Зарока не давай. править
Ван-Букъ, бывшій негоціантъ.
Валентинъ, его племянникъ.
Абатъ.
Учитель танцевъ.
Трактирный служитель.
Работникъ съ фермы.
Слуга Валентина.
Слуга баронесы де-Мансъ.
Баронсса де-Мансъ.
Сесиль, ея дочь.
- ) Характеристики въ оригиналѣ не находится. Она составлена по тѣмъ традиціямъ, по какимъ эта пьеса всегда дается въ Парижѣ на театрѣ «Comédie Fraèaise».
Это замѣчательное произведеніе Мюссе, написанное давно, въ настоящее время съ громаднымъ успѣхомъ идетъ на сценѣ «Французской комедіи» въ Парижѣ. Роли распредѣлены такъ: аббатъ — Го; Валентинъ — Делоне; Ван-Букъ — Тиронъ; баронеса — Маделена Броганъ; Сесиль — Рейхенбергъ.
Ван-Букъ. Негоціантъ, лѣтъ подъ 60; здоровый, плотный, франтоватый старикъ. Очень вспыльчивъ, но старается сдерживать себя.
Валентинъ. Блестящій молодой человѣкъ, очень избалованный дядей, съ легкимъ оттѣнкомъ фатовства, но очень искренній въ нѣжныхъ сценахъ.
Абатъ. Сѣденькій, худенькій старичокъ. Выражается изысканно, говоритъ медленно. Съ баронесой очень почтителенъ. Чрезвычайно довѣрчивъ. Одѣтъ въ черную сутану; на головѣ — бархатная шапочка.
Учитель танцевъ. Высокій, сухой, очень воздушный танцоръ, среднихъ лѣтъ. Съ хохолкомъ, бритый, губы сердечкомъ. Въ чулкахъ и башмакахъ.
Слуги, въ ливреяхъ.
Служитель изъ трактира, въ фартукѣ, какъ ходятъ гарсоны въ кафе.
Работникъ съ фермы въ костюмѣ французскаго крестьянина.
Баронсса де-Мансъ. Живая старуха лѣтъ 50; вспыльчивая и въ высшей степени разсѣянная. Она всегда слушаетъ собесѣдника на половину. Съ дочерью старается держать себя строго. Говоритъ мало. Видна большая привычка приказывать. Красива, одѣта нарядно, со вкусомъ.
Сесиль. Молоденькая дѣвушка, съ большими, удивленными глазами. Наивная, искренняя, теплая натура.
Туалеты и обстановка современные.
Дѣйствіе I — въ Парижѣ; II и III въ имѣніи баронесы, около Парижа.
Ван-Букъ. Племяннпчикъ, здравствуйте!
Валентинъ. Дядюшка, къ вашимъ услугамъ.
Ван-Букъ. Сидите, мнѣ надо поговорить съ вами.
Валентинъ. Слушаю. Присядьте. Не угодноли вотъ въ это кресло?
Ван-Букъ. Милостивый государь, всякое терпѣніе и настойчивость самая упорная лопнутъ-же когда-нибудь! Что прежде извинялось, то теперь ужь не прощается. Непоправимое не исправишь. И кто 20 разъ протягивалъ руку помощи сумасброду, желающему утопиться, тотъ, наконецъ, бросаетъ его или погибаетъ вмѣстѣ съ нимъ.
Валентинъ. О! о! какое вступленіе! Ваши метафоры таки спозаранку поднялись.
Ван-Букъ. Милостивый государь, не угодноли вамъ помолчать, мнѣ не до вашихъ шутокъ. Тщетно преподавались вамъ впродолженіи трехъ лѣтъ самые благоразумные совѣты. Безпечность, неудавшіеся планы, тысяча предлоговъ одинъ другого лучше, проклятая снисходительность — все, что только я могъ сдѣлать и могу еще (по клянусь, я уже больше ничего не сдѣлаю)… Скажите: куда вы ведете меня? Вы, также упрямы…
Валентинъ. Дядюшка Ван-Букъ, кажется, вы разгнѣвались…
Ван-Букъ. Милостивый государь, не прерывайте меня! Вы настолько-же упрямы, насколько я, къ несчастію, былъ терпѣливъ и довѣрчивъ. Ну, мыслимо-ли это, спрашиваю я васъ, чтобы молодой человѣкъ въ 25 лѣтъ жилъ такъ, какъ вы живете? Къ чему служатъ всѣ мои внушенія и когда-же вы, наконецъ, остепенитесь? У васъ ничего нѣтъ, потому что въ концѣ концовъ все, что вы имѣете, это — мое; по умирать я еще не собрался и пищевареніе у меня прекрасное. Что-же вы намѣрены дѣлать въ ожиданіи моей смерти?
Валентинъ. Дядюшка Ван-Букъ, вы слишкомъ разгорячились и непремѣнно скажете липшее.
Ван-Букъ. Нѣтъ, милостивый государь. Я знаю, что говорю. Если я одинъ изъ всей семьи пошелъ по комерческой дорогѣ, такъ только благодаря мнѣ, помните это, крохи нашего разореннаго состоянія были собраны. Вамъ-ли улыбаться?! Еслибъ я не торговалъ индѣйской кисеей въ Антверпенѣ, вы-бы въ вашемъ щегольскомъ халатѣ очутились въ богадѣльнѣ. А теперь съ этой проклятой игрой…
Валентинъ. Дядюшка Ван-Букъ, вотъ ужь это тривьяльно. Вы перемѣнили тонъ, вы расходились; а начали вы гораздо лучше.
Баи-Букъ. Ты смѣешься надо мной, чортъ тебя возьми! Видно, я на то только и годенъ, чтобъ платить во твоимъ векселямъ? Мнѣ сегодня еще принесли твой вексель въ 60 золотыхъ. Долго-ли тебѣ издѣваться надо всѣми? Къ лицу-ли тебѣ розыгрывать фешьонебля (къ чорту эти англійскія слова) когда ты не можешь заплатить портному? Я думаю не все равно: соскочить-ли съ дорогой лошади и взойдти въ богатую квартиру или, выскочивъ изъ наемной кареты, взбираться въ четвертый этажъ. Возвращаясь съ балу, ты, въ твоемъ модномъ жилетѣ, спрашиваешь свѣчку у привратника и тотъ ворчитъ, если онъ ничего не получилъ отъ тебя къ новому году; а одинъ Господь Богъ вѣдаетъ: даришь-ли ты каждый годъ. Живя въ томъ свѣтѣ, который тебѣ не по средствамъ, ты чувствуешь только презрѣніе къ самому себѣ, даже въ обществѣ твоихъ пріятелей. Ты пописываешь что-то въ газеткахъ; по каждый уличный писецъ достойнѣе тебя. Но я копчу тѣмъ, что перестану помогать тебѣ. И умирай тогда на чердакѣ.
Валентинъ. Добрѣйшій дядюшка Ван-Букъ, я люблю васъ и уважаю. Сдѣлайте милость, выслушайте меня. Вы сегодня утромъ уплатили но моему векселю. Когда вы взошли, я стоялъ у окна и видѣлъ, какъ вы пріѣхали. Вы всю дорогу обдумывали проповѣдь такую-же длинную, какъ разстояніе отъ меня до насъ. Пожалуйста, сократите се. Вѣдь все, что вы придумали, я уже знаю; а то, что вы говорите — вы не всегда такъ думаете. У меня есть долги и я ни на что негоденъ — согласенъ. Но что-жь съ этимъ дѣлать? У васъ 60 тысячъ гульденовъ годового дохода…
Ван-Букъ. 50.
Валентинъ. 60, дядюшка. У васъ нѣтъ дѣтей и вы очень ко мнѣ Добры. Если я этимъ пользуюсь, чтожъ тутъ дурного? Съ 60 тысячами годового дохода…
Ван-Букъ. 50, 50!
Валентинъ. 60; вы сами мнѣ говорили.
Ван-Букъ. Никогда. И откуда ты это взялъ?
Валентинъ. Ну, положимъ 50. Вы свѣжи, крѣпки еще и любите пожить. Развѣ это бѣситъ меня? Развѣ я жду-не-дождусь вашего наслѣдства? Нѣтъ, я увѣренъ вы не такъ дурно обо мнѣ думаете. Вы знаете, что и съ вѣтренной головой можно иногда имѣть хорошее сердце. Вы вонъ разсердились на мой халатъ; а сами еще такіе-ли нашивали! Вы жалуетесь на мои модные жилеты — развѣ вамъ угодно, чтобъ я выходилъ въ рубашкѣ? Вы говорите, что я бѣденъ, а друзья мои богаты — тѣмъ лучше для нихъ. Я въ этомъ по виноватъ. Вы воображаете, что они меня балуютъ и ихъ примѣръ портитъ меня. Я отношусь съ презрѣніемъ только къ тому, что надоѣдаетъ мнѣ. Вы платите мои долги, поэтому я ни у кого и не занимаю. Вы упрекаете меня за наемную карету — своего экипажа у меня нѣтъ. Вы желаете, чтобы я занялся чѣмъ нибудь — сдѣлайте меня хоть министромъ, вы и увидите тогда, какую я составлю себѣ карьеру; по если я стану коптѣть заштатнымъ писцомъ въ конторѣ какого-нибудь стряпчаго, скажите на милость, чему я тамъ научусь? Одному только, что все суета суетъ! Вы ставите на видъ мою игру; но если мнѣ везетъ — я выигрываю; а какъ только я начинаю проигрывать — повѣрьте, я ужасно раскаиваюсь въ своей глупости. Вы говорите, что еслибъ я, соскочивъ съ дорогой лошади, взошелъ въ квартиру съ богатой обстановкой — эфектъ вышелъ-бы иной. Еще-бы! Вамъ хорошо такъ разсуждать. Вы прибавляете, что гордитесь тѣмъ, что торговали индѣйской кисеей. Господи! еслибъ я только могъ продавать индѣйскую кисею! Вѣдь это доказывало-бы, что мнѣ есть на что покупать ее. (Перемѣняя тонъ). Послушайте, дядюшка, я, кажется, не ошибаюсь — вы еще не завтракали? Вы уѣхали голоднымъ, благодаря этому гадкому векселю, запьемъ его вмѣстѣ. Вотъ кстати и завтракъ.
Ван-Букъ. Чортъ возьми, какой завтракъ! Ты живешь однако баричемъ.
Валентинъ. Что дѣлать! Если умирать съ голоду, такъ ужь потѣшивъ себя чѣмъ-нибудь.
Баи-Букъ. (Усаживаясь за завтракъ). Ты навѣрно воображаешь, что я все простилъ… потому что я сѣлъ?
Валентинъ. И не думаю. Когда мы разсержены, у насъ проскользаютъ выраженія… напоминающія прилавокъ, и это меня огорчаетъ. Да, вы сами, но замѣчая, уклоняетесь отъ той утонченной вѣжливости, которая васъ отличаетъ отъ другихъ. Но вы понимаете, что я не пойду повсюду разсказывать…
Ван-Букъ. Ну, хорошо, хорошо. Ничего у меня не проскользнетъ. Довольно объ этомъ, поговоримъ о другомъ. (Совершенно измѣняя тонъ). Тебѣ надо-бы жениться.
Валентинъ. Господь съ вами! Что это вы говорите?
Ван-Букъ. Налей мнѣ. Я говорю, что ты входишь въ возрастъ и тебѣ пора жениться.
Валентинъ. Дядюшка! что я вамъ такое сдѣлалъ?
Ван-Букъ. Векселей надавалъ. Да еслибы ты мнѣ и ничего не сдѣлалъ, такъ чтожъ ужаснаго въ женитьбѣ? Послушай, поговоримъ серьезно. Скажите, какое несчастье, еслибъ вотъ сегодня отдали за тебя хорошенькую, воспитанную дѣвушку и въ придачу положили на столъ 50 тысячъ экю, чтобъ было чѣмъ позабавиться вамъ на другой день свадьбы — да, истинное несчастье и есть отъ чего затуманиться! Нечего сказать! Ты должаешь — я плачу твои долги. Женишься — перемѣнишься. Къ тому-же Сесиль де-Мансъ обладаетъ всѣмъ…
Валентинъ. Сесиль де Мансъ! Вы шутите?
