_-_%D0%B7%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%B2%D0%BA%D0%B0_60.png)
_-_%D0%B1%D1%83%D0%BA%D0%B2%D0%B8%D1%86%D0%B0_%D0%A1.png){kind=small}
вятая Макрина родилась в Каппадокии в царствование Константина Великого[1]. Родители ее были Василий и Эмилия; она была у них первым ребенком и была старшей сестрой Василия Великого[2], Григория Нисского[3] и других братьев и сестер. У честны́х родителей всего было десять человек детей: четыре сына и шесть дочерей. Этой первой дочери до рождения ее по Божию откровению, бывшему матери во сне, было дано имя Фекла. А именно: перед самым временем рождения мать уснула и увидала во сне, что она носит на руках еще не рожденное дитя. И подошел будто бы какой-то светлый и честны́й муж, посмотрел ласково на дитя и три раза назвал его Феклой, давая знать, что это дитя будет подражательницей целомудренной жизни святой первомученицы Феклы[4] и вольной мученицей без крови.
Проснувшись после этого видения, Эмилия родила это дитя и назвала его Феклою; но домашние и родственники захотели лучше назвать ее Макриною — по имени ее бабки с отцовской стороны, святой Макрины, которая в царствование Максимиана Галерия[5] подверглась вместе со своим мужем гонению за Христа и семь лет скиталась в пустынях, терпя крайнюю нужду, пока не прекратилось гонение. И так двойное имя было у новорожденной: Фекла — по откровению, Макрина — по прозванию; и не напрасно: она унаследовала богоугодную жизнь от обеих тех угодниц Божиих, так же, как и они, пылая в сердце пламенной любовью к Богу. Привычка называть ее Макриною настолько укрепилась среди людей, что некоторые и не знали ее первого имени, и все звали ее другим: верим, что под обоими теми именами записана на Небе в книге жизни эта невеста Христова.
Девочку вскормили, и, когда ребенок стал приходить в возраст, мать начала ее воспитывать и учить грамоте, начиная не с языческих басен (как это делали обыкновенно другие матери) и не с сочинений поэтов, в которых много такого, что недостойно чистого девического слуха; она выбирала из книги премудрости Соломона[6] и из Псалмов Давида или из других книг Божественного Писания подходящие стихи, и именно такие, которые заключали в себе или молитвы и славословия Божии, или же добрые нравоучения. Девочка училась успешно, она была способная; и были постоянно у ней на устах слова книжные и молитвенное пение на всякое время дня: вставала ли она с постели, или принималась за какое-либо дело, садилась обедать или вставала из-за стола, полдень и вечер она не пропускала без пения Псалмов, и, отправляясь спасть, она совершала установленную молитву. Она была научена матерью и рукоделию, свойственному девице, и ей не позволяли проводить время в праздности и детских играх, но постоянно занимались или чтением книг, или рукодельем.
Когда отроковице исполнилось двенадцать лет, она оказалась настолько красивой, что не было подобной девушки во всей той стране; даже живописцы не могли изобразить красоту ее _-_%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B0_11191_%D0%9C%D0%B0%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B0.png)
лица; поэтому много богачей и знатных людей беспокоили просьбами ее отца, каждый желая женить на ней своего сына.
Отец же Макрины, как благоразумный человек, выбрал из всех одного юношу, отличавшегося среди других не только знатным происхождением, но и разумом и добронравием, и обручил с ним свою прекрасную дочь Макрину; но свадьбу отложил, пока девушка подрастет и достигнет брачного возраста. Юноша же дожидался и успешно занимался науками; но Бог, устраивающий всё премудро, по Своему смотрению пресек временную жизнь его и перенес его в жизнь вечную. Тогда блаженная девица, в юных летах отличавшаяся разумом старицы, твердо решила ни за кого не выходить замуж, но сберечь в чистоте девство свое до конца жизни. Много юношей упрашивали Макрину выйти замуж, и сами родители и родственники уговаривали ее вступить в брак; но она, не по летам рассудительная, словно не юная, а скорее старица, по своим благоразумию и рассудительности, отвечала:
— Не хорошо девушке, обрученной одному жениху, выходить за другого, незаконно преступить однажды совершенное обручение; ведь по естественному закону супружество должно быть одно, как одно рождение и одна смерть, а тот, кому я обручена и кого называют умершим, не умер, — верю я в надежде воскресения, — а жив и только ушел далеко в другую страну до времени общего воскресения; не мал грех и позор супруге, если она, по уходе куда-нибудь своего супруга, не сохранит супружеской верности, а соединится с другим.
