Гальба
В лице Нерона пресекся род Цезарей. Это было предсказано целым рядом предзнаменований, из которых самыми ясными были едва ли не следующие два. Раз, когда Ливия, вскоре после свадьбы с Августом, посетила свое вейиское поместье, летевший мимо орел опустил ей на грудь белую курицу, живую, как унес ее, с лавровой веткой во рту[1]. Ливия приказала кормить курицу, а ветку посадить. Курица принесла столько цыплят, что вилла и теперь еще называется Куричьей, лавр же так разросся, что императоры резали его ветки для своего триумфа. Кроме того, триумфаторы тотчас садили на том же месте новые ветки[2]. Замечали, что со смертью каждого из них засыхало и посаженное им дерево; но в последний год жизни Нерона и до корня засохла вся лавровая роща, и переколели все находившиеся в вилле куры. Через несколько времени молния ударила в храм Цезарей. У всех статуй оказались разбитыми головы, а у статуи Августа вышибло из рук даже скипетр. Вступивший на престол после Нерона Гальба ни в каком отношении не состоял в родстве с домом Цезарей, но, без сомнения, принадлежал к одной из знатнейших фамилий, отличавшейся многочисленностью и древним происхождением Например, в надписях на своих статуях он всегда называл себя правнуком Квинта Катула Капитолийского, а вступив на престол, даже поставил в атрии поколенную роспись своей фамилии, где выводил себя со стороны отца — от Юпитера, со стороны матери — от супруги Миноя, Пазифаи[3]. Было бы долго рассказывать историю его предков, поэтому ограничусь небольшою заметкой об одной ветви его фамилии. Кто из Сульпициев первым получил прозвище Гальбы, для чего или почему, сказать трудно. По рассказам некоторых, один из Сульпициев долго и без успеха осаждал какой-то город в Испании, пока не сжег его факелами, намазанными галбаном (galbanum)[4]. По словам других, он во время своей продолжительной болезни постоянно носил браслет (galbeum), т. е. целебное средство, обвернутое в шерсть. По мнению третьих, он отличался непомерной толщиной, по-галльски — «гальба» (galba), или же, напротив, быль необычайно худ, как маленькие насекомые, водящиеся в дубах и называемые гальбами (galbae). Первым прославил свою фамилию бывший консул, Сервий Гальба, один из величайших ораторов своего времени[5]. Получив после окончания службы претором в управление Испанию, он, говорят, предательски перебил тридцать тысяч лузитанцев, что послужило поводом к войне с Вириатом. Его внук был легатом Цезаря в Галлии. Рассердившись на него за свою неудачную попытку получить консульство, он принял участие в заговоре Кассия и Брута[6], за что был осужден на основании Педиева закона. От него произошли дед и отец императора Гальбы. Дед быль известен скорей своими учеными занятиями, нежели должностями, — он не пошел дальше звания претора, зато был автором обширного и превосходно обработанного исторического труда. Отеч Гальбы был консулом и, не смотря на свой небольшой рост и даже горб, кроме того, незначительный ораторский талант, усердно занимался адвокатурой. Он был женат сперва на Муммии Ахейской, внучке Катула и правнучке Луция Муммия, разрушителя Коринфа. Ко второй раз он женился на очень богатой красавице, Ливии Оцеллине. Говорят, она очень хотела выйти замуж за него, как за аристократа. Тогда он, в ответь на её усиленные просьбы, однажды разделся, с глазу на глаз с нею, и показал ей свой физический недостаток, не желая, чтобы его считали обманщиком неопытной женщины. От Муммии у него были дети, Гай и Сервий. Старший из них, Гай, потеряв свое состояние, уехал из столицы и, когда Тиберий отказал ему в праве выступить, в ближайший срок, кандидатом на должность проконсула, покончил с собою[7]. Император Сервий Гальба родился 24-го декабря, в консульство Марка Валерия Мессалы и Гнея Лентула, на даче под горою, близ Террацины, влево от дороги в Фунды. Его усыновила его мачеха, Ливия; он стал называться её именем и в то же время принял фамилию Оделлов, отказавшись от своего первого имени, — вплоть до вступления на престол он продолжал называться вместо Сервия Луцием. Известно, что, когда он еще мальчиком явился вместе со своими сверстниками с поздравлениями