Замок Корвеннек (Балобанова)/ДО
| ← Движущіяся Развалины | Замокъ Корвеннекъ | Ло-Кристъ → |
| Источникъ: Балобанова Е. В. Легенды о старинныхъ замкахъ Бретани. — СПб.: С.-Петербургская Губернская Типографія, 1896. — С. 38. |
Деревушка Сентъ-Этьенъ, расположенная на Сѣверо-Западномъ берегу Бретани, на высокомъ холму у самаго океана, въ настоящее время посѣщается многими французами, благодаря своему удобному для купанья берегу. Изъ году въ годъ теряетъ деревушка свой поэтическій и дикій видъ: вмѣсто хорошенькихъ бретонскихъ домиковъ строятся отели съ ихъ вычурной претенціозной архитектурой; старые яблочные сады или вырубаются, или заслоняются большими каменными домами, а вмѣсто нихъ разводятся чахлые миніатюрные англійскіе садики, и скоро отъ старой приморской деревушки не останется и слѣда, какъ не осталось и слѣда отъ стариннаго замка Корвеннекъ, когда-то господствовавшаго надъ всей этой мѣстностью.
Въ двухъ-трехъ километрахъ отъ названной деревушки стоитъ полуразвалившаяся часовня съ выбитыми стеклами, обуглившейся дверью и портикомъ, и разбитой статуей Св. Этьена, покровителя этой мѣстности. А на горѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ часовни, валяются огромные камни. «Вотъ все, что осталось отъ нашего стараго замка! — говорятъ старики, показывая груду камней, — а былъ онъ когда-то и грозенъ, и славенъ! такъ-то все проходитъ и измѣняется на свѣтѣ!»
Вѣроятно, и эта груда камней, — единственный остатокъ замка Корвеннекъ, въ недалекомъ будущемъ исчезнетъ совсѣмъ, если не исчезла уже и въ настоящее время.
Замокъ этотъ испоконъ вѣку принадлежалъ роду Корвеннекъ. Послѣдующіе владѣтели его считали въ числѣ своихъ предковъ Св. Этьена, со смертью котораго и пресѣклась прямая линія этого рода, хотя фамилія Корвеннекъ и до настоящаго времени часто встрѣчается у бретонцевъ.
Въ XIV вѣкѣ владѣтели замка переименовали его въ замокъ Сентъ-Этьенъ, и сами приняли фамилію и титулъ графовъ Сентъ-Этьенскихъ. Впослѣдствіи родъ этотъ тоже пресѣкся, и замокъ оставался необитаемъ. Въ такомъ видѣ простоялъ онъ до революціи 1789 года, во время которой былъ разрушенъ шайкой якобинцевъ, такъ что отъ него не осталось и камня на камнѣ. Въ настоящее время ни историку, ни археологу здѣсь нечего дѣлать, — слѣды прошлаго окончательно уничтожены; но жива еще память народная, сохранившая намъ легенду о Св. Этьенѣ, старшемъ сынѣ послѣдняго владѣтеля замка изъ рода Корвеннекъ.[1]
Въ концѣ XIII вѣка владѣтелемъ замка Корвеннекъ былъ молодой рыцарь, Луи Корвеннекъ. Онъ былъ недавно женатъ и, не смотря на то, что получилъ уже приказаніе слѣдовать за своимъ сюзереномъ въ новый крестовый походъ, не рѣшался уѣхать отъ молодой жены, готовившейся стать матерью. Однако сознаніе, что онъ поступаетъ не такъ, какъ требовалъ долгъ вассала, нетерпѣніе и досада грызли молодого барона, и онъ дѣлался все сумрачнѣе и сумрачнѣе. Молодая жена его, не умѣя объяснить себѣ причины недовольства своего супруга, тихонько плакала цѣлыми днями, сидя у узкаго окна своей спальни, и это еще больше раздражало барона.
Наконецъ, въ одну бурную ноябрьскую ночь появился на свѣтъ наслѣдникъ Корвеннека. Радостно спѣшилъ изъ своей башни молодой рыцарь, услыхавъ эту счастливую вѣсть, но, замедливъ шаги у спальни своей жены, чтобы не обезпокоить ея, услыхалъ явственный шепотъ прислужницъ: «бѣдный ребенокъ!» Какъ ураганъ влетѣлъ молодой рыцарь въ комнату:
— Отчего бѣдный? умеръ? говорите! — кричалъ онъ внѣ себя.
Но всѣ молчали.
Наконецъ, выступила впередъ его старая кормилица и сказала:
— Не кричи, не безпокойся и не тревожь жены! ребенокъ живъ и красивъ, какъ ангелъ; онъ проживетъ, Богъ дастъ, сто лѣтъ. Глупыя служанки жалѣютъ его потому только, что не быть ему знаменитымъ рыцаремъ Корвеннекомъ. Но пути Божіи неисповѣдимы!