Так отвечала благоразумная девица Макрина всякому, кто говорил ей о браке и советовал выйти замуж, и сохраняла себя в непорочном девстве; она была постоянно при своей матери, как при бдительном стороже ее жизни, и служила ей усердно, со смирением, не стыдясь и тех работ, которые исполняли рабыни, но работала всё с ними вместе, как бы одна из рабынь. Особенно, когда отец ее отошел к Господу, она стала для овдовевшей матери неотступной служанкой и утешительницей во всех ее печалях и скорбях; она усердно смотрела за всем домом, а всем остальным своим братьям и сестрам, как старшая, была учительницей и наставницей, как вторая мать, в особенности же последнему брату Петру, который родился во время кончины отца: когда он явился в мир из утробы матери, отец ушел из мира; этого последнего брата сама святая Макрина научила грамоте, воспитала его благоразумию и добронравию, научила его целомудренной жизни, и он был потом святителем, не последним среди угодников Божиих.
Когда брат ее Василий, который родился после нее, возвратился домой после многих лет учения в различных странах и стал по своей юности гордиться своей ученостью, святая Макрина кроткими и боговдохновенными речами своими вскоре привела его к такому смирению, что он вскоре презрел всё житейское и избрал себе монашескую жизнь. Эта истинная раба Христова и другого брата, по имени Невкратия, еще юного, своими душеполезными беседами обратила к любви Божией и к чистой жизни: оставив всё, Невкратий ушел в пустыню, где, служа престарелым пустынникам, окончил свою жизнь в молодых еще летах.
По увещанию этой благоразумной девицы и мать ее, блаженная Эмилия, устроив остальных дочерей замуж и отпустив на волю рабов и рабынь, оставила заботы и попечение этого суетного мира и пошла в девичий монастырь, так что обе — и мать, и дочь — стали Христовыми невестами, приняв на себя иноческий образ. Некоторые и из рабынь захотели вместе с ними отречься от мира и пойти в монастырь, и всё у них было общее — одна келья, один стол, одни одежды; всё, нужное для жизни у них было поровну; они служили Господу единодушно, в смирении, кротости и любви, и не было у них ни гнева, ни зависти, ни ненависти, ни презрения — ничего такого, что не было бы угодно Богу: они совсем были чужды суетных желаний и тщеславия. Их слава была в том, что никто их не знал, богатство в нищете, пища в воздержании; отрясши от тела всё земное, как пыль, они пели Псалмы и читали книги день и ночь. Одно постоянное было у них дело и отдых от труда — богомыслие и молитва, а попечение и труды для нужд тела они считали неважными поделками, а не самым делом.
Какой язык может рассказать богоугодную жизнь их, протекавшую в постнических подвигах, коими они уподоблялись Ангелам? Они были как бы средостением между Ангелами и людьми, превосходя телесных людей и равняясь с Ангелами чистотой и воздержанием; они не сравнялись с Ангелами только тем, что те были бестелесны, а они имели тело. Если б кто и сравнил их с Ангелами, не ошибся бы; действительно, одетые телом, они подражали бестелесным, предстоя с ними на Небе пред Богом боголюбивым сердцем. Такое житие проводили они не малое время, но до самой старости и смерти.
Когда преподобная Эмилия уже в преклонных летах приближалась к блаженной кончине своей и ослабла телом, пришел к ней последний сын ее Петр, проводивший богоугодную жизнь, и вместе со святой Макриной ухаживал за матерью во время ее болезни. При самом же разлучении ее с телом у постели умирающей с обеих сторон сидели ее дети, Макрина и Петр, и называли по именам остальных братьев и сестер, а она всем, как сокровище, оставляла свое материнское благословение. Потом, положив одну руку на Макрину, а другую на Петра, она сказала, обратившись к Господу:
— Тебе, Господи, отдаю начаток и десятину от плодов моего чрева: начаток — эта перворожденная дочь, десятина — этот последний сын! Ты в Ветхом Завете повелел приносить Тебе начаток[7] и десятину плодов[8]: пусть Тебе будут они благоприятной жертвой и пусть снизойдет на них Твоя святыня!
С этими словами она предала свою святую душу в руки Божии. И похоронили с честью дети свою мать, положивши тело ее в гроб своего отца, при мощах ее мужа: так она распорядилась перед смертью. Спустя несколько времени после этого святый Василий Великий поставлен был архиепископом Кесарии Каппадокийской и посвятил в пресвитеры своего брата Григория (называемого Нисским), а также пригласил к себе и другого брата, Петра, и причислил его к церковному причту; узнав об этом, святая Макрина порадовалась в душе. Через девять лет она опять услышала о святом Василии, что он преставился к Господу, и горько опечалилась, скорбя не столько о смерти родного брата, сколько о том, что угасло такое светило Церкви и пал такой столп благочестия. Потом приблизилось время отхода к Богу и самой святой Макрине; об ее честном преставлении святый Григорий, епископ Нисский, ее брат, пишет следующее.