Ван-Букъ. Ея имя сорвалось у меня съ языка. Нѣтъ, не шучу. Она, если ты захочешь…
Валентинъ. И если она захочетъ. Это какъ въ пѣсенкѣ поется:
Je sais bien il ne tiendrait qu' à moi
De l'épouser, si elle voulait.
Ван-Букъ. Нѣтъ, это отъ тебя зависитъ, ты ей нравишься.
Валентинъ. Я ее никогда но видалъ.
Ван-Букъ. Это ничего; говорю тебѣ — ты ей нравишься.
Валентинъ. Серьезно?
Ван-Букъ. Честное слово.
Валентинъ. Ну, такъ она мнѣ не нравится.
Ван-Букъ. Почему?
Валентинъ. Потому-же самому, почему и я ей нравлюсь.
Ван-Букъ. Это безсмыслица: говорить, что люди намъ не правятся, когда мы ихъ и не знаемъ.
Валентинъ. Такая-же безсмыслица, какъ говорить, что они намъ правятся. Прошу васъ, оставимъ этотъ разговоръ.
Ван-Букъ. Но подумай, милый, — налей мнѣ — вѣдь когда-же нибудь надо кончать.
Валентинъ. Конечно, всѣ умремъ.
Ван-Букъ. Я хочу сказать, что пора и успокоиться, обзавестись хозяйствомъ, семьей. Ну, что съ тобой будетъ? Предупреждаю, не нынче-завтра я, помимо моей воли, посажу тебя. Я не желаю, чтобы ты разорялъ меня и если ты разсчитываешь на мое наслѣдство — долго тебѣ придется ждать. Твоя женитьба, правда, не дешево мнѣ станетъ; но, по крайней мѣрѣ, это ужь разъ навсегда и потомъ все-таки будетъ дешевле, чѣмъ всѣ твои глупости. Наконецъ, я просто хочу отвязаться отъ тебя — вотъ и все. И такъ, намѣренъ ты расплатиться съ долгами, жениться на хорошенькой дѣвушкѣ и жить спокойно?
Валентинъ. Вы этого желаете, дядюшка? Вы говорите серьезно? Позвольте и мнѣ отвѣчать серьезно. Возьмите еще паштета и потрудитесь выслушать меня.
Ван-Букъ. Послушаемъ.
Валентинъ. А не стану забираться слишкомъ далеко и утомлять васъ ненужнымъ предисловіемъ, напомню только: какъ поступили съ человѣкомъ добрымъ, нрава спокойнаго, который добродушно принялъ жену въ домъ даже послѣ ея безчестнаго поступка. Онъ, какъ вы припомните, былъ братъ могущественнаго монарха и его украсили такъ некстати уборомъ…
Ван-Букъ. Да про кого это ты говоришь?
Валентинъ. Про Менелая, дядюшка.
Ван-Букъ. Чортъ тебя побери! И я-то хорошъ, слушаю тебя!
Валентинъ. Отчего-же? Мнѣ кажется, напротивъ…
Ван-Букъ. Несносный мальчишка, сумасбродъ! Нѣтъ никакой возможности заставить тебя говорить серьезно. Перестанемъ, довольно. Нынѣшняя молодежь никого и ничего не уважаетъ.
Валентинъ. Дядюшка Ван-Букъ, вы опять разгорячитесь.
Ван-Букъ. Нѣтъ, государь мой! Но, право, слыханное-ли это дѣло, чтобъ человѣкъ моихъ лѣтъ служилъ потѣхой школьнику? Ты видно, принимаешь меня за своего товарища? Повторяю…
Валентинъ. Какъ, дядюшка, вы, стало быть, никогда не читали Гомера?..
Ван-Букъ. Ну, а если бы и читалъ? (опять садится).
Валентинъ. Вы говорите мнѣ о супружеской жизни, я привожу вамъ примѣръ славнаго, древняго мужа, это очень естественно.
Ван-Букъ. Нужна мнѣ твоя болтовня! Намѣренъ ты говорить серьезно?
Валентинъ. Хорошо. Выпьемъ за дружбу. Только не перебивайте, иначе вы не поймете меня. Я не затѣмъ упомянулъ о Менелаѣ, чтобъ похвалиться своимъ знаніемъ, а затѣмъ, чтобы не цитировать по напрасну различныхъ честныхъ мужей. Позволяете мнѣ говорить безъ обиняковъ?
Ван-Букъ. Да, и поскорѣй или я ухожу.
Валентинъ. Мнѣ было 15 лѣтъ, я только что вышелъ изъ школы, когда въ первый разъ одна прекрасная дама, паша знакомая, почтила меня своимъ расположеніемъ. Можно-ли въ эти годы различать что хорошо, что дурно? Какъ-то вечеромъ я сидѣлъ у ней. Ея мужъ былъ тутъ-же. Вдругъ онъ встаетъ и говоритъ, что хочетъ идти гулять. При этихъ словахъ мы съ нею обмѣнялись такимъ взглядомъ, что сердце у меня застучало, въ груди отъ радости. Мы останемся вдвоемъ! Я обернулся и вижу — добрякъ надѣваетъ перчатки. Это были козьи перчатки зеленоватаго цвѣта, широкія и съ распоровшимся швомъ на большомъ пальцѣ. Пока мужъ, стоя посреди комнаты, впихивалъ въ нихъ свои руки, чуть замѣтная улыбка проскользнула по лицу жены, очертивъ легкими тѣнями двѣ ямочки на щекахъ. Только глазъ влюбленнаго видитъ такія улыбки; ихъ скорѣе чувствуешь, чѣмъ видишь. Ея улыбка прямо запала мнѣ въ душу. Но по какой-то непонятной странности, воспоминаніе объ этой блаженной минутѣ связано у меня въ головѣ съ представленіемъ о двухъ красныхъ рукахъ, неуклюже втиснутыхъ въ зеленыя перчатки. Съ тѣхъ поръ я не могу вспомнить о нихъ безъ того, чтобъ чисто женская улыбка но скользнула у меня по губамъ. И я поклялся, что никогда, никакая женщина въ мірѣ не надѣнетъ на меня перчатокъ… рогоносца!
Ван-Букъ. Иначе — ты, какъ истый волокита, сомнѣваешься въ добродѣтели женщинъ и боишься, чтобъ тебѣ не отплатилось за прошлое.
Валентинъ. Совершенно вѣрно. Я боюсь «лукаваго» и не хочу ходить въ зеленыхъ перчаткахъ.
Ван-Букъ. Пустые страхи молодости!
Валентинъ. Пожалуй, не вѣрьте. Но и черезъ 30 лѣтъ, если я только доживу, это будетъ убѣжденіемъ моей старости. Поэтому-то я никогда и не женюсь.
Ван-Букъ. Ты утверждаешь, что всѣ женщины лгутъ и обманываютъ своихъ мужей?
Валентинъ. Ничего я не утверждаю и ничего не знаю. Я только знаю одно, что когда я выхожу на улицу, то подъ колеса каретъ не бросаюся; когда хочу пить — въ разбитый стаканъ не наливаю, и когда знакомлюсь съ хорошенькой женщиной — на ней не женюсь. И то я еще не могу утверждать, что умру безъ переломленныхъ ногъ, безъ выбитыхъ зубовъ, безъ…
Ван-Букъ. Полно! Сесиль де-Мансъ добрая, честная, воспитанная дѣвочка.
Валентинъ. Сохрани меня Боже говорить о ней дурно. Лучше ея и на свѣтѣ нѣтъ. Вы говорите, что она воспитана? Но какое воспитаніе получила она? Вывозятъ ее на балы, на скачки, въ театръ? Она выѣзжаетъ одна въ каретѣ утромъ, чтобъ возвратиться въ сумерки? Есть у нея разбитная горничная и особый входъ? Питаетъ она романы въ фельетонахъ? Состоитъ при ней красивый танцоръ, который послѣ вальса слегка пожимаетъ ей пальчики? Принимаетъ она одна по послѣ-обѣдамъ, въ полусвѣтѣ? Есть у нея въ комнатѣ бронзовыя задвижки у дверей, которыя она задвигаетъ мизинчикомъ, отвернувши головку и опуская небрежно тяжелую, непроницаемую портьеру? Кладетъ ли она перчатку въ бокалъ, когда обносятъ шампанское? Выучили-ли ее, при пѣніи моднаго тенора, закатывать глаза? ѣздитъ она на воды? Страдаетъ-ли мигренями?
Ван-Букъ. Господи! Да что ты, что ты говоришь?
Валентинъ. Если она этого ничего не знаетъ, не многому-же ее выучили? И какъ только она выйдетъ замужъ, сама станетъ все это продѣлывать и тогда ужь нельзя ни за что отвѣчать…
Ван-Букъ. У тебя престранныя понятія о женскомъ воспитаніи. Чтожъ, по твоему, надо слѣдовать твоимъ совѣтамъ?
Валентинъ. Нѣтъ, по я хочу, чтобъ молодая дѣвушка была подобно травѣ въ лѣсу, а не растенію въ кадкѣ. Пойдемте, дядюшка, гулять и не станемъ объ этомъ больше волноваться.
Ван-Букъ. Ты отказываешься отъ Сесиль де-Мансъ?
Валентинъ. Отъ нея-ли, отъ другой-ли — все равно.
Ван-Букъ. Ты неисправимъ! Ты въ гробъ меня уложишь. А у меня уже составилось столько блестящихъ плановъ!.. Со временемъ Сесиль будетъ пребогатая. Ты-же меня разоришь да и самъ такъ… сгинешь. (Перемѣняя тонъ). Это что такое? Что тебѣ надо?
Валентинъ. Я подаю вашу трость и шляпу, чтобъ лойдти вмѣстѣ освѣжиться.
Ван-Букъ. Очень мнѣ нужно освѣжаться! Я тебя лишу наслѣдства, если ты не женишься.
Валентинъ. Лишите?
Ван-Букъ. Да, клянусь тебѣ! Я такъ-же буду упрямъ, какъ и ты. Вотъ тогда и посмотримъ, кто кому уступитъ.
Валентинъ. Вы какъ лишите, дядюшка, письменно или словесно?
Ван-Букъ. Словесно, грубіянъ!
Валентинъ, Кому-же оставите ваши капиталы? Пли, быть можетъ, учредите премію добродѣтели и латинской граматики?
Ван-Букъ. Чѣмъ давать себя разорять, я ужь самъ лучше разорюсь всласть.
Валентинъ. Теперь больше не существуетъ ни лотерей, ни рулетки; всего-же пропить и проѣсть — невозможно.
Ван-Букъ. Брошу Парижъ, уѣду въ Антверпенъ и женюсь. И если на то пошло, нарожу тебѣ съ полдюжины двоюродныхъ братьевъ.
Валентинъ. А я отправлюсь въ Алжиръ, поступлю въ драгуны трубачемъ, женюсь на эфіопкѣ и нарожу вамъ двѣ дюжины внучатъ черныхъ, какъ чернила, и глупыхъ-преглупыхъ.
Ван-Букъ. Ну, смотри! Я вотъ какъ возьму эту трость да начну…
Валентинъ. Дядюшка, не сломайте опору вашей старости!
Ван-Букъ. (Обнимая его). Ахъ ты несчастный! Какъ ты надо мной издѣваешься…
Валентинъ. Послушайте: женитьба — претитъ мнѣ; но для васъ, добрый мой дядюшка, я на все готовъ. Какъ бы ни показалось вамъ нелѣпымъ то, что я сейчасъ вамъ предложу — обѣщайте согласиться безъ всякихъ отговорокъ; я съ своей стороны даю вамъ мое слово…
Ван-Букъ. Ну, что такое? Говори скорѣй.