— Почему сынъ мой не можетъ быть рыцаремъ? кѣмъ же быть ему? что это за бабьи розсказни?
Молча взяла старуха новорожденное дитя и положила его передъ рыцаремъ: ребенокъ имѣлъ сильно искривленный станъ и нѣсколько склоненную къ плечу головку.
— Уродъ!! — вскрикнулъ дикимъ голосомъ рыцарь и, не заходя къ женѣ, вернулся въ свою башню.
На разсвѣтѣ его уже не было въ замкѣ: уѣхалъ онъ въ Палестину на многіе годы, не простившись съ женой, не взглянувъ еще разъ на своего новорожденнаго первенца. Тяжелымъ ударомъ было рожденіе такого сына для рыцаря, считавшаго лучшимъ украшеніемъ человѣка силу и храбрость.
Такимъ образомъ маленькій Этьенъ, — такъ назвали новорожденнаго, въ родномъ своемъ отцѣ нашелъ непримиримаго врага, и борьба между ними началась съ самаго дня его рожденія.
Мать и сынъ остались одни, и существованія ихъ слились въ одно общее существованіе. Съ первой же минуты, когда маленькій Этьенъ сталъ различать предметы, его глаза чаще всего останавливались на склоненномъ надъ нимъ кроткомъ лицѣ его матери, и часто мать поднимала его на рукахъ къ высокимъ окнамъ его комнаты, и онъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на блестящее безбрежное море. Первые звуки, доносившіеся до слуха Этьена, былъ шумъ волнъ разбивающихся на утесахъ на берегу того же моря, подъ самымъ окномъ его комнаты. Тихо лежалъ слабый ребенокъ въ колыбели, и слушалъ однообразный гулъ океана, да тихую пѣсню, что напѣвала ему мать; и навѣки нераздѣльно залегли въ душѣ его эти два представленія, — мать и море, колыбельная пѣсня и шумъ волнъ.
Такъ прошло лѣтъ пять. Этьенъ нѣсколько окрѣпъ и былъ очень красивъ съ своей блѣдной, склоненной на плечо головкой и большими голубыми глазами, но росъ тихо или, лучше сказать, почти не росъ, и искривленіе его стана становилось все замѣтнѣе.
Баронъ Корвеннекъ наконецъ вернулся; какъ внезапно исчезъ онъ изъ замка, такъ же внезапно снова появился онъ передъ своей женой.
Увидя незнакомаго рыцаря въ полномъ вооруженіи, маленькій Этьенъ вскрикнулъ и отъ испуга лишился чувствъ. Съ презрѣніемъ оттолкнулъ его ногой баронъ Корвеннекъ и, не говоря ни слова, вышелъ изъ комнаты. Жена послѣдовала за нимъ и старалась извинить испугъ ребенка:
— Вы появились внезапно, никто не ожидалъ васъ, а Этьенъ никогда не видалъ рыцарей!
— Никогда еще Корвеннеки не производили на свѣтъ зайцевъ, и я не хочу видѣть этого зайченка въ моемъ замкѣ!
Долго плакала мать Этьена и умоляла мужа дозволить ребенку жить въ одной изъ башенъ на ея половинѣ. Надоѣли рыцарю эти слезы, и онъ махнулъ рукой. Этьенъ рѣдко сходилъ со своей башни и съ ужасомъ смотрѣлъ на отца, если нечаянно встрѣчалъ его; съ презрѣніемъ отворачивался отъ него и Корвеннекъ, но потомъ всегда бывало ему какъ-то не по себѣ, и долго преслѣдовали его широко открытые, полные ужаса глаза ребенка.
Въ концѣ года родился у рыцаря второй сынъ, — крѣпкій, здоровый мальчикъ, и отецъ окончательно возненавидѣлъ старшаго сына, законнаго наслѣдника замка.
Наконецъ, мать Этьена, видя, что дѣла принимаютъ все худшій и худшій оборотъ, сама отвезла ребенка въ ближайшій монастырь и поручила его настоятелю, человѣку очень уважаемому и доброму. Такимъ образомъ оба брата росли, никогда не видя и не зная другъ друга.
Время шло, и стали они юношами. Младшій братъ наслѣдовалъ всѣ вкусы своего отца: тяготила его домашняя жизнь, и манили его рыцарскіе подвиги, турниры и битвы. Отецъ самъ повезъ его ко двору французскаго короля.