к Августу, последний взял его за щеку и сказал: Καὶ σὺ τέϰνον τῆς αρχῆς ἡμῶν παρατρώξῃ[8]. Но и Тиберий, узнав, что Гальбе суждено вступить на престол только в старости, отвечал: «Пусть он живет себе, раз не мешает мне!» Затем, когда его дед приносил умилостивительную жертву против неблагоприятного предзнаменования молнии, орел вырвал из его рук внутренности жертвы и унес на дуб, покрытый желудями. Это знамение объяснили следующим образом: один из представителей фамилии Гальб будет императором, хотя и в преклонном возрасте. — «О да», сказал, смеясь, Сулыпиций, «когда ожеребится самка лошака!» Между тем, когда впоследствии Гальба затеял государственный переворот, его ободрило главным образом то обстоятельство, что самка лошака ожеребилась. В то время, как остальные смотрели на это со страхом, видя здесь дурное предзнаменование, один Гальба был очень рад, — - он помнил о жертвоприношении и словах своего деда. Уже совершеннолетний, он увидел во сне богиню Счастия. Она. по её словам, устала стоят у его дверей и грозила, если он не примет её, предоставить себя в распоряжение первому встречному. Проснувшись и открыв двери в атрий, Гальба нашел на пороге медную статуэтку богини, вышиной более локтя, положил ее запазуху и увез в Тускул, где обыкновенно проводил лето. Здесь он освятил се и поставил между домашними богами, при чем каждый месяц приносил ей жертвы и ежегодно устраивал в честь её ночное празднество. Хотя он не был еще совершеннолетним, тем не менее строго соблюдал старинный уже позабытый и сохранившийся только в его доме обычай, — отпущенники и рабы два раза в день должны были собираться у него и утром здороваться, а вечером — прощаться с ним, каждый поодиночке. Из научных предметов он занимался и правом. Он исполнил свои обязанности в отношении брачной жизни[9], но, потеряв свою жену, Лепиду, и двух сыновей от неё, остался навсегда вдовцом. Никакие советы не могли потом заставить его изменить свое решение, даже сама Агриппина. Оставшись вдовой после смерти Домиция, она пускала в ход все средства. чтобы влюбить в себя Гальбу, в то время женатого и вовсе не думавшего о жизни вдовца. Дело дошло до того, что однажды, в присутствии избранного дамского общества, мать Лепиды сперва стала бранить ее, а затем даже надавала ей пощечин. Гальба особенно уважал Ливию Августу. В свою очередь, и она очень милостиво относилась к нему при жизни, а после её смерти он мог почти разбогатеть, получив от неё наследство, — ему было предпочтительно перед другими наследниками отказано пять миллионов сестерций; но эта сумма была обозначена цифрами, а не прописью, вследствие чего Тиберий уменьшил сумму наследства до пятисот тысяч сестерций. Однако Гальба не получил и этого. На государственную службу он поступил раньше срока. В звании претора он на играх в честь Флоры [10] дал необычайное представление, — вывел на сцену ходящих по канату слонов. Затем он около года управлял аквитанскою провинцией и после того в продолжение полугода был обыкновенным консулом. Случайно ему пришлось быть преемником отца Нерона, Домиция, как его преемником был отец императора Отона, Сальвий Отон. Это было своего рода предзнаменованием, — его царствование было средним между царствованиями сыновей Домиция и Отона. Назначенный Гаем Цезарем на место Гетулика, он на другой день по приезде заметил, что солдаты на одном из праздничных представлений выражали свой восторг аплодисментами. Он издал приказ, чтобы они держали руки под плащом. Сейчас же по лагерю стал ходить стих: Учись, солдат, военной службе, — Гальба не Гетулик![11]. Одинаково строгим он показал себя и в отношении отпусков, — он запретил их. Ветеранов и новобранцев он сделал здоровыми людьми, постоянно заставляя их работать, скоро прогнал варваров, собиравшихся уже вторгнуться в Галлию, и во время посещения её Гаем заслужил такую похвалу лично себе и состоявшим под его начальством военным силам, что из множества войск, собранных со всех провинций, ни одно не получило стольких похвал и наград как войско Гальбы. Лично он сделался известным главным образом потому, что во время маневров был в полном вооружении и, кроме