Валентинъ. Обѣщайте сперва, а потомъ я скажу.
Ван-Букъ. Что обѣщать, если я ничего не знаю.
Валентинъ. Обѣщайте согласиться, милый дядюшка, это необходимо.
Ван-Букъ. Ну, хорошо, обѣщаю.
Валентинъ. Если вы желаете, чтобъ я женился на Сесиль де-Мансъ, для этого есть только одно средство: именно доказать мнѣ, что она никогда не натянетъ мнѣ ту пару перчатокъ, о которой мы говорили.
Ван-Букъ. Какъ-же я могу доказать?
Валентинъ. На это есть разныя вѣроятія, изъ которыхъ легко будетъ сдѣлать выводъ. Вѣдь еслибъ я убѣдился, что ее можно совратить въ 8 дней, то, женившись на ней, я сдѣлалъ бы громадный промахъ.
Ван-Букъ. Конечно; по какія вѣроятія?
Валентинъ. Больше 8 дней я у васъ не прошу. Ни баронеса, ни ея дочь никогда меня не видали. Вы отправляйтесь къ нимъ въ имѣнье и скажите, что, къ вашему великому прискорбію, вашъ племянникъ желаетъ умереть холостякомъ. Я явлюсь вслѣдъ за вами; по вы старайтесь показывать видъ, что не знаете меня. Вотъ все, чего я прошу отъ васъ. Остальное — мое дѣло.
Ван-Букъ. Ты пугаешь меня. Что ты придумалъ? Подъ какимъ-же предлогомъ ты къ нимъ явишься?
Валентинъ. Ужь это мое дѣло. Помните только — вы не знаете меня.
Ван-Букъ. Ты съ ума сошелъ! Что ты выдумалъ? Ухаживать подъ чужимъ именемъ, что-ли? Нашелъ, нечего сказать! Да нѣтъ ни одной сказки, гдѣ бы эти глупости не были терты и перетерты. Ты меня, видно, принимаешь за дядюшку изъ комедіи?
Валентинъ. Я-то? Сохрани меня Богъ! Я принимаю васъ за настоящаго дядюшку, даже больше — за самаго лучшаго изъ всѣхъ существующихъ дядей. Право, пойдемте гулять. Послѣ сытнаго завтрака и маленькой ссоры прогулка на солнцѣ даже очень здорова. Пойдемте. Я вамъ повѣдаю всѣ мои мысли, разскажу всѣ планы. Пока вы будете меня бранить, я стану защищать свой тезисъ; пока я буду говорить, вы станете читать мнѣ мораль. И какая-же должна быть незадача, если намъ не повстрѣчается статная лошадь или хорошенькая женщина, которыя насъ обоихъ не развлекутъ. Мы будемъ разговаривать, не слушая другъ друга; это лучшее средство столковаться. Идемте, идемте. (Занавѣсъ.)
Баронеса (вдругъ перестаетъ вышивать и начинаетъ что-то искать). Престранно! Куда я дѣвала клубокъ желтой шерсти?
Абатъ (оставляя книгу и смотря кругомъ). Вы его держали въ рукахъ не больше четверти часа назадъ. Онъ куда-нибудь укатился.
Учитель. Потрудитесь еще повторить эту фигуру, а потомъ мы отдохнемъ.
Сесиль. И хочу поучиться вальсировать въ два на.
Учитель. Баронеса воспрещаютъ. Неугодно-ли вамъ повернуть головку и дѣлать мнѣ опозиціи.
Абатъ. Какъ вамъ поправилась, баронеса, послѣдняя проповѣдь? Вы, кажется, присутствовали на ней?
Баронеса. Это зеленое съ розовымъ по черному фону, какъ маленькое кресло наверху.
Абатъ. Чего-съ?
Баронеса. Ахъ, извините, я совсѣмъ не о томъ думала.
Абатъ. Мнѣ показалось, что вы тамъ были.
Баронеса. Гдѣ?
Абатъ. Въ церкви св. Павла, въ прошлое воскресенье.
Баронеса. Да, очень поправилась. Всѣ плакали. Баронъ безпрестанно сморкался. А ушла въ половинѣ проповѣди, потому что отъ моей сосѣдки ужасно пахло духами — я теперь во власти гомеопатовъ.
Учитель. Какъ я васъ ни прошу, вы не желаете мнѣ дѣлать о позицій. Поверните слегка головку въ сторону и скруглите ручки.
Сесиль. Но если не хочешь упасть, надо смотрѣть прямо.
Учитель. Помилуйте! Это очень некрасиво. Позвольте — смотрите, нѣтъ ничего легче. Глядите на меня: развѣ я падаю? Вы идете направо, а смотрите налѣво. Вы идете налѣво, а смотрите направо. Это такъ легко.
Баронеса. Понять не могу: куда я дѣвала желтую шерсть.
Сесиль. Maman, отчего вы не желаете, чтобы я вальсировала въ два на?
Баронеса. Оттого, что это неприлично. (Абату.) Вы читали «Вѣчнаго Жидa»?
Абатъ. Читалъ, баронеса. Тамъ естыірекрасиня страницы, по самая канва, признаюсь вамъ…
Баронеса. Канва темная, какъ на томъ креслѣ. Вы увидите это съ отдѣлкой палисандровымъ деревомъ.
Сесиль. Но, maman, вальсируютъ-же мисъ Клара и м-ль Ренбо.
Баронеса. Мисъ Клара — англичанка. (Абату.) Я увѣрена, что вы сидите на ней.
Абатъ. Я, баронеса! На мисъ Кларѣ?
Баронеса. Ахъ, нѣтъ! — на шерсти. А, вотъ! Нѣтъ, это красный клубокъ. Куда-же укатился тотъ?
Абатъ. Я нахожу, что нѣкоторыя сцены прекрасны; есть воображеніе, много таланта, легкости.
Сесиль. Maman, почему-же англичанкѣ прилично вальсировать?
Баронеса. Я тоже читала одинъ новый романъ, мнѣ прислали его отъ Шарпантье; теперь я не помню ни заглавія, ни имени автора. Вы читали его?
Абатъ. Читалъ, баронеса.
Баронеса. Это недурно написано.
Абатъ (прислушиваясь). Кажется, отпираютъ рѣшетку. Вы ожидаете гостей?
Баронеса. Ахъ, да. Сесиль, подите сюда.
Учитель. Баронеса желаютъ вамъ что-то сказать.
Абатъ (у окна). Кареты не видно. Должно быть, это лошадей хотятъ проваживать.
Сесиль. Вы звали меня, maman?
Баронеса. Нѣтъ. Ахъ, да, да. Тутъ… пріѣдетъ. Наклонитесь, я скажу вамъ на ухо. Это — партія. Вы причесаны?
Сесиль. Партія?
Баронеса. Да, очень порядочная, отъ 25 до 30 лѣтъ или моложе, я не знаю; родственникъ Ван-Бука.
Сесиль. Родственникъ?
Баронеса. Ван-Бука. Я его не видала. Онъ очень приличный. Ступайте танцовать.
Сесиль. Но, manan, развѣ…
Баронеса. Просто непостижимо, куда пропалъ этотъ клубокъ? У меня только и былъ одинъ желтый. Точно улетѣлъ.
Слуга (докладывая). Г. Ван-Букъ.
Ван-Букъ. Баронеса, честь имѣю вамъ кланяться. Мой племянникъ никакъ не могъ со мной явиться. Онъ просилъ меня передать вамъ свое глубочайшее сожалѣніе и простить, что не могъ сдержать даннаго слова.
Баронеса. А? Такъ онъ не пріѣдетъ? Вотъ моя дочь, она беретъ урокъ танцевъ. Вы позволите ей продолжать? Я позвала ее сюда, потому что у ноя въ комнатѣ слишкомъ тѣсно.
Ван-Букъ. Надѣюсь, я по стѣсняю. Еслибъ мой сумасбродъ племянникъ…
Баронеса. Не хотите-ли чего-нибудь? Какъ поживаете? Садитесь.
Ван-Букъ. Мой племянникъ, баронеса, душевно сожалѣетъ…
Баронеса. Послушайте, что я вамъ скажу. (Абату.) Вы останетесь съ нами; да? Сесиль, что съ тобой?
Учитель. Одѣ устали.
Баронеса. Пустяки! На балѣ протанцовала-бы до четырехъ часовъ и не устала бы. Это ясно, какъ день. (Ван-Буку.) Такъ вы говорите, что это не состоится?
Ван-Букъ. Опасаюсь и если позволите мнѣ сказать…
Баронеса, А! Онъ отказался? Мило!
Ван-Букъ. Баронеса, ради Бога, не подумайте… Я тутъ не причемъ… Клянусь вамъ прахомъ моего отца.
Баронеса. Онъ отказывается? Значитъ дѣло это надо бросить?
Ван-Букъ. Но повѣрьте, баронеса, еслибъ я могъ… (Слышенъ шумъ.)
Баронеса. Что это такое? (Абату.) Посмотрите, пожалуйста,
Абатъ (у окна). Карету опрокинуло, баронеса, у самой рѣшетки дома. Сюда несутъ какого-то молодого человѣка, онъ, кажется, безъ чувствъ.
Баронеса. Боже мой! Ко мнѣ несутъ мертвеца. Скорѣй, чтобъ приготовили зеленую комнату. Пойдемте Ван-Букъ, дайте мнѣ вашу руку. Сесиль, останьтесь и дожидайтесь меня. (Всѣ уходятъ въ двери въ садъ.)
Господи, мертвецъ! Вотъ ужасное происшествіе! Мнѣ очень хочется посмотрѣть, по я боюсь. (У окна.) Ахъ, Боже мой! Это тотъ молодой человѣкъ, котораго я видѣла прошлой зимой на балѣ. Онъ племянникъ Ван-Бука. Ужь не о немъ-ли сейчасъ говорила мнѣ maman? Онъ вовсе не мертвый — вотъ онъ разговариваетъ съ maman. Они идутъ сюда. Странно, я не могу ошибаться, я его знаю. Какая-же у него была цѣль не назваться съ разу? О! я узнаю.
Баронеса. Ступайте, Сесиль, вамъ не къ чему оставаться здѣсь.
Сесиль. Онъ убился, maman?
Баронеса. Вамъ какое дѣло? Ступайте, сударыня, ступайте. (Обѣ уходятъ въ двери налѣво.)
Ван-Букъ. Несчастный! Неужели ты вывихнулъ руку?
Валентинъ. Ничего нѣтъ удивительнаго, даже очень возможно; но дѣйствительно-ли — вопросъ другой. (Снимаетъ повязку.)
Ван-Букъ. Опять твои мерзкія шутки.
Валентинъ. Нужно-же было найдти подходящій предлогъ. Неловко явиться инкогнито въ порядочное семейство. Я далъ золотой кучеру, взявъ съ него обѣщаніе, что онъ меня вывалитъ передъ самымъ домомъ. Кучеръ — человѣкъ честный, не могу на него пожаловаться. Онъ достоинъ вознагражденія. Онъ съ такимъ мужествомъ всадилъ колесо кареты въ канаву, что, кромѣ шутокъ, я рисковалъ сломать себѣ шею. По я не жалуюсь, напротивъ, я очень доволенъ. Этотъ несчастный слуга придалъ моему плану нѣкоторый оттѣнокъ правды, который очень заинтересовываетъ въ мою пользу.
Ван-Букъ. Что ты будешь дѣлать, какія у тебя намѣренія?