Этьенъ остался въ монастырѣ и поселился въ отдаленной кельѣ отшельника, на утесѣ у самаго берега океана. Здѣсь жилъ онъ въ полномъ уединеніи, проводя время въ размышленіяхъ и чтеніи. Вся библіотека настоятеля монастыря перешла въ его руки. Мать проводила съ нимъ почти все время, когда отца и брата не бывало дома: вмѣстѣ они пѣли (у обоихъ были чудные голоса) и играли на мандолинѣ. Этьенъ бывалъ тогда совершенно счастливъ: мать и море, лучшіе его друзья, были съ нимъ неразлучны. Въ тѣ дни, когда онъ чувствовалъ себя крѣпче, онъ любилъ ходить съ матерью по окрестнымъ селеніямъ; они входили въ хижины бѣдняковъ, — мать приносила имъ хлѣба и платье, а онъ, дитя, выросшее въ полномъ непониманіи земнаго благополучія, садился у изголовья несчастнаго, больного, страдающаго и пѣлъ имъ своимъ чуднымъ голосомъ, и несчастные, больные, страдающіе забывали свое горе и страданіе, слушая его райскую пѣсню.
Когда же возвращался рыцарь домой, Этьенъ переставалъ бродить по окрестностямъ, и крестьяне говорили со вздохомъ: «Вотъ вернулся господинъ, и умолкъ нашъ соловей!» хотя возвращеніе барона бывало для нихъ выгодно, такъ какъ при немъ помощь изъ замка раздавалась еще болѣе щедрой рукой и хлѣбомъ, и скотомъ, и деньгами.
Случалось иногда Этьену издали увидѣть своего отца, и стремглавъ бросался онъ прятаться въ свою келью и долго сидѣлъ въ ней, не смѣя шевельнуться.
Такъ прошло нѣсколько лѣтъ.
Здоровье матери Этьена, никогда не бывшее крѣпкимъ, становилось замѣтно слабѣе и слабѣе, и Этьенъ съ тревогою наблюдалъ, какъ блѣднѣло ея лицо, и гасли ея прекрасные глаза.
И вотъ, разъ ночью, во время отсутствія барона Корвеннека, пришли за Этьеномъ: матери его было очень дурно. Прибѣжалъ онъ, не помня себя, и послѣ столькихъ лѣтъ въ первый разъ, уже юношей, вошелъ онъ въ свою дѣтскую комнату, гдѣ на высокой постели лежала его мать. Она знаками подозвала къ себѣ сына, — говорить она уже не могла, обняла его, и сердце ея перестало биться…
Когда Этьенъ понялъ, что это была смерть, онъ поднялся съ колѣнъ и съ строгимъ, окаменѣвшимъ лицомъ вышелъ къ слугамъ замка и сказалъ имъ:
— Въ первый и послѣдній разъ я, старшій сынъ послѣдняго владѣльца замка и наслѣдникъ имени древняго рода Корвеннекъ, обращаюсь къ вамъ, вѣрные слуги моего рода! Запомните мои слова! Улетѣлъ ангелъ-хранитель этого замка въ свою небесную обитель, и гербъ Корвеннековъ разбился! Не совьетъ больше аистъ гнѣзда на крышѣ замка, и не успѣетъ еще околѣть старый сторожевой песъ, какъ имя наше погибнетъ!
Въ день похоронъ матери исчезъ Этьенъ, и никто ничего не слыхалъ о немъ цѣлый годъ.
Мраморный гербъ Корвеннековъ, висѣвшій въ парадномъ залѣ замка, къ ужасу слугъ, оказался разбитымъ надвое, и аистъ въ эту весну не прилеталъ въ свое гнѣздо на крышѣ замка. Молва объ этомъ быстро распространилась, и скоро всѣ жившіе въ замкѣ разбѣжались, никого не осталось въ немъ, кромѣ стараго привратника, и замокъ заколотили. Самъ баронъ Корвеннекъ вмѣстѣ съ младшимъ сыномъ былъ въ Крестовомъ походѣ съ Людовикомъ Святымъ. Такъ прошелъ годъ, и въ окрестностяхъ замка разразилась страшная бѣда: черная смерть такъ и косила людей, вымирали цѣлыми деревнями, и некому было хоронить мертвыхъ… И тутъ вдругъ вновь раздалась соловьиная пѣсня Этьена; — всюду поспѣвалъ онъ: пѣлъ у изголовья умирающаго, собственноручно хоронилъ мертвыхъ и утѣшалъ оставшихся, и куда ни входилъ онъ, всюду словно проникалъ лучъ свѣта, и сама смерть исчезала. Вскорѣ болѣзнь совсѣмъ затихла. Этьенъ снова поселился на своемъ утесѣ и пѣлъ, лежа на его вершинѣ; пѣлъ онъ приходившимъ къ нему дѣтямъ о звѣздахъ, — цвѣтахъ неба, о солнцѣ, о птицахъ, — своихъ друзьяхъ; но всего охотнѣе пѣлъ онъ несчастнымъ объ умершихъ, что, по бретонскимъ повѣрьямъ, носятся въ небѣ среди облаковъ. «Корвеннекскій Соловей», какъ называли Этьена, рѣшительно приносилъ счастье: хлѣбъ уродился на славу, о болѣзняхъ не стало и слуха, и за цѣлый годъ не было ни умершихъ въ приходѣ, ни работы судьямъ.