Через девять месяцев[9] по кончине Василия был созван Собор епископов в Антиохии, на котором был и я (говорит Григорий); после Собора я собрался посетить и повидать нашу сестру Макрину; давно мы с ней не видались, — мешали многие беды и неприятности, которым я подвергался, гонимый всюду арианами. Итак, я отправился к ней: когда я проехал уже очень много и уже приближался к месту назначения, за день до моего прибытия к сестре ночью во сне было мне следующее видение. Мне казалось, что я ношу на руках мученические мощи, от которых исходят светлые лучи, как от светлого зеркала, положенного против солнца, так что глаза мои не могли смотреть на этот яркий блеск. Это видение повторялось три раза в одну ночь, и я не мог его понять; а в душе у меня была какая-то печаль, и я отправился в путь, ожидая, как-то сбудется этот сон. Когда я был близко от того места, где блаженная Макрина проводила ангельскую и небесную жизнь, и когда многие вышли мне навстречу на пути и приветствовали почтительно меня, я спросил одного из знакомых о моей сестре Макрине: мне сказали, что она тяжело больна. Я поспешил, скорбя в душе; прибыв в обитель, я пошел сначала в церковь, где все монахини ожидали нас. После молитвы и благословения я увидел, что среди монахинь нет их игуменьи, моей сестры Макрины, и тяжело мне стало на сердце. Я пошел в ее келью и нашел ее тяжело больной, лежавшей не на постели, а на земле, на доске, покрытой рубищем; деревянное изголовье было также прикрыто рубищем. Увидев меня, входящего в дверь, она поклонилась и упала на руки: встать она не могла, но, насколько можно было ей поклониться с постели, она отдала мне поклон, я же поскорее поднял ее, положил на том же месте и со слезами целовал ее. А она протянула руки к Богу и сказала:
— Благодарю Тебя, Владыко Боже мой, за то, что ты и это благодеяние оказал мне, исполнил мое желание, послал Своего слугу посетить рабу Твою.
Потом она начала разговаривать со мной, скрывая свою болезнь: она не хотела опечалить моей души, поэтому изредка слабо стонала, стараясь как-нибудь удержать частые вздохи, и смотрела на нас со спокойным лицом. Ведя серьезные речи, она вспоминала Василия Великого; грустно мне стало при этом на душе, и я не мог удержаться от слез. Она, увидав мои горькие слезы, тотчас перестала говорить о Василии и начала о другом; стала говорить о дивном Промысле Божием и Его заботах, о будущем веке, о том, зачем человек был создан и как он стал смертным, как через временную смерть переходит в вечную жизнь, — и другие боговдохновенные речи вела она, давая нам великую пользу, и своей душе радость: она полна была Духа Святаго: как бы из источника какого истекала благодать из уст ее, и весь ум ее был занят небесным. Окончив разговор, она сказала мне:
— Пора тебе, отец, отдохнуть немного от долгого пути и подкрепить тело пищей.
Хотя мне и не хотелось уходить от нее и прекращать приятный разговор, в котором я поистине находил покой душе своей, однако я не осмелился ослушаться ее, раз ей так захотелось; и я ушел от нее. Нам было приготовлено место для отдыха в ближнем саду, очень красивом, под сенью деревьев, но ничто меня не радовало; сердце мое болело; я видел, что сестра моя близка к смерти, и ждал, как сбудется мое сновидение, которое, — я уже понимал, — начинало исполняться и которое я толковал себе так: мощи мученические — это сестра Макрина, которая, действительно, истощая себя в течение стольких лет постническими подвигами ради любви к Богу, умертвила свое тело, как мученица, и совсем умерла для греха; лучи светлые, исходившие от мощей, означали благодать Духа Святаго, обитавшую в ней.
Среди таких моих печальных размышлений, блаженная, узнав это духом, прислала мне сказать, что болезнь ее уменьшается, и ей стало легче. Это она сделала, чтоб я не печалился, и не терял надежды на ее выздоровление; этим она утешала меня, говоря иносказательно не о телесном, а о душевном своем здоровье: тогда я, обрадовавшись этой доброй вести, принял пищи и немного уснул. После я опять пришел к ней, и она снова начала душеполезную беседу, вспоминая все благодеяния, оказанные ей и всей нашей семье; и приносила за это глубокую благодарность Богу. Я же слушал и наслаждался ее словами, думая про себя: если б этот день был подлинней, чтоб побольше насладиться ее речами! День уже склонялся к вечеру и нас призывало время к вечерней службе в церковь. Больная отпустила нас, а сама стала усердно молиться Богу.