того, пробежал двадцать тысяч шагов за колесницей императора. Когда пришло известие о смерти Гая, многие советовали Гальбе воспользоваться обстоятельствами; но он предпочел оставаться спокойным. За это его очень полюбил и приблизил к себе Клавдий. Он относился к нему с таким уважением, что, когда Гальба неожиданно захворал, хотя и неопасно, император отложил поход на Британию. Два года Гальба управлял, в качестве проконсула, Африкой [12]. Его выбрали без баллотировки, а единственно для того, что бы водворить порядок в провинции, страдавшей от внутренних раздоров и от нападений варваров. И он водворил в ней порядок как беспощадною строгостью, так справедливостью, даже в мелочах. Одного солдата уличили в том, что во время похода, при сильном недостатке провианта, он продал остаток своего пайка, мерку пшеничной муки, за сто денариев. Гальба запретил кому бы то ни было помогать ему, если у него нечего будет есть, и солдат умер с голоду. Как о судье, о нем рассказывают следующий случай. Разбиралось дело, кому принадлежала одна рабочая скотина. Обе стороны приводили недостаточно веские доказательства и ссылались на таких же свидетелей. Словом, было очень трудно добиться правды. Тогда Гальба приказал завязать скотине глаза и привести ее к обыкновенному водопою. Здесь было велено развязать ей глаза и отдать тому, к кому она сама пойдет после водопоя. За свои тогдашние отличия в Африке и, позже, в Германии, он получил триумфальные украшения и был выбран жрецом в трех коллегиях, — его приняли в члены «коллегии пятнадцати»[13], братства Тиция и затем в жрецы Августа. С тех нор он почти до половины царствования Нерона жил большею частью уединенно, при чем никогда не выезжал, даже на прогулку, чтобы следом за ним не ехала телега, где находился миллион сестерций золотом[14]. Наконец, когда он был в Фундах, он получил в управление Тарраконскую Испанию. По приезде его в провинцию случилось следующее чудо. Когда он приносил жертву в одном из общественных храмов, у мальчика, который прислуживал, держа кадильницу, неожиданно поседела вся голова. В толкователях не оказалось недостатка. По их объяснению, на престоле должна была произойти перемена, — старик должен наследовать молодому человеку, т. е. Гальба Нерону. Вскоре после этого в одно из озер в Кантабрии ударила молния, и в нем нашли двенадцать топоров, ясный знак императорской власти. Гальба управлял провинцией восемь лет, но вел себя далеко не одинаково. В начале он был энергичен и строг, при чем однако не знал меры в наказаниях за преступления. Так одному меняле, мошенничавшему при размене денег, он приказал отрубить руки и прибить к его столу, затем он распял на кресте опекуна за то, что тот отравил сироту, к которому его назначили опекуном. Обвиняемый взывал о защите к законам и доказывал, что он римский гражданин; но Гальба, как бы желая утешить его и облегчить ему наказание какою либо почестью в отношении его, велел переменить ему крест, сделав его много выше обыкновенных и выкрасив в белую краску. Постепенно он однако сделался ленивым и небрежным: ему не хотелось обращать на себя внимания Нерона, а также потому, выражаясь его словами, что никто не обязан давать отчета в своей бездеятельности. Присутствуя при открытии суда в Новом Карфагене, он из просьбы легата Аквитании о помощи узнал о волнениях в Галлиях. С другой стороны, он получил несколько писем от Виндика, который приглашал его выступить вместе с другими спасителем человечества и быть вождем движения[15]. Гальба недолго раздумывал и принял его условия, частью из чувства страха, частью из чувства надежды, — он узнал, что Нерон отправил прокураторам тайное приказание убить его, Гальбу, с другой стороны, его ободряли чрезвычайно счастливые ожидания и предзнаменования. В заключение, одна девушка — хорошей семьи дала ему предсказание. Он не мог не верить ему, тем более, что такое же предсказание, сделанное двумя столетиями раньше пророчицей-девушкой, нашел жрец Юпитера, в Клунии, в святилище, получив указание во сне. Содержание предсказания состояло в том, что рано или поздно из Испании выйдет государь, владыка мира. Тогда, под