Валентинъ. Я явился сюда вовсе не затѣмъ, чтобъ добиться руки м-ль де-Мансъ, а единственно затѣмъ, чтобъ доказать вамъ, какая громадная ошибка могла-бы выйдти, еслибъ я женился на ней. Планъ мой готовъ. До сихъ поръ все идетъ прекрасно. Вы сдержали свое обѣщаніе, какъ Регулъ или Эрнани: вы ни разу еще не назвали меня «племянникомъ» — это главное и самое трудное. Надо отдать справедливость вашей баронесѣ — она также искренно оказала мнѣ помощь, какъ кучеръ вывалилъ меня. Теперь остается только узнать: будетъ-ли конецъ соотвѣтствовать началу? Во-первыхъ, я сдѣлаю признаніе въ любви. Во-вторыхъ, напишу записочку…
Ван-Букъ. Напрасно разсчитываешь. Я не потерплю, чтобъ эта гадкая шутка продолжалась.
Валентинъ. Вы отказываетесь отъ своего слова? Какъ вамъ угодно. И я отказываюсь отъ моего.
Ван-Букъ. Но послушай.
Валентинъ. Я посылаю за лошадьми и уѣзжаю обратно въ Парижъ. Можете лишать меня наслѣдства, если хотите!
Ван-Букъ. Ну, попался-же я въ ловушку! Да объяснись, наконецъ.
Валентинъ. Припомните, дядюшка, нашъ уговоръ. Мы рѣшили такъ: если я вамъ докажу, что моя будущая супруга способна заставить меня носить нѣкія зеленыя перчатки, то я буду дуракъ, женившись на ней.
Ван-Букъ. Однако, позвольте, есть-же извѣстныя границы, извѣстные предѣлы… Я прошу васъ замѣтить, что если вы перейдете за нихъ… Богъ мой! Какъ это, право, ты такъ скоро все предрѣшаешь.
Валентинъ. Если-же она на самомъ дѣлѣ такова, какой вы мнѣ ее росписываете, то для нея нѣтъ ни малѣйшей опасности. Напротивъ, она-же еще выигрываетъ въ моемъ мнѣніи. Ну, представьте себѣ, что я первый попавшійся молодой человѣкъ, влюбленный въ дѣвицу де-Мансъ, въ добродѣтельную супругу Валентина Ван-Бука. Вспомните, какъ нынѣшняя молодежь смѣла и предпріимчива. Чего только влюбленный не сдѣлаетъ! Чего не придумаетъ! Какія страстныя письма, сколько слезъ и сколько фунтовъ копфектъ! Влюбленныйпе знаетъ преградъ. Онъ и не сознаетъ ихъ. И наконецъ, что тутъ дурного? Кого онъ этимъ обижаетъ. Онъ любитъ! О! дядюшка Ван-Букъ, вспомните то время, когда вы любили!
Ван-Букъ. Я всегда и вездѣ былъ приличенъ. Но надѣюсь, и вы станете слѣдовать моему примѣру. Иначе я все разскажу баронесѣ.
Валентинъ. Я ничего и не думаю дѣлать неприличнаго. Во-первыхъ, я признаюсь въ любви; во-вторыхъ, напишу нѣсколько записочекъ; въ третьихъ, подкуплю горничную; въ четвертыхъ, стану бродить по темнымъ уголкамъ; въ пятыхъ, сниму воскомъ форму замочныхъ скважинъ; въ шестыхъ, запасусь веревочной лѣстницей и перерѣжу перстнемъ стекла рамъ; въ седьмыхъ, брошусь на колѣни и прочту наизусть страницу изъ любого романа и въ восьмыхъ, если ничего не достигну, пойду и утоплюсь въ басейнѣ; по клянусь вамъ, что во всемъ останусь приличенъ и не скажу ни одного рѣзкаго слова, которое могло-бы оскорбить благовоспитанность.
Ван-Букъ. Ты — наглый повѣса и ничего подобнаго я не допущу.
Валентинъ. Подумайте: черезъ 4 года все, что я сейчасъ насчиталъ, станетъ продѣлывать другой, если я женюсь на Сесиль де-Мансъ, и какъ-же мнѣ узнать силу ея характера, не попытавшись самому? Вѣдь другой еще дальше зайдетъ, у него будетъ больше времени. Я-же, выпросивъ у васъ восьмидневный срокъ, выказалъ этимъ самымъ крайнюю скромность.
Ван-Букъ. Ты просто поставилъ мнѣ ловушку. Никогда ничего подобнаго я не могъ предвидѣть.
Валентинъ. А что-же вы предвидѣли, когда пошли на мое пари?
Ван-Букъ. Я предвидѣлъ, я думалъ… что ты начнешь ухаживать… сдержанно, сдѣлаешь признаніе… вскользь… Но вѣдь ты ужасенъ! (Сесиль показывается въ глубинѣ сада.)
Валентинъ. Смотрите, вонъ вата кроткая Сесиль идетъ маленькими шажками. Она направляется къ намъ. Спрячьтесь куда нибудь, вы будете свидѣтелемъ первой стычки, потомъ скажете мнѣ ваше мнѣніе.
Ван-Букъ. Ты женишься на ней, если она тебя дурно приметъ?
Валентинъ. Положитесь на меня и сидите смирно. (Baн-Букъ открываетъ маленькую дверь направо въ сосѣднюю комнату и останавливается въ дверяхъ, на порогѣ, держась за ручку дверей.) Я очень радъ, что вы тутъ. Вы увидите, что при нѣкоторой ловкости (обматываетъ руку повязкой), жертвы, сдѣланныя по имя красоты, воздаются сторицей. Главное, не двигайтесь. Это критическая минута; не забывайте святость клятвы. (Ван-Букъ скрывается въ сосѣднюю комнату.)
Валентинъ (кланяясь). М-ль.
Сесиль. Ахъ, это вы? А васъ не узнала. Какъ вашъ вывихъ?
Валентинъ (въ сторону). Вывихъ! какое гадкое слово. (Вслухъ.) Благодарю васъ, вы слишкомъ добры. Есть страданія, которыя чувствуешь на половину, и то вниманіе, какое мнѣ здѣсь оказываютъ…
Сесиль. Я прикажу принести вамъ бульону. (Уходитъ.)
Ван-Букъ. Ты женишься на ней! Ты женишься! Признайся: вѣдь она прелестна? Сколько простоты! Какая скромность! Лучшаго выбора и сдѣлать нельзя.
Валентинъ. Подождите, подождите, дядюшка. Вы ужасно скоро все улаживаете.
Ван-Букъ. Зачѣмъ ждать? Къ чему? Ты ясно видишь, съ кѣмъ имѣешь дѣло. Какъ ты будешь счастливъ съ такой женой! Пойдемъ, признаемся баронесѣ. Я берусь се успокоить.
Валентинъ. Бульону! Бульону! Какъ это молоденькая дѣвушка рѣшается произнести подобное слово! Она мнѣ не нравится. Она дурна и глупа. Прощайте, дядюшка. Я ѣду въ Парижъ.
Ван-Букъ. Вы шутите? Такъ-то вы сдерживаете свое слово? Вы смѣетесь надо мной или принттмаете меня за повѣсу изъ вашей категоріи? Вы пользуетесь моей опрометчивостью для вашихъ мерзкихъ штукъ? Или вы въ самомъ дѣлѣ явились сюда совращать? Праведный Боже! Еслибъ я только могъ повѣрить…
Валентинъ. Развѣ я виноватъ, что она мнѣ не нравится. Я за это не отвѣчаю.
Ван-Букъ. Чѣмъ-же это она вамъ не понравилась? Она хорошенькая или ужь я ничего не смыслю въ женской красотѣ. У нея прекрасные глаза, великолѣпные волосы, недурной станъ. Она хорошо образована, знаетъ по-англійски и по-итальянски. У нея 30 тысячъ годового доходу, въ ожиданіи большого наслѣдства. Чего по вашему ей не достаетъ и почему-же она вамъ не нравятся?
Валентинъ. Никогда нельзя съ точностью опредѣлить, почему такія личности намъ правятся, другія пѣть. По крайней мѣрѣ, я знаю одно: она мнѣ не правятся, ни она сама, ни ея вывихъ, ни ея бульонъ.
Ван-Букъ. Это въ васъ заговорило самолюбіе. Еслибъ меня тутъ не было, вы-бы съ три короба наболтали мнѣ про вашу первую встрѣчу и прихвастнули-бы даже. Вы воображали побѣдить ее въ одинъ мигъ. Вотъ это-то васъ и задѣло за живое. Вы находите, что она дурна, потому что она мало обратила на васъ вниманія. Я прекрасно васъ знаю, лучше, чѣмъ вы думаете; но я легко не сдамся, я не позволю вамъ уѣзжать.
Валентинъ. Какъ хотите. Повторяю: она мнѣ не по вкусу. Я нахожу, что она не хороша и у нея такой глупый видъ, что даже возмутительно. Глаза, правда, недурны; по безъ всякаго выраженія. Вотъ вы находите, что станъ у нея… такъ себѣ, по моему-же если и есть въ ней что хорошаго, такъ это еще, пожалуй, фигура. Она знаетъ по-итальянски — ну и поздравляю ее. Она, можетъ быть, по-итальянски не такъ глупа. Что-же до ея приданаго, пускай ужь оно остается при пси, такъ-же, какъ и ея бульонъ.
Ван-Букъ. Ну, найдется-ли во всемъ мірѣ другая такія взбалмошная голова? Не слушай, не слушай дядю. Я сегодня утромъ истинную правду сказалъ тебѣ: ты только и годенъ на одни дурачества. Я съ тобой больше носиться не стану. Женись хоть на прачкѣ, если желаешь! Ты отказываешься отъ своего счастья, оно у тебя подъ руками. Богъ мнѣ свидѣтель — за послѣдніе 3 года мое терпѣніе было таково, что другой-бы на моемъ мѣстѣ…
Валентинъ. Пли это мнѣ показалось? Посмотрите-ка, дядюшка, она опять идетъ.
Ван-Букъ. Гдѣ? Кто? Что ты говоришь?
Валентинъ. Развѣ вы не видите; вонъ мелькаетъ бѣлое платье между кустовъ сирени? Я не ошибаюсь — это она. Скорѣй, дядюшка, уходите; не надо, чтобъ насъ видѣли вмѣстѣ.
Ван-Букъ. Зачѣмъ мнѣ прятаться — она тебѣ не нравится.
Валентинъ. Я хочу къ ней подойдти, чтобы вы потомъ не упрекали меня.
Ван-Букъ. Ты женишься, если она не поддастся тебѣ?
Валентинъ. ІІІ-шъ! тише, она идетъ. (Ван-Букъ скрывается въ сосѣднюю комнату.)
Сесиль. Maman поручила мнѣ спросить васъ: вы думаете сегодня ѣхать?
Валентинъ. Сегодня. Я уже послалъ за лошадьми.
Сесиль. Сядутъ въ вистъ играть, maman было-бы очень пріятно, еслибъ вы сѣли четвертымъ.
Валентинъ. Я весьма сожалѣю, но я не умѣю играть.
Сесиль. Не останетесь-ли вы у насъ отобѣдать. Будетъ фазанъ съ трюфелями.
Валентинъ. Благодарю васъ, я трюфелей не ѣмъ.
Сесиль. Послѣ обѣда кое-кто пріѣдетъ, станемъ танцовать.
Валентинъ. Простите меня, я никогда не танцую.
Сесиль. Очень жаль. Прощайте. (Уходитъ.)
Ван-Букъ. (Выходя). Ну, что, жениться на ней? Или въ самомъ дѣлѣ ты послалъ за лошадьми? Ты шутишь?
Валентинъ. Да, она мила. Теперь она мнѣ показалась лучше, чѣмъ въ первый разъ. У нея есть около рта родимое пятнышко, котораго я не замѣтилъ.
Ван-Букъ. Куда ты ѣдешь, что съ тобой случилось? Угодно тебѣ отвѣчать мнѣ серьезно?
Валентинъ. Я никуда не ѣду. Вы находите, что она дурно сложена?
Ван-Букъ. Я? Избави меня Богъ! По мнѣ она совершенство.