На следующий день, когда я пришел к ней (говорит святый Григорий), я уже видел, что она скончается: я видел, что все телесные силы оставили ее, и я очень опечалился. Она поняла мою печаль и стала утешать меня различными боговдохновенными словами и душеполезными рассказами, а сама была полна духовной радости: в ней не было ни страха смерти, ни даже какого-либо смущения, но одна только надежда на Бога. К полудню она еще более обессилела, перестала разговаривать с нами, а стала беседовать в молитве с Богом, воздевая к Нему руки. Молилась она таким тихим голосом, что мы едва слышали. В молитве ее были следующие слова:
«Ты, Владыка, удалил от нас страх смерти, ты устроил так, что конец этой временной жизни будет для нас началом вечной, лучшей жизни. Ты успокаиваешь наши тела сном смерти ненадолго и опять разбудишь их последней трубой. Ты наше бренное тело, созданное Твоими руками, вверяешь земле, как сокровище; и то, что даешь ей, опять взыщешь с нее, преобразив смертное и неблаголепное в бессмертное и благолепное. Ты избавил нас от проклятия и греха, Ты стер голову змея[10] и вырвал из его пасти поглощенного человека. Ты сокрушил врата ада и, покорив силу того, кто властвовал над смертью, открыл нам путь к воскресению; Ты дал боящимся Тебя знамение — Крест Твой святый, для утверждения и сохранения нашей жизни. Боже Вечный, Которому я предалась от утробы матери моей, Которого со всей силой души я полюбила и Которому с юности я отдала свою душу и тело! приставь ко мне светлого Ангела, дабы он отвел меня в место светлое и прохладное, где есть вода покоя[11] и лоно[12] святых отцов! Ты, удаливший огненное оружие, заграждающее вход в рай разбойнику, распятому вместе с Тобою и вверившему себя Твоему милосердию, помяни и меня, рабу Твою, во Царствии Твоем: ведь и я распяла себя вместе с Тобою, пригвождая страхом Твоим свое тело и всегда исполняя Твои повеления. Пусть не отделит меня та страшная пропасть от Твоих избранников, а завистник пусть не остановит меня на пути, пусть не будет перед глазами Твоими моих грехов, которые по естественной слабости нашей я совершила пред Тобою или словом, или делом, или помышлением! Прости меня, ибо Ты имеешь власть отпускать грехи! Устрой с моей душой так, чтобы она, освободившись от тела, явилась к Тебе непорочной без греха и скверны; пусть будет она как кадило пред Тобою».
С этими словами блаженная перекрестила себе глаза, уста, сердце и с молитвою предала душу свою в руки Божии[13]. Казалось, она уснула обыкновенным сном: закрыты глаза, закрыт рот, руки как следует лежат на груди, всё тело так хорошо одето, что не требовало от рук человеческих никакого одеяния. Я же смотрел на нее и горько плакал; также и монахини, которые, до тех пор сдерживали слезы, боясь обеспокоить плачем свою духовную мать, и таили внутри свою сердечную боль, когда увидели, что она уже была без дыхания, тотчас громко заплакали и горько зарыдали. С трудом можно было уговорить их перестать плакать и начать обычное пение и молитву.
После этого я попросил их выйти ненадолго из той комнаты и остался при умершей с немногими людьми, которые были ближе к ней при жизни и служили ей; среди них была одна, по имени Вестиана. Она происходила из сенаторского рода, вышла замуж, но недолго пожила с мужем, так как он скоро переселился из этой жизни, а она, овдовев, не пожелала вступить в другой брак но, презрев славу, богатство, красоту и наслаждения этого мира, перешла к блаженной Макрине, нашла в ней нежную хранительницу своего вдовства и пробыла при ней много лет, успешно подвизаясь в иноческой жизни. Я сказал этой Вестиане:
— Нужно теперь одеть это мертвое девическое тело в чистые одежды.
Вестиана же обратилась с вопросом к другой монахине, Лампадии:
— Как распорядилась наша духовная мать о своих похоронах?
Лампадия же, прослезившись, сказала мне:
— Кончина этой преподобной матери нашей украсилась чистою жизнью, а телесного украшения, как в жизни своей временной никогда не требовала она, так и для погребения своего не приготовила. Вот колкая власяница, вот простая ряса, вот ветхая мантия и головной покров, вот плохие сандалии, — это всё ее богатство, и ничего нигде не спрятано, ни в сундуке, ни в ризнице: одна у нее была ризница и сокровище — небесная обитель, туда положила она всё свое, а на земле ничего не оставила.
Тогда я (говорит святый Григорий) сказал тем монахиням:
— У меня есть со мной мое новое одеяние, которое я приготовил себе для погребения; угодно ли ей будет, если мы ее оденем в это мое одеяние?
Монахини отвечали мне:
— Если бы и жива была она, — не отвергла бы твоего подарка, потому что она почитала и любила тебя: почитала как святителя, любила как родственника, да и вообще братнее сестре не чужое.
Тогда я послал за поим погребальным одеянием и велел Вестиане и Лампадии одеть в него покойницу.
Вестиана, одевая честно́е тело святой Макрины, сняла с ее выи железный крест и перстень, тоже железный, на котором был изображен крест, и сказала мне:
— Вот какое украшение носила на шее невеста Христова!
Тогда я взял себе перстень, а Вестиане дал крест. При этом она мне сказала:
— Добрую часть ты выбрал себе, отец; в этом перстне есть частица Животворящего Древа Честна́го Креста Господня.
Потом она сказала мне еще:
— Вот посмотри еще, отец, чудесную вещь!