видом отпущения на волю рабов, Гальба взошел на трибунал. Выставив множество бюстов осужденных и убитых Нероном, при чем рядом с ним стоял молодой человек хорошей фамилии, ссыльный, нарочно вызванный им с одного из ближайших Балеарских островов, Гальба с грустью говорил о тогдашнем положении дел. Его провозгласили императором; но он назвал себя только легатом Сената и римского народа, затем он. объявил прекращение судопроизводства и велел набрать из низших классов населения провинции солдат для легионов и вспомогательных войск, в подкрепление его старой армии, состоявшей из одного легиона, двух эскадронов конницы и трех когорт. В свою очередь, из аристократии и лиц, отличавшихся умом или старых, он образовал нечто в роде Сената, с которым, в случае необходимости, совещался о всех более важных делах. И из молодых людей, принадлежавших к сословию всадников, он выбрал несколько человек. Они по прежнему носили золотые перстни, но назывались «добровольцами» и стояли на часах у его спальни, вместо солдат. Кроме того, он разослал эдикты по провинциям, где требовал, чтобы каждый в отдельности и все вместе присоединялись к нему и чтобы всякий по мере сил помогал общему делу. Приблизительно около этого времени, при укреплении одного города, избранного им сборным местом для войск, нашли перстень старинной работы. На его гемме была вырезана богиня Победы с трофеем. Затем в Дертозу пришел из Александрии с грузом оружия корабль, без капитана, матросов и пассажиров. Благодаря этому, для всех стало ясно, что предпринимаемая война справедлива, ведется ради честных намерений и приятна богам, как вдруг одна случайность едва не разрушила всех планов. Солдатами одного из эскадронов овладело раскаяние вследствие нарушения ими присяги. Когда Гальба подходил к лагерю, они сделали попытку отказать ему в повиновении. С трудом можно было заставить их слушаться. Кроме того, рабы, присланные одним из отпущенных Нерона, якобы в подарок Гальбе, а в действительности для его предательского умерщвления, едва не убили его, когда он шел узким переулком в баню. Но они стали советовать друг другу не упускать удобного случая. Их спросили, о каком «удобном случае» они говорили, и с помощью пытки вынудили у них признание. Ко всем этим опасным обстоятельствам присоединилась еще смерть Виндика. Она произвела на Гальбу чрезвычайно тяжелое впечатление, он походил на человека, во всем отчаявшегося, и был близок к самоубийству. Но в это время пришли известия из столицы. Гальба узнал, что Нерон погиб и что все присягнули ему, Гальбе. Тогда он перестал называться легатом, принял титул цезаря и двинулся в путь, одетый в плащ, с привязанным к шее и свешивавшимся на грудь кинжалом. Тогу он надел лишь тогда, когда были убиты все замышлявшие государственный переворот, — городской префект Нимфидий Сабин, в Риме, и легаты — Фонтей Капитон, в Германии, и Клодий Макр, в Африке[16]. Гальбе предшествовала молва об ого кровожадности и, вместе с тем, скупости, — медлившие пристать к нему испанские и галльские города он наказал тяжелыми контрибуциями, а у некоторых приказал даже разрушить стены, высшие власти и прокураторов казнил вместе с женами и детьми, а поднесенный ему населением Тарраконы золотой венец, взятый из древнего храма Юпитера, пятнадцать фунтов весом, распорядился переплавить и взыскал недостававшие до полного веса три унции. у Эта молва нашла себе подтверждение и усилилась, лишь только он вошел в столицу. Матросы, которых Нерон из гребцов сделал настоящими солдатами, отвечали отказом на требование Гальбы нести прежнюю службу и, кроме того, настойчиво требовали себе орла и военных значков. Тогда он не только разогнал их, приказав коннице атаковать их, но и подверг децимации[17]. Затем он распустил и без всякой награды отослал на родину когорту германцев, — набранную когда-то прежними императорами в качестве телохранителей и неоднократно доказавшую свою непоколебимую верность — под тем предлогом, что она более расположена к Гнею Долабелле, близ садов которого стояла лагерем. Про него рассказывали, с целью посмеяться над ним, — неизвестно, была ли это правда, или ложь — следующее: когда ему подали более роскошный обед, чем всегда, он вздохнул, затем, каждый раз, как его эконом подавал ему краткий счет расходов, он протягивал ему небольшое блюдо с овощами, в награду за его трудолюбие и прилежание, флейтисту же Кану, которого игра очень понравилась ему, подарил пять денариев, вынув из своего кошелька!..