Валентинъ. Теперь еще рано садиться играть въ карты. Вы играете, дядюшка, въ вистъ?
Ван-Букъ. Конечно.
Валентинъ. Сядьте за четвертаго.
Ван-Букъ. Я дожидаюсь, когда вамъ будетъ угодно отвѣчать мнѣ: остаетесь вы здѣсь или нѣтъ?
Валентинъ. Если я останусь, то единственно ради нашего заклада. Мнѣ-бы не хотѣлось его проиграть, только, пожалуйста, ни на что не разсчитывайте до вечера. Мнѣ хочется выпить бульону. Потомъ надо-бы написать. Я увижусь съ вами за обѣдомъ.
Ван-Букъ. Писать? Надѣюсь это не къ ней?
Валентинъ. Ради нашего заклада — мы съ вами уже условились.
Ван-Букъ. Я рѣшительно возстаю или ты мнѣ покажешь письмо.
Валентинъ. Смотрите, сколько угодно! Я сказалъ и опять повторяю: она мнѣ правится… слегка.
Ван-Букъ. Какая-же тогда необходимость писать? Почему ты не сдѣлалъ ей сейчасъ словеснаго признанія, какъ обѣщалъ?
Валентинъ. Почему?
Ван-Букъ. Ну, да, что тебѣ помѣшало? Ты ни крошечки не смутился.
Валентинъ. Смотрите, вотъ она въ третій разъ проходитъ, видите вонъ тамъ, по алеѣ?
Ван-Букъ. Она поворачиваетъ къ куртинѣ.
Валентинъ. Ахъ, кокетливая дѣвочка! Она точно бабочка играетъ съ огнемъ. Брошу эту монету: орелъ или рѣшетка, чтобъ узнать, полюблю-ли я ее.
Ван-Букъ. Постарайся сперва, чтобъ она тебя-то полюбила. Остальное не такъ трудно.
Валентинъ. Хорошо. Давайте смотрѣть на все. Она должна пройдти между двумя купами деревьевъ; если она повернетъ голову въ нашу сторону — я люблю ее; если нѣтъ — я уѣзжаю въ Парижъ.
Ван-Букъ. Бьюсь объ закладъ, что не обернется.
Валентинъ. Какже! Давайте смотрѣть, давайте.
Ван-Букъ. Ты выигралъ… ахъ нѣтъ, нѣтъ еще; она что-то внимательно читаетъ.
Валентинъ. Я увѣренъ, что она обернется.
Ван-Букъ. Нѣтъ… она подвигается. Я увѣренъ, что она не станетъ оборачиваться.
Валентинъ. Однако, она должна насъ видѣть оттуда. Насъ ничто не скрываетъ, говорю вамъ — она обернется.
Ван-Букъ. Прошла! Ты проигралъ.
Валентинъ. Разрози меня Богъ, если я не напишу ей! Долженъ-же я знать, наконецъ, чего мнѣ держаться. Невѣроятно, чтобъ молоденькая дѣвочка обращалась такъ небрежно съ порядочными людьми. Просто одно притворство, кокетство. Я вотъ ей сейчасъ пошлю любовное посланіе по всѣмъ правиламъ. Скажу, что умираю по ней; руку переломилъ ради свиданія съ нею и что если она меня отвергнетъ — то я застрѣлюсь; а если полюбитъ — то завтра же я похищаю ее.
Ван-Букъ. Умѣрьте вашъ пылъ, племянникъ! Что съ вами? Вы надѣлаете бѣдъ.
Валентинъ. По вашему два-три слова, брошенныя на вѣтеръ, означаютъ что-нибудь? Ни я, ни она ничего другъ-другу особеннаго не сказали; съ чего ей было обертываться? Она ничего не знаетъ и я ничего не съумѣлъ ей сказать. Если хотите, я, можетъ быть, и страненъ; по я задѣтъ за живое, самолюбіе мое страдаетъ. Дурна-ли она, хороша-ли — мнѣ все равно; только я хочу знать, что у нея на душѣ. Тутъ непремѣнно кроются какія нибудь хитрости, какая ни будь задняя мысль, какой мы и не подозрѣваемъ. Предоставьте мнѣ все разъяснить.
Ван-Букъ. Чортъ возьми, какъ ты расходился. Ужь не влюбился-ли ты въ самомъ дѣлѣ?
Валентинъ. Нѣтъ; говорю вамъ, она мнѣ не нравится. Скорѣй, скорѣй, я хочу ей писать. Я покажу вамъ письмо.
Ван-Букъ. Ужь я сказалъ, что никакихъ писемъ не допускаю, тѣмъ болѣе такого, какое вы собираетесь послать.
Валентинъ. Повторяю: покажу вамъ письмо, покажу. (Оба уходятъ въ садъ).
Баронсса. Что хотите говорите, по играть съ балвапомъ пренепріятно; поэтому я деревни терпѣть не могу.
Абатъ. Гдѣ-же г. Ван-Букъ? (Оли садятся за карточный столъ).
Баронеса. Онъ на верху съ вываленнымъ господиномъ, который — между прочимъ — не очень-то вѣжливо поступилъ, отказавшись отобѣдать съ нами.
Абатъ. У него, можетъ быть, спѣшныя дѣла.
Баронеса. Дѣла! У кого-же ихъ нѣтъ? Хороша отговорка! Еслибъ только думали о дѣлахъ, то ни на что другое не годились-бы. Давайте играть въ пикетъ. Я сегодня въ ужасномъ настроеніи.
Абатъ. Несомнѣнно нынѣшніе молодые люди не стараются быть вѣжливыми.
Баронеса. Вѣжливыми! Еще-бы. Да понимаютъ-ли они, знаютъ-ли они, что такое быть вѣжливымъ? Мой кучеръ вѣжливъ. Въ мое время, абатъ, молодежь была внимательна.
Абатъ. То было хорошее время, баронеса.
Баронеса. (Сдавая карты). Дѣла! Желала-бы я видѣть, какъ поступилъ-бы мой братъ, который жилъ при дворѣ, еслибъ его опрокинули передъ домомъ и сами хозяева выбѣжали-бы къ нему на помощь: да онъ скорѣй состоите свое потерялъ-бы, чѣмъ отказываться сѣсть четвертымъ въ вистъ. Дѣла! Развѣ у меня ихъ нѣтъ! Вотъ сегодняшній вечеръ, напримѣръ: у меня ужь силъ не хватаетъ распоряжаться, хлопотать. Ахъ, ахъ, опять мой мигрень!..
Абатъ. По при такихъ важныхъ обстоятельствахъ не можете-ли вы отложить вечеръ?
Баронеса. Вы съ ума сошли? Чтожь вы хотите, чтобъ я, позвавши гостей, поблагодарила ихъ за посѣщеніе и выпроводила вонъ. Подумайте, что вы только говорите.
Абатъ. Я думалъ, что при такихъ неожиданныхъ обстоятельствахъ… какъ ваше нездоровье, можно было-бы, никого не обижая…
Баронеса. И къ довершенію всего еще по хватаетъ свѣчъ! Взгляните, пожалуйста, тамъ-ли дворецкій.
Абатъ. (Посмотрѣвъ въ двери налѣво). Онъ занятъ прохладительными.
Баронеса. Благодарю. Вотъ еще эти несносныя прохладительныя — есть, право, отъ чего умереть. Цѣлую недѣлю я сама о нихъ пишу въ городъ и ихъ сейчасъ только привезли. Спрашиваю васъ: неужели все это выпьется?.. Вамъ брать. Вы ничего не оставляете?
Абатъ. Нѣтъ, баронеса. Мнѣ надо туза. Вотъ и г. Ван-Букъ.
Баронеса. Продолжайте, вамъ хвалиться.
Ван-Букъ. (Тихо баронесѣ). Баронсса, мнѣ необходимо сказать вамъ два слова.
Баронеса. (Абату). Что-же?
Абатъ. 5 картъ въ 45 очковъ.
Баронеса. Не годятся. (Ван-Буку). Что такое?
Ван-Букъ. Прошу васъ на одну минуту. Я не могу говорить при свидѣтелѣ; то, что я имѣю вамъ сообщить, не терпитъ отлагательства.
Баронеса. (Вставая). Вы пугаете меня, что случилось?
Ван-Букъ. Нѣтъ, очень важное. Вы, пожалуй, станете гнѣваться на меня; по я вынужденъ даже измѣнить слову, которое имѣлъ неосторожность дать. Молодой человѣкъ, принятый вами — мой племянникъ.
Баронеса. А — ба!
Ван-Букъ. Онъ желалъ познакомиться съ вами подъ чужимъ именемъ. Я-же, не видя въ этомъ ничего дурного, согласился на его выдумку, къ тому-же она и ненова.
Баронеса. Боже мой, да такія-ли выдумки я видала!
Ван-Букъ. Но я долженъ предупредить васъ, что племянникъ написалъ письмо нашей дочери и въ самыхъ необузданныхъ выраженіяхъ. Ни просьбы мои, ни угрозы не могли удержать его отъ этого поступка. И одинъ изъ вашихъ слугъ, къ моему прискорбію, взялся передать письмо но назначенію. Въ письмѣ сдѣлано признаніе въ любви и я долженъ прибавить: въ любви самой пылкой.
Баронеса. Правда? Ну, чтожь, это еще не страшно. Вашъ мальчикъ съ воображеніемъ.
Ван-Букъ. Создатель, съ какимъ еще! Кому вы это говорите? Теперь, баронеса, вамъ слѣдуетъ принять мѣры, чтобъ остановить послѣдствія всей этой исторіи. Вы у себя, что-же касается меня, то признаюсь вамъ, я просто задыхаюсь, я едва стою на ногахъ. Уфъ! (Падаетъ въ кресло).
Баронеса. Ахъ, Боже мой! Что съ вами? Вы блѣдны, какъ полотно! Скорѣй, разскажите мнѣ все, ничего ужь не скрывайте.
Ван-Букъ. Я все вамъ разсказалъ.
Баронеса. Такъ это только-то? Успокойтесь. Если вашъ племянникъ писалъ Сесиль, она покажетъ мнѣ письмо.
Ван-Букъ. Убѣждени-ли вы, баронеса? Любовь — опасная вещь.
Баронеса. Ботъ вопросъ! Что-жъ бы это было, еслибъ дочь не показывала писемъ матери?
Ван-Букъ. Гмъ… ну, а я-бы не поручился.
Баронеса. Что вы хотите сказать, г. Ван-Букъ? Знаете-ли, съ кѣмъ говорите? И въ какомъ обществѣ вы жили, чтобъ сомнѣваться въ подобныхъ вещахъ? Я не знаю, какъ теперь поступаетъ наша буржуазія, ни какъ она ведетъ себя въ подобныхъ случаяхъ… по оставимъ этотъ разговоръ. Кстати вотъ дочь моя; вы увидите, что она идетъ показать мнѣ письмо. (Къ абату). Что-жъ, продолжайте игру.(Опять усаживается за карты).
Абатъ. 45 не годятся?
Баронеса. Не годятся. У васъ ничего нѣтъ. 14 тузовъ, 6 и 15 составятъ 95. Вамъ ходить.
Ван-Букъ. (Тихо баронесѣ). Я не замѣчаю, чтобъ ваша дочь хотѣла показать вамъ письмо.
Баронеса. (Тихо Ван-Буку). Вы не знаете, что говорите. Абатъ стѣсняетъ ее. Я въ ней увѣрена, какъ въ самой себѣ. (Абату). Я все свое взяла. Вамъ брать.
Слуга (докладывая). Г. абатъ, васъ просятъ. Пришелъ церковный сторожъ.
Абатъ. Что имъ надо? Я занятъ.
Баронеса. Передайте карты Ван-Буку. Онъ сыграетъ за васъ эту игру. (Абатъ и слуга уходятъ).
Баронеса. Вамъ сдавать — я снимала. Что это какъ вы сдаете!