И, открыв немного грудь умершей, она показала мне знак на теле от бывшей когда-то раны и рассказала мне то, что сама слышала от нее лично:
— Когда еще блаженная жила при матери, сделался у ней на этом месте мучительный и неисцелимый веред; нужно было его разрезать, для чего необходимо было прибегнуть к помощи искусных врачей: иначе он должен был разойтись по всему телу, коснуться сердца и повлечь за собой смерть. Мать убеждала ее показать этот веред врачам и полечиться у них, говоря, что врачебное искусство дано Богом на исцеление людям. Ей же было очень тяжело дать мужчине смотреть на свою обнаженную грудь и позволить прикоснуться к себе и она решила лучше переносить тяжелую боль и даже умереть, чем показаться врачам.
Однажды вечером, послуживши, по обыкновению, матери своими руками, она пошла в молитвенную комнату и, затворившись, пробыла там всю ночь на молитве, творя земные поклоны и орошая слезами всю землю, прося исцеления у Самого Бога — истинного Врача души и тела. Потом, взяв горсть земли, смоченной ее слезами, она приложила ее к больному месту. На следующий день мать, печалясь о ней, опять убедительно просила ее позволить врачам полечить свой веред. Она же возразила:
— Мне довольно будет, мать, если ты положишь мне на веред руку и перекрестишь ею.
И когда мать, просунув руку под ее платье и крестя, ощупала больное место, она не нашла вереда: Божиею силой выздоровела она, и рана и боль исчезли, остался только маленький знак на месте этого вереда в память чуда Божия.
Так рассказывала Вестиана, а святый Григорий записал это. Он подробно описал также и погребение ее, мы же для краткости скажем только следующее. Мертвенный лик святой Макрины был так красив, что он сиял какими-то чудными лучами. На погребение ее стеклось множество народа, никем не званного, но собранного Богом. Все собравшиеся громко плакали; народ очень теснился, стараясь прикоснуться к раке с мощами святой, и вследствие тесноты с трудом могли донести их до могилы. Положили ее в гробе ее родителей, рядом с мощами ее матери: так велела она, чтоб вместе почивали тела тех, чья жизнь протекла вместе. Из чудес ее святый Григорий, брат ее и написатель ее жития, упоминает только одно то, как преподобная при жизни своей подала исцеление одной девочке, слепой на один глаз (у ней было бельмо), целуя девочку в больной глаз: от поцелуев ее святых уст исчезло бельмо, и глаз стал хорошо видеть. О других чудесах ее тот же святый Григорий говорит так:
«Многое другое, что я слышал от живших с ней монахинь и знавших хорошо об ее делах, я не записал в этой повести, потому что многие, когда им рассказывают, верят лишь тем делам, которые сами могут сделать, а тому, что свыше их сил, не верят и считают ложью. Поэтому я не стану рассказывать и о том, как во время голода не истощалась пшеница, подаваемая ее руками нуждавшимся, и хлеб, раздаваемый голодным, — и о других немалых чудесах ее: о скором исцелении болезней, о изгнании бесов, о пророческом предведении, об предсказаниях будущего. Хотя это всё действительно было, всё это справедливо, однако я пройду это молчанием, чтоб не быть мне виноватым в грехе неверия людей слабых, которые, будучи преданы своей плоти, не знают, как Бог по мере веры раздает Свои дары, имеющим малую веру дает меньше даров, более верующим дает более».
Мы же, веруя во Всемогущую Силу Божию, славим Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков, аминь.
Бг҃а бл҃га́го всѣ́мъ се́рдцемъ возлюби́ла є҆сѝ макрі́но прпⷣбнаѧ: и҆ сегѡ̀ крⷭ҇тъ чⷭ҇тны́й на ра́мо прїе́мши ᲂу҆се́рднѡ послѣ́довала є҆сѝ є҆мꙋ̀: ѿѻнꙋ́дꙋже согрѣше́нїй ѡ҆брѣла̀ є҆сѝ проще́нїе.
