[102]
ЗАКЛЯТЫЕ.


„—Царевичъ, Царевичъ, ты спишь?“
„—Проснуться нельзя мнѣ, Царевна“.
И снова жестокая тишь,
Лишь вьюга проносится гнѣвно.

Безумствуетъ тамъ, за окномъ,
Предъ сказочно-древнимъ чертогомъ,
Гдѣ призраки скованы сномъ,
Гдѣ дверь замерла надъ порогомъ.

Семь страшныхъ ночей круговыхъ,
10 Какъ семь жернововъ онѣмѣлыхъ,
Сложились въ колдующій стихъ,
Надъ міромъ безгласностей бѣлыхъ.

Рѣшили они задавить
Возможность листковъ и расцвѣта.
15 Прядется и крутится нить,
И можетъ лишь грезиться лѣто.

Зловѣщія пряхи ворчатъ,
Ихъ прялки рождаютъ мятели.
Молчатъ, неживые, молчатъ
20 Листы въ ихъ сковавшей постели.


[103]

А въ древнемъ чертогѣ, вдвоемъ,
Царевичъ съ Царевной заснули,
И грезятъ, овѣяны сномъ,
О страстномъ, о жаркомъ Іюлѣ.

25 Какъ будто въ глубокой водѣ,
Въ ихъ мысляхъ свѣтло и печально.
Цвѣтокъ наклонился къ звѣздѣ,
Глубинность отвѣта зеркальна.

И только порою, порой,
30 Какъ будто бы лучъ улыбнется,
И сонная съ сонной душой
Въ вопросѣ-отвѣтѣ сольется.

„—Ты спишь, мой Царевичъ?“—„Я сплю“.
Тѣнь словъ возникаетъ напѣвно.
35 „—Я сплю, но тебя я люблю“.
„—Я жду“, отвѣчаетъ Царевна.