[18]. Вот почему его прибытие никем не было встречено с радостью, в чем можно было убедиться в ближайшее театральное представление. Когда, по крайней мере, в одной из ателлан запели всем известную песню «Пришел Онезим из деревни», вся публика дружно докончила песню и несколько раз повторила стиха, сопровождая его соответствующей жестикуляцией. Таким образом его любили и уважали больше тогда, когда он добивался престола, нежели тогда, когда сделался императором, хотя он дал много доказательств, заставлявших видеть в нем превосходного правителя. К сожалению, тогдашние его поступки не возбудили столько любви к нему, сколько возбудило ненависти к нему его последующее поведение. Им управляли трое. Они жили вместе с ним во дворце и никогда не разлучались с ним. В публике их звали его «дядьками». То были Тит Виний, его легат в Испании, отличавшийся ненасытной алчностью, Корнелий Лакон, из помощника судьи сделанный преторианским префектом, личность непомерно заносчивая и ленивая, и отпущенник Икел, незадолго до этого пожалованный во всадники, с правом называться Марцианом. и уже кандидат на высшую должность, какую только мог занимать римский всадник[19]. Этим-то людям, зараженным разными пороками, Гальба дал полную волю распоряжаться во зло им до того, что едва походил сам на себя, — то он был строг и бережлив, то снисходителен и нерадив более, чем можно было бы быть избранному в императоры и человеку его лет. Несколько выдающихся лиц двух первых сословий он казнил без суда. Права римского гражданства он давал редко, а права отцов троих детей дал едва одному или двух, да и то на известный, точно обозначенный срок. Судьям, просившим о прибавке шестой декурии, он не только отказал, но и отнял у них милость, оказанную Клавдием, — отмену созыва судов зимой и в начале года. Говорили даже, он хотел ограничить срок службы сенаторов и всадников двумя годами и назначать на их должности исключительно лиц, отказывавшихся от них. Из подарков, сделанных Нероном, оставлена собственникам лишь одна десятая часть. Для возвращения и отобрания их было назначено пятьдесят римских всадников. Если оказывалось, что актеры или бойцы успели продать когда-то полученные ими подарки, но не могли уплатить вырученных за них денег, всадникам было приказано отбирать вещи от купивших их. Напротив, сам император через своих приближенных и отпущенников позволял покупать или получать, как милость, все, что угодно, — освобождал от уплаты повинностей или от наказания — невиновных и от кары — виноватых. Мало того, когда римский народ требовал казни Галота и Тигиллина, самых гнусных из всех клевретов Нерона, Гальба из всех только их оставил живыми и, кроме того, дал Галоту очень важную прокуратуру и сделал даже в своем эдикте выговор народу за его жестокость в отношении Тигиллина[20]. Его поведение возмутило почти все сословия; но едва ли не всех больше против него были возбуждены солдаты. Их начальники объявший им, когда они присягали Гальбе в его отсутствие, что их жалованье будет увеличено, однако император не только не подтвердил своего обещания, но и несколько раз повторил, что привык набирать создать, а не покупать, чем вооружил против себя все провинциальные войска. Но он возмутил и преторианцев недоверием и презрительным отношением к ним, продолжая отставлять многих из них от службы, подозревая в них сторонников Нимфидия. Больше же всего роптала против него армия, стоявшая в северной Германии, за то, что ее обманули, не выдав наград за услуги, оказанные ею против галлов Виндика. Благодаря этому, она первою решилась отказать Гальбе в повиновении. В день Нового года эти солдаты объявили о своем желании не присягать никому, кроме Сената, и немедленно решили отправить депутацию к преторианцам, поручив передать, что им не нравится император, выбранный