Ван-Букъ. Признаюсь вамъ, я не спокоенъ. М-ль Сесиль и подумаетъ показывать вамъ письма.
Баронеса. Говорю вамъ, я отвѣчаю за нее; это вы стѣсняете ее.
Вонъ она мнѣ дѣлаетъ знаки, я отсюда вижу.
Ван-Букъ. Вы полагате? Я ничего не вижу.
Баронеса. Сесиль, подойдите сюда, вы за версту сидите. (Сесиль садится ближе). Вы, кажется, хотѣли мнѣ что-то сказать?
Сесиль. Я? — нѣтъ, maman.
Баронеса. Ба! у меня только 4 карты! Ван-Букъ, игра ваша. У меня 3 валета.
Ван-Букъ. Можетъ быть, вы желаете остаться наединѣ.
Баронеса. Нѣтъ, не уходите, это ничего. Сесиль, ты можешь говорить и при г. Ван-Букъ.
Сесиль. Да у меня нѣтъ секретовъ, maman.
Баронеса. Вы не сбирались со мной поговорить?
Сесиль. Нѣтъ, maman.
Баронеса. Не понимаю! И что это вы выдумали, Ван-Букъ?
Ван-Букъ (тихо). Я сказалъ истинную правду, баронеса.
Баронеса (тихо). Невозможно. Сесиль ничего не говоритъ, ясно, что она ничего и не получала.
Ван-Букъ (тихо). Я видѣлъ своими глазами.
Баронеса (вставая). Сесиль, что это значитъ? Встаньте и смотрите мнѣ прямо. Что у васъ въ карманѣ?
Сесиль. Maman, я не виновата, это… тотъ молодой человѣкъ нависалъ мнѣ.
Баронеса. Посмотримъ. (Сесиль подаетъ письмо). Меня интересуетъ стиль того молодого человѣка, какъ вы его зовете. (Читаетъ). «Я умираю отъ любви къ вамъ. Я встрѣчалъ васъ прошлой зимой и, услыхавъ, что вы въ деревнѣ, рѣшился увидать васъ опять или погибнуть. Я далъ золотой кучеру»…-- Не желаетъ-ли онъ, чтобъ мы возвратили ему его золотой? Большая нужда намъ знать, — «Кучеру, чтобъ онъ опрокинулъ меня передъ вашимъ домомъ. Я видѣлъ васъ сегодня два раза, по ваше присутствіе такъ меня смутило, что я ничего не нашелся вамъ сказать. Страхъ потерять васъ и необходимость ѣхать»…-- Это хорошо! Кто-же заставляетъ его уѣзжать? Онъ самъ отказался отобѣдать. — «Заставляютъ меня просить у васъ свиданія. Я знаю, что не имѣю никакого нрава на ваше довѣріе…» — Прекрасная оговорка и очень кстати! — «Но любовь все пзвппяетъ. Сегодня вечеромъ, въ 9 часовъ, во время бала, я буду около фермы. Всѣ подумаютъ, что я уѣхалъ. Я выѣду изъ вашего дома въ каретѣ передъ самымъ обѣдомъ, по, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, я изъ кареты выйду». — Нѣсколько шаговъ! По его выходитъ будто паша главная алея въ 3 аршина длины — шагнулъ и тутъ! — «Если во время вечера вы можете улучить нѣсколько минутъ, постарайтесь сдѣлать такъ, чтобы боковая дверь въ павильонѣ была отперта, иначе я пущу себѣ пулю въ лобъ…» — Хорошо. — «Въ лобъ. Я не думаю, чтобъ ваша матушка…» — А, ваша матушка! Посмотримъ-ка. — «Очень о васъ безпокоилась. У нея, какъ слышно, вѣтеръ бродитъ въ головѣ…» — Г. Ван-Букъ, что это значитъ?
Ван-Букъ. Я не слыхалъ, баронеса. Баронеса (передавая ему письмо). Читайте сами и потрудитесь передать нашему племяннику, чтобы онъ сію минуту убирался изъ моего дома и чтобы никогда не возвращался.
Ван-Букъ. Дѣйствительно, стоитъ: «вѣтеръ бродитъ въ головѣ». Я не замѣтилъ; а онъ письмо мнѣ прочелъ.
Баронеса. Онъ прочелъ вамъ и вы передали письмо моимъ людямъ! Подите прочь! Вы старый дуракъ и я не хочу больше васъ видѣть. (Сссиль) А вы, сударыня, пожалуйте сюда. (Ведетъ ее къ маленькой двери направо).
Сесиль. Но, maman…
Баронеса. Идите, сударыня, и по разсуждайте. (Запираетъ за псю дверь на ключъ).
Абатъ. Баронеса, я пришелъ попросить васъ…
Баронеса (Кладя ключъ въ карточный столъ). Слава Богу, заперла ее.
Абатъ. Заперли? Кого? (Ван-Буку). Что съ вами, г. Ван-Букъ?
Ван-Букъ (Горячась). Что со мной? Что?.. Довольно съ меня.
Баронеса (Также). И съ меня тоже!
Ван-Букъ. Я ухожу изъ этого дома навсегда. Объ одномъ только сожалѣю: зачѣмъ бывалъ.
Баронеса. А я сожалѣю, зачѣмъ васъ принимала! (Сильно разсерженные уходятъ въ разныя стороны).
Абатъ. Что все это обозначаетъ? (Сесиль стучится въ дверь).
Сесиль (Изъ сосѣдней комнаты). Г. абатъ, г. абатъ, отоприте мнѣ, пожалуйста!
Абатъ. Не могу, сударыня, безъ предварительнаго разрѣшенія.
Сесиль. Ключъ тамъ, въ карточномъ столѣ.
Абатъ. Какъ-же вы знаете?
Сесиль. Я смотрѣла въ замочную скважину; вамъ стоитъ только взять ключъ и отпереть мнѣ.
Абатъ (Достаетъ ключъ изъ стола). Правда ваша: ключъ дѣйствительно здѣсь; по я пикоимъ образомъ не могу имъ воспользоваться, хотя это и противно моему желанію.
Сесиль. Ахъ, мнѣ дурно!
Абатъ. Боже милостивый! Успокоитесь. Ужь не случилось-ли съ нами чего опаснаго? Ужь не копчаетесь-ли вы? Умоляю васъ, отвѣчайте мнѣ? Что вы чувствуете?
Сесиль. Мнѣ дурно, мнѣ дурно!
Абатъ. Не могу-же я оставить безъ помощи такую милую особу. Будь — что будетъ, я на себя возьму всю вину, хоть и станутъ сердиться. (Отпираетъ дверь).
Сесиль. А я, абатъ, убѣгу, чтобы тамъ ни гонори-ъ! (Убѣгаетъ стремглавъ въ садъ). Занавѣсъ.
Вани-Букъ. Опять письмо! Это ужь изъ рукъ вонъ!
Валентинъ. Да, и опять, и еще, и 10 — если нужно. Проклятая баронеса разстроила мое первое свиданіе, я назначилъ второе и теперь дождусь здѣсь отвѣта. Эй! кто тамъ есть!
Слуга (изъ трактира). Не желаете-ли, сударь, откушать?
Валентинъ. Нѣтъ. Подайте одного шампанскаго, если оно у васъ найдется.
Ван-Букъ. Подадутъ тебѣ мерзѣйшаго вина; уксусъ какой-нибудь.
Слуга. Помилуйте, у насъ можно получить все, что пожелаете.
Ван-Букъ. Вотъ какъ? Въ такой-то дырѣ? Что ты хвастаешься?
Слуга. Здѣсь собираются господа во время охоты и мы все имѣемъ. (Приноситъ шампанское и уходитъ. Ван-Букъ впродолженіи всей сцены понемногу пьетъ.)
Валентинъ. Ну, дядюшка, не малодушествуйте.
Ван-Букъ. Будь покоенъ, я тебя не оставлю. Кллпусь прахомъ покойнаго брата и свѣтомъ очей моихъ: пока носятъ меня ноги и голова моя на плечахъ — я неустанно буду препятствовать твоему мерзкому замыслу и отвращать ужасныя послѣдствія.
Валентинъ. Будьте увѣрены, что я ни за іоту не отступлю. Клянусь моимъ праведнымъ гнѣвомъ и мракомъ ночи, которая мнѣ покровительствуетъ: пока будетъ у меня бумага и чернила, я стану продолжать и доведу до конца мой мерзкій замыселъ, какъ-бы вы тамъ ни старались мнѣ препятствовать.
Bau-Букъ. И еслибъ ты еще любилъ ее! Еслибъ я былъ увѣренъ, что всѣми твоими безумствами руководитъ какое-нибудь человѣческое чувство, а то вѣдь — нѣтъ! Ты просто — ловеласъ, ты только и думаешь, какъ-бы соблазнить, и твоя цѣль, твоя мечта — самая гнусная измѣна. Нѣтъ, ты не племянникъ мнѣ!
Валентинъ. И еслибъ еще вы бранились, еслибъ я видѣлъ, что въ душѣ вы посылаете ко всѣмъ чертямъ и баронесу, и ея знакомыхъ, а то вѣдь нѣтъ! Вы просто устали и никакого оскорбленія, нанесеннаго намъ обоимъ, не чувствуете. Нѣтъ, вы не дядя мнѣ! Я не люблю эту дѣвочку, по еслибъ и любилъ, то месть моя была-бы еще сильнѣе и убила-бы всякую любовь въ моемъ сердцѣ. Клянусь, она сдѣлается моей возлюбленной, но никогда не будетъ моей женой! Долой всякія испытанія, обѣщанія, увертки! Краснѣйте, дядюшка Ван-Букъ, краснѣйте за насъ обоихъ! Вы называете меня ловеласомъ? Да, я ловеласъ. Имя. это идетъ ко мнѣ. Мнѣ, какъ и ему, захлопнули подъ носомъ дверь, украшенную гербами. Меня, какъ и его, надменная семья жестоко оскорбила. Я, какъ дикій ястребъ, какъ все тотъ-же ловеласъ, высматриваю, кружусь надъ моей добычей. Я наброшусь на нее и она, какъ ханжа Клариса, будетъ принадлежать мнѣ!
Работникъ. Извольте, сударь, отвѣтъ.
Валентинъ. Скоро-жь обернулся ты, пріятель.
Работникъ. Я повстрѣчалъ горничную у рѣшетки дома; она взяла ваше письмо и сейчасъ принесла отвѣтъ.
Валентинъ. Вотъ тебѣ золотой за труды. (Работникъ уходитъ.)
Ван-Букъ. Чего тутъ торжествовать! Она шлетъ тебѣ отказъ.
Валентинъ. Въ этой запискѣ?
Ван-Букъ. Непремѣнно; Сесиль де-Монсъ во второй разъ отказываетъ тебѣ. Распечатай записку. Я ужь заранѣе знаю, что въ ней.
Валентинъ. И я тоже знаю.
Ван-Букъ. Глупецъ! Ты жалуешься на оскорбленія, а самъ такъ и напрашиваешься на нихъ.
Валентинъ. Тутъ-то оскорбленіе? Какъ мы еще юны, дядюшка. Посмотрите хорошенько: какая миленькая записочка. Ее хоть и наскоро писали, а все-таки нашли возможность придать ей кокетливый видъ. Главное, замѣтьте, какъ она сложена. Видите этотъ трехугольникъ съ печаткой посерединѣ? Это называется шляпочкой. Такъ не пишутъ ни родителямъ, ни повѣренному, ни духовнику, ни даже пріятельницамъ. Оскорбленіе! Повѣрьте, дядюшка, никогда письмо, написанное въ минуту раздраженія, не будетъ такъ сложено.
Ван-Букъ. Распечатай твою шляпочку и посмотримъ, что тамъ есть.
Валентинъ. Стоитъ только одно слово.
Ван-Букъ. Одно?
Валентинъ. Да, одно слово.
