдить меня скорѣе, чѣмъ твой. Какъ бы ни были основательны причины, заставляющія меня отвѣчать отказомъ, я былъ бы способенъ согласиться на твою просьбу, если бы дальнѣйшее мое пребываніе могло оказать тебѣ какую нибудь существенную пользу. Дѣла настоятельно требуютъ моего отъѣзда, поэтому да не послужитъ мнѣ твоя привязанность бичемъ, тѣмъ болѣе, что мое пребываніе здѣсь влечетъ для тебя за собою однѣ излишнія заботы и хлопоты. Чтобы дать успокоиться обоимъ, позволь мнѣ уѣхать.

Леонтъ. Чѣмъ связанъ языкъ нашей королевы? Проси и ты, Герміона.

Герміона. Я, государь, предполагала молчать до тѣхъ поръ, пока нашъ гость не отвѣтитъ рѣшительнымъ отказомъ остаться. Ты, повелитель мой, упрашиваешь его слишкомъ холодно. Скажи ему, что у него въ Богеміи все благополучно и что эту успокоительную новость ты знаешь изъ вчера полученныхъ извѣстій. Да, скажи ему это, и ты лишишь нашего гостя самаго вѣскаго его довода.

Леонтъ. Прекрасно сказано, Герміона.

Герміона. Несравненно болѣе вѣскимъ доводомъ было бы желаніе увидѣть сына. Если его влечетъ отсюда именно это желаніе, пусть онъ выскажетъ его прямо, поклянется, что это такъ, и уѣзжаетъ; мы даже въ такомъ случаѣ сами готовы выгнать его отсюда веретенами (Поликсену). Однако я все-таки рѣшусь просить васъ еще хоть недѣлю не лишать насъ своего королевскаго присутствія. Когда мой царственный супругъ посѣтитъ васъ въ Богеміи, я дамъ ему позволеніе прожить у васъ цѣлый мѣсяцъ долѣе срока, положеннаго для разлуки… Однако, Леонтъ, я все-таки люблю тебя не менѣе, чѣмъ каждая жена обязана любить мужа (Поликсену). Вы остаетесь?

Поликсенъ. Нѣтъ, королева, нельзя.

Герміона. А я говорю, что вы останетесь.

Поликсенъ. Право, не могу.

Герміона. Въ самомъ дѣлѣ? Доводы, на которыхъ вы отказываете мнѣ, крайне слабы. Но если-бы вы стали призывать всѣ звѣзды въ свидѣтели торжественнѣйшихъ клятвъ, что вамъ нельзя остаться, я все таки скажу: — «Вы, право — не уѣдете!» а въ «право», сказанномъ женщиной, столько-же силы, какъ въ томъ-же словѣ, сказанномъ мужчиной. Если вы и послѣ этого будете продолжать настаивать на отъѣздѣ, намъ придется удержать васъ не какъ гостя, а силою, какъ плѣнника. Такимъ образомъ вы при отъѣздѣ внесете за себя выкупъ, а это избавитъ васъ отъ благодарности. Что вы на это скажете? Плѣнникъ вы нашъ, или гость? Говоря вашимъ-же языкомъ: — вы, право, должны необходимо быть или тѣмъ или другимъ.

Поликсенъ. Въ такомъ случаѣ я вашъ гость, синьора. Взятіе въ плѣнъ было-бы признакомъ нанесенной вамъ обиды, а совершить такой проступокъ противъ васъ мнѣ было-бы труднѣе, чѣмъ вамъ покарать меня за него.

Герміона. И такъ, я не тюремщикъ вашъ, а радушная хозяйка. Пойдемте, я хочу пораспросить васъ о вашихъ дѣтскихъ шалостяхъ и о шалостяхъ моего мужа. Вѣроятно, вы оба въ тѣ времена были прехорошенькими мальчиками.

Поликсенъ. Мы, прекрасная королева, были оба беззаботными мальчуганами, у которыхъ прошлое ограничивалось вчерашнимъ днемъ, а будущее завтрашнимъ, и которые думали, что имъ на вѣки суждено остаться ребятами.

Герміона. Вѣроятно, наиболѣе воинственнымъ изъ обоихъ товарищей былъ мой мужъ?

Поликсенъ. Мы походили на пару ягнята-близнецовъ, весело скакавшихъ на солнцѣ и откликавшихся одинъ другому громкимъ блеяніемъ. Мы были оба невинны, какъ настоящіе агнцы, не только сами не имѣвшіе ни малѣйшаго понятія о существованіи зла, но даже не подозрѣвавшіе, что оно можетъ быть извѣстно другимъ. Если-бы мы продолжали жить такъ, если-бы наши слабые умы не поддались вліянію слишкомъ горячей крови, мы на всѣ вопросы неба могли-бы смѣло отвѣтить: — «Нѣтъ, не виновны ни въ чемъ, кромѣ первороднаго грѣха».

Герміона. Изъ этого я вывожу заключеніе, что впослѣдствіи вы все-таки споткнулись.

Поликсенъ. Увы, августѣйшая синьора, для насъ, неоперенныхъ птенцовъ, искушенія дѣйствительно явились только впослѣдствіи, такъ-какъ въ тѣ времена, о которыхъ я говорю, жена моя была маленькой дѣвочкой, а волшебная ваша красота не успѣла еще очаровать глаза юнаго товарища моихъ дѣтскихъ игръ.

Герміона. Берегитесь! Не выводите никакихъ заключеній! Иначе, пожалуй, окажется, что и жена ваша, и я, обѣ — бѣсы искусители. Тѣмъ не менѣе всетаки продолжайте. За то, что мы ввели васъ въ грѣхъ, намъ придется давать отвѣтъ самимъ, но только въ томъ случаѣ, если дѣйствительно правда, что вы впервые согрѣшили изъ-за насъ, что продолжали грѣшить только съ нами и ни съ кѣмъ не оступались, кромѣ насъ.

Леонтъ. Убѣдила-ли ты его или нѣтъ?

Герміона. Да; повелитель мой, онъ остается.

Леонтъ. А на мою просьбу онъ никакъ не хотѣлъ сдаться. Дорогая моя Герміона, никогда ты не говорила такъ кстати.

Герміона. Никогда.

Леонтъ. За исключеніемъ одного раза.

Герміона. И такъ, я всего два раза говорила кстати. Но спрошу тебя, когда-же былъ первый разъ? Не скупись на похвалы и откармливай меня ими, какъ домашнихъ животныхъ. Каждое доброе дѣло, не удостоившееся похвалы, убиваетъ тысячи такихъ-же дѣлъ, которыя могли-бы за ними послѣдовать. Похвалы — наше вознагражденіе. Парой поцѣлуевъ вы можете осѣдлать насъ, мы за нихъ готовы добровольно проскакать болѣе ста миль, тогда-какъ шпорами не заставите насъ шагомъ пройти и одной. Вернемся, однако, къ прежнему. Я съумѣла убѣдить короля Поликсена остаться у насъ погостить еще; это второе, за что я во второй разъ въ жизни оказалась достойною похвалы; но, — если я вѣрно поняла твои слова, — второму предшествовало первое; какъ-же благословенное имя этому первому… Изъ твоихъ словъ я вижу, что я когда-то говорила такъ-же кстати, какъ и сегодня. Когда-же именно? Сгораю отъ нетерпѣнія это узнать.

Леонтъ. Это было, когда, послѣ безконечныхъ трехъ мѣсяцевъ, я, истомившись до полусмерти въ ожиданіи твоего отвѣта, почувствовалъ полное любви пожатіе бѣлой твоей руки и услыхалъ отъ тебя слова; — «Твоя навѣки»!

Герміона. Минута дѣйствительно памятная и благословенная. И такъ, я говорила кстати два раза въ жизни; въ награду за первый мнѣ выпалъ на долю царственный мужъ; за второй — радость хоть на нѣкоторое время видѣть близь себя дорогого друга (Подаетъ руку Поликсену).

Леонтъ (про себя). Слишкомъ горячо! слишкомъ горячо. Здѣсь къ дружбѣ очевидно примѣшивается горячка крови. Сердце мое трепещетъ, скачетъ въ груди, но не отъ радости, о, нѣтъ, не отъ радости. Простое гостепріимство, если оно дѣйствительно только гостепріимство, можетъ являться съ открытымъ лицомъ, — искренность, доброта, теплота сердечная могутъ вести къ нѣсколько излишней вольности въ обращеніи, въ которой ничего нѣтъ предосудительнаго; я это допускаю. Но прикасаться ладонью къ ладони, пожимать другъ другу пальцы, какъ они дѣлаютъ теперь, но, словно въ зеркало, улыбаясь, смотрѣть другъ другу въ лицо и, словно издыхающіе олени, испускать глубокіе вздохи, — все это мнѣ не по душѣ, и такого рода зрѣлище не доставляетъ ни малѣйшаго удовольствія моимъ глазамъ. Это ты, милый мой мальчикъ. Мамиллій?

Мамиллій. Я, добрый мой государь.

Леонтъ. Въ самомъ дѣлѣ! Зачѣмъ-же, хорошенькій мой пѣтушокъ, запачкалъ ты себѣ носъ…. Носъ этотъ, говорятъ, точнѣйшій снимокъ съ моего. Такой красивый молодчикъ, какъ ты, долженъ всегда быть приличенъ и опрятенъ; погрѣшаетъ противъ того и другаго одинъ рогатый скотъ; на то быки, телки, телята и прочіе отъ природы родятся рогатыми (Наблюдая за женою и за Поликсеномъ). Все еще ласкаютъ другъ другу ладони пальцами… Ну что, веселенькій мой бычекъ?.. Хочешь быть моимъ бычкомъ?

Мамиллій. Хочу, добрый государь.

Леонтъ. Для этого тебѣ недостаетъ только моего хохла между пріобрѣтенными рогами и природныхъ рожекъ, иначе мы были-бы похожи между собою какъ два яйца. Такъ говорятъ женщины, желая хоть что-нибудь сказать; но будь онѣ такъ-же обманчивы, какъ линючая краска, какъ вѣтеръ и вода, такъ-же фальшивы, какъ игральныя кости въ рукахъ человѣка, не дѣлающаго различія между чужимъ и своимъ добромъ, онѣ, говоря, что этотъ мальчуганъ похожъ на меня, сказали-бы истинную правду, Слушай, пажонокъ мой, взгляни на меня своими лазурными глазами! Безцѣнный мой злодѣйчикъ, ненаглядный мой болванчикъ!.. Неужто твоя мать?.. О, страсть, какіе жестокіе удары ты направляешь прямо въ сердце! Благодаря тебѣ, самыя невозможныя вещи начинаютъ казаться возможными. Ты какъ будто вступаешь въ сношенія съ сновидѣніями… Какъ можетъ это быть? Какъ можешь ты дѣйствовать заодно съ недѣйствительнымъ, съ несуществующимъ? Но можетъ такъ-же быть, что ты въ полномъ согласіи съ дѣйствительностью, какъ, напримѣръ, въ настоящую минуту, и я безъ всякаго желанія съ своей стороны чувствую это по тому омраченію, которое охватываетъ мой мозгъ, и по все болѣе и болѣе возрастающему отверденію моего лба.

Поликсенъ. Что такое съ королемъ Сициліи?

Герміона. Ему какъ будто не по себѣ.

Поликсенъ. Что съ тобою, государь? Какъ ты себя чувствуешь, дорогой мой братъ?

Герміона. Ты какъ будто чѣмъ-то озабоченъ; брови твои нахмурены, взглядъ разсѣянъ… Тебя, дорогой мой повелитель, что-то, видимо, заботитъ?

Леонтъ. Со мною ровно ничего или, по крайней мѣрѣ, ровно ничего, хоть сколько-нибудь заслуживающаго вниманія (Про себя). Какъ иногда природа человѣка нелѣпо выдаетъ собственную глупость, свою нѣжность, подвергаясь опасности вызвать смѣхъ со стороны людей съ болѣе грубыми сердцами. Глядя на черты лица сына, я самъ какъ будто увидѣлъ себя помолодѣвшимъ на двадцать три года, еще безъ штаниковъ, въ зеленой бархатной одеждѣ; около лѣваго бедра у меня виситъ мечъ въ намордникѣ, надѣтомъ для того чтобы этотъ мечъ не укусилъ своего хозяина, какъ это часто бываетъ съ слишкомъ опасными украшеніями. Какъ я, вѣроятно, похожъ былъ тогда на это зернышко, на эту тыкву, на этого будущаго рыцаря… Скажи, дружокъ, будешь ты современемъ переносить обиды, насмѣшки, удары?

Мамиллій. Нѣтъ, государь, я стану сражаться.

Леонтъ. Если такъ, пошли тебѣ судьба счастіе!.. Слушай, милый братъ, такъ-ли ты сильно любишь своего сына, какъ мы, повидимому, любимъ нашего?

Поликсенъ. Когда я дома, государь, сынъ — единственное мое занятіе, единственная моя радость, единственная забота. Онъ мнѣ поочередно то вѣрнѣйшій другъ, то заклятый врагъ; онъ мой тунеядецъ, мой воинъ, мой государственный мужъ, мое все! Изъ-за него мнѣ іюльскій день иногда кажется такимъ-же короткимъ, какъ декабрскій; онъ своими дерзкими капризами разгоняетъ мои черныя мысли, отъ которыхъ сгущается кровь.

Леонтъ. Тоже самое этотъ баловникъ и для меня. Мы съ этимъ разбойникомъ отправимся погулять, а вамъ обоимъ предоставляемъ полную свободу провести время въ болѣе полезныхъ разговорахъ, въ болѣе пріятныхъ занятіяхъ. Милая Герміона, докажи мнѣ свою любовь заботами о нашемъ дорогомъ гостѣ. Все, что есть самого дорогого въ Сициліи, должно для его пріема казаться самымъ дешевымъ. Послѣ тебя и вотъ этого баловня, онъ ближайшій наслѣдникъ моего сердца.

Герміона. Ты найдешь насъ въ саду, если захочешь насъ отыскать. Придешь ты туда?

Леонтъ. Отправляйтесь куда знаете; если вы не исчезните изъ освѣщаемаго солнцемъ міра, я съумѣю отыскать васъ всюду (Про себя). Я ловлю теперь рыбу, хотя вы и не видите, какъ я закидываю вамъ удочку. Продолжайте, продолжайте (Наблюдая за Поликсеномъ и за Герміоной). Какъ она поднимаетъ свой птичій носикъ, какъ протягиваетъ къ нему губы и съ какою торопливостью вооружается всею женскою смѣлостью, чтобы обмануть снисходительнаго мужа! (Поликсенъ, Герміона и свита уходятъ). Уже ушли, а я, увязнувъ по колѣни въ грязи, но горло, до самыхъ ушей весь покрытъ слоемъ этой грязи въ дюймъ толщиною… Ступай, дитя, играй! Твоя мать играетъ; я тоже играю, но такую жалкую роль, что она непремѣнно сведетъ меня въ могилу, и похороннымъ моимъ звономъ будутъ насмѣшки и свистки, вызванные всеобщимъ презрѣніемъ. Ступай, дитя, играй, играй. Или я ошибаюсь, и на свѣтѣ всегда было не мало рогоносцевъ; есть ихъ достаточно и въ настоящее время. Въ то время, когда я говорю, иной такой мужъ спокойно держитъ за руку свою жену, нисколько не подозрѣвая, что жена эта, открывъ въ его отсутствіе шлюзъ, позволила ближайшему своему сосѣду, улыбающемуся предателю по имени, ловить рыбу въ чужихъ водахъ. Большимъ утѣшеніемъ должна служить мнѣ мысль, что и у другихъ людей есть ворота и что тѣ ворота, какъ у меня, отпираются нисколько не вслѣдствіе желанія самихъ хозяевъ. Если-бы всѣ мужья, которымъ измѣняютъ жены, приходили въ отчаяніе, по крайней мѣрѣ, десятой части человѣчества пришлось бы повѣситься. Никакихъ цѣлебныхъ средствъ противъ этого не существуетъ; мы всѣ находимся подъ вліяніемъ какой-то планеты-сводни, наносящей жестокіе удары всякому, кто попадетъ подъ ея власть, а властвуетъ она всюду отъ востока до запада и отъ сѣвера до юга. Выводъ изъ этого слѣдующій: — живота не загородишь ничѣмъ; всегда надо знать заранѣе, что онъ и впуститъ и выпуститъ врага съ оружіемъ и съ багажемъ. Многіе милліоны такихъ-же, какъ я, людей страдаютъ этимъ недугомъ, но сами этого не чувствуютъ… Ну, на кого ты похожъ, милый мой мальчикъ?

Мамиллій. Говорятъ, на васъ.

Леонтъ. Это все-таки утѣшеніе… А, Камилло, ты здѣсь?

Камилло. Да, здѣсь, государь.

Леонтъ. Ступай играть, Мамиллій; ты еще честный человѣкъ (Мамиллій уходитъ). Эта важная особа, — король богемскій, — намѣренъ пробыть здѣсь долѣе.

Камилло. Вамъ, государь стоило не малого труда убѣдить его подолѣе простоять здѣсь на якорѣ. Сколько разъ его поднимали, а корабль все-таки возвращался къ пристани.

Леонтъ. Ты это замѣтилъ?

Камилло. Вашимъ просьбамъ не удавалось поколебать его намѣреній; дѣла казались ему слишкомъ важными.

Леонтъ. Ты замѣтилъ и это?.. (Про себя). Всѣ уже замѣтили, всѣ знаютъ и насмѣшливо шепчутъ другъ другу: — «Король Сициліи то-то и то-то». Не много времени остается до той поры, когда я наглотаюсь всего досыта… Скажи, Камилло, что заставило его остаться?

Камилло. Просьбы вашей добродѣтельной супруги.

Леонтъ. Пожалуй, такъ… Ей бы слѣдовало быть добродѣтельной, но на самомъ дѣлѣ не то. Скажи, замѣтили это и другія головы, менѣе понятливыя, чѣмъ твоя? Твой мозгъ — таже губка, всасывающая все несравненно быстрѣе, чѣмъ большинство обыкновенныхъ тупоумныхъ олуховъ. Это, не правда-ли, замѣтили только болѣе проницательныя и богато одаренныя натуры, люди избранные, обладающіе исключительною наблюдательностью… Скажи, люди обыкновенные, посредственные, вѣроятно, еще ничего не замѣтили изъ этого дѣла?

Камилло. Изъ какого дѣла, государь?.. Мнѣ кажется, большинству извѣстно, что король богемскій еще останется здѣсь на нѣкоторое время.

Леонтъ. Что такое?

Камилло. Вѣдь онъ остался здѣсь еще на нѣсколько дней?

Леонтъ. Да, но почему онъ остается?

Камилло. Онъ уступилъ усиленнымъ просьбамъ вашей привѣтливой супруги, чтобы исполнить желаніе вашего величества.

Леонтъ. Уступилъ усиленнымъ просьбамъ моей жены, чтобы исполнить мое желаніе!.. Ну, будетъ объ этомъ… Камилло, я всегда повѣрялъ тебѣ самыя сокровенныя тайны какъ моей души, такъ и правленія. Ты былъ для меня чѣмъ-то въ родѣ священника, очищавшимъ мою душу, и отъ тебя я, словно кающійся, постоянно уходилъ съ облегченною душею. Но я ошибся насчетъ твоей честности, по крайней мѣрѣ, не нашелъ ея такою, какою ожидалъ.

Камилло. Избави Богъ меня отъ вашего недовѣрія, государь.

Леонтъ. Ты уже лишился моего довѣрія. Повторяю: — я болѣе не считаю тебя честнымъ человѣкомъ. Если ты будешь стремиться идти и далѣе по вновь избранному пути, ты скоро окажешься отъявленнымъ подлецомъ, дающимъ сзади пинка честности, чтобы заставить ее сбиться съ прямой дороги. Отнынѣ мнѣ приходится видѣть въ тебѣ или слугу, котораго я удостаивалъ полнаго своего довѣрія, но который не съумѣлъ сохранить это довѣріе вслѣдствіе собственной-же нерадивости, или глупца, видѣвшаго, что я попался въ руки шуллеровъ, собирающихся воровски отнять у меня драгоцѣннѣйшее мое сокровище, и принимающаго все это за шутку.

Камилло. Милостивый мой повелитель, я могу быть и нерадивымъ, и глупымъ, и трусливымъ. Ни одинъ человѣкъ не можетъ считать себя настолько свободнымъ отъ подобныхъ недостатковъ, что онъ ни при какихъ безчисленныхъ случайностяхъ жизни не окажется ни нерадивымъ, ни глупымъ, ни трусливымъ. Если, государь, я въ чемъ бы то ни было, касающемся вашихъ дѣлъ, былъ умышленно нерадивъ, приписывайте это моей глупости; если я умышленно разыгрывалъ дурака, припишите это нерадѣнію или неумѣнію сообразить всѣ послѣдствія, могущія отъ этого произойти. Если я когда-либо колебался приступить къ дѣлу, успѣхъ котораго представлялъ мало надежды на успѣхъ, а исполненіе сопряжено было съ сильною опасностью, называйте это боязливостью; но отъ нея не всегда бываютъ избавлены даже самые мудрые люди. Все это, государь, вполнѣ извинительные недостатки, нисколько не исключающіе понятія о самой безукоризненной честности… Умоляю васъ, милостивый мой повелитель, выразить ваше неудовольствіе противъ меня и дать мнѣ взглянуть моей винѣ прямо въ лицо, чтобы увидать ея дѣйствительныя черты. Если я не признаю ея, значитъ, вина эта не моя.

Леонтъ. Ты, Камилло, не могъ не видѣть, — а если не видалъ въ самомъ дѣлѣ, — то очки твои сдѣланы не изъ стекла, а изъ пластинки рога обманутаго мужа, — не могъ не слышать, — потому что при такомъ явномъ зрѣлищѣ молва не могла остаться безмолвной, — не могъ не думать, — потому что эта способность присуща всѣмъ безъ исключенія разумнымъ людямъ, — что жена мнѣ измѣняетъ. Если ты сознаешься, — а не сознаться ты можешь, только нагло утверждая, будто у тебя нѣтъ ни глазъ, ни ушей, ни способности мыслить, — что жена моя деревянная коняшка, на которой ѣздитъ каждый, кто хочетъ, и достойная гнуснаго названія безпутной дѣвки, отдающейся до брака, скажи это и объясни почему.

Камилло. Мнѣ очень больно, что вынужденъ стоять и слушать, какъ чернятъ мою милостивую и безукоризненную государыню, и не имѣть возможности тотчасъ же отомстить ея поносителю. Будь предано проклятію мое сердце, если вы когда-либо произносили болѣе недостойныя васъ слова! Повторять ихъ было бы настолько грѣшно, насколько великъ грѣхъ, взводимый на нее вами, еслибы она дѣйствительно была въ немъ виновата.

Леонтъ. Такъ по твоему позволительно безпрестанно перешептываться между собою, прижиматься щекою къ щекѣ, носомъ къ носу, цѣловаться прямо въ губы и разомъ прерывать вздохомъ начатый смѣхъ? Развѣ не ясный признакъ разбивающейся честности, когда одна нога дозволяетъ, чтобы черезъ нее перекидывалась другая, вѣчное поползновеніе прятаться по угламъ, желаніе, чтобы время бѣжало быстрѣе, часы, какъ минуты, чтобы вмѣсто полудня была уже полночь, чтобы всѣ глаза, кромѣ ихъ собственныхъ, ослѣпли при помощи повязки или бѣльмъ, и преступленія любовниковъ не видѣлъ бы никто? Въ такомъ случаѣ весь міръ со всѣмъ, что въ немъ заключается, ничто; синее небо, раскинувшееся надъ нами шатромъ, тоже ничто; ничто и король богемскій, и моя жена. Да, если все это ничто, и безконечная масса словъ «ничто» тоже ничто.

Камилло. Государь, поспѣшите исцѣлиться отъ подозрительности, какъ отъ крайне опасной болѣзни.

Леонтъ. Признайся, что это такъ, и ты скажешь правду.

Камилло. Нѣтъ, нѣтъ, государь!

Леонтъ. Лжешь! Лжешь! Это правда! Я знаю, Камилло что ты лжешь, и ненавижу тебя за это. Признай себя или безмозглымъ олухомъ, ничего невидящимъ простакомъ, или служащимъ и нашимъ, и вашимъ пронырой, одинаково равнодушно смотрящимъ на добро и на зло. Еслибы внутренніе органы моей жены были такъ же сильно испорчены, какъ ея нравственность, она не прожила бы и часа.

Камилло. Кто же могъ такъ ее испортить?

Леонтъ. Кто? — Конечно тотъ, у кого она, словно медаль, виситъ на шеѣ, то-есть, король богемскій. Еслибы у меня были преданные слуги, такъ же заботливо относящіеся къ моей чести, какъ къ своимъ выгодамъ, къ своимъ личнымъ дѣламъ, они прибѣгли бы къ извѣстной мѣрѣ, а эта мѣра разомъ положила бы конецъ всему. Вонъ хоть бы, напримѣръ, ты: — тебя, рожденнаго въ ничтожествѣ, я приблизилъ къ себѣ, возвеличилъ, возвелъ тебя въ санъ придворнаго кравчаго. Теперь такъ же ясно, какъ небо видитъ землю или земля небо, и ты видишь, какъ жестоко меня оскорбляютъ, слѣдовательно, если бы ты былъ мнѣ дѣйствительно вѣрнымъ слугою, ты сумѣлъ бы приправить напитокъ такими пряностями, что мой врагъ заснулъ бы вѣчнымъ сномъ, а я отъ него почувствовалъ бы полное исцѣленіе.

Камилло. Государь, я могъ бы подсыпать въ кубокъ такого снадобья, которое, умерщвляя не сразу, а дѣйствуя медленно, не возбудило бы такого сильнаго подозрѣнія, какъ простой ядъ; но я никакъ не могу повѣрить, чтобы моя глубоко нравственная, глубоко уважаемая государыня могла дойти до забвенія своихъ обязанностей, до измѣны вамъ. Я люблю васъ искренно.

Леонтъ. Перестань въ этомъ сомнѣваться, или ты сгніешь въ тюрьмѣ. Ты, должно быть, считаешь меня или дуракомъ, или сумасшедшимъ, если воображаешь, что я способенъ добровольно подвергать себя такой пыткѣ и превращать мою дѣвственно чистую постель, на которой я вкушалъ такой сладкій сонъ, въ терніи, въ крапиву, въ огненныя жала? Развѣ, не имѣя основательныхъ, вполнѣ зрѣлыхъ причинъ, я сталъ бы на всеобщее посмѣяніе позорить кровь моего сына, котораго я считаю своимъ законнымъ сыномъ и люблю, какъ собственное свое дитя?.. Подумай, могъ ли бы я, не будучи помѣшаннымъ, сдѣлать все это?

Камилло. Я не смѣю не вѣрить вамъ, государь, и вѣрю. Я готовъ избавить васъ отъ короля богемскаго съ тѣмъ, однако, условіемъ, что послѣ его устраненія вы снова призовете къ себѣ королеву и снова дозволите ей занять прежнее мѣсто въ вашемъ сердцѣ. Сдѣлайте это, ради вашего сына и чтобы положить конецъ злорѣчивымъ толкамъ при дружественныхъ вамъ дворахъ и въ союзныхъ вамъ королевствахъ.

Леонтъ. Ты совѣтуешь мнѣ именно такой образъ дѣйствій, какой я было предначерталъ себѣ самъ. Я не запятнаю чести королевы… о, конечно, нѣтъ?!

Камилло. Теперь, государь, отправьтесь въ садъ и съ такимъ же беззаботнымъ и свѣтлымъ лицомъ, какъ во время пиршества, присоединитесь къ своей супругѣ и къ королю богемскому. Я вашъ кравчій; не считайте меня болѣе достойнымъ вашего довѣрія, если въ кубокъ вашего гостя я не съумѣю подсыпать того, что слѣдуетъ.

Леонтъ. Сдѣлай это, и тогда половина моего сердца принадлежитъ тебѣ; если же не сдѣлаешь, ты свое собственное сердце разсѣчешь пополамъ.

Камилло. Будьте покойны, государь, сдѣлаю.

Леонтъ. Я послѣдую твоему совѣту и притворюсь ласковымъ, дружелюбнымъ (Уходитъ).

Камилло. Несчастная королева!.. Но каково и собственное мое положеніе?!.. Я обязанъ отравить добраго Поликсена, и поступить такъ я долженъ потому, что этого требуетъ мой властелинъ, который, враждуя самъ съ собою, желаетъ, чтобы точно такъ же поступали и всѣ другіе его приближенные. Такое послушаніе должно бы служить дальнѣйшему моему возвышенію, но если бы я могъ отыскать тысячи примѣровъ, когда убійства помазанниковъ божіихъ возносили убійцъ на верхъ благополучія и славы, я и тогда не согласился бы на такое преступленіе ни за какія блага въ мірѣ… а тѣмъ болѣе, когда ни одно такое злодѣяніе не вырѣзано, въ качествѣ доблестнаго подвига, на мѣди, не высѣчено на камнѣ, не занесено на пергаментъ. Самые закоренѣлые злодѣи гнушаются подобныхъ убійствъ… Мнѣ слѣдуетъ удалиться отъ здѣшняго двора, потому что совершу-ли я преступленіе, не совершу-ли, я во всякомъ случаѣ сломаю себѣ шею. Но вотъ восходить для меня счастливая звѣзда: сюда идетъ король богемскій.

Входитъ Поликсенъ.

Поликсенъ. Странно!.. Мнѣ кажется, что прежнее расположеніе короля ко мнѣ здѣсь начинаетъ колебаться… Онъ почти пересталъ со мною говорить. Здравствуйте, Камилло.

Камилло. Будьте здоровы, государь.

Поликсенъ. Что новаго при дворѣ?

Камилло. Ничего особеннаго, государь.

Поликсенъ. У короля такой угрюмый видъ, словно у него отняли цѣлую провинцію да еще такую, которая была ему такъ же дорога, какъ собственная личность. Я только что сейчасъ встрѣтилъ его обычнымъ привѣтствіемъ, но онъ отвернулъ глаза въ другую сторону и, скорчивъ презрительную гримасу, торопливо отошелъ отъ меня прочь. Теперь я съ недоумѣніемъ спрашиваю себя, что могло заставить его такъ внезапно измѣнить обращеніе со мною?

Камилло. Мнѣ не дозволено этого знать, государь.

Поликсенъ. Какъ? Вы не то, чтобы этого не знали, — вамъ только не дозволено знать?.. Изъ этого слѣдуетъ, что вамъ извѣстно все, но что вы не смѣете сообщить мнѣ то, что знаете. Добрый Камилло, вашъ измѣнившійся внѣшній видъ служитъ для меня зеркаломъ, отражающимъ измѣненіе собственнаго моего лица. Въ происшедшей въ васъ перемѣнѣ, должно быть, отчасти виноватъ я; такое заключеніе я вывожу изъ той перемѣны, которую чувствую въ самомъ себѣ.

Камилло. Появилась болѣзнь, которою захворалъ кое-кто здѣсь. Назвать эту болѣзнь по имени я не могу, но заразились ею отъ васъ, хотя вы и чувствуете себя вполнѣ здоровымъ.