в Испании, и что они советуют преторианцам выбрать такого императора, за которого подали бы свой голос все войска. Узнав об этом, Гальба пришел к убеждению, что его презирают не столько за его преклонные года, сколько за бездетность. В то время, как ему представлялось однажды множество лиц, он неожиданно взял за руку прекрасного молодого человека хорошей фамилии, Пизона Фруги Лициниана[21], о котором давно отзывался с самой лучшей стороны и которого всегда назначал в своих духовных наследником своего состояния и имени, объявил его своим сыном, привел в лагерь и усыновил на глазах собравшихся солдат, но и в этом случае не обмолвился ни словом относительно подарка. Этим он облегчил Марку Сальвию Отону возможность привести в исполнение его планы, на шестой день после усыновления Пизона. Целый ряд чудесных явлений, не перестававших повторяться со дня вступления Гальбы на престол, предвещал его смерть. На всем его пути в столицу, справа и слева, приносились жертвы. В это время один бык, пришедший в ярость от удара топором, оборвал веревку, налетел на колесницу Гальбы, встал на нее передними ногами и забрызгал кровью всего императора. Последний хотел выскочить, и в этот момент один из его телохранителей, в давке, чуть не ранил его копьем. Но и после того, как он вступил в столицу, а затем во дворец, его встретило землетрясение и какой то звук, похожий на мычание. За этим последовали еще более ясные предзнаменования. Из всех сокровищ Гальба выбрал ожерелье, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, с целью повесить его на находившуюся в Тускуле статую богини своего счастья, но затем решил, что оно достойно высшего божества, и посвятил его Венере Капитолийской. В ту же ночь ему явилась во сне богиня Счастья, которая жаловалась, что ее обманом лишили назначенного ей дара, и грозила, в свою очередь, отнять у Гальбы все, что дала ему. В испуге, Гальба рано утром немедленно выехал в Тускул, отправив предварительно людей, которые должны были приготовить все необходимое для жертвы, желая умилостивить ею явившуюся во сне богиню. Но Гальба нашел только теплый пепел на алтаре да одетого в траурное платье старика, державшего на стеклянном блюде ладан, а в глиняной чашке — вино. Не прошло также незамеченным, что во время жертвоприношения 1-го января с головы императора свалился венок, а когда он хотел начать авспиции, куры разбежались. Затем, в день усыновления Пизона, когда он хотел говорить речь солдатам, служители забыли поставить на трибунале обычное кресло, а в Сенате его курульное кресло поставили вверх ногами. В день насильственной смерти Гальбы, когда он утром приносил жертву, гаруспик несколько раз советовал ему принять меры против грозившей ему опасности — находящихся вблизи убийц[22]. Вскоре он узнал, что Отон в лагере[23]. Многие предлагали ему немедленно идти туда, — он мог своим авторитетом и присутствием одержать верх над соперником, — но Гальба решил оставаться во дворце и призвать для своей защиты легионы, которые стояли лагерем в разных местах. Тем не менее он надел полотняные латы, хотя не мог не сознаться, что они мало защитят от ряда ударов мечем. Однако ж, он решил выйти из дворца: заговорщики хотели выманить его на улицу и стали нарочно распускать слух, — несколько человек даже, без всякого основания, поверило им — будто все кончено, бунтовщики истреблены, а остальные идут только поздравлять Гальбу и готовы безусловно повиноваться ему. Император вышел им навстречу и был уверен в своей безопасности. Когда один солдат стал хвастаться, что убил Отона, император спросил, кто дал ему такое приказание?