На слѣдующую весну дошла до замка вѣсть о смерти молодого рыцаря Корвеннека, погибшаго въ славномъ бою съ невѣрными, а лѣтомъ вернулся въ замокъ и старый баронъ: израненный, печальный, больной, почти умирающій онъ казался тѣнью того могучаго барона Корвеннека, котораго привыкли такъ чтить и бояться всѣ сосѣди. Въ полномъ одиночествѣ проводилъ онъ остатокъ дней своихъ, и только старый привратникъ да полуслѣпой сторожевой песъ раздѣляли его уединеніе.
Разъ ночью не спалось барону; онъ сидѣлъ въ креслѣ у окна своей спальни и смотрѣлъ на море. Но вотъ вдругъ раздалось удивительное пѣніе… Долго слушалъ его баронъ, и слезы одна за другой текли изъ померкшихъ глазъ старика.
— Кто это поетъ здѣсь такъ по-ангельски? — спросилъ онъ на другой день у своего слуги.
— Сынъ вашъ, наслѣдникъ древняго рода Корвеннековъ, молодой баронъ Этьенъ! — строго и внушительно отвѣчалъ вѣрный слуга.
Ничего не возразилъ старый баронъ и только мановеніемъ руки отпустилъ своего собесѣдника. Весь день и всю ночь слышалъ старый привратникъ тяжелые шаги своего господина; весь день и всю ночь пѣлъ соловей-Этьенъ о душахъ умершихъ, носящихся въ облакахъ, и голосъ его раздавался далеко по всей окрестности, и никто не ложился спать въ эту ночь, слушая его. На зарѣ позвалъ баронъ своего вѣрнаго слугу и, опираясь на его плечо, пошелъ къ тому утесу, гдѣ, не шевелясь и глядя на небо, пѣлъ его сынъ свою чудесную пѣсню.
Долго стоялъ у утеса старый рыцарь и просилъ сына простить ему его великій грѣхъ, — ненависть къ собственному сыну. Но юноша пѣлъ, не поворачивая головы и не сводя глазъ съ неба.
Наконецъ помогъ старый служитель своему господину взобраться на самый утесъ и, подойдя къ сыну, склонился гордый воинъ на колѣна… Умолкла, точно оборвалась пѣсня, юноша повернулъ свѣтлое лицо свое къ отцу, улыбнулся ему лучезарной улыбкой, и испустилъ духъ.
Низко склонился къ землѣ старый рыцарь; старый привратникъ хотѣлъ было поддержать его, но увидѣлъ, что и онъ тоже мертвъ.
Пока сошелъ съ утеса слуга, чтобы дать знать о случившемся, пока поднимали тѣло стараго барона, всѣ забыли объ юношѣ, а когда хватились, — нигдѣ его не нашли, какъ ни искали. Такъ и исчезъ онъ безслѣдно…
Но дѣти, тутъ же неподалеку собиравшіе раковины, увѣряли, что въ ту минуту, какъ вставало солнце, поднялась съ утеса большая бѣлая птица, и пролетая надъ ними къ морю, пропѣла имъ чудесную пѣсню о звѣздахъ, — цвѣтахъ неба; пѣсню, которую они часто слыхали отъ Этьена.
— Но мало ли что болтаютъ дѣти! — говорятъ серьезные люди.
Три дня и три ночи вылъ старый песъ на опустѣвшемъ дворѣ замка, но затѣмъ нашли его околѣвшимъ. Къ зимѣ снесли на кладбище и стараго привратника. Замокъ заколотили на глухо, и лѣтъ сто стоялъ онъ въ такомъ видѣ, но въ его паркѣ съ ранней весны и до поздней осени пѣлъ соловей, и замокъ стоялъ, безмолвный и тихій, словно прислушиваясь… Ничто не нарушало этой тишины, и никогда не завывали вокругъ него даже зимнія бури. Никакія привидѣнія не бродили по его пустыннымъ заламъ, и даже малыя дѣти не боялись проходить мимо замка, хотя бы въ самую глухую ночь.
Лѣтъ черезъ сто открылись окна замка, заскрипѣли заржавѣвшія петли дверей, послышались голоса, — засуетились люди, — и снова жизнь побѣдила смерть!
Примѣчанія
править- ↑ У Бальзака въ его «L’Enfant maudit» разсказана легенда въ родѣ этой, но съ совершенно другой мотивировкой и съ другой, далеко не народной подкладкой.