Поликсенъ. Какъ, отъ меня? Не приписывайте мнѣ такихъ же свойствъ, какія имѣетъ взглядъ василиска. Тысячи людей, на которыхъ останавливался мой взглядъ, начали отъ него процвѣтать, но онъ еще никого не убивалъ. Если вы, Камилло, человѣкъ порядочный, — какъ я въ томъ не сомнѣваюсь, — обладающій большимъ запасомъ знанія и опыта, служащимъ даже для людей самого высокаго происхожденія не менѣе богатымъ украшеніемъ, чѣмъ имя прославленныхъ предковъ, благодаря которому они считаются знатными, умоляю васъ, если вамъ извѣстно что нибудь касающееся меня, не таитесь съ своимъ знаніемъ, прикрываясь излишнею скромностью, а сообщите его мнѣ.

Камилло. Я не смѣю отвѣчать.

Поликсенъ. Вы говорили, что болѣзнью заразились отъ меня, хотя я и здоровъ! Эти слова требуютъ поясненій… Слышите вы, Камилло? Заклинаю васъ именемъ всего, что есть дорогаго и святаго для чести человѣка, — а мольба моя не менѣе свята, чѣмъ многое другое, — сообщите мнѣ, если это вамъ извѣстно, какая бѣда крадется здѣсь ко мнѣ? Близка-ли ко мнѣ эта бѣда или еще далека? Какимъ средствомъ можно ее предупредить и существуетъ-ли такое средство. Если же его нѣтъ, научите, какъ встрѣтиться съ нею лицомъ къ лицу?

Камилло. Государь, разъ вы обращаетесь къ моей чести, заклиная меня честью, я считаю себя обязаннымъ сказать вамъ все, что могу. Примите къ свѣдѣнію мой совѣтъ и приведите его въ исполненіе тотчасъ же послѣ того, какъ вы его отъ меня услышите. Иначе и вамъ, и мнѣ останется только воскликнуть: — «Все кончено! Поэтому — покойной ночи!»

Поликсенъ. Говорите, добрый Камилло.

Камилло. Мнѣ приказано отравить васъ.

Поликсенъ. Кто отдалъ такое приказаніе?

Камилло. Король.

Поликсенъ. За что?

Камилло. Онъ говоритъ… Нѣтъ, онъ такъ же убѣжденно клянется, словно самъ былъ очевидцемъ или пособникомъ вашего разврата, будто между вами и его женой существуютъ преступныя отношенія.

Поликсенъ. О, пусть самая чистая моя кровь свернется въ гнилую слизь, пусть мое имя покроется такимъ же позоромъ, какъ имя предателя, измѣнившаго Христу; пусть мое честное до сихъ поръ и безукоризненное имя издаетъ такой смрадъ, что каждый человѣкъ сталъ бы съ отвращеніемъ отворачивать отъ него носъ всюду, гдѣ бы я ни появился; пусть всѣ избѣгаютъ меня, какъ самой отвратительной прилипчивой язвы, самой чумной заразы, о которой было когда-либо слышано или читано, если для такого подозрѣнія есть хоть малѣйшее основаніе.

Камилло. Клянитесь хоть каждою звѣздою неба, ея благотворнымъ или пагубнымъ вліяніемъ, что забравшаяся ему въ голову мысль ни на чемъ не основана и нелѣпа, онъ ничему не повѣритъ. Убѣждать его было бы такъ-же безполезно, какъ запрещать морю повиноваться мѣсяцу. Ни клятвами, ни совѣтами вы не сокрушите зданія, воздвигнутаго его безуміемъ; такъ-какъ основаніемъ этому зданію послужило его убѣжденіе, оно простоитъ незыблемо, пока жива его тѣлесная оболочка.

Поликсенъ. Какъ возникла въ немъ такая мысль?

Камилло. Этого я не знаю, но нахожу, что много безопаснѣе скорѣе стараться избѣжать послѣдствій такой мысли, чѣмъ изслѣдовать, какъ и отъ чего она народилась. И такъ, если вы не боитесь довѣриться честности, живущей вотъ въ этой груди, которую вы увезете съ собою въ видѣ залога, уѣзжайте сегодня-же вечеромъ. Свитѣ вашей я шепну на ухо, что ей слѣдуетъ дѣлать, и черезъ разные ворота по-двое и по-трое выпровожу ихъ тайно изъ этого города. Самого себя и всю дальнѣйшую мою судьбу, сокрушенную здѣсь воображаемымъ открытіемъ короля, я предлагаю къ вашимъ услугамъ. Не сомнѣвайтесь во мнѣ, такъ-какъ, клянусь вамъ въ этомъ честью моихъ родителей, я сказалъ сущую правду. Если вы вздумаете доискиваться доказательствъ, помочь вамъ въ этомъ я не могу, какъ не могу дожидаться окончанія розысковъ, да и самое ваше положеніе здѣсь едва-ли безопаснѣе положенія человѣка, осужденнаго на казнь самимъ королемъ, поклявшимся, что человѣку не миновать смерти.

Поликсенъ. Я вѣрю тебѣ; лицо его ясно отражало всѣ мысли его и чувства. Дай мнѣ руку; возьми на себя обязанность моего кормчаго и твое мѣсто будетъ около меня. Корабли готовы, и мой народъ ожидалъ, что я уѣду отсюда еще два дня тому назадъ. Онъ приревновалъ ко мнѣ прелестнѣйшее созданіе и ревность эта должна быть настолько-же сильна, насколько прекрасна Герміона, и такъ-же страшна, какъ и его могущество. А такъ-какъ онъ воображаетъ, будто обезчещенъ человѣкомъ, всегда слывшимъ его другомъ, самое мщеніе приметъ болѣе безпощадный характеръ. Страхъ осѣняетъ меня своею тѣнью. Пусть судьба во время моего бѣгства приметъ меня подъ свою защиту; пусть также защититъ она и прекрасную, непорочную королеву, вызвавшую его подозрѣнія безъ всякаго повода, безъ всякой вины съ своей стороны! Слушай, Камилло! Я буду уважать тебя, какъ отца, если ты поможешь мнѣ выбраться отсюда безъ всякой опасности для моей жизни. Пойдемъ-же искать спасенія въ бѣгствѣ.

Камилло. Въ силу занимаемой мною должности всѣ ключи отъ городскихъ воротъ у меня въ рукахъ. Время, государь, не терпитъ; необходимо скорѣе пользоваться благопріятнымъ случаемъ. И такъ, въ путь-дорогу (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Сициліи. Комната во дворцѣ. (Входятъ Герміона, Мамиллій и придворныя дамы).

Герміона. Уведите мальчика. Онъ такъ надоѣдаетъ мнѣ, что нѣтъ никакого терпѣнія.

l-я дама. Пойдемте, милостивый принцъ; хотите играть со мною?

Мамиллій. Не хочу играть ни съ одной изъ васъ.

1-я дама. Почему-же не хотите, принцъ?

Мамиллій. Вы слишкомъ крѣпко меня цѣлуете, какъ будто я все еще ребенокъ (2-й дамѣ). Вы нравитесь мнѣ болѣе.

2-я дама. Почему-же?

Мамиллій. Не потому, что брови у васъ чернѣе, хотя и говорятъ, что черныя брови идутъ къ нѣкоторымъ женщинамъ, особенно когда волосъ въ этихъ бровяхъ не слишкомъ много, но когда кажется, будто полукругъ или полумѣсяцъ проведены перомъ.

2-я дама. Кто научилъ васъ этому?

Мамиллій. Женскія лица (1-ой Дамѣ). Скажите, какого цвѣта у васъ брови?

1-я дама. Синяго, принцъ.

Мамиллій. Нѣтъ, вы говорите въ шутку. Я видалъ женщинъ съ синими носами, но синихъ бровей до сихъ поръ не видывалъ.

2-я дама. Слушайте. Королева, то-есть, ваша матушка съ каждымъ днемъ округляется все болѣе и болѣе. На-дняхъ намъ придется ухаживать за новымъ принцемъ, и тогда вы будете рады поиграть съ нами, если мы это дозволимъ.

1-я дама. Да, за послѣднее время полнота ея достигла великолѣпныхъ размѣровъ. Да поможетъ ей небо.

Герміона. О чемъ это вы разсуждаете такъ глубокомысленно? Иди сюда, шалунъ; теперь я опять готова играть съ тобою. Сядь около меня и разскажи мнѣ сказочку.

Мамиллій. Какую: — веселую или печальную?

Герміона. Какую хочешь. А, впрочемъ, чѣмъ веселѣе, тѣмъ лучше.

Мамиллій. Для зимы болѣе подходятъ печальныя сказки. Я знаю одну сказку о призракахъ…

Герміона. Ну, милый мой мальчикъ, разсказывай хоть ее. Сядь сюда, а затѣмъ начинай… да постарайся хорошенько напугать меня своими призраками… ты, кажется, на это мастеръ.

Мамиллій. Жилъ да былъ одинъ человѣкъ…

Герміона. Нѣтъ, прежде сядь, а потомъ разсказывай…

Мамиллій. Проживалъ онъ на кладбищѣ… Я буду говорить такъ, что даже сверчокъ не услышитъ.

Герміона. Ничего. Говори мнѣ хоть на ухо, но только продолжай.

(Входятъ Леонтъ, Антигонъ, придворные и другіе).

Леонтъ. Его видѣли тамъ со свитой, а вмѣстѣ съ нимъ и Камилло?

1-й придворный. Они попались мнѣ на встрѣчу за сосновымъ лѣскомъ и я никогда не видывалъ, чтобы люди убѣгали съ такой поспѣшностью. Я прослѣдилъ за ними глазами до самаго ихъ корабля.

Леонтъ (Про себя). Какъ я радъ, что мое негодованіе было небезосновательно и что подозрѣнія мои подтвердились… Однако, я былъ-бы еще болѣе радъ, еслибы зналъ не такъ много. Проклятіе осѣнившей меня догадливости! Въ кубкѣ, который подносишь къ губамъ, можетъ скрываться паукъ; человѣкъ можетъ прильнуть губами къ краю кубка и оторвать ихъ и, выпивъ вино, остаться здравымъ и невредимымъ, не чувствуя никакихъ послѣдствій отъ присутствія въ кубкѣ ядовитаго существа… и все это оттого, что воображеніе его не заражено знаніемъ. Но стоитъ только показать ему, какая мерзость скрывалась въ той посудѣ, изъ которой онъ пилъ, какъ онъ тотчасъ-же почувствуетъ тошноту, начнетъ плевать и съ величайшими усиліями изрыгать все заключающееся у него въ желудкѣ. Но я пилъ, видя, что въ кубкѣ сидитъ паукъ. Ему въ этомъ помогалъ Камилло, служилъ ему сводникомъ… Они затѣяли заговоръ противъ моей жизни, противъ моего престола. Всѣ мои подозрѣнія подтвердились на дѣлѣ. Негоднымъ притворщикомъ, услугами котораго я думалъ воспользоваться, онъ воспользовался еще ранѣе меня. Притворщикъ, разумѣется, разсказалъ ему все, а я такимъ образомъ остался одураченнымъ, остаюсь ихъ посмѣшищемъ, надъ которымъ они хохочутъ теперь во все горло (Придворнымъ). Какъ-же могли такъ легко отвориться для нихъ ворота города?

1-й придворный. Ихъ для бѣглецовъ отворилъ Камилло; ему при этомъ помогло полномочіе, которымъ онъ пользовался съ вашего соизволенія.

Леонтъ. Да, теперь я знаю это слишкомъ хорошо (Женѣ). Подай мнѣ сюда сына. Очень радъ, что не ты сама вскормила его грудью. Хотя онъ и похожъ нѣсколько на меня, но въ немъ и безъ того, къ несчастію, слишкомъ много твоей крови.

Герміона. Что это значитъ? Шутка?

Леонтъ. Уведите мальчика, отнынѣ онъ не долженъ подходить къ ней. Уведите-же ребенка. Пусть утѣшается тѣмъ, котораго она еще носитъ въ себѣ. Виновникъ ея беременности — Поликсенъ… Благодаря ему-то она такая раздутая.

Герміона. Ты самъ знаешь, что это вздоръ, и я готова поклясться, что ты вѣришь моимъ словамъ, хотя и притворяешься, будто не вѣришь.

Леонтъ. Вы, синьоры, посмотрите на нее и хорошенько обратите на нее вниманіе. Если вамъ вздумается сказать, что она красавица, душевная справедливость заставитъ васъ прибавить: — «Какъ жаль, что при такой красотѣ ей недостаетъ честности и непорочности». Хвалите-же ее только за одну ея видимую внѣшность. Въ этомъ отношеніи, — клянусь душой, — она достойна самыхъ горячихъ восхваленій; но далѣе тотчасъ-же слѣдуютъ пожиманія плечами, легкія восклицанія, вродѣ «Гм» и «Эхэ», всѣ эти мелкія клейма, которыя клевета накладываетъ на женскую честь. Однако, говоря, что клевета накладываетъ эти клейма, я выражаюсь неточно; слѣдовало-бы сказать, что ихъ накладываетъ справедливость, такъ-какъ клевета можетъ клеймить одну только незапятнанную добродѣтель. Поэтому, когда вы скажете, что она прекрасна, вы еще не успѣете прибавить, что она въ то-же время и добродѣтельна, какъ уже послышатся вышеприведенные «Гм» и «Эхэ», такъ-какъ я во всеуслышаніе объявляю вамъ, что она виновата въ прелюбодѣяніи.

Герміона. Если бы эти слова произнесъ злодѣй, самый отъявленный злодѣй, онъ сдѣлался-бы злодѣемъ вдвойнѣ; но вы, государь, только ошибаетесь.

Леонтъ. Ошибаюсь, синьора, не я, а заблуждаетесь вы, принимая Поликсена за Леонта. Слушай ты, тварь! — Если я не называю тебя тѣмъ именемъ, которымъ позорятъ тебѣ подобныхъ, то исключительно потому, чтобы невѣжество, ссылаясь на мой примѣръ, не распространило это имя во всѣхъ слояхъ общества, забывая различіе, существующее между вѣнценосцами и нищими. Я уже говорилъ, что она виновата въ прелюбодѣяніи и съ кѣмъ. Мало того: — она виновата въ государственной измѣнѣ, а Камилло ея повѣренный и пособникъ. Ему извѣстно даже то, что было бы стыдно знать какъ ей самой, такъ и ея гнусному обольстителю! Ему извѣстно, что она опозорила ложе мужа и что она не лучше тѣхъ безстыдницъ, которымъ на обыденномъ языкѣ даютъ такія грубыя клички. Она знала о подготовлявшемся побѣгѣ и сама ему способствовала.

Герміона. Нѣтъ, клянусь жизнью, я не была посвящена въ ихъ тайну. Когда все это дѣло разъяснится вамъ, какъ горько станете вы сожалѣть, что громогласно опозорили меня при чужихъ людяхъ! Ненаглядный мой повелитель, какъ будетъ вамъ трудно оправдать меня впослѣдствіи, даже признавшись, что вы жестоко ошиблись.

Леонтъ. Нѣтъ, нѣтъ! Если я ошибаюсь въ основаніи, на которомъ строю зданіе своихъ предположеній, значитъ средоточіе земли слишкомъ шатко и не можетъ выдержать тяжести волчка школьника (Указывая на Герміону). Пусть ее уведутъ отсюда и заточатъ въ темницу! Всякій, кто дерзнетъ вступиться за нее, будетъ приговоренъ къ смертной казни только за то, что осмѣлился произнести слово.

Герміона. Надъ нами парить какая-нибудь злобная планета; надо терпѣть и ждать, чтобы небо бросило на насъ болѣе милостивый взглядъ. Добрѣйшіе синьоры, слезы у меня не такъ дешевы, какъ обыкновенно бываетъ у другихъ существъ моего пола, и отсутствіе этой безплодной росы быть-можетъ, изсушитъ въ васъ чувство состраданія, но вотъ тутъ меня жжетъ такое безъисходное горе, что пламени его не зальешь слезами. Синьоры, заклинаю васъ, судите меня не съ жестокостью, а со всѣмъ справедливымъ снисхожденіемъ, которое внушитъ вамъ душевная доброта. А теперь, да совершится воля короля!

Леонтъ (Стражѣ). Слышали мое приказаніе?

Герміона. Кто-же послѣдуетъ за мною? Прошу васъ, государь, позволить моимъ прислужницамъ послѣдовать за мною; вамъ, вѣдь, извѣстно, что этого требуетъ мое положеніе. Перестаньте плакать, добрыя, но глупенькія женщины; плакать, право, не о чемъ. Когда вы узнаете, что ваша госпожа дѣйствительно заслужила тюремное заключеніе, тогда плачьте при моемъ освобожденіи, плачьте горько. Несправедливое осужденіе, которому я подвергаюсь теперь, не позоръ для меня, а, напротивъ, торжество. Прощайте, мой повелитель: я никогда не желала видѣть васъ печальнымъ, но теперь я убѣждена, что въ будущемъ васъ ожидаетъ большое горе. Пойдемте, милыя; вамъ это позволяютъ.

Леонтъ. Исполняйте-же то, что вамъ приказано! Уведите ее отсюда вонъ! (Стража уводитъ Герміону, прислужницы слѣдуютъ за нею).

1-й придворный. Государь, умоляю васъ, верните королеву.

Антигонъ. Государь, обдумайте хорошенько то, что вы дѣлаете. Берегитесь, какъ-бы ваше правосудіе не превратилось въ преступленіе, которое погубитъ трехъ жертвъ: — васъ самихъ, вашу супругу и вашего сына.

1-й придворный. Что-же касается королевы, государь я дерзаю ручаться, ручаться своею жизнью, что она чиста и непорочна или по крайней мѣрѣ не виновата въ томъ, въ чемъ вы ее обвиняете. Берите мою жизнь, если это не такъ.

Антигонъ. Если будетъ доказано, что она виновата, я обращу спальню жены въ хлѣвъ. Я не стану отпускать ее отъ себя ни на шагъ, ни въ чемъ не стану ей довѣрять и только видя и чувствуя ее около себя, буду вполнѣ покоенъ, потому что, если лжива даже сама королева, каждый дюймъ, каждая частица женскаго тѣла насквозь пропитаны ложью.

Леонтъ. Молчите!

1-й придворный. Добрѣйшій государь…

Антигонъ. Мы стараемся убѣдитъ васъ не ради себя, а ради васъ-же самихъ. Вы введены въ заблужденіе какимъ-нибудь обманщикомъ, который загубитъ свою душу подобной клеветой. Желалъ бы я знать, кто онъ, чтобы онъ и на землѣ понесъ достойное наказаніе. У меня три дочери, старшей одиннадцать лѣтъ, средней девять, а младшей около пяти. Если королева дѣйствительно согрѣшила противъ вѣрности своему супругу, за ея проступокъ поплатятся мои дочери: клянусь честью я изувѣчу ихъ всѣхъ трехъ, не допущу ихъ дожить до четырнадцати лѣтъ, чтобы онѣ не сдѣлались родоначальницами незаконнорожденнаго потомства. Всѣ онѣ мои наслѣдницы, и лучше-бы мнѣ оскопить самого себя, чѣмъ быть дѣдомъ незаконныхъ внучатъ.

Леонтъ. Замолчите! Ни слова болѣе! Въ данномъ случаѣ вы проявляете чувства не живого человѣка, а мертваго. Но я чувствую, вижу ея измѣну такъ-же ясно, какъ ты видишь мою руку и чувствуешь ея прикосновеніе.

Антигонъ. Если это дѣйствительно такъ, гробъ для преданія честности становится ненужнымъ и не найдется ни одной благоухающей крупинки, чтобы заглушить зловоніе на скверной кучѣ навоза, называемой землею.

Леонтъ. Неужто вы потеряли ко мнѣ всякое довѣріе?

1-й придворный. Въ этомъ отношеніи, государь, для васъ лучше лишиться нашего довѣрія, чѣмъ самому утратить его къ женѣ, и, какъ-бы вы не сердились на меня за это, оправданіе ея чести было-бы для меня несравненно пріятнѣе, чѣмъ оправданіе вашихъ подозрѣній.

Леонтъ. Какая, впрочемъ, мнѣ надобность совѣтоваться объ этомъ съ вами? Развѣ я не воленъ поступать и въ этомъ дѣлѣ по собственному усмотрѣнію? Преимущества королевской власти не нуждаются въ вашемъ одобреніи, и только врожденная доброта побудила меня сообщить вамъ о постигшей меня бѣдѣ. Если-же вы настолько или дѣйствительно, или притворно слѣпы, что истина для васъ далеко не такъ ясна, какъ для меня, доискивайтесь ея сами. Я не нуждаюсь въ вашихъ совѣтахъ. Въ данномъ случаѣ все: — прибыль, убытки, распоряженія — только личное мое дѣло.

Антигонъ. Поэтому, властелинъ мой, мнѣ душевно жаль, что вы придали это дѣло огласкѣ ранѣе, чѣмъ взвѣсили всѣ его обстоятельства.

Леонтъ. Какъ-же могъ-бы я это сдѣлать? Ты или поглупѣлъ подъ вліяніемъ лѣтъ, или прямо родился глупымъ. Бѣгство Камилло въ добавленіе къ ихъ несомнѣнной короткости служитъ такимъ яснымъ доказательствомъ ихъ вины, что нечего и выискивать дальнѣйшихъ уликъ, могущихъ своею очевидностью только усилить, а не ослабить уже имѣющіяся улики, неопровержимость которыхъ бросается въ глаза. Это-то и побудило насъ поступить такъ, какъ мы поступили. Но такъ-какъ въ подобномъ важномъ дѣлѣ опрометчивость граничила-бы съ безуміемъ, мы, желая добиться полнаго подтвержденія нашихъ догадокъ, поспѣшили отправить въ священный городъ Дельфы Клеомена и Діона въ качествѣ пословъ къ оракулу при храмѣ Аполлона, а мудрость этого оракула вамъ давно извѣстна. Итакъ, отвѣтъ, привезенный послами, будетъ имѣть верховное рѣшающее значеніе. Совѣтъ бога солнца заставитъ меня или прекратить начатыя дѣйствія, или продолжать ихъ съ удвоеннымъ рвеніемъ. Хорошо я поступилъ?

1-й придворный. Какъ нельзя лучше, государь.

Леонтъ. Хотя я самъ убѣжденъ вполнѣ и новыхъ доказательствъ помимо того, что я уже знаю, мнѣ не нужно, отвѣтъ оракула успокоитъ подобныхъ вамъ не въ мѣру совѣстливыхъ людей, невѣжественная довѣрчивость которыхъ не хочетъ признать истины, несмотря на полную ея очевидность. Мы для того рѣшились удалить царицу отъ нашей свободной особы и заключить ее въ темницу, чтобы и она, слѣдуя пагубному примѣру двухъ измѣнниковъ, тоже не бѣжала отсюда. Идемте за мною. Мы предадимъ дѣло всеобщей огласкѣ, потому что оно должно вызвать общее негодованіе.

Антигонъ (Про себя). И всеобщій смѣхъ, когда истина выяснится окончательно (Всѣ уходятъ).

СЦЕНА II.

Въ Сициліи. Сѣни въ тюрьмѣ. (Входитъ Паулина со своими служителями).

Паулина. Гдѣ тюремный сторожъ? Позовите его и скажите ему, кто я такая (Одинъ изъ служителей уходитъ). Добрая государыня, ни одинъ дворецъ во всей Европѣ не былъ-бы для тебя вполнѣ достойнымъ жилищемъ, а ты вынуждена томиться въ тюрьмѣ (Входитъ смотритель тюрьмы, предшествуемый однимъ изъ тюремныхъ служителей). Знаете вы меня, почтенный смотритель? Вѣроятно, знаете.

Смотритель. Вы знатная дама, которую я очень уважаю.

Паулина. Въ такомъ случаѣ, прошу васъ, проводите меня къ царицѣ.

Смотритель. Не имѣю никакого права, уважаемая госпожа. Мнѣ это строго запрещено особымъ предписаніемъ.

Паулина. Сколько хлопотъ, чтобы затруднить благороднымъ посѣтителямъ доступъ къ чести и къ честности!.. Если нельзя видѣть ее саму, то, мнѣ кажется, вы найдете вполнѣ законнымъ, если я попрошу у васъ позволенія повидаться съ ея приближенными и прислужницами, напримѣръ, съ Эмиліей или съ другими?

Смотритель. Потрудитесь отпустить вашихъ спутниковъ, и тогда я вызову къ вамъ Эмилію.

Паулина. Прошу васъ, позовите ее скорѣе, а вы уйдите (Спутники Паулины уходятъ).

Смотритель. Но знайте, многоуважаемая госпожа, я обязанъ присутствовать при вашемъ свиданіи.

Паулина. Пусть все будетъ такъ, какъ вамъ угодно (Смотритель уходитъ). Просто невѣроятно, сколько стараній употребляется, чтобы запятнать незапятнанное, когда къ этому безукоризненно чистому никакая грязь не можетъ даже пристать (Входятъ смотритель и Эмилія). Скажи, Эмилія, какъ чувствуетъ себя наша добрая государыня?

Эмилія. Она чувствуетъ себя настолько удовлетворительно, насколько это возможно человѣческому существу, съ высоты величія и счастія низвергнутому въ бездну горя. Вслѣдствіе испуга и страданія, — а оба эти чувства были такъ сильны, что трудно понять, какъ могла вынести ихъ слабая женщина, — она ранѣе срока разрѣшилась отъ бремени…

Паулина Мальчикомъ?

Эмилія. Нѣтъ, дочерью, здоровою, веселою, которая, кажется, будетъ жива. Государыня очень радуется, глядя на свою дѣвочку, и говоритъ: — «Бѣдная моя, обѣ мы узницы и обѣ одинаково ни въ чемъ не виноваты».

Паулина. Въ этомъ я готова поклясться. Да будутъ прокляты нелѣпыя и опасныя причуды короля! Онъ долженъ узнать о случившемся и узнаетъ. Приличнѣе всего взять на себя такую обязанность женщинѣ; я беру ее на себя и исполню. Если я при этомъ объясненіи прибѣгну къ медоточивымъ словамъ, пусть языкъ мой покроется нарывами и навсегда перестанетъ служить воинственною трубою моему краснолицему гнѣву. Прошу тебя, Эмилія, передай государынѣ мой искренній и покорный привѣтъ. Если она не побоится ввѣрить мнѣ свою дѣвочку, я покажу новорожденную царю и стану ревностно и громко ходатайствовать передъ послѣднимъ за безвинно осужденную жертву. Какъ знать? — можетъ быть, видъ новорожденной крошки укротитъ его гнѣвъ. Иногда молчаніе невинности дѣйствуетъ убѣдительно, гдѣ самыя краснорѣчивыя слова не имѣютъ никакого успѣха.

Эмилія. Вы такая достойная женщина, ваша честность и доброта настолько очевидны, что ваша смѣлая и по собственному желанію взятая на себя обязанность не можетъ не увѣнчаться полнымъ успѣхомъ. Изъ всѣхъ существующихъ на свѣтѣ извѣстныхъ мнѣ женщинъ, ни одна не въ состояніи лучше васъ довести до благополучнаго конца такое важное дѣло. Благоволите войти въ сосѣднюю комнату, и я сію минуту сообщу государынѣ о вашемъ великодушномъ предложеніи. Не далѣе, какъ сегодня, она сама помышляла о чемъ-то подобномъ, но, боясь отказа, не рѣшалась обратиться ни къ кому изъ почетныхъ лицъ, стоящихъ близко къ ея мужу.

Паулина. Скажи ей,Эмилія, что языкъ данъ мнѣ не даромъ и что я пущу его въ ходъ. Если краснорѣчіе мое будетъ равно смѣлости, бьющей въ моей груди черезъ край, въ успѣхѣ сомнѣваться нечего.

Эмилія. Пусть съ этой-же минуты благословеніе небесъ осѣнитъ васъ за ваше благородное намѣреніе! Я отправлюсь къ королевѣ, а вы войдите пока въ сосѣдній покой.

Смотритель (Паулинѣ). Если государынѣ угодно будетъ поручить вамъ ребенка, я рѣшительно не знаю, можно-ли будетъ отпустить его съ вами, такъ-какъ на этотъ счетъ у меня нѣтъ ровно никакихъ полномочій.

Паулина. Не бойтесь ничего, почтенный господинъ. До сихъ поръ дѣвочка, пребывая въ утробѣ матери, находилась въ заключеніи; теперь, по рѣшенію всемогущей природы выйдя изъ своей тюрьмы, она избавилась отъ неволи и вполнѣ теперь свободна. Гнѣвъ короля не можетъ простираться и на нее, потому что она неприкосновенна къ винѣ матери, еслибы государыня даже и была дѣйствительно виновата.

Смотритель. Мнѣ кажется тоже самое.

Паулина. Не бойтесь ничего: клянусь честью, что стану грудью между вами и опасностью (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Въ Сициліи. Комната во дворцѣ. Антигонъ, придворные и слуги ожидаютъ въ глубинѣ. Входитъ Леонтъ.

Леонтъ. Я не знаю покоя ни днемъ, ни ночью. Принимать непріятность такъ близко къ сердцу было бы слабостью, непростительною слабостью, еслибы причина ея не была жива до сихъ поръ. По крайней мѣрѣ, одна изъ виноватыхъ у меня въ рукахъ: — она, жена моя, виноватая въ прелюбодѣяніи… Что-же касается мерзавца, богемскаго короля, онъ уже далеко, рука моя не можетъ его достигнуть; онъ ускользнулъ отъ моего мщенія; онъ внѣ моихъ ударовъ, внѣ прицѣла моихъ выстрѣловъ; никакіе умыслы съ моей стороны ему не опасны; но за то хоть она, главная виновница, въ моихъ желѣзныхъ когтяхъ. Когда ея не станетъ, когда ее испепелитъ пламя костра, ко мнѣ, быть-можетъ, вернется хоть половина прежняго моего спокойствія… Эй! кто тамъ есть?!

1-й слуга. Что прикажете, государь?

Леонтъ. Какъ здоровье сына?

1-й слуга. Наслѣдникъ престола провелъ ночь спокойно; есть надежда, что болѣзнь минуетъ благополучно.

Леонтъ. Какой онъ благородный мальчикъ! Понявъ позоръ матери, онъ близко принялъ его къ сердцу и сталъ хирѣть, вянуть, какъ будто этотъ позоръ долженъ былъ заклеймить и его. Глубоко огорченный, онъ впалъ въ уныніе, утратилъ сонъ, позывъ къ пищѣ и замѣтно сталъ чахнуть… Оставь меня одного съ самимъ собою… Освѣдомься о здоровьѣ сына (Слуга уходитъ). Прочь, прочь, мысли о «томъ»… О мщеніи нечего и думать; каждая такая мысль обращается противъ меня-же самого; онъ слишкомъ могучъ и самъ по себѣ и еще сильнѣе но своимъ приверженцамъ и союзникамъ. Пусть онъ остается въ покоѣ до болѣе благопріятныхъ обстоятельствъ; въ настоящее время жажду мести надо удовлетворить на ней. Камилло и Поликсенъ насмѣхаются надо мною, забавляются моею скорбью; не посмѣялись бы они, еслибы я могъ до нихъ добраться; ей, находящейся въ моей власти, тоже будетъ не до смѣха.

Входитъ Паулина съ ребенкомъ на рукахъ.

1-й вельможа. Входъ воспрещенъ.

Паулина. Добрые господа, вмѣсто того, чтобы преграждать мнѣ дорогу, лучше помогите мнѣ. Неужто дикій гнѣвъ его для васъ страшнѣе, чѣмъ опасность лишиться государыни, чѣмъ возможность смерти этого безгрѣшнаго созданія, чья душевная чистота превосходить даже его свирѣпую ревность?

Антигонъ. Довольно.

1-й вельможа. Король не спалъ всю ночь, поэтому приказалъ никого къ нему не допускать.

Паулина. Добрѣйшій господинъ, перестаньте горячиться такъ сильно. Я принесла ему сонъ. Это вы, неслышными шагами ходящіе около него, слезно и жалобно вздыхающіе по каждомъ его ненужномъ стенаніи; да, это вы и люди подобные вамъ доводятъ его до безсонницы. Я-же являюсь съ откровенными и честными словами, имѣющими цѣлебную силу. Эти-то слова избавятъ его отъ мучительнаго настроенія духа, не дающаго ему уснуть.

Леонтъ. Что тамъ за шумъ?

Паулина. Не шумъ, государь, а необходимый разговоръ. Рѣчь должна коснуться выборовъ воспреемниковъ для вашего новорожденнаго ребенка.

Леонтъ. Что такое? Удалите отсюда эту наглую женщину. Не тебѣ-ли, Антигонъ, я приказалъ не пускать ее; я зналъ, что она явится.

Антигонъ. Я предупреждалъ ее, государь, чтобы она подъ страхомъ вашего и моего неудовольствія не смѣла безпокоить васъ.

Леонтъ. Развѣ ты не имѣешь надъ нею власти?

Паулина. Онъ имѣетъ надо мною власть удерживать меня отъ всего дурнаго, безчестнаго; но въ данномъ случаѣ, если онъ только не вздумаетъ прибѣгнуть къ такимъ-же мѣрамъ, какъ вы, и не заключитъ меня въ тюрьму за вѣрность и преданность, знайте заранѣе, что власти его надъ собою я не признаю.

Антигонъ. Видите, какова она, государь. Когда она закуситъ удила, я даю ей набѣгаться вволю, зная, что она но споткнется.

Паулина. Добрый государь, я пришла къ вамъ и молю васъ выслушать меня, вашу преданнѣйшую слугу, вашего врача, вашего покорнѣйшаго совѣтника. Имѣя надежду уврачевать вашъ недугъ, я, въ противоположность многимъ, казалось-бы, самымъ преданнымъ вамъ людямъ, нисколько не думаю выставлять на показъ своего усердія. Я пришла, — говорю я, — отъ имени государыни, вашей высокодобродѣтельной супруги.

Леонтъ. Супруги! да еще высокодобродѣтельной!

Паулина. Да, государь, отъ имени добродѣтельной, высокодобродѣтельной супруги и настаиваю на томъ, что она высокодобродѣтельна. Я глубоко сожалѣю, что не могу доказать справедливости своихъ словъ съ оружіемъ въ рукахъ. Будь я мужчиной, даже самымъ послѣднимъ изъ васъ, я съумѣла бы это доказать самымъ несомнѣннымъ образомъ.

Леонтъ. Прогоните ее отсюда.

Паулина. Пусть тотъ, кому не дороги глаза, первый наложитъ на меня руку. Я уйду отсюда добровольно, но только тогда, когда исполню принятую на себя обязанность. Добродѣтельная королева, — такъ-какъ, повторяю, добродѣтель ея не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, — подарила васъ дочерью (Кладетъ ребенка къ ногамъ короля). Благословите малютку.

Леонтъ. Вонъ, мужеподобная вѣдьма! Вонъ, говорятъ тебѣ! Вонъ, превосходно вышколенная сводня!

Паулина. Нѣтъ, я не то, что вы говорите. Мнѣ это ремесло знакомо такъ-же мало, какъ и вамъ самимъ, обзывающимъ меня такимъ позорнымъ именемъ. Я настолько же честна, насколько сумасбродны вы, а по настоящимъ временамъ этого вполнѣ достаточно, чтобы прослыть безукоризненно честною женщиною.

Леонтъ. Измѣнники!.. Пусть она возьметъ незаконнорожденнаго, а затѣмъ вытолкайте ее вонъ! (Антигону). Ты, жалкое подобіе мужчины, находящійся подъ башмакомъ у бабы; ты, трусливый пѣтухъ, прогнанный съ собственной насѣсти присутствующею здѣсь раскудахтавшеюся курицею, подними незаконнорожденную… говорятъ тебѣ: — подними ее и передай своей хрычевкѣ.

Паулина. Ты навсегда опозоришь свои руки, если, послушный приказанію, отданному тебѣ въ такихъ возмутительныхъ выраженіяхъ и при такихъ возмутительныхъ обстоятельствахъ, ты посмѣешь дотронуться до новорожденной царской дочери.

Леонтъ. Какой стыдъ! онъ боится жены.

Паулина. Не мѣшало-бы и вамъ быть такимъ-же, какъ онъ. Тогда вы, конечно, признали-бы своихъ дѣтей дѣйствительно своими.

Леонтъ. Здѣсь цѣлое гнѣздо измѣнниковъ!

Антигонъ. Я не измѣнникъ. Клянусь въ этомъ животворнымъ солнцемъ.

Паулина. Клянусь въ томъ-же и я. Здѣсь только одинъ измѣнникъ и есть, измѣнникъ противъ себя самого. Развѣ не измѣняетъ самъ себѣ тотъ, кто и свою честь, и честь жены, также какъ честь многообѣщающаго сына и только-что родившейся на свѣтъ малютки отдалъ на терзаніе клеветѣ, язвящей больнѣе, чѣмъ заостренный конецъ кинжала, и не хочетъ, благо никто принудить его къ этому не можетъ, — вырвать изъ сердца корень подозрѣнія, прогнившій настолько-же, насколько тверды и крѣпки дубъ или камень.

Леонтъ. Неугомонная трещотка съ необузданнымъ языкомъ. Она только-что приколотила мужа, а теперь придирается ко мнѣ… Этотъ негодный приплодъ не отъ меня, а отъ Поликсена. Уберите его прочь отсюда, бросьте въ огонь вмѣстѣ съ матерью!

Паулина. Эта малютка ваша дочь. Тѣмъ хуже для нея, но она по старинной поговоркѣ: — до того похожа на васъ, что даже стыдно. Взгляните, господа! Какъ ни малъ еще этотъ отпечатокъ, а въ немъ все содержаніе уже на лицо; всѣ черты его крошечнаго лица какъ двѣ капли воды похожи на черты отца. Все въ ней: — глаза, носъ, губы, очертаніе бровей, лобъ, самый желобокъ на подбородкѣ, ямочки на щекахъ, являющаяся при улыбкѣ складка губъ, форма руки, пальцевъ, ногтей точь въ точь, какъ у него… О, благодатная богиня, природа, придавшая малюткѣ такое изумительное сходство съ отцомъ, не допускай, чтобы дѣвочка вышла въ него и нравомъ. Придавай окраскѣ этого нрава какіе угодно цвѣта, кромѣ желтаго цвѣта ревности, не допуская ее подозрѣвать, какъ то дѣлаетъ ея отецъ, будто ея дѣти — не дѣти ея мужа.

Леонтъ. Грубая вѣдьма!.. Тебя, бездѣльникъ, мямля, стоило-бы повѣсить за то, что не умѣешь обуздать ея языка!

Антигонъ. Если перевѣшать всѣхъ мужей за неумѣніе совершить такой подвигъ, вы скоро остались бы совсѣмъ безъ подданныхъ.

Леонтъ. Еще разъ говорю: — убери ее отсюда.

Паулина. Самый безчувственный, самый безчеловѣчный мужъ не могъ бы поступить хуже.

Леонтъ. Я и тебя велю сжечь на кострѣ!

Паулина. Мнѣ все равно. Еретикомъ окажется тотъ, кто подожжетъ костеръ, а не та, которая на немъ сгоритъ. Тираномъ я васъ не назову, но ваши жестокосердые поступки относительно государыни, противъ которой вы не имѣете ровно никакихъ уликъ, кромѣ собственныхъ ни на чемъ не основанныхъ подозрѣній, созданныхъ однимъ воображеніемъ, значительно отзываются тиранствомъ; ихъ будетъ достаточно, что бы осрамить, опозорить васъ передъ цѣлымъ міромъ.

Леонтъ. Докажите свое вѣрноподданничество и выгоните ее отсюда. Если-бы я дѣйствительно былъ тираномъ, гдѣ была бы уже теперь ея жизнь? Она не смѣетъ называть меня такъ, когда на самомъ дѣлѣ я совсѣмъ не тиранъ!.. Прогоните-же ее!

Паулина. Не толкайте меня; я уйду сама. Государь, взгляните на вашу малютку; она ваша дочь… О, Юпитеръ, пошли ей болѣе надежнаго духа-покровителя!.. Что вы лѣзете ко мнѣ съ своими руками? Ни отъ кого изъ васъ, такъ мягко относящихся къ его безумнымъ причудамъ, ему нечего ожидать добра!.. Да, ни отъ одного!.. Такъ, такъ! и затѣмъ прощайте, мы уходимъ (Уходитъ).

Леонтъ. Это ты, измѣнникъ, натравилъ ее на меня!.. Моя дочь? Будто-бы?… Долой ее съ моихъ глазъ. Самъ ты, относящійся къ ней такъ мягкосердечно, унеси ее и тотчасъ-же брось ее въ огонь, но только самъ, своими руками… и никто, какъ ты самъ! Бери-же ее скорѣе и по истеченіи часа приди мнѣ доложить, что приказаніе мое исполнено… да представь тому надежныхъ свидѣтелей, или иначе ты поплатишься и жизнью, и всѣмъ, что называешь своимъ!.. Если ты не согласенъ, если желаешь подвергнуться моему гнѣву, скажи прямо, и я на твоихъ глазахъ своими руками размозжу голову незаконнорожденной дѣвчонкѣ. И такъ, ступай и брось ее въ огонь, потому что ты напустилъ на меня свою жену.

Антигонъ. Вы ошибаетесь, государь! Присутствующіе здѣсь благородные мои товарищи могутъ меня оправдать, если только этого пожелаютъ.

1-й вельможа. Да, мы можемъ это сдѣлать. Царственный мой властелинъ, онъ нисколько не виноватъ въ выходкѣ своей жены.

Леонтъ. Всѣ вы обманщики, лгуны!

1-й вельможа. Мы просимъ васъ, государь, удостойте насъ большаго довѣрія. Мы всегда служили вамъ вѣрой и правдой и я молю васъ отдать намъ въ этомъ справедливость. Теперь мы на колѣняхъ умоляемъ васъ въ награду за наши прошлыя, настоящія и будущія услуги измѣнить свое рѣшеніе: оно слишкомъ ужасно, слишкомъ кровожадно, поэтому оно не можетъ не повести къ гибельнымъ послѣдствіямъ. Смотрите, мы всѣ прислоняемъ предъ вами колѣни!

Леонтъ. Я совсѣмъ перо, которое любой вѣтеръ кружитъ по своей прихоти. Неужто я долженъ жить для того, чтобы со временемъ видѣть, какъ эта незаконнорожденная будетъ становиться передо мною на колѣни и называть меня отцомъ? Лучше сжечь ее сразу, чѣмъ впослѣдствіи проклинать. Пусть, однако, будетъ по-вашему; я дарю дѣвчонкѣ жизнь, но это все-таки не будетъ жизнью… (Антигону). Ну, милѣйшій мой, подойди сюда. Ты, такъ усердно вмѣстѣ съ своею повитухой хлопотавшій о спасеніи жизни этой незаконнорожденной мрази, — а что она незаконнорожденная — это такъ-же вѣрно, какъ то, что борода у тебя сѣдая, — скажи, что готовъ ты исполнить, чтобы спасти жизнь этой новорожденной мартышкѣ?

Антигонъ. Готовъ принесть всевозможныя жертвы, какія только въ моихъ силахъ и не идутъ въ разрѣзъ съ честью. Я до послѣдней капли отдамъ тотъ небольшой запасъ остающейся во мнѣ крови, чтобы спасти безвинную.

Леонтъ. То, что я намѣренъ отъ тебя потребовать, вполнѣ въ твоихъ силахъ. Клянись на моемъ мечѣ, что ты исполнишь мое приказаніе.

Антигонъ. Согласенъ, государь.

Леонтъ. Слушай-же внимательно и запомни все хорошенько, потому что, если ты не исполнишь хоть чего-нибудь, смерть ожидаетъ не только тебя, но и твою длннноязычную жену, которую мы на этотъ разъ прощаемъ. Мы, какъ отъ нашего вѣрноподданнаго, требуемъ отъ тебя, чтобы ты убралъ отсюда эту незаконнорожденную дѣвочку, отвезъ со далеко за предѣлы нашего царства и тамъ безъ всякаго состраданія оставилъ въ какой-нибудь пустынной мѣстности на произволъ судьбы и природы. Такъ-какъ она чужая намъ и на свѣтъ явилась вслѣдствіе простой случайности, я считаю вполнѣ справедливымъ отправить ее въ чужую землю, гдѣ она по волѣ случая можетъ или спастись, или погибнуть. Неисполненіе моего требованія повлечетъ за собою и гибель твоей души, и тѣлесныя муки.

Антигонъ. Клянусь это исполнить, хотя немедленная смерть была бы милосерднѣе. Идемъ, крошечное, новорожденное существо. Да приметъ тебя подъ свою защиту какой-нибудь могущественный духъ и прикажетъ вскормить тебя орламъ и коршунамъ! Разсказываютъ, будто медвѣди и волки, забывая свою лютость и движимые чувствомъ состраданія, не разъ исполняли такую обязанность. Государь, желаю вамъ большаго благополучія, чѣмъ вы того заслуживаете своимъ безпощаднымъ поступкомъ. А тебя, бѣдное, обреченное на гибель созданіе, пусть небо осѣнить своею благодатью и послужитъ тебѣ защитой противъ такой жестокости (Уходитъ, унося ребенка).

Леонтъ. Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ не соглашусь я воспитывать ребенка, рожденнаго моею женою отъ другого.

2-й придворный. Позвольте доложить вамъ, государь, что съ часъ тому назадъ получены извѣстія отъ лицъ, посланныхъ вами къ оракулу. Клеоменъ и Діонъ благополучно вернулись изъ Дельфъ, высадились на берегъ и теперь поспѣшаютъ къ вашему двору.

1-й вельможа. Позвольте къ этому прибавить замѣчаніе, что возложенное на нихъ порученіе имъ удалось исполнить такъ скоро, какъ никто того не ожидалъ.

Леонтъ. Они пробыли въ отсутствіи всего двадцать три дня. Дѣйствительно, скорость изумительная; она служить доказательствомъ, что великій Аполлонъ не желаетъ откладывать выясненіе истины. Приготовьтесь, господа; созовите верховный судъ, передъ которымъ по нашему приказанію должна предстать наша невѣрная жена. Обвиненіе было гласное, поэтому и праведный судъ долженъ произойти открыто, на глазахъ самихъ небесъ. Пока она жива, сердце мое не перестанетъ быть для меня тяжелымъ бременемъ. Ступайте-же и не забывайте моихъ приказаній (Всѣ уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Большая дорога передъ постоялымъ дворомъ. Входятъ Клеоменъ и Діонъ.

Клеоменъ. Климатъ превосходный, воздухъ необыкновенно мягкій и ласковый. Плодородіе острова замѣчательное, а какъ ни превозносятъ храмъ, онъ все-таки остается выше всякихъ похвалъ.

Діонъ. Болѣе всего поразили меня, — и поэтому на этомъ я остановлюсь прежде всего, — почти неземныя одежды, въ которыя облечены были первосвященники, внушавшіе невольное уваженіе своимъ почтеннымъ и строгимъ видомъ. А жертвоприношенія! Какъ величава, какъ торжественна была минута, когда жертву предали закланію. Въ эту минуту забывалось все земное.

Клеоменъ. Меня-же болѣе всего поразилъ взрывъ оглушительнаго, подобнаго грому Юпитера, голоса оракула; я почти не помнилъ себя отъ изумленія.

Діонъ. Дай Богъ, чтобы и для царицы исходъ нашего непродолжительнаго, но крайне увлекательнаго путешествія оказался настолько-же благопріятнымъ, насколько само оно было пріятно для насъ! Тогда время, потраченное на него, не было-бы потеряннымъ.

Клеоменъ. Да приведетъ великій Аполлонъ все дѣло къ благополучному концу! Жестокія обвиненія, такъ безпощадно сыплющіяся на Герміону, мнѣ далеко не по душѣ.

Діонъ. Самое ожесточеніе, съ какимъ ведется дѣло, ускоритъ благополучный или роковой исходъ. Подождемъ. Когда запечатанный верховнымъ жрецомъ Аполлона свертокъ, заключающій въ себѣ тайну отвѣта оракула, будетъ вскрытъ, мы непремѣнно узнаемъ что-нибудь необыкновенное. Теперь-же постараемся добыть свѣжихъ лошадей… Дай Богъ, чтобы все кончилось благополучно (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Въ Сициліи. Зала суда. Леонтъ, придворные и судьи въ надлежащемъ порядкѣ сидятъ на своихъ мѣстахъ.

Леонтъ. Прежде всего мы должны сообщить присутствующимъ, что предстоящій судъ вызванъ далеко не нашимъ желаніемъ, а къ величайшему прискорбію только силою обстоятельствъ. Подсудимая — царская дочь и наша супруга супруга искренно и слишкомъ горячо любимая. Предавая ее суду гласному, справедливому и нелицепріятному, мы сразу ограждаемъ себя отъ обвиненія въ своевластіи и въ тиранствѣ. Пусть судъ свободно обсуждаетъ дѣло, пока не послѣдуетъ обвиненіе или оправданіе… Введите подсудимую.

1-й судья. Его величество желаетъ, чтобы царица лично предстала передъ судомъ. Затѣмъ — полное молчаніе!

Герміона, окруженная стражей, входитъ въ сопровожденіи Паулины и другихъ женщинъ.

Леонтъ. Читайте обвинительный актъ.

1-й судья. «Герміона, жена достойнаго короля сицилійскаго, Леонта, ты за вступленіе въ беззаконную связь съ царемъ богемскимъ, Поликсеномъ, обвиняешься въ измѣнѣ не только мужу, но и государству. Ты, съ цѣлью лишить жизни царственнаго своего супруга, вступила въ заговоръ съ Камилло и съ вышеназваннымъ царемъ. Когда-же злой умыселъ былъ частью обнаруженъ, ты, на перекоръ своимъ супружескимъ и вѣрноподданническимъ обязанностямъ, способствовала, пользуясь ночною порою, тайному бѣгству и спасенію своихъ соумышленниковъ».

Герміона. Такъ-какъ мнѣ остается только отрицать свою вину, а говорить болѣе ничего не приходится, и такъ-какъ это отрицаніе — единственное показаніе въ мою пользу — исходитъ отъ меня же самой, изъ него едва-ли выйдетъ какой-нибудь толкъ. Мою искренность, мою честность считаютъ притворствомъ, поэтому примутся за ложь и мои увѣренія, что я невиновна. Но вотъ, что я скажу: — если силы небесныя видятъ дѣянія людей, — а я убѣждена, что онѣ ихъ видятъ, — я не сомнѣваюсь, что рано или поздно моя невиновность выяснится вполнѣ, и тогда облыжное обвиненіе покраснѣетъ, а тиранство задрожитъ передъ несчастною жертвою. Вамъ, государь, хотя вы и стараетесь доказать противное, — лучше, чѣмъ кому либо, извѣстно, что вся прошедшая моя жизнь настолько была чиста, цѣломудренна и полна безукоризненной вѣрности, насколько теперь она переполнена горемъ. Теперь эта жизнь такъ горька, что ничего подобнаго моимъ страданіямъ не сохранилось въ лѣтописяхъ прошлаго, и ни одинъ пишущій для театра, желая взволновать и растрогать зрителей, не придумаетъ такого потрясающаго вымысла. Взгляните на мое положеніе: — я, дѣлившая съ государемъ царственное ложе и слѣдовательно владѣвшая половиною его престола; я, дочь могущественнаго царя и мать наслѣдника короны, подающаго такъ много надеждъ, должна стоять передъ судомъ, оправдываться, разглагольствовать, защищая честь свою и жизнь на глазахъ у перваго встрѣчнаго, которому заблагоразсудится придти послушать меня или на меня взглянуть! Жизнь для меня имѣетъ ровно такую-же цѣну, какъ страданіе, отъ котораго мнѣ хотѣлось бы избавиться какъ можно скорѣе. Но честь — дѣло другое! Мой позоръ, если меня признаютъ виноватой, отразится на другихъ, близкихъ мнѣ людяхъ; поэтому, чтобы защитить такое сокровище, я забываю униженіе и стою теперь передъ вами. Государь, я взываю къ вашей собственной совѣсти. Вспомните, какъ любили вы меня до пріѣзда Поликсена къ вашему двору и какъ заслуженна была такая любовь. Какой-же страшный проступокъ должна была я совершить во время пребыванія здѣсь богемскаго короля, чтобы послѣ его отъѣзда въ качествѣ обвиняемой предстать передъ судомъ? Если дѣломъ или помышленіемъ хоть на посолъ переступила я предѣлы строжайшей чести, пусть сердца тѣхъ, кому я дорога, ожесточатся противъ меня, пусть даже самые родственники съ негодованіемъ отвернутся отъ моей могилы.

Леонтъ. Насколько мнѣ извѣстно, порокъ съ такою-же наглостью отрицаетъ свои постыдныя дѣянія, какъ и совершаетъ ихъ.

Герміона. Въ этомъ есть правда, но она нисколько не относится ко мнѣ.

Леонтъ. Ты только не хочешь признаться.

Герміона. Изъ всѣхъ взводимыхъ на меня проступковъ я могу сознаться только въ тѣхъ, въ которыхъ виновата на самомъ дѣлѣ. Что-же касается Поликсена — его, вѣдь, считаютъ моимъ сообщникомъ, — я дѣйствительно люблю его такъ, какъ онъ этого вполнѣ достоинъ, но такою любовью, которая прилична такой женщинѣ, какъ я, такою, а не иною любовью; такой какой вы сами требовали отъ меня для вашего друга. Неисполненіе вашего требованія было-бы съ моей стороны ослушаніемъ противъ васъ, неблагодарностью противъ вашего друга, привязанность котораго къ вамъ сказалась свободно, какъ только въ состояніи была сказаться, то-есть, съ самаго ранняго дѣтства. Что-же касается заговора, то я даже не знаю, какой вкусъ у этого кушанья, хотя и стараются заставить меня его отвѣдать. Одно я только знаю: — Камилло человѣкъ честный, а почему онъ покинулъ вашъ дворъ, это едва-ли съумѣли-бы объяснить сами боги, конечно, знающіе болѣе, чѣмъ я.

Леонтъ. Ты знала о его предполагавшемся отъѣздѣ такъ же хорошо, какъ и то, что должна была предпринять въ его отсутствіе.

Герміона. Государь, вы говорите совсѣмъ непонятнымъ мнѣ языкомъ. Ваше воображеніе выбрало мою жизнь мишенью для своихъ стрѣлъ, и я охотно предоставляю ее вамъ.

Леонтъ. Не воображеніе, а твои проступки заставляютъ меня пускать въ тебя стрѣлы: — у тебя отъ Поликсена родился незаконный ребенокъ. Развѣ этотъ ребенокъ тоже плодъ моего воображенія? Такъ какъ ты утратила всякій стыдъ, то, какъ многія подобныя тебѣ, утратила и способность говорить правду. Отрицать истину тебѣ выгодно, поэтому тебѣ и не удастся извлечь изъ нея никакой выгоды. Такъ ты и знай! Если твоя дѣвчонка, за неимѣніемъ отца, который захотѣлъ бы ее признать, выброшена на произволъ судьбы, въ этомъ опять виновата ты, а не кто-либо другой. Будь же готова подвергнуться нашей карѣ; твоя смерть — самое малое, чѣмъ можетъ удовольствоваться мое мщеніе.

Герміона. Не будьте слишкомъ щедры на угрозы, государь. Того, чѣмъ вы хотите запугать меня, я желаю сама. Что теперь для меня жизнь? Царственному вѣнцу, царственному величію я не придаю никакой цѣны; главную, настоящую свою радость — вашу привязанность я считаю утраченною навсегда, но за что я ее утратила, не знаю и сама. Вторую мою радость у меня тоже отнимаютъ насильно; мнѣ не позволяютъ даже взглянуть на первенца, котораго я когда-то носила подъ сердцемъ; его прячутъ отъ меня, какъ отъ зачумленной! Третья отрада — моя, явившаяся на свѣтъ подъ самою несчастною звѣздою, злополучная моя дѣвочка силою оторвана отъ кормившей ее груди и обречена на вѣрную смерть. Сама я поставлена къ позорному столбу и провозглашена негодной, развратной женщиной! Всякой женщинѣ, кто бы она ни была, необходимъ послѣ родовъ покой; въ немъ никогда никому не отказывали, кромѣ меня; меня прямо съ одра страданія влекутъ сюда и я всенародно должна давать отвѣты передъ судомъ ранѣе, чѣмъ успѣли вернуться мои силы. Теперь скажите, какія радости остались для меня въ жизни, могущія заставить меня бояться смерти? Продолжайте же свое дѣло, но выслушайте еще только это: — государь, не выносите мнѣ несправедливаго обвинительнаго приговора. Не о жизни хлопочу я; Богъ съ ней! а только о своей чести, поэтому я хочу оправдаться! Если меня, за неимѣніемъ другихъ уликъ, осудятъ только на основаніи подозрѣній, внушенныхъ вамъ ревностью, такой приговоръ будетъ не дѣломъ правосудія, а неслыханной, неумѣстной жестокостью! Слышите, господа судьи? Я предоставляю судьбу на волю оракула; пусть судьею моимъ будетъ Аполлонъ.

1-й судья. Требованіе ваше вполнѣ справедливо. Пусть намъ повѣдаютъ, что отъ имени Аполлона отвѣчаетъ намъ оракулъ (Нѣсколько приставовъ уходятъ).

Герміона. Отцомъ моимъ былъ императоръ Россіи. Зачѣмъ онъ умеръ ранѣе и не присутствуетъ теперь на судѣ надъ его дочерью! О, зачѣмъ онъ не можетъ заглянуть въ самую глубь моего сердца глазами не ненависти, а состраданія!

Пристава возвращаются, за ними входятъ Клеоменъ и Діонъ.

Приставъ. Оба вы, Діонъ и Клеоменъ, должны поклясться на мечѣ правосудія, что были въ Дельѳахъ и привезли въ этомъ запечатанномъ сверткѣ отвѣтъ оракула, именно такимъ, какимъ вы получили его изъ рукъ верховнаго жреца Аполлона. Поклянитесь также, что съ тѣхъ поръ, какъ этотъ свертокъ у васъ въ рукахъ, вы не дерзнули сломить священной печати, чтобы проникнуть тайну, хранящуюся въ сверткѣ.

Клеоменъ и Діонъ. Клянемся!

Леонтъ. Сломите печать и читайте.

1-й судья (Читаетъ). «Цѣломудренная Герміона ни въ чемъ не виновата; Поликсенъ тоже безупреченъ; Камилло — слуга преданный и вѣрный, а Леонтъ — ревнивый тиранъ. Новорожденная — законная его дочь, и царь до тѣхъ поръ будетъ оставаться безъ наслѣдника престола, пока не отыщется дочь, брошенная имъ на произволъ судьбы».

Судьи. Благословенъ будь, великій Аполлонъ!

Герміона. Слава ему!

Леонтъ. Буквально-ли ты прочелъ?

1-й судья. Я прочелъ именно то, что написано, государь.

Леонтъ. Оракулъ лжетъ!.. Это безсовѣстный обманъ! Пусть судъ продолжается.

Поспѣшно вбѣгаетъ слуга.

Слуга. Государь! Государь!

Леонтъ. Что случилось?

Слуга. Вы, государь, сразу возненавидите меня… Сынъ вашъ и наслѣдникъ, тоскуя по своей матушкѣ и боясь за ея участь, не выдержалъ и успокоился на вѣки.

Леонтъ. Какъ успокоился?

Слуга. Скончался… умеръ…

Леонтъ. Я прогнѣвилъ Аполлона; небо за мою несправедливость посылаетъ мнѣ кару (Герміона падаетъ безъ чувствъ). Что съ нею?

Паулина. Вѣсть эта подкосила царицу! Смотрите, какъ смерть быстро дѣлаетъ свое разрушительное дѣло.

Леонтъ. Унесите ее отсюда. Она не умерла и скоро придетъ въ себя. Горе, переполнившее сердце, было причиной обморока. Я слишкомъ много давалъ воли своей подозрительности, слишкомъ вѣрилъ тому, что подсказывала мнѣ ревность. Помогите ей, примите всѣ мѣры, чтобы привести ее въ чувство (Паулина и другія женщины уносятъ Герміону) О, Аполлонъ, прости мнѣ богохульное слово, сказанное противъ рѣшенія твоего оракула!.. Я помирюсь съ Поликсеномъ, стану снова искать любви моей царицы, вызову обратно Камилло, котораго считаю человѣкомъ честнымъ, достойнымъ всякихъ милостей. Поддаваясь вліянію ревности и томимый жаждой крови, я выбралъ Камилло орудіемъ мщенія, поручилъ ему отравить Поликсена. Какъ ни торопилъ я его, онъ, послушный душевной добротѣ, замедлилъ исполнить возложенное на него порученіе, хотя за такое замедленіе смерть грозила ему самому, а въ случаѣ благополучнаго окончанія дѣла ему обѣщана была значительная награда. Изъ человѣколюбія и вѣрный чувству чести, онъ открылъ царственному гостю мои преступныя намѣренія и, богатый только честью, покинулъ свое положеніе здѣсь, а оно, какъ вамъ извѣстно, было очень высокое, отдавъ себя всѣмъ случайностямъ измѣнчивой судьбы. Какъ ярко сіяетъ его незапятнанная честь рядомъ съ моею ржавою доблестью!

Паулина возвращается.

Паулина. О, горе! Какое страшное горе!.. Разрѣжьте мнѣ снуровку, чтобы мое сердце, разорвавъ ее, не разорвалось само!

l-й вельможа. Что съ вами, добрѣйшая госпожа?

Паулина. Какія утонченныя мученія придумаешь ты теперь для меня, извергъ? — Колесованіе, дыбу, сожженіе на кострѣ? Сдерешь-ли ты съ меня кожу, бросишь-ли меня заживо въ расплавленный свинецъ или въ пылающее масло? Какую-бы старую испытанную и вновь изобрѣтенную пытку ты не придумалъ мнѣ, всего будетъ мало за каждое изъ тѣхъ словъ, которыя я скажу тебѣ. О, сколько зла надѣлало твое тиранство заодно съ дикою ревностью, съ твоими нелѣпыми, ребяческими вспышками гнѣва, которыя были извинительны развѣ въ избалованномъ мальчишкѣ или въ девятилѣтней дѣвчонкѣ!.. О, посмотри, что они надѣлали!.. Вѣдь есть отъ чего сойти съ ума! Сойти съ ума внезапно, въ одно мгновеніе такъ-какъ виною всему твои прежнія необузданныя причуды. Ты измѣнилъ другу своему Поликсену, но это еще ничего! Это послужило только доказательствомъ, что ты глупъ, непостояненъ и склоненъ къ чернѣйшей неблагодарности. Не важно и то, что ты, подговаривая Камилло подсыпать яду бывшему своему другу, хотѣлъ на вѣки запятнать преступленіемъ честь этого безукоризненно хорошаго человѣка; все это пустяки въ сравненіи съ дальнѣйшими чудовищными послѣдствіями. То, что ты на растерзаніе коршунамъ и воронамъ бросилъ новорожденную дочь, я если и не считаю совсѣмъ ничтожнымъ проступкомъ, но и не придаю ему особенно важнаго значенія, хотя на твоемъ мѣстѣ самъ дьяволъ скорѣе бы обратилъ въ слезы огонь, чѣмъ рѣшился на такую жестокость. Не приписываю я также прямо тебѣ смерти юнаго твоего наслѣдника, развитыя не по лѣтамъ чувства котораго не выдержали при видѣ того, какъ безумный отецъ позоритъ его безвинную мать; сердце его надорвалось отъ горя, и это горе свело его въ могилу. Во всемъ предыдущемъ я тебя не виню; но самое худшее еще впереди… О, какъ обольетесь вы слезами, съ какимъ отчаяніемъ закричите вы: — «О, горе, горе!» когда узнаете, что наша царица, это чудное, доброе и благородное созданіе тоже скончалась, и небеса еще не разразились надъ ея убійцею вполнѣ заслуженною карою.

1-й вельможа. Да сохранятъ насъ отъ этого боги!

Паулина. Она умерла, говорю я вамъ, готова поклясться, что умерла! Если-же вы не вѣрите ни словамъ, ни клятвѣ, пойдемте со мною и вы увидите сами. Если вы окажетесь въ состояніи возвратить краску ея губамъ, глазамъ ея прежній блескъ, теплоту ея кожѣ, а груди ея дыханіе, я готова буду поклоняться и служить вамъ, какъ богамъ!.. А тебѣ, тиранъ, нечего прибѣгать къ раскаянію; никакія страданія не загладятъ твоихъ безчеловѣчныхъ дѣяній; поэтому въ жизни тебѣ не остается ничего, кромѣ отчаянія. Нагой, изнуренный постомъ, стой десятки, тысячи лѣтъ на колѣняхъ на вершинѣ безплодной горы подъ вѣчнымъ ледянымъ напоромъ зимнихъ вьюгъ, моля небеса о прощеніи, справедливые боги даже и тогда не обратятъ на тебя милостивыхъ своихъ взглядовъ.

Леонтъ. Продолжай, продолжай! Что-бы ты ни говорила, все будетъ мало, слишкомъ мало. Пусть всѣ языки высказываютъ мнѣ самыя горькія истины; я это заслужилъ.

1-й вельможа. Перестаньте. Что-бы здѣсь ни произошло, не слѣдовало давать языку такую необузданную волю.

Паулина. Мнѣ и самой прискорбно, что вышло такъ. Я откровенно каюсь всякій разъ, когда сдѣлаю ошибку. Я въ самомъ дѣлѣ не въ мѣру предалась женской запальчивости. Душа у него все-таки благородная, и онъ пораженъ до самой ея глубины. Безполезно горевать о томъ, что уже утрачено и притомъ утрачено на всегда. Умоляю васъ, государь, не впадайте въ отчаяніе отъ всего, что я наговорила. Лучше подвергните меня наказанію за то, что я смѣла напомнить вамъ о такихъ вещахъ, которыя слѣдуетъ забыть какъ можно скорѣе. Простите, царственный мой повелитель. Добрый мой государь, простите безразсудную женщину… Моя любовь къ покойной царицѣ… Ахъ, я, глупая! — опять за то-же! Теперь я болѣе не буду говорить ни о ней, ни о вашихъ дѣтяхъ, ни о своемъ мужѣ, котораго я тоже считаю погибшимъ. Вооружитесь терпѣніемъ; я болѣе ничего не скажу.

Леонтъ. Въ твоихъ словахъ было много правды; хотя, конечно, и горькой… Говоря такимъ образомъ, ты поступила хорошо, а твои безпощадные упреки были для меня менѣе мучительны, чѣмъ твое состраданіе. Прошу тебя, проводи меня къ трупамъ покойной царицы и моего сына. Мы сохранимъ ихъ въ одной могилѣ, а на ней поставимъ памятникъ, на которомъ будетъ объяснена причина ихъ смерти и который увѣковѣчитъ мой позоръ. Каждый день я стану посѣщать склепъ, гдѣ покоится ихъ прахъ, и проливаемыя тамъ слезы будутъ служить мнѣ единственной отрадой. Даю обѣтъ, ежедневно посѣщать дорогихъ мнѣ покойниковъ, пока природа не лишитъ меня силъ исполнять эту священную обязанность. Веди-же меня и дай мнѣ упиться лицезрѣніемъ своего горя (Всѣ уходитъ).

СЦЕНА III.

Богемія. Пустынная мѣстность на берегу моря. Входятъ Антигонъ съ ребенкомъ на рукахъ и матросъ.

Антигонъ. Итакъ, ты увѣренъ, что корабль нашъ присталъ къ пустыннымъ равнинамъ Богеміи?

Матросъ. Совершенно увѣренъ, но боюсь, что мы вышли на берегъ въ недобрый часъ. Тучи заволокли все небо, и я каждую минуту жду, что разразится буря. Совѣсть подсказываетъ мнѣ, что мы затѣваемъ нехорошее дѣло, поэтому и небеса смотрятъ на насъ такъ угрюмо.

Антигонъ. Да совершится ихъ священная воля. Отправься на корабль и позаботься о его безопасности; скорой я туда вернусь.

Матросъ. Поторопитесь-же покончить все какъ можно скорѣе и не слишкомъ удаляйтесь въ глубь страны. Судя по всѣмъ примѣтамъ, буря разразится страшная; къ тому-же эта часть берега извѣстна тѣмъ, что по ней безпрестанно рыскаютъ хищные звѣри.

Антигонъ. Ступай, я тотчасъ-же послѣдую за тобою.

Матросъ. Въ глубинѣ души я очень радъ, что сбылъ съ рукъ это дѣло (Уходитъ).

Антигонъ. Ну, идемъ, бѣдная крошка… Хотя я не разъ слыхалъ, но до сихъ поръ не вѣрилъ, будто души умершихъ могутъ снова появляться на землѣ. Когда это такъ, мнѣ, прошедшею ночью, явился духъ этой малютки. Если-же то былъ сонъ, онъ слишкомъ сильно походилъ на дѣйствительность. Вдругъ предо мною явился образъ женщины, склонявшей голову то въ одну сторону, то въ другую. Никогда не видывалъ я созданія, такъ тяжко удрученнаго горемъ и такъ невыразимо прекраснаго въ своей гнетущей скорби. Одѣтая въ снѣжно бѣлыя ризы, какъ-бы олицетворяя собою самую святость, она подошла къ койкѣ, на которой я лежалъ, трижды наклонялась ко мнѣ и всякій разъ, какъ она пыталась заговорить, ей мѣшали слезы, потоками лившіяся изъ ея глазъ. Наконецъ, выплакавъ всѣ слезы, она сказала: — «Добрый Антигонъ! На тебя, противъ твоей воли, судьба, связавъ тебя клятвою, возложила печальную обязанность завезти куда-нибудь подальше несчастную мою малютку. Въ Богеміи не мало пустынныхъ мѣстностей. Отвези-же мою дочь въ Богемію и, не смотря на ея слезы, покинь ее тамъ. Такъ-какъ ее считаютъ пропавшею навѣки, прошу тебя назови ее Пердитой. Хотя ты исполняешь только волю своего повелителя, ты все таки долженъ будешь искупить безчеловѣчный свой поступокъ; въ наказаніе за него ты никогда болѣе не увидишь жены своей Паулины». Послѣ этихъ словъ она исчезла, какъ-будто растаяла въ воздухѣ. Я до того перепугался, что едва могъ придти въ себя и не въ состояніи былъ рѣшить, сонъ это или не сонъ… Вѣрить снамъ — нелѣпо; это ребячество, но на этотъ разъ даже я становлюсь суевѣрнымъ и вотъ-что вывожу изъ привидѣвшагося мнѣ сна: — Герміона, вѣроятно, уже казнена, и Аполлонъ, зная, что дѣвочка дѣйствительно рождена отъ царя Поликсена, рѣшилъ, что она на жизнь или на смерть должна быть покинута во владѣніяхъ настоящаго своего отца (Кладетъ дѣвочку на землю, а рядомъ съ нею мѣшокъ съ золотомъ, узелъ и пакетъ). Бѣдная цвѣточная распуколька! Да придетъ къ тебѣ на помощь судьба!.. Лежи здѣсь. Имя твое значится въ этомъ пакетѣ, по которому можно будетъ тебя узнать, а вотъ и деньги на твое воспитаніе, милочка ты моя, и для дальнѣйшаго честнаго существованія… Буря начинается… Бѣдняжка! ты за проступокъ матери осуждена или на почти вѣрную гибель, или на всѣ прочія случайности! Хотя сердце мое обливается кровью, но плакать я не могу. Будь я проклятъ за до, что далъ клятву исполнить такое ужасное дѣло! Прощай!.. Небо хмурится все болѣе и болѣе… Страшна будетъ убаюкивающая тебя колыбельная пѣсня… Никогда не видывалъ, чтобы среди дня наступала такая темнота… Что за дикіе крики?!. Удастся ли благополучно добраться до корабля?! Охотники травятъ медвѣдя… Вотъ и самъ звѣрь; теперь мнѣ не будетъ спасенія (Убѣгаетъ въ ужасѣ; медвѣдь мчится за нимъ).

Входитъ старикъ пастухъ.

Пастухъ. Какъ было бы хорошо, еслибы не существовало возраста между десятью и двадцатью годами, или еслибы молодежь проводила все это время въ непробудномъ снѣ, потому что люди въ этомъ возрастѣ только и знаютъ, что заставляютъ пухнуть животы дѣвокъ, обижать стариковъ, воровать и драться. Вотъ, хоть бы теперь этотъ шумъ… Ну, кому взбредетъ на умъ охотиться въ такую погоду, кромѣ сорванцовъ отъ девятнадцати до двадцати двухъ лѣтъ? Крики ихъ до того перепугали двоихъ моихъ барановъ, что вынудили ихъ убѣжать, куда глаза глядятъ, и я боюсь, какъ бы они ранѣе не попались на глаза волку, чѣмъ ихъ хозяину. Если мнѣ и удастся ихъ отыскать, то не иначе, какъ на берегу моря, гдѣ они, вѣроятно, пощипываютъ теперь плющъ… Авось, судьба поможетъ мнѣ ихъ отыскать… Это еще что такое? (Поднимаетъ съ земли малютку). Живой ребенокъ, да еще какой хорошій! Посмотримъ, мальчикъ это или дѣвочка?.. А ребенокъ хорошенькій, даже очень, очень хорошенькій… Должно быть, чье-нибудь беззаконное дѣло. Хотя я и неграмотный, но всетаки, словно по книжкѣ, читаю, что это дѣло какой-нибудь горничной изъ знатнаго дома. Возьму изъ состраданія бѣдняжку на воспитаніе… или нѣтъ, не сейчасъ; лучше подожду сынишку. Онъ гдѣ-то здѣсь по близости… Ау! Ау!

Простакъ. Ау! ау! ау! (Входитъ).

Пастухъ. Я и не подозрѣвалъ, что ты такъ близко. Если ты хочешь увидѣть нѣчто такое, о чемъ ты будешь толковать даже и тогда, когда умрешь и сгніешь въ землѣ, иди сюда. Да что съ тобою, мальчуганъ?

Простакъ. Я просто опѣшилъ отъ того, что видѣлъ и на землѣ, и на морѣ!.. Впрочемъ, не могу сказать навѣрное: — на морѣ или на небѣ, потому что небо и море сцѣпились такъ тѣсно, что между ними даже иголки не просунешь.

Пастухъ. Что же ты видѣлъ?

Простакъ. Посмотрѣли бы вы, какъ оно реветъ, какъ злится, какъ бьется о берегъ!.. Но главное дѣло не въ этомъ! Какъ отчаянно кричали бѣдныя погибающія души! То ихъ бывало видно, то не видно!.. Корабль, казалось, то готовъ былъ главною своего мачтою пробить дыру въ мѣсяцѣ, то утонуть въ водяной безднѣ, поглощенный покрытыми пѣною волнами; его можно было принять за пробку, мечущуюся изъ стороны въ сторону въ пивномъ боченкѣ… А на землѣ въ то же время посмотрѣлъ бы ты, какъ медвѣдь вырвалъ его руку изъ плечевой чашки и какъ несчастный кричалъ, что имя ему Антигонъ, человѣкъ знатный!.. Но, чтобы покончить съ кораблемъ, надо было видѣть, какъ море бросало его изъ стороны въ сторону… Несчастные кричали изо всѣхъ силъ, а море только поднимало ихъ на смѣхъ… Старикъ просто ревѣлъ, а медвѣдь, какъ бы на смѣхъ ему, тоже ревѣлъ, и оба ревѣли, громче чѣмъ и буря, и море вмѣстѣ.

Пастухъ. О, божеское милосердіе! Когда же ты это видѣлъ, мальчуганъ?

Простакъ. Съ минуту тому назадъ… да, минуту — не болѣе… Я съ тѣхъ поръ мигнуть глазомъ не успѣлъ… Люди не успѣли еще остыть подъ водою, а медвѣдь, пожирая знатнаго барина, не докончилъ еще своего обѣда до половины… Я думаю, онъ и теперь все еще угощается.

Пастухъ. Жаль, что меня тамъ не было. Я помогъ бы несчастному старику.

Простакъ (Про себя). Жаль, что ты не бросился на помощь кораблю; тамъ ты вмѣстѣ и съ другими, и съ своимъ человѣколюбіемъ тоже пошелъ бы ко дну.

Пастухъ. Печальныя событія, даже очень печальныя! Но посмотри, мальчуганъ, что тутъ-то! Тебѣ на глаза все попадались умирающіе, а мнѣ попался новорожденный младенецъ. Тутъ есть на что посмотрѣть, ну, и смотри!.. Пеленки-то какія! Хоть бы царскому сыну! Взгляни вотъ и на это… Подними! Не бойся, подними и посмотри, что въ мѣшкѣ такое… Правду говорили колдуньи… Онѣ давно пророчили мнѣ, что со временемъ разбогатѣю и буду очень богатъ… Это навѣрное какой-нибудь подмѣненный ребенокъ… Развяжи мѣшокъ-то… Посмотри, что въ немъ такое?

Простакъ. И счастливъ же ты, старый, какъ посмотрю я на тебя. Видно, старые грѣхи тебѣ прощены и ты на старости лѣтъ больше не будешь знаться съ нуждою. Золота-то, золота-то сколько!

Пастухъ. Увидишь, мальчуганъ, — это золото волшебное. Подними же мѣшокъ и держи его крѣпче. Теперь скорѣй домой, домой, и притомъ самымъ кратчайшимъ путемъ! Большое счастіе выпало намъ на долю, а чтобы оно навсегда осталось при насъ, надо только умѣть хорошенько молчать… А овцы мои, — ну ихъ совсѣмъ! Идемъ, мальчуганъ, домой самымъ кратчайшимъ путемъ.

Простакъ. Нѣтъ, ты съ своими находками ступай домой, а я пойду взгляну, пересталъ-ли медвѣдь драть стараго барина и сколько онъ отъ него сожралъ… Вѣдь, только голодный звѣрь страшенъ, а сытый — ничего… Если осталось что нибудь отъ старика, я похороню останки.

Пастухъ. Дѣло это доброе. Если по тому, что отъ него осталось, можно узнать, кто онъ такой, позови взглянуть и меня.

Простакъ. Хорошо; ты мнѣ поможешь похоронить его.

Пастухъ. Нынѣшній день, мальчуганъ, для насъ день счастливый… Мы будемъ пользоваться счастіемъ, не забывая, однако, другихъ.

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Входитъ Хоръ, изображающій собою Время.

Время. Я, могучая сила, нравлюсь нѣкоторымъ, а испытываю всѣхъ безъ исключенія. Я разомъ и радость, и ужасъ какъ для добрыхъ, такъ и для злыхъ. Я заставляю впадать въ ошибки и само ихъ разоблачаю! Вотъ теперь подъ своимъ именемъ Времени я намѣрено расправить и пустить въ ходъ свои крылья. Да не поставится мнѣ въ вину быстрота моего полета и то, что я перенесусь черезъ цѣлыя шестнадцать лѣтъ, только вскользь коснувшись того, что произошло за этотъ продолжительный промежутокъ. Когда мнѣ дана власть издавать и отмѣнять законы, когда я, по своему усмотрѣнію, могу въ одну и ту же минуту созидать и сокрушать обычаи, позвольте мнѣ, Времени, остаться тѣмъ же, чѣмъ я было до начала какъ старыхъ, такъ и новыхъ порядковъ. Бывъ свидѣтелемъ всего, что породило эти порядки, я останусь тѣмъ же относительно и тѣхъ новѣйшихъ, господствующихъ теперь обычаевъ и взглядовъ, которые, благодаря маѣ, сдѣлаются такими же старыми, какъ моя сказка. Съ вашего позволенія, я переворачиваю свои песочные часы и ускоряю ходъ дѣйствія, такъ что вамъ можетъ показаться, будто вы всѣ эти долгіе годы провели въ крѣпкомъ снѣ. Леонтъ, сознавъ всю нелѣпость своей ни на чемъ не основанной ревности, ведетъ затворническую жизнь; а ты, благосклонный зритель, вообрази, будто я переношу тебя въ цвѣтущую Богемію, припомни, что я уже упоминало когда-то о царскомъ сынѣ Флоризэлѣ; теперь я готово заговорить о немъ снова. Отъ царскаго сына я перейду къ Пердитѣ, превратившейся во взрослую дѣвушку такой неописанной красоты, что она служитъ предметомъ всеобщихъ восторговъ. Пророчествовать о дальнѣйшей ея судьбѣ я не дерзаю и предоставляю событіямъ самимъ говорить за себя по мѣрѣ того, какъ онѣ нарождаются. Пріемная дочь пастуха и ея участь послужить содержаніемъ всему послѣдующему. Если вы когда-нибудь убивали время на пустяки, позвольте занять васъ этимъ содержаніемъ; если же не убивали, само Время первое пожелаетъ, чтобы вы никогда этого не дѣлали (Уходитъ).

СЦЕНА I.

Богемія. Комната во дворцѣ. Входятъ Поликсенъ и Камилло.

Поликсенъ. Прошу тебя, добрый Камилло, перестань меня умолять. Отказать тебѣ въ чемъ-нибудь равносильно для меня болѣзни, а согласиться на твою настоящую просьбу было бы равносильно смерти.

Камилло. Вотъ ужъ болѣе пятнадцати лѣтъ, какъ я не видалъ родины. Хотя я большую часть жизни провелъ въ чужихъ странахъ, мнѣ хотѣлось бы, чтобы кости мои успокоились въ родномъ краю. Къ тому-же кающійся царь, законный мой властелинъ, присылалъ за мною. Я могу, — или, по крайней мѣрѣ, думаю, что могу, — принести облегченіе его страданіямъ, а это служитъ мнѣ новымъ побужденіемъ къ отъѣзду.

Поликсенъ. Если хоть сколько-нибудь любишь меня, Камилло, не уничтожай теперь отъѣздомъ всѣхъ прежнихъ заслугъ. Твоя собственная преданность виною тому, что я не могу безъ тебя обходиться. Лучше бы мнѣ не знать тебя никогда, чѣмъ снова научиться жить безъ тебя. По твоему почину предпринято много важныхъ дѣлъ, и никто, кромѣ тебя, не въ состояніи довести ихъ до благополучнаго конца; если ты не хочешь увезти съ собою всѣ оказанныя тобою услуги, ты долженъ остаться здѣсь, чтобы лично окончить все начатое. Если ты находишь, что я до сихъ поръ не умѣлъ какъ слѣдуетъ цѣнить твои заслуги, — потому-что, какъ-бы высоко ни цѣнить ихъ, оцѣнка все-таки будетъ ниже ихъ стоимости, — я изо всѣхъ силъ буду стараться насколько возможно болѣе выказывать тебѣ любовь свою и благодарность. Что-же касается Сициліи, прошу тебя, не говори мнѣ болѣе ни слова объ этой роковой странѣ. При одномъ имени ея снова пробуждаются щемящія душу воспоминанія о моемъ братѣ, о кающемся, какъ ты его называешь, и примирившемся со всѣмъ прошлымъ царѣ; утрата любимой жены, любимыхъ дѣтей вѣчно остается для него свѣжей, никогда не заживающей раной… Скажи мнѣ, давно-ли ты видѣлъ сына и наслѣдника моего, Флоризэля? Вѣнценосцамъ одинаково тяжело терять любимыхъ дѣтей, когда тѣ начинаютъ выказывать высокія душевныя качества, какъ и видѣть, что онѣ сбиваются съ подлежащаго пути.

Камилло. Вотъ уже три дня, какъ я его не видалъ. Мнѣ совершенно неизвѣстно, въ чемъ состоятъ тѣ важныя дѣла, которымъ онъ посвящаетъ все свое время. Съ нѣкоторыхъ поръ я, однако, замѣтилъ, что онъ часто сталъ удаляться отъ двора и уже не съ прежнимъ рвеніемъ относится къ занятіямъ, свойственнымъ его сану.

Поликсенъ. То-же самое замѣтилъ и я, Камилло, и такое открытіе встревожило меня настолько, что я вынужденъ былъ прибѣгнуть къ чужимъ, но преданнымъ мнѣ глазамъ, чтобы слѣдить за его поступками. Отъ наблюдающихъ за нимъ людей я узналъ, что онъ почти не выходитъ изъ дому простаго пастуха, жившаго въ крайней бѣдности, но впослѣдствіи значительно разбогатѣвшаго. Никто изъ его сосѣдей не знаетъ и не можетъ объяснить себѣ, откуда явились у старика тѣ довольно значительныя средства, которыми онъ располагаетъ теперь.

Камилло. Я то-же много слышалъ и о самомъ старикѣ, и въ особенности о его дочери, дѣвушкѣ ослѣпительной красоты. Извѣстность этой дѣвушки такъ велика, что остается только удивляться, какъ могла слава ея изъ скромной хижины такъ широко распространиться но свѣту.

Поликсенъ. Такія-же точно свѣдѣнія доставлены и мнѣ; я сильно боюсь, не эта-ли приманка влечетъ туда моего сына? Пойдемъ съ нами туда. Тамъ, ничѣмъ не выдавая настоящаго своего положенія, мы разспросимъ обо всемъ пастуха. Бывшій пастухъ — человѣкъ простоватый, и мы легко разузнаемъ отъ него, зачѣмъ мой сынъ такъ часто посѣщаетъ его хижину. Прошу тебя, будь моимъ помощникомъ въ настоящемъ дѣлѣ и выкинь изъ головы всякіе помыслы о возвращеніи въ Сицилію.

Камилло. Приказаніе ваше я исполню съ величайшею готовностью.

Поликсенъ. Благодарю, добрѣйшій мой Камилло. Намъ необходимо будетъ переодѣться.

СЦЕНА II.

Въ Богеміи. Дорога, пролегающая къ хижинѣ Пастуха. Входитъ Автоликъ и поетъ.

Автоликъ. Пустяки все, — ай люли!

Кудри царскія — побѣги

Изъ согрѣтыхъ нѣдръ земли:

Значитъ сладострастной нѣги

И могучихъ чаръ полна

Снова крадется весна.

Ай люли! — Какъ въ синевѣ

Поднебесья распѣваютъ

Звонко птицы. Всѣ онѣ

Слухъ мой чуткій услаждаютъ,

Коль съ дѣвицами въ борьбѣ

Я валяюсь на травѣ.

Ай люли! Бѣлье, холсты

Всюду сохнутъ по заборамъ;

Видъ ихъ снѣжной чистоты

Искушеньемъ служитъ ворамъ,

Въ томъ числѣ на склонѣ дня

Искушая и меня.

Состоялъ я на службѣ у царскаго сына, Флоризэля; ходилъ въ шелкахъ да въ бархатахъ, но теперь опять безъ мѣста.

(Поетъ).

Не боясь суда ни мало,

Пробавляясь чѣмъ попало,

Я нисколько не тужу,

Что нигдѣ ужь не служу.

Да, едва лишь солнце сѣло,

Что-бы плохо ни висѣло

На заборѣ, на тынѣ,

Все наживой служитъ мнѣ.

Я большею частью промышляю простынями, а когда коршуны начинаютъ свивать гнѣзда, не брезгаю и мелкимъ бѣльемъ. Отецъ, при моемъ рожденіи назвавшій меня Автоликомъ и такъ-же, какъ и я, родившійся подъ вліяніемъ Меркурія, тоже не стѣснялся промышлять мелкимъ воровствомъ. Игра въ кости да непотребныя дѣвицы нарядили меня въ эти великолѣпныя лохмотья, и единственнымъ источникомъ скудныхъ доходовъ служитъ мнѣ мелкое мошенничество. Крупный грабежъ на большихъ дорогахъ дѣло опасное и висѣлицы имѣютъ черезъ-чуръ внушительный видъ. Я страшно боюсь побоевъ и висѣлицы; что-же касается мыслей о будущей жизни, онѣ нисколько не тревожатъ моего сна… А, вотъ и добыча для меня; ручаюсь, что добыча.

Входитъ Простакъ.

Простакъ. Надо поразсчитать. Отъ двѣнадцати овецъ получается двадцать восемь фунтовъ шерсти; двадцать пять фунтовъ даютъ выручки одинъ фунтъ стерлинговъ и одинъ шиллингъ. Острижено полторы тысячи овецъ; сколько-же съ нихъ добыто шерсти?

Автоликъ. Если выдержитъ силокъ, глупая птица моя.

Простакъ. Нѣтъ, этого иначе, какъ на счетахъ, не сочтешь… Смекнемъ-ка лучше, что надо купить для праздника стрижки овецъ? «Три фунта сахару; пять фунтовъ коринки; рису»… Зачѣмъ это сестричкѣ моей понадобился рисъ? Однако, отецъ сдѣлалъ ее полною распорядительницею празднествъ, а она особенно настаиваетъ на рисѣ. Она приготовила двадцать четыре букета для стригачей. Всѣ стригачи отличные пѣвцы и всѣ пѣсни у нихъ въ трехъ частяхъ. Жаль только, что совсѣмъ нѣтъ высокихъ голосовъ: всѣ либо средніе, либо низкіе, а одинъ изъ нихъ, пуританинъ, отлично поетъ псалмы подъ волынку… Что-же еще надо купить? — шафрану, чтобы подцвѣтить сладкіе пироги, мушкатнаго цвѣта, финиковъ… Нѣтъ, финики въ спискѣ не значатся… «Семь штукъ мушкатнаго орѣха и корешка два имбирю»… Ну, имбирь-то я выторгую въ придачу… «Четыре фунта черносливу и столько-же изюму».

Автоликъ (Валяясь на землѣ). О, зачѣмъ только родился я на свѣтъ Божій!

Простакъ. Ради Господа, скажи, что съ тобою?

Автоликъ. О, помогите! помогите!.. Сорвите съ меня эти лохмотья, а потомъ дайте умереть! Дайте умереть!

Простакъ. Ахъ, бѣднякъ, бѣднякъ! Зачѣмъ срывать съ тебя лохмотья, тебѣ, напротивъ, нужно бы ихъ вдвое болѣе, чтобы хоть чѣмъ-нибудь прикрыть какъ слѣдуетъ твою наготу.

Автоликъ. Ахъ, добрѣйшій мой господинъ! — это тряпье противнѣе мнѣ, чѣмъ побои, чѣмъ та тысяча ударовъ, которую пришлось вынести… Ахъ, какіе это были удары… и что я говорю: — «тысяча?» Ихъ было до милліона, много больше милліона!

Простакъ. Бѣдный ты, бѣдный! Милліонъ ударовъ можетъ повести къ очень печальнымъ послѣдствіямъ.

Автоликъ. Меня не только избили, но и ограбили… Я лишенъ и денегъ, и платья, вмѣсто котораго меня одѣли вотъ въ это тряпье.

Простакъ. Кто-же ограбилъ тебя: — конный или пѣшій?

Автоликъ. Пѣшій, добрѣйшій господинъ, пѣшій!

Простакъ. Да, судя по платью, которое онъ надѣлъ на тебя вмѣсто твоего, дѣйствительно можно предположить, что онъ былъ пѣшій. Если вотъ эту куртку носилъ когда-нибудь всадникъ, то, вѣроятно, много, много лѣтъ тому назадъ, и она служила своему господину вѣрой и правдой. Дай мнѣ руку; я помогу тебѣ встать. Давай-же руки! (Поднимаетъ его съ земли).

Автоликъ. Прошу васъ, добрѣйшій господинъ, осторожнѣй, какъ можно осторожнѣе! Ой!

Простакъ. Ахъ, бѣдный, несчастный вы человѣкъ.

Автоликъ. Ой, тише, добрѣйшій господинъ!.. Я боюсь, не вывихнуто-ли у меня плечо…

Простакъ. Ну, а теперь какъ? Можешь стоять на-ногахъ?

Автоликъ. Съ трудомъ, добрѣйшій господинъ!.. Съ великимъ трудомъ (Тихонько вытаскиваетъ у него кошелекъ). Премного благодаренъ вамъ за человѣколюбивую услугу.

Простакъ. Если тебѣ нужно денегъ, я могу дать тебѣ немного.

Автоликъ. Нѣтъ, добрѣйшій господинъ, денегъ мнѣ ненужно. Въ трехъ-четырехъ миляхъ отсюда живетъ у меня родственникъ. Къ нему-то я шелъ. Тамъ я добуду и денегъ, и всего, что мнѣ нужно. Умоляю васъ, не предлагайте мнѣ денегъ; это жестоко язвитъ мое сердце.

Простакъ. Какимъ казался на видъ ограбившій тебя человѣкъ?

Автоликъ. Я видалъ этого негодяя и прежде; онъ ходилъ по окрестностямъ съ фортункой и когда-то служилъ у царскаго сына. Его отстегали кнутомъ и прогнали отъ двора, но, право, не знаю за какія добродѣтели.

Простакъ. Должно быть, вы хотѣли сказать — за какіе пороки, потому что за добродѣтели кнутомъ при дворѣ не стегаютъ, а напротивъ всячески ухаживаютъ за ними, да никакъ не могутъ удержать ихъ на мѣстѣ.