[24]. Так он дошел до форума. В это время конные солдаты, которым было велено убить его, прискакав улицей на форум, разогнали лошадей, рассеяли толпу народа и, завидев издали Гальбу, немного приостановились, затем опять пустились вскачь и изрубили его, покинутого свитою на произвол судьбы… Но словам некоторых, он в начале нападения на него закричал: «Что вы делаете, товарищи? — Я ваш и вы мои!..» При этом он обещал им сделать подарок. Большинство однако рассказывает, что он сам протянул шею и советовал им делать свое дело и ударить по ней, если это необходимо[25]. Но весьма удивительно, что никто из присутствовавших не решился помочь императору и что все, к кому обращались с подобною просьбой, оставляли ее без внимания, кроме отряда германцев. Они поспешили на помощь к нему, в благодарность за недавно сделанное им добро, за то, что император окружил крайне заботливым уходом этих больных инвалидов; но было поздно… Не зная места, они пошли окольным путем и опоздали. Гальбу убили неподалеку от Курциева озера и оставили лежать там. Наконец, один простой солдат, возвращаясь с пайком хлеба, положил свою ношу и отрубил Гальбе голову. Он не мог ухватить ее за волосы, поэтому положил за пазуху, затем всунул ей в рот палец и поднес Отону. Последний отдал ее маркитантам и чернорабочим, которые насадили ее на копье и стали с ругательствами носить но лагерю, не переставая кричать: «Красавчик Гальба, наслаждайся своею молодостью!» К этим дерзким выходкам их побуждало главным образом следующее обстоятельство: несколько дней тому назад в публике распространился слух, будто Гальба отвечал кому то, восторгавшемуся его все еще цветущей и здоровой внешностью: « Ἔτι μοὶ μένος ἒμπεδόν ὲοτιν»[26]. Затем отпущенник Патробия Нерониана купил у солдат голову за сто золотых и бросил там, где но приказу Гальбы быль казнен его патрон. Прошло немало времени, пока эконом Гальбы, Аргив, похоронил его голову и остальное тело в собственном его саду на Аврелиевой дороге. Гальба был хорошего роста и совершенно плешивый. Глаза у него были голубые, нос горбатый, руки и ноги были до того поражены ревматизмом, что он не мог даже носить башмака, читать книжку или вообще держать что либо. На правом боку у него был нарост, который выдавался настолько, что его с трудом могли перевязывать. Говорят, император обладал превосходным аппетитом и зимой любил есть даже до рассвета. Обед его был так обилен, что он приказывал поочередно обносить присутствующих остатками и, наконец, делить их между прислугой. Он любил больше мужчин, нежели женщин, и то лишь поджарых и давно занимающихся своим ремеслом. Когда Икел, один из старых его любовников, объявил ему в Испании о смерти Нерона, он не только осыпал его самыми нежными поцелуями, но и стал просить его тут же удовлетворить его желанию, для чего отвел его в сторону. Он погиб на семьдесят третьем году жизни и на седьмом месяце царствования. Сенат, при первом удобном случае, приказал поставить ему статую на том месте форума, где он был убит. Постаментом ей должна была служить колонна, украшенная корабельными носами. Но Веспасиан отменил этот указ, подозревая, что Гальба из Испании подсылал к нему убийц в Иудею.
[1] Об этом чуде говорить Плиний и Дион Кассий, но, по словам первого, в вилле Ливии росли лавровые деревья и в его время, при чем каждое из них носило имя того или другого императора. О засыхании целой рощи ничего но рассказывает и греческий историк. [2] По Плинию, это были те самые ветви, которые они держали в руках во время своего триумфа. [3] Об этом говорить и Силий Италик (VIII. 368). Во всяком случае, фамилия Сульпициев, из которой происходил Гальба, принадлежала к древнейшему дворянству Рима. [4] Род пахучей смолы. [5] Консул 144 года. Сам он отличался жестокостью, — вследствие чего его привлекли в 149 году к суду, — а речи его язвительностью. [6] Заговорщиком называет его и Аппиан (Bell. Civ. II.113). [7] Гальба хотел поправить в провинции свои денежные дела, которые были не в блестящем состоянии; но Тиберий строго преследовал хищничества наместников. Как бывший консул, Гальба должен был получить в управление Азию или Африку. [8] В переводе: «И ты, дитя мое, со временем отведаешь моей власти». Со Светонием несогласны Тацит (Annal. VI. 20) и Дион Кассии (LVII. 19). По их словам, эту фразу произнес не Август, а Тиберий, обращаясь притом не к мальчику, а уже к женатому консулу Гальбе. [9] Т. е. закон о принудительном браке. Отец Лепиды был проконсулом в Африке и Азии. Умер в 33 году. [10] Одни из главнейших в древнем Риме, в первый раз данные в 238 г. Праздновались в цирке Флоры с 28 апреля по 3 мая. [11] Корнелий Лентул Косс, консул 1 