Ван-Букъ. Вотъ какъ! Дѣвочка любитъ выражаться кратко. Позволь полюбопытствовать — какое слово?
Валентинъ. Это слово: «хорошо».
Ван-Букъ. Да?
Валентинъ. Посмотрите сами.
Ван-Букъ. Быть не можетъ!
Валентинъ. Видите. Ну, дядюшка, умѣрьте ваше изумленіе и допейте бокалъ.
Ван-Букъ. Непостижимо? И ты просилъ у нея свиданія?
Валентинъ. Сами видѣли. Пейте-жь. Вы, хоть сто разъ перевертынайте эту записку — лишняго слова не выжмете.
Ван-Букъ. Просьба, сдѣланная на удачу, и въ отвѣтъ одно слово: «хорошо!» Это «хорошо» перепутало всѣ мои мысли. Я никогда ничего подобнаго этому «хорошо» не видывалъ. Извини, я считалъ тебя за сумасброда и все, что было во мнѣ честнаго, возмущалось ври видѣ твоего нахальства; но теперь это «хорошо» меня смутило, убило, уничтожило. Это «хорошо» просто невѣроятно! И не будь я тебѣ дядей, я-бы, пожалуй, согласился съ твоимъ мнѣніемъ о женщинахъ. (Наступаетъ ночь.)
Валентинъ. И вы были-бы правы! (Кричитъ по направленію къ трактиру.) Эй! Принесите другую бутылку. На этомъ свѣтѣ всякій поступаетъ такъ, какъ ему удобнѣе. Ну, однимъ словомъ больше, однимъ меньше? — Что такое! Послушайте, дядюшка, помиримтесь. Смѣните гнѣвъ на милость. (Слуга приноситъ другую бутылку шампанскаго и уходитъ.) Чѣмъ браниться — выпьемъ лучше. А знаете-ли что, вѣдь это «хорошо», которое васъ такъ перевернуло — вовсе неглупо. У дѣвочки есть умъ. Даже больше: въ этомъ одномъ словѣ чувствуется сердце, проглядываетъ какая-то нѣжность, смѣлость, простота и… отвага. Ахъ, сердце — великій учитель! Того не придумаешь, что оно само укажетъ. Видно только на сердце и можно положиться.
Ван-Букъ. Я помню, въ Гагѣ, со мной случилась такая-же штука. Она была прекрасивый бабецъ: росту 5 футовъ и нѣсколько дюймовъ и съ такими, я тебѣ доложу, тѣлесами!.. Настоящія Венеры эти фламандки! Теперь и понятія не имѣютъ, что такое женщина. Во всѣхъ вашихъ парижскихъ красавицахъ на половину тѣла и на половину ваты.
Валентинъ. За здоровье вашихъ возлюбленныхъ.
Ван-Букъ. А знаешь, для простенькаго трактирчика это винцо недурно. Мнѣ необходимо было выпить и отдохнуть. Теперь я себя чувствую гораздо бодрѣе.
Валентинъ. Предлагаю условія мира. Во-первыхъ: разрѣшите мнѣ свиданіе.
Ван-Букъ. Но, милый… я надѣюсь, что ты…
Валентинъ. Клянусь вамъ ничего такого не дѣлать, чего-бы вы сами не сдѣлали на моемъ мѣстѣ. Этимъ все сказано. Смотрите, дядюшка, какъ я во всемъ исполняю ваши желанія. Въ концѣ-концовъ стаканъ вина — добрый помощникъ. Вспыльчивость-же никуда не годится. Разрѣшите четверть часа любовной интрижки и я отказываюсь отъ моей мести. Дѣвочка возвратится къ себѣ; а мы — въ Парижъ, и дѣло съ концомъ. Что-же до противной баронесы — я наказываю ее моимъ забвеніемъ! (Совсѣмъ наступаетъ ночь.)
Ван-Букъ (слегка опьянѣвъ). Согласенъ, другъ ты мой. Конечно, развѣ женятся на дѣвочкахъ, которыя посылаютъ вамъ такія «хорошо»; ты обѣщаешь мнѣ вести себя порядочнымъ человѣкомъ — ну и ступай, ступай, въ добрый часъ! Не бойся, изъ-за одного неудавшагося сватовства невѣстъ не растеряемъ. А ужь берусь похлопотать, это мое дѣло. Еще не бывало, что какая-нибудь старая дура могла повредить честнымъ людямъ, которые съумѣли составить себѣ состояніе да и собой-то тоже недурны. Съ 60 тысячами годового дохода!
Валентинъ. 50, дядюшка.
Ван-Букъ. Говорятъ тебѣ, 60! и при такихъ-то деньгахъ не найдти себѣ невѣсты… и вина?! (пьетъ.) Сегодня лунная ночь. Это напоминаетъ мнѣ молодость.
Валентинъ. Точно огонь тамъ мелькнулъ. Чтобы это значило? Ужь не облава-ли на насъ?
Ван-Букъ. Это, должно-быть, приготовленія къ балу. Сегодня у нихъ танцовальный вечеръ.
Валентинъ. Для большей безопасности — разойдемтесь. Послушайтесь меня: идите въ трактиръ, прикажите затопить, усядьтесь передъ огнемъ, закурите вашу добрую фламандскую сигару и грѣйте себѣ ноги передъ добрымъ фламандскимъ комелькомъ. Это васъ еще больше встряхнетъ. Черезъ полчаса я къ вашимъ услугамъ.
Ван-Букъ. Хорошо. Въ добрый часъ, мальчикъ! Ты мнѣ все разскажешь и мы сложимъ вмѣстѣ пѣсенку. Въ былое время мы всегда такъ дѣлали… Про каждую шалушку — куплетъ. (поетъ)
Правда-ль, милая Нанета,
Правда-ль, милая моя…
(Что-то напѣваетъ и скрывается въ трактирѣ. Валентинъ уходитъ въ противоположную сторону.)
СЦЕНА IV. править
Баронеса. Ясно, какъ день — она съ ума сошла. съ ней сдѣлалось головокруженіе.
Абатъ. Она кричитъ: «мнѣ дурно!» Представьте себѣ мое положеніе.
Баронеса. Какъ разъ въ эту самую минуту вижу: подъѣзжаетъ карета. Я только успѣла кликнуть дворецкаго; дворецкаго нѣтъ; а ужь тамъ изъ кареты вышли и идутъ ко мнѣ — маркиза Вольгуяръ и баронъ Вальбузенъ.
Абатъ. Когда я услыхалъ, что она кричитъ, я еще не сразу подалъ ей помощь. Но что-же мнѣ было дѣлать: мнѣ представилось, что она лежитъ на полу безъ чувствъ, распростертая; а она кричитъ изо всѣхъ силъ. Ключъ-же былъ у меня въ рукахъ.
Баронеса. А, каково это? Дочь моя умчалась, сломя голову, и разомъ 30 каретъ въѣзжаетъ на дворъ; нѣтъ, я никогда не переживу этой минуты.
Абатъ. Да еще еслибъ у меня было время, я могъ-бы ее удержать за шаль… или по крайней мѣрѣ… наконецъ, мои просьбы, мои увѣщанія…
Ван-Букъ (Выходя изъ трактира, ноетъ):
Правда-ль, милая Нанета,
Правда-ль, милая моя…
Баронеса. Это вы, Ван-Букъ? Ахъ, другъ мой, мы погибли! Моя дочь съ ума сошла и теперь бѣгаетъ по нолямъ. Она исчезла, какъ сонъ. Она сбила съ ногъ абата и перешагнула черезъ него. Я съ вами рѣзко обошлась — забудьте и помиримтесь. Помогите мнѣ. Вѣдь вы мой старый другъ. Я мать, Ван-Букъ. Ахъ, ужасный случай! За что я такъ жестоко наказана?
Ван-Букъ. Баронеса, васъ-ли я вижу? Однѣ, пѣшкомъ, вы ищете вашу дочь! Боже праведный, вы плачете?! Ахъ, я несчастный. (Плачетъ.)
Баронеса (Абату). Что это съ нимъ?
Абатъ. Онъ, кажется, очень огорчился. Умоляемъ васъ, г. Ван-Букъ, сообщите намъ, если вы уже что слышали.
Ван-Букъ. Скорѣй, баронеса, скорѣй, пожалуйте мнѣ руку. (Беретъ ее подъ руку.) Толькобы Богъ помогъ намъ найдти ихъ! Я вамъ все разскажу. Не безпокойтесь, племянникъ мой честный человѣкъ, еще не все погибло.
Баронеса. Ба! Такъ это опять свиданье? Скажите, пожалуйста, какая хитрая! Ну, кому теперь можно вѣрить? (Уходятъ всѣ трое.)
Валентинъ. Сесиль, это вы?
Сесиль. Да; что это тамъ за огоньки?
Валентинъ. Не знаю. Какое намъ дѣло? Вѣдь это не для насъ.
Сесиль. Пойдемте вонъ туда, тамъ лупа свѣтитъ.
Валентинъ. Нѣтъ, пойдемте сюда. Здѣсь темнѣе. Очень можетъ быть, что насъ ищутъ и вамъ надо скрыться.
Сесиль. Я здѣсь не увижу вашего лица; пойдемте, Валентинъ, послушайтесь меня.
Валентинъ. Куда тебѣ угодно. Пойдемъ, милая. Куда ты пойдешь, туда и я за тобой. (Садятся на дерновую скамью.)
Сесиль. Представьте, я уже давно заперлась въ павильонѣ и все ждала, ничего не знала. Я сама заперлась въ этой тюрьмѣ, боясь, чтобъ меня не заперли въ другой — похуже. А вы давно ужь меня ждете?
Валентинъ. Весь вечеръ. Видишь это письмо, омоченное слезами? Это твоя записка ко мнѣ.
Сесиль. Обманщикъ! Вѣтеръ и дождь смочили ее.
Валентинъ. Нѣтъ, моя Сесиль, дорогая, я плакалъ надъ твоей запиской отъ радости и любви. Что тебя безпокоитъ? Чего ты оглядываешься?
Сесиль. Не понимаю: куда-же дѣвался вашъ дядя? Я думала онъ здѣсь.
Валентинъ. Дядя выпилъ шампанскаго. Твоя мать далеко, все вокругъ насъ тихо.
Сесиль. Вашъ дядя выпилъ? Зачѣмъ сегодня утромъ онъ спрятался?
Валентинъ. Сегодня? Когда? Что ты хочешь сказать?
Сесиль. Да, сегодня утромъ. Я разговаривала съ вами, а онъ стояль за дверью. Развѣ вы не замѣтили? Я его видѣла, когда вошла въ гостиную.
Валентинъ. Ты навѣрно ошиблась; я ничего не видалъ.
Сесиль. Ахъ, какъ-же, — я его видѣла. Онъ еще чуть-чуть отворилъ дверь. Онъ, должно быть, подслушивалъ насъ.
Валентинъ. Какой вздоръ! Тебѣ это во снѣ приснилось. Не будемъ объ этомъ говорить. Дай мнѣ руку.
Сесиль. Отъ всего сердца, другъ мой! Зачѣмъ въ вашемъ первомъ письмѣ вы дурно отзываетесь о maman?
Валентинъ. Прости минуту отчаянія, я не могъ совладать съ собой.
Сесиль. Она спросила у меня ваше письмо; я не посмѣла не показать его. Я знала чѣмъ это копчится. Но кто предупредилъ ее? Сама она не могла догадаться; письмо было у меня въ карманѣ.
Валентинъ. Бѣдная! Тебя мучили. Это твоя горничная насъ выдала.
Сесиль. Ахъ, нѣтъ! На нее можно положиться и безъ денегъ. Но развѣ вы не подумали, что, отзываясь дурно о maman, вы этимъ оскорбляете меня?