Автоликъ. Я и хотѣлъ сказать: — «за какіе пороки». Я очень хорошо знаю этого человѣка; онъ одно время показывалъ обезьянъ, потомъ былъ сводчикомъ по судебнымъ дѣламъ и разсыльнымъ при судѣ; затѣмъ у него были куклы, разыгрывавшія на театрѣ исторію блуднаго сына, а женился онъ на вдовѣ мѣдника, жившей всего въ одной милѣ отъ моихъ земель и помѣстья. Наконецъ, перепархивая отъ одного позорнаго ремесла къ другому, онъ сдѣлался просто-на-просто мошенникомъ и воришкой. Иные зовутъ его Автоликомъ.

Простакъ. Чтобъ ему провалиться! Кто-же не знаетъ этого бездѣльника. Клянусь жизнью, онъ отъявленный бездѣльникъ. Онъ вѣчно шляется по посидѣлкамъ, по ярмаркамъ, по медвѣжьимъ травлямъ…

Автоликъ. Онъ, почтеннѣйшій господинъ; онъ самый и есть; вотъ онъ-то и привелъ меня въ такой непривлекательный видъ.

Простакъ. Онъ и бездѣльникъ, и вмѣстѣ трусъ. Во всей Богеміи не найдется такого трусливаго негодяя; если-бы вы плюнули на него да взглянули ему въ лицо погрознѣе, онъ тотчасъ-же убѣжалъ-бы отъ страха.

Автоликъ. Долженъ вамъ признаться, почтеннѣйшій, что я не изъ храбраго десятка; съ этой стороны во мнѣ есть нѣкоторый изъянъ. Ручаюсь, это было ему извѣстно.

Простакъ. Какъ вы чувствуете себя теперь?

Автоликъ. Гораздо лучше, добрѣйшій господинъ. Я не только могу стоять на ногахъ, но и ходить, поэтому я прощусь съ вами и буду продолжать путь къ родственнику.

Простакъ. Указать вамъ дорогу?

Автоликъ. Нѣтъ, не нужно, добрѣйшій, обходительнѣйшій господинъ.

Простакъ. Если такъ, прощайте. Мнѣ надо пойти накупить разныхъ пряностей для праздника стрижки овецъ.

Автоликъ. Счастливаго пути вамъ и успѣха, почтеннѣйшій! (Простакъ уходитъ). Ну, немного ты накупить пряностей на то, что у тебя осталось въ очищенномъ карманѣ. Я опять увижу тебя на праздникѣ стрижки овецъ. Если я еще разъ не остригу на этой стрижкѣ, какъ барановъ, и тебя, и другихъ стригачей, будь я не я и пусть меня сразу запишутъ въ разрядъ добродѣтельныхъ людей (Поетъ).

Бодрѣй, молодецъ, веселѣе впередъ!

Вѣдь бодрость подспорье могучее силѣ.

Веселый безъ устали день весь идетъ,

А хмурый устанетъ на первой-же милѣ (Уходитъ,).

СЦЕНА III.

Въ Богеміи. Передъ хижиной пастуха. Входятъ Флоризэлъ и Пердита.

Флоризэль. Этотъ непривычный нарядъ придаетъ особенную жизнь каждому изъ твоихъ совершенствъ. Ты не пастушка Флора, предшествующая появленію Апрѣля. Вашъ праздникъ стрижки овецъ будетъ сборищемъ хорошенькихъ дѣвушекъ, а царицею межь ними будешь ты.

Пердита. Хотя, свѣтлѣйшій принцъ, мнѣ и не пристало дѣлать вамъ замѣчанія за ваши крайности, — простите мнѣ, если такъ называю ваши поступки, — но я все таки не могу не сказать, что такой высокой особѣ, лучшей надеждѣ родной страны, какъ вы, не слѣдуетъ скрывать своего сана подъ слишкомъ скромною одеждой пастуха. Меня-же, скромную, ничтожную дѣвушку, вы возводите въ санъ богини. Если-бы наши праздники не допускали всякихъ дурачествъ, съ давнихъ лѣтъ вошедшихъ въ обычай и какъ-бы служащихъ приправой къ праздничнымъ кушаньямъ, я стала-бы краснѣть за вашъ черезъ чуръ странный нарядъ. Вы этимъ какъ будто подставляете мнѣ зеркало, напоминающее мнѣ, что я одѣта не такъ, какъ было-бы прилично по скромному моему положенію.

Флоризэль. Благословляю тотъ часъ, когда любимый соколъ вынудилъ меня забрести на землю твоего отца.

Пердита. Лучше было-бы, если-бы Юпитеръ заставилъ васъ проклинать его. Вамъ, принцъ, чувство страха не можетъ быть извѣстно, но я не могу безъ ужаса подумать о громадной разницѣ въ нашемъ положеніи. Я но могу безъ ужаса подумать, что и вашъ отецъ, благодаря какой-нибудь случайности, можетъ забрести сюда такъ-же, какъ забрели вы… О, боги! Какъ вытянулось-бы его лицо, если-бы онъ увидалъ чудное свое произведеніе въ такомъ жалкомъ переплетѣ? Что-бы онъ тогда сказалъ? И какъ выдержала бы я, разодѣтая въ неподходящіе для меня наряды, его суровый испытующій взглядъ?

Флоризэль. Не думай теперь ни о чемъ, кромѣ радости. Сами боги, когда они нисходили до любви, принимали на себя видъ скотовъ. Юпитеръ обращался въ быка и ревѣлъ; зеленый Нептунъ въ козла и блеялъ, а Аполлонъ свои огнезолотистые покровы, какъ и я, мѣнялъ на платье простого пастуха. Никогда ихъ превращенія не совершались ради такой чарующей красоты и съ такою цѣломудренною цѣлью, какъ у меня. Повѣрь, что желанія мои не обгоняютъ чести, какъ и страсть не опережаетъ вѣрности.

Пердита. Я предвижу, принцъ, что какъ бы ни были тверды ваши намѣренія, имъ не устоять противъ неизбѣжныхъ препятствій, которыя воздвигнетъ передъ вами непреклонная воля царя. Тогда сила необходимости потребуетъ одного изъ двухъ; или вамъ придется разстаться съ своими намѣреніями, или мнѣ съ жизнью.

Флоризэль. Несравненная моя Пердита, не омрачай радости сегодняшняго праздника такими грустными мыслями. Я скорѣе перестану принадлежать отцу, чѣмъ тебѣ, моя прелесть; кромѣ тебя, я не могу принадлежать никому: — ни себѣ, ни кому-либо другому. Это слово я сдержу, хотя судьба, повидимому, говоритъ: «нѣтъ». Будь-же весела, моя милая, дорогая! Разсѣй непріятныя свои мысли первымъ, что попадется тебѣ на глаза. Вотъ приближаются твои гости. Пусть лицо твое озарится радостью, словно уже наступилъ день нашей свадьбы, который, какъ мы поклялись въ томъ другъ другу, долженъ настать рано или поздно.

Пердита. Будь къ намъ благосклонна, причудливая судьба.

Входитъ Пастухъ съ переодѣтыми Поликсеномъ и Камилло; затѣмъ Простакъ, Мопса и Доркаса.

Флоризэль. Вотъ и гости твои. Заставь себя принять ихъ какъ можно радушнѣе и пусть румянецъ удовольствія разольется по нашимъ лицамъ.

Пастухъ. Постыдись, дочка! Когда моя старуха была еще жива, она въ этотъ день разомъ являлась и распорядительницей, и ключницей, и поварихой, и госпожей и служанкой. Всѣхъ она успѣвала привѣтствовать, всѣмъ успѣвала прислуживать; споетъ, бывало, пѣсню и пропляшетъ въ свой чередъ… Суетится она, бывало, то въ серединѣ, то на концѣ стола, дотрогиваясь до плеча то одного гостя, то другого. Лицо ея, бывало, горитъ отъ оживленія и отъ хлопотъ, а когда въ горлѣ совсѣмъ пересохнетъ и она промочитъ его глоткомъ вина, всѣ должны были пить вмѣстѣ съ нею. Ты-же стоишь въ сторонѣ, словно не хозяйка и не распорядительница, а гостья. Прошу тебя, будь какъ можно привѣтливѣе съ двумя этими незнакомыми намъ гостями. Это самое лучшее средство познакомиться и даже подружиться. Полно, перестань краснѣть и покажи себя тѣмъ, что ты на самомъ дѣлѣ, то-есть, хозяйкою празднества. Пригласи-же насъ участвовать въ празднествѣ и пожелать благоденствія твоимъ стадамъ.

Пердита. Добро пожаловать, дорогіе гости (Поликсену). Я являюсь сегодня распорядительницей и царицею празднества только по настоятельному желанію отца (Къ Камилло). Добро пожаловать, почтенный господинъ. Доркаса, передай мнѣ цвѣты… Почтенные господа, здѣсь для васъ есть розмаринъ и рута; цвѣты эти всю зиму сохраняютъ и запахъ свой, и яркость своихъ красокъ. Предлагаю вамъ ихъ на добрую память, желаю вамъ всякой благодати. Повторяю, добро пожаловать на нашъ праздникъ.

Поликсенъ. Пастушка, красивая пастушка, ты хорошо дѣлаешь, что предлагаешь намъ зимніе цвѣты: они намъ подъ лѣта.

Пердита. Почтенный господинъ, годъ приближается къ старости, и въ такую пору, когда лѣто прошло еще несовсѣмъ, а дрожащая зима еще не наступила, самыми красивыми цвѣтами считаются росписныя гвоздики и махровые левкои. Иные называютъ эти цвѣты незаконнорожденными дѣтьми природы. Такіе цвѣты у насъ въ сельскихъ садахъ не растутъ, а я не хлопочу о томъ, чтобы ихъ разводить.

Поликсенъ. Почему-же, красавица моя, пренебрегаешь ты этими цвѣтами?

Пердита. Потому что мнѣ говорили, будто махровыми ихъ дѣлаетъ не природа, а искусство.

Поликсенъ. А если-бы и было такъ? Природа совершенствуется при помощи средствъ, доставляемыхъ ею-же самою, такъ-что и то искусство, которое, какъ ты говоришь, дѣлаетъ природу красивѣе, есть тоже дѣтище природы. Видишь, милая моя дѣвушка, мы соединяемъ дикій стволъ съ болѣе облагороженнымъ прививкомъ и вслѣдствіе этого черенка, привитаго къ самой грубой корѣ, само дерево приноситъ болѣе утонченные плоды. Искусство улучшаетъ или, скорѣе, видоизмѣняетъ природу, но само оно все таки остается ея дѣтищемъ.

Пердита. Совершенно справедливо.

Поликсенъ. И такъ, разводи въ саду левкои и махровыя гвоздики и перестань называть ихъ незаконнорожденными.

Пердита. Ни за что на свѣтѣ не посажу ни одного кустика; мнѣ было-бы такъ-же совѣстно, какъ румяниться, чтобы заслужить похвалу этого молодого человѣка и тѣмъ возбудить въ немъ желаніе сдѣлать меня матерью… Вотъ для васъ еще другіе цвѣты: острая лавенда, мята, чеберъ, майоранъ, ноготки, засыпающіе вмѣстѣ съ солнечнымъ закатомъ и въ слезахъ просыпающіеся съ его восходомъ. Все это цвѣты средины лѣта и ихъ, кажется, дарятъ людямъ также среднихъ лѣтъ… Добро-же, добро пожаловать.

Камилло. Если-бы я былъ бараномъ изъ твоего стада, я-бы забылъ о сочной травѣ и питался-бы только созерцаніемъ твоей красоты.

Пердита. Тогда вы такъ-бы исхудали, что январскіе вѣтры продували-бы васъ насквозь (Флоризэлю). Ахъ, красивѣйшій изъ моихъ друзей, какъ жаль, что у меня нѣтъ весеннихъ цвѣтовъ, которые подходили бы къ вашей молодости (Крестьянамъ). Тоже скажу я и вамъ (Крестьянкамъ), и вамъ, подруги, на стебляхъ которыхъ еще не распустились дѣвственныя распукольки!.. О, Прозэрпина, какъ жаль, что у меня нѣтъ теперь цвѣтовъ, въ испугѣ оброненныхъ тобою съ колесницы Плутона, какъ, напримѣръ: — "Царскія кудри, " расцвѣтающія ранѣе прилета ласточекъ и обворожающія своимъ благоуханіемъ порывы непостояннаго мартовскаго вѣтра, фіалокъ, хотя и темныхъ, но болѣе прекрасныхъ, чѣмъ глаза Юноны, болѣе сладкихъ, чѣмъ дыханіе Цитереи, или блѣдныхъ буквицъ, умирающихъ въ безбрачіи ранѣе, чѣмъ успѣетъ взглянуть на нихъ Фебъ во всей своей лучезарной силѣ, какъ это случается и со многими дѣвушками. Зачѣмъ нѣтъ у меня яркаго «львинаго зѣва», «царскихъ вѣнцовъ», лилій всѣхъ возможныхъ сортовъ! Я вѣнкомъ изъ нихъ убрала-бы ваши головы и съ головы до ногъ осыпала-бы ими моего милаго.

Поликсенъ. Какъ осыпаютъ мертвыхъ?

Пердита. Нѣтъ, какъ ложе для любовныхъ игръ и для сладкаго отдыха, а если даже трупа, то не для его погребенія, а для успокоенія заживо въ моихъ объятіяхъ. Идите-же, берите отъ меня цвѣты. Сама на себя я произвожу впечатлѣніе дѣйствующаго лица изъ пастушескихъ представленій, какія я не разъ видала въ троицынъ день; а все благодаря сегодняшнему совсѣмъ не подходящему мнѣ наряду; онъ совершенно измѣнилъ обычное настроеніе моего духа.

Флоризэль. Все, что ты дѣлаешь въ настоящую минуту, превосходитъ прелестью все, сдѣланное тобою въ предыдущую. Когда ты, моя радость, начнешь говорить, мнѣ постоянно хочется, чтобы рѣчь твоя длилась вѣчно; когда ты поешь, во мнѣ является желаніе, чтобы ты покупала, продавала, молилась и подавала милостыню, исполняла всѣ домашнія обязанности не иначе, какъ съ пѣснью на устахъ. Когда ты отличаешься въ пляскѣ, мнѣ постоянно хочется, чтобы ты, превратившись въ морскую волну, вѣчно находилась въ такомъ движеніи, а не въ другомъ. Все, что-бы ты ни дѣлала, каждый изъ твоихъ даже самыхъ обыкновенныхъ поступковъ, какъ въ общемъ, такъ и въ мельчайшихъ подробностяхъ, полны такого очарованія, что всѣ они полны и царственнаго величія, и царственнаго обаянія.

Пердита. Нѣтъ. Дориклесъ, похвалы ваши слишкомъ преувеличены. Не ручайся ваша юность и свойственный ей дѣвственный румянецъ за вашу искренность, я, право, подумала-бы, что вы не то, чѣмъ хотите казаться, то-есть, не простой пастухъ. Если-бы оказалось такъ, я совершенно утратила-бы вѣру въ чистоту вашихъ намѣреній.

Флоризэль. Мнѣ кажется, что у тебя такъ-же мало основаній сомнѣваться во мнѣ, какъ у меня тебя обманывать. Пойдемъ-же; ты, вѣдь, дала слово танцовать со мною. Дай-же мнѣ руку, моя Пердита; мы изобразимъ изъ себя пару горлинокъ, никогда не желающихъ разставаться.

Пердита. За вѣрность другъ другу горлинокъ я готова поручиться.

Поликсенъ. Едва-ли такая хорошенькая простолюдинка когда-либо топтала траву на деревенскихъ лугахъ. Во всемъ, что она ни дѣлаетъ, ни скажетъ, есть какая-то особенная прелесть, какъ будто ставящая ее выше людей ея состоянія и той среды, въ которой она родилась.

Камилло. Молодой человѣкъ нашептываетъ ей что-то такое, отъ чего кровь радостно бросается ей въ лицо. Она дѣйствительно можетъ быть названа царицей сливокъ и всякихъ другихъ молочныхъ продуктовъ.

Простакъ. Эй, музыканты, начинайте!

Доркаса. Если ты отдаешь предпочтеніе Мопсѣ, совѣтую тебѣ наѣсться чесноку, чтобы не чувствовать запаха ея поцѣлуевъ.

Мопса. Ну, начнемъ… только въ тактъ.

Простакъ. Ни слова болѣе… ни одного слова! Мы стоимъ въ надлежащей позиціи. Эй, музыканты, начинайте-же!

Музыка. Пастухи и пастушки танцуютъ.

Поликсенъ. Скажи мнѣ, добрый старикъ, кто тотъ красивый пастушекъ, съ которымъ танцуетъ твоя дочь?

Пастухъ. Зовутъ его Дориклесомъ. Онъ увѣряетъ, будто у него порядочное состояніе. Хотя я знаю это только изъ его словъ, но всетаки вѣрю ему; видъ-то у него больно честный… Увѣряетъ онъ еще, будто влюбленъ въ мою дочь; вѣрю я и этому, потому что мѣсяцъ никогда не глядитъ такъ охотно въ воду, какъ этотъ юноша въ глаза моей Пердиты. Онъ готовъ проводить въ такомъ занятіи цѣлые часы, словно стараясь прочесть въ нихъ каждую мысль… По правдѣ говоря, мнѣ кажется, что между его и ея любовью нѣтъ разницы даже на полпоцѣлуя.

Поликсенъ. Пляшетъ она премило.

Пастухъ. Какъ и все, что-бы она ни дѣлала, хотя мнѣ, можетъ-быть, и не слѣдовало-бы говорить этого о дочери. Но все равно!.. Если юный пастушекъ посватается за нее, онъ получитъ за нею такое приданое, что даже и не воображаетъ.

Входитъ слуга.

Слуга. Ахъ, хозяинъ, если-бы вы только послушали, какъ коробейникъ распѣваетъ у воротъ, вы никогда не стали-бы плясать подъ бубны да подъ сопѣлки; даже и волынка не могла-бы васъ такъ разшевелить. Онъ поетъ одну пѣсню за другою живѣе, чѣмъ вы считаете деньги. Онъ какъ-будто наглотался старинныхъ балладъ, а теперь онѣ такъ и рвутся изъ его нутра. Всѣ слушаютъ его, развѣся уши.

Простакъ. Онъ не могъ придти болѣе кстати. Позови его сюда. Я до смерти люблю жалостныя баллады, если ихъ поютъ весело, и веселыя пѣсни, если ихъ распѣваютъ жалостно.

Слуга. У него есть пѣсни всякихъ размѣровъ и для мужчинъ, и для женщинъ. Ни одинъ продавецъ не найдетъ у себя каждому покупщику такъ по рукѣ перчатки. У него самыя милыя любовныя пѣсеньки для дѣвушекъ и при томъ безъ всякаго сквернословія, что большая рѣдкость. У него, вмѣсто сквернословія, только такіе игривые припѣвы: — «Эй, вали ее, эй, коли ее!» Другой, чортъ знаетъ, какихъ безобразій не приплелъ-бы къ этимъ словамъ, а у него выходитъ только мило и благородно. Когда-же какой-нибудь неотесанный олухъ начнетъ выискивать въ припѣвѣ скверный смыслъ, пѣвецъ тотчасъ-же поворачиваетъ дѣло въ другую сторону и заставляетъ дѣвушку отвѣчать: — «Не вали, не коли! Зла не дѣлай мнѣ!» Такъ она этимъ и отдѣлывается: «Не вали, не коли! Зла не дѣлай мнѣ!»

Поликсенъ. Должно-быть, славный малый.

Простакъ. Должно-быть, великолѣпный! А каковы у него товары?

Слуга. Ленты всѣхъ цвѣтовъ радуги. Кружево всѣхъ узоровъ. Есть такія закорючки, какихъ не придумать даже самымъ опытнымъ законовѣдамъ-крючкотворамъ во всей Богеміи… При томъ покупай ихъ хоть оптомъ, хоть въ ровницу — плетенки, тесемки, полотна и всякія другія ткани. Все, что есть у него въ коробѣ, онъ перечисляетъ въ стихахъ и воспѣваетъ ихъ не хуже, чѣмъ какихъ-нибудь боговъ или богинь… Онъ до того красиво описываетъ каждый рубчикъ, каждый воротъ, каждую вышивку, что подумаешь, будто рѣчь идетъ не о рубашкѣ, а объ ангелѣ!

Простакъ. Зови его, пожалуйста, поскорѣе, и пусть онъ войдетъ съ пѣснею.

Пердита. Предупреди его, чтобы онъ не вставлялъ въ свои пѣсни никакихъ двусмысленныхъ словъ (Слуга уходитъ).

Простакъ. Ахъ, сестричка, ты и понятія не имѣешь, какія скрытыя достоинства бываютъ иногда у странствующихъ торгашей.

Пердита. Если онѣ тайныя, я, добрѣйшій братикъ, не желаю ихъ открывать (Входитъ Автоликъ и поетъ).

Автоликъ. Полотно, какъ снѣгъ бѣло;

Крепъ, что ворона крыло;

Есть перчатки для дѣвицъ,

Маски для носовъ и лицъ.

Есть товаръ на всякій вкусъ;

Ожерелья есть изъ бусъ;

Есть булавки и крючки,

И куренья, и платки,

И стишковъ новѣйшихъ томъ,

Все есть въ коробѣ моемъ!

Милки, деньги вынимайте,

Подходите, покупайте!

Простакъ. Не будь я влюбленъ въ Мопсу, ты ничѣмъ-бы отъ меня не поживился, а такъ-какъ я въ нее врѣзался, то поневолѣ придется купить лентъ и перчатокъ.

Мопса. Ты обѣщалъ купить ихъ мнѣ еще къ празднику, но и теперь подарки еще не опоздали.

Доркаса. Онъ обѣщалъ тебѣ еще что-то, но мужчины такіе обманщики!

Мопса. Тебѣ онъ что обѣщалъ, то и исполнилъ. Можетъ быть, ты еще получила отъ него что-нибудь сверхъ обѣщанія. — Посмотримъ, какъ ты будешь краснѣть, когда придется отдѣлываться отъ излишка.

Простакъ. Неужто добродѣтель совсѣмъ исчезла между дѣвицами? У нихъ, пожалуй, юбки скоро очутятся на томъ мѣстѣ, гдѣ должна-бы находиться голова. Мало того, что онѣ о своихъ тайнахъ могутъ сколько угодно болтать съ глазу на глазъ во время стряпни, во время дойки коровъ и ложась спать, имъ еще надо заводить разговори объ этихъ тайнахъ даже при гостяхъ… Хорошо, что они сами заняты разговорами между собою… Прикусите же языки и ни слова болѣе.

Мопса. Я кончила. Ты обѣщалъ мнѣ подарить блестящаго галуна на поясъ и пару надушеныхъ перчатокъ.

Простакъ. Развѣ я не разсказывалъ тебѣ, какъ меня ограбили на большой дорогѣ? У меня отняли всѣ деньги.

Автоликъ. Въ самомъ дѣлѣ, почтеннѣйшій господинъ, здѣшняя мѣстность кишитъ мошенниками, поэтому надо быть какъ можно осторожнѣе.

Простакъ. Будь покоенъ, любезный: здѣсь у тебя ничего не отнимутъ.

Автоликъ. Вполнѣ разсчитываю на это; иначе я не взялъ бы съ собою такихъ дорогихъ товаровъ.

Простакъ. Это у тебя что? Баллады?

Мопса. Ахъ, купи мнѣ, пожалуйста, штуки двѣ или три. Я люблю печатныя баллады, какъ самую жизнь… Вѣдь, то, что напечатано, конечно, правда.

Автоликъ. Вотъ, напримѣръ, одна изъ нихъ. Въ ней заунывнымъ голосомъ распѣвается о томъ, какъ жена ростовщика разомъ разрѣшилась отъ бремени двадцатью мѣшками съ деньгами, и о томъ, какъ ей послѣ родовъ захотѣлось поѣсть мелко изрубленныхъ головъ ужей и жабъ.

Мопса. И вы думаете, что все это произошло на самомъ дѣлѣ?

Автоликъ. О, конечно! — и при томъ не далѣе, какъ мѣсяцъ тому назадъ.

Мопса. Ни за что на свѣтѣ не выйду замужъ за ростовщика.

Автоликъ. Въ балладѣ упоминается и о повивальной бабкѣ, и о какой-то госпожѣ Переносчицѣ вѣстей, и о пяти или шести честныхъ женщинахъ, бывшихъ свидѣтельницами происшествія… Зачѣмъ сталъ-бы я разносить по свѣту ложь?

Мопса. Ахъ, купи мнѣ, пожалуйста, эту балладу!

Простакъ. Хорошо. Отложимъ ее въ сторону. Посмотримъ сначала всѣ баллады, а потомъ перейдемъ къ другимъ товарамъ.

Автоликъ. Вотъ еще баллада. Ее приписываютъ рыбѣ, которая появилась у берега въ среду восьмидесятаго апрѣля въ двухстахъ сорока тысячахъ футахъ надъ поверхностью моря и сочинила эту балладу противъ жестокосердныхъ дѣвицъ. Говорятъ, будто сочинительница — женщина, превращенная въ холодную рыбу за то, что она не захотѣла осчастливить своимъ тѣломъ любившаго ее человѣка. Баллада очень жалобная и основана на настоящемъ происшествіи.

Доркаса. Въ самомъ дѣлѣ на настоящемъ происшествіи?

Автоликъ. Она скрѣплена подписью пятерыхъ судей, а свидѣтельскихъ показаній столько, что онѣ не вмѣстились бы въ моемъ коробѣ.

Простакъ. Отложи въ сторону и ее. Далѣе что?

Автоликъ. Вотъ баллада, очень веселая и къ тому же очень хорошая.

Мопса. Ахъ, купи мнѣ веселую.

Автоликъ. А вотъ еще веселая. Она поется на голосъ пѣсни: — «Двѣ дѣвицы любили мужчину». На всемъ западѣ не найдется ни одной дѣвушки, которая не пѣла бы ея. Ее раскупаютъ на расхватъ; говорю вамъ это, какъ честный человѣкъ.

Мопса. Обѣ мы съ Доркасой знаемъ ее; если желаешь прослушать, пой за мужчину… Она, вѣдь, на три голоса.

Доркаса. Мы выучили ее уже съ мѣсяцъ назадъ.

Автоликъ. Я свою партію знаю; не собьюсь. Только вы то смотрите, не сбивайтесь… Ну, вниманіе! (Поютъ).

Автоликъ. Ну, прощайте навѣкъ: ухожу я отъ васъ,

А куда я иду, вамъ не слѣдъ узнавать.

Доркаса. Ахъ, куда ты?

Мопса. Куда ты?

Доркаса. Куда?

Мопса. Сколько разъ

Ты клялся ничего охъ меня не скрывать!

Доркаса. Да и мнѣ ты клялся, другъ забывчивый мой,

Что разстаться во вѣкъ не рѣшишься со мной!

Мопса. Ахъ, скажи мнѣ, куда направляешь ты путь: —

Въ городъ, въ лѣсъ иль въ село?

Автоликъ. Ни туда, ни сюда.

Доркаса. Но куда-жь ты?

Мопса. Куда?

Доркаса. Отвѣчай что-нибудь!..

Мнѣ клялся ты.

Мопса. И мнѣ.

Доркаса. Быть мнѣ вѣрнымъ всегда.

Мопса. Мнѣ клялся ты сильнѣй, а сегодня вдругъ — что-жъ?

Ты не хочешь сказать мнѣ, куда ты идешь.

Простакъ. Ну, пѣсню мы допоемъ послѣ между собою: отецъ и двое его гостей, кажется, разговариваютъ о чемъ-то важномъ; не станемъ имъ мѣшать. Бери свой коробъ и иди за мною. Дѣвочки мои, я накуплю обѣимъ вамъ подарковъ; только смотри, коробейникъ, чтобы все было самый первый сортъ! За мной, дѣвочки!

Автоликъ. И сдеру же я съ него порядкомъ за эти подарки.

Нужны-ль тесемки, снурочки,

Къ вороту вашей сорочки,

Вкусныя утицы, а?

Шелкъ или нитки, плутовки,

Или уборъ для головки,

Модное что-нибудь, а?

Все вамъ принесъ коробейникъ —

Выманить деньги затѣйникъ

Можетъ товарами, да!

(Простакъ, Автоликъ, Доркаса и Мопса удаляются). Входитъ слуга.

Слуга. Хозяинъ, тамъ пришли трое овцепасовъ_і трое козопасовъ, трое волопасовъ и трое свинопасовъ; всѣ они въ шерсти и называютъ себя «сатирами». Они просятъ позволенія проплясать свой танецъ. Хотя дѣвицы, на томъ основаніи, что въ танцѣ обходятся безъ нихъ, увѣряютъ, будто это не совсѣмъ танецъ, а одни только кривлянья да скачки, но даже и онѣ отдаютъ ему справедливость въ томъ отношеніи, что лицамъ, привыкшимъ смотрѣть только на игру въ шары, такой танецъ, если онъ хорошо исполненъ, мояіетъ доставить удовольствіе.

Пастухъ. Не надо ихъ! Здѣсь и безъ нихъ было слишкомъ много всякихъ крестьянскихъ дурачествъ, вѣроятно, достаточно надоѣвшихъ моимъ гостямъ.

Поликсенъ. Вы несправедливы. Плясавшіе до сихъ поръ нисколько не желали намъ надоѣдать; они только старались насъ развлечь. Пусть попляшутъ и четыре тройки пастуховъ.

Слуга. Одна изъ этихъ троекъ увѣряетъ, будто плясала передъ самимъ царемъ. Даже самый неискусный изъ нихъ дѣлаетъ прыжки не менѣе, какъ въ двѣнадцать футовъ съ половиною.

Пастухъ. Прекрати свою болтовню. Если этимъ добрымъ людямъ желательно взглянуть на пляску, пусть приходятъ плясуны, но только скорѣе.

Слуга. Они, хозяинъ, тутъ за воротами (Уходитъ).

Слуга возвращается. За нимъ входятъ двѣнадцать пастуховъ, одѣтыхъ сатирами, пляшутъ и удаляются.

Поликсенъ. Да, дѣдушка, впослѣдствіи ты узнаешь еще болѣе (Про себя). Не зашло-ли дѣло между ними слишкомъ далеко и теперь? Поэтому пора ихъ разлучить. Старикъ онъ простой; что у него на умѣ, то и на языкѣ (Флоризэлю, проходящему мимо). Что съ тобою, красивый пастушекъ? У тебя на сердцѣ, вѣрно, есть нѣчто такое, что отвлекаетъ твое вниманіе отъ праздника. Въ дни молодости, прогуливаясь подъ руку съ возлюбленною, какъ теперь ты, я никогда не забывалъ надарить ей всякихъ бездѣлушекъ. Я опустошилъ бы весь коробъ торгаша и сложилъ бы къ ногамъ красавицы и шелкъ, и кружева, и всѣ другія драгоцѣнности, а ты, насколько я замѣтилъ, не раскошелился даже и на пустякъ. Если ты въ самомъ дѣлѣ дорожишь расположеніемъ своей красотки, а ей вздумается истолковать твой поступокъ въ дурную сторону, приписать его недостатку щедрости, любви и вниманія, оправдаться тебѣ будетъ довольно трудно.

Флоризэль. Почтенный старецъ, я знаю, что она не обращаетъ никакого вниманія на подобные пустяки. Тѣ сокровища, которыя ей отъ меня нужны, спрятаны и заперты на ключъ у меня въ сердцѣ, которое я уже отдалъ ей, но еще не выдалъ (Пердитѣ). Дай мнѣ излить сердце передъ этимъ старикомъ, очевидно испытавшимъ въ свое время, что такое любовь. Я беру твою руку, эту руку, такую же нѣжную, какъ пухъ голубки, такую же бѣлую, какъ онъ или какъ зубъ эѳіопа, какъ чистѣйшій снѣгъ, дважды обвѣянный натискомъ сѣвернаго вѣтра..

Поликсенъ. Что же будетъ далѣе? Зачѣмъ ты такъ усердно гладишь руку и безъ того уже гладкую и бѣлую?.. Но я перебилъ тебя. Послушаемъ, что еще скажешь ты самъ?

Флоризэль. Слушай и будь свидѣтелемъ.

Поликсенъ. А вотъ этому моему сосѣду тоже можно послушать?

Флоризэль. И ему, и всѣмъ, кому угодно. Пусть слова мои слушаютъ и небо, и земля, и весь міръ! Еслибы я носилъ на челѣ вѣнецъ могущественнѣйшаго монарха и носилъ по заслугамъ; еслибы я былъ такимъ красавцемъ, такимъ оплачемъ, такимъ ученымъ, какихъ еще не видывалъ свѣтъ, всѣ эти неоцѣненныя блага не имѣли бы для меня никакой цѣны безъ ея любви. Я желалъ бы обладать всѣми ими только для нея, посвятилъ бы ихъ служенію ей одной или онѣ были бы обречены на безплодную гибель.

Поликсенъ. Предложеніе щедрое.

Камилло. Оно доказываетъ сильную привязанность.

Поликсенъ. А ты, дочь моя, что ты-то скажешь ему въ отвѣтъ?

Пердита. Я не умѣю говорить такъ красно, какъ онъ, поэтому не могу ни сказать, ни придумать чего-либо, что было бы достойно его. Я по себѣ самой сужу объ искренности его чувствъ.

Пастухъ. Бери ея руку и условіе заключено, а вы, незнакомые друзья мои, будьте свидѣтелями при этомъ. Я отдаю ему руку дочери и постараюсь, чтобы ея приданое не было бы меньше его состоянія.

Флоризэль. Все приданое твоей дочери должно заключаться въ одной ея добродѣтели. Послѣ смерти одного человѣка я окажусь обладателемъ такихъ богатствъ, какія ни кому не могли даже присниться, поэтому онѣ, конечно, покажутся достаточными, чтобы изумить и тебя. Но заканчивай же дѣло: пусть эти господа будутъ свидѣтелями, что слово дано съ обѣихъ сторонъ.

Пастухъ. Давай руку, а ты, дочь моя, давай свою.

Поликсенъ. Подожди, пастухъ!.. Постой минуту… (Флоризэлю). Есть у тебя отецъ?

Флоризэль. Есть… Однако, зачѣмъ этотъ вопросъ?

Поликсенъ. Знаетъ онъ о твоемъ намѣреніи?

Флоризель. Не знаетъ и никогда не будетъ знать.

Поликсенъ. Однако, насколько мнѣ кажется, отецъ далеко не лишній гость за столомъ на брачномъ пиру сына. Прошу тебя, отвѣчай мнѣ еще. Быть можетъ, отецъ твой выжилъ изъ ума и уже ничего не въ состояніи понимать въ дѣлахъ? Можетъ быть, онъ совсѣмъ одурѣлъ, вслѣдствіе старости и болѣзни? Скажи, можетъ онъ разговаривать, слышать, различать одного человѣка отъ другаго, распоряжаться своими собственными дѣлами?.. Можетъ быть, наконецъ, онъ уже не встаетъ съ постели и совсѣмъ впалъ въ дѣтство?

Флоризэль. Нѣтъ, добрѣйшій господинъ; ничего подобнаго нѣтъ. Онъ полируется полнымъ здоровьемъ и сохранилъ силы настолько, что это рѣдко встрѣчается у людей его лѣтъ.

Поликсенъ. Если это дѣйствительно правда, — клянусь сѣдою моею бородою, — ты поступаешь совсѣмъ не такъ, какъ слѣдовало-бы сыну, и наносишь отцу глубокое оскорбленіе. Если разсудокъ требуетъ, чтобы сынъ самъ выбиралъ себѣ жену, то тотъ-же разсудокъ предписываетъ, чтобы и отецъ, желающій имѣть достойное его потомство, высказалъ свое мнѣніе насчетъ выбора сына.

Флоризэль. Вполнѣ съ тобою согласенъ, но, почтеннѣйшій мой господинъ, по причинамъ, которыхъ я не могу вамъ сообщить, я ни слова не скажу отцу о своихъ намѣреніяхъ.

Поликсенъ. Повѣрь мнѣ, лучше, если онъ узнаетъ.

Флоризэль. Этого не будетъ.

Поликсенъ. Умоляю тебя, откройся ему во всемъ.

Флоризэль. Невозможно.

Пастухъ. И я говорю, сынъ мой, лучше пусть узнаетъ, чтобы выборъ твой не огорчилъ его впослѣдствіи.

Флоризэль. Повторяю вамъ: — это невозможно!.. Итакъ будьте свидѣтелями, что условіе насчетъ брака между нами заключено.

Поликсенъ (Являясь въ настоящемъ своемъ видѣ). Нѣтъ, юный сумасбродъ, котораго въ настоящую минуту я не желаю назвать сыномъ, я буду свидѣтелемъ тому, что бракъ расторгнутъ еще ранѣе своего совершенія. Твои поступки такъ гнусны, что я не могу признать своимъ тебя, имѣющаго право наслѣдовать царскій скипетръ и желающаго промѣнять его на пастушескій посохъ. А ты, старый предатель, слушай! Мнѣ очень жаль, что, повѣсивъ тебя, я укорочу твою жизнь всего на недѣлю или на другую. А тебѣ, красивый образецъ молодой, но опытной чародѣйки, давно было извѣстно, кто тотъ дуракъ, кого ты улавливала въ свои сѣти…

Пастухъ. О, бѣдное мое сердце!

Поликсенъ. Я велю ободрать тебѣ лицо терновыми шипами, такъ что красота твоя окажемся въ уровень съ твоимъ происхожденіемъ А ты, негодный мальчишка, знай, что я строжайше запрещаю тебѣ видѣться съ этой куклой… Если-же до меня дойдетъ, что ты смѣешь хотя-бы вздыхать въ разлукѣ съ нею, я лишу тебя царственнаго наслѣдія, откажусь признавать своимъ сыномъ, и мнѣ ты будешь никакъ не ближе всякаго другаго потомка Девкаліона. Слушай внимательно мои слова, запомни ихъ хорошенько и сію-же минуту слѣдуй за нами ко двору. — Тебя, пастухъ, — хотя ты навлекъ на себя нашъ гнѣвъ, — мы на этотъ разъ избавляемъ отъ смертоносныхъ его ударовъ. Для тебя, же, по красотѣ своей достойной быть женою не только любого пастуха, но даже и этого сумасброда, если-бы честь нашего рода не запрещала своимъ отпрыскамъ вступать въ бракъ съ простолюдинкой, я говорю: — «Если ты когда-нибудь осмѣлишься отворить ему дверь своего крестьянскаго жилища или обвить руками его шею, я придумаю казнь, которая покажется тѣмъ болѣе мучительной, чѣмъ нѣжнѣе твое сложеніе» (Уходитъ).

Пердита. Хотя я и понимала, что слова его предвѣщаютъ мнѣ гибель, я не особенно испугалась его гнѣва. Два или три раза я готова была заговорить въ свою очередь и прямо сказать ему въ глаза, что солнце, озаряющее его дворецъ, не скрываетъ свѣтлаго своего лика отъ хижины простолюдина и одинаково свѣтитъ какъ для него, такъ и для насъ (Флоризэлю). Уходите сейчасъ-же. Я не разъ говорила вамъ, что воспослѣдуетъ изъ вашихъ черезъ-чуръ частыхъ посѣщеній. Умоляю васъ, заботьтесь только о своемъ счастіи, я-же, пробудившись отъ сладкаго сна, отрекшись отъ него на вѣки, снова примусь, какъ прежде, доить своихъ коровъ и плакать!

Камилло. Ну, старикъ, пока живъ, говори, какъ ты на это смотришь.

Пастухъ. Я не только не въ силахъ говорить или думать, но даже не смѣю припоминать того, что мнѣ извѣстно (Флоризэлю). Ахъ, государь, вы погубили восьмидесятилѣтняго старика, надѣявшагося мирно сойти въ могилу, умереть на постели, на которой умеръ его отецъ, и вкусить вѣчный покой рядомъ съ его свято чтимыми костями. Теперь-же мнѣ остается ожидать, что въ саванъ закутаетъ меня палачъ, что онъ-же зароетъ меня въ яму, въ которую съ лопаты священника не упадетъ ни одной горсти земли (Пердитѣ). А тебѣ, негодница! тебѣ, проклятая! было извѣстно, что онъ царскій сынъ, и ты обмѣнялась съ нимъ любовными обѣтами… а за это я погибъ! Погибъ! Если-бы смерть пришла за мною ранѣе назначеннаго часа, я умеръ-бы въ самую желанную минуту! (Уходитъ).

Флоризэль. Зачѣмъ ты смотришь на меня такими глазами? Я, правда, огорченъ, но нисколько не испуганъ; исполненіе моихъ намѣреній отложено, но онѣ нисколько не измѣнились. Чѣмъ я былъ, тѣмъ и остаюсь. Чѣмъ болѣе-меня удерживаютъ, тѣмъ упорнѣе я стою на своемъ, и я не допущу, чтобы меня, помимо моей воли, водили на помочахъ.

Камилло. Милостивѣйшій принцъ, вамъ извѣстенъ нравъ вашего родителя. Въ настоящую минуту онъ не потерпитъ никакихъ замѣчаній, да и не думаю, чтобы вы рѣшились приставать къ нему съ этимъ. Не думаю даже, чтобы онъ спокойно перенесъ ваше присутствіе, поэтому вамъ лучше не показываться ему на глаза, пока не утихнетъ его гнѣвъ.

Флоризэль. Я и не намѣренъ ему показываться. Если я не ошибаюсь, вы Камилло?

Клмилло. Онъ самый, принцъ.

Пердита. Сколько разъ я васъ предупреждала, что такъ оно и будетъ, сколько разъ говорила, что величіе мое продлится до тѣхъ только поръ, пока о немъ не узнаютъ другіе?

Флоризэль. Оно можетъ окончиться только тогда, когда я нарушу свои обѣты; если-же это случиться, пусть природа сдавитъ бока земли и сокрушитъ всѣ сѣмена, пускающія въ ней корни. Смотри-же прямо всѣмъ въ глаза! Пусть отецъ лишаетъ меня наслѣдія; мнѣ замѣнитъ его твоя любовь.

Клмилло. Послушайтесь добраго совѣта.

Флоризэль. Я и слушаюсь совѣта… но только собственнаго своего чувства. Если оно убѣдитъ мой разумъ, послѣдній окажется въ здравомъ состояніи, и я буду готовъ его слушаться; если-же нѣтъ, я призову на помощь безуміе, такъ-какъ оно болѣе способно сдѣлать меня счастливымъ, чѣмъ разумъ.

Камилло. Принцъ, средство это отчаянное.

Флоризэль. Пожалуй, такъ, но если оно поможетъ мнѣ привести свои обѣты къ желанному концу, я долженъ считать его высокою добродѣтелью. Слушай, Камилло: — ни за всѣ почести, ожидающія меня въ Богеміи, ни за все то, что озаряется солнцемъ или таится въ нѣдрахъ земли, ни за то, что скрывается въ таинственной глубинѣ морей, я не соглашусь измѣнить обѣтамъ, даннымъ мною возлюбленной. Вы всегда пользовались и пользуетесь уваженіемъ и довѣріемъ моего отца, поэтому я именно къ вамъ обращаюсь съ просьбой: — возвращаться ко двору я болѣе не намѣренъ; когда-же отецъ замѣтитъ мое отсутствіе, охладите своими разумными отвѣтами пылъ его гнѣва; я-же, отстаивая свою будущность, намѣренъ вступить въ ожесточенную борьбу съ судьбою. Узнайте сами и можете такъ-же передать это отцу, что я, если мнѣ не дозволено обладать любимою дѣвушкою на сушѣ, намѣренъ сѣсть съ нею на корабль и переплыть моря. По счастливой случайности, неподалеку отсюда стоитъ на якорѣ совершенно готовый къ отплытію корабль, который я приказалъ оснастить совсѣмъ съ другою цѣлью. Что-же касается избраннаго пути, вамъ незачѣмъ его знать, и это избавляетъ меня отъ труда посвящать васъ въ дальнѣйшія мои намѣренія.

Камилло. Я желалъ-бы, принцъ, чтобы вы поболѣе слушались благоразумныхъ совѣтовъ и съ большею строгостью относились къ самому себѣ, къ своимъ обязанностямъ.

Флоризэль. Одно слово, Пердита… (Къ Камилю) Съ вами я переговорю послѣ… (Отходитъ съ Пердитой въ сторону).

Камилло. Намѣреніе его бѣжать изъ Богеміи, кажется, непоколебимо. Какъ былъ-бы я счастливъ, еслибы исполненіе его желанія помогло исполненію моего собственнаго и я, ограждая его отъ опасностей, продолжая доказывать ему свою преданность, свое уваженіе, имѣлъ-бы возможность добраться до родной и много любимой моей Сициліи и до ея несчастнаго царя, настоящаго моего повелителя, котораго увидать мнѣ хочется такъ давно.

Флоризэль. Добрѣйшій Камилло, пока — до свиданія. Мнѣ предстоитъ исполнить очень важное дѣло, поэтому, прощаясь съ вами, я вынужденъ пренебречь обычными правилами вѣжливости (Направляется къ воротамъ).

Камилло. Государь, надѣюсь вы слыхали о незначительныхъ услугахъ, оказанныхъ мною вашему родителю, и о значительной моей преданности ему?

Флоризэль. Да, ваши безукоризненныя отношенія къ нему достойны величайшихъ похвалъ. Когда отецъ начинаетъ говорить о вашихъ заслугахъ, рѣчь его звучитъ, словно музыка, а желаніе вознаградить васъ, какъ слѣдуетъ, служитъ для него одной изъ главныхъ его заботъ.

Камилло. Прекрасно, государь! Если вы признаете, что я искренно люблю какъ самого государя, такъ и того, кто всѣхъ ему ближе, то-есть, вашу собственную августѣйшую особу, благоволите послушаться моего совѣта, если въ вашемъ твердо принятомъ намѣреніи еще возможно послѣ болѣе зрѣлаго обсужденія сдѣлать кое-какія измѣненія. Клянусь честью, что я укажу вамъ такую страну, гдѣ вы встрѣтите пріемъ, вполнѣ достойный вашего высочества, и гдѣ вамъ возможно будетъ неразрывными узами соединиться съ любимою дѣвушкою, съ которой, какъ я вижу, ничто не можетъ васъ разлучить, кромѣ вашей гибели, а отъ этого, разумѣется, да избавятъ всѣхъ насъ небеса. Между тѣмъ я въ ваше отсутствіе успокою вашего негодующаго отца и во что-бы то ни стало примирю его съ вами.

Флоризэль. Это будетъ почти чудомъ. Неужели оно возможно? Если такъ, вы, Камилло, болѣе, чѣмъ преданный человѣкъ, и я готовъ довѣриться вамъ вполнѣ.

Камилло. Рѣшили вы, куда уѣхать?

Флоризэль. Еще нѣтъ. Такъ-какъ неожиданный нашъ отъѣздъ является слѣдствіемъ непредвидѣнныхъ обстоятельствъ, намъ приходится рабски повиноваться волѣ случая и, словно мухамъ, летѣть, куда дунетъ вѣтеръ.

Камилло. Когда такъ, выслушайте меня. Если вы не желаете отказаться отъ вашего намѣренія бѣжать отсюда, отправьтесь въ Сицилію и вмѣстѣ съ вашею принцессою явитесь прямо къ царю Леонту. Я вижу, что нѣтъ никакой возможности заставить васъ разлюбить Пердиту, одѣньте ее какъ приличествуетъ особѣ, раздѣляющей съ вами ложе въ качествѣ-ли жены или любовницы. Я заранѣе вижу, какъ онъ встрѣтитъ васъ съ распростертыми объятіями и станетъ у васъ, у сына, просить прощенія за несправедливую обиду, когда-то нанесенную отцу; какъ онъ будетъ цѣловать руки вашей юной спутницѣ и какъ въ немъ между грубостью и нѣжностью произойдетъ борьба, которая окончится тѣмъ, что первую онъ, какъ побѣжденную, изгонитъ въ нѣдра ада, а вторая станетъ возростать быстрѣе, чѣмъ время, чѣмъ мысль!

Флоризэль. Скажи, достойнѣйшій мой Камилло, какимъ-же предлогомъ объясню я ему свое посѣщеніе?

Камилло. Скажите, что васъ прислалъ къ нему вашъ родитель, чтобы передать ему и привѣтъ, и утѣшеніе. То-же, какъ вамъ слѣдуетъ держаться относительно его, что говорить о тайнахъ, извѣстныхъ только намъ троимъ, я изложу для васъ письменно, чтобы вы во всѣхъ случаяхъ могли найтись, что ему отвѣчать, и чтобы онъ, видя изъ вашихъ отвѣтовъ, что вамъ извѣстны всѣ сокровеннѣйшія тайны, могъ убѣдиться, что вы дѣйствительно явились отъ родителя и говорите его устами.

Флоризэль. Благодарю, Камилло, такъ какъ совѣтъ вполнѣ благоразуменъ.

Камилло. Да, онъ во всякомъ случаѣ будетъ благоразумнѣе, чѣмъ безразсудное странствованіе наудачу по бездорожнымъ морямъ, омывающимъ невѣдомые берега, гдѣ у васъ не будетъ никакихъ надеждъ на помощь и гдѣ, только-что избавившись отъ одной опасности, вы будете тотчасъ-же наталкиваться на другую. Даже ваши якоря, на которые вамъ придется возлагать всѣ свои упованія, едва-ли принесутъ вамъ много пользы; единственную услугу, которую они могутъ оказать вамъ, это дать возможность вашему кораблю остановиться на болѣе продолжительный срокъ на такомъ мѣстѣ, гдѣ вамъ, быть можетъ, совсѣмъ не хотѣлось бы останавливаться, гдѣ каждая проведенная минута станетъ повергать васъ все въ большее и большее уныніе. Къ тому же вамъ должно быть извѣстно, что благополучіе — самая подходящая атмосфера для любви; тревога-же и огорченія не только сгоняютъ румянецъ съ ея лица, но даже измѣняютъ самую ея сущность.

Пердита. Это справедливо только на половину. Я думаю, что горе можетъ, правда, заставить поблекнуть свѣжесть и красоту, но измѣнить нашихъ чувствъ оно не въ состояніи.

Камилло. Такъ вотъ какъ вы разсуждаете? Ручаюсь, что жди вашъ отецъ еще хоть семь лѣтъ рожденія дочери, такой, какъ вы, ему не дождаться.

Флоризэлъ. Да, почтенный мой Камилло, она настолько-же выше насъ по нравственнымъ качествамъ, насколько ниже насъ по рожденію.

Камилло. Не могу высказать соболѣзнованія, что ей недостаетъ образованія; она способна научить даже того, кто поучаетъ другихъ.

Пердита. Не нахожу словъ, чтобы отвѣтить вамъ. Пусть отвѣтомъ послужитъ вамъ мое зарумянившееся отъ смущенія лицо.

Флоризэль. Ненаглядная моя Пердита!.. Но, боги, какъ тернистъ тотъ путь, по которому мы идемъ! Ты, Камилло, когда-то спасшій моего отца, спасающій теперь меня самого, врачующій всѣ раны нашей семьи, скажи, какъ мнѣ быть? У меня нѣтъ средствъ, необходимыхъ для наслѣдника богемскаго престола, и я не могу достойнымъ образомъ показаться въ Сициліи…

Камилло. Вамъ, принцъ, нечего тревожиться на этотъ счетъ. Вы, вѣроятно, знаете, что все мое состояніе находится въ здѣшней странѣ. Вы получите столько денегъ и обоихъ васъ обмундируютъ такъ, что всѣ повѣрятъ, будто вы въ самомъ дѣлѣ являетесь отъ имени родителя. Напримѣръ, принцъ, чтобы доказать, что вы ни въ чемъ не будете имѣть недостатка, позвольте сказать вамъ одно слово (Всѣ трое, разговаривая, отходятъ въ сторону).

Появляется Автоликъ.

Автоликъ. Ха, ха, ха! какъ глупа честность, а родная сестрица ея, довѣрчивость, тоже не изъ умныхъ! Я распродалъ всю свою мишуру, какъ то: — поддѣльные камни, ленты, стеклярусъ, стоянки съ духами, булавки, записныя книжки, баллады, ножи, тесемки, перчатки, завязки для башмаковъ, запястья, роговыя кольца, такъ что пустота въ моемъ коробѣ теперь полнѣйшая… Между покупщиками происходила настоящая давка; каждый, чтобы первымъ купить у меня какую-нибудь бездѣлушку, такъ рвался впередъ, что можно было подумать, будто въ коробѣ у меня находились только освященныя вещи и отъ пріобрѣтенія ихъ зависѣло спасеніе души покупщика… Пока происходила давка, я замѣчалъ и запоминалъ, у кого кошелекъ набитъ потуже, а затѣмъ, разумѣется, заставлялъ память оказывать мнѣ цѣнныя услуги. Въ особенности молодой дуралей, которому недостаетъ весьма немногаго, чтобы быть вполнѣ разумнымъ человѣкомъ, до того влюбился въ пѣніе дѣвченокъ, что до тѣхъ поръ не хотѣлъ успокоиться, пока не оказался обладателемъ всѣхъ моихъ балладъ съ словами и съ музыкой. Это такъ сильно привлекло ко мнѣ остальное стадо, что казалось, будто у этихъ олуховъ замерли всѣ чувства, кромѣ слуха. Вы могли щипать любую юбку, и никто бы этого не замѣтилъ. Ничего не было легче, какъ отрѣзать кошелекъ отъ пояса или ключъ отъ цѣпочки. Всѣ до того были поглощены пѣснями дуралея, всѣ до того наслаждались безсмыслицами, что большинство ихъ по праздничному набитыхъ кошельковъ перешло въ мое владѣніе. Не приди старикъ и не распугай народа своими жалобами на дочь — на царскаго сына, всѣ кошельки до одного были бы теперь у меня въ рукахъ.

Камилло, Флоризэлъ и Пердита снова выступаютъ впередъ.

Камилло. Мои письма, которыя прибудутъ въ Сицилію вмѣстѣ съ вами, разсѣютъ послѣднія сомнѣнія.

Флоризэль. А тѣ, которыя вы надѣетесь добыть отъ Леонта?..

Камилло. Вполнѣ удовлетворятъ вашего отца.

Пердита. Все, что вы говорите, кажется мнѣ вполнѣ разумнымъ, если-бы только на долю намъ выпала удача!

Камилло (Замѣтивъ Автолика). Это кто такой? Не нужно пренебрегать ничѣмъ, поэтому воспользуемся и этимъ человѣкомъ.

Автоликъ (Про себя). Если они подслушали то, что я сейчасъ говорилъ, мнѣ не миновать висѣлицы.

Камилло. Послушай, любезный, почему ты такъ дрожишь? Не бойся, тебѣ здѣсь никто не сдѣлаете ни малѣйшаго зла.

Автоликъ. Почтенный господинъ, человѣкъ я бѣдный.

Камилло. Продолжай имъ оставаться; этого преимущества никто у тебя не украдетъ. Однако, намъ надо вымѣнять у тебя внѣшній видъ твоей бѣдности. Сними съ себя свои лохмотья, — ты долженъ понять, что это крайне необходимо, — уступи ихъ вотъ этому господину, а самъ одѣнься въ его платье. Хотя твоя одежда сравнительно съ его платьемъ не стоить ровно ничего, но ты получишь тѣмъ не менѣе придачу (Даетъ ему денегъ).

Автоликъ. Почтенный господинъ, я человѣкъ бѣдный (Про себя). Отлично знаю, кто вы такіе.

Камилло. Сдѣлай одолженіе, поторопись. Видишь, этотъ господинъ на половину уже раздѣлся.

Автоликъ. Такъ вы не шутите? (Про себя). Догадываюсь, въ чемъ тутъ штука.

Флоризэль. Ну, пожалуйста, поскорѣе!

Автоликъ. Положимъ, я уже получилъ придачу, но по совѣсти не могу ея взять.

Камилло. Ну, разстегивайся, разстегивайся! (Флоризэль и Автоликъ мѣняются платьемъ). Да исполнится относительно тебя мое пророчество, прекрасная и счастливая принцесса! Отойди куда-нибудь въ закрытое мѣстечко, надвинь на глаза шляпу твоего возлюбленнаго, закутай чѣмъ-нибудь лицо, перемѣни платье и, насколько возможно, преобрази весь свой настоящій видъ, женственные пріемы и походку, чтобы видъ твой не привлекалъ ничьихъ взглядовъ, — такъ какъ этого я боюсь всего болѣе, — и ты, никѣмъ не узнанная, могла бы добраться до корабля.

Пердита. Я вижу, что мнѣ предстоитъ участвовать въ представленіи и какую именно роль придется играть.

Камилло. Это необходимо. — Кончили вы тамъ?

Флоризэль. Если бы я теперь попался на глаза отцу, онъ ни за что не призналъ-бы во мнѣ сына.

Камилло. Эту шляпу снимите и надѣньте другую, принцъ! А вы, принцесса, идите, идите скорѣе… Прощай, пріятель.

Автоликъ. Прощай, почтенный господинъ.

Флоризэль. Ахъ, Пердита, чего мы чуть оба не забыли!.. Прошу тебя на пару словъ… (Оба отходятъ въ сторону).

Камилло. Послѣ ихъ отъѣзда я первымъ дѣломъ разскажу царю о ихъ побѣгѣ и объясню направленіе по которому они бѣжали… Надѣюсь я также, что своимъ вліяніемъ достигну того, что онъ тотчасъ-же отправится за ними въ догоню, а я, сопровождая его, снова попаду въ Сицилію, по которой я тоскую совсѣмъ, какъ женщина.

Флогизэль. Итакъ, да придетъ къ намъ на помощь судьба! Пойдемте-же скорѣе къ морю.

Камилло. Да, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше (Флоризэлъ, Пердита и Камилло уходятъ).

Автоликъ. Понимаю, въ чемъ дѣло! Не даромъ-же я слышу все. Настороженное ухо, вѣрный взглядъ и проворная рука… все это необходимыя принадлежности для карманника… Необходимо также и хорошее обоняніе, чтобы вынюхивать поживу и служить помощникомъ для другихъ чувствъ… Я вижу, что, настоящее время какъ нельзя болѣе благопріятно для людей безчестныхъ. Обмѣна платья была бы очень выгодна даже безъ всякой придачи, а такая придача при обмѣнѣ — просто роскошь!.. Право, можно подумать, что въ нынѣшнемъ году наши боги заодно съ нами, и мы можемъ дѣлать по временамъ все, что бы намъ ни взбрело на умъ. Самъ принцъ, какъ я вижу, предпринимаетъ беззаконное дѣло, воровски убѣгая отъ отца съ поличнымъ въ рукахъ. Если-бы я не былъ убѣжденъ, что предупредить обо всемъ царя — дѣло честное, я сдѣлалъ бы это тотчасъ, но я полагаю, что скрыть отъ отца побѣгъ сына несравненно безчестнѣе, поэтому я намѣренъ молчать и тѣмъ остаться вѣрнымъ своему ремеслу (входятъ Простакъ и Пастухъ). Отойдемъ, однако, къ сторонкѣ. Я предвижу, что моей дѣятельной головѣ снова предстоитъ работа. Человѣкъ предпріимчивый всюду находитъ себѣ дѣло: — и въ глухомъ переулкѣ, и въ лавченкѣ, и въ церкви, и на каждомъ судбищѣ, и на казни черезъ повѣшеніе другихъ воровъ.

Простакъ (Отцу). Ахъ, отецъ, ты сегодня такой странный, что я просто не узнаю тебя. Надо скорѣй объявить царю, что она подкидышъ, что въ ней нѣтъ ни крови твоей, ни плоти… Другого исхода я не вижу.

Пастухъ. Нѣтъ, выслушай меня только…

Простакъ. Нѣтъ, выслушай меня ты!

Пастухъ. Такъ говори скорѣе.

Простакъ. Если она не твоей плоти и крови, значитъ собственная твоя кровь и плоть не наносили царю ровно никакой обиды, поэтому твоя плоть и кровь не подлежатъ никакому наказанію. Покажи ему вещи, которыя ты нашелъ при ней, всѣ тѣ тайные знаки, по которымъ ее можно признать, разумѣется, кромѣ тѣхъ, что у нея на тѣлѣ. Когда это будетъ сдѣлано, ты можешь припѣваючи ожидать рѣшенія суда.

Пастухъ. Я все разскажу царю, да, все, слово въ слово. Онъ узнаетъ всѣ проказы своего сына, который, желая сдѣлать меня царскимъ сватомъ, велъ себя самымъ предосудительнымъ образомъ, какъ относительно его, такъ и меня.

Простакъ. Да, сватомъ и никакъ не меньше. Тогда каждая унція твоей крови вздорожала бы непремѣнно, хотя я и не знаю, насколько именно.

Автоликъ (Про себя). О, премудрые болваны!

Пастухъ. Надо отправиться къ царю… То, что собрано въ этомъ узлѣ, навѣрное заставитъ его почесать бороду.

Автоликъ. Ихъ доносъ, пожалуй, помѣшаетъ бѣгству моего господина.

Простакъ. Душевно желаю, чтобы намъ удалось застать царя во дворцѣ.

Автоликъ. Хотя природа и не надѣлила меня честностью, мнѣ иногда удается быть честнымъ случайно… Теперь прежде всего надо спрятать въ карманъ излишнія украшенія, придавшія мнѣ видъ коробейника (Отвязываетъ фальшивую бороду и прячетъ ее въ карманъ). Эй, деревенщина, куда вы плететесь?

Пастухъ. Не во гнѣвъ будь сказано вашей милости — во дворецъ.

Автоликъ. Неужто у васъ есть тамъ дѣло? Какое? Къ кому? Что у васъ въ этомъ узелкѣ? гдѣ вы живете? чѣмъ занимаетесь? какой у васъ достатокъ? словомъ, объясните все, что слѣдуетъ про васъ знать.

Простакъ. Мы, добрѣйшій господинъ, народъ смирный.

Автоликъ, Лжешь! Вы народъ грубый и косматый! Я не допущу, чтобы мнѣ такъ нагло лгали прямо въ глаза! Ложь пристала только торговцамъ, и они часто надуваютъ нашего брата-солдата, тогда-какъ мы платимъ имъ не смертоносными ударами стали, а звонкою, чеканною монетою! Выходить, что они даже и лжи-то не отпускаютъ намъ даромъ.

Простакъ. А вотъ вы, ваша милость, готовы были преподнести намъ подарокъ, да запутались сами, пока подносили.

Пастухъ. Вы, — съ вашего позволенія, — придворный?

Автоликъ. Съ моего-ли позволенія или безъ онаго, — я все-таки принадлежу ко двору. Развѣ ты не видишь, что у меня въ каждой складкѣ сказывается придворная важность? Развѣ по моей походкѣ не замѣтно, что я придворный человѣкъ? Развѣ твой носъ не чувствуетъ, что отъ меня такъ и разитъ дворомъ, а развѣ мое презрѣніе къ твоему низкому происхожденію не служитъ явнымъ доказательствомъ моего придворнаго величія? Ужъ не потому-ли ты сомнѣваешься въ моей близости ко двору, что я снисходительно и съ участіемъ разспрашиваю тебя о твоихъ крестьянскихъ дѣлишкахъ?.. Я придворный съ головы до пятокъ; замедлить или ускорить исполненіе твоего дѣла при дворѣ вполнѣ въ моей власти, поэтому я приказываю тебѣ подробно разсказать мнѣ, въ чемъ оно заключается.

Пастухъ. У меня, милостивый господинъ, есть дѣло къ царю.

Автоликъ. А есть у тебя ходатай?

Пастухъ. Я, — съ вашего позволенія, — даже не знаю, что это такое?

Простакъ. Ходатаями, должно быть, называютъ при дворѣ приносимыхъ въ даръ фазановъ. Скажи ему, что у тебя такого нѣтъ.

Пастухъ. Нѣтъ, почтенный господинъ, такого у меня нѣтъ… ни самца, ни самки.

Автоликъ. Какъ счастливы мы, что не принадлежимъ къ простонародью… Но судьба могла заставить и меня родиться такимъ-же, какъ эти олухи, поэтому я снисхожу до участія къ ихъ нуждамъ.

Простакъ. Онъ, должно-быть, какой-нибудь важный придворный; иначе и быть не можетъ.

Пастухъ. Да, платье у него богатое, но сидитъ оно на немъ нельзя сказать, чтобы ловко.

Простакъ. Это у него вѣрно нарочно. При дворѣ, чѣмъ важнѣе люди, тѣмъ они кажутся чуднѣе, и я ручаюсь, что онъ человѣкъ великій. Я заключаю это по тому, какъ онъ ковыряетъ у себя въ зубахъ.

Автоликъ. Что это у васъ въ узлѣ? — Ящикъ?.. А что въ самомъ ящикѣ?

Пастухъ. Въ этомъ узлѣ и въ этомъ ящикѣ, почтенный господинъ, хранятся тайны, которыя я могу открыть только царю, и царь узнаетъ ихъ въ тотъ-же мигъ, какъ только мнѣ удастся добраться до него.

Автоликъ. Старикъ, не трать напрасно трудовъ.

Пастухъ. Почему-же, почтеннѣйшій?

Автоликъ. Въ настоящее время царя во дворцѣ нѣтъ. Чтобы разсѣять свою грусть и провѣтриться, онъ на новомъ кораблѣ вышелъ въ море. Если ты способенъ понимать хоть что-нибудь, ты долженъ знать, что онъ глубоко огорченъ.

Пастухъ. Знаю, почтеннѣйшій: — его огорчилъ сынъ, будто-бы задумавъ жениться на дочери пастуха.

Автоликъ. Если этотъ пастухъ еще не подъ стражей, пустъ онъ, какъ можно скорѣе, спасается бѣгствомъ. Пытки, которыя его заставятъ вынести, казни, которымъ его подвергнутъ, способны не только переломить становой хребетъ человѣка, но и разбить сердце чудовища.

Простакъ. Вы полагаете?

Автоликъ. И не одинъ онъ вынесетъ все, что умъ человѣческій можетъ придумать самаго мучительнаго, а царское мщеніе самаго горькаго; всѣ родственники его даже въ пятомъ колѣнѣ попадутъ въ руки палача. Какъ ни ужасна такая мѣра, она, увы, необходима. Подумайте сами, статочное-ли это дѣло? — старый плутъ-пастухъ, какой-то мошенникъ овцеводъ вбилъ себѣ въ голову, что дочь его во что бы то ни стало должна породниться съ царской семьею!.. Иные говорятъ, что его за такую дерзость побьютъ каменьями, но такая смерть, по моему мнѣнію, была бы для него слишкомъ милостивою. Въ наказаніе за намѣреніе перемѣстить престолъ страны въ овечью закуту, всѣ существующіе роды смерти, взятые разомъ, все таки покажутся слишкомъ снисходительными.

Простакъ. Вы говорите про какого-то дерзкаго овцевода; не слыхали-ли вы, есть у него сынъ?

Автоликъ. Да, есть, и съ него съ живого думаютъ содрать кожу. Далѣе его намажутъ медомъ и поставятъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ водится несмѣтное количество осъ, и такъ его продержатъ, пока не окажется, что онъ на три четверти мертвъ, и затѣмъ, намочивъ его водкой или какой-нибудь другою жгучею жидкостью и въ самый знойный день, какой только найдется въ календарѣ, его, окровавленнаго, приставятъ къ кирпичной стѣнѣ, и солнце до тѣхъ поръ не отведетъ отъ него своихъ огнепалящихъ взоровъ, пока его до смерти не заѣдятъ мухи. Однако, зачѣмъ намъ разговаривать объ этихъ мерзавцахъ, объ этихъ предателяхъ, чьи преступленія такъ возмутительны, что кара за нихъ должна вызывать въ насъ не состраданіе, а только довольную улыбку?.. Вы мнѣ кажетесь людьми честными, прямыми, поэтому скажите мнѣ откровенно, какое дѣло есть у васъ къ царю?.. Если вы окажете мнѣ достаточные признаки уваженія, я, пожалуй, отведу васъ на корабль къ царю, представлю ему обоихъ васъ и украдкой замолвлю ему словечко въ вашу пользу. Если есть на свѣтѣ человѣкъ, могущій способствовать исполненію вашего желанія, человѣкъ этотъ передъ вами.

Простакъ. Онъ, повидимому, пользуется при дворѣ значительною властью, поэтому подойди къ нему и предложи нѣсколько золотыхъ. Хотя я и слыхалъ, будто власть не ласковѣй косолапаго медвѣдя, но золото, говорятъ, и ее водитъ за носъ. Пусть червонцы изъ глубины твоего кошелька перейдутъ на ладонь его руки, и тогда намъ больше нечего будетъ бояться!.. Помни, что онъ говорилъ: — насъ могутъ побить каменьями, содрать съ живыхъ кожу…

Пастухъ. Если вы, почтеннѣйшій господинъ, согласитесь взять на себя хлопоты по нашему дѣлу, вотъ вамъ все золото, какое я имѣю при себѣ… Я могу добыть еще столько-же и отправлюсь за нимъ сейчасъ-же. Пусть этотъ молодой человѣкъ въ мое отсутствіе останется у васъ въ залогѣ, пока я не вручу вамъ всей суммы.

Автоликъ. Остальное я, разумѣется, получу тогда, когда дѣло будетъ сдѣлано?

Пастухъ. Такъ точно, почтеннѣйшій господинъ.

Автоликъ. Хорошо. Давай пока половину. Развѣ и ты тоже замѣшанъ въ дѣлѣ?

Простакъ. До нѣкоторой степени и я, милостивѣйшій господинъ. Но хотя положеніе мое не изъ самыхъ завидныхъ, я все-таки надѣюсь, что съ меня не сдерутъ кожи.

Автоликъ. О, это ожидаетъ сына пастуха, пусть его повѣсятъ для примѣра.

Простакъ. Нечего сказать, утѣшительно, очень утѣшительно! Намъ необходимо добраться до царя, показать ему тѣ чудесныя вещи, которыя у насъ въ рукахъ, и предстать совсѣмъ въ иномъ видѣ, чѣмъ до сихъ поръ. Необходимо, чтобы онъ узналъ, что Пердита тебѣ не дочь, а мнѣ не сестра; иначе мы погибли… Добрѣйшій господинъ, по окончаніи дѣла я дамъ вамъ столько-же золота, сколько и этотъ старикъ, и, какъ говоритъ онъ, останусь у васъ въ залогѣ, пока вы не получите сполна всего обѣщаннаго.

Автоликъ. Я вѣрю вамъ и такъ. Идите впередъ, по направленію къ морскому берегу… Ступайте направо, я только мелькомъ загляну черезъ заборъ, а затѣмъ тотчасъ-же послѣдую за вами.

Простакъ. Для насъ этотъ человѣкъ, — можно сказать, — благословеніе небесъ.

Пастухъ. Онъ приказалъ идти впередъ, такъ мы и сдѣлаемъ. Его для нашего спасенія послало намъ само небо (Пастухъ и Простакъ уходятъ).

Автоликъ. Я чувствую, что будь у меня хоть малѣйшее поползновеніе къ честности, счастіе этого-бы не стерпѣло я покинуло-бы меня тотчасъ-же, а теперь добыча такъ и сыплется мнѣ въ ротъ. Теперь у меня въ рукахъ двойная благодать: — во-первыхъ, — золото, а, во-вторыхъ, возможность быть полезнымъ принцу, моему доброму господину. Кто знаетъ, насколько обѣ эти благодати могутъ способствовать дальнѣйшему моему преуспѣванію? Я отведу на корабль къ принцу обоихъ этихъ слѣпыхъ кротовъ. Если онъ сочтетъ за лучшее опять высадить ихъ на землю, то-есть, если онъ найдетъ, что въ просьбѣ, съ которою они думаютъ обратиться къ царю, ничто не касается его лично, пусть онъ поступитъ со мною, какъ съ мошенникомъ, пусть назоветъ не въ мѣру услужливымъ бездѣльникомъ и тѣмъ научитъ меня не вмѣшиваться на будущее время не въ свои дѣла. Вѣдь я уже привыкъ къ обоимъ этимъ названіямъ со всѣмъ ихъ позоромъ. Во всякомъ случаѣ, представлю обоихъ олуховъ принцу; можетъ-быть, изъ этого выйдетъ что-нибудь путное (Уходитъ).

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Сициліи. Комната во дворцѣ Леонта. Входятъ Леонтъ, Клеоменъ, Діонъ, Паулина и другіе.

Клеоменъ. Государь, вами уже сдѣлано слишкомъ достаточно, чтобы уплатить священный долгъ скорби. Не осталось ни одной ошибки, которой вы не искупили-бы съ лихвою. Силою покаянія вы болѣе чѣмъ загладили всѣ свои былыя заблужденія… Послѣдуйте, наконецъ, примѣру небесъ: — забудьте сдѣланное вами зло; простите самого себя, какъ онѣ васъ прощаютъ.

Леонтъ. Пока во мнѣ жива память о ней и ея добродѣтеляхъ, я не въ состояніи забыть своей вины передъ нею и передъ ея дѣтьми, того зла, которое я сдѣлалъ самому себѣ. Какъ мнѣ простить себя, когда я оставилъ свою страну безъ наслѣдника престола, свелъ въ могилу такую женщину, равной которой никогда не существовало на свѣтѣ.

Паулина. О, государь, ваши слова слишкомъ, слишкомъ справедливы. Если-бы вы поочередно женились на всѣхъ существующихъ на свѣтѣ женщинахъ и у каждой изъ нихъ, чтобы получить полное совершенство, взяли то, что было у нея самаго лучшаго, даже и тогда полученное вами совершенство не сравнялось-бы съ тою, которую вы убили своею несправедливостью.

Леонтъ. Убилъ!.. Да, твоя правда, я убилъ ее, но ты, напоминая объ этомъ, наносишь мнѣ болѣе еще жестокій, болѣе смертоносный ударъ. Языкъ твой такъ-же горько упрекаетъ меня, какъ и моя мысль… Будь добра, говори мнѣ объ этомъ какъ можно рѣже.

Клеоменъ. Лучше совсѣмъ не упоминать объ этомъ, добрѣйшая госпожа. Вы могли-бы выбрать тысячи предметовъ для разговора и болѣе полезныхъ по настоящему времени, и болѣе достойныхъ вашего добраго сердца.

Паулина. Вы принадлежите къ числу тѣхъ, кому желательно женить царя вторично?

Діонъ. А вы развѣ этого не желаете? Если такъ, вы только докажете, что не дорожите ни благомъ государства, ни памятью покойной царицы, что вы ни мало не думаете о бѣдствіяхъ, которыя могутъ обрушиться на родную страну, о тѣхъ смутахъ, которыя неизбѣжно возникаютъ въ нерѣшительномъ и мало свѣдущемъ населеніи, если царь умретъ, не оставивъ прямого наслѣдника. Покойная царица вкушаетъ теперь блаженство на небесахъ, и всѣмъ, сохранившимъ о ней память, слѣдуетъ только радоваться за нее, а не скорбѣть. Что можетъ быть достойнѣе гражданина, любящаго свое отечество, какъ не желаніе упрочить его благосостояніе при помощи вторичнаго брака царя съ достойною и доброю спутницею жизни?

Паулина. Послѣ умершей царицы, ни одна женщина не достойна такой чести. Къ тому-же боги требуютъ, чтобы ихъ таинственныя предопредѣленія были исполнены. Развѣ божественный Аполлонъ устами своего оракула не выразилъ совершенно опредѣленно, — сущность его отвѣта, я думаю, памятна всѣмъ, — что царю Леонту нечего ждать наслѣдника, до тѣхъ поръ, пока не будетъ отысканъ пропавшій ребенокъ? А ожидать совершенія такого чуда было-бы съ нашей стороны такою-же чудовищною нелѣпостью, какъ и ожиданіе, что мой погибшій Антигонъ выйдетъ изъ могилы и вернется ко мнѣ снова, тогда-какъ онъ, по глубокому моему убѣжденію, погибъ вмѣстѣ съ царственнымъ ребенкомъ. Нѣтъ моего совѣта государю противиться волѣ боговъ и возставать противъ ихъ рѣшенія (Леонту). Не заботьтесь о наслѣдникѣ; онъ явится самъ собою: великій Александръ завѣщалъ свой вѣнецъ достойнѣйшему, и наслѣдовалъ ему, вѣроятно, тотъ, кто оказался лучше другихъ.

Леонтъ. Добрая Паулина, я знаю, ты свято чтишь память Герміоны, и теперь болѣе чѣмъ когда-либо скорблю, что не всегда слушался твоихъ совѣтовъ… Если бы я имъ слѣдовалъ, чудные глаза моей царицы не были бы замкнуты навсегда; я до сихъ поръ продолжалъ бы любоваться ими и ловить сокровища, падавшія съ ея устъ.

Паулина. Богатѣйшій источникъ которыхъ никогда бы не изсякъ.

Леонтъ. Ты говоришь совершенную правду. Такой женщины, какъ Герміона, на свѣтѣ не найдешь, поэтому нечего и говорить о вторичномъ бракѣ. Жениться на другой, далеко не стоющей первой, и дать ей больше счастія, чѣмъ прежней, болѣе достойной! О, такая жестокая обида заставила бы загубленную мною жену выйти изъ могилы, воплотиться въ прежній свой земной образъ, войти на подмостки, на которыхъ толчемся мы, виноватые, и съ крикомъ, вырвавшимся изъ глубоко огорченной души, спросить: — "За что такая несправедливость? "

Паулина. И она поступила бы совершенно справедливо, если бы ей дана была такая способность.

Леонтъ. И укоры ея довели бы меня до того, что я непремѣнно убилъ бы вторую жену.

Паулина. Такъ же поступила бы и я, если бы была блуждающею тѣнью покойной. Я заставила бы васъ пристально вглядѣться въ глаза своей преемницы и спросила-бы: ужъ не за отсутствіе-ли блеска въ этихъ глазахъ избрали вы ее себѣ въ жены? Тогда я принялась бы кричать такъ громко, что въ ушахъ у васъ лопнула бы перепонка, и первыми моими словами было бы: — «Помни обо мнѣ!»

Леонтъ. Глаза ея сіяли, какъ звѣзды, какъ настоящія звѣзды, а всѣ другіе только угасшіе уголья!.. Не бойся за меня, Паулина; даю тебѣ слово, что на другой я не женюсь.

Паулина. Поклянитесь мнѣ, что не женитесь безъ моего согласія.

Леонтъ. Спасеніемъ души моей клянусь, что никогда не женюсь.

Паулина. Господа, будьте свидѣтелями его клятвы.

Клеоменъ. Вы подвергаете его слишкомъ тяжелому испытанію.

Паулина. Я только въ томъ случаѣ разрѣшу его клятву, если онъ встрѣтитъ другую, какъ двѣ капли воды похожую на первую.

Клеоменъ. Однако, послушайте…

Паулина. Будь по вашему! Если моему государю непремѣнно угодно жениться… Скажите, государь, угодно вамъ этого? — и если такъ, предоставьте мнѣ выбрать для васъ новую супругу. Она будетъ уже не настолько молода, какъ первая, но окажется такою, что духъ Герміоны, если онъ бродить по землѣ, возрадуется, увидавъ эту женщину у васъ въ объятіяхъ.

Леонтъ. Неизмѣнно вѣрная Паулина, женюсь я только тогда, когда ты сама укажешь мнѣ невѣсту.

Паулина. Случиться это можетъ только тогда, когда воскреснетъ первая твоя жена, до тѣхъ-же поръ — никогда!

Входитъ Придворный.

Придворный. Какой-то молодой человѣкъ, выдающій себя за принца Флоризэля, сына царя богемскаго Поликсена, явился во дворецъ, вмѣстѣ съ своею принцессою, молодою женщиною невиданной красоты, и желаетъ представиться вашему величеству.

Леонтъ. Что это значитъ? Такое скромное, никѣмъ не возвѣщенное прибытіе не согласуется съ высокимъ положеніемъ его отца. Оно говоритъ намъ заранѣе, что посѣщеніе это слѣдуетъ считать не оффиціальнымъ, вполнѣ обдуманнымъ и подготовленнымъ визитомъ, а только вынужденнымъ слѣдствіемъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ или крайности. Изъ кого состоитъ его свита?

Придворный. Всего изъ нѣсколькихъ слугъ низшаго разряда.

Леонтъ. Ты говоришь, что съ нимъ и его принцесса?

Придворный. Особа, совмѣщающая въ себѣ всѣ совершенства. Мнѣ кажется, что солнце никогда еще не любовалось такою красотой.

Паулина. О, Герміона! Настоящее постоянно кичится собою и превозноситъ себя въ ущербъ прошедшему, далеко превосходящему его во всемъ; поэтому и ты, покоясь въ могилѣ, должна уступить другой первенство красоты. — Вы, почтенный господинъ, сами говорили и даже написали на гробницѣ Герміоны: — «никогда не было и не будетъ ей подобной…» Такъ, давъ волю поэтическому чувству, вы когда-то восхваляли красоту усопшей, хотя въ настоящее время эта надпись кажется холоднѣе того праха, которымъ вызваны ваши слова. Теперь въ вашихъ прежнихъ чувствахъ произошелъ прискорбный отливъ; вы находите, что другая не только равна по красотѣ прежней несравненной, но даже превосходитъ ее.

Придворный. Простите! Одна уже почти совсѣмъ забыта, а о другой, — прошу прощенія еще разъ, — вы сказали бы то же, что я, еслибы увидали ее. Молодая принцесса такое чудное созданіе, что захоти она создать новый культъ, всѣ поклонники прежнихъ божествъ отвернулись бы отъ своихъ кумировъ и стали бы поклоняться ей. Довольно одного ея взгляда, чтобы всѣ упали передъ нею ницъ.

Паулина. Мужчины, быть можетъ, но не женщины.

Придворный. Женщины полюбятъ ее зато, что она высокими своими качествами превосходитъ всѣхъ мужчинъ въ мірѣ; мужчинъ же она покоритъ тѣмъ, что среди другихъ женщинъ она совершенная рѣдкость.

Леонтъ. Ступай, Клеоменъ, къ нимъ на встрѣчу и въ сопровожденіи самыхъ почтенныхъ своихъ друзей приведи юную чету въ наши объятія (Клеоменъ уходитъ; за нимъ нѣсколько придворныхъ). А все-таки не могу не сказать, что такой внезапный пріѣздъ очень страненъ.

Паулина. Еслибы нашъ принцъ, — настоящій драгоцѣнный камень среди дѣтей, — былъ живъ, онъ составилъ бы прекрасную пару съ прибывшимъ. Они, вѣдь, ровесники, родились въ одномъ и томъ же мѣсяцѣ, одинъ вслѣдъ за другимъ.

Леонтъ. Прошу тебя, не напоминай о немъ; ты знаешь, что всякій разъ, какъ заговорятъ о немъ, я снова переживаю его смерть… Отъ одной необходимости увидать сына Поликсена можно сойти съ ума… а тутъ еще твои рѣчи о прошломъ!.. Вотъ они идутъ (Входитъ Кгсомснъ; за нимъ слѣдуютъ Флоризэлъ и Пердита). Сейчасъ замѣтно, принцъ, что ваша матушка была вѣрна своему супружескому ложу, потому что въ васъ повторился живой образъ вашего родителя. Вы до того похожи на отца и обращеніемъ, и чертами лица, что, будь мнѣ лѣтъ двадцать, я назвалъ бы васъ братомъ, какъ называлъ когда-то его, и сталъ бы напоминать вамъ о прежнихъ проказахъ, продѣланныхъ когда-то вмѣстѣ. Добро же, добро пожаловать!… А вы, принцесса… нѣтъ, не принцесса, а богиня! Увы, я лишился подруги жизни, которая такъ же стояла выше всего земного, какъ вы, образуя съ принцемъ Флоризэлемъ совершеннѣйшую пару. Да, я утратилъ безцѣнную подругу и вмѣстѣ съ тѣмъ по своей винѣ лишился общества и дружбы благороднаго вашего родителя, съ которымъ, не смотря на гнетущія меня скорби, мнѣ сильно хотѣлось бы повидаться еще хоть разъ въ жизни.

Флоризэль. Я прибылъ въ Сицилію по его приказанію и привезъ всѣ привѣтствія, какія только царь и другъ можетъ поручить передать своему вѣнценосному брату. Если бы немощи, неразлучныя съ преклонными лѣтами, не послужили препятствіемъ, онъ и самъ измѣрилъ бы и пересѣкъ и земли, и воды, отдѣляющія его престолъ отъ вашего, и все это съ исключительною цѣлью повидаться съ вами. Онъ поручилъ мнѣ сказать вамъ, что въ числѣ какъ умершихъ, такъ и живыхъ своихъ братьевъ-вѣнценосцевъ не было и нѣтъ никого, кого бы онъ любилъ такъ, какъ любитъ васъ, государь.

Леонтъ. О, добрый, благородный мой братъ, какъ жестоко былъ я виноватъ передъ тобою и какъ сильно мучитъ меня теперь это сознаніе! Вашъ пріѣздъ, ваши ласковыя рѣчи являются живыми обвинителями, укоряющими меня за прошлыя ошибки, за продолжительное нежеланіе примириться. Повторяю еще разъ: — добро пожаловать; я радъ вашему прибытію, какъ радуется земля возвращенію весны (Указывая на Пердиту). Неужто и это очаровательное созданіе только затѣмъ рѣшилось подвергнуть себя всѣмъ опасностямъ морского путешествія и всѣмъ своенравнымъ причудамъ Нептуна, чтобы обрадовать своимъ посѣщеніемъ человѣка, вполнѣ недостойнаго такого лестнаго вниманія, такого самоотверженія?

Флоризэль. Государь, она прибыла изъ Либіи.

Лконтъ. Гдѣ царитъ воинственный Смалъ, могущественный государь, котораго одинаково боится и народъ?

Флоризэль. Да, оттуда. Царь на прощаніе со слезами высказалъ, что Пердита его дочь, и что разлука съ нею крайне для него тяжела!.. Да, оттуда-то мы, при помощи попутнаго южнаго вѣтра, направились сюда, чтобы исполнить приказаніе отца и посѣтить ваше величество. Прибывъ къ вашимъ берегамъ, я отправилъ обратно въ Богемію лучшую часть своей свиты, чтобы извѣстить моего отца и государя о благополучномъ окончаніи моего предпріятія въ Либіи, такъ же какъ и о благополучномъ своемъ прибытіи вмѣстѣ съ женою въ ваше царство.

Леонтъ. Да очистятъ всемогущіе боги воздухъ этой страны отъ всякихъ вредныхъ примѣсей хоть на время вашего пребыванія у насъ! Вашъ отецъ человѣкъ превосходный, но какъ ни священна была для меня его личность, я жестоко передъ нимъ провинился. Чтобы наказать меня за это прегрѣшеніе, разгнѣванныя небеса оставили меня бездѣтнымъ, а ему въ знакъ своего вполнѣ заслуженнаго имъ благоволенія оставили такого сына, какъ вы, какъ нельзя болѣе достойнаго его добродѣтелей. Ахъ, какъ быль-бы я счастливъ, если бы предо мною тоже стояли родные сынъ и дочь, оба такіе-же прекрасные, какъ и вы!.

Входитъ Роджеро.

Роджеро. Государь, то, что мнѣ предстоитъ сообщить вамъ, превосходитъ всякое вѣроятіе, и вы, конечно, не по вѣрили-бы этому, если-бы доказательство не находилось на лицо. Царь богемскій посылаетъ вамъ поклонъ и проситъ васъ задержать его сына, который, пренебрегая своимъ саномъ и своими обязанностями и связавшись съ дочерью пастуха, бѣжалъ отъ отца и отъ высокаго своего предназначенія.

Леонтъ. Гдѣ-же царь богемскій? Говори!

Роджеро. Здѣсь, въ городѣ. Я только-что отъ него. Моя рѣчь безпорядочна, но это оправдывается моимъ изумленіемъ и даннымъ мнѣ порученіемъ. Когда онъ спѣшилъ къ вашему двору, очевидно, желая догнать вотъ эту молодую чету, ему попались на встрѣчу отецъ и братъ этой мнимой принцессы, покинувшіе родину вмѣстѣ съ наслѣдникомъ престола.

Флоризэль. Неужто Камилло мнѣ измѣнилъ? Какъ могло это произойти, когда и честь его, и честность противостояли до сихъ поръ всѣмъ бурямъ.

Роджеро. Вѣроятно, такъ. Онъ прибылъ съ вашимъ родителемъ и тоже находится здѣсь; поэтому вы можете потребовать отъ него отчета лично.

Леонтъ. Кто? Камилло?

Роджеро. Онъ самый, государь. Я разговаривалъ съ нимъ, и онъ допрашиваетъ обоихъ бѣжавшихъ съ родины бѣдняковъ. Я никогда не видывалъ, чтобы кто-нибудь дрожалъ такъ сильно, какъ они: они падаютъ на колѣни, цѣлуютъ землю и каждую минуту клянутся, призывая въ свидѣтели небеса. Царь богемскій ничего не хочетъ слышать и только грозитъ имъ всевозможными смертями.

Пердита. Бѣдный мой отецъ! Небеса, допустившія чтобы насъ выслѣдили, очевидно, не желаютъ нашего брака.

Леонтъ. Развѣ вы еще не повѣнчаны?

Флоризэль. Нѣтъ еще, государь, и теперь намъ, вѣроятно, никогда не дождаться такого счастія. Мнѣ сдается, что случится это не ранѣе, чѣмъ когда звѣзды небесныя облобызаютъ глубокія долины. Надежды на успѣхъ у насъ слишкомъ сомнительны.

Леонтъ. Однако, ваша принцесса царская дочь?

Флоризэль. Будетъ ею, когда мы повѣнчаемся.

Леонтъ. Это, какъ я вижу, благодаря спѣшнымъ мѣрамъ вашего отца, дѣйствительно произойдетъ нескоро. Жалѣю, очень жалѣю, что вы навлекали на себя неудовольствіе человѣка, съ которымъ васъ связывалъ сыновній долгъ; искренно скорблю я о томъ, что и происхожденіе избранной вами далеко не соотвѣтствуетъ ея красотѣ, дѣлающей ее вполнѣ достойной стать вашею женою.

Флоризэль. Дорогая моя, подними голову. Если бы сама озлобившаяся противъ насъ судьба стала дѣйствовать заодно съ моимъ отцомъ, въ нашей любви не могло бы произойти никакихъ измѣненій. Умоляю васъ, государь, вспомните время, когда вы были не старше, чѣмъ я теперь, когда вы были способны любить такъ-же, какъ я люблю теперь, и пусть эти воспоминанія будутъ моими ходатаями передъ вами! Вамъ стоитъ только обратиться къ моему отцу съ просьбой, и какъ бы ни было затруднительно ея исполненіе, онъ такъ-же легко согласится на нее, какъ на самую маловажную бездѣлицу.

Леонтъ. Если бы дѣйствительно было такъ, я просилъ-бы его уступить мнѣ любимую вами дѣвушку, кажущуюся ему недостойной высокой чести сдѣлаться вашею женою.

Паулина. Государь мой и повелитель, въ глазахъ у васъ сохранилось слишкомъ много юношескаго огня. За мѣсяцъ до смерти ваша покойная жена была несравненно болѣе достойна вашихъ восторговъ, чѣмъ та, на которую вы смотрите теперь.

Леонтъ. О ней то я и думалъ, когда любовался этою дѣвушкою (Фмризэлю). Однако, я еще не отвѣтилъ на вашу просьбу. Я немедленно отправлюсь навстрѣчу къ вашему отцу и, видя, что въ вашихъ желаніяхъ ничего нѣтъ противнаго чести, я готовъ взять ихъ и васъ подъ свое покровительство. Съ цѣлью вступиться за васъ, я отправлюсь теперь навстрѣчу вашему отцу. Идите-же за мною и посмотрите, какъ я примусь за дѣло. Идемте-же, дорогой принцъ (Всѣ уходятъ).

СЦЕНА II.

Въ Сициліи. Улица передъ дворцомъ Леонта. Входятъ Автоликъ и Архидамъ.

Автоликъ. Скажите, почтенный господинъ, вы своими ушами слышали разсказъ?

Архидамъ. Да, я присутствовалъ и при вскрытіи узелка, и при разсказѣ старика, какъ онъ нашелъ этотъ узелокъ. Когда всеобщее изумленіе нѣсколько разсѣялось, всѣмъ намъ приказано было удалиться изъ комнаты. Когда я уходилъ, мнѣ показалось, будто говорили, что старикъ нашелъ ребенка.

Автоликъ. Ахъ, какъ былъ-бы я радъ узнать, чѣмъ все кончилось.

Архидамъ. Я могъ сообщить вамъ только отрывочныя свѣдѣнія о дѣлѣ, но еще не сказалъ ни слова о разительной перемѣнѣ, которая произошла въ царѣ Поликсенѣ и въ Камилло. Они съ такимъ изумленіемъ смотрѣли другъ на друга, что казалось, будто ихъ вытаращенные глаза готовы были выскочить изъ своихъ впадинъ. Въ ихъ нѣмомъ молчаніи слышалась живая рѣчь, а ихъ движенія говорили краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Глядя на нихъ, можно было подумать, что до нихъ дошли извѣстія объ искупленіи или о разрушеніи цѣлаго міра. Однако, какъ ни было очевидно ихъ изумленіе, даже самый проницательный наблюдатель не догадался-бы, въ чемъ было дѣло, и что такъ сильно волновало обоихъ — радость или горе? Во всякомъ случаѣ было замѣтно, что каковъ бы ни былъ источникъ волненія царя и его приближенныхъ, оно происходило отъ самыхъ важныхъ причинъ… Вотъ идетъ еще кто-то изъ придворныхъ; можетъ, ему извѣстно болѣе, чѣмъ мнѣ (Входитъ Роджеро). Что новаго, Роджеро?

Роджеро. Всюду готовятся зажигать потѣшные огни. Предсказаніе оракула исполнилось; дочь царя Леонта отыскалась. За одинъ какой-нибудь часъ совершилось столько чудесъ, что описать всего не были-бы въ состояніи даже слагатели балладъ (Входитъ управитель Паулины). Вотъ управитель Паулины; отъ него мы, быть можетъ, узнаемъ еще болѣе (Управителю). Ну, какъ идутъ дѣла? Все, что происходитъ здѣсь, до того похоже на старую сказку, что всему этому вѣрится съ трудомъ. Дѣйствительно-ли правда, что нашъ царь отыскалъ дочь?

Управитель. Совершенная правда и при томъ правда, вполнѣ доказанная обстоятельствами. Вообще доказательства до того единодушны, что можно подумать, будто не слышишь хода дѣла, а что все совершается у каждаго на глазахъ. Въ узлѣ находился ящикъ, а въ немъ оказались мантія царицы Герміоны, ожерелье, найденное на шеѣ малютки, и письмо Антигона, почеркъ котораго былъ признанъ всѣми за его собственный. Наконецъ, сходство дѣвушки съ покойной матерью, ея величавый, царственный видъ, то врожденное благородство, которое сказывается въ каждомъ ея движеніи и которое было-бы совершенно непонятнымъ въ существѣ низкаго происхожденія, все это съ полною очевидностью свидѣтельствуетъ что предположеніе, будто эта дѣвушка — дочь царя Леонта, вполнѣ основательно. Присутствовали вы при встрѣчѣ обоихъ царей?

Роджеро. Нѣтъ.

Управитель. Значитъ, вы прозѣвали самое любопытное, а этого не перескажешь. Вы бы увидали, какъ одна радость увѣнчивалась другою; слезы радости текли неудержимо, и казалось, будто осчастливленные люди провожаютъ горе потоками обильныхъ этихъ слезъ. И взгляды, и руки возносились къ небесамъ, а въ лицахъ произошла такая перемѣна, что людей узнавали не по чертамъ и не по выраженію лица, а только по платью. Нашъ царь, ничего не помня отъ радости, выходилъ изъ себя и, словно удрученный тяжкимъ горемъ, отчаянно кричалъ: — «О, гдѣ твоя мать? Гдѣ твоя мать!» Онъ молилъ богемца о прощеніи, потомъ принимался горячо обнимать будущаго зятя, а отъ него снова переходилъ къ дочери и цѣловалъ ее, цѣловалъ безъ конца. Не забывалъ онъ также благодарить и стараго пастуха, стоявшаго тутъ-же въ видѣ полуразрушеннаго водопровода, бывшаго свидѣтелемъ царствованія не одного, а многихъ царей. Я никогда не слыхивалъ о другой подобной встрѣчѣ; она невольно заставляетъ спотыкаться при передачѣ ея и противится всякому описанію.

Роджеро. Скажите, пожалуйста, что сталось съ Антигономъ, взявшимъ на себя обязанность отвезти малютку?

Управитель. И тутъ опять старая сказка, которую все-таки продолжаютъ разсказывать, хотя никто уже ей не вѣритъ и каждый зажимаетъ уши, чтобы ея не слышать. Антигона разорвалъ на части медвѣдь; это показаніе сына пастуха, у котораго, помимо его дѣйствительно замѣчательнаго простодушія, невольно внушающаго полное довѣріе, сохранились платокъ и перстни, которые Паулина, признала за принадлежавшіе мужу.

Архидамъ. А что сталось съ его спутниками и съ тѣмъ кораблемъ, на которомъ онъ плылъ?

Управитель. Корабль потерпѣлъ крушеніе въ ту самую минуту, когда хозяинъ его на глазахъ у пастуха растерзанъ былъ звѣремъ, такъ что всѣ участвовавшіе въ преступномъ дѣлѣ погибли въ то самое время, когда малютка была найдена… Но поразительнѣе всего была борьба между радостью и горемъ, которая произошла въ благородной Паулинѣ. Однимъ глазомъ она, казалось, оплакивала гибель мужа, а возводя къ небу другой, благодарила боговъ за то, что предсказаніе оракула исполнилось. Она подняла съ земли стоявшую на колѣняхъ принцессу и стала обнимать ее такъ крѣпко, что думалось, будто она желаетъ, чтобы грудь дѣвушки приросла къ ея груди, и вслѣдствіе этого новая разлука стала-бы невозможной.

Архидамъ. Такое зрѣлище было достойно такихъ-же царственныхъ зрителей, какъ и тѣ цари, которые участвовали въ исполненіи.

Управитель. Одною изъ самыхъ трогательныхъ чертъ, именно чертою, выудившею изъ моихъ глазъ, если не рыбу, то обильные потоки слезъ, было то болѣзненное напряженіе мое вниманіе, съ какимъ дочь, переходя отъ одного тяжелаго ощущенія нотъ одного выраженія скорби къ другому, внимала откровенному разсказу кающагося отца о подробностяхъ смерти матери и о причинахъ, слѣдствіемъ которыхъ былъ эта смерть. Наконецъ, у нея вырвалось горькое восклицаніе: «увы!» и она, — можно сказать, — залилась кровавыми слезами, по крайней мѣрѣ, я ручаюсь, что мое сердце облилось въ эту минуту кровью. Даже самые безчувственные и твердые, какъ мраморъ, люди — и тѣ измѣнились въ лицѣ, всѣ были растроганы до глубины души; инымъ сдѣлалось дурно. Если бы весь міръ былъ свидѣтелемъ этого зрѣлища, скорбь была бы всеобщею.

Архидамъ. Вернулись они во дворецъ?

Управитель. Нѣтъ еще. Принцесса услыхала, что у моей госпожи есть изваяніе во весь ростъ ея матери, надъ которымъ нѣсколько лѣтъ подрядъ трудился знаменитый итальянскій художникъ Джуліо Романо. Владѣй этотъ художникъ даромъ безсмертія, умѣй онъ вдыхать въ свои произведенія не кажущуюся, а настоящую жизнь, онъ отбилъ-бы у природы всѣхъ ея поклонниковъ, до того тождественны съ нею самою его поддѣлка подъ нее. Сходство изваянной Герміоны съ Герміоною настоящею до того поразительно, что каждый непремѣнно заговариваетъ съ нею и ждетъ отъ нея отвѣта. Туда-то, нетерпѣливо желая увидѣть изображеніе любимаго существа, теперь отправились всѣ и останутся тамъ ужинать.

Роджего. Я всегда предполагалъ, что въ этомъ уединенномъ жилищѣ таится что-нибудь очень важное, такъ какъ съ самой смерти Герміоны не проходило дня безъ того, чтобы Паулина не побывала тамъ по два или даже но три раза. Не пойти-ли и намъ туда, чтобы своимъ присутствіемъ увеличить число радующихся?

Архидамъ. Кто-же, имѣя возможность туда проникнуть, откажется отъ этого? Каждое мгновеніе ока можетъ вызвать какую-нибудь необычайную радость, и мы много потеряемъ, если этого не увидимъ. Идемте-же (Всѣ трое уходятъ).

Автоликъ. Не будь я съ головы до ногъ забрызганъ грязью прежней жизни, вотъ когда на меня градомъ посыпались-бы и почести, и деньги. Кто, какъ не я, привелъ и старика, и его сына на корабль принца? Кто, какъ не я, разсказалъ, что слышалъ разговоры о какомъ-то узелкѣ и еще о чемъ-то, мнѣ непонятномъ?.. Но въ эту минуту принцу было не до меня; онъ всецѣло былъ занятъ своею возлюбленною, у которой сдѣлался сильный припадокъ морской болѣзни. Да и самъ-то онъ не менѣе своей спутницы страдалъ тою-же болѣзнью; поэтому, за дурною погодою, тайна, которую я хотѣлъ открыть, такъ и осталась тайною… Я однако нисколько объ этомъ не тужу. Если-бы истина обнаружилась, благодаря мнѣ, такой поступокъ съ моей стороны черезъ-чуръ сильно шелъ бы въ разрѣзъ съ остальными моими дѣяніями (Входятъ Пастухъ и Простакъ, оба одѣтые великолѣпно). Вотъ идутъ тѣ, кого я облагодѣтельствовалъ противъ воли. Они, кажется, находятся въ полномъ разцвѣтѣ благополучія.

Пастухъ. Ну, сынокъ, хотя я уже не въ такихъ лѣтахъ, когда можно надѣяться имѣть еще дѣтей, но я утѣшаю себя мыслью, что твои сыновья и дочери, всѣ отъ самаго рожденія будутъ дворянскаго званія.

Простакъ. Очень радъ видѣть тебя, почтеннѣйшій. Ты какъ-то недавно отказался подраться со мною на томъ основаніи, что я не дворянинъ по рожденію. Видишь теперь это платье? Посмѣй только отвѣтить, что не видишь его и что я не настоящій, не урожденный дворянинъ!.. Такая наглость съ твоей стороны будетъ равносильна заявленію, что и плащи на насъ будто бы не дворянскіе. Скажи, что я лгу, и ты мигомъ увидишь, дворянинъ я или нѣтъ.

Автоликъ. Теперь вы дворянинъ, я это знаю.

Простакъ. Я ни на минуту не переставалъ быть имъ за послѣдніе четыре часа.

Пастухъ. И я тоже, любезный.

Простакъ. Да, и онъ тоже. Но я сдѣлался дворяниномъ ранѣе его, потому что царскій сынъ меня взялъ за руку и назвалъ своимъ братомъ, и только тогда оба царя позвали къ себѣ моего отца… Да, только тогда мой братъ — принцъ и моя сестра — принцесса назвали отца отцомъ… Мы заплакали, и это были первыя, пролитыя нами, дворянскія слезы.

Пастухъ. Надѣюсь, мой сынъ, что въ теченіе нашей жизни онѣ будутъ не послѣдними.

Простакъ. О, разумѣется! Иначе это было бы чѣмъ-то несообразнымъ въ нашемъ извращенномъ положеніи.

Автоликъ. Смиренно прошу вашу милость забыть всѣ прежнія мои провинности противъ васъ и замолвить обо мнѣ словечко моему господину принцу.

Пастухъ. Сдѣлай это, сынъ мой, для меня. Разъ мы возведены въ дворянское достоинство, мы и поступать должны по-дворянски.

Простакъ. Ты постараешься исправиться?

Автоликъ. Если это угодно вашей милости.

Простакъ. Дай мнѣ руку. Я поклянусь принцу, что во всей Богеміи немного найдется такихъ честныхъ и вѣрныхъ людей, какъ ты.

Пастухъ. Сказать ты это можешь, но увѣрять клятвенно не слѣдуетъ.

Простакъ. Какъ же не клясться, когда я теперь дворянинъ? Пусть всякая мелкота, простонародье да мѣщане «говорятъ», а я, какъ дворянинъ, непремѣнно долженъ «клясться».

Пастухъ. А если, сынъ мой, это неправда?

Простакъ. Хотя бы это была самая завѣдомая ложь, истинный дворянинъ долженъ клятвенно утверждать ее, если такою клятвою можно услужить пріятелю. Я подъ клятвою увѣрю принца, будто въ сущности ты отличный малый, съ сильными руками, и будто ты намѣренъ перестать пьянствовать… Я вполнѣ убѣжденъ, что ты и не отличный, и не сильный малый, что пьянствовать ты не перестанешь, однако, я въ этомъ поклянусь, желая отъ души, что бы ты былъ и отличнымъ, и сильнымъ, и трезвымъ.

Автоликъ. Добрѣйшій господинъ, я употреблю всѣ усилія чтобы сдѣлаться и тѣмъ, другимъ, и третьимъ.

Простакъ. Да, во что бы то ни стало сдѣлайся и тѣмъ, и другимъ, и третьимъ. Если ты когда-нибудь посмѣешь напиться, оставаясь и не отличнымъ, и не сильнымъ, не вѣрь мнѣ, если я скажу, что это меня удивляетъ… Слушай! наши родственники — принцъ, принцесса и оба царя отправляются смотрѣть изображеніе покойной царицы… Итакъ, ступай за нами; ты найдешь въ насъ добрыхъ и снисходительныхъ господъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Въ Сициліи. Комната въ домѣ Паулины. Входятъ Леонтъ, Поликсенъ, Флоризэлъ, Пердита, Камилло, Паулина, придворные и свита.

Леонтъ. Добрая и умная Паулина, какимъ великимъ утѣшеніемъ я обязанъ тебѣ.

Паулина. Царь и повелитель мой, намѣренія у меня всегда были хорошія, если нельзя того же сказать о моихъ поступкахъ. За всѣ услуги вы вознаградили меня съ лихвою; но то, что вы, какъ и вѣнценосный вашъ братъ, вмѣстѣ съ обрученною четою, удостоили своего посѣщенія мое скромное жилище, превышаетъ всѣ мои заслуги, и у меня не достаетъ и никогда не достанетъ словъ, чтобы выразить вамъ свою благодарность за такую неоцѣненную милость.

Леонтъ. Мы своимъ посещеніемъ доставили тебѣ одно безпокойство. Намъ хотѣлось взглянуть на изображеніе покойной нашей царицы. Мы не безъ значительнаго удовольствія уже осмотрѣли твою картинную галлерею, осмотрѣли много рѣдкихъ вещей, но не видали еще того, на что особенно хотѣлось взглянуть и намъ самимъ, и нашей дочери, именно — изображенія ея матери.

Паулина. Какъ не имѣла она себѣ равной при жизни, такъ, надѣюсь, и мертвое ея изображеніе превзойдетъ все виданное вами до сихъ поръ, все, что до сихъ поръ создано было рукою человѣка! Вотъ почему изображеніе это стоитъ особо, и я приберегла его для конца… Оно находится здѣсь. Приготовьтесь увидать его, приготовьтесь увидать произведеніе искусства, болѣе похожее на настоящую жизнь, чѣмъ сои ь бываетъ похожъ на смерть. Смотрите и скажите хорошо-ли? (Откидываетъ занавѣску, за которою видна статуя). Ваше молчаніе мнѣ по-сердцу; оно яснѣе словъ выражаетъ ваше изумленіе… А все-таки говорите… И прежде всѣхъ вы, мой повелитель: — похожа?

Леонтъ. Совсѣмъ какъ живая! Укоряй меня, безцѣнный мраморъ, чтобы я могъ принять тебя за живую Герміону! Или, нѣтъ, лучше не укоряй!.. Это придаетъ тебѣ еще болѣе сходства съ нею, потому что она была кротка, какъ младенецъ, какъ само незлобіе; но, дорогая Паулина, есть и несходство: у Герміоны не было на лицѣ ни одной морщины; она казалась несравненно моложе, чѣмъ эта.

Поликсенъ. Да, въ самомъ дѣлѣ такъ.

Паулина. Это дѣлаетъ еще болѣе чести необыкновенному искусству художника. Прибавивъ ей шестнадцать лѣтъ, онъ изобразилъ ее такою, какою она была-бы на самомъ дѣлѣ теперь, если-бы продолжала жить.

Леонтъ. Да, если-бы она продолжала жить, она продолжала бы радовать меня такъ-же, какъ жестоко терзаетъ теперь. Такою стояла она, полная такого же величія, когда я просилъ ея руки… Величіе то-же, но тогда оно не было такимъ холоднымъ, какъ теперь, въ немъ чувствовалась жизнь, теплота!.. О, какъ мнѣ стыдно за себя! Не укоряетъ-ли меня этотъ мраморъ за то, что я былъ жестче, безчувственнѣе его самого, былъ болѣе каменнымъ, чѣмъ самый камень?.. О, царственное изваяніе! Въ твоемъ величіи есть что-то волшебное; оно своими чарами пробуждаетъ въ моей памяти всѣ прежніе мои проступки, оно сковываетъ въ изумленной твоей дочери всякое проявленіе жизни такъ, что даже ее можно принять за такое-же изваяніе, какъ и ты.

Пердита. Считайте это суевѣріемъ, но не мѣшайте мнѣ. Дайте мнѣ на колѣняхъ принять у нея благословеніе… Дорогая царица, безцѣнная моя мать, ты, разставшаяся съ жизнью, когда я только-что явилась на свѣтъ, дай мнѣ облобызать твою руку.

Паулина. Осторожнѣе! Статуя только недавно выкрашена и краски не успѣли еще высохнуть, какъ слѣдуетъ.

Камилло. Государь, ваша скорбь до сихъ поръ — живая рана, которую тщетно обвѣвали своимъ дыханіемъ шестнадцать зимъ и столько-же разъ повторявшееся лѣто, но не могли ея изсушить. Даже радость, и та рѣдко бываетъ настолько живуча, а горе обыкновенно убиваетъ себя несравненно ранѣе.

Поликсенъ. Дорогой братъ, позволь тому, кто былъ виновникомъ всѣхъ бѣдъ, взять у тебя такую долю скорби, отъ которой ты захочешь освободиться и которую захочешь взвалить на него.

Паулина. Право, государь, если бы я знала, что моя статуя, — такъ-какъ она въ самомъ дѣлѣ моя, — произведетъ на васъ такое тяжелое впечатлѣніе, я-бы вамъ ея не показала.

Леонтъ. Нѣтъ, не задергивай еще завѣсы.

Паулина. Вамъ не слѣдуетъ смотрѣть на нее слишкомъ долгу, иначе, пожалуй, разыграется воображеніе, и вамъ начнетъ казаться, будто она движется.

Леонтъ. Оставь! Оставь! Я бы желалъ быть уже мертвымъ, хотя мнѣ кажется, что я и такъ уже не живу… О, кто создалъ такое чудное произведеніе?.. Братъ, смотри! Развѣ не поклянешься, что оно живетъ, что настоящая кровь переливается въ его жилахъ.

Поликсенъ. Да, произведеніе дѣйствительно мастерское. Статуя совсѣмъ какъ живая; чудится, будто въ губахъ есть теплота.

Леонтъ. А неподвижные глаза будто движутся. Искусство, очевидно, издѣвается надъ нами.

Паулина. Я задерну занавѣску. Мой государь въ такомъ восторгѣ, что ему скоро покажется, будто статуя въ самомъ дѣлѣ живая.

Леонтъ. О, милая Паулина, дай мнѣ воображать это цѣлые годы, цѣлые десятки лѣтъ! Холодный разумъ всего міра не можетъ дать такого блаженства, какъ это безуміе! Дай мнѣ смотрѣть и смотрѣть безъ конца.

Паулина. Мнѣ жаль, государь, что я такъ сильно васъ разстроила, я боюсь, какъ-бы вы не разстроились еще болѣе.

Леонтъ. Не бойся, Паулина! Такое разстройство дѣйствуетъ слаще и благотворнѣе всякихъ утѣшеній. Мнѣ все кажется, будто отъ ноя вѣетъ жизнью… а развѣ самый искусный рѣзецъ мои, когда-нибудь изваять жизнь, дыханіе… Не смѣйтесь никто надо мною; мнѣ хочется разцѣловать ее.

Паулина. Не дѣлайте этого, государь! Краска на ея губахъ еще сырая. Вы попортите статую, если поцѣлуете ее, да и свои губы испачкаете краской и масломъ… Не задернуть-ли занавѣски?

Леонтъ. Нѣтъ, я этого не дозволю! Цѣлыхъ двадцать лѣтъ не дозволю!

Пердита. И я могла-бы простоять здѣсь столько-же лѣтъ, смотрѣть и не насмотрѣться.

Паулина. Довольно! Или уйдите изъ этой часовни, или приготовьтесь увидѣть новое чудо. Если вы въ состояніи вынести такое зрѣлище, я въ самомъ дѣлѣ заставлю статую двигаться, сойти съ цоколя и взять васъ за руку. Хотя я и ручаюсь, что нѣтъ ничего подобнаго, вы непремѣнно подумаете, будто мнѣ помогаетъ нечистая сила.

Леонтъ. Я съ восторгомъ готовъ смотрѣть на все, чтобы ты ни заставила ее сдѣлать! Что-бы ни заставила ее говорить, я все стану слушать съ наслажденіемъ. Вѣдь и заставить ее говорить, не правда-ли, такъ-же легко, какъ привести въ движеніе?

Паулина. Вамъ необходимо пробудить въ себѣ полную вѣру. Стойте недвижимо… А тотъ, кто думаетъ, будто я прибѣгаю къ волшебству, можетъ уйти.

Леонтъ. Скорѣй, скорѣй! Ручаюсь, что никто не тронется съ мѣста.

Паулина. Музыка, играй и пробуди ее! (Музыка). Время настало!.. Пора тебѣ перестать быть камнемъ; приблизься къ намъ и порази изумленіемъ всѣхъ, смотрящихъ на тебя. Подойди-же къ намъ; я засыплю твою могилу… а ты стряхни съ себя оцѣпенѣніе смерти и снова вернись къ драгоцѣнной жизни… Подходи-же, подходи! (Герміона медленно сходитъ съ цоколя). Видите, она движется. Слышите? — Къ ея поступкамъ нечистая сила будетъ причастна такъ-же мало, какъ и къ моему волшебству. Не отшатывайтесь отъ нея! Этимъ вы убьете ее снова, убьете вдвойнѣ. Подайте ей руку. Когда она была молода, вы искали ея взаимности; теперь, постарѣвъ, она ищетъ вашей.

Леонтъ (Обнимая Герміону). Руки ея теплы. Если это колдовство, пусть оно сдѣлается такимъ-же обыкновеннымъ явленіемъ, какъ, напримѣръ, ѣда.

Поликсенъ. Она обнимаетъ его!

Клмилло. Обвила руками его шею!.. Если въ ней дѣйствительно есть жизнь, пусть она также заговорить.

Поликсенъ. Объясните также, гдѣ она пребывала, какъ спасена отъ смерти?

Паулина. Если я скажу вамъ, что она жива, вы засмѣетесь надъ моими словами, какъ надъ старой сказкой, а между тѣмъ вы сами видите, что она жива, хотя еще не говоритъ. Повремените немного. Выступите вы теперь, прелестная принцесса; станьте на колѣни передъ матерью и попросите, чтобы она васъ благословила. Взгляните и вы. царица! — Ваша пропадавшая дочь отыскалась (Подводитъ къ Герміонѣ Пердиту; послѣдняя опускается на колѣни).

Герміона. О, милосердые боги, взгляните милостивымъ взоромъ на мою дочь и изъ священныхъ вашихъ фіаловъ излейте на ея голову всѣ дары благодати. Теперь, родная моя, разскажи, какъ ты спаслась, гдѣ жила, какими судьбами попала ко двору отца? Отъ меня-же ты узнаешь, какъ я, услыхавъ отъ Паулины предсказаніе оракула, подавала надежду, что ты жива, для того только и сохранила себя, чтобы увидѣть, какъ исполнится предсказаніе.

Паулина. Придетъ время, когда она разскажетъ вамъ все; но съ этимъ спѣшить нечего, не то и отъ васъ, пожалуй, потребуютъ того-же, а такой разсказъ только омрачитъ вашу радость. Вы, которымъ неожиданныя событія принесли столько благополучія, ступайте всѣ вмѣстѣ; подѣлитесь со всѣми своимъ необъятнымъ счастіемъ. А я, — состарившаяся горлица, усядусь на какомъ-нибудь изсохшемъ суку и до самой смерти буду горевать о своемъ добромъ Антигонѣ, котораго мнѣ никогда уже не увидать.

Леонтъ. Перестань, Паулина! Ты должна принять изъ моихъ рукъ мужа, какъ я изъ твоихъ принимаю жену. Это наше условіе, и мы оба поклялись исполнить его свято. Ты возвратила мнѣ жену. Какъ ты спасла ее — объяснится впослѣдствіи, такъ какъ подобное чудо непремѣнно потребуетъ объясненія. Вѣдь я своими глазами видѣлъ ее мертвою или, по крайней мѣрѣ, думалъ, что она умерла… и сколько разъ я тщетно молился на ея могилѣ. Достойнаго тебя мужа отыскивать мнѣ придется не долго: онъ на лицо, и его чувства къ тебѣ давно мнѣ извѣстны. Подойди, Камилло, и возьми ее за руку. Она блистательно доказала, какая она превосходная женщина; за ея добродѣтели, за ея честность ручаются тебѣ два царя… Идемте-же отсюда… Или нѣтъ, погодите. Герміона, взгляни на нашего брата. Простите, что я несправедливо заподозрилъ ваши безупречныя души въ гнусной измѣнѣ. Вотъ твой будущій зять, сынъ Поликсена, волею небесъ обрученный съ нашею дочерью. Добрая Паулина, веди насъ куда-нибудь, гдѣ бы всѣ мы на досугѣ могли и разспрашивать и разсказывать о той роли, которую каждый изъ насъ исполнялъ за долгій промежутокъ, начавшійся со дня нашей разлуки. Веди насъ, Паулина, веди скорѣе (Всѣ уходятъ).

ПРИМѢЧАНІЯ

«Зимняя сказка» впервые появилась въ in folio 1623 года, во объ пей упоминается уже въ 1611 году, въ дневникѣ нѣкоего доктора Формана, который подробно разсказалъ ея содержаніе. Съ другой стороны, намъ извѣстно, что въ ноябрѣ мѣсяцѣ того же года она была играна при дворѣ, какъ объ этомъ упоминается въ актахъ Mastor’а of the Revels, сэра Джорджа Бока: «А play called the winters nightes Tayle». Ho такъ какъ соръ Бокъ только въ 1610 году вступилъ въ эту должность, то мы имѣемъ право заключить, что «Зимняя сказка» была написана въ 1609 году. Съ другой стороны мы знаемъ, что Шекспиръ пересталъ писать для театра и удалился въ Стратфордъ «на покой» въ 1613 году или около того времени. Такимъ образомъ, «Зимняя сказка» вмѣстѣ съ «Цимбелиномъ» и «Бурей», — принадлежитъ къ послѣднему періоду литературной дѣятельности Шекспира. Эта пьеса составляетъ какъ бы переходъ отъ трагедіи къ полу-романтической драмѣ. Самое названіе — «Зимняя сказка» — какъ бы указываетъ на намѣреніе поэта выйти изъ условнаго круга дѣйствительности, или, вѣрнѣе, изобразить эту дѣйствительность преображенной въ мірѣ фантазіи. Какъ и въ настоящей народной сказкѣ, мы имѣемъ здѣсь дѣло съ какими-то невѣдомыми странами и государствами, которыя, хотя и носятъ названія, упоминаемыя въ географіи, но, тѣмъ не менѣе, являются баснословными. Шекспировская Богемія находится у самаго моря и только этимъ моремъ отдѣлена отъ Сициліи; какъ въ Богеміи, такъ и въ Сициліи во главѣ управленія стоятъ какіе-то фантастическіе короли; въ какую эпоху происходитъ дѣйствіе — тоже неизвѣстно, потому что одинъ изъ этихъ королей отправляетъ своихъ пословъ къ дельфійскому оракулу. Однимъ словомъ, это вполнѣ баснословный міръ зимней сказки, да и самая драма, основанная на этой сказкѣ, имѣетъ сказочный характеръ. Между первымъ и послѣднимъ дѣйствіями проходитъ шестнадцать лѣтъ; поэтъ то и дѣло переноситъ насъ изъ Сициліи въ Богемію и наоборотъ, и самое Время, играющее въ произведеніи такую значительную, хотя и неопредѣленную роль, выступаетъ самолично, объясняя намъ, почему оно переноситъ насъ изъ одной эпохи въ другую съ быстротою молніи.

Стр. 168. «Долженъ быть приличенъ и опрятенъ; погрѣшаетъ противъ одного и другого одинъ рогатый скотъ». — Тутъ игра значеніемъ слова neat — чистый, чистоплотный и рогатый скотъ.

Стр. 170. «Но я пилъ, видя, что въ кубкѣ сидитъ паукъ». По народному англійскому повѣрью, пауки считались ядовитыми. Въ дѣлѣ сэра Томаса Оверберга, дѣлѣ, которое надѣлало много шуму въ царствованіе короля Якова ]-го, одинъ изъ свидѣтелей со стороны обвиненія сказалъ: — «Графиня Соммерсетская просила меня, чтобы я досталъ ей яду самаго сильнаго, а поэтому я купилъ для нея семь большихъ пауковъ».

Стр. 198. «а когда коршуны начинаютъ свивать гнѣзда, не брезгаютъ и бѣльемъ». Поселянки лѣсистыхъ мѣстностей приписывали пропажи мелкаго бѣлья, вывѣшиваемаго для сушки, хищнымъ птицамъ, думая, что эти птицы таскаютъ его для своихъ гнѣздъ.

Стр. 198. Автоликъ былъ сынъ Меркурія, бога воровства, и прославился плутовствомъ своимъ даже болѣе, чѣмъ отецъ.

Стр. 203. Рута была эмблемой благодати, а розмаринъ — воспоминанія, памяти.

Стр. 207. «Лепты всѣхъ цвѣтовъ радуги. Кружева всѣхъ узоровъ». — Здѣсь непереводимая игра значеніями слова points — кружева и крючки.

Стр. 219. «Входятъ двѣнадцать пастуховъ, одѣтыхъ сатирами, пляшутъ и удаляются». Съ этимъ танцемъ соединено воспоминаніе объ одномъ мрачномъ событіи. Въ хроникѣ Фруассара описанъ вечеръ, данный при французскомъ дворѣ въ 1592 году; на этомъ вечерѣ французскій король Карлъ VI и пять вельможъ: графъ де-Жуа, сиръ де-Пуатье, графъ де-Валантинуа, сиръ Фоксъ и сиръ Нантулье плясали, одѣтые сатирами. Всѣ пятеро были связаны другъ съ другомъ; король велъ ихъ. Герцогъ Орлеанскій приказалъ подойти слугѣ съ факеломъ, желая разсмотрѣть ихъ лица; къ несчастью, ихъ платье отъ факела загорѣлось; они не успѣли спастись: четверо погибли; только король и Фоксъ избѣжали смерти. Несмотря на это ужасное событіе, пляска сатировъ оставалась въ модѣ во Франціи, и Мельвиль разсказываетъ въ своихъ запискахъ, что пляска эта была введена при дворѣ Маріи Стюартъ нѣкіимъ французомъ Бастіеномъ, и въ первый разъ была исполнена на праздникѣ по поводу рожденія шотландскаго короля Якова VI, впослѣдствіи англійскаго короля Якова I.