_-_%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C_5.png)
_-_%D0%B1%D1%83%D0%BA%D0%B2%D0%B8%D1%86%D0%B0_%D0%A0.png){kind=small}
одиной преподобного Дия была Антиохия Сирийская; он происходил от христианских родителей, был воспитан в благочестии, с юности стал совершать постнический подвиг, наставленный боговдохновенными мужами на добродетельную иноческую жизнь, много боролся с невидимым врагом — диаволом и с более близким врагом, с собственною плотью, вводящею душу в соблазн. Диавола он побеждал постоянною молитвою, а плоть свою одолевал постом и бодрствованием, и многими другими трудами всячески умерщвлял тело свое земное, порабощая плоть духу. Ел он очень мало, и то не каждый день, но через день или два, а часто и целые недели проводил без пищи и без сна. Покорив себя таким воздержанием, победив врага духовного, он достиг высокой степени бесстрастной жизни и сделался чистым жилищем Святаго Духа: вселилась в него благодать Божия, и стал он человеком сильным и в деле и в слове, — творил чудеса, многих наставлял на спасение и славился через него Отец Небесный. Он прожил довольно долго в Антиохии, потом Бог повелел ему в видении идти в Константинополь, чтобы принести людям еще больше пользы. Сначала он не поверил видению и боялся, нет ли тут какой-нибудь козни от диавола, ибо знал, что и диавол может преобразить себя во а҆́нгела свѣ́тла[14]. Но когда во второй раз было ему это же Господне явление и повеление, а кроме того ему был показан и самый город тот, в котором он никогда не был, а именно: в видении он увидел весь Царьград, как он есть, — тогда он повиновался воле делающего всё на пользу Бога и, оставив Антиохию, прибыл в Царьград. Войдя в город и увидев святые Божии церкви, дворцы и прекрасные городские строения, он удивлялся: всё это он видел в откровении, показанном ему Богом. И тут он убедился, что видение, которое он имел, когда был в Антиохии, было истинно. Ходя не только по городу, но и по окрестностям, он нашел одно пустынное место за городом, на котором находились древние языческие могилы и жило много бесов; прохожие очень боялись этого места из-за бесовских привидений и ужасов; но ему понравилось это место, и, вооружившись силою крестною и молитвою, словно оружием, против бесов, он поселился там, построив себе маленькую хижинку. Нельзя пересказать всех беспокойств, которые ему причиняли бесы и днем и ночью. Они беспрестанно нападали на него в разных странных привидениях, желая его испугать и прогнать с того места, но он, как храбрый воин Царя Небесного, призывая страшное для бесов Имя Христово, мужественно сопротивлялся им, не чувствуя боязни, и побеждал их. Желая узнать, благословляет ли Господь его жить на этом месте, он помолился об этом три раза Единому в Троице Богу и, взяв свой сухой посох, воткнул его в землю со словами:
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Если этот посох произрастет здесь и пустит корни, то и я останусь здесь.
Бог же, исполняющий желание боящихся Его и принимающий их молитвы, услышал молитву угодника Своего и исполнил его просьбу: сухой посох Он оживил влагой; и принялся посох, пустил корни, выросли у него ветви, и начал он понемногу расти, пока в течение нескольких лет не вырос в большой дуб, который и впоследствии, после смерти преподобного, стоял не одну сотню лет, но много, пока процветало правоверие в христианстве. Преподобный Дий, увидев, что сухой посох принялся, понял из этого, что воля его Господа — жить ему на этом месте. Он еще крепче вооружился против бесов, очищая это место от их скверных привидений и ужасов. Долго боролись с ним бесы, но не могли одолеть его и прогнать с того места и бежали сами оттуда, как побежденные и обращенные в бегство. Очистив таким образом своими молитвами это место от бесов, святый жил в нем по-ангельски, славословя Бога день и ночь, получая пищу Промыслом Божиим. Потом стали про него узнавать люди. Окрестные жители, увидев, что старец поселился на таком страшном месте, мимо которого и проходить опасно, сначала удивлялись, а потом начали приходить к нему. Увидев, что у него нет ничего в келье, стали приносить ему необходимое, а он поучал приходивших к нему пути спасения и пользовал их боговдохновенными словами, а тем, что ему приносили, угощал приносящих, а также кормил нищих и проходящих странников. Особенно пронеслась о нем слава, когда по благодати Божией, жившей в нем, он начал исцелять людские болезни, и стало стекаться к нему множество больных, и он скоро давал им не только телесное, но и душевное здоровье: к телесным болезням, как лечебный пластырь, он прикладывал молитву, а душевные раны перевязывал полезным учением, приводя в умиление и убеждая каяться.