Валентинъ. Ты уже простила мнѣ, не станемъ больше поминать. Зачѣмъ отравлять эти блаженныя минуты! О, дорогая моя, скажи, какими клятвами могу я искупить твое довѣріе ко мнѣ?
Сесиль. Валентинъ, сердце мое любитъ правду. Зачѣмъ вы пріѣхали къ намъ подъ чужимъ именемъ?
Валентинъ. Нельзя сказать. Это такъ… капризъ; я держалъ пари.
Сесиль. Пари? Съ кѣмъ?
Валентинъ. Не помню. Какое тебѣ дѣло до этихъ глупостей!..
Сесиль. Не съ дядей-ли? Да?
Валентинъ. Да, съ нимъ. Я любилъ тебя, я хотѣлъ узнать тебя ближе и чтобъ никто намъ не мѣшалъ-бы.
Сесиль. Вы нравы, на вашемъ мѣстѣ я такъ-же6ы поступила.
Валентинъ. Какая ты любопытная! Къ чему всѣ эти вопросы? Вѣдь ты меня любишь. Отвѣчай — да, и довольно.
Сесиль. Да, другъ мой, да. Сесиль васъ любитъ. Она желаетъ быть достойной вашей любви. Вы ее любите — и она счастлива.. Зачѣмъ вы отказались отъ обѣда, когда я васъ стала приглашать?
Валентинъ. Я хотѣлъ ѣхать. У меня дѣла.
Сесиль. Должно быть, неважныя и близко, потому что вы сейчасъ-же и вышли изъ кареты.
Валентинъ. А ты почему знаешь? Развѣ ты меня видѣла?
Сесиль. Я слѣдовала за вами. Зачѣмъ вы сказали, что не танцуете мазурку, когда мы вмѣстѣ танцовали ее прошлой зимой?
Валентинъ. Гдѣ? Я не помню.
Сесиль. У г-жи Жевре, на костюмированномъ вечерѣ. Какъ, вы забыли? А еще говорите въ вашемъ письмѣ, что видѣли меня зимой на балѣ. Это тамъ и было.
Валентинъ. Ахъ! да, помню. Посмотри, какая ясная ночь. Все спитъ. Только влюбленные не спятъ. Позволь мнѣ отбросить тюль и обнять тебя.
Сесиль. Позволяю. Ахъ, какъ я желала бы казаться вамъ красивой. Не отнимайте вашей руки отъ моей: мнѣ такъ хорошо съ вами. Зачѣмъ-же вы хотѣли уѣхать и заставить всѣхъ думать, что вы въ Парижѣ?
Валентинъ. Надо было для дяди. Смѣлъ-ли я надѣяться, что ты придешь на свиданье? О! какъ я боялся, посылая тебѣ письмо, и какъ я мучился, дожидаясь тебя!
Сесиль. Вы боялись, что я не приду? Отчегоже мнѣ было не придти? Я знала, что вы женитесь на мнѣ. (Валентинъ быстро встаетъ и прохаживается.) Что съ вами? Чѣмъ вы огорчились? Подите сюда, сядьте опять рядомъ со мной.
Валентинъ. Ничего, такъ… Я думалъ… Мнѣ послышалось, точно кто-то прошелъ тамъ?..
Сесиль. Мы совершенно одни, не бойтесь. Подите сюда. Или хотите я встану? (Встаетъ.) Не сказала-ли я такого, что огорчило васъ? Пли, можетъ быть, вы обидѣлись, что я не сняла мантилью. (Снимаетъ мантилью.) Что съ вами? Вы молчите? Вамъ грустно? Чтобы такое я могла сказать? Я вижу: это я васъ огорчила.
Валентинъ, Нѣтъ, ничего. Вамъ такъ кажется. Помимо моей воли мнѣ сейчасъ пришла въ голову одна мысль.
Сесиль. Вы все время говорили мнѣ «ты» и даже… довольно… небрежно. Скажите, какая гадкая мысль разстроила васъ? Вы разсердились на меня? Простите, если я виновата. Но мнѣ кажется, я ничего худого не сказала. Дайте мнѣ вашу руку. (Гуляютъ подъ руку по аванъ-сценѣ.) Знаете, что я вамъ скажу: сперва я послала къ вамъ въ комнату бульону, — Генріэта готовитъ его превкусно, — потомъ пошла въ гостиную, увидала васъ и сейчасъ вамъ предложила его; но я думала, что вы не хотите бульону, не любите. Я 3 раза прошлась по алеямъ — вы замѣтили меня? Вы ушли къ себѣ на верхъ. Я сейчасъ-же побѣжала въ цвѣтникъ — оттуда видны ваши окна. Вижу: вы стоите у окна и, схвативши чашку обѣими руками, такъ-то славно кушаете бульонъ! (Смѣется.) Вѣдь правда? А каковъ бульонъ?!
Валентинъ. Отличный! Прелестный ребенокъ!
Сесиль. Когда мы женимся, вы увидите, я еще не такъ буду ухаживать за вами. Но зачѣмъ вы велѣли кучеру въѣхать въ канаву? Рисковать жизнью! И къ чему все это? Вы знали заранѣе, что васъ здѣсь хорошо примутъ. Вы желали скрыть вашу фамилію — это еще я понимаю; по зачѣмъ все остальное? Вы, можетъ быть, любите романы? Вы читаете ихъ?
Валентинъ. Иногда. Пойдемъ, сядемъ опять. (Садятся.)
Сесиль. Признаюсь, я не очень люблю романы. И въ тѣхъ, какіе я читала, мало смысла. Мнѣ кажется, что романы — просто однѣ сказки, выдуманныя авторами для ихъ собственной забавы. Въ романахъ только и говорится, что объ интригахъ, хитростяхъ, о соблазнителяхъ, о тысячѣ вещей самыхъ неправдоподобныхъ. Возьмемъ хоть сегодняшній вечеръ: когда я получила ваше письмо, я увидала, что мнѣ предстоитъ свиданье въ лѣсу! Конечно, я поддалась романическому желанію — придти. Но вѣдь въ этомъ свиданіи было много и реальнаго; а реальная сторона говорила въ мою пользу. Если maman узнаетъ о пашемъ свиданіи, а она узнаетъ, — насъ непремѣнно женятъ. Какъ бы вашъ дядюшка съ ней ни ссорился, а все-таки они помирятся. Мнѣ стыдно было, что меня заперли; и въ самомъ дѣлѣ, что я такого сдѣлала, чтобъ запирать меня? Пришелъ абатъ — я притворилась, что мнѣ дурно, онъ мнѣ отперъ и я убѣжала.
Валентинъ (въ сторону). Или я самъ попался въ свои тенета или я былъ слѣпъ и теперь только начинаю прозрѣвать.
Сесиль. Что-же вы мнѣ не отвѣчаете? Долго будетъ еще длиться ваша грусть?
Валентинъ. Вы слишкомъ умны для своихъ лѣтъ, а вѣтрены такъ-же, какъ и я.
Сесиль. Сознаюсь, вѣтрена. Но, милый Валентинъ, вѣдь я люблю васъ. Я вамъ теперь во всемъ признаюсь. Я знала, что вы меня любите и не со вчерашняго дня. Я встрѣтила васъ зимой только 3 раза; по у меня есть сердце и я не забываю. Вы вальсировали со мной; когда я проходила мимо дверей, моя гребенка задѣла за драпировку и волосы у меня разсыпались. Припоминаете теперь? Неблагодарный! Въ вашемъ письмѣ съ перваго слова вы говорили, что помните. И какъ-же у меня забилось сердце, читая ваше письмо! Повѣрьте мнѣ, вотъ это-то и доказываетъ, что любишь, поэтому я и пришла сюда.
Валентинъ (въ сторону). Она — или хитра, какъ чортъ, или чиста, какъ ангелъ.
Сесиль. Что касается моего ума — это дѣло другое. У меня много было учителей и всѣхъ сортовъ; по хорошему я научилась отъ матери.
Валентинъ. Отъ твоей матери? Вотъ бы но повѣрилъ!
Сесиль. Вы мало ее знаете, Валентинъ. Вы полюбите ее, когда станете жить, какъ мы, по фермамъ, съ крестьянами, и когда у васъ будутъ свои бѣдные. Тогда вы не станете улыбаться, говоря о ней. Вы будете благословлять ее и уважать.
Валентинъ. Дорогой, милый ребенокъ! Ты занимаешься добрыми дѣлами, я вижу какая ты славная!
Сесиль. Да, мать научила меня всему хорошему, лучше ея нѣтъ женщины на свѣтѣ.
Валентинъ. Будто?
Сесиль. Ахъ, другъ мой, не вы одни — многіе не хотятъ вѣрить, что она прекрасная женщина. Кто видѣлъ мать четверть часа, тотъ судитъ о ней по нѣсколькимъ словамъ, брошеннымъ на вѣтеръ. Правда, дни она проводитъ за картами, вечера за вышиваньемъ. Она ни для какого зпатнаго гостя не оставитъ своего пикета; по лишь только взойдетъ дворецкій и доложитъ ей тихо — она сейчасъ-же побѣжитъ. Это значитъ, что пришелъ бѣдный и проситъ помощи. Сколько разъ въ церкви я видала бѣдныхъ, плачущихъ отъ радости, когда мать подходила къ нимъ. Нѣтъ, ей есть чѣмъ гордиться и я горжусь ею. (Перемѣняя тонъ.) Точно кто-то ходитъ тутъ?
Валентинъ. Нѣтъ, все тихо. Тебѣ нестрашно? Ты не боялась, когда шла сюда?
Сесиль. Чего страшно? Чего мнѣ бояться? Неужели васъ или темноты?
Валентинъ. Развѣ ты не боишься меня? Кто тебя убережетъ? Вѣдь я молодъ, ты хороша, мы одни здѣсь.
Сесиль. Такъ что-же изъ этого? Что тутъ дурного?
Валентинъ. Да, тутъ ничего нѣтъ дурного. Выслушай меня и позволь мнѣ стать на колѣни предъ тобой.
Сесиль. Что съ вами? Вы дрожите?
Валентинъ. Я дрожу отъ страха и радости. Я хочу во всемъ тебѣ покаяться. Я злой, я гадкій пахалъ; хотя на все, что я придумалъ, стоитъ только пожать плечами. Ты сказала, что романы тебѣ не правятся. Я много читалъ ихъ и самыхъ плохихъ. Есть одинъ романъ, онъ называется «Клариса Гарловъ»; я дамъ тебѣ прочитать его, когда ты будешь моей женой. Герой влюбляется въ красивую дѣвушку, какъ ты, милая; онъ думаетъ на ней жениться; по прежде онъ хочетъ испытать ее. Онъ похищаетъ ее и привозитъ въ Лондонъ, по она сопротивляется ему. Пріѣзжаетъ Бетфоръ… то есть Томлисонъ, капитанъ… я хочу сказать Мордонъ… нѣтъ, я ошибаюсь… Однимъ словомъ… нѣтъ, это все не то, все не то. Ловеласъ дуракъ, а я тѣмъ болѣе, потому что хотѣлъ дѣйствовать, какъ онъ! Слава Богу! Ты не поняла меня, ты ничего не поняла. Я люблю тебя, я женюсь на тебѣ. Чѣмъ меньше разсуждаешь въ любви, тѣмъ лучше!..
Баронеса. Я ни слова вамъ повѣрю Онъ еще слишкомъ молодъ, чтобъ быть такимъ испорченнымъ. Соблазнять мою дочь! Теперь такихъ вещей больше не дѣлаютъ. Смотрите: вонъ они! Да они премилые! Здравствуйте, Валентинъ, куда это вы оба забились?
Абатъ. Жаль, что наши поиски увѣнчались позднимъ успѣхомъ. Вѣроятно, всѣ гости уже разъѣхались.
Ван-Букъ. Что-же нашъ закладъ?
Валентинъ. Дядюшка, никогда, ни кому не прекословьте.
Ван-Букъ. А ты, племяннникъ, зарока не давай.