года до Р. Х., получил прозвище Гетульского (Гетулика) за победу над африканским племенем гетулов. Это был человек необыкновенно честный и мягкосердечный. В отношении солдат, которые страстно любили его, он проявлял разумную строгость. Калигула велел убить его в 35 году. В истории литературы Гетулик известен, как автор эпиграмм. [12] Тацит (Hist. I. 49) отзывается с похвалой об его управлении Африкой, равно как и Испанией. [13] Древняя коллегия «пятнадцати», учрежденная одним из Тарквиниев, состояла первоначально из двух, затем из десяти, а при Сулле и императорах — из пятнадцати членов, избираемых в созывавшихся народно для этого трибутных комициях. Члены коллегии были освобождены от всех прочих государственных должностей и повинностей и пользовались преимуществами жрецов вообще. Их должность была пожизненной. Они были обязаны смотреть за книгами сибиллы, в присутствии магистратов раскрывать их, по приказанию Сената, чтобы узнать исход того или иного предприятия, способы умилостивления богов в минуты опасности для государства и т. п. Они же, в случае надобности, нереписывали ветхие книги. Братство Тициев, учрежденное сабинским царем Тицием, наблюдало за сохранением сабинских обрядов. Пользовалось глубоким уважением во времена империи. Должность жреца Августа установил Тиберий. [14] Очевидно Гальба готовился ко всяким случайностям и хотел, в минуту опасности, иметь под рукой денежные сродства. [15] По Плутарху (Vita Galbaе. 1), он отправил одно письмо Гальбе еще до своего открытого восстания против Нерона, «дрянного кифариста», как он презрительно называл его. Когда же Виндик поднял оружие против императора, он обратился к Гальбе с предложением, принять команду над войсками и вверять себя «сильному телу, ищущему головы». В Галлиях стояла стотысячная армия. [16] Нимфидий выдавал себя за побочного сына императора Гая. Он шел к своей цели довольно умело, в противоположность жестокому и алчному Клавдию Макру. [17] Это побоище стоило жизни нескольким тысячам человек. Дикую сцену расправы описывает Плутарх в биографии Гальбы (гл. 15). [18] Иначе рассказывает об этом — в более выгодном свете для Гальбы Плутарх: «Кан, знаменитый флейтист, играл императору за обедом. Он похвалил Кана, сказав ему несколько любезностей, затем приказал привести шкатулку, взял оттуда несколько монет и даль их Кану, сказан, что дает их не из казенных средств, а из своих собственных». (Плутарх. «Сравнительные Жизнеописании», т. IX. Биография Гальбы). [19] Начальника гвардии (praefectas praetorio). Так как эта должность, учрежденная Августом, давала префектам большую военную власть, то Август выбирал их не из числа честолюбивых сенаторов, а из более скромного сословия всадников. [20] Сицилиец, родом из Акраганта, Софоний Тигеллин был изгнан уже императором Гаем за связь с его сестрами, Агриппиной и Юлией. Клавдий вернул его из ссылки, а Нерон, которому он сумел понравиться за разведение им скаковых лошадей, сделал его по смерти Бурра начальником гвардии. Тигеллин принимал деятельное участие в оргиях своего повелителя. По его же настоянию жестоко наказал участников Пиизонова заговора. Он умер после свержения Гальбы с престола. [21] О высоких нравственных достоинствах молодого Пизона единогласно говорят древние историки. [22] При роковом для Гальбы жертвоприношении 18 января присутствовал и Отон, который стоял позади императора и жадно слушал то, что говорил жрец Умбриций, толкуя его слова в свою пользу. [23] Преторианцев. [24] Об этом характерном вопросе Гальбы, обращавшего строгое внимание на дисциплину, упоминает и Плутарх. Тацит смягчает самую форму вопроса, но с теплым чувством говорит о последних минутах императора-солдата, смело глядевшего в лицо опасности и неподкупного в отношении льстецов. Мнимого убийцу Отона знали Юлием Аттиком. [25] Тоже Тацит (Hist. I. 11). Последними словами Гальбы, обращенными к убийцам были: «Бейте, если это служить ко благу римского народа!» Отвратительные подробности сообщает Плутарх. [26] Стих из «Илиады» (V. 254). Диомед гневно говорит, обращаясь к Стенелу, советующему ему бежать от неприятеля: …крепка у меня еще сила. (Гнедич).