В то время царствовал благочестивый и христолюбивый царь Феодосий Младший[15], внук Феодосия Великого. Услыхав о преподобном Дии, он сам пришел посетить его; он удивился его образу жизни и его нестяжанию и умилился благодатию душеполезного учения, исходившего из его уст. Еще подивился он и сухому посоху, который принялся и из которого выросло дерево: он приказал на свои царские средства поставить там церковь и построить монастырь, чтоб преподобный отец начальствовал там над многими и руководил ими на пути к спасению, а Святейший Патриарх Аттик уговорил преподобного принять священнический сан. Таким образом угодник Божий Дий стал игуменом собравшейся к нему братии, славным учителем всех, кто приходил к нему, чудесным врачом души и тела, и был полезен всей столице. А обитель его сделалась покойным пристанищем для тех, кому некуда было приклонить голову. В обители не хватало воды, так как место то было безводное, и воду носили издалека. Поэтому братия просили преподобного позволить выкопать колодезь в монастыре, не только для монастырских нужд, но и для пользы приходящих туда. Святый согласился на их просьбу; долго копали колодезь, и выкопали уже глубоко, но воды всё не было: место было холмистое и каменистое. Братия были в отчаянии, рабочие хотели перестать работать, так как воды уже перестали ждать; тогда пришел преподобный к месту работы и, взяв заступ, велел опустить себя в колодезь; когда его опустили до половины колодезя, он велел остановить корзинку, в которой его спускали, и ударил заступом три раза в земляную стену, произнося Имя Пресвятой Троицы. И тотчас оттуда вышел обильный источник воды; едва успели вытащить вон рабочих, работавших на дне колодезя: так быстро стала прибывать вода и наполнять колодезь; все удивлялись этому чуду и славили Бога. Один из рабочих, стоя наверху и видя, что вода течет из земляной стены, не поверил и сказал другому тайно, что старец волшебством каким-нибудь сделал так, что потекла вода: ибо он помышлял про себя, — как это можно, чтоб на самом дне не нашлось воды, и вдруг вверху из стен она потекла так обильно? При этих словах его внезапно постиг суд Божий: он поскользнулся, упал в воду и утонул. Узнав об этом, его жена прибежала быстро, громко рыдая, и начала кричать на преподобного и упрекать его следующими бранными словами:
— Не приходил бы ты лучше сюда, старик, волшебник, соблазнитель, губитель! Погубил ты моего мужа, вот я сама убью себя, чтоб грехи нас обоих были на твоей душе!
Много еще оскорбительного сказала она среди вопля и крика. Преподобный же стал утешать ее кротким голосом и говорил:
— Подожди немного, женщина, надейся и возьмешь отсюда своего мужа!
Женщина еще больше рассердилась и кричала:
— Лживый монах! Откуда ты мне достанешь мужа? Неужели ты воскресишь мертвого?
И, бросившись на преподобного, она схватила его за одежду, желая разорвать ее на нем. Тогда братия вступились, схватили ее и выгнали за монастырские ворота. А святый сказал братии:
— Оставьте ее, это не она оскорбляет нас, а бес, который ее научает и который скоро будет посрамлен помогающей нам благодатию Божией.
Сказав это, он велел искать в воде утонувшего человека; его нашли и вытащили вон. Он лежал мертвым; чудотворец, угодник Божий, Дий подошел к нему, прилежно помолился Богу, взял за руку мертвеца и поднял его с земли живого; призвав жену, он отдал ей мужа. Ужаснулась жена, увидев мужа живым, и всех объял страх от этого чуда. Жена же вместе с мужем ушла домой. На дороге, не дошедши до дому, внезапно у ее только воскрешенного мужа подкосились колени, _-_%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B0_11192_%D0%94%D0%B8%D0%B9.png)
он упал на землю и снова умер. Увидев это, жена затрепетала от ужаса: она боялась, как бы и ее Бог не наказал Своим гневом, как бы и она не упала и не умерла. Она возвратилась в монастырь с плачем и рыданием, бросилась в ноги преподобному и просила прощения:
— Честный отец! Моего мужа, — сказала она, — которого Бог воскресил по твоим молитвам, Он опять умертвил за грехи мои!
И всех объял еще больший страх от дивных и неведомых судеб Божиих. А преподобный уговорил женщину остальную жизнь проводить в покаянии, оплакивать свои грехи, а братию послал с приказанием предать ее мужа обычным образом погребению.
Преподобный сотворил много и других чудес силою и содействием Всесильного Бога (но они остались нам неизвестны, потому что за древностью времени, и вследствие различных, часто случавшихся гонений на Церковь и разорений Царьграда, много книг погибло и до нас дошло то немногое, что мы рассказываем о преподобном Дии). Чудотворец жил долго; уже в глубокой старости он заболел и был при смерти; созвав братию, поучал ее и, причастившись Божественных Таин, сделался словно мертвый, без движения, не дыша. Все, думая, что он умер, стали оплакивать его и готовиться к погребению. Прибыл и Святейший Патриарх Константинопольский Аттик и случайно бывший тогда в городе Патриарх Антиохийский Александр, собралось много и других именитых лиц духовных и светских, желавших похоронить святаго с честью. Он же, словно проснувшись и встав с постели, сказал:
— Бог мне дал еще пятнадцать лет жизни.
И встал он здоровый, и все радовались возвращению его из врат смертных, потому что всем он был полезен: со святителями вел духовную и богомудрую беседу, царям был молитвенником и ходатаем к Богу, ищущим спасения был образцом добродетельной жизни, грешников приводил к раскаянию, больных исцелял, странникам давал приют, нищих кормил, и каждому помогал во всякой нужде; преподобный Дий был всем для всех, каждому помогая и словом и делом, для всякого он был как бы родным отцом.
Прожив данные ему Богом пятнадцать лет в обычных постнических трудах, пользуя души многих и являясь светом миру, он приблизился к концу своей земной жизни. Однажды он вошел в церковь помолиться в святом алтаре и видит: явился ему какой-то светлый муж, одетый в священнические ризы, и сказал ему:
— Исполнилось время твоей жизни и настало время перехода тебе в жизнь нескончаемую; приготовься расстаться с телом и отойти к Господу.
Преподобный поклонился явившемуся ему мужу и горячо поблагодарил Бога за такое извещение о смертном часе, потом созвал братию, обратился к ней с последним поучительным словом и относительно своего погребения завещал не позволять, если кто захочет, брать его тело в город, но похоронить в своем монастыре. Потом, приготовив всё нужное к своей доброй христианской кончине, помолившись довольно о всех и о себе самом и простившись со всеми в последний раз, он увидел перед собою Ангела Божия и отдал ему с радостью свою честну́ю душу[16]. Так преставился к Господу преподобный отец наш Дий. Царь и патриарх хотели перенести его честно́е тело в город, на защиту городу, но монахи передали его завет — не полагать нигде его тела кроме монастырской гробницы. Не смея нарушить завет старца, они исполняли его волю и предали его честно погребению в его обители, славя дивного во святых Бога, Единого в Троице, Отца, и Сына и Святаго Духа, Ему же и от нас пусть будет честь и слава, ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пꙋсты́нный жи́тель, и҆ въ тѣлесѝ а҆́гг҃лъ, и҆ чꙋдотво́рецъ ꙗ҆ви́лсѧ є҆сѝ бг҃оно́се ѻ҆́тче на́шъ ді́е, посто́мъ, бдѣ́нїемъ, мл҃твою нбⷭ҇наѧ дарова̑нїѧ прїи́мъ, и҆сцѣлѧ́еши недꙋ̑жныѧ, и҆ дꙋ́шы вѣ́рою притека́ющихъ тѝ. сла́ва да́вшемꙋ тѝ крѣ́пость, сла́ва вѣнча́вшемꙋ тѧ̀, сла́ва дѣ́йствꙋющемꙋ тобо́ю всѣ̑мъ и҆сцѣлє́нїѧ.
Чистото́ю душѝ бж҃е́ственне воѻрꙋжи́всѧ, непреста́ннꙋю мл҃твꙋ ꙗ҆́кѡ копїѐ прїи́мъ держа́внѡ, разсѣ́клъ є҆сѝ де́мѡнѡвъ полкѝ, чꙋдотво́рче ѻ҆́тче на́шъ ді́е. молѝ непреста́ннѡ ѡ҆ всѣ́хъ на́съ.
В тот же день преставление святаго Романа Олеговича, князя Рязанского, замученного в Орде в 1270 году.
_-_%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%86%D0%BE%D0%B2%D0%BA%D0%B0_36.png)
- ↑ Константин Великий царствовал с 306 г. по 337 г.
- ↑ Память его празднуется 1-го и 30-го января.
- ↑ Память его — 10-го января.
- ↑ Память ее — 24-го сентября.
- ↑ Максим Галерий управлял Восточной половиной Римской империи с 305 г. по 311 г.
- ↑ Книга премудрости Соломона — библейская книга Ветхого Завета; принадлежит к числу неканонических. Содержанием ее служит восхваление Премудрости Божией.
- ↑ Начаток — первые плоды жатвы, первый испеченный хлеб из новой пшеницы, шерсть с первых овец и т. п.; всё это приносилось в Ветхом Завете в скинию для содержания ее служителей, — священников и левитов (Кн. Исх., гл. 23, ст. 19; Кн. Числ., гл. 15, ст. 19—21). Количество первых плодов не указано в законе Моисеевом, но полагают, что это была, по крайней мере, шестнадцатая часть всех произведений земли.
- ↑ Десятина, т. е. десятая часть. Этим именем в Ветхом Завете (Кн. Быт., гл. 14, ст. 20) обозначалось приношение в дар Богу десятой части произведений земли, стад и т. п. Десятина шла в пользу левитов, не имевших земельных наделов и потому нуждавшихся в средствах существования. Одну десятую часть своей десятины левиты в свою очередь вносили на содержание первосвященника (Кн. Числ., гл. 18, ст. 21—32).
- ↑ Собор происходил в 341 г. и был созван по случаю освящения храма, заложенного императором Константином (306—337 гг.), но доконченного уже при сыне его, Констанции. На Соборе было составлено 25 правил по вопросам церковного управления.
- ↑ — т. е. диавола (Кн. Быт., гл. 3, ст. 15).
- ↑ — выражение образное. Как для путника, идущего по песчаной знойной пустыне, вода является драгоценным напитком, восстанавливающим его силы, так и для путника к Царству Небесному в обителях небесных уготованы неизъяснимые блага.
- ↑ Лоно — грудь. Выражение образное (ср. Еванг. от Луки, гл. 16, ст. 23).
- ↑ Кончина преп. Макрины последовала ок. 380 г.
- ↑ 2 Посл. к Коринф., гл. 11, ст. 14.
- ↑ Феодосий II (Младший) управлял Восточною половиною Римской империи с 408 г. по 450 г.
- ↑ Кончина преп. Дия